Звонил в Россию, в Сибирь. Разговаривал со своими учителями. Нина Степановна, наш классный руководитель и ее муж, бывший директор нашей школы, были очень приветливы, с большим участием принимали все наши победы и поражения, всегда переживали за нас, выпускников 1968 года, учеников 10 "А" класса. Мы встречались каждые пять лет в нашей школе, шли в наш класс, садились на наши прежние места. Нина Степановна вызывала нас к доске, и мы держали ответ за прошедшие пять лет. Так было всегда (и по сей день). Сегодня говорили и вспоминали многое. Говорили о моем переезде в Германию, о том, как мы вживаемся в новый для нас мир. Неожиданно получили "домашнее" задание, оно заключалось в том, чтобы каждый из нас написал все то, что ускользало тогда в юности, в школьные годы. Называлось это задание "По волнам моей памяти". Нина Степановна сказала, что это будет интересно, когда мы в очередной раз встретимся. Я согласился с ней.
Вечер, сижу на балконе общежития, в голове домашнее задание от нашей "классной". Старался вспомнить те события, которые происходили с нами, которые были заметными, и те, которые остались в тени. О чем же написать?
Еду домой. Поезд покачивает, успокаивает, наваливается дрема. Трудно отделить мысли от снов, которые бывают в таком положении. Понимаю, о чем буду писать, если буду...
Рядом сидят люди, их немного, в вагоне тихо, только слышен стук колес, да и он совсем не тот, который я слышал в России. Колеса практически шуршат, нет знакомых стыков. Мысли о письме занимают все внимание. Достаю записную книжечку и ручку. Странно, но так хочется написать стихи. Усмехнулся и написал.
Суббота, неделя миновала,
Знаком уже до мелочей перрон.
Тысяч сорок, пожалуй, набежало,
Скорым круг земного шара пробежал вагон.
Два года бег без передышки,
Вскочить пытаюсь на ходу.
Как можно силы напрягая,
Хочу остаться на кругу.
Бегу по беличьему кругу,
Бегу, вот-вот я дотянусь.
Нуль есть начала круга,
А что же есть конец ему?
Странные получились стихи, кто поймет их? Мое отчаянное положение выразилось в этих словах. Вспомнил, точнее никогда не забывал, упреки старшего. Может и правда, напрасная борьба... Нет, нет! Раздумья, тревога, и вот из под пера выползает следующее:
Погасшая звезда.
Я родился под звездой,
По законам старым,
Будет свет ее со мной,
Пока не буду старым.
День за днем бегут года.
Любовался светом ровным.
Но подкралась беда...
Простите, буду я нескромным.
Ах! Это горе от ума...
Но, где же ты моя звезда?
Узнал, что ты давно погасла!
Ведь я могу сойти с ума.
Блестит, тебя уж больше нет,
Лишь запоздалый звездный свет.
Блестел... того уж больше нет,
Лишь запоздалый старый след.
Скоро Новый год, но в начале немецкое Рождество Христово. У нас каникулы. Школа организовала поездку в Вюрцбург, едем смотреть выставку Сальвадора Дали. Очень рады этому событию. Надо сказать, к чести школы, здесь часто устраивались для нас небольшие мероприятия. Были посещения заводов, выставок, народных гуляний, различных международных ярмарок. К примеру, во Франкфурте нам показали международную выставку - ярмарку медтехники, посещали книжную мессу в Лейпциге. Сегодня Вюрцбург, Дали... Были поражены тем, что явно фривольные экспонаты и картины выставлялись в действующей церкви. Это кафедральный дом с тысячелетней историей католицизма, сегодня принимал бунтаря Сальвадора. Его огромный портрет с выпученными глазами и усами, густо смазанными финиками и торчащими на двадцать сантиметров в стороны, красовался у главного входа в собор. Долго стоял у скульптурной композиции, символизировавшей уходящее, стекающее в вечность время. Поражали задумки мастера, его философия, его взгляд на жизнь, часто через глазную щель, и особенно голова с выдвинутыми столешницами, через которые можно заглянуть внутрь человеческой души. Все это наводило на размышления. Явно прослеживалось в творчестве суетность мира, слияние значений "большого" и малого», что для Дали было одним и тем же. Помните, того слона на комариных ножках... Откровения автора выражали внутренние борения и страдания, они явно показывали проявления психического расстройства здоровья. Пусть простят меня за такие выводы любители и поклонники мастера. Вероятно, проявляется то, что моя профессия обязывает оценивать увиденное с точки зрения врача...
На обратном пути, сидя в автобусе, обсуждали эту тему. Мнения разделились, но сошлись на одном, что состояние психики каждого, конкретного мастера в искусстве накладывает отпечаток на его творения. Про себя подумал, что в дальнейшем, можно будет написать статью, как по полотнам и скульптурам можно охарактеризовать, внутренний, душевный портрет каждого. Скажи, кто твой друг, и я скажу тебе кто ты. Тут, это совпадает полностью.
В общежитие ожидало меня письмо. Писал Федор. Из письма узнал, что умерла его жена. Случился инфаркт сердца.
Думает вернуться назад в Казахстан, только беспокоит его то, что в Казахстане очень плохо относятся к "русским", при этом он забыл, что он то на самом деле немец. Мне вспомнилось, как все немцы, которые прибыли сюда в Германию из стран восточного блока, и с которыми я встречался, утверждали, что там их звали всех "немцами", а здесь все они стали "русскими". Горькая правда. Вот и сейчас проскользнуло то же самое, уже от Федора. Я должен написать ему письмо.
Долго не мог уснуть.
Заканчивается январь 1997 года. Вчера получили уведомление, что мы должны позаботиться о том, что будем делать по окончанию курсов. Имелось в виду, что мы должны устроиться в качестве гостей-врачей в различные клиники Германии. Задача эта практически невыполнимая. Как можно быть на занятиях и одновременно искать место работы? Прошли несколько недель в раздумьях. Вечный вопрос, простой и очень сложный: « Что делать?» Звонил и просил нашего ангела хранителя. Она ответила, что приложит все усилия. Вопрос разрешился внезапно и совсем с неожиданной стороны. Доктор Насерри вызвал меня в свой кабинет. Он был очень серьезен, пригласил меня сесть. Мое недоумение усиливалось, помню, что от напряжения сильно вспотел. Он спросил меня, нашел ли я место дальнейшего прохождения практики. Он знал, что мне было предписано восемнадцать месяцев. Я ответил, что у меня пока ничего нет, только обещания... Он улыбнулся. Эта улыбка вызвала совсем неприятное чувство, показалось, что ему понравилось, что у меня нет места. Чего же здесь улыбаться? Он понял мое смятение и, вероятно, смаковал то, что он предложил мне в следующую минуту. Мне показалось, что над его головой засиял нимб. С трудом верилось в то, что он говорил. Выходило так, что его старый друг, заведует отделением хирургии в клинике, которая только что открылась в Тюрингии, и он может поговорить с ним о дальнейшей моей судьбе. Моего согласия он не услышал, он его увидел! Я встал, лицо мое горело, пот стекал струйками по спине, руки дрожали, язык не ворочался в пересохшем рту. Я кивал головой, вид мой напоминал китайского "болванчика"... Он обещал переговорить на неделе, как только поедет к своему другу вместе с нами, а заодно представит меня. Я вышел из кабинета с таким видом, что все это заметили. Я не присутствовал здесь, я потерялся во времени, кто-то что-то говорил, спрашивал, тормошил меня. Сознание медленно возвращало меня в реальность. Но говорить с другими на эту тему мне было наказано настрого... Я молчал. Шли дни. Господин Нассери объявил, что в следующий вторник практические занятия будут в Тюрингии, в новой, только что открывшейся клинике, которая звалась по имени известного концерна Рён. Я ликовал. Понимал, что-то должно произойти очень важное для меня. Доктор подмигнул мне. Это выглядело смешно и походило на маленький детектив. Позвонил Галине, она была очень рада, плакала.
Наступил вторник. Ночь прошла беспокойно, часто просыпался, обдумывал предстоящую беседу – знакомство.
Пятое февраля. Проснулся рано. Сосед, румын, похрапывает. Стараюсь не шуметь. Принял душ. Ощущения легкого подташнивания, в области "ложечки" "муторное" чувство. От волнения зацепил, проходя мимо, стул. Разбудил спящего. Доброе утро начиналось.
Автобус был у подъезда. Собирались собратья. Эта была очередная поездка в клинику, которая не вызывала большого энтузиазма у всех, кроме меня… Сосед по креслу в автобусе что-то говорил, я отвечал, вероятно, отвечал невпопад, он умолк. Я смотрел в окно, в котором проносились картины не пейзажей, а предстоящей беседы - презентации.
Новые корпуса клиники вызывали уважение. На краю Тюрингии, в центре Германии красовался дом, который должен стать моим "гнездом", из которого, если повезет, должен будет вылупиться и вылететь в новую жизнь "молодой" врач.
А пока чувство дрожи, ватных ног и еще масса всяких ощущений, которые мучили, но, одновременно, были признаками чего-то важного, значимого.
Я, как в полусне, плыл по коридорам, вдыхал воздух и запахи, которые так привычны медикам. Нас распределили по отделениям. Начинался обход. Хирургическое отделение, нас три человека, сопровождаем врача, который осматривает пациентов. Стараюсь делать записи в мой блокнот. Постоянное ощущение, что все заглядывают, смотрят как я пишу. Желание записать больше толкает на то, что пишу мешая слова, предложения на немецком и русском языках. Какая там грамматика... Прячу свою тетрадь от посторонних глаз. Закончился обход, сидим на "разборе" вопросов, которые возникли во время осмотра больных. Многое понимается с трудом. Местные врачи с любопытством рассматривают нас, а мы их. Лица у всех напряженные, уставшие. Деловитость во всем, нет лишних слов, говорят тихо, в пол- голоса, что-то не договаривается, но все ясно и так. Наша интуиция, приобретенный опыт позволяют домыслить, понять. Часто отстаю, теряется смысл, появляется разорванность, переспросить невозможно. Основная проблема в том, что каждое слово сознательно "переводишь" в голове, нет автоматизма понимания речи. Час такой работы можно засчитывать за два. Напряжение на грани срыва, вспоминаются слова старшего сына... А не бросить ли все это, может и правда все зря и напрасно? В висках стучат молоточки, лицо горит, в голове основное, когда же...
Обед. Все идем в столовую клиники. Аппетита нет, пью воду. За столиком идет разговор о прошедшем уроке. Понимаю, что многие переживают очередной шок от полученного опыта. Лица их, как и мое, пылают алой краской восхода зари на Олимпе, где стоят местные Эскулапы. Заканчивается пауза. Иду по коридору, кто-то окликает меня. Это доктор Насерри. Жар приливает с новой силой к лицу. Понимаю, сейчас начнется… Приемная, пожилая женщина приглашает меня сесть в кресло. Доктор Насерри в кабинете у шефа. Прошли первые десять минут ожидания. Секретарь предлагает воду. Наливаю стакан, руки трясутся. Замечаю любопытные взгляды со стороны секретарши. Пытаюсь расслабиться, успокоиться. Дама спрашивает меня, может ли она мне чем-то помочь. Стараюсь понять вопрос. Чем же она может мне помочь? А может я не совсем правильно ее понял. Молчать невозможно, что-то нужно ответить. Раскрываю рот прежде, чем нахожу ответ. Рот остается открытым, понимаю глупое свое положение. Забыл все немецкие слова. Новая волна захлестывает, накатывает, по лицу течет пот. Называю свое имя, протягиваю свою руку. Мадам с удивлением смотрит на меня. Оценивает мой поступок. Это, как показалось мне, ей понравилось. Она протянула руку и улыбнулась. Назвала свое имя. Кристина, так звали немолодую женщину, продолжала держать мою руку и смотрела в мои глаза. Что-то теплое и доброе почувствовал я в этом жесте и взгляде, волна напряжения откатила, появилась легкая, совсем робкая, уверенность в себе. Я продолжал стоять, обдумывал, что я должен сказать в этом случае, но в этот самый момент открылась дверь. В проеме, полусогнувшись, держась за ручку, стоял мой, такой родной, наставник, господин Насерри, другой рукой он приглашал войти меня в кабинет. Я улыбнулся секретарше, она ответила взаимной улыбкой. В кабинете, за письменным столом сидел человек, его круглая голова, совершенно голая, отбрасывала зайчики от падающего из окна за ним солнечного света. Яркий свет просто играл, веселился на этом участке земного мира, он отпрыгивал от поверхности, вновь садился, отпрыгивал, слепил глаза всех тех, кто смотрел в это время на этот объект. Я не мог разглядеть лица, оно сейчас казалось самим солнцем. Солнце стало всходить, его грузное тело поднималось с кресла и двинулось на меня. Оно говорило что-то и двигалось, я шел солнцу навстречу. Руки наши сцепились в пожатии. Я с трудом пролепетал сухим языком, желая доброго дня. Он подвел меня, совсем ослепленного, к креслу и усадил. Это было вторым потрясением. Первым было знакомство с секретарем, когда я назвал свое имя. Мне было трудно принять то, что я могу звать пожилого человека просто по имени. Сложно перестроиться и называть незнакомого человека, тем более старшего тебя по возрасту, только по имени. Солнце проследовало в свое кресло.
Медленно стал понимать размеренную речь господина Насерри, он, как я понял, продолжал представлять меня. Доктор - солнце поднял руку, остановил Насерри. Обращаясь ко мне, спросил, могу ли я сам рассказать коротко мою профессиональную биографию. Как говорят: «И тут Остапа понесло». Это был мой выход, единственный шанс вырваться вперед. Я говорил. Меня слушали. Я продолжал отвечать на вопросы. Параллельно отметил, что касается медицинской стороны беседы, у меня хватает запаса слов! Разговор длился не менее получаса. Доктор, которого звали Лотар, протянул мне руку и сказал, что он готов взять меня на роль врача-гостя. Затем посмотрел на доктора Насерри, заметил, что их взгляды встретились, в этот момент он приподнял увесистую папку, потряс ее и добавил, что здесь десятка три заявлений... Всем было понятно, что только личное представление, замолвленное слово может привести к успеху. Провожал он нас до двери, в конце добавил, что переговорит с другими, что касается терапии и детского отделения. Я вышел за доктором Насерри. Лотар стоял в двери, провожая нас, что-то говорил секретарю, я не понимал его. В голове осталась только последняя фраза, что он возьмет меня. Мое состояние было полуобморочным, счастье перехлестывало, вокруг было все ярким, приветливым и добрым. Автобус подъезжал к общежитию, всю дорогу молчал, мне казалось, что все смотрят на меня. Я улыбался.
Румын в комнате спросил меня: « Что случилось, почему я весь свечусь?» Я коротко рассказал ему обо всем, что произошло сегодня со мной. Он долго, задумчиво молчал. Я понимал, что ему, как инженеру, предстоит еще пройти этот путь. Этот камень давил каждого из нас. Перед ним стоял человек, которому несказанно повезло, который столкнул этот камень. Было заметно его волнение, он поздравил меня, но глаза выдавали все...
Долго не мог уснуть.
Продолжение следует.