Дуркин дом. Глава 45

               


      
       Много времени минуло с тех пор, как мы расстались с нашими героями. Разменяв четвертый десяток, он так и остались в душе изобретательными, скорыми на расправу естествоиспытателями. Тайное желание Виталия, не терять из поля зрения старых школьных друзей, быть в курсе всех их устремлений, чтобы при случае прийти на помощь, жило в нем все эти долгие годы после расставания со школой. И вот теперь такая возможность ему представилась. Несколько конкретных фраз, и, без особых усилий, Ларочка Корчагина превратилась в инвалида со всеми вытекающими отсюда последствиями. «Главное, чтобы пациентка веля себя подобающим образом. Не мне объяснять тебе сие положение». Молча внимая коллеге, доктор Аносов не спешил соглашаться с чужим мнением. Пусть другие подстраиваются под него. «Тебя самого в этом случае больше уважать будут», твердила ему мама, и в ее словах был определенный толк, при одном трудноосуществимом условии: он должен быть очевиден для всех. Однако, в наше смутное время находились абсолютно равнодушные к его ученым званиям и медицинским заслугам личности, для кого он был всего лишь досадной помехой на пути реализации их маленьких радостей. Разве можно ругать человека за желание справить свой день рождения всем двором? Желание поделиться с другими не только радостью, но и заботами свойственно большинству индивидуумов, ведущих беспощадную борьбу с собственным комплексом неполноценности.
«Не верь тем, кто говорит, что тебе в жизни везет. Для избранника судьбы ты слишком неприметен. Откажись от принципиальности, научись прощать, и ты только выиграешь». Виталий выслушивал советы с беспристрастным выражением лица. Поди разбери, о чем он думает? Исходя из сложившегося положения вещей, он сам может выступать в роли советчика. Разве мог Виталий, скромный, неприметный, послушный маменькин сынок, когда-нибудь вообразить себе столь головокружительную карьеру: от рядового аспиранта до заведующего отделением? Между этими двумя стезями годы кропотливой, плодотворной работы во имя спасения человека. Когда-то, в далекой юности Виталий избрал для себя ориентиры, стремиться к которым он будет всю свою сознательную жизнь, а именно – спасать человека от самого себя. Сумасшествие – страшный недуг, препятствующий отмеченному им вести полноценную жизнь, и как бы ни успокаивали прогнозы оптимистов, болезнь некому еще не удавалось победить. Всякий раз признавать правоту сего утверждения, доктору Аносову приходилось, глядя в потерянные физиономии своих пациентов и их несчастных родственников. Внешне порой некоторых из них не отличишь от обыкновенных жителей московских дворов начала ХХI века, но малейший повод, и признаки душевного недуга дадут о себе знать внезапными вспышками непредсказуемой агрессии, скрупулезного коварства, изощренной мании, свалившейся на голову несчастного, словно первый снег, и диктующей ему свою волю. Иногда Виталию казалось, что он и сам ничем не отличается от них, помеченных беспристрастной рукой Провидения сынов и дочерей. Любой может очутиться на их месте, и повод для этого вовсе необязателен.
Когда в дверь его кабинета постучали, Виталий не спешил откликаться. Вероятно, вездесущие журналисты догадаются сделать паузу в общении, но, пожалуй, стоит им помочь, а ради этого надо подстраховаться, самолично впустив, либо воспрепятствовав незваным гостям. Если в этот момент кто-нибудь из коллег увидел заведующего отделением со стороны, решил, что Виталий Вячеславович перенял кое-что из тактики поведения у своих подопечных. Год назад, когда он вступал в должность, вместо ушедшего на пенсию Дроздова, Виталий считал себя счастливым человеком. Он пришел в больницу еще неопытным студентом, и отдал ей лучшие годы жизни. Психиатрию Виталий избрал для себя в качестве призвания, с возрастом он перестал стесняться работы с «психами». Иногда в компаниях, когда близкие и не очень люди начинали хвалиться собственными достижениями, Аносов скромно уходил в сторонку, ведь он тогда был рядовым психиатром на побегушках у более опытных, старших коллег, чем уж тут гордиться? Теперь он сам отдает распоряжения, главное, он вправе принимать решения, способные изменить судьбу человека. Не беда, что в обществе их называют полоумными, людям свойственно заблуждаться. Вот Виталий объясняет при случае всем и каждому, что его подопечные просто не такие, как все. Пациенты психиатрической больницы неадекватно мыслят, порой в их рассуждениях отсутствует логика, случается и память пропадает, но от этого они не перестают быть людьми. Обывательская психология такова, что «не такие, как все», подвергаются дискриминации, и с этой несправедливостью ничто нельзя поделать, пока психиатрия будет оставаться закрытой областью медицины.
Голос из-за двери вежливо произнес, - Виталий Вячеславович, к вам можно?
А это уже Амалия Потаповна, опытная и вездесущая его коллега. От такой не скроешься, даже, если захочешь. Виталий Вячеславович предупредительно распахнул перед ней двери своего кабинета. Однако на пороге стояла ни одна Гордеева.
- Вот, Виталий Вячеславович, журналистка из «Столичной газеты», жаждет с вами побеседовать, очень настаивала на встрече.
Мимолетный взгляд на не накрашенную шатенку, и из памяти тут же была выхвачена ее ничем непримечательная внешность, черты которой всякий раз дорисовывала его фантазия. Перед ним стояла Латушкина Лариса, подруга детства, а, может, она уже и не Латушкина, но журналистка, видимо, профессиональная, дотошно фиксирует все увиденное. Сейчас начнутся расспросы.
- Я вам больше не нужна, Виталий Вячеславович?
- Нет, Амалия Потаповна, благодарю.
Кивнув напоследок, Гордеева покинула кабинет заведующего отделением.
- Какой вежливый у вас персонал, Виталий Вячеславович. Вероятно, в том и ваша заслуга имеется.
- Вы явились ради того, чтобы расточать мне комплименты? – в голосе вопрошающего проскальзывала плохо завуалированная неприязнь.
Лариса недоумевала: зачем он так? После стольких лет разлуки … Можно подумать, они расстались врагами.
Кажется, он хватил лишнего, осаждая ретивую журналистку. – Я хотел сказать, что любезность наших сотрудников, личная заслуга каждого из них. Чем обязан?
Нет, не хочет Виталик дружить. Не сдержав вздоха, Лариса улыбнулась, но жест примирения получился несколько натянутым. – Присесть позволите?
Пригласив рукой, Аносов занял место за столом, со вчерашнего дня заваленного папками с историями болезней пациентов, личными делами сотрудников. Наводить порядок сейчас поздно. Чего доброго, пресса решит, что увиденное ею некстати, в порядке вещей.
Нерешительность в поведении, собеседница расценила по-своему, - Понимаю, что не вовремя, Виталий Вячеславович, но будьте более доступными для наших читателей. Люди с недоверием и опаской относятся к психиатрическим больницам, зачастую, приравнивая их пациентов, чуть ли к не потенциальным преступникам. Наша с вами общая задача – пробудить к ним сочувствие в массах. Вы согласны со мной?
А Лариска, вроде, ничего, симпатичная. Ей, как и мне тридцать пять, а выглядит лет … на семь моложе. Если за собой следила, смотрелась бы девочкой. – Безусловно, Лариса...
- Михайловна, хотя можно и просто Лариса.
- Ну, тогда и меня можно, запросто, по имени звать. Сколько ж, мы с тобой не виделись, Ларка?
Ну, вот, это – прежний Виталик, тот же доброжелательный и готовый прийти на помощь приятель, которому смело можно доверить любой секрет, даже чужой. Лариса протянула ему открытую ладонь. Стена отчуждения между ними рухнула, - Со дня похорон старшей Корчагиной. Помнишь?
Отвечая на рукопожатие, Аносов забросал подругу детства встречными вопросами, - Ты, когда собиралась на интервью, знала, кого встретишь в роли заведующего? Ты ко мне на одно интервью или планируешь провести цикл встреч?
Лариса не спешила с ответом. Она любовалась Виталиком, подмечая в нем все новые привлекательные черты. Внешне этот тридцатишестилетний мужчина мог без затруднения очаровать и гораздо более предвзято настроенного оппонента. Высокий, выпуклый лоб свидетельствовал о приверженности его обладателя к рассудительности, выразительный нос подчеркивал тонкость душевной организации, одновременно привлекая внимание к дорогой оправе очков, сквозь которые открыто смотрели на окружающий мир карие глаза, обладающие удивительной особенностью. Их владельцу безоговорочно хотелось верить, даже, если сказанное им в первый момент казалось невероятным. Мягкий изгиб влажных губ делал Виталия почти красивым, вопреки несколько угловатому подбородку, с трехдневной щетиной. Внимательный взгляд Ларисы не заметил на безымянном пальце правой руки обручального кольца. Стало быть, у нее есть шанс? Собеседник с интересом поглядывал на нее, почему бы ей не ответить взаимностью? – Никогда не знаешь: где найдешь, где потеряешь? В жизни много случайностей, потому и нашу с тобой встречу можно отнести к разряду таковых. Рада за тебя, Виталик, не удивлюсь, если через энное количество лет ты станешь главным врачом больницы. Уверена, что власть тебя не испортит. Раз уж теперь повстречались два старых друга, надеюсь на целый цикл интервью, ставящих целью популяризацию идей психиатрии, можно сказать приближение их к народным массам. Что ты скажешь на этот счет?
Улыбка на лице Аносова дала понять ей, что она на верном пути. Слушая его рассказ об отделении, которым заведовал Виталий, Лариса выстраивала план их будущих встреч. Оказывается, ее старинный приятель, весьма увлеченный своей работой человек. Понятно, отчего у него не хватает времени на личную жизнь. А ведь давно следовало бы обзавестись семьей, хотя бы для того, чтобы не смотреться белой вороной.
- Что-то ты, подруга, слишком задумчивая стала. Не обидел ли я тебя, может, чего лишнего наговорил?
Да, что ж, мне тебе в открытую сказать, как я к тебе отношусь? Эх, Виталик, Виталик, привык людей исцелять, а кто тебя от одиночества вылечит? В словесном наступлении Лариса использовала все тоже испытанное оружие. – Наговорил-то ты много всего разного, но …. Как бы тебе это лучше объяснить …
Тихий вздох предвосхитил услышанное. Перестали они доверять друг другу. – Говори, как есть.
Лариса одарила собеседника продолжительным взглядом, в котором было все: от мягкой укоризны до легкого заигрывания, уж его-то он не мог не почувствовать.
Реакция Аносова оказалась совершенно противоположной ее ожиданиям. – Тебя понял. Работа есть работа. Не смею более тебя задерживать. Единственная просьба, о будущей встрече предупреди заранее.
Латушкина ушла, а у него осталось ощущение, что интервью прошло далеко не на высшем уровне, впрочем, об этом правильнее судить после выхода статьи, а в том, что она появиться, Аносов ничуть не сомневался. Блуждающий взор медленно переходил с беспорядочно разложенных бумаг, которыми ему в ближайшем времени придется заняться, к унылому осеннему пейзажу за окном, приукрасить  который было, увы, не в его силах. Интересно, отчего осенняя слякоть часто провоцирует депрессивное состояние у его подопечных? Тоска, подавленность – прямая дорога к стрессу, которые настолько прочно вошли в нашу жизнь, что иногда стирают грань между больными и здоровыми. Растерянный доктор Аносов однажды был вынужден признать себе, что и ему самому стресс мешает адаптироваться к переменам в окружающем мире. Широко распахнув окно, Виталий полной грудью вдохнул холодный воздух и поежился. Чего ему не хватает?
Жизнь для него это больница, ничто другое не способно его увлечь. Отпуск не для него, оказывается, вдали от забот он начинает скучать. Вдруг он сам стал … ненормальным? Неумение переключиться на другие, пусть и второстепенные занятия, это недостаток, и отдыхать надо уметь. Может, сходить с мамой в театр, клуб? Виталий не заметил, как начал разговаривать сам с собой и его рассуждения достигли слуха молоденькой Томочки.
- Вы что-то хотели? – обратился к ней Аносов, поймав на себе любопытствующий взгляд.
- Дежкин опять мешает другим. Он очень беспокойный, Виталий Вячеславович.
- Пойдемте.
Выйдя в коридор, доктор Аносов мобилизовал все свое внимание. Влюбленная в заведующего медсестра копировала его поведение. Так они и шли, оглядываясь по сторонам, готовые к любым неожиданностям, целители человеческих душ. Излишняя подозрительность – мера вынужденная, вызванная многочисленными происшествиями с участием их подопечных.
- Виталий Вячеславович, а, может быть, Дежкина поместить в изолятор?
Краткий ответ: «Посмотрим» сдержал дальнейший шквал вопросов. Томочка готова была ждать, только бы завладеть вниманием Аносова. Усердие малоопытной сестрички воспринималось им, как должное. Как же иначе? Ежели имеется стремление стать хорошим специалистом, необходимо прилагать все усилия к тому, чтобы желаемое воплотилось в действительность. Ради этого можно пожертвовать многим, в том числе, и свободным временем.
В палате, куда заглянули заведующий отделением и медсестра, из шестерых пациентов поведение двоих никак не вписывалось в принятый распорядок дня. Привычный послеобеденный сон благотворно действовал и на хронических больных с аффективными расстройствами. Однако, в условиях, когда больничную койку испытывают на прочность, перескакивая с одной на другую, погрузиться в забытье – занятие несбыточное.
- Павел Владимирович, на что жалуемся?
Умиротворенный голос в сочетании с доброжелательностью на несколько секунд приостановил техническое испытание, но после серии гримас, послуживших ответом на приветствие доктора, прыжки с койки на койку возобновились.
За спиной Аносова послышался шепот, - Они сегодня лекарства не принимали.
Комментарии прозвучали от дежурного по палате Александра Петровича Чубукки. Свои обязанности подмечать все, что выходит за рамки обычного старожил отделения исполнял добросовестно. Ему Виталий Вячеславович верил, и еще не было случая, чтобы доктору пришлось пожалеть об этом. Не забыв поблагодарить своего добровольного помощника улыбкой, самый главный присоединился к испытателям. Для него прыжки с койку на койку – что-то из ряда вон выходящее, но, судя по его беззаботному выражению лица, доктора все устраивало: и ритмичное трепыхание проволочной сетки и недоуменные взоры, которые бросала на него медсестра.
Кого нисколько не удивило поведение Виталия Вячеславовича, так это его коллег, испытателей. Дежкин, в обычной жизни невзрачный пятидесятидвухлетний мужчина преобразился на глазах. Навязчивая идея, в которую он пока не успел посвятить остальных, захватила его полностью. Исчезла природная сутулость, покатый лоб покрылся испариной, в бесцветных глазах появился блеск, выгодно отличающий Павла Владимировича от соседей по палате. А ведь идейность, заинтересованность, тягу к жизни отнимали у них психотропные препараты, которыми, следуя общепринятым методам лечения, пичкали душевнобольных медики.
Последние прыжки перед внезапной остановкой пациент и доктор совершили сообща. Когда узкая ладонь Аносова легла поверх кисти Дежкина, двое сообщников переглянулись.
- Виталий Вячеславович, с вами все в порядке? – голос Томочки был немного испуган.
Игнорируя вопрос медсестры, Аносов о чем-то шептался с Дежкиным. Между тем, второй испытатель так и не смог распрощаться с навязчивым увлечением. Аносов не пытался его остановить, как, впрочем, и присоединиться к упрямому Колесову. Что, кроме нелепых испытаний, связывало таких разных людей, как Дежкин и Колесов, ему еще предстояло выяснить, в этом опытному психиатру помогут личные наблюдения.
Настойчивое постукивание каблучков было настолько непривычным, что Виталий Вячеславович, погруженный в размышления, обернулся. Томочка исправно семенила за ним, пытаясь приноровиться к его быстрому шагу. Как добиться того, чтобы двое возмутителей спокойствия регулярно принимали прописанные им препараты?
- Виталий Вячеславович, а я тут в библиотеке книгу интересную взяла, зарубежных авторов, «Мозг, разум, поведение» называется. Не читали?
Сегодня они придумали испытания, довольно безобидные, не имеющие последствий. Но кто может поручиться, что в ближайшем будущем их не осенит чем-нибудь более опасным и вредоносным?
Назойливое постукивание прекратилось, и Аносов вздрогнул. Он же не сказал Тамаре о важном поручении. Обернувшись, он натолкнулся взглядом на потерянное. – Томочка, мне необходимо  составить список всех пациентов, которые за последние три года побывали у нас повторно, с подробным указанием личных данных пациентов, их диагнозов, - но не прошло и пяти секунд, как говоривший поперхнулся, - Нет! Диагнозы ты, Тома, пожалуй, не трогай.
Дождавшись, пока исполнительная медсестра исчезла из вида, а поблизости никто так и не появился, Аносов направился к палате, которую только, что покинул. Вдруг, его слуха достигли ужасно невообразимые вопли, нечто среднее между воем дикого зверя и жалобным детским плачем. В отвратительной арии Аносов разобрал к своему удивлению и женские нотки. Кто же это запевает в мужском отделении?
Заинтересованный взгляд заведующего отделением упал на двадцатишестилетнюю аспирантку медицинской академии Таню Приходченко. Ее окружение, пять разновозрастных пациентов, казалось, были удивлены не менее самого доктора. Все они собрались в кружок, в центре которого и упражнялась в певческом искусстве Татьяна. А ведь она вполне вписывалась в местный контингент, впервые увидевший ее человек, оценил бы ее пребывание в палате для душевнобольных, как должное. Одетая в старенький, поношенный халатик, случайно ли, намеренно расстегнутый в пикантном месте, Таня с воодушевлением упражнялась в певческом искусстве. Вдруг сосредоточенный взгляд ее натолкнулся на недоумение заведующего отделением. Голос аспирантки оборвался.
- Зайдите ко мне в кабинет через четверть часа, пожалуйста, - как можно беспристрастнее произнес Аносов.
Ну вот, он не просчитался. В нужной ему палате было все спокойно. Дежкин лежал на кровати с закрытыми глазами, второй испытатель смотрел в окно, замерев в горделивой позе, чем не преминул воспользоваться любитель поупражняться в изобразительном искусстве. Остальные трое играли в подкидного. Появление доктора осталось незамеченным. Дверь палаты затворилась бесшумно, но Виталий еще около минуты постоял рядом, прислушиваясь к скрытому от его взора. Из собственного опыта ему было известно, ситуация за дверью может измениться коренным образом в любой момент. Единственное его упущение – он не отметил похвалой усердие Чубукки. Казалось бы, мелочь, но для человека, стремящегося к выздоровлению, любое позитивное действо приближает его к желанной цели. Преобразования, которые он успешно осуществляет в течение года, пошли на пользу, в первую очередь, пациентам отдаления. С трудом, но Виталию Вячеславовичу удалось добиться уважительного к ним отношения со стороны медицинского персонала. Медсестры и врачи стали обращаться к больным по имени, отчеству, прислушиваться к их мнению и считаться с ним. В палатах появились дежурные, регулярно докладывающие ему об обстановке в больничном коллективе и настроении среди больных. Лечащие врачи проявляли интерес не только к симптомам болезней своих подопечных, но старались использовать с пользой для общего дела изучение их внутреннего мира. Все это было бы маловероятно, если бы не кадровые перестановки. Кроме Дроздова отделение покинули вечно недовольная жизнью Норкина, ушел в большую науку Алексей Викторович, о его уходе Виталий жалел более остальных. На молодого, инициативного коллегу Аносов мог положиться, как на самого себя, но так обычно бывает. Лучшие уходят, остаются те, которые мало, кому нужны. Наибольшие трудности отделение, возглавляемое Аносовым, испытывало в связи с нехваткой младшего медицинского персонала и санитарок. Иногда приходилось использовать ради наведения чистоты в палатах и коридорах отделения его пациентов, за что Виталий Вячеславович однажды уже получил нарекания от главного врача больницы Полуэктова. Александр Ярославович уличил своего подчиненного в превышении полномочий, достаточно обидное, а главное, несправедливое обвинение. Так и не терпелось в ответ полюбопытствовать, а в чем же он хватил лишнего? Главный врач не стал комментировать выпады в его адрес, что побудило новоявленного заведующего некоторое время избегать всеми возможными способами встреч со своим начальником. Вспоминая о прошедших хлопотах, Виталий все еще пребывал в сомнениях: а правильно ли он сделал, взвалил на свои плечи бремя ответственности? 
Быть хорошим доктором, это замечательно, Виталий мечтал об этом с детства. В его тайных помыслах не находилось места для амбиций. Все, чего он желал, это «что бы его любили, а начальников обычно бояться», так он истолковывал свою нерешительность матери. «Тебя станут уважать многие люди, твои подчиненные, и заслужить их любовь не так уж и трудно. Для этого нужно уметь прощать чужие ошибки, строже относиться к себе самому». Добрая мамочка, она, как всегда права, а ее житейская мудрость ненавязчиво подсказывала ему верное решение.
Когда в дверь его кабинета постучали, Аносов от досады поморщился. Более всего ему хотелось, чтобы его не отрывали от дела. Он должен был закончить материал именно сегодня. Встряхивая слегка припорошенной легкой сединой головой, Аносов словно смахнул с себя груз текущих забот.
- Виталий Вячеславович, можно? – не дождавшись приглашения, Приходченко смело вошла в кабинет заведующего отделением.
Встретившись взглядом с вошедшей, Аносов пригласил ее сесть. Они смотрели друг на друга, пытаясь заглянуть в чужую душу, упорно храня молчание, хотя желание оправдаться, поясняя мотивы поведения одного из них и противоречащие известной ранее версии, рождающиеся в богатом воображении другого, звали к откровению.
Начавшийся внезапно дождь забарабанил по окнам тяжелыми каплями. Вот так, без приглашения, он ворвался в их несостоявшийся разговор, будто третий лишний. Как просто, как легко, наперекор собственной нерешительности, отдавшись откровению, выплеснуть ему все, как на исповеди. Настойчиво барабаня по стеклу, дождь назойливо вмешивался в ход их мыслей.
Мне нельзя молчать … но я боюсь. Как страшно … как больно, если мне не поверят. Пусть это будет, с кем угодно, но не со мной. Любовь побуждает меня к доверию. Уметь выслушивать чужие сетования, мириться с недовольством оппонентов – целое искусство, которым овладевают с годами, да и то не все. Пожалуй, этому стоит поучиться у дождя.
- Слушаю вас, Виталий Вячеславович.
- Нет, это я желал бы получить комментарии от вас. Что это за распевки вы позволили себе в палате?
На мгновение смутившись от строгости, звучавшей в голосе заведующего, молодая аспирантка быстро взяла себя в руки. Он пока только учиться быть руководителем, ее задача сделать этот опыт положительным. – Виталий Вячеславович, я хотела стать к ним ближе. Самое верное, продемонстрировать им, что мы похожи, мотивы нашего поведения имеют много общего. Разве не так?
Как меняются люди, когда находят свое место в жизни. Появляется уверенность в собственных силах, увлеченность любимым делом, главное, преданность ему. Счастливцы заражают окружающих своей энергией. – Вы правы, Татьяна Алексеевна. Ваше представление было настолько убедительным, что посеяло в моей душе сомнение. Я испугался. Таня, вам никто не говорил, что вы – прекрасная актриса?
Испугался … Выходит, она ему все-таки небезразлична. Искорка надежды, мелькнув мимолетно в одинокой душе, побудила ее к откровенности. Он испугался, а ей сейчас ничего не страшно, - Виталий Вячеславович, я давно хотела вам сказать …
Телефонный звонок, неожиданно раздавшийся совсем рядом, прервал ее речь. Аносов поднял телефонную трубку и очень быстро пожалел об этом. Выслушивая невидимого оппонента, он менялся в лице на глазах у Приходченко. В чертах появилась излишняя резкость, угловатость, доброжелательный взгляд настороженных карих глаз, стал жестким, непримиримым. Для того, чтобы справиться с нахлынувшими эмоциями, переваривая услышанное, Аносов вскочил с места. Прохаживаясь по кабинету из стороны в сторону, Аносов, казалось, позабыл о присутствии аспирантки, которую сам же и позвал.
Что, что он сделал не так, где и когда ошибся, тем самым, дав повод сомневаться в себе? Если можно было бы повернуть прошедшее вспять, он бы тогда … он выбрал для себя судьбу попроще. Сосредоточенный на собственных проблемах невидимый взор остановился на Приходченко, - Вы что-то хотели мне сказать?
Хотела, но уже не хочу, да и нужно ли? У вас собственных забот хватает, где вам думать о влюбленной девушке? Покидала Татьяна кабинет руководителя с опущенной головой. Ну чем особенным ей привлечь к себе внимание, чем?
- Извините, у вас при себе есть ключ от туалетной комнаты?
Татьяна обернулась. Опять эта медсестра-пигалица. Может, она за ней шпионит? – Нет, кратко ответила Приходченко, и направилась в палату к своим подопечным, объектам научных исследований. Сегодня ей удалось добиться немногого, хотя жертвы были принесены немалые. Когда она выла по-звериному, исподтишка наблюдая за реакцией зрителей, ей привиделось или, сквозь узкую дверную щелку действительно щелкнул затвор фотоаппарата? Неужели кто-то собирает компромат против нее? Развернувшись, Татьяна поспешила обратно. Пройдя длинным коридором из конца в конец, она не рассталась с желанием выйти на след злоумышленника.    Возможно, она кому-то перешла дорогу. Зависть, обычная зависть побуждала неизвестного строить ей козни. Ясно, что ее недоброжелатель, человек амбициозный.
Хлопнувшая позади дверь мужского туалета прервала поток ее мыслей. Через пару секунд она уже заглядывала в душную комнатушку, пропитанную парами мочевины и фекальными испражнениями. Татьяна брезгливо поморщилась и заткнула нос. Находиться, даже по нужде, в столь отвратительной обстановке, в состоянии лишь ненормальный. Журчащий звук склонившегося над писсуаром человека, подсказал наблюдательнице, что она здесь ни одна. Видеть, кто именно справляет нужду, мешала стена, но это нетрудно выяснить. Тихонько затворив за собой дверь, Приходченко воплотила свою задумку в реальность. Поворот изогнутого под прямым углом гвоздя, вбитого в дверную раму, и покинуть зловонную обитель уже невозможно. Ждать пришлось недолго. «Затрепыхалась, птичка», злорадствовала Татьяна, узнице надоело толкать дверь, и она перешла к жалостливым мольбам.
- Кто там? Выпустите меня; пожалуйста. Я здесь случайно оказалась. Выпустите!
Выслушивая вопли Томочки, Татьяна размышляла над тем, как бы ту подтолкнуть к разоблачению? Пока запасы чужого терпения не истощились, придется подождать.
- Скажите, что с дверью. Может, ее кто-то придерживает с обратной стороны? Отпустите дверь! Слышите? Меня будут искать, я еще не выполнила всей работы. Эй, почему вы молчите? Может, вы назло мне это делаете? Если вы просто не хотите со мной говорить, не надо. Я некому не скажу, что вы меня закрыли. Откройте дверь, прошу вас.
Никакого намека на совершенное злодеяние. Поразительная выдержка. Нет, скорее разгадка в другом. Эта размалеванная вертихвостка с куриными мозгами не способна на реализацию далеко идущих планов. Оглядываясь по сторонам, Татьяна готовила себе путь к отступлению. Ее никто не должен видеть. Подкараулив нужный момент, Приходченко тем же испытанным способом, выпустила пленницу на волю, предварительно юркнув в близ расположенную палату. Шестеро ее обитателей пребывали в своем привычном летаргическом состоянии. Вероятно, их слишком усердно пичкали психотропными препаратами, но не исключено, что сонливость вперемежку с леностью умело прибирала пациентов к рукам, под опытным руководством скуки. Небольшое уточнение, изнемогают от нее, как правило, люди здравомыслящие. Кого из этой шестерки можно отнести к таковым?
Блуждающий взгляд незваной гостьи медленно скользил с одной кровати на другую, подмечая всякие, даже незначительные подробности. Вот там, у окна, кровать занята, словно под грузом. Мешок с костями, именуемый Мажукиным, время от времени переворачивается с боку на бок, хрипло посапывая. Его сосед напоминает куклу-неваляшку, заденешь ее случайно ли, намеренно, она раскачивается, пока не обретет равновесие. Попробовал бы подобное проделать нормальный человек… Он потерял бы рассудок либо вынужден был бы прервать столь бестолковое занятие. Стоит признать: проще быть сумасшедшим, чем изображать такового. Здесь не поможет даже актерское образование. Преданный искусству человек легко отличит истинное от притворства. Далеко за примером ходить не надо. Вот склонился над измятыми листами бумаги мужичок, что-то там строчит с умным видом. А соседям его нет дела до будущего научного открытия.
- Кому пишите? – скорее из вежливости, чем из любопытства спросила Татьяна.
Вопрос ее, как и дальнейшие расспросы, вроде, «вам какие науки ближе: естественные или гуманитарные?», не способствовал к сближению сторон. Социологи выяснили, что приверженность к той или иной научной области в полной мере характеризует человека, имеется в виду его характер, а привычки, можно считать канувшими в лету.
Разглагольствования Татьяны не возымели никакого действия. Да ладно, действия, ничьего внимания не привлекли. Полоумные вокруг, на них грех обижаться. Обнаружив внезапно освободившееся местечко, Приходченко, не раздумывая, заняла его. Неожиданно припомнились слова Розы Георгиевны: «среди больничного сброда лишь изредка встречаются люди, заслуживающие доверия. Раздолье здесь любителям копаться в человеческих душах: все пороки, как на подбор, выставлены на всеобщее обозрение. Да пока мы с тобой до академика Павлова дорастем, ни раз через собственную гордость перешагнем, такое перевидаем… Не вздумай их жалеть. Никто твоего сочувствия не оценит», заканчивая увещевания, Никитина брезгливо поморщилась, так, что Татьяне, привыкшей внимать советам более опытных коллег, надолго запал в душу сей дотошный жест из арсенала благородных девиц.
Заглядывая через плечо в чужие каракули, Татьяна поначалу создавала видимость проснувшегося интереса. Вроде, ерунда всякая написана, с отдельными умными фразами, а как вчиталась, так обо всем остальном и думать позабыла. «… Повреждения левого полушария приводят к дефектам вербальных функций, а правого – к нарушениям пространственных. У мужчин поражение левого полушария ухудшало результаты вербального теста в большей степени, чем невербального, при поражении правого полушария получалось обратное соотношение. У женщин сторона, где поражен мозг, не имеет решающего значения. Следовательно, у них специализация полушарий выражена в меньшей степени».
Однако… Давно ей не попадался столь достойный повод для удивления. Пребывание ее в палате для умалишенных имело одно явное преимущество, которого Татьяна бывает лишена, находясь среди равных себе. Умалишенные, как дети, у них, что в голове, то и на языке. Эмоции их натуральны и лишены двуличности.   
Обделенная возможностью удовлетворить свой интерес, Приходченко, присев на краешек кровати, не затруднялась с поиском объяснений, - Покажите мне, пожалуйста, свои записи.
Ничего предосудительного не было в ее просьбе, но почему рука с листами дрогнула. Бумаги жаль или … на то имелись иные, более веские причины?
- Что вы станете с ними делать?
Их головы были так близки друг от друга, что Татьяна разглядела отдельные, глубокие порезы от усердного владения бритвой. В сосредоточенности ученому уму не откажешь, вероятно, подвела его обычная человеческая торопливость. Гладко выбритая физиономия напротив показалась Татьяне знакомой. Они ранее где-то встречались?
- Имейте в виду, для пациента психиатрической больницы вы очень уж скрытны.
И на этот раз ее слова не встретили отклика в душе ее случайного собеседника, лицо которого она читала словно открытую книгу. Избегая ее пристального взгляда, человек, упорно не желающий становиться ее сообщником, усердно занимался поиском местечка, где можно было бы надежно схоронить свои записи. Хранилище под матрасом собственной койки было оценено им, как неподходящее. Измятые листочки были ему дороги, посмотрим, как он поведет себя, ограниченный в свободе действий?
Столкнувшись с активным сопротивлением, Татьяна поначалу растерялась, и не придумала ничего лучшего, как спросить, - Вы, что совсем ничего не соображаете?
Красноречивый призыв возымел действие, но не на такое рассчитывала Татьяна. Кровать, где все происходило, более походившая на поле брани, стала центром внимания. Со всех сторон, на нее прижатую к матрасу, уставились любопытные, мало, что понимающие глаза. В нее тыкали пальцами, дергали за волосы. Татьяне очень быстро наскучило быть звездой. – Прекратите! – это уже была не просьба, а требование.
За ее спиной прозвучал мягкий, но уверенный в себе голос, - Нужна помощь?
- Да, - тут же отозвалась Татьяна.
Неужели он не видит, злилась Приходченко, изнывая под гнетом навалившегося на нее тела. Однако, свободно вздохнуть ей удалось не сразу. Небольшая потасовка с участием начальства окончательно рассеяла иллюзии по поводу мужского благородства. Аносов не ее защищал, а свой авторитет, провокационно подвергнутый сомнению. После, в знакомом ей кабинете начался разбор происшедшего, и опять она была у всех на виду.
- Ну, зачем, к чему вы затеяли потасовку с пациентом?
Не могут карие, теплые глаза, что напротив быть жестокими. Ну, поругает он ее немного … про себя, а вслух … любой, уважающий себя джентльмен не посмеет и слова поперек сказать, пусть даже некрасивой даме, хотя это не про нее. Улыбнувшись в ответ, Татьяна промолчала. Пусть он будет говорить, а она слушать.
- Наша с вами задача, облегчить их и без того, не простое существование. Попробуйте, отважьтесь когда-нибудь быть не такой, как все, пойти вразрез общественному мнению, жить, неся бремя навешенного на тебя раз и навсегда ярлыка, все равно, что скользить по лезвию ножа. Никогда наперед не знаешь, где поскользнешься, где удастся всплыть.
Как он прекрасен, когда увлечен. Но влечение, не совсем точное понятие, определяющее его состояние. Каким благодарным светом загораются его глаза, когда он говорит о своей работе, любимой и единственной. Для таких, как он не существует ничего, кроме дела, которому посвящаешь всю свою жизнь.
- Каждому из наших подопечных приходится приспосабливаться к смене медперсонала. А ведь мы с вами все разные, попробуй, отыщи заветный ключик… Тут и человек здравомыслящий растеряется, а им каково?
- Нам тоже непросто в царстве умалишенных. Не приди вы вовремя на помощь, остались бы от меня рожки да ножки, - заключила Татьяна с усмешкой. – Я на втором курсе столько передумала, перед тем, как специализацию выбрать. Предлагали знающие люди: «Иди на педиатрию или онкологию. И, правда, все лучше, чем копаться в исковерканных человеческих мозгах.
- Ну и шла бы, Танечка, с детишками нянчится. В психиатрии не должно быть случайных людей. Только призвание, зов души, вот, что вправе побуждать. Подопечные наши, как дети, их любить надо. Когда любишь, умеешь прощать чужие ошибки.
- Вот и простите мне мою оплошность. Хотелось получше ознакомиться с внутренним миром … пациента. В процессе ознакомления у меня возникли сомнения в его статусе.
Все-таки удалось ей добиться своего. Пусть такой ценой, но она заслужила его внимание. С нее не убудет, она ему улыбнется. Лишь после того, как Аносов опустил глаза, Татьяну осенило. А ведь это неспроста, его смущение.
- Представляете, Виталий Вячеславович, такие осмысленные идеи в его листочках вычитала, словно в учебник заново заглянула. А он, первооткрыватель, будто бы право свое авторское защищал. И мне тогда в голову вот, что пришло. Среди полоумных могут встречаться и те, кто ими только прикидываются. Может, и мой обидчик из таковых?
И вновь ее догадка неверна. Мягкий взгляд его кофейных глаз будет ласкать чужой, давно нестриженный затылок, задумчиво перескакивая с листочка на листочек. Решено, она поступит так, как задумано. И вот тогда увидим, как вы, любезнейший Виталий Вячеславович, цените искренние чувства, хотя мне от него вовсе не уважение надобно. Любовь … Как много чувств таит в себе это понятие. Любить еще надо уметь, иной живет, и где-нибудь, на склоне лет, вздохнет, украдкой качнув убеленной сединами   головой. А ведь вспомнить-то и нечего. Жизнь прошла, а любви, той, за которую все готов отдать, не было. Стало быть, и не жил вовсе. Вот только осознание сего приходит поздно, когда не изменить уж ничего. А вы, Виталий Вячеславович,  и не любили совсем. Смотрите, как бы поздно не было. Но я вас приму любого: и убеленного сединами, и даже всеми брошенного. Потому, что всегда буду любить вас.