Под Дали

               

                Первое  действие. Первый  сеанс.

  Покашливающий  психоаналитик  Фомичев  принимает  у  себя  в  кабине  пошмыгивающего  носом  предпринимателя  Брылина.
  Оба  они  не  простужены.
  Полстены  кабинета  занимает  репродукция  картины  Сальвадора  Дали «Постоянство  памяти».

Фомичев.  Ну, продолжайте. О  женщине  в  том  автобусе.
Брылин. Лицо  у  нее  было  без  эмоций.
Фомичев. Хозяйкой  положения  себя  чувствовала?
Брылин. Когда  я  к  ней  подсел , ноги  она  не  сдвинула. Пришлось  мне. Чтобы  нормально  разместиться. Боком  не  ехать.
Фомичев. Вы  сдвинули  ее  ноги  или  свои?
Брылин. Свои. Ее  бы  я  не  сдвинул… ни  за  что. Никогда.
Фомичев. Вы  смотрели  на  нее  откровенно?
Брылин. Внешность  у  нее  неброская , но , глядя  вниз , я  оторваться  не  мог. Положил , так  сказать , глаз… подумал  о  зыбкости  моих  шансов  и руками  туда  не  полез.
Фомичев. Сальности  ей  в  ухо  не  шептали? Приблизившись  губами  к  ее  уху , вы  могли  бы  забраться  в  него  языком… молча. Нанесли  бы  ей  языком  светский  визит , после  которого  возможен  и  неформальный. Бо-лее  интимный. У  женщин  от  этих  языковых  нежностей  буквально  кры-лья  отрастают…
Брылин. И  они  улетают  к  другому?
Фомичев. Если  вы  не  притомитесь  их  ублажать  и  вдобавок  обеспечи-вать , холить , лелеять , они  от  вас  не  улетят. Будут  вашими  миленькими  птичками.
Брылин. Филинами. Я  это  говорю , потому  что  я  слышал , как  один   че-тырехлетний  ребенок  говорил  другому , что  из  птичек  он  знает  воро-бышков , голубей  и  филинов.

Фомичев. Он  что-то  крутил… почему  он  не  сказал  о  воронах? А  о  по-пугаях? Или  о  попугаях  осведомлен  не  каждый  ребенок  его  возраста?
Брылин. В  моем  детстве  я… да  чего  я  о  нем  помню-то? Весьма  скупая  информация  во  мне  сохранилась. Вы , как  и  все  прочие  психоаналитик, тоже  намереваетесь  от  моих  детских  переживаний  отталкиваться?
Фомичев. А  вы  до  меня  к  кому  ходили?
Брылин. Вам  нужны  фамилии?
Фомичев. Да  ничего  мне  не  нужно. Особенно  от  вас… ведь  в  конце  концов  вы  всего  лишь  толстая  крыса.

Брылин. Ну  и  наблюдение… психоаналитик  вы  редкий.
Фомичев. Я  стараюсь  вас  во  мне  заинтересовать. Для  первого  сеанса  это  обычная  практика.
Брылин. И  скольких  клиентов  она  вам  принесла?
Фомичев. Время  принять  вас  я  выкроил. Вы  уже  успели  оценить , что  преждевременных  разговоров  об  оплате  я  не  завожу?
Брылин. Никаких  денег.

Фомичев. Что  значит , никаких?
Брылин. Избавите  меня  от  ночных  кошмаров – получите. И  сполна! Я  человек  не  прижимистый – сразу  же  мой  пухлый  кошелек  вам  в  лапы  метну. Ну  а  не  сумеете  мне  поспособствовать , и  мельчайшей  купюрой  из  него  не  разживетесь. За  что  вам  тогда  платить? За  часы , бесполезно  у  вас  проведенные? За  это  я , пожалуй , еще  счет  вам  выставлю.   
Фомичев. Таких  правил  нет.
Брылин. Может , введем?
Фомичев. Незачем… а  как  я , позвольте  спросить , узнаю , что  видеть  кошмары  вы  перестали? Каким  способом?
Брылин. По  мне , наверное , будет  заметно. Сейчас-то  вы  видите, что  я  их  вижу?
Фомичев. Очень  отчетливо. Ну , рассказывайте  чего-нибудь , давайте, чего  там  у  вас. Начните  с  чего-то  яростного. Не  платите  денег, так  хотя  бы  энергией  меня  заполните.

Брылин. Слушайте. Я  выхожу  из  деревянного  сарая. Спиной  ко  мне  сто-ит  сплюснутый  человек. С  поднятой  двухстволкой. Я  приставляю  к  его  горлу  тесак. Говорю  ему , что  я  из  каменного  дома , внутри  которого  я  строил  деревянный.
Фомичев. Укрытие  от  цивилизации?
Брылин. В  этом  плане  сон  несложный , но  почему  же  у  меня  не  полу-чилось  глотку  ему  перерезать  – тесаком  я  двигал , будто  пилил , а  он  не  падал. Чуть  голову  повернул  и  победоносно  на  меня  посмотрел… поза-ди  нас загудела  фура. «Дрез! – крикнул  я. – Эвкалиптовые  леса!». Потом  я  поглядел  в  книжках  и  вычитал , что  Дрез – это  изобретатель  дрезины.

Фомичев. На  дрезине  от  фуры  не  уедешь. Но  если  по  железнодорожно-му  полотну… проложенному  через  эвкалиптовые  леса. Эвкалипты – они  такие  высоченные  и  гладкие? Конкретных  знаний  мне  катастрофически  не  хватает. Какие  удастся  приобрести , вскорости  выдуваются – вероятно , плохо  закреплены… на  чем  мы  будем  сосредотачиваться? На  фуре  или  на  горле? На  том , что  сделали  с  вами  или  на  том , что  не  сумели  сде-лать  вы?
Брылин. Кошмар  сна  не  в  фуре. Она  меня  вроде  бы   не  переехала. А  резать  горло  и  не  разрезать – огорчительно. Тут  же  не  скажешь  себе , что  ничего , проснешься  и  возьмешься  с  новыми  силами… наяву  я  за  подобное  не  берусь.
Фомичев. А  огорчаться  вы  еще  во  сне  стали?
Брылин. Я  припоминаю , что  тесак  я  отбросил… и  попытался  того  сплюснутого  задушить. Жилы  на  его  горле  я  сейчас  вот  ладонями  чув-ствую… кажется , он  не  свалился.
Фомичев. Умер  стоя?
Брылин. Едва  ли  он  умер. Нет… мои  могучие  сжимания  ход  воздуха  ему  не  перекрыли.

Фомичев. А  его  двухстволка? Он  вам  ее  не  передал?
Брылин. Чтобы  я  его  из  нее  пристрелил  и  наконец-то  завязал  с  моими  мучениями? Было  бы  замечательно , но  не  было - зачем  искусственно  подгонять  мой  сон  под  хэппи-энд? Прогресса  мы  так  не  достигнем… я  на  горе. Подо  мной  кортеж  лимузинов. Я  к  ним  спрыгиваю.
Фомичев. И  в  всмятку?
Брылин. Я  прыгал  в  воду. Лимузины  продвигались  по  воде – водные  лимузины. Когда  я  возле  них  вынырнул , у  меня  принялись  резко  допы-тываться , не  готовил  ли  я  на  кого-нибудь  покушение. Я  в  воде , поду-мал  я… в  ней  можно  утопиться.
Фомичев. От  бессилия?
Брылин. Пребывая  в  воде , я  смывал  грязь. Смыл  и  ощутил , что  мне  холодно. В  горных  высях  мороз  меня  не  столь  допекал.

Фомичев. А  чего  вы  спрыгивали? А-ааа , вы  говорили  о  грязи… живу-щим  в  горах  тибетцам  она  не  помеха. Что  им  их  тела , когда  у  них  есть  души , исполненные  решимостью  просветления  достичь.
Брылин. Но  не  всем  же  тибетцам  духовность  все  заменяет. Кому-то  и  политически  продвинуться  хочется. Обзавестись  лимузинами  благодаря  политике , по-моему , попроще , чем  бизнесом.
Фомичев. Материальное  благоденствие  политических  деятелей  вы  не  приветствуете? Ага… взвесьте  то , что  случилось. Совершать  покушение  вы  как  бы  не  намеревались , но  возле  этих  водных  лимузинов  вы  отче-го-то  оказались. Будучи  каким?
Брылин. Немного  беспокойным.
Фомичев. Не  тяжелым? Я  о  тяжести  в  организме  или  вокруг  него. Во-круг  прямой  кишки  у  вас  ничто  не  обвивается?
Брылин. Подобный  сон  я… он  мне  не  снился.
Фомичев. А  меня , знаете  ли , подобное  в  реальности  достает. Нужно  бу-дет  к  гастроэнтерологу  сходить , чтобы  он  меня  изучил. У  меня , может , действительно , проблемы , а  я  тут  с  вашими  переполненными  смыслами  сновидениями  время  растрачиваю. Размышляя  о  том , была  ли  ваша  тя-жесть  навешана  на  вас  снаружи  или  она  в  вас  самом… частицей  вас. Новости  накануне  того  сна  вы  смотрели?
Брылин. Новостные  выпуски  я  просматриваю  ежедневно.
Фомичев. Выходит , вид  и  поведение  политиков  шоком  для  вас  не  ста-новится. Тот , кто  изредка  новости  смотрит , мог  бы  ужаснуться  и  вне-запно  что-то  задумать , а  вы…
Брылин. Я  в  постоянном  ужасе.
Фомичев. Ага… мы , кажется , к  чему-то  подходим. Отношение  к  полити-ческим  кругам  у  вас  отрицательное! И  тяжесть  в  вас  железная! Взрыв-чатая! Теперь  мы  способны  констатировать , что  вы  испытывали  стрем-ление  к  одному  из  лимузинов  примагниться  и  подорвать.
Брылин. А  самому  погибнуть? Хмм… неужели  я  их  столь  ненавижу?
Фомичев. Бензопилой  вы  бы  их  посекли. А  халвой  бы  не  угостили. Бе-нозопила «Дружба» вам  известна?
Брылин. Разумеется.
Фомичев. А  халва «Дружба»?
Брылин. Не  употреблял… она  традиционная?
Фомичев. Кунжутно-арахисовая. Мой  пятилетний  сын  от  нее  без  ума. Ха-ха… мне  сейчас  припомнилось , что  когда  он  был  семимесячным , бабушка  держала  его  на  руках , целовала  моего  Игорька  в  животик , и  он , размахивая  ножками , выбил  ей  зуб.
Брылин. Вашей  матери?
Фомичев. Ну , что  вы… я  бы  тогда  не  смеялся. Матери  моей  жены. То  визжание  Анны  Алексеевны  смазало  мои  внутренности  бриллиантовым  зеленым… антисептиком. Он  применяется  при  заболеваниях  кожи – во-внутрь  исключительно  в  фигуральном  значении. Кто  бы  к  вам  туда  ни  пробрался , воспользоваться  бриллиантовым  зеленым  не  вздумайте… у  Анны  Алексеевны  рост – метр  девяносто  два!
Брылин. Солидный  рост.
Фомичев. Она  его  стесняется. Из  женщин-географов , говорит  она , лишь  какая-то  каланча  из  Стенфорда  имеет  рост , мой  превышающий. Но  я  полагаю , что  Анна  Алексеевна  и  с  американкой  что-то  неверно  подсчи-тала. У них  в  Штатах  не  метрическая  система – футы , дюймы , чего  же  ненароком  не  ошибиться , если  тебе  не  хочется  самой  первой  быть.
Брылин. Она  географ? 
Фомичев. В  институте. Лекций  она  не  читает. С  ее  боязнью  насмешек  публичность  не  для  нее.
Брылин. А  как  же  она   в  институте  работает?
Фомичев. Черт  ее  разберет… может , она  давно  уволилась  и  зарабатыва-ет тем , что  с  заточкой  в  руке  на  большой  дороге  кого-нибудь  грабит. Голос  у  нее  низкий , о  росте  я  вам  сказал , в  темноте  ведь  не  разгля-дишь , что  она  пожилая  женщина  с  добрым  лицом. Да  и  прикрыть  лицо  пара  пустяков… рукой , в  которой  заточка – прикрываешь  и  создаешь. Создаешь  впечатление , что  замахиваешься.
Брылин. Ничего  нет  проще. Это  вам  не  из  концлагеря  убегать.
Фомичев. И  не  йогой  заниматься… физически  изгибаться-то  ладно, но  истинной  целью  йоги  является  достижение  сознания  без  содержания. Сознания  без  содержания! Совершенной  пустоты… чистейшего  нуля…
Брылин. Я  за  этим  в  себя  не  хожу. А  из  концлагеря  я  во  сне  убегал – через  рощи , по  выбоинам , ботинки  спадают , цифры  выжженного  на  запястье  номера , сколько  ни  тряси , не  стряхиваются, свербит  мысль , что  надо  направляться  во  Францию. А  где  она, Франция? Географии  я  не  знаю! Меня  схватят , меня  вернут , я  не  могу  бороться  с  усталостью!
Фомичев. Но  бег  вы  не  заканчиваете.
Брылин. Бегу. Устал , но  прибавляю… у  меня , получается , не  ноги  уста-ли?
Фомичев. Мозг. У  вас  же  мысли. О  Франции , о  спасении. Бежали  бы  себе  и  бежали. Ну , или  бы  на  шаг  перешли. Куда  вам  торопится , вы  же  во  сне… на  ногах. Мой  Игорек  и  шага  сделать  еще  не  умел , а  ножки  ему  уже  послужили. Вломили  по  зубам  той , чья  географическая  подкованность  ваш  сон  о  незнании  географии  вас  вспомнить  принуди-ла. Вам  нравится , как  я  на  вас  смотрю?

Брылин. В  вашем  взгляде  просвечивается  интерес. О  следующем  сне  мне  вам  рассказывать?
Фомичев. Соизвольте. Если  на  вас  нападет  приступ  молчания , я  пореко-мендую  вам  отправиться  домой. Что  нам  молчание  даст? Оно  внесет  между  нами  разлад… даже  будучи  односторонним. Я , конечно , какое-то  время  поговорю , вас  чем-нибудь  поразвлекаю , но  коли  вы  хотя  бы  из  чувства  приличия  ничего  не  промолвите , моя  незлобивость  будет  во  мне  поколеблена. Перед  кем я  тут  распинаюсь? – спрошу  я  у  вас  и  у  себя. Кто  он , интересно , такой , чтобы  ко  мне  придти  и  на  меня  же  плевать? Бить  его  стулом  я  не  стану , но  свое  презрение  ему  продемон-стрирую… отвернусь  и  усмехнусь. Попытается  вернуть  меня  в  беседу – наору. Не  дергай  меня! – проору. У  меня  отходняк!
Брылин. Наркотический?
Фомичев. Бывает. Разумеется. Не  у  меня. А  у  вас  с  этим  что? Для  нар-котиков  вы  закрыты?
Брылин. Мне  снилось , что  у  меня  крадут  забор. Забетонированные  стол-бы  и  те  вырывают  и  уносят. А  на  участке  у  меня  будка  с  охранной… не  собакой – некто  с  заячьими  ушами. Я  видел  их  поверх  будки  торча-щими. Кто-то  из  ворующих  доски  и  столбы  направился  со  столбом  к  будке – он  ударил  им  того , кто  с  ушами, и  уши  пропали. А  мне  сказал , что  как  бы  странно  ни  звучала  его  фамилия , он  за  мной  еще  прилетит.

Фомичев. А  что  у  него  за  фамилия?
Брылин. Он  мне  ее  не  назвал.
Фомичев. А  на  чем  он  прилетел? Не  стоял  ли  где-нибудь  рядом  верто-лет  или  ракета?
Брылин. Не  приметил. Без  них  он , по-вашему , летать  не  может? Выра-жение  лица  у  него  было  детское. На  щеках  нарисованы  звездочки , на  плечи  накинуты  гирлянды , не  прибей  он  моего  ушастого  охранника , я  бы  с  радостным  сердцем  его  воспринял.
Фомичев. Своими  физическими  данными  он  походил  на  малолетнее  ди-тя?
Брылин. Ни  на  какое  не  на  дитя. Могучий  мужик  с  грудой  мышц. Типа  Христа  с  фрески  «Страшный  суд» Микеланджело.

Фомичев. Растаскиваемый  забор , заяц-охранник , детское  лицо  вора  и  убийцы , а  теперь  и  Христос…
Брылин. Христос – это  не  сон. Это  наблюдение.
Фомичев. Ваше  наблюдение. Не  из  сновидения , но  мне  надлежит  и  его  как-нибудь  встроить… забором  является  ваша  отчужденность  от  мира. Зайцем , исполняющим  функцию  стражника , я  полагаю  вашу  трусость  эту  отчужденность  преодолеть. Зайца  убили…
Брылин. Заячьи  уши  и  у  леопарда  могли  быть.
Фомичев. Нет , нет , нет , там  был  заяц… некоторый  господин  с  детским  лицом  прикончил  его  столбом. Столб – это  символ  чего-то  устойчивого. Детское  лицо  убийцы  я  отношу  к  вашим  загубленным  детским  надеж-дам. Да… нынешняя , основанная  на  отчужденности  устойчивость  им , видимо , серьезно  противостоит. Что  же  до  Христа , я… всем  нам  памят-но , что  с  ним  стало , и  я  отнюдь  не  по  дьявольскому  наущению , хочу  у  вас  поинтересоваться , не  была  ли  его  жертвенность  бесполезна. Ниче-го  не  прося  взамен , вы  бы  на  такие  муки  пошли?
Брылин. Я  бы  нет , но  его  страдания  не  бесполезны. Если  бы  не  они , наша  христианская  религия  оказалась  бы , как  бы  сказать , неполной – умри  он  в  теплой  постели  от  внезапного  мозгового  удара  или  сердеч-ного  приступа , а  потом  в  ней  же  и  воскресни  без  всяких  мучений  на  кресте , ну… не  лотос , а  анабазис.
Фомичев. Что  это  за  термин?
Брылин. Это  травяной  корм  для  верблюдов. Еще  он  называется  ежовни-ком. 
Фомичев. Колющий  он , похоже… как  обломки  зубочисток. Между  ва-шими  зубами  они  не  торчат? Будь  они  там , вы  бы  одобрали  об  них  все  губы. Зубочистки  целиком  тоже  острые , но  они  бы  высовывались  у  вас  изо  рта  над  нижней  губой  и  под  верхней , и  вы  бы  губы  об  них  не  повредили. Усиленное  упоминание  о  губах  какой-нибудь  эпизод  из  вашего  подсознания  не  высвобождает?
Брылин. Красные  губы  женщины. А  у  меня  в  руке  сигарета  с  красным  фильтром. И  меня  арестовывают… я  начинаю  биться  и  лягаться , я  кри-чу  им  в  рожи , что  мое  прозвище «Калмык»…
Фомичев. Потому  что  вы  калмык? На  чистого  вы  не  смахиваете , но , возможно , вы  калмык  с  примесями… что  составляют  в  вас  процентов  девяносто  девять. Вы  же  не  можете  быть  уверенным , что  кто-то  из  ва-ших  далеких  предков  не  был  калмыком.
Брылин. А  вы?
Фомичев. И  я. Лет  семьдесят  моей  генеалогии  мне  известно , а  что  у  меня  перед  ними , я  вам  не  доложу. Тут  копать - не  перекопать. Но  туда  ли  мы  копаем? Вы  же  не  сказали , что  вы  калмык , вы  сказали , что  «Калмык» - ваше  прозвище. А  подобной  кличкой  вас  могли  наградить , к  примеру , за  длительную  поездку  в  калмыцкий  регион  или  за  любовь  к  калмыцкой  музыке.
Брылин. Я  ее  не  люблю.
Фомичев. Вы  по-настоящему  не  знаете , что  вы  не  любите. Курить  вы  любите?
Брылин. Не  курю.
Фомичев. Ни  самые  простые , ни  с  красным  фильтром… вы  и  не  кури-ли. Держали  в  руке. И  чего  же  вас  арестовывать? Если  бы  вы  спокойно  обратились  за  объяснениями , вам  бы  все  пояснили , но  вам  вздумалось  буянить , и  теперь  нам  остается  только  домысливать. Та  женщина , что  с  красными  губами , она  лицом  на  какую-нибудь  из  ваших  знакомых  не  походила?
Брылин. Губы  помню , лицо  нет.

Фомичев. С  теми , кто  вас  вязал , она  ради  вас  не  сцепилась?
Брылин. Мне  показалось , что  мой  арест  устраивал  их  всех.
Фомичев. Умозаключение  я  из  этого  сделаю  для  вас  невеселое.               



    
                Второе  действие. Четвертый  сеанс.

   В  кабинете  Фомичев  и  Брылин. На  стене  репродукция  картины  Саль-вадора  Дали «Загадка  Вильгельма  Телля».

Фомичев. Ваше  доверие  ко  мне  не  безгранично. Моих  комплиментов  вы  за  это  не  удостоитесь. Вы , уважаемый  вы  мой , не  малодушничайте. Взялись  говорить  про  сумку , про  магазин , ну  и  раскручиваете , с  чего  вы  на  ваш  рот  замок-то  навесили? Такой  неутомимый  рассказчик  и  ни  с  того , ни  с  сего  замялся… жарища-то  сегодня  какая! Из  окон  не  про-хлада, а  как  из  топки  паровоза… до  магазина  вы  на  чем  добрались?
Брылин. Тот  жуткий  сон  полностью  происходил  в  помещении. Продук-тового  магазина – в  его  предбаннике , где  камеры  хранения. Я  вошел  ту-да  со  своей  сумкой , и  когда  захотел  ее  в  камеру  хранения  положить , дверца  не  открылась. Остальные  ящики  были  заперты , а  в  этом  имелся  ключ , но  он  не  поворачивался , дверка  при  моем  дерганье  не  отворя-лась , я  страшно  рвал  ее  на  себя , по  магазину  передавали , что  до  за-крытия  осталось  пятнадцать  минут , и  меня  прошибла  уверенность , что  сумку  я  не  сдам , продуктов  не  куплю  и  помру  с  голода! Едва  я  так  подумал , как  мой  желудок  стали  одолевать  чудовищные  спазмы. Со-гнувшись  в  три  погибели , я  в  таком  положении  не  удержался - я  упал. За  миг  до  пробуждения  успел  сообразить , что  скончался.

Фомичев. В  первые  минуты  наяву  вы  не  стушевались?
Брылин. Я  двинулся  ставить  чайник. Его  кто-то  выдернул  из  розетки , и  я  вдоволь  намыкался  с  его  штепселем , который  я  всовывал , вдавливал , а  он  не  лез. Из-за  строения  розетки – дырки  в  ней  были  расположены  не  горизонтально , а  вертикально , и  мне  полагалось  вставлять  штепсель  несколько  по-иному , чем  я  это  делал.
Фомичев. Делали  где? У  вас  в  квартире? Вы  не  знаете , какие  у  вас  в  ней  розетки? В  линию  ли  дырки  или  одна  над  другой… жуткий  сон  тут  причем  или  не  причем? Он  из  вас  эти  сведения  выбил  или  вы  инфор-мацией  о  данных  тонкостях  никогда  не  владели? Вы  проснулись  в  ва-шей  квартире  или  в  чужой?
Брылин. В  моем  жилище  я  чайник  из  розетки  не  выдергиваю.
Фомичев. Ну  и  у  кого  же  вы  спали? С  кем? Время  для  неожиданностей  еще  не  пришло?
Брылин. Я  проводил  ночь  с  женщиной. Она  болела  кишечным  гриппом , и  нам  с  Татьяной  было  не  до  глупостей , но  мы  заболтались , и  я  не  ушел. Из  беседы  с  Татьяной  я  вынес , что  температура  у  нее  высочай-шая. В  противном  случае  она  бы  столь  безусловно  не  бредила – хоть  что-то  нормальное  бы  сказала. Без  возгласов  о  том , что  мы  с  ней  такие  же  уродливые , как  Гамлет  и  Офелия… с  картины  Врубеля.
Фомичев. Я  это  произведение  искусства  не  припоминаю. Перипетии  са-мой  пьесы  мне  знакомы  отлично – построения  в  ней  впечатляющие… и  герои  запоминающиеся. Гертруда , Клавдий , Лаэрт…
Брылин. Лаэрт  еще  и  отец  Одиссея. Героя , почище  ваших  шекспиров-ских. Он  часто  плавал  по  морям , а  я  в  каком-то  из  моих  снов  увидел  море  незнакомых  лиц  и  потом  поразился  тому , как  же  у  меня  фанати-зия  поработала. Передо  мной  их  было  с  сотню  и  ни  одно  из  них  мне  прежде  не  попадалось , а  во  сне  вот  они… со  своими  особенными  чер-тами , с  бровями  густыми  и  редкими , с  носами  приплюснутыми , орли-ными , с  выпирающими  скулами  и  дряблыми  щеками , феноменально! Когда  вам  понадобится  кому-нибудь  внушить , что  возможности  созна-ния  беспредельны , приводите  в  пример  этот  мой  случай. И  добавляйте , что  сознание  человека , чье  имя  вы , соблюдая  конфиденциальность , ни-кому  не  скажете , создало  все  это  не  за  час , не  за  день – резко! Он  прогуливался  по  пшеничным  посевам , и  тут  начались  лица. Не  лежащие  у  него  в  ногах  сами  по  себе – лица  людей. Будто  бы  не  слышавших  его  вопрос.
Фомичев. А  в  чем  он  заключался?
Брылин. Я  интересовался  у  них  запуском. Здесь  ли  производится  за-пуск? – спрашивал  я. Вы  бы  что  на  такое  ответили?
Фомичев. Я  бы  не  высовывался. Если  столько  народа  до  меня  промол-чало , я  бы  тоже  рта  не  открыл.
Брылин. А  спроси  я  вас  раньше  всех  остальных?
Фомичев. От  ответа  я  бы  воздержался.
Брылин. Даже  если  бы  я  указал  вам  на  нечто , виднеющееся  на  заднем  плане?
Фомичев. На  стартовую  площадку?
Брылин. Ну , нет… на  полуразрушенную  ферму. Едва  я  до  нее  дошел , как  вышедшая  ко  мне  шестирогая  корова  сказала  мне , что  она  пустая. У  тебя  нет  молока? Молоко , сказала  она , ты  из  меня  надоишь , но  ты  же  не  за  молоком  сюда  пришел. Двигай  вовнутрь – там  ты  укроешься  от  солнца  и  не  поддашься  меланхолии… зайдя  по  ее  повелению  внутрь  фермы , я  напоролся  на  взглядом  на  сытых , жирных  кроликов. Скачу-щих  вокруг  истощенного  удава. Он  и  удава-то  не  напоминал… тощий , как  уж.
Фомичев. Он  сам  вам  поведал , что  он  удав?
Брылин. Когда  он  мне  это  сказал , грусть  меня  охватила  несусветная. Подожди , братишка , не  умирай , запричитал  я  в  слезах , сейчас  я  налов-лю  тебе  этих  сучьих  кроликов , я  тебе  их  сейчас , ты  ими  сейчас… сей-час…
Фомичев. Поимка  кроликов  шла  туго?
Брылин. Не  гладко. Стоило  мне  кого-то  из  них  схватить , как  он  таял. Мокрые  ладони  я  вытирал  об  штаны , накладывал  руки  не  следующего , и  все  совершалось  подобно  прежнему. Фундаментальных  результатов  я  не  добился. Белые  кролики… и  снег  белый. Но  снег  в  руке  тает  дольше.

Фомичев. Апельсины  по  ферме  не  катались? Кролики  поступили  бы  еще  хуже , если  бы  они  откидывали  от  удава  подкатывающиеся  к  нему  апельсины. Апельсинов  и  на  рогах  той  шестирогой  коровы  не  наблюда-лось?
Брылин. На  ее  крайний  рог  был  насажен  пригласительный  билет. На  Джезказганский  мясокомбинат. Это  в  Казахстане.
Фомичев. В  стране  казахов… вы  в  ней  бывали?
Брылин. У  меня  в  Джезказгане  корешок. Мы  просидели  за  одной  партой  полтора  школьных  года. Впоследствии  его  вновь  увезли  на  родину , но  он  мне  оттуда  и  по  сей  день  пишет. Рассказывает  о  себе , вызнает  у  меня , на  каких  я  качаюсь  волнах , не  пробую  ли  рисовать , с  похмелья  он  рисует , и  у  него  получает. Трепетная  ломкость  линий , зачаровываю-щая  размытость  колорита , а  случается , что  на  картине  просто  ни  зги  не  видать. При  работе  единственной  краской , которой  что-то  выписыва-ется , потом  закрашивается , она  идет и  на  тучи , и  на  прошибающие  их  молнии , ею  тщательно  вырисовывается  каждая  травинка , и  до  конца , не  оставляя  никаких  пробелов , замазывается  весь  холст. Перед  моим  товарищем  зажгли  ложный  маяк. Но  раз  ему  это  по  сердцу , пусть  да-лийствует… и  модильянствует. Одиночество  любой  мазней  скрадывается.
Фомичев. С  похмелья  одиночество  ужасней , чем  в  полном  здравии. Брылин. Из-за  отношения  мышления  к  бытию. Настолько  отрицательно-му , что  не  употребляющему  и  не  понять… где  те , с  кем  я  веселился  вчера? где  они , и  где  деньги  в  моих  карманах? а  где  она? шептавшая  мне , что  в  сравнении  с  ее  мужем  я  сущий  ангел – учтив , не  драчлив , целоваться  с  ней  не  отказываюсь… в  кровати  унижению  не  подвергну. Пойдем  же , говорит  мне  она , я  горю  нетерпением… из  кафе  она  вышла  со  мной. Я  остановил  машину , мы , поцеловавшись , уселись  и  до  моей  квартиры  не  доехали. Она  смешливо  поболтала  с  шофером , сладостра-стно  поприжималась  ко  мне , и  на  нее  накатило - она  захныкала , стала  заявлять , что  мужу  она  не  изменяет , приказала  шоферу  притормозить , и  когда  он  встал , выпрыгнула.
Фомичев. А  вы  приехали , не  раздеваясь , легли  и  увидели  сон.
Брылин. Погружение  в  батискафе. В  пеструю  пучину , страшное  шумоиз-вержение  издающую. Тут  и  вздохи , и  всхлипывания , утробные  выкрики! настроения  вокруг  батискафа  пессимистичные , окружающая  среда  пере-ливчато  светится  и  подкатывается  огненными  языками , впереди  меня  высвечивается  сухое  дерево. В  него  воткнута  коса.
Фомичев. Это  дерево , оно  перед  вами  проплывает  или  оно  стоит?
Брылин. Оно  произрастает. На  километры , что  от  поверхности  до  дна , откуда  оно  и  выходит. Я  до  его  начала  не  спустился , но  кроме , как  на  дне , земли  там  нет , а  деревья  растут  из  земли. До  величины  вроде  той, что  у  моего , они  не  дорастают , но  если  не  брать  длину  ствола , мое  от  обычных  ничем  не  отличалось  и  относить  его  к  чему-то , способного  расти  непонятно  из  чего , я  бы  вам  не  посоветовал. Расценивайте  его  соотносительно  прочих  наподобие  барабана и  тамбурина , а  не  свирели  и  лютни.
Фомичев. Барабанам  и  свирелям  я… объяснения  не  нахожу. Зачем  вы  их  сюда  вклинили?
Брылин. Чтобы  вы  полагали  мое  дерево  родственным  деревьям  обыкно-венным. Деревом  одного  с  ними  семейства.
Фомичев. Но  приплетать  тамбурины  и  лютни  вам…
Брылин. Тамбурины  и  барабаны! Они  из  одного  семейства  музыкальных  инструментов , а  свирели  и  лютни  из  разных. Мое  дерево  под  водой  и  оно  многокилометровое , но  вы  соизвольте  считать  его  деревом , ничем  не  примечательным. Сумеете?
Фомичев. Чего  же  вы  на  его  обычность  так  напираете… обычные  дере-вья  косой  не  срубают.
Брылин. В  мое  дерево  косу  кто-то  вогнал. Оно  поэтому  засохло?
Фомичев. Мне  от  чего-то  неясно , откуда  в  вас  к  нему  такая  привязан-ность. У  вас  там  возле  вашего  батискафа  все  ярчайшее , фыркающее  ог-нями , интересно  шумящее , а  вы  за  молчаливое  сухое  дерево  вниманием  уцепились. Как  это  вас , по-вашему , характеризует? Не  депрессия  ли  тут  проглядывает?
Брылин. Может , тяга  к  спокойствию?
Фомичев. Пожалуй , и  она… знаете , мне  на  следующий  сеанс  хотелось  бы  позвать  мою  практикантку. Ей  будет  полезно  с  нами  посидеть  и  на-равне  со  мной  ваши  сны  пообдумывать.
Брылин. Без  нее  вы  не  справляетесь?
Фомичев. Я  чувствую  ответственность  за  подрастающую  смену. С  за-штатным  случаем  они , конечно , управятся , но  попадись  им  пациент по-добный  вам , данная  молодежь , боюсь , расклеится  и  не  только  пациенту  не  поможет , но  и  собственную  психику  не  убережет. Против  присутст-вия  третьего  лица  вы  не  возражаете?
Брылин. Смазливого  лица?
Фомичев. Миловидного. Благодаря  косметики  ниже  определенной  планки  оно  у  нее  не  опускается.

 






                Третье  действие. Пятый  сеанс.

   В  кабинете  Фомичев , Брылин  и  сверхкоротко  постриженная  Мария  Ахтырская. На  стене  кабинета  репродукция  картины  Сальвадора  Дали «Мадонна  Рафаэля  на  максимальной  скорости».

Фомичев. Теперь , когда  вы  друг  друга  поприветствовали , я  скажу , что  это  получилось  у  вас  правдиво. Ваше  «здравствуйте , Мария»  и  ваше «здравствуйте , Вадим» заставили  меня  подумать , что  имена  вы  исполь-зуете  настоящие  и  пожелания  здравия  так  же  не  являются  чем-то  лжи-вым - если  бы  ты , Мария , захотела , ты  могла  бы  заметить , то  касатель-но  твоего  имени  сомнений  у  меня  быть  не  должно , поскольку  ты  по-казывала  мне  свои  документы. Имя , впечатанное  в  них , с  названным  тобою  здесь  не  разнится. Но  я  бездумно  документам  не  верю. Ты  меня  не  порицаешь? Ты  чувствуешь? Как  ловко  я  сглаживаю  неловкость  от  вашей  встречи  в  моем  кабинете. Предоставь  я  вам  самим  вперед  меня  говорить , кто  бы  из  вас  чего-нибудь  произнес?
Ахтырская. Я  бы… я  бы  спросила  у  Вадима , что  ему  накануне  присни-лось.
Фомичев. А  он  бы  тебе  вот  так  бы  все  и  рассказал? Шквалы  мне , де-вушка , снились! гондольеры , баркаролу  поющие! вздымается  вал  и  идет  ожесточенная  борьба   за  место  на  гондолах – укрыться  от  стихии  можно  только  на  берегу , но  народ  ломиться  в  шторм. И  над  гаванью  раздается  приказ  оказать  народу  уважение. Он  обращен  к  механически  передви-гающимся  гондольерам , и  они , не  переставая  петь , выводят  гондолы  в  кипящее  море , где  их  и  переворачивают. Каким-то  особым  поворотом  весла?
Брылин. Вручную.
Фомичев. Угу , я  вспомнил. Вы , видящий , что  творится  на  соседних  гондолах , навалились  на  вашего  гондольера  всем  весом  и  ощутили , как  в  нем  крутятся  колесики , шестеренки - это  вас  настолько  удивило , что  вы  принялись  рвать  его  плоть  и  извлекать  наружу  вполне  обыкновен-ные  человеческие  органы. Когда  вы  вконец  его  выпотрошили , вам  взгрустнулось  из-за  набрызганной  повсюду  крови , и  вас  накрыла  тонна  воды.
Брылин. Из-под  нее  я  не  выбрался. Пробивался , но  не  одолел… этот  сон  мы  уже  разбирали! Зачем  нам  к  нему  возвращаться?
Фомичев. Для  Марии. Для  приведения  ее  в  боеготовность , без  которой  ценной  помощницей  мне  ей   не  стать. Перед  подобной  густотой  образов ты , Мария , не  капитулируешь?
Ахтырская. От  момента  внезапности  вы  меня  оградили. Нередко  между  психоаналитиком  и  клиентом  возникает  стена , но  с  вами , Вадим , из  этой  стены  вылетают  кирпичи – тому , кто  работает  с  вами , серьезно  навредить  они  могут… я  малоопытна  и  заниматься  вами  самостоятельно  я  бы  не  осмелилась , однако  вместе  с  Иваном  Викторовичем  в  одной  комнате  с  вами  я  останусь  и  ваши  сны  скромно  поанализирую. На  то , что  я  женщина , вы  не  смотрите. Похабные  сны  не  умалчивайте.
Брылин. Нет  проблем , давайте  о  плотском… шло  сражение , и  в  нем  участвовали  женщины – противостоящее  нам  войско  состояло  из  муж-чин, а  за  нас  на  поле  брани  рубились  и  махались  женщины , щуплые , слабые  женщины , не  выдерживающие  плотности  схватки , и  кто  с  ме-чом  в  животе , кто  с  секирой  в  плече  валящиеся  на  вытоптанную  траву. Они  ранены. Они  причитают , ревут , сражавшиеся  с  ними  мужчины  рас-ходятся , а  мы , те  мужчины , вместо  которых  они  вышли  на  бой , под-ходим  к  нашим  раненым  женщинам  и  на  них  ложимся. И  берем… я  свою  взял.

Ахтырская. А  откуда  вы  появились?
Брылин. За  сражением  я  наблюдал  из  гамака… или  из  колыбели. Я  в  чем-то  немного  покачивался. Протягивал  руку , срывал  черешню , кушал  ее  и  кричал , чтобы   женщины  оружия  не  складывали. Не  опозорьте  нас, женщины! Мы  на  вас  смотрим!
Ахтырская. Прочие  ваши  мужчины  женщин  тоже  подбадривали?
Брылин. По  их  голосам  я  и  определил , что  нас  здесь  хватает. Увидел  я  их  потом – когда  они  уже  направились  ложиться , уверенно  шагая  сбоку  от  меня. Слева  целая  орава , справа  столько  же.
Фомичев. Женщины  вас  к  себе  подзывали?
Брылин. Таких  призывов , как «Милый! Единственный! Иди  ко  мне!» я  не  расслышал.
Ахтырская. А  как  вы  поняли , какая  из  женщин  ваша? Вы  же  не  на  случайную  легли.
Брылин. К  моей  женщине  я  был  приведен  интуитивно. Почему  из  всей  массы  стонущих  и  воющих  я  выбрал  именно  ее , я… умом  не  уразу-меть.

Ахтырская. Воют  волки.
Фомичев. Стонать  можно  и  от  удовольствия.
Ахтырская. Женщины – опасные  хищницы , но  получаемое  с  ними  удо-вольствие  мужчин  к  ним  манит.
Фомичев. Гамак – лень , колыбель – инфантильность , касательно  дерущей-ся  взамен  него  женщины  я  подмечаю  и  то , и  то. Сексуальное  сношение  с  тяжелораненой  к  чему  мы  причислим? 
Ахтырская. К  страху  иметь  секс  со  здоровой. У  вас  другая  интерпрета-ция?
Фомичев. После  моего  вопроса  она  наверняка  отпадет. Вы  стали  овладе-вать  вашей  женщиной , нисколько  не  думая  этим  ее  излечить? Подоб-ный  импульс  в  вас  не  наличествовал?
Брылин. Во  мне  бушевало  желание.
Фомичев. А  превыше  него  ничего? Ну , что  же  вы… муки  отчаяния  вас  сейчас  не  донимают?
Брылин. От  гордости  я  не  пухну. Блистательный , прекрасный  сон , вот  бы  мне  что-то  похожее  всегда  видеть – разве  я  так  считаю? Я  переска-зываю  вам  только  кошмарные  сны.
Фомичев. Не  вы  первый , не  вы  последний.
Брылин. Очень  любезно. Если  мои  сны  вам  в  тягость, я  склоню  себя  к  тому , чтобы  с  вами  раскланяться. О  приснившимся  мне  крокодиле  вы  узнать  не  желаете?
Фомичев. А  что  в  нем  занимательного?
Брылин. Он  беседовал  со  мной  о  самовоспламеняющихся  металлах. Из  них  делают  военную  продукцию , и  она  загорается, а  сельскохозяйствен-ная  нет , мирным  труженикам  возгорание  не  грозит , что-то  я  разболтал-ся , сказал  он  мне. И  попросил  меня  за  его  болтливость  язык  ему  отку-сить.

Ахтырская. Ртом?
Брылин. Ну , не  кусачками  же.
Ахтырская. И  вы  полезли  головой  ему  в  пасть?
Брылин. Забрался. Крошечный  язык  разглядел , к  нему  потянулся , но  ед-ва  я  раскрыл  рот , как  язык  крокодила , метнувшись , слился  с  моим  языком , и  у  нас  возникло  нечто , напоминающее  поцелуй.
Ахтырская. На  этот  поцелуй  вы  ответили?
Брылин. До  максимальной  степени  страстности  крокодила   я  не  довел. Сразу , чтобы  не  обижать , не  отпрянул , но  свой  язык  поджал. Когда  крокодил  попытался  до  него  дотянуться , я  его  разошедшийся  язык  че-люстями  и  отгрыз… и  сжевал.
Фомичев. С  эмоциями  или  по-деловому?
Брылин. Откусывая , я  исполнял  просьбу , а  пережевывая… по-моему , я  жевал , уже  пробудившимся. Никакого  языка  во  рту , конечно , не  было.
Фомичев. А  ваш  собственный?
Брылин. Он  у  меня  потом  побаливал… видимо , его  я  и  жевал.

Ахтырская. Вы  живете  впроголодь?
Брылин. Кроме  кое-чего  прочего , у  меня  доля  в  прогорающем  ресто-ранном  бизнесе. Люди  в  наше  заведение  не  ходят , а  пожарные  и  сани-тарные  инспекторы  валят  гурьбой. Кому  достаточно  взятки , но  кто-то  рассаживается , требует  меню , обжирается , слушает  ансамбль , поносит  музыкантов , официантов , поваров… а  я  перед  ним  пресмыкаюсь.
Фомичев. Целуете  крокодила!
Брылин. Крокодила  я  не  целовал – он  меня  целовал! Да  и  не  поцелуй  это… одним  языком. Без  губ. И  не  упускайте  из  виду, для  чего  я  к  не-му  в  пасть  пробрался – не  языками  сцепляться, а  язык  ему  откусить. Он  меня  попросил , и  я  его  облагоденствовал. В  то  время  сна… а  что  такое  время?
Фомичев. Форма  последовательной  смены  явлений  и  состояний  материи. 
Брылин. Формулировка  у  вас  научная… насчет  психоанализа  образова-ние  у  вас  университетское?
Фомичев. На  авторитетных  курсах  я  этому  обучался. Их  вел  увенчанный  лаврами  психоаналитик  Горякин , в  котором  было  заложено  отторжение  подавляющего  числа  жизненных  благ – Василий  Игнатьевич  ездил  на  метро , носил  обтрепанную  водолазку , в  доме  без  лифта  он  жил  на  пя-том  этаже , и  когда  у  него  забарахлило  сердце , он , бывало , к  себе  не  поднимался, а  ночевал  на  скамейке  возле  подъезда. Жильцы  того  дома , глядя  на  его  оборванный  вид , пожалуй , думали , что  он  алкоголик… из  тех , кого  не  пускают  домой. Зимой  в  подъезд  он  заходил. На  морозе  сердце  прихватывало  его  особенно , и  согнувшийся  Василий  Игрнатье-вич  стоял  у  газетных  ящиков… кому-то  наверняка  приходило  в  голову , что  он  блюет. А  он  только  что  с  международного  конгресса  вернулся! Вот  она , природа  вещей… в  годовщину  его  кончины  ученики  Василия  Игнатьевича  собрались  у  его  подъезда  и  в  память  о  нем  посидели  на  той  скамейке.
Брылин. На  ней  что , все  уместились?
Фомичев. Трое  пришли – трое  сели. К  своим  истинным  ученикам  он  от-носил  четверых , но  Аркадий  Заблонский , действуя  по  разработанной  Василием  Игнатьевичем  системе , в  чем-то  переборщил , и  доведенный  им  пациент  убил  Аркадия  прямо  на  сеансе. Поэтому  я  от  методики  Ва-силия  Игнатьевича  практически  отказался , и  моя  система – это  моя  сис-тема. Ее  я  пытаюсь  Марии  передать. Будет  ли  она  ее  использовать  или  возжелает  куда-то  отпочковаться , меня  занимает  отнюдь  не  больше  все-го.

Брылин. Если  бы  она  от  ваших  слов  трепетала , вы  были  бы  к  Марии  не  столь  прохладны.
Фомичев. Трепетала?
Брылин. Как  на  заключительном  этапе  полового  акта. 
Фомичев. Вы  меня… не  меня – вы  Марию  в  краску  вгоняете. История  психоанализа  знает  примеры , когда  молодая  ассистентка  предоставляла  ее  куратору  различные  любовные  услуги , но  Мария  этим  не  промыш-ляет. Она  ко  мне  не  ластится.
Брылин. А  вы  бы  ее  прелести  не  отвергли?
Фомичев. У  меня  жена. Однообразие , да… отвлечь  меня  от  рутины  я  бы   какой-нибудь  симпатичной  цыпочке , возможно , и  позволил , однако  не  Марии.
Ахтырская. Вы  это  к  тому , что  я  несимпатичная?
Фомичев. Ну , симпатичная… услышав  от  меня , что  ты  симпатичная , ты  мне  что , незамедлительно  отдашься?
Ахтырская. Не  думаю. Я  чересчур  разборчивая.
Фомичев. За  год  к  тебе  подкатят  сто , и  девяносто  ты  отбреешь. Про-цент  разборчивости  девяносто! Приличный  процент!
Ахтырская. Десять  мужчин – не  сто.
Фомичев. Десять  за  год. А  за  десять  лет  сто! Те  же  сто!
Ахтырская. Сто  для  порядочной  девушки  перебор…

             

                Четвертое  действие. Восьмой  сеанс.

   В  кабинете  Брылин , Фомичев  и  Ахтырская. На  стене  кабинета  репро-дукция  картины  Сальвадора  Дали «Женщина  с  головой  из  роз».

Брылин. Она  трясла  передо  мной  подушкой. Из  подушки  сыпались  пе-рья. Гуляющий  по  комнате  ветер  носил  их  от  окна  до  двери  белым  бу-раном , а  женщина , пронизывая  меня  взглядом-рентгеном , говорила  мне , что  события  нашей  жизни  слишком  неоднозначны , чтобы  делить  их  на  черное  и  белое. Тут  перья  взметнулись  к  потолку. Они  к  нему  прилип-ли , и  под  их  тяжестью  он  стал  опускаться… будучи  испуганным , я  вы-рвал  у  женщины  подушку  и  накрыл  ей  свою  голову , но  перьев  в  ней  почти  не  осталось , и  она , когда  я  убрал  руки , провисла. Я  силой  духа  начал  ее  раздувать – потолок  на  нее  давит , хочет  ее  сплюснуть , однако  она  не  продавливается , а разбухает  и  отдавливает  потолок  назад , на  по-ложенное  ему  место. Я  из-под  подушки  взглянул   и  увидел , что  он  там, где  был  до  атаки. А  женщина  с  невинным  видом  в  кровати  спит.
Фомичев. Без  подушки?
Брылин. Подушка  у  нее  имелась…
Ахтырская. А  у  вас  с  головы  исчезла?
Брылин. Вы  спрашиваете  меня , как  будто  я  все  помню. Вы  бы  у  меня  еще  насчет  перьев  поинтересовались - очистился  ли  от  них  потолок  или  что.

Фомичев. Белые  перья  на  белом  потолке  в  момент  не  разглядишь. По-толок-то  у  вас  белый? Ремонт  вы  давно  делали?
Брылин. Ну , вы  и  завернули. Сон  объяснить  не  можете  и  вот  болтае-те… о  чем-то  постороннем. Перья  из  подушки , подушкой  трясла  она , ее  зовут  Ольгой , с  ней  я  сожительствовал , звериная  решимость  этой  жен-щины  выйти  за  меня  замуж  вынуждала  меня  уходить  из  дома - пожив  у  приятеля , я  возвратился  и  сказал , чтобы  она  выметалась. Потом  я  сказал  ей , что  она  сука , а  она  мне , что  я  мразь.
Ахтырская. Короткий  разговор.
Брылин. Да… но  до  него  мы  наговорились  вдоволь. За  четырнадцать-то  месяцев! Душевного  тепла  я  к  ней  не  ощущал , но  секс  мне  с  ней  уда-вался.
Фомичев. Так , что  перья  летели  и  потолок  падал?
Брылин. А-ааа… а  ветер  в  комнате?
Фомичев. Ветер  расставания. За  некоторым  исключением , снящиеся  че-ловеку  ветры  и  ураганы  сопряжены  с  происходящим  в  нем  негативом. Треволнения , беспокойства , тревоги… а  приснившаяся  подушка - это умиротворенность.
Брылин. У  меня  и  подушка , и  ветер.
Фомичев. И  из  подушки  перья…
Брылин. Потолок  попер  на  меня  из-за  них.
Фомичев. Но  подушка  вас  от  потолка  и  защитила… надутая  силой  ва-шего  духа. Разрыв  с  Ольгой  больно  по  вам   ударил?
Брылин. О  чем  вы… знаете , где  я  ее  видел? Вот  именно , что  в  гробу. В  широком  значении  это  означает , что  я  желаю  ей  всего  самого  хороше-го , но  вдалеке  от  меня. По-вашему , мои  чувства  к  ней  в  проверке  ну-ждаются? На  деле  у  меня  кромешный  душевный  упадок , а  я  тут  выги-баю  перед  вами  грудь  и  о  чем-то  даже  себе  не  говорю?
Фомичев. Ваш  дух , кажется , не  угнетен. По  мосту  без  перил  вы  когда-нибудь  ходили?
Брылин. В  жизни-то  не  единожды , а  во  сне… к  мосту  без  перил  я  подъезжал. Несся  к  нему  на  санях. На  что-то  наехал  и  вылетел…
Ахтырская. В  снег?
Брылин. Я  был  закутан  в  тулуп , до  меня  доносился  скрип  полозьев , но  снег  после  моего  полета  я  на  лице  не  ощутил. Да  и  приземление  в  па-мяти  как-то  не  отложилось.
Ахтырская. Возможно , вы  не  наехали , а  заехали. На  трамплин. И  с  него  улетели  ввысь.
Фомичев. С  трамплина  он  бы  улетел  вместе  с  санями.
Ахтырская. А  он  говорил , что  улетел  без  них?
Фомичев. Он  говорил , что  он  вылетел. Я  рассудил , что  он  вылетел  из  саней , но  если  он  вылетел  более  глобально , скажем , в  космическое  пу-тешествие , мы  переведем  стрелку  распросов  на  неземную  тематику. Ка-ково  ему  пришлось  в  невесомости , с  кем  у  него  там  вспыхивали  пота-совки , с  кем-то  наш  подопечный  непременно  не  поладил. От  землянина  он  разительно  отличался?
Брылин. В  том  сне  я  лишь  где-то  зажато  витал , но  гуманоидные  отро-дья  мне  в  сновидениях  попадались. Начиналось  все  эротически. Я  прыт-ко  овладевал  пышной  девушкой  с  буйной  растительностью  повсюду – под  мышками , повсюду… она  бережно  меня  с  себя  сняла  и  принесла  мне  свидельство  о  рождении. А  нем  написано , что  ей  двенадцать  лет! Это  фальшивка , заверещал  я , тебе  не  может  быть  столько , я  ставлю  данный  документ  под  сомнение! Наплюй  на  документы , сказала  она. Куда  значимее  мы , живые  люди. Ты  меня  удовлетворил , и  я  хочу  не   вылезать  не  постели , находиться  в  ней  с  тобой  до  скончания  века, ты  мой  долгожданный… подыщи  себе  другого , вырвалось  у  меня. Я  с  то-бой  не   останусь! На  девушку , которой  по  документам  двенадцать , мне  не  возбудиться , я  буду  для  тебя  бесполезен… ты  будешь  со  мной , су-рово  сказала  она. Не  буду! – крикнул  я. Ну , уходи… сказала  и  переме-нилась - нос  разросся  в  зубастый  клюв , из-под  ребер  выползли  кости-стые  отростки  с  щелкающими  клешнями , груди  срослись  и , покрыв-шись  панцирем , спружинили  на  меня  стенобитным  орудием... оно  меня  вырубило.

Фомичев. В  ваших  снах  без  пострадавших  не  обходится. И  это обычно  вы. 
Ахтырская. Подсознательно  желает  двенадцатилетних  девочек  и  себя  за  подобное  желание  казнит. Я  настаиваю  на  такой  трактовке.
Фомичев. А  я  еще  не  разобрался… допустимо  и  к  твоей  версии  притя-нуть , и  расходящуюся  с  ней  вычленить , но  голова  у  меня  отчего-то  тяжелая. Я  образец  того , кто  все  время  в  раздумиях , в  поисках  ответов, и  она  у  меня  перенапряглась. Я  же  и  помимо  вас  народ  принимаю. Их  сны, естественно , вашим  не  чета , однако  и  они  не  дают  мне  возможно-сти  мозгами  побездельничать. А  после  работы  самообразование , изуче-ние  новых  публикаций , на  старом  багаже  ведь  не  выедешь. Мне  бы  с  психоанализом  развязаться… вечеринку  устроить. А  кого  звать? В  неко-торых  вещах  я  человек  безусловно  значительный , ну  а  как  друг  и  то-варищ , я  не  в  лидирующей  колеснице…

Брылин. Миндальничать  со  своей  тоской  вы  прекращайте. Душите  ее  чем-нибудь , давите , хватайте  кисти  и  идите  расписывать  стены  псих-диспансера. Знакомые  в  нем  имеются?
Фомичев. Знакомые… у  меня  везде  не  друзья , а  знакомые. Посоветовав  брать  кисти , вы  не  упомянули  о  красках. Разрисовывать  стены  мне  красками  полагается?
Брылин. Что  на  месте  найдете , в  то  кисть  и  мокнете. У  уборщицы  бу-дет  ведро , у  какого-нибудь  дерганого  переростка  подтаявшее  мороженое  в  стаканчике , на  века  ваша  графика  не  останется , но  передышку  от  разумной  деятельности  вы  получите. Если  станете  водить  кистью  спон-танно. Без  ума. Разрывая  с  ним  соглашение  о  сотрудничестве. Его  по-пытки  с  вами  договориться  вам  следует  решительнейшим  образом  га-сить. Он  для  вас  не  солнце.
Фомичев. Почему  же  не  солнце. Он-то  как  раз…
Брылин. Я  вам  о  солнце  скажу. Во  сне  я  в  него  плевался! И  оно , пере-пугавшись , что  моими  плевками  я  его  затушу , заметалось  по  небосводу  будто  бы  мышь  под  взмахами  метлы. Я  бы  его  сделал… уже  зацепил , но  слюна  кончилась. А  солнце  уразумело , что  я  теперь  безоружен , и  от  мыслей  о  спасении  собственной  шкуры  перекинулось  на  месть. Изжари-ло  оно  меня.

Ахтырская. Оно  поступило  с  вами  по  справедливости. Чего  вам  на  него  пенять , если  вы  сами  хотели  до  смерти  его  заплевать? Тепловой  лави-ной  в  миллион  градусов , что  оно  на  вас  направило , солнце  посчита-лось  с  вами  и  за  нас – за  тех , кто  является  противниками  его  угасания. А  на  ваш  счет я  не  заблуждалась. Солнце , свет , что  это  для  вас…
Брылин. Свет  не  выключался.
Фомичев. Будет  ли  свет , будет  ли  тьма… чаша  весов  закачалась. Но  слюны  у  вас  не  хватило.
Брылин. Я  о  другом  сновидении.
Фомичев. А  в  нем  вы  что  вытворяли? Вытянувшимся  языком  луну  сли-зывали?
Брылин. Девушку  домой  приводил.
Ахтырская. Вавилонскую  блудницу  с  упругим  горбом , где  у  нее  допол-нительные  половые  органы. Вновь  нам  с  вами , Иван  Викторович , о  па-раноидальном  сексе  слушать.
Фомичев. Послушаем. Секс  у  вас  был?
Брылин. Девушка , причем  совершенно  обыкновенная  девушка, сказала  мне , что  когда  я  выключу  свет , я  могу  воспользоваться  ею , как  мне  заблагорассудиться. Я  пробормотал , что  это  за  гранью  фантастики , но  раз  она  мне  настолько  отдается , я  шанса  не  упущу… подойдя  к  вы-ключателю , я  им  щелкнул. Свет  не  погас. Я  еще  пощелкал , поудивлял-ся, пошел  к  люстре , носовым  платком  взялся  за  лампочку – она  не  вы-кручивается. И  сколько  по  ней  ни  бей , не  разбивается! Я  схватился  за  люстру , попытался  ее  оторвать , но  люстра  не  поддается , свет  горит , девушка  говорит , что  при  свете  между  нами  ничего  не  случится -аппетитно  повиливает , выходит  из  комнаты… дрянной  сон!

Фомичев. Вы  воспринимаете  его  эмоционально. А  для  меня  произошед-нее  в  нем  указывает  на  то , что  вы  не  пропащий. От  света  в  своей  ду-ше  не  избавленный. Вы  вознамерились  совершить  грех , но  свет  вам  со-грешить  его  не  дозволил. Этим  дело  может  не  ограничиться. Отчего  бы  вам  в  вашем  ресторане  бесплатные  обеды  для  неимущих  не  организо-вать?
Брылин. С  выпивкой?
Фомичев. Я  не  ухватываю , что  вы  вкладываете  в  ваш  вопрос. Вам  жал-ко  выделить  им  алкоголь  или  вы  страшитесь  того, что  они  упьются  и  у  них  зачешутся  руки? Риск  подвергнуться  нападению , скорее  всего , бу-дет  присутствовать , но  не  на  вас  же  они  накинутся – вам  в  этот  час  быть  в  ресторане  резона  нет. Если  тщеславие  не  погонит  вас  самолично  поглядеть  на  подкармливаемую  вами  бедноту  и  потешиться  тем , какой  вы  сердечный , откликающийся  на  чужие  проблемы , незамутненный  эта-лон  для  грядущих  поколений! Такие  размышления  вас  плавно  укачают , и  на  выпад  бухого  бродяги  вы  вовремя  не  отреагируете.
Брылин. Алкоголь  для  них  исключается.
Ахтырская. А  обеды  без  него?
Брылин. Напряженные  дамы  в  кружевных  накидках  ножами  и  вилками  ели  фрукты. Прижимающаяся  ко  мне  шершавым  бедром  во  всеуслыша-ние  сказала , что  виновник  торжества – я.
Ахтырская. Шершавость  ее  бедра  вы  ощутили  через  одежду?
Брылин. И  через  мою , и  через  ее. Передо  мной  лежал  сероватый  бри-кет. Я  опустил  к  нему  нос , понюхал – никакого  запаха. Близсидящая  женщина  поднять  мне  голову  не  дала. Прижала  ее  к  брикету  и  говорит: грызи  это , грызи – это  сахар! Стараясь  вырваться , я  взмок. Мой  пот  пролился  на  брикет , и  я  разгаре  противостояния  разглядел , что  он  под-таивает. А  женщина  лысеет… на  меня  из-под  ее  накидки  валились  ком-ки  мокрых  волос.

Фомичев. Накидка  с  нее  не  слетела?
Брылин. Я  же  сказал , что  они  валились  из-под  нее.
Фомичев. Ну  а  как  же  вы  высмотрели , что  она  лысеет , если  она  в  на-кидке… в  мантилье , наверное?
Ахтырская. Наверно… мне  его  сон  понятен. Но  он  больше  подходит  женщине.
Брылин. Его  видел  я.
Ахтырская. У  вас  в   этом  сне  лишь  ваше  мужское  отторжение  предла-гаемого  вам  блага. А  для  женщины  он  включает  накидку , как  выраже-ние  скромности , прижимания  бедром , как  желание  любви , его  шерша-вость , как  уходящие  годы , облысение , как  пошатнувшиеся  нервы  из-за  вашего  несогласия  принять  даруемый  вам  сахар… чем  был  тот  брикет? Все-таки  сахаром!
Брылин. Серым  сахаром.
Ахтырская. Заурядно  жить  с  обычной  женщиной  для  вас , конечно , се-рость! Картины  мирной  жизни  вас  не  привлекают. Вам  бы  в  отрыв , в  осложнения… а  в  осложнениях  запутываются! Наяву  вы  еще  справляе-тесь , но  со  сновидениями  вам  не  совладать. Ведя  себя  неправильно , вы  сами  же  себя  на  растерзание  им  отдаете.
Брылин. И  в  чем  же  моя  неправильность? Наркотикам – нет , проститут-кам  отказ , по  субботам  не  загул , а  цивильный  выход , театральный  или  концертный , не  с  одной  и  той  же  женщиной , но  если  у  меня  будет  одна , именно  это  и  станет  представлять  угрозу  для  моей  стабильности.
Фомичев. Насыщенной  кошмарами. С  такими-то  снами  к  чему  вам  за  нее  держаться? Наркотики  и  разную  аморальность  я  вам  не  рекомен-дую, ну  а  разогнать  всех  ваших  женщин  и  начать  с  нуля  вам , может  быть , и  пристало.
Брылин. Без  наслаждений  мне  не  прожить.
Ахтырская. А  почему  вы  думаете , что  от  одной  вы  получите  наслажде-ний  меньше , чем  от  пяти? Разнообразия , наверно , поубавится , но  при-плюсуется  ощущение  близости , родства  душ - вы  бы  пошли  этому  на-встречу. Данными  для  чего-то  подобного  вы  же  наделены.

Брылин. Одну  женщину  я  среди  прочих  выделяю. Но  по  умозрению  уважаемого  психоаналитика  мне  надо  начинать  с  нуля , и  следовательно, я  и  ее  должен  послать. Пожалуй , я  так  и  сделаю. И  класть  я  хотел  на  мои  удовольствия  и  ее  слезы. Начнем  с  нуля! Чего  мне  слепо  копиро-вать  остальных! Великолепного  секса  кто  себя  разом  лишит? Я! Мужчи-ны , когда  до  него  дорвутся , умелую  женщины  стараются  удержать , а  я  законы  логики  нарушу.

Фомичев. А  женщина , вами  выделяемая , она  излучает  позитив?
Брылин. Галина – женщина  не  понурая. Узнав  от  меня , что  у  нас  с  ней  все , с  лица  она  спадет… ее  организму  будет  непросто  перестроиться  на  одиночество.
Фомичев. А  вы  ее  не  бросайте.
Брылин. Ну  а  что  же  насчет  того , чтобы  начать  с  нуля? Относительно  женщин  я  это  устрою! Из  бизнеса  не  выйду , а  от  женщин  себя  отсе-ку… ради новых , надеюсь , женщин. С  нуля  я  же  собираюсь  начинать. Не  в  гроб  ложиться!
Фомичев. Ознакомительно  прилечь  было  бы… бог  с  ним , гробом! При-водите  вашу  Галину  к  нам  на  сеанс. Пообщавшись  с  ней  в  здешних  условиях , я  возможно  заключу , что  она  та , которая  вам  и  требуется.
Брылин. Галина-то? Хмм… на  меня  она  вообще-то  неплохо  воздействует.




                Пятое  действие. Девятый  сеанс.

   В  кабинете  Фомичев , Брылин , Ахтырская  и  напоминающая  расфуфы-ренного  цыпленка  Галина  Смолина. На  стене  кабинета  репродукция  картины  Сальвадора  Дали «Апофеоз  Гомера».

Фомичев. Когда  оборотень  сказал  вам , что  его  преследует  группа  спец-наза , на  что  вы  посоветовали  ему  уповать? На  что  надеяться?
Брылин. На  свои  ноги.
Фомичев. Вступить  с  ними  в  бой  вы  ему…
Брылин. Не  советовал. С  их  вооружением  и  натренированностью  они  бы  оказались  ему  не  по  зубам. Он  и  без  меня  был  в  этом  убежден , оттого  и  уносился.  Ко  мне  развязной  походкой  он  подошел. Шерсть  у  него  паршивая: вся  пожухлая , в  проплешинах. А  как  вы  выглядите  челове-ком? – спросил  я. Еще  хуже , вздохнул  он.

Ахтырская. Вы  разговаривали  в  лесу?
Брылин. Около. Из  леса  на  нас  выскочил  спецназ. Оборотень  стреми-тельно  задвигал  лапами , мигом  сократился  за  теряющейся  вдалеке  точ-ки , а  ко  мне  они  подскочили  и  бесславную  кончину  мне  устроили. От-метелили  меня  трубой… не  обрывком. Трубой  для  исполнения  цельных  произведений.
Фомичев. Музыкальной  трубой?
Брылин. Приблизительно  тромбоном. Камуфлированные  люди  с  автома-тами  меня  не  тронули , а  тот , что  с  трубой , расстарался.
Ахтырская. В  их  подразделении  он , вероятно , был  трубачом.
Брылин. Я  не  полагаю  это  чем-то  парадоксальным. В  армиях  старых  времен  трубач  присутствовал  непременно. Надо  мной  умирающим  он , по-моему , что-то  даже  сыграл.
Ахтырская. Печальный  реквием?
Брылин. Что-то  авангардное…
Ахтырская. Без  мелодии?
Брылин. Мелодию  я  слышал  относительную.
Фомичев. Из  покореженного  об  вас  тромбона  извлечь  что-нибудь  мело-дичное  он , может , и  хотел , но  инструмент-то  загублен. Как  на  нем  ус-ладить  ваш  слух , если  в  нем  все  погнулось?
Брылин. В  затруднения  этого  трубача  я  вхожу. Трубача-палача… челове-ка-оркестра.
Ахтырская. Человеком-оркестром  называют  человека , одновременно  иг-рающего  сразу  на  нескольких  инструментах.
Брылин. А  он  играет  на  единственном. Но  он  на  нем  не  только  играет. Ты , Галечка , видишь , как  меня  тут  пытаются  излечить? Сколько  в  них  доброты , понимания… я  в  глубокой  яме , и  ты  думаешь , они  меня  из  нее  вытягивают?
Смолина. А  сеанс  тебе  в  какую  сумму  обходится?
Брылин. Денег  я  им  не  плачу. Не  будет  результата – не  будет  оплаты. А  результата  нет! Сон  о  спецназе  и  оборотне  я  увидел , сюда  уже  нахо-дившись. Что , господа  психоаналитики? Начали  мы  за  упокой. И  в  даль-нейшем  никуда  не  продвинемся! Обманывать  меня  бесполезно!
Фомичев. Чего  вы  вопите?
Брылин. Мои  возгласы  от  нервов…
Фомичев. Пейте  молоко.
Брылин. Наше  порошковое  молоко  добавочную  нервозность  во  мне  про-воцирует. Выпиваю  для  успокоения  стаканчик  и  выходит  осечка… сев-ший  рядом  со  мной  орел  по-товарищески  положил  мне  на  плечо  свое  крыло , но  я  его  сбросил.
Фомичев. Данный  сон  приснился  вам  после  употребления  молока?
Брылин. В  воспоминаниях  о  предшествовавших  ему  обстоятельствах  четкости  у  меня  не  имеется. Непосредственно  сон  помню  детально. В  нем  я  ходил  по  кровати , за  кромкой  которой  все  обрывалось – за  изго-ловьем  бесконечный  провал  и  сбоку  тоже… уйти  с  кровати  некуда , странствования  по  ней  меня  притомляют , за  ее  пределами , куда  ни  по-смотри , ничего  не  видно , изложить  мой  взгляд  на  ситуацию  мне  неко-му , два  шагаю  пройду , развернусь , шагаю  обратно , грущу  из-за  одино-чества , психологически  я  убит. Присевшим , выкликаю  самого  себя: Ва-дим! Вадим! После  повторного  обращения  говорю , что  я  здесь. Но  без  уверенности… когда  я  фальшиво  напел «Let  it  be» , ко  мне  спустился  орел. Исходя  из  всей  его  фактуры , близкий  мне  по  настроению.
Фомичев. Вы , как  я  предполагаю , к  нему  не  приникли.
Брылин. С  его  прилетом  меня  обуяла  негостеприимная  заведенность. Моя  кровать , мое  пространство , я  тебя  в  него  не  приглашал , крыло  ты  мне  на  плечо  не  клади , к  чему  ты  ко  мне  притащился?! Выражать  тебе  признательность  я  не  вознамерюсь! Он  поглядел  на  меня  так , будто  бы  он  хотел  просканировать  мой  мозг , и  скосил  глаза  кверху. Я  мог  бы  тебя  отсюда  унести , сказал  он  мне , взлетая. А  ведь  действительно , по-думал  я…

Смолина. Большой  орел-то?
Брылин. С  тебя , пожалуй , будет. Рационально  поразмышляв , я  бы  его  дружбу  не  отверг.
Смолина. Друзей  я  возле  тебя  что-то  не  замечала.
Брылин. Я  и  семьей  не  окружен. У  меня  есть  только  ты.
Смолина. Ну , конечно…
Брылин. Помимо  тебя , у  меня… мысли.
Фомичев. Блез  Паскаль  говорил , что  «человек – всего  лишь  тростник. Самый  слабый  в  природе , но  это  мыслящий  тростник».
Брылин. Ерунда.
Фомичев. Вы  думаете , что…
Брылин. Думаю! Поэтому и  не  соглашаюсь. О  ком  он  говорил , что  он  самый  слабый , о  человеке  или  о  тростнике? То , что  человек  отнюдь  не  самый  слабый , ясно  любому , да  и  послабее  тростника  в  природе  масса  чего  произрастает. Умники… им  надо  давать  отпор!

Фомичев. Паскаля  вы  подловили , но  в  философствованиях  Спинозы , Канта , Хайдеггера  вы  бы  за  ошибку  не  ухватились. Начитались  бы  и  опухли. Как  вам  выводить  их  на  чистую  воду , если  вы  ни  слова  в  их  витиеватостях  не  просекли?
Брылин. Слова  словами , а  цифры  цифрами. Передо  мной  полутораметро-вая  цифра  шесть… каменная  цифра. И  я  крушу  ее  кувалдой.
Ахтырская. А  с  этой  цифрой  у  вас  что  связано? Вы  родились  не  шесто-го?
Брылин. Двадцать  четвертого. Для  справки , я  раздробил  каменную  циф-ру  в  кукурузном  поле. Положив  кувалду , сорвал  початок , а  в  нем  раз-ноцветные  зерна. Коричневые , малиновые… лиловые. Початок  я  отбро-сил,и  он  приземлился  между  двух  желтых  яблок.
Фомичев. Яблоки  вы  любите?
Брылин. Я  не  ежик , чтобы  яблоки  любит. Вы  представляете , как  это  выглядело? Початок  и  два  яблока  внизу… по  краям.
Ахтырская. Похоже  на  мужские  гениталии.
Брылин. Точь-в-точь! И  меня  чего-то  такой  испуг  пронял… мне  показа-лось , что  початок  с  приникшими  к  нему  яблоками  задвигался , и  они  сейчас  будут  на  меня  нападать – я  за  кувалдой , ее  нет , цифра  шесть  стоит , как  стояла , я  разворачиваюсь , хочу  убежать , но  после  первого  же  шага  падаю… на  четвереньки.
Фомичев. И  оказываетесь  к  початку  вашим  уязвимым  местом.
Брылин. Я  подумал  о  том  же. Но  проснулся  я  еще  до  вхождения! Гали-на  в  ту  ночь  спала  со  мной , и  она  помнит , какими  криком  я  ее  разбу-дил. Мое  крикливое  пробуждение – случай  не  единичный , но  тот  крик  ее  насторожил… по  ее  выглядывающему  из  полумрака  личику  я  это  заметил. Ты  чего  взволновалось-то? Что  было  неординарного?
Смолина. Ты  крикнул… ну  словно  бы  не  спишь  крикнул. 
Брылин. Чего?
Смолина. Ты  так  кричишь  при  оргазме. 
Брылин. А  он-то  тут  с  какого… моя  глупая  девушка  ослышалась. Какой  оргазм? Меня чуть  не  отдрючили , а  ты  говоришь , оргазм?! Да  как  ты  несешь  подобное , как  ты  можешь , ты… ты-то  в  постели  не  кричишь , и  не  тебе  о  криках  чего-нибудь  утверждать! Ты  скажешь , что  в  моих  криках  ты  разбираешься… ну  давай , настаивай - и  никогда  их  в  буду-щем  не  услышишь! Я  тебя , дуру , из  своей  жизни  выкину…
Смолина. Не  надо.
Брылин. Ты  от  меня  уйдешь! Прихватишь  свой  скарб  и  уберешься  от  меня  хоть  к  дьяволу , хоть  к  богу!
Смолина. Они  мне  не  нужны.
Брылин. А  мне  не  нужна  ты! Дебилка! Ты  соображаешь , что  за  впечат-ление  ты  обо  мне  создала?!
Смолина. Ну , извини  меня… я  бы  ничего  не  говорила , но  назад  ведь  не  возьмешь.
Брылин. Не  возьмешь. Что  нереально , то  нереально.

Фомичев. Шесть  в  семь  не  превратится.
Брылин. Каменные  шесть… божественные  семь…. шестерка  семерку  прижмет.
Фомичев. Цифра  шесть , которую  вы  сокрушали – это  ваш  возраст , когда  кто-то  из  мужчин  продемонстрировал  вам  на  расстоянии  или  дал  по-трогать  его  обнаженный  детородный  орган. Напрягите  память. Вам  шесть , вы , ну  не  знаю , прогуливаетесь  по  парку , ковыряетесь  в  носу…
Брылин. Нет! В  шесть  лет  меня  одного  гулять  не  отпускали.
Фомичев. А  кто  с  вами  гулял?
Брылин. Мама.
Фомичев. А  отец?
Брылин. А  что , отец? Вы  что , думаете , это  он? Если  думаете , скажите  мне  прямо! Пробудите  во  мне  агрессию! Я  вас  чем-нибудь  проткну , и  у  вас  потечет  кровь , и  я  никому  не  позволю  ее  останавливать! Урод  вы… по-моему. Такими  допущениями  о  моем  отце  вы  никаких  этиче-ских  норм  не  нарушаете?
Фомичев. От  этики , как  от  системы  норм  нравственного  поведения , я  в  чем-то  отступил , но , являясь  психоаналитиком , спросить  вас  об  этом  я  был  обязан. Иной  взрослый  родственник  мужского  пола  к  вам  беспре-пятственный  доступ  имел? В  уединение  ото  всех  вы  с  кем-то  находи-лись? 
Брылин. Да  не  с  кем. Помимо  отца , родственников-мужчин  у  меня  не  было.
Ахтырская. А  дедушки?
Брылин. Оба  умерли  молодыми. Предвосхищая  ваш  вопрос  об  отцовских  друзьях , я  скажу , что  к  нам  в  дом  они  не  захаживали. Я  понимаю , по-нимаю , мальчику  шесть  лет , без  надзора  его  никуда  не  отпустят , неза-метно  подступиться  к  нему  кому-то  чужому  негде , значит , кто-то  из  своих… и  все  указывает  на  него. Но  отец , он , ну  вы  чего , отец , он… мне  шесть , да? Еще  дошкольник , еще… а  летом-то  я… тогда я  летом… у-ффф! Свинорье! Ну , разумеется , деревня  Свинорье! И  баня! Тем  летом  снимали  в  Свинорье  дачу , а  мыться  ходили  в  общественную  баню , где  я  на  мужские  члены  и  нагляделся! Теперь  мой  отец  чист?
Фомичев. С  чем  я  вас  от  всей  души  и  поздравляю. Какие  бы  грешки  за  вашим  батюшкой  ни  водились , собственного  сына  он  не  развращал , и  это  прекрасно , я , видите , даже  выдохнул. Рукоприкладством  он  вас  не  поучал?
Брылин. За  школьные  двойки  вплоть  класса  до  восьмого  родительскую  субботу  мне  устроить  грозился. Без  приведения  угроз  в  действие.

Смолина. А  меня  матушка  секла.
Ахтырская. За  плохие  оценки?
Смолина. В  мои  тринадцать она  застукала  меня  целующейся  с  парнем… уже  обросшим  щетиной. Он  говорил , что  школу  он  закончил  только  в  прошлом  году , но  на  вид  ему  было  лет  тридцать. И  не  войди  моя  ма-ма  в  подъезд , и  не  услышь  она  доносившееся  с  черной  лестницы  со-пение , он  бы  меня  дефлорировал. Полным  ходом  он , Иннокентием  на-звавшийся , к  этому  продвигался.
Ахтырская. Мама  подоспела  вовремя.
Смолина. Я  так  не  считала. Но  мы  не  обо  мне - о  его  снах. Я  тебе , Ва-дим , когда-нибудь  снилась?
Брылин. Твое  лицо  было  у  птицы. Стоя  в  светлой  роще , я  различал  го-лоса  поющих  птиц: это – коростель , это – свиристель , а  это… не  птичий  это  голос. Низковат  и  вибрирует , будто  блеет. Я  через  силу  внутреннего  несогласия  направился  посмотреть , кто  же  такой  им  обладает , и  на  за-крепленной  между  осинами  жерди  углядел  взъерошенную  птаху. От  приближения  моей  руки  она  не  улетела , но  на  нее  не  села. «Мужчины  мною  обычно  не  интересуются , все  тем  же  неприятным  голосом  сказа-ла  она. А  я  милашка! Рассмотри  мое  лицо». Когда  я  в  него  вперился , от  меня  не  укрылось , что  оно  просто  копия  с  лица  кое-какой  моей  де-вушки. Я  с  любовью  провел  по  нему  большим  пальцем , шутливо  пона-жимал  на  носик , и  он , носик , провалился. Тотчас  же , словно  бы  я  на-жал  на  кнопку , запускающую  процесс , на  лице  стали  появляться  нары-вы , бубоны , «ты  обнажил  во  мне  чуму! – прокричала  мне  птица. Не-лучшее  решение , паренек! Если  я  безнадежна , заболевай  и  ты!». Вот  вам  и  пташка…

Фомичев. Вы  сами  ее  коснулись. Не  сев  к  вам  на  руку , от  заразы  она  хотела  вас  уберечь.
Брылин. Хотела  бы – предупредила. Насчет  того , что  ее  нельзя  трогать. И  пострадал-то  я  не  потому , что  был  похотлив – из-за  сентиментально-сти! Знакомое  лицо , хорошие  воспоминания…
Смолина. А  они  у  тебя  обо  мне  хорошие?
Брылин. Мы  с  тобой  еще  не  расстались , чтобы  воспоминаниям  преда-ваться.
Смолина. Но  мерзостное  для  тебя  лицо  ты  бы  во  сне  ласково  не  по-глаживал.
Брылин. Ну  и  чем  для  меня  это  обернулось?
Смолина. Ничем. Ты  проснулся  столь  же  живым  и  невредимым , как  и  засыпал. В  больницу  или  на  кладбище  тебя  не  увезли. В  середине  неде-ли  я  спускалась  в  метро , и  отощавший  мужчина  в  приличной  одежде  попросил  меня  что-нибудь  ему  купить в  торгующей  выпечкой  палатке. Мы  с  ним  к  ней  подошли , и  я  взяла  ему  сырный  пирожок , за  что  он  дал  мне  ценный  совет – не  ложитесь , сказал  он , в  больницу. Там  все  сейчас  очень  дорого.
Ахтырская. Обобрали  мужика.
Фомичев. За  уход  сунь  медсестре , за  осмотр  врачу , ну  а  если  понадо-бится  операция , ты  и  за  свет  в  операционной  заплатишь , и  за  спирт , которым  инструменты  протирают , и  якобы  гениальному  хирургу  с  пят-надцатью  тройками  в  дипломе  его  драгоценное  время  оплатишь. С  се-рьезной  медициной  связываться – это  вам  не  в  моем  кабинете  на  халяву  посиживать.
Брылин. У  нас  с  вами  марафон. Мы  его  начали , и  кто  из  нас  с  чем  придет  к  финишу , нам  неведомо. На  облегчении  или  смягчении  моих  кошмаров  вы  бы  поживились , но  на  сегодня  вы  к  вашему  кушу  не  приблизились. Однако  у  нас  марафон… его  я  моих  снах  не  бежал , а  велогонку  катал. Выиграл  на  ней  двадцать  третий  этап. Не  слезая  с  ве-лосипеда , принимаю  букеты , благосклонно  гляжу  на  строящих  мне  глазки  красоток , из  облепляющего  меня  скопления  вылетают  перешеп-тывания , что  он  себя  обессмертил , победил  на  сложнейшем  двадцать  третьем  этапе , без  вашего  переживания  за  меня  победу  бы  я  не  одер-жал! – крикнул  я  людям  и  кинул  им  велосипед , тут  же  ими  разломан-ный  и  растасканный  на  памятные  сувениры. Мое  средство  передвиже-ния  я  утратил  и  от  ликования  к  возвышению  на  шатких  ногах   дви-нулся - вокруг  пьедестала , к  которому  я  пришел  за  медалью , было  не-многолюдно , и  те , кто  возле  него  все-таки  находились , занимались  его  демонтированием. Прорабом  мне  показался  пузатый  длинноволосый  мужчина  в  конуосообразной  шляпе , и  я  у  него  спросил: почему  же  вы  разбираете? А  как  же  церемония  награждения? Я  победил , я  хочу  на-слаждаться  триумфом , я… и  чего  ты? – перебил  меня  он. На  каком  эта-пе  ты  стал  победителем? На  двадцать  третьем , ответил  я. Ну , на  два-дцать  третьем  победить-то  проще  пареной  репы , сказал  он. Велогонка-то  состояла  всего  из  двадцати. Видишь  на  второй  и  третьем  ступенях  пье-дестала  обрубленные  по  грудь  тела  с  блестящими  медалями  на  шеях? Они  считали  себя  победителями  этапов! Двадцать  первого  и  двадцать  второго! Ты  выиграл  двадцать  третий? Ну , давай  тогда  на  верхнюю  ступень. Она  тебя , как  ждала. Тащите  сюда , мужики , мою  пудовую  але-барду! У  меня  опять  победитель!

Фомичев. Черного  бы  мне… в  эту  секунду  я  мечтаю , чтобы  в  меня  во-шел  черный.
Ахтырская. Что?
Фомичев. Я  о  кофе. Являйся  ты  не  практиканткой , а  секретаршей , ты  бы  мне  его  сварила.
Ахтырская. Принесите  в  кабинет  кофеварку , и  по  чашечке  для  нас  я  накапаю.
Фомичев. Кофе  из  дома  захватишь? Родные  тебя  не  заругают , что  ты  единственную  банку  унесла? 
Ахтырская. В  моем  доме  пьют  чай. Кофе  я  куплю  в  супермаркете – оно  будет  моим  для  вас  подношением  за  вашу  учебу  и  разрешение  за  вами  наблюдать.
Фомичев. Ты  что , не  только  за  ним , но  и  за  мной  наблюдаешь?
Ахтырская. И  за  вами. И  его  слушаю , и  на  вас  посматриваю , я  подго-тавливаюсь  к  тому , что  у  меня  появится  своя  клиентура , и  все  под-черпнутое  здесь  по  мере  становления  моей  собственной  практики  будет  ее  укреплять  и  служить  залогом  успеха , но  за  такие  интересные  слу-чаи, как  у  человека , принимаемого , Иван  Викторович , вами , я  браться  зарекаюсь. Никакая  психика  же  не  выдержит. Я  говорю , из  случившего-ся  с  вами  исходя.
Фомичев. У  меня , милейшая , не  повреждение – утомление. Пар  из  ушей! А  нужно  трудиться  дальше – время  сеанса  еще  идет… умиротворяющих  рассказов  из  сельской  жизни  у  вас  для  меня  не  отыщется? Чтобы  мне  отдышаться!
Брылин. О  кузнеце  пойдет?
Фомичев. Кузнец  владеет  молотом , и  он  у  вас  во  сне  им  кого-нибудь… ну , естественно , вас!
Брылин. Он  меня  не  пришиб. Он  был  самой  робостью  с  полузакрытыми  глазами.
Фомичев. И  молотом  вам  не  вломил?
Брылин. Из  кузницы  он  вышел  ко  мне  без  него. Чистым  фартуком  отер  с  лица  пот , поскреб  по  щекам  ухоженными  ногтями , щеки  зарумяни-лись. «Мне  бы  не  следовало  перед  вами  красоваться , прочирикал  он  мне  голоском  застенчивой  девушки. Вы  думаете , что  я  мужчина , но  я  не  из  них. Я  монахиня».
Фомичев. Переодевшаяся  в  кузнеца?
Брылин. Наклеившая  усы , вымахавшая  до  метра  девяносто , раздавшаяся  в  плечах  пошире  медведя… что  ни  на  есть  мужик! Кузнец!
Фомичев. Артист…
Брылин. Признавшись , что  он  монахиня , он  взглянул  на  меня  с  жерт-венной  покорностью  и  добавил , что  он  монахиня , решившая  отдать  се-бя  Богу.
Фомичев. А  кому , кроме  Бога? Монахини  предназначают  себя  Всевыш-нему , тут  он  свою  полоумность  не  выказал.
Брылин. Но  я  посмотрел  на  него  непонимающе. Когда  он  сказал , что  хочет  отдать  себя  мне.
Ахтырская. Он  же  говорил  о  Боге.
Брылин. Угу.
Смолина. За  Бога  он  тебя  принял?
Брылин. Умопомрачительно , да?

Фомичев. Он  скромности  вы  не  умрете. Впрочем , я  извиняюсь, вы  же  посмотрели  на  него  непонимающе. Потому  что  вы  не  Бог  или  от  того , что  вас  не  привлек  конкретно  этот  кузнец , большой  и  для  вас  несексу-альный? Промолви  вам  такое  действительно  монахиня , юная  и  мило-видная , вы  бы  повелись?
Брылин. На  нее  я  бы  забрался. С  уверенностью , что  я  воспользовался  ее  заблуждением – Богом  себя  не  считая.
Фомичев. Ну , хоть  так… все  же  вы  не  окончательно… будем  работать.




                Шестое  действие. Двенадцатый  сеанс.

   В  кабинете  Фомичев , Брылин , Ахтырская  и  Смолина. На  стене  каби-нета  репродукция  картины  Сальвадора  Дали «Искушение  святого  Анто-ния».   

Фомичев. Слишком  великодушно.
Брылин. Давать  мне  меч? Вы  что  же , полагаете , что  косматый  викинг  не  может  быть  джентльменом?
Фомичев. Если  он  царского  рода , то  возможно. И  какое  же  оскорбление  вы  ему  нанесли? Когда  он , раскинувшись , подремывал , мужское  досто-инство  ему  отдавили?
Брылин. Сон  начался  непосредственно  с  его  требования  с  ним  сцепить-ся. Я  сжал  кулаки , он  вытащил  меч , и  я  разом  догадался , что  травмами  средней  тяжести  тут  не  обойдется. Но  викинг , как  я  уже  говорил , ска-зал  мне: «не  отчаивайся , дятел. Меч  будет  и  у  тебя». Железной  рукави-цей  он  извлек  его  из  ножен , висящих  у  него  слева. Орнамент у  них  тот  же , что  и  у  правых – злющие  морды  орлов  и  волков  одна  над  другой , голова  над  головой , вертикаль  голов  из  шести. Викинг  с  двумя  ножна-ми , он  какой  викинг?
Ахтырская. Запасливый. На  ножнах  у  него  орел , а  вас  он  назвал  дят-лом?
Брылин. Пищу  для  размышлений  вы  получили. Мне  она  вместе  с  ожо-гом  поступила  после  соприкосновения  с  переданным  мне  мечом – его  рукоятка  оказалась  раскаленной , как  из  преисподней. Меч  я  выронил , на  руку  принялся  дуть , не  на  то  ты  дуешь , сказал  мне  викинг – на  ру-коятку  подуй. Возьми  за  лезвие  и  поскорее  остуди , чтобы  я  в  ожида-нии  тут  не  застаивался  и  тебя  наконец  изрубил. Хватай  и  дуй! Не  при-думывай  оправданий.
Фомичев. Вы  подули?
Брылин. Во  все  легкие.
Фомичев. И  она  остыла?
Брылин. Она  отвалилась! Побыв  в  растерянности , я  взглянул  на  викинга  неуважительно – словно  бы  на  придурка  посмотрел. И  он  вокруг  меня  забегал , сорвал  с  себя  рогатый  шлем , о  я  паяц , проревел  он , шут  я  недостойный , вздумал  посмеяться  и  сам  же  предоставил  повод  для  на-смешек , я  унизился , я  дошутился… на  меч  бросился , тихонько  вскрик-нул  и  помер.

Фомичев. Следовательно , вы  выжили. За  исключением  ожога , с  вами  в  этом  сне  ничего  не  случилось. 
Брылин. Как  бы  не  так. Мучительно  я  в  этом  сне  умирал…
Смолина. Ватага  дружков?
Брылин. Чьих?
Смолина. Того  викинга. Они  подскочили , увидели  его  пронзенным  и  что-то  с  тобой… что-то  групповое?
Брылин. Ты , знаешь , держи-ка  ты  себя  в  узде. Распорот  я  был , но  не  людьми… что  побудило  викинга  к  суициду? Мой  презрительный  взгляд. Выходит , что  хоть  я  его  и  не  убил , без  моего  участия  он  бы  не  издох, и  если  он  сорвался , и  его  постигло  несчастье , заслуга  в  том  моя. Пусть  не  сталью  клинка , но  повержен  он  был  мною. А  на  поверженного  врага  чего  же  не  сесть?
Фомичев. Вы  сели , и  вас  разодрал  торчащий  из  него  меч?
Брылин. Да.
Фомичев. А  сесть  мимо  меча  вы  не  думали?
Брылин. Наверное , думал , но  не  рассчитал… вошедший  в  меня  меч  сни-зу  где-то  до  пупка  мою  плоть  продрал. Сейчас  я  услышу , что  это  сон  о  скрытой  в  мне  гомосексуальности.
Фомичев. Решайте  сами. Поочередно  с  вами  меня  посещает  изысканный  молодой  человек , изготавливающий  дамские  сумочки  ручной  работы - он  истеричный , слезливый  гей , но  он  мне  платит. Я  не  к  тому , чтобы  мне  платили  и  вы , на  получение  от  вас  денег  я  уже  не  надеюсь - мне  любопытны  похожие  моменты  в  ваших  с  ним  сновидениях.
Брылин. А  он  на  что  садился?
Фомичев. Ему  снилось , что  он  вместо  государственного  флага  насажен  на  флагшток  Большого  Кремлевского  дворца. Оттуда  он  глядит  на  сто-лицу  и  испытывает  колоссальный  подъем – буквально  все  сошлось , го-ворил  он  мне: и  в  теле  мощнейшая  приятность  нужного  размера , и  са-молюбию  предельное  удовлетворение  от  нахождения  в  месте  столь  по-четном  и  для  других  недоступном. Вы-то , сидя  на  мече , жизнью  не  на-слаждались?
Брылин. Параллели  со  мной  не  напрашиваются. Для  вашего  голубого  тот  сон был  мечтой , а  для  меня  приснившееся  мне - кошмар , и  я  отка-зываюсь  верить , что  вы  этого  не  осознаете. Вы  же  меня , кажется , дос-таточно  изучили. Чего  вы  помалкиваете? Иногда  вы  меня  просто  беси-те…
Фомичев. А  вы  меня  только  радуете! Придет , и  покатилось , поскакало , мысль  психоаналитика  за  мною  не  поспевает , но  я  буду  выжимать  из  него  максимум , преследовать  его  лихорадочным  блеском  глаз  своих  сказочных  фигурок  из  политого  кровью  дерьма… вы  меня  опустошили! На  дачу  бы  съездить , смородины  бы  поесть… запастись  витаминами  на  всю  зиму. До  зимы  мы  с  вами , полагаю , не  развяжемся.

Брылин. Зимой  я  играл  в  футбол.
Фомичев. Во  дворе?
Брылин. Во  сне.
Фомичев. Оо-ой…
Ахтырская. Давайте  я  его  пораспрашиваю. Вы  играли  на  снегу  или  снег  лежал  лишь  по  краям  поля?
Брылин. Если  мы  играли  белым  мячом , мяч  я  видел  смутно. Может , его  совсем  не  было…
Смолина. А  от  чего  ты  подумал , что  играешь  именно  в  футбол? Хоро-ший  вопрос?
Ахтырская. Вполне. И  что  вы  нам , девушкам , ответите?
Брылин. Взглянув  на  рукава , я  разглядел , что  на  мне  синяя  майка.
Ахтырская. И  из  этого  вывели , что  вы  футболист?
Брылин. В  синих  майках  по  полю  носились  и  прочие. Возле  меня  они  притормаживали  и  кричали: «Включайся! Пас  отдать  не  можешь , так  ломай! Кто  в  зеленых , тех  и  срубай!». С  оглядкой  по  сторонам  я  посе-менил  к  подтягивающему  гетры  игроку  в  зеленой  майке  и  засадил  ему  сзади  по  ногам. Он  свалился , как  подкошенный.
Ахтырская. Затем  вскочил  и  вас  прикончил?
Брылин. Лицо  он  от  земли  не  оторвал. Когда  его  кто-то  перевернул , все  смогли  увидеть , что  из  живота  у  него  торчит  нож. И  взоры  всех  быв-ших  на  поле  обратились  ко  мне. Это  он! – наперебой  завопили  они , - он  его  пырнул! Он  зарезал! Разброд  во  мнениях  у  членов  разных  команд  есть? Нет! Никакого! Он!… я  не  отпирался. И  почему  в  моих  снах  на  меня  регулярно  орут… данный  футбольный  случай  ведь  далеко  не  единственный – крики , а  за  ними  расправа , со  мной , что  касается  моих  снов , и  тут , и  там , на  протяжении  всей  моей  сновидческой  жизни  они  во  мне  соседствуют. В  жизни  реальной  меня  ясно , что  никто  не  уби-вал, иначе  бы  я  с  вами  не  разговаривал , но  на  меня  фактически  нико-гда  и  не  кричали , и  не  избивали... повода  я  не  даю. Парня  в  зеленом  не  я  порезал. А  народ  меня  повалил  и  шипами  бутц  отмассировал! Будь  я  профессиональным  футболистом , контракт  со  мной  ввиду  моей  без-временной  кончины  был  бы  расторгнут.

Ахтырская. Ваш  сон  о  страхе. Перед  толпой , перед  незаслуженным  на-казанием , чем-то  идентичным  каждое  подсознание  засорено. На  рок-фестивале  ряд  палаток. В  пятой  слева  спит  девушка. Концерт  идет , му-зыка  гремит , девушку  она  не  пробуждает. Девушка  накурилась  дури? Да  что  вы , о  чем  вы , девушка  лишь  напрыгалась  и  с  усталости  в  палатку  полежать  забралась. Заснула  и  не  знает , что  к  палатке  направляются  вонючие , возбужденные  байкеры , которым  указывает  путь  отвергнутый  девушкой  ухажер. В  пиджачке , не  в  косухе, цивильный… не  я , так  они  поживяться , подло  думает  он. Но  девушка  им  не  далась! Поначалу  ее  облапывали , и  она, уже  проснувшись , вполглаза  смотрела , кто  же  это , сколько  их , надо  же , здесь  и  мой  ухажер… заглядывая  в  палатку , мстительно  лыбится. На  его  роже  проступают  дьявольские  черты. Наша  девушка  расталкивает  байкеров  и   к  нему – в  морду  ему  кулачком! Бай-керам  она  коротко  объясняет , что  они  не  на  ту  напали , что  в  брюках  у  нее  не  только  то , что  их  интересует , но  и  нерастраченный  газовый  баллончик… для  верности  она  от  них  учесала. На  ее  спринтерский  ры-вок  этим  пропипым  хрякам  ответить  было  нечего.

Смолина. Та  девушка - это  ты?
Ахтырская. Сон  о  том , что  случилось  со  мной  на  рок-фестивале  под  Рязанью , когда-нибудь  мне  приснится. С  дополнением  из  мрачноватых  завитушек… бегством  я  не  спасусь! Ровное  дыхание  за  моей  спиной  понудит  меня  обернуться  и  ужаснуться   тому , что  на  байкерах  кроссов-ки , костюмы «Адидас» , они  показывают  хорошую  спортивную  подго-товку  и  резонно  заявляют , что  догонят , а  после  влупят… в  мои  задние  врата.
Брылин. Байкеры  так  не  выражаются. Тебя  настигали  не  они – собира-тельный  образ  участников  погони  с  ними  не  сочетается. Если  тебе  при-дется  увидеть  этот  сон , он  будет  не  о  рок-фестивале. Возникни  перед  тобой  конь , ты  бы  на  него  вскочила? От  тех  он  бы  тебя  увез , но  чуть  погодя  бы  сбросил  и  пристроился  сверху… ты  бы , как  женщина , от  кого  бы  скорее  проникновение  приняла? От  одного  коня  или  от  пяте-рых  мужчин?
Ахтырская. Коня  я  не  пробовала.
Брылин. Но  склоняешься  ты  к  коню?
Ахтырская. Напрасных  надежд  я  не  питаю. Где  мне  его  подкарауливать? К  тому  же  и  стыдливость  может  взыграть… ради  коня  я  бы  ее  попри-жала. Он  же  не  козел , не  баран… такой  опыт  больше  ни  с  кем  не  по-лучишь.
Фомичев. Ой , Мария , ой…
Ахтырская. А  что?
Фомичев. Бешенства  матки  я  в  тебе  не  предполагал.
Ахтырская. Оно  овладевает  нами  по  ситуации. От  счастья-то  кто  отка-жется? Жажда  плоти , Иван  Викторович! Закипание  межклеточного  веще-ства! На  животный  примитив  вы  все  не  списывайте.
Брылин. Я  ее  высказывание  поддерживаю. Во  сне  я  ехал  на  коне , и  у  меня  загорелись  штаны – не  потому , что  я  проникся  дешевым  возбуж-дением  к  скакавшей  впереди  меня  девушке. Ее  горделивая  посадка , ее  придерживающуая  шляпку  точеная  ручка  будили  во  мне  не  желание , а  романтизм. В  седле  я  трясся. Между  ним  и  моими  штанами  возникло  трение. От  него  в  них  народился  огонь , и  я , чтобы  его  потушить , взял-ся  себя  похлопывать , что  было  бы  не  больно , если  бы  я  бил  исключи-тельно  по  ногам. Но  удары  приходились  и  на  мое  мужское  естество.
Ахтырская. Эрегированное? 
Брылин. Оно  не  выпирало. Пылало  в  пожухлом  виде… сказанное  мною  не  слишком  для  меня  лестно. Сложив  ладони  рупором , я  прокричал  де-вушке  на  лошади , что  у  короля  я  в  немилости. Сторонюсь  его , по-скольку  это  я - удрученный  монаршей  нелюбовью  трахарь  королевской  сестры  и  жены.
Смолина. А  кто  из  них  был  симпатичней?
Брылин. Ты  меня  спрашиваешь , словно  бы  я  этих  особ  действительно  оприходовал. И  сестру  короля  и  жену… тут  и  наиболее  беспечного  идальго  паника  бы  обуяла. Вскакивай  на  коня , хватай  с  собой  теплые  вещи  и  в  ледяные  края , куда  гнев  короля , может , и  не  докатится.
Ахтырская. Вы  представляете  его  гнев  катящимся  на  вас  шаром? 
Брылин. А  в  шаре  сам  король. Проносится  в  нем  мимо  моего  коня  и , не  имея  возможности  снизить  скорость , оставляет  за  собой  выжженную  полосу , по  которой  за  королем  последую  я - горящий  и  не  соображаю-щий , что  я  делаю… раздавшийся  из  поднебесья  глас  психоаналитика  меня  не  образумит?
Фомичев. Однозначно  нет. Возьмите  ваше  состояние  под  ваш  собствен-ный  контроль. У  вас  подспустило  колесо , и  я , что  говорить , хотел  вам  его  подкачать , но  насос  у  меня  развалился.
Брылин. Что-то  у  меня  спущенное , что-то  дырявое , однако  я  у  вас. Как-то  я  к  вам  приезжаю.
Фомичев. Со  мной  вы  не  прогрессируете. Да  и  мое  положение  уже  поч-ти  угрожающее.
Брылин. Если  вопрос  в  деньгах , я  вам  заплачу. 
Фомичев. За  что? От  кошмаров  я  вас  не  избавил.
Брылин. Я  заплачу  вам  авансом.
Фомичев. Погреть  руки  на  вашем  порыве  я  даже  не  подумаю. До  денег  я  не  жаден… мой  антаблемент  мне  важнее.
Брылин. Как  вы  сказали?
Фомичев. Антаблемент. Верхняя  часть  сооружения.
Ахтырская. Иван  Викторович  производит  намек  на  то , что  у  него  выше  всего  и  что  для  него  превыше  всего – на  свою  голову. Визуально  она  смотрится  прежней , но  из-за  проведенных  с  вами  сеансов  шарниры  в  ней , допускаю , своротились.
Фомичев. Посевы  дали  всходы.
Ахтырская. Тернистые?
Фомичев. Бархатистые… 



                Эпилог.

    В  кабинете  Ахтырская , Брылин  и  Смолина. На  стене  кабинета  репро-дукция  картины  Ивана  Шишкина «Утро  в  сосновом  лесу».

Брылин. Его  бесполезное , но  бескорыстное  служение  мне , я  понимаю  так , что  закончено. Чего-то  я  предполагал , но  все-таки  думал , что  его  здесь  застану.
Ахтырская. Вас  с  вашими  кошмарами  он  передал  мне. Проведя  деталь-ный  анализ  произошедшего  с  ним  из-за  вас , мы  порешили , что  я  по-моложе , состояние  нервов  у  меня  поустойчивей , у  Ивана  Викторовича  они  уже  стали  сдавать. Клиент  вы  специфический , на  совести  у  вас  на-верняка  не  один  поплывший  психоаналитик - если  ваше  подсознание  можно  подлечить  только  такой  ценой , я  на  это  отважусь.
Брылин. Повредить  в  разговорах  со  мной  ваш  рассудок  вам  будет  не-трудно , но  переломить  хребет  моим  ужасам...  до  вас  ни  у  кого  не  вы-шло. А  со  мной  работали  люди  посолидней  вас. Тот  же  Иван  Викторо-вич. Сейчас  оточаянно  борящийся  за  свою  нормальность. Вы  мне  заяви-те , что  и  вы  параллельно  с  ним  мной  занимались , но  вы  должны  де-лать  различие , кто  из  вас  был  на  острие , а  кто  так , в  подыгрыше. Да  вы  и  не  сначала  к  нам  присоединились. Пробуривай  я  вас  столько , сколько  его , припухлость  бы  вас  накрыла  не  чета  нынешней. К  чему  я  вам? В  психоаналитической  науке  громкое  надеетесь  заработать?
Ахтырская. Доброе  имя. Интересы  у  меня  не  корыстные - сгустившиеся  в  вас  тучи  необходимо  разогнать , и  я  этого  добьюсь. Сегодня  вам  что-то  снилось?
Брылин. Вы. Вы  и  Галина.
Смолина. Как  забавно-то…
Брылин. И  Иван  Викторович. За  столом  в  моей  квартире  вы  сидели  втроем.   
Ахтырская. Ну  и  чем  вы  нас  кормили?
Брылин. Я  поставил  перед  вами  миску  с  тремя  патронами. Сказал , что  какой-то  из  них  кого-то  из  вас  убьет , а  два  холостых , полностью  без-обидных. Вот  вам  пистолет – вставляйте  в  него  и  стреляйтесь. Иван  Викторович  вставил , приставил , нажал – лишь  щелчок. За  ним  наступила  очередь  Галины. Ты , деточка , тоже  себя  не  застрелила.
Ахтырская. На  мою  голову  пуля  пришлась?
Брылин. Как  качан  капусты  ее  разнесла.
Ахтырская. И  на  этом  все?
Брылин. Больше  во  сне  ничего… со  мной  ничего. Вы  поглядите-ка! Сон-то  для  меня  не  кошмарный! Скажи  вы  мне  принять  у  вас  пистолет  и  выстрелить  в  себя , я  бы  покорился , но  вы , зная  о  том , что  эта  пуля  принесет  вам  смерть , на  меня  ее  принятие  не  переложили…  от  взаи-модействия  с  вами  мне  отказываться  не  следует. Я  не  исключаю , что  без  Ивана  Викторовича  в  мою  избавительницу  вы  разовьетесь. В  ангела  моего.
Ахтырская. Когда  я  вышибала  себе  мозги , белых  агнельских  одежд  на  мне  не  было?
Брылин. Врать  я  вам  не  хочу  и… а  возможно  и  были!
Ахтырская. Видите.
Брылин. Насчет  вас  я  прозреваю. Будем  к  вам  ходить.
Ахтырская. Буду  рада. А  вам , девушка , какие  вам  сны  снятся?
Смолина. Ой , мне-то… что  там – мне  как-то… ох , мне-то… как-то  мне… о-ооох…