3 января 1967 г.
Дома траур, со мной никто не разговаривает: полугодие закончил прискорбно – пять пятёрок (по русскому, литературе, истории, географии и истории искусства) и шесть двоек (по всем остальным, включая поведение), которые обязан исправить до начала лета. Иначе...
Школа окончательно обрыдла, ноги туда не идут – девять лет каторги! Понимаю зеков, которые бегут из зоны за месяц до конца срока.
7 января 1967 г.
Зашёл в любимую «Книжную находку», за памятником Первопечатнику, и глазам не поверил – спокойно лежит на прилавке книжечка Голомштока и Синявского о Пикассо (зевнули товароведы, поскольку фамилии авторов на обложке не указаны). И ладно, что уже библиографическая редкость (семь лет назад издана), да за смешные 19 копеек (!), но ведь едва год минул после процесса, из читален и библиотек всё изъято, предисловие Синявского к тОму Пастернака из большой серии «Библиотеки Поэта» повыдирали... Год – и всё уже забыто!
9 января 1967 г.
Бабушка Димыча Татьяна Ивановна, до пенсии работавшая администратором в ГАБТе, устроила нам билеты на «Свадьбу Фигаро». На утренний спектакль, но в директорскую ложу.
Утром зашёл за Димычем: оглядели друг друга, и наш внешний вид нам понравился – чёрные костюмы и белые рубашки с галстуками идут обоим. До настоящих дэнди недоставало фирменного аромата. Пошуровав на мамином подзеркальнике, Димыч нашёл несколько симпатичных флаконов. «Красную Москву» отвергли сразу, как банальную. Духи Tresor не понравились пёсьим названием, Shlimar показались слишком приторно-сладкими. Осталась половина пузырька Chanel N 5. О том, что они женские, – даже и не думали. Для начала подушили носовые платки, игриво торчащие уголками из нагрудных карманов пиджаков: эффект нулевой. Смочили шевелюры, за ушами и запястья – никакого результата. Остатки вытрясли под лацканы пиджаков и на тыльные стороны галстуков – наконец-то вроде чуть-чуть запахли...
На то, что в автобусе от нас отсели все пассажиры, внимания вообще не обратили. Что гардеробщик, принимая пальто, закашлялся, – нас тоже не смутило. Однако, когда уселись в ложе и через пять минут остались в ней вдвоём, – это насторожило. И факт, что артисты по ходу оперы мрачно косились в нашу сторону (в Большом директорская ложа стоит прямо на сцене), а после антракта переместились от нас на левый фланг, – бросался в глаза. Когда же подруга Димыча Манана, к которой мы потом зашли поделиться впечатлениями, прямо на пороге зажала нос: «Ой, ребята, извините, но в дом я вас не приглашаю!» – мы уже сгорали со стыда...
Едва пришёл домой, мама загнала меня в ванну, а костюм теперь висит на балконе соседки (своего у нас нет), покуда не выветрится.
10 января 1967 г.
В Польше погиб Збигнев Цыбульский – сорвался с подножки поезда на рельсы, опаздывая на съёмку. Не будет уже ни Гамлета, ни Пьера Безухова, которых он мечтал сыграть, – ничего не будет. Даже на пороге сорокалетия, потерявший спортивную форму, он оставался романтическим героем и – вечный Мачек Хелмицкий – выразителем польского духа и нерва. Когда уходят такие актёры – это не только потеря театра и кино, это национальная утрата. Какой стала у нас смерть Евгения Урбанского. В гибели их обоих есть что-то фатальное. Через всё творчество Цыбульского проходит тема поезда: под стук его колёс умирает герой «Пепла и алмаза» Вайды, по вагонам поезда мечется влюблённый Сташек в фильме Кавалеровича, поезд привозит из ниоткуда и увозит в никуда странного героя «Сальто». Последний поезд Збышека Цыбульского – реальный, убивший его.
А Урбанский пророчески сыграл свою смерть в «Большой руде»…
23 января 1967 г.
Приезжала тётя Зина: гутен абенд... унд зо вайтер... Хорошо, что она преподаёт немецкий, а не литературу. Впрочем, ей самой разницы нет – она одинаково ненавидит и то, и другое. Бедные её ученики – слышали бы они, как их училка весь вечер костерит своих «дебилов».
Спрашивает меня, что я читаю. Цветаеву, говорю. Удивляется:
– Цветаеву? Так она же упадочница!
– Вы это сами решили?
– Зачем же сама, нам в Институте усовершенствования говорили.
Ну, тогда совсем другое дело.
5 февраля 1967 г.
Ходили с Димычем в Большой на «Мазепу». Уселись в той же директорской ложе и расхохотались: померещилось, что она до сих пор благоухает злополучной «Шанелью».
А опера совсем чумовая: махровый такой национализм. И если не прочитать либретто, так вообще не поймёшь, о чём там речь.
9 февраля 1967 г.
Американский «Спартак» с Керком Дагласом хорош уже тем, что сценаристы миновали роман Джованьоли – получилось пафосно, но живо. Убедительно ли – не уверен, да и как может быть достоверной мифология?
10 февраля 1967 г.
Трилогия «Герой нашего времени» – абсолютное позорище. Во-первых, без «Княжны Мэри» и «Фаталиста» назвать экранизацией эту четырёхчасовую тягомотину можно с большой натяжкой. Отношение авторов к Лермонтовскому тексту просто наплевательское – великолепный рассказ Казбича о Карагёзе заменили чеченскими плясками, а в другом месте (когда Максим Максимыч узнаёт о похищении Бэлы) тупо дописали, заставив солдата-идиота говорить фразу «поперёк седла баба связанная лежит». Ивашов-Печорин – какой-то шкодливый пацан: когда денщик вытаскивает его саблю из-под кровати (это в действующей армии!) и с ней кучу женских тряпок – за спиной показывает солдату кулак, а потом стыдливо ковыряет пальцем стенку. А Светличная-«ундина» явно хотела переиграть Марину Влади в «Колдунье», но изобразила вульгарную девицу с Комсомольской площади. И всё это – под виолончель Ростроповича, от коей не привыкший к консерваториям кинозритель начинает одуревать через полчаса.
Вообще плохо всё это. Только Максим Максимыч, мальчик с бельмами (Коля Бурляев), да горцы хороши.
24 февраля 1967 г.
В Останкино – на очередной ИЗОолимпиаде. Сильно раздражало, когда подходят и смотрят через плечо – чиновник от РОНО тормозит за моей спиной, дышит в затылок:
– Что вы тут рисуете?
– Пейзаж.
– А почему он жёлтый? Это осень?
– Осень.
– А на деревьях что висит?
– Листья.
– Конечно же, листья! Очень хорошо передано их трепетанье на ветру… И этот костёр...
– Это клён.
– Конечно, клён! Очень хорошо! Просто японская живопись… вернее, графика. Настоящее восточное искусство! А наших передвижников вы любите?..
Тема была произвольная (однако с оговоркой, что социальные мотивы приветствуются), пейзаж был только у меня – у других: космос, заводские цеха, полевая страда…
9 марта 1967 г.
Что значит «попало под настроение» – когда в декабре посмотрел «Старшую сестру», то остался потрясён, и сегодня просто огорчился: фильм-то совсем непритязателен, а все удачи в нём чужие – замечательная пьеса Володина обкатана на сцене, роль Дорониной с ней сделал Товстоногов, с Жаровым вообще работать не надо – он «столп», а Чурикова органична от природы, как собака. И что тут сделал Натансон? Кстати, гениальная песня, которую даже в титрах не указали, – это баллада Бёрнса в переводе Багрицкого (насколько сильнее Маршака!), и больше всего жаль, что Доронина поёт её не целиком.
23 марта 1967 г.
Наш с Димычем культурный день. С утра в хамовническом доме-музее Льва Толстого, где очень славная выставка школьницы Нади Рушевой. Есть в ней искра Божия, пластика штриха от Матисса и Пикассо, по композиции хорошо, а руки и ноги рисовать не умеет (не любит?), но это в глаза не бросается.
В Академии выставка на соискание Ленинской премии: добротные 50-е годы, а после Рушевой – абсолютный мертвяк.
27 марта 1967 г.
Занял первое место на районной ИЗОолимпиаде, прежде получил Диплом первой степени на городской и теперь пожинаю плоды – после уроков все бегут гулять, а я ползаю на коленках в актовом зале и вывожу белилами на красной тряпке: «И на Марсе будут яблони цвести!» Периодически ко мне заглядывает сияющая преподавательница черчения, которая все мои успехи приписывает своему чуткому руководству, и, видя мою раздражённость, наставительно говорит, что все великие художники отдавали дань общественной работе.
9 апреля 1967 г.
Димыч готовится к экзаменам и компанию мне составить не может – один гуляю по Лермонтовским местам – рисую Поварскую и Малую Молчановку. Дом Чернова будто и не реставрировали с прошлого века. Жилой! – в окне столетник и кошка. «Послушай, вспомни обо мне!..»
18 апреля 1967 г.
Поскольку в школе мне надрываться уже без надобности, положил на учебный процесс с прибором и занялся любимым делом. Дядя Юра привёз из Италии роскошную портативную машинку Olivetti, которую подарить не подарит, но попользоваться дал. И мой карманный журнал для одноклассников стал выглядеть просто замечательно. Название так и не придумалось – верхней строчкой пишу: прочти и передай другому. В прошлом году выпустил три номера, а в этом уже шесть. Больше одной заметки писать никакого смысла нет, кроме музыкальных новостей из воскресной передачи «Голос Америки» – иностранный юмор из «Шпилек» и «Пшекруя», оттуда же и простенькие рисунки, которые легко продавить через копирку. Склеиваю резиновым клеем, который держит крепко и не коробит бумагу, и, выбрав удобный случай, распихиваю свои пять копий по карманам пальто и портфелям. Авторского тщеславия ноль, но когда однажды увидел свой журнальчик в руках Тани Хаскиной – обрадовался. Догадывается ли кто-нибудь о моём авторстве – не знаю. А тут на уроке получил не подписанную записочку: «Гера, а правда, что ты стихи пишешь?». И ведь да, пишу.
23 апреля 1967 г.
Космос обживается настолько интенсивно, что орбитальные полёты уже теряют свою прелесть – никто им даже не удивляется. Вот и космонавт Комаров сегодня второй раз полетел.
24 апреля 1967 г.
Сижу в неудобном парикмахерском кресле. Молодая розовомордая тётка, щипя ножницами мои патлы, то и дело зевает. Включила радио, но там ничего не было, и она принялась его трясти. Наконец приёмник заработал. Было шесть вечера, только вдруг вместо последних новостей раздался заупокойный голос Левитана:
– Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета…
– Кажись, помер кто, – сказала тётка.
– …с глубоким прискорбием сообщают, что сегодня, 24 апреля…
Казалось, что Левитан не договорит никогда.
– …при завершении испытательного полёта…
Тётка вырвала у меня клок волос: мы всё поняли…
Вечерних газет сегодня не было.
29 апреля 1967 г.
Надо прекращать ностальгировать и бродить по местам своего детства. Сегодня ноги опять занесли в Малый Кисельный – на мои молочные берега и кисельные реки. Наш дом в глубине двора давно отремонтировали и заселили другими жильцами (почему не нами?), а фасадный корпус не тронули. В подворотне дверь слева – к друзьям. Позвонил: узнали, впустили. Раиса Моисеевна хозяйничала, поила меня чаем, а Виктор Петрович показывал свои деревянные поделки – милые безделушки из дерева и фанеры. Расстались до лета – на «Правде» мы ведь тоже соседи.
1 мая 1967 г.
Чудом не остался сиротой. Вечером отец смотрел телевизор, а я ему мешал – втыкал в пол его старый финский нож. Он отобрал у меня ножик один раз, второй. На третий – вспомнил фронт: взял финку за кончик лезвия, другой рукой оттянул за рукоять и, не глядя, метнул через плечо. Едва нож воткнулся в дверь, она отворилась, и в комнату вошла мама – спросила, почему мы так галдим. Папа бровью не повёл, сказал: у сына спроси. А я потом полчаса раскачивал ножик, воткнувшийся на уровне моего горла, пока его вытащил.
Не представляю: совсем один.
2 мая 1967 г.
«Неуловимые мстители» – вполне приличный вестерн, зачем-то посвященный «юным героям Гражданской войны». У Крамарова роль самая маленькая, но золотая: «…А вдоль дороги – мёртвые с косами стоят!.. И тишина!..» – лучшая фраза юбилейного революционного года.
7 мая 1967 г.
Поехали с Юргенсон к ней домой (живёт с бабушкой прямо в 609-й школе, под спортзалом) делать стенгазету, и такие нам в рты попали смешинки, что весь вечер прохохотали и ничего не сделали. Невероятная девчонка, то-то в неё влюблена половина старшеклассников. Но, увы, она пассия Ал. Ив. Лазарева.
10 мая 1967 г.
Вчера у отца собрались фронтовые друзья, позвали за стол. Попросил налить и мне что-нибудь настоящее – уже можно: через два месяца 16 стукнет, да и не пойду я из дома никуда. Фронтовики пили спирт, налили и мне треть стакана. Проинструктировали: набери полные лёгкие воздуха, глотни залпом, выдохни – не то слизистую сожжешь – и сразу закусывай. Выпил, как научили, говорю:
– Спирт у вас какой-то не такой – рот вяжет.
Отец:
– А ты его водой разбавил? Нет? Съешь что-нибудь и мигом спать!
– Погодите, – говорю, – я сперва тост скажу!..
Встал за столом (ноги уже были ватные, но голова работала хорошо), задумчиво повертел в руках пустой стакан:
– Помню, до войны дело было...
Что хотел рассказать – не знаю, потому что меня сразу унесли.
13 мая 1967 г.
Кино «Не самый удачный день» с Никитой Михалковым и Ольгой Гобзевой критики уже обозвали: не самый удачный фильм. Эпигонский, конечно, – снят в подражание французской новой волне, с налётом студенческого юмора. Есть несколько симпатичных сцен, вроде класса фехтования в Щукинском училище. А если что и останется – вставной эпизод в кафе, где товстоноговские ученики поют песню Окуджавы «До свидания, мальчики!» – эмоционально, до кома в горле.
17 мая 1967 г.
Директор поймал меня за рукав на выходе из школы и затащил в свой кабинет. Когда увидел у него на столе пачечку своих журналов, а сверху тот, который стал распространять два дня назад, – всё понял. Кривовяз же был невозмутим – всем видом показывал, что иначе быть не могло: в своей школе он знает всё. Однако тон выбрал снисходительно-опекунский.
Разговор наш протекал с глазу на глаз и свёлся как бы к разбору сочинения по литературе. Сказал, что за текст про Шолохова он поставил бы «пятёрку», даже обсудил бы его на уроке, благо рассказ «Судьба человека» включён в школьную программу, а про музыку ему читать было скучно – он современную какофонию не воспринимает. Впрочем, он человек широких взглядов, но если про такой журнал узнают в РОНО, наверняка посоветуют воспользоваться традиционной формой стенной газеты. В редсовете которой столь активный редактор (указующий жест ладонью в мою сторону) вполне может проявить лучшие журналистские качества. Но вообще – нажал – не надо самодеятельности (только тут в директорском голосе зазвенел металл), незачем играть в подпольщика:
– Приносите свои опусы сразу мне – буду я вашим первым, как царь-батюшка нашему Александру Сергеичу… – сделал паузу, как бы пробуя слово на вкус, и не сказал «цензором», – читателем.
На том «педурок» закончился – я дал слово, что больше печатать журнал не буду, да и когда – через три недели школе конец, и Семён Яковлевич сможет спать спокойно: уйду я отсюда. И тут Кривовяз выдал:
– А вот это дудки! Никуда я вас не отпущу – оставлю на второй год и буду с вами работать!
24 мая 1967 г.
После того, как прошлым летом оторвал с Доски почёта фотографию Джоконды, узнал про неё практически всё. Оказалось, её дедушка с бабушкой жили над нами в Малом Кисельном, так что я мог встречать её в нашем дворе с раннего детства. Теперь опять живём в одном доме, только в разных подъездах, и я видел её постоянно, никак не выделяя из толпы. Поскольку знакомиться на улице не умею – написал письмо со второго этажа на четвёртый и быстро получил ответ, где мне преподали урок нравственности и хорошего воспитания. Слава богу, не изгнали, а сегодня удостоился визита.
Свидание с Танечкой Л. проходило как в тюрьме – мы по разным углам девичьей кельи, а между нами снуют две несимпатичные злые подружки. И говорили, как в тюрьме, экивоками – вроде бы про школу, которую ей сейчас нужно выбирать, а на самом деле приглядываясь. На все летние каникулы она уезжает на дачу в Вербилки, но иногда будет приезжать в город. Звала заходить.
26 мая 1967 г.
В «Художественном» открытие недели болгарского кино. Зрителей не видно – никто не идёт, зал абсолютно пустой. И фильм «Отклонение» совсем слабенький. Выхожу – дождик накрапывает, под козырьком приютились кучка болгарских кинематографистов с кислыми лицами. Среди них – актриса Невена Коканова из просмотренного фильма – очень красивая женщина. Нащупал в кармане рубль, выскочил, купил букетик цветочков – вручил Невене и ногой пошаркал. Она разулыбалась, стала что-то спрашивать (вроде близкий язык, а ни слова не понял). В итоге за свою жалость получил значок с Шипкой и красивый автограф в школьную тетрадку.
27 мая 1967 г.
Димычу 16 (на два месяца меня старше) и по такому случаю – домашний сольный концерт перед сонными гостями. Живо представил, как и меня скоро поставят на табурет и заставят декламировать стихи. Что буду читать? – Евтушенко или свои собственные? Вот тоска-то!
5 июня 1967 г.
Увы, нельзя русского человека надолго за рубеж отправлять – обуржуазивается. После того, как дядя Юра год прожил в Италии, дня не проходит, чтобы о ней не вспомнил. И вообще… Что скажет русский человек, грохнувшись с лестницы? – наверняка вспомнит мать. А дядя Юра, отряхнувшись и потирая ушибленный бок, сказал: «Порке мадонна!» (свинская, значит).
Поскольку зимой на даче протекла крыша, дядя Юра приехал чинить её с двумя рабочими ЗиЛа. Одного я несколько раз видел – Толян на автозаводе такая же достопримечательность, как дядя Юра. Когда решался вопрос, с кем делать советский народный автомобиль, т.е. «Фиат» или «Форд», Толян в составе делегации ездил в Детройт, встречался с внуком великого дедушки Генри. Им сказали, что после знакомства с производством делегацию примет сам хозяин фирмы и за пять минут они смогут задать ему три вопроса. Весь вечер, сойдясь в номере, наши механики придумывали, что бы такое умное спросить, и Толяну поручили задать вопрос о его планах. Но после экскурсии все настолько очумели, что, увидев огромного рыжего мужика, Толян обалдело спросил у Генри Форда II, почему на проходной нет ВОХРа. Тот даже не понял, о чём речь, и толмач явно помучился с переводом, А когда понял – ответил, что не настолько богат, чтобы содержать охрану, и зачем она, если постороннего человека сразу видно, рабочие его сами выставят.
Кстати, жена Толяна тоже звезда – постоянная героиня «Вечерней Москвы», где ведёт страничку домохозяйки – рассказывает читателям, как одной семье из трёх человек месяц прожить на 150 рэ. Жаль, в эти выходные она к нам не приехала, однако Толян заверил, что в следующий раз непременно...
29 июня 1967 г.
Женим кузена Серёжу. Завод Лихачёва щедро выделил на брачную церемонию одну из десяти экспериментальных машин «Юность» – стильную, с раздвижной крышей – и везде, где мы останавливались, вокруг нас мигом собиралась толпа.
В ЗАГСе на Щепкина, переоборудованном из китайского посольства (год назад мы с Шуриком Уваровым в его стену пузырьки с чернилами в ответ на хунвейбиновы происки ходили кидать) вся процедура уложилась в пятнадцать минут. Вышли, забились в «Юность». Шофёр наградил молодожёнов улыбкой и врубил радио:
– ...Раздвиньте ноги по ширине плеч!..
С хохотом, под марш утренней спортивной гимнастики, тронулись в новую жизнь.
1 июля 1967 г.
Обитаю на «Правде» и каждое солнечное утро езжу в Абрамцево. Там тишина, тлен и запустенье, обращённая к пруду веранда ничем не напоминает ту феерию красок, которая живёт на коровинском этюде. Но стоит войти в гостиную ярким утром – часов в 10-11, когда Серов писал здесь Верушу Мамонтову, – увидишь тот же свет, те же краски. «Девочка с персиками» оживает на миг, но свет уходит, и жухнет в углу деревянный гренадёр. Волшебство кончается.
5 июля 1967 г.
Притащил из леса изящное берёзовое брёвнышко с локоть длиной, с двумя сучками. Стесал рубанком треть толщины – получилась замечательная вешалка. Приклеил на спил ярлык из «сертификатного» магазина «Берёзка» и рассказываю гостям, что бревно из пластика. Все верят, дивятся: надо же, до чего иностранцы допетрили, – прямо как настоящее, даже звук деревянный.
10 июля 1967 г.
После шестидневной войны Израиля с пятью странами мусульманской коалиции едва месяц прошёл, а народ уже анекдоты рассказывает:
Стоит ветеран Великой Отечественной у телефонной будки, нетерпеливо слушает, как ортодоксальная еврейка полчаса обсуждает с кем-то успехи израильской армии, и после того, как он в очередной раз стучит монеткой по стеклу, дама отрывается от разговора, приоткрывает дверь и вежливо говорит:
– Мы же не мешали вам, когда вы Адика били, вот и вы нам не мешайте!
30 июля 1967 г.
Кузен Серёжа где-то раздобыл закордонный двухтомник Осипа Мандельштама. Про этого поэта я прежде только слышал и сейчас о нём читаю у Катаева. Я умыкнул два увесистых тома и за месяц перепечатал целиком. В трёх экз. (заодно и машинопись вслепую окончательно освоил).
4 августа 1967 г.
Поехал в Москву, зашёл к Димычу. В последнее время он так много играл, что вконец достал живущего внизу профессора Славского, преподающего в Консерватории балалайку и другие струнные. В итоге тот настолько озверел, что от угрозы сломать Димычу руки перешёл к действию. Благодаря музыкальному слуху, он точно рассчитал, где у соседей стоит фортепьяно, и проломил под ним свой потолок: Димыч с мамой едва успел оттащить инструмент, как вылетели три паркетины и из дыры вылез лом. Представляю, какая у Славского дыра в потолке! А ведь он дурака свалял – теперь ему слушать Димыча стало ещё лучше.
По случаю встречи пошли в кино на «Вчера, сегодня, завтра» с Мастроянни и Лорен. Великолепно!
6 августа 1967 г.
Отец давно оговаривался, называл меня Игорем, а сегодня я узнал, что так зовут моего сводного брата, и у отца давно есть другая семья. Это называется, я стал взрослым – мне доверили многолетнюю семейную тайну.
На день совершеннолетия ждал от папы духовушку, а он подарил… дедушкиного сойкинского Дюма в сафьяне. Во-первых, я не понял, зачем нужно было тащить из города полтора десятка томов, когда с дачи их всё равно нужно увозить в Москву. И потом, зачем дербанить библиотеку на Садовнической? Впрочем, папе виднее, если он таким образом начинает делить имущество.
13 августа 1967 г.
Отправились гуртом за грибами, причём, скорее просто погулять – в три часа дня какие грибы. Навстречу шли одурелые «ночные» грибники с абсолютно пустыми корзинами, в которых если что и лежало, так либо шишки, либо жёлуди. Но ведь лентяям везёт – не пройдя и двух вёрст набрели на волшебную поляну, где на одном месте набрали три здоровенные кошелки. Да каких – крепких, без единой червоточинки! И три явных переростка ¬– подосиновик и пара подберёзовиков, сантиметров по 25, тоже совершенно целёхонькие.
Чудо объяснялось просто – от засухи всё кругом «сгорело», а тут – в низинке – под ногами хлюпало лесное болотце, по краям которого и созрел наш «урожай».
Ну и вытягивались же физиономии у всех встреченных на обратной дороге. Двое неудачником тащились за нами до самого дома – просили продать им хоть одно лукошко. Достали нас – отдали за десятку.
14 августа 1967 г.
В газетном киоске на станции купил гениальную книгу М.Копшицера «Валентин Серов» – в Москве найти не мог, а тут лежит, меня ждёт. Первая в новой серии «Жизнь в искусстве», которую, видимо, надо будет собрать полностью.
15 августа 1967 г.
Попробовал глазами Хемингуэя посмотреть экранизацию его рассказа «Снега Килиманджаро». Всё вроде бы в лист – красивые женщины, звери, пейзажи, коррида, охота, Париж, Африка, даже Испанская война, которой в книжке быть не могло. Но ох уж мне эти фильмы со счастливым концом – равно плохи и у нас, и в Штатах. «А вот и птички!» – как говорил огорчённый папа Хэм.
19 августа 1967 г.
Три дня назад пропала Клавочка. Несмотря на свои 82, как обычно, уехала в Москву – в Сандуны и Елисеевский: за кофе, грецкими орехами и ванильной халвой. Хватились её сразу, ведь к вечеру она всегда возвращалась. К утру весть о том, что с нашей старушенцией что-то случилось, облетела весь посёлок.
Всё-таки у нас замечательные люди – два десятка соседей обзвонили вокзалы, метро, больницы и морги – тщетно. На третий день приготовились к худшему: была бы жива – дала бы о себе знать: собрались ехать на Петровку. Однако двое молодых ребят на машине прошерстили автотрассу, на каждой станции наводя справки. И нашли ведь – в больнице в Мытищах: жива и почти здорова. А не попросила никому позвонить – в голову ей не пришло, что её кто-то ищет!
27 августа 1967 г.
Бабушке приснилось, что она оставила на даче включённую электроплитку. В итоге меня подняли чуть свет и послали на «Правду». Напрасно я пытался убедить всех, что дом либо уже сгорел, либо уже не сгорит – пришлось ехать. Конечно же, всё было обесточено, даже пробки вывернуты. Пошёл к соседке Лизе – вспомнили лето, просидели до вечера...
28 августа 1967 г.
«Я её хорошо знал» со Стефанией Сандрелли – безукоризненный фильм, по которому нужно изучать искусство монтажа: каждый кадр выверен до гвоздя – ничего лишнего, и не сразу замечаешь, как один эпизод перетекает в другой. Замечательные метафоры: бьются птицы о гигантский купол из сетки, течёт краска с ресниц девушки – не то слёзы, не то кровь. Сменяются партнёры – писатель, боксёр, негр (лишь сейчас пришло в голову, что негр – как предел падения). Всё. Потом камера сорвётся вниз, разобьётся оземь, и в последнем застывшем кадре останется кусок асфальта, на нём окурки, мусор...
29 августа 1967 г.
Угроза Семёна Кривовяза задержать меня в своей школе как в тюрьме, оказалась не пустым звуком: две недели пытался попасть хоть в какую-то школу – тщетно. То есть зайдя прямо с улицы к директору и обаяв его разговором, с обещанием сделать их школу Третьяковкой, получал предложение завтра же приходить с документами, поскольку у них в девятом классе недобор, а когда приходил на другой день – встречал каменное лицо и заверение, что все классы полностью укомплектованы: явно созвонились с РОНО... Такие дела.
5 сентября 1967 г.
Мама вызвала отца, который месяц как переехал в другой дом, и он застал меня лежащим на диване: из предыдущей школы выгнали, в другие второгодника не берут. Отец спросил:
– В соседней, на шестом проезде Марьиной Рощи, был?
– Да ты что! Там же одни головорезы!
– Там тебе самое место!..
Пока отец был у директора, я дремал на солнцепёке, и когда они вышли на крыльцо – седые, с одинаковыми орденскими планками – понял, что моя участь решена. Директор осведомился, в какой класс я пойду (можно и в 10-й, если за месяц исправлю «двойки» на «трояки»). Минуту подумав, спросил отца:
– Прокормишь меня лишний год? Я потом отработаю.
– Придётся, что с тобой поделаешь.
7 сентября 1967 г.
Возвращаясь с дачи, увидел на Комсомольской площади объявление о приёме в Молодёжный театр-студию. Зашёл в ЦДКЖ – здание старомодное, бронза да бархат, и вахтёрша в дверях неряшливая – сюда бы швейцара с галунами. Спросил, где Левин сидит. Показали (там как раз все были в сборе – для театра какие-то старые). Говорят: читай стихи. Начал с выражением декламировать «Послушайте!..» – все хохочут, и чем дальше, тем сильнее. Оказалось, это не театр, а литературное объединение «Магистраль», и Левин мне нужен другой – Феликс Аронович, этажом выше. Я решил, что это судьба – приготовился свои стихи читать, но меня всерьёз уже не воспринимали. Поднялся наверх (там тоже полна коробочка), рассказал, как меня приняли за поэта, – все от смеха попадали со стульев, и меня взяли в труппу.
10 сентября 1967 г.
Очень благодарен Серёже за Мандельштама. У нас в доме стихов почти нет – не считая собр. соч. Пушкина, Лермонтова, Некрасова, 13-томного Маяковского и Есенина – есть Маршак, Светлов и Симонов. А ведь поэзия – это процесс. Мы почти всегда забываем, что за спиной т.н. «декадентов» (Цветаева говорила: декадцев) стоит блестящее знание классиков, как античных, так и отечественных. Даже Есенин, которого обычно преподносят как ситцевого самоучку, был далеко не лыком шит, и если в его творчестве не чувствуется т.н. «интеллектуальной разносторонности», так то не от незнания чего-либо, а от безразличия ко всему, что не касалось его темы. За поэтами Серебряного века стоит во всей мощи литература XIX-го, которую они прекрасно знали, в том числе «малых» поэтов, вроде Анненского. И ничего мне, увы, не дадут Симонов с Асадовым. А вот Мандельштам сразу озадачивает: отчего у Баратынского «без всякой прошвы наволочки облаков»? почему борода Хомякова всегда торчит на гвоздях у ворот Иерусалима?.. Вот и попробуй прийти от Мандельштама, скажем, к Пушкину.
17 сентября 1967 г.
Посмотрел «Пепел и алмаз» – в пятый раз, но в первый после гибели Збышека. И да – совсем иначе эмоционально воспринимаешь его смерть на свалке, равно и полонез Огинского, от которого у меня всегда щиплет глаза.
19 сентября 1967 г.
Молодёжный театр действительно оказался молодёжным – симпатичные ребята примерно моих лет. Здесь уже есть свой первый ряд, в котором грузный парень с богатой мимикой Володя Зиновский, в любой толпе выделяющаяся Нинель Чуб. Режиссёр Левин – выпускник ГИТИСа, практику проходил в «Современнике», потом работал на ТВ, здесь третий год. Пока что сколотить труппу и сделать репертуар ему не удаётся – ребята приходят и уходят дальше, в институты.
Сегодня я притащил в ЦДКЖ Юргенсон, на которую Феликс сразу положил глаз, но Ленка покрутила носом и никакого энтузиазма не выказала. Другая девочка оказалась из кино – Таня Клюева, снимавшаяся в фильмах «Акваланги на дне» и «Варвара-краса, длинная коса». Когда Левин их послушал и отпустил, Нинель сразу сказала: «Поверьте мне, обе больше не придут – они уже избалованы всеобщей любовью».
21 сентября 1967 г.
Ничего не понимаю в современной песне, но понимаю, что со смертью Аркадия Островского наша эстрада потеряла очень много. Не понимаю, как он этого добивается, однако при первых же тактах заставки к передаче «Спокойной ночи, малыши» – начинаю клевать носом. И, конечно, песня «Пусть всегда будет солнце!» – это навсегда. А вот для Льва Ошанина уход Островского – верный конец творческого пути.
26 сентября 1967 г.
Вечер современной драматургии в ВТО. Феликс познакомил с Виктором Розовым (вместе были в эвакуации в Алма-Ате, где Розов организовал детский театр). Интересно рассказывал о Штатах, откуда только что вернулся, о театре абсурда и отношении американцев к порнографии. Следом за ним заговорил Штейн, сразу заметивший, что он не смотрит на мир через розовские очки, и даже сорвал жидкие аплодисменты за плоскую остроту, но рассказчик он никудышный. А вот кто порадовал по-настоящему – Геннадий Бортников, в красном пиджаке и с крашенными белыми волосами, показавший несколько отрывков из «Глазами клоуна» Бёлля, на что непременно нужно будет попасть в театр Моссовета.
После таких вечеров не хочется расставаться – гурьбой прошлись по улице Горького от Пушкинской до Белорусской.
5 октября 1967 г.
Начал репетировать роль Володи в Розовской пьесе «Вечно живые», и сразу обнаружил, что не знаю, куда девать руки. И оказалось, что в общем-то не так просто произносить чужие слова, сделать их своими. Зато сама мысль, что в сцене знакомства с Вероникой партнёршей у меня будет Нинель…
12 октября 1967 г.
Репетируем мы допоздна, так что остаёмся одни в огромном гулком неуютном здании. Когда заканчиваем, гардероб уже закрыт, и наша одежда свалена в кучу у двери, а на ней мелом написаны номера вешалки.
Около полуночи выходя на Комсомольскую площадь, имеем удовольствие лицезреть ночных бабочек. Конечно, проституции в нашей стране нет (Боже упаси!), но девочки остались. Милиция их не забирает, только гоняет с места на место. Их давно знают в лицо, да и новых отличить нетрудно, в силу специфики их работы, тем не менее они всячески конспирируются.
Одну я вижу каждый вечер. Она ходит возле остановки 19-го автобуса, таская в рваной авоське увядший качан капусты, который уменьшается в размерах по мере отрывания потерявших товарный вид верхних листьев. Этакая труженица, едущая домой с работы.
Другая хитрее – берёт такси и стоит у Северного вокзала, чуть в стороне от стоянки. Когда появляется кто-нибудь из интересующихся – манит в едва приоткрытую дверцу и увозит. Если же появляется милиционер, машина тотчас срывается с места и, описав круг по площади, снова возвращается. Таксист, понятно, в доле (наверняка и натурой берёт).
Тётки за тридцать отвратные – пьяные, с тонкими жилистыми ногами в шишках: ходить им приходится много. Всех приличных забирают до полуночи, остаётся явный неликвид. Одна манит меня:
– Возьми, я дешёвая...
Она уже обошла всех мужиков, мрачно ждущих запропастившийся автобус, но никто на неё не реагировал. Вдруг невзрачный мужичишка, к которому тётка обратилась после меня, так вмазал ей в ухо, что она села на асфальт. Минуту сидела молча, не поправляя задранную юбку, потом резво вскочила и хрипло разразилась такой матерщиной, что у меня чуть уши не отклеились. Когда ей надоело кричать, заплакала, показала нам всем кулак и поковыляла прочь, что-то бормоча себе под нос…
Интересно, на Плас Пигаль так же баб колошматят или там клиент порядочнее? И проводят ли там рейды под каким-нибудь кодовым названием, типа «Русалка»? Впрочем, что им у нас могут предъявить в качестве обвинения? – формулировку вроде «задержана на предмет серьёзной ласки» да статью за хулиганство.
20 октября 1967 г.
Наш словесник Эсфирь Павловна устраивает за мной слежку – хочет выяснить, у кого я списываю сочинения. Говорит, что школьник так писать не может, а уж километрами цитировать стихи – и подавно. Давеча всю пару, пока мы писали сочинение, простояла рядом – ждала, когда я полезу за шпаргалкой. Я не стал огорчать старушку: никуда не смотрел. Сегодня получил свою «Оптимистическую трагедию» с «четвёркой» и записью «У кого списано?» У Вишневского, вестимо. После уроков говорил с ней: кричит, топает ножкой – не верю, и всё. А поскольку уличить ей меня не удалось, считает ещё и фокусником. Обещал впредь писать сочинения на «двойку».
25 октября 1967 г.
«Фараон» Ежи Кавалеровича. Кусок дерьма, за который дерутся два скарабея, определяет всё развитие сюжета. Лобовая и роскошная гипербола! Но насколько фильм тоньше и богаче. Так пирамиды сначала ошарашивают монолитностью, а приглядись – сложены из десятков тысяч камней. Да и роман отличный.
27 октября 1967 г.
Невероятное потрясение – «Никто не хотел умирать» Жалакявичуса. Первый литовский фильм, который видел, и такой мощный. Кто бы мог подумать, что в маленькой лесной республике столь сильная актёрская школа: Банионис, Бруно Оя, Адомайтис, Будрайтис, Бабкаускас… И операторская работа – выше всяких похвал: можешь сделать любой стоп-кадр, и он будет совершенен сам по себе.
1 ноября 1967 г.
На общем собрании обсуждаем репертуар на следующий год. Левин хочет всё:
– Надо поставить что-нибудь о Ленине!
– А Ильича кто играть будет? – задумчиво спрашивает Чуб.
– А хотя бы… – Феликс обводит всех взглядом и фокусирует внимание на мне. – А хотя бы и Гера Смирнов!
Хохочем. Левин продолжает:
– Может, поставим на детские утренники «Три поросёнка»?
– Чур я Ниф-Ниф! – кричит Нинка. – А кто будет Наф-Нафом?
– А хотя бы и... – Феликс Ароныч опять насмешливо смотрит на меня.
Снова смех.
Чувствую, в репертуаре у меня простоев не будет.
7 ноября 1967 г.
Премьера «Большевиков» Михаила Шатрова в «Современнике». Гениальный Евстигнеев-Луначарский – только за ним и следишь. Часовые по краям сцены не столько создают атмосферу, сколько мешают. На поклоны Вертинская-Крупская выходит к рампе в мини-юбке (это называется: «свято чтим мхатовские традиции – не разрушаем целостность спектакля»). Вершина режиссуры Олега Ефремова – хором с залом петь «Интернационал».
14 ноября 1967 г.
Ансамбль «Поющие гитары» в ЦДКЖ. Всё вроде неплохо – и вокал, и игра на акустических, и работа со светом. А что совсем никуда не годится – отсутствие своего репертуара: исполняют не пойми что, от Островского до Тухманова, а гвоздём – под занавес – битловские «Girl» и «Michelle, ma belle…». Так что «Песняры» со своими напевными любому новоявленному ВИА фору дадут.
28 ноября 1967 г.
Чудовищный «Джон Рид» в Малом театре. В роли Ленина – Игорь Ильинский! Понятно, с гримом Анджан преуспел, но все сходство пропало, едва Игорь Владимирович раскрыл рот, – вылитый «инвалид» из «Праздника св. Иоргена».
Интересно, как отнёсся Рубен Николаевич Симонов к провалу своего отпрыска и дерёт ли его ремнём? Право, стоило бы. Впрочем, в дипломатии он преуспел – развести ненавидящие друг друга альянсы Жаров – Быстрицкая и Бабочкин – Нифонтова так, чтобы они не столкнулись на одной сцене, – это надо придумать.
4 декабря 1967 г.
«Рукопись, найденная в Сарагосе» – едва ли не самый популярный фильм с Цыбульским и лучшая экранизация Яна Потоцкого (впрочем, других я не видел).
Если бы у нас показывали западные ужастики, этот фильм вряд ли выдержал бы конкуренцию, но сравнивать его не с чем, и растекающийся по ладони глаз Пашеко неизменно вызывает в залах истерический хохот.
7 декабря 1967 г.
Играем «Вечно живых» в клубе в Люблино. Зал огромный, акустика совсем скверная – до галёрки не докричишься. В зале полным-полно солдат – через каждые десять минут они поротно выходят курить. Чтобы не мешать действию, выходят пригнувшись, на цыпочках, при этом в проходе в полный рост стоит старшина и руководит дислокацией. От приглушенного топота подбитых железом сапог у Нины Чуб периодически начинается истерика.
Спектакль у нас плохой, но тут без вариантов. Феликс Аронович стажировался в «Современнике» как раз на этой пьесе, потому роль доктора Бороздина взял себе и в общем-то играет Олега Ефремова. Борис у нас на троечку, но он быстро погибает, а вот Марк отличный – на репетициях мы его не видели, поскольку он из давнего состава, теперь учится в ГИТИСе на режиссуре у Завадского и приходит только на показы. И о какой целостности спектакля можно при таком раскладе говорить? Концепция Левина, увы, ясна – понимая, что нормальный театр ему не сделать, он создаёт его успешную видимость, приглашая прежних студийцев по старой памяти сыграть разок-другой. Всё понимаю, но… Но когда на сцене Нина Чуб – зал замирает.
10 декабря 1967 г.
Мама пошла работать на Завод Лихачёва – дядя Юра устроил сестру в большой Вычислительный центр, где особой квалификации не требуется. Получается, это первая мамина работа в крупном трудовом коллективе, к чему она абсолютно не приспособлена, и единственный расчёт, что ей поможет адаптироваться тётя Валя, жена дяди Юры, а это сложно – обе они друг дружку недолюбливают. Но других вариантов нет – после развода с отцом маме без социального статуса трудно, и с деньгами начинаются проблемы.
Кузен Серёжа, наоборот, с ЗиЛа ушёл – устроился в книжное издательство «Мир» обслуживать копировальные машины. Так что просит составить списочек, какие книжки растиражировать в первую очередь. И так понятно – пусть начнёт дело с «Мастера и Маргариты», которую мне дали всего на две ночи в виде слепой журнальной фотокопии.
15 декабря 1967 г.
То, что происходит вокруг острова Даманский, уже не лезет ни в какие ворота. Все вокруг всерьёз обсуждают, может ли военный конфликт, как некогда вокруг КВЖД, перерасти в настоящее вооруженное столкновение. А как замечательно мы когда-то пели: «Сталин и Мао слушают нас»!
25 декабря 1967 г.
Сценка в метро на «Комсомольской»: вагон полон, двери уже поползли, как в них протиснулся, всех растолкав, энергичный мужик с пакетом молока за пазухой – утрамбовал задом пассажиров и, когда двери закрылись, из вагона раздался пронзительный визг: все стёкла в брызгах молока. Доехал ли мужик живым до следующей станции?
ФОТО: Мне 16. С Лизой – соседкой по даче / ст. «Правда», сентябрь 1967 г.
© Georgi Yelin
ФОТОАЛЬБОМ к дневнику этого года – все снимки привязаны к датам:
https://yadi.sk/a/pDfrNqpdrLiZvQ
-----