— И ты всё ещё продолжаешь утверждать, что у тебя нет проблем в школе?
Мама подошла вплотную и, схватив за подбородок, подняла мою опущенную голову вверх.
— Ты хоть себя в зеркало видел? Губа распухла, глаз заплыл.
Я дёрнул головой в сторону, стараясь высвободиться из её цепкой хватки.
— Какое же оправдание ты нашёл для меня на этот раз?
Я посмотрел ей в глаза. Мне на мгновение стало противно. В её взгляде было всё: презрительная жалость, невысказанная обида, безграничное желание защитить от всего мира. Единственное, что мне так и не удалось в нём проследить — понимание.
Нахмурив брови, я резко отвернулся. Я уже догадывался о следующей фразе, которая вот-вот была готова сорваться с её дрожавших губ.
— Неужели всё настолько плохо? Неужели всё зашло настолько далеко, что ты видишь своё спасение в обучении на дому? — мама настырно сверлила меня испытывающим взглядом. — Как же так? Когда же я упустила этот момент? Ну почему ты молчишь, Дэниел?
Её голос невольно сорвался на крик. Она очень редко называла меня полным именем. Обычно это происходило в тех ситуациях, когда её что-то сильно расстроило или её терпение сходило на нет.
— Ты просто разучилась видеть, — пробурчал я, — или решила не замечать.
— Это очень жестоко с твоей стороны, Дэнни, — её глаза увлажнились, но она не спешила отводить их в сторону. — Я никак не ожидала услышать это от тебя.
— А чего ты ожидала? Что я буду прибегать и плакаться тебе в плечо или прятаться за твоей юбкой?
— Что случилось на самом деле, Дэнни? Почему ты настолько отдалился от меня? Иногда мне кажется, что мы живём не как полноценная семья, а как какие-то... какие-то временные сожители.
— О какой полноценной семье ты говоришь? — я чуть было не прыснул со смеха. — Отец сбежал, как последний трус. Ты постоянно в госпитале; домой приходишь только переночевать...
Мама прервала мою тираду звонкой пощёчиной, от которой моя щека вспыхнула огнём.
— Не смей!
— Что не смей? Так говорить об отце? Только не говори мне, что ты всё ещё любишь его после того, как бросил нас, бросил тебя!
— Не смей говорить со мной в таком тоне! Ты думаешь, что я сутками пропадаю в больнице и работаю в две смены ради удовольствия? Нет, мой дорогой. Еда сама по себе не появится в холодильнике, как и банковские счета сами себя оплатят.
Она какое-то время молчала, а затем продолжила:
— Я понимаю, ты злишься на меня за недостаточное количество внимания с моей стороны. А теперь спроси себя, когда ты в последний раз интересовался хотя бы тем, как прошёл мой день на работе? Нет, это не укор в твой адрес. Я просто хочу, чтобы ты понял, что отношения между нами, как дорога. Но только от нас самих зависит будет ли она с двусторонним движением.
Это тебе в школе наговорила всякую чепуху о неполноценных семьях? Можешь не отвечать, я и так уже догадалась об этом. Запомни Дэнни, семейное счастье и благополучие не всегда оценивается присутствием обоих родителей.
А ещё я хочу, чтобы ты научился не принимать настолько близко к сердцу то, что о твоей семье говорят другие ребята в школе. Я знаю, что сделать это не так просто, как звучит на самом деле, но попробовать всё же стоит.
— Просто мне нестерпимо больно от всех тех гадостей, которые они говорят.
— Я знаю. Они это делают лишь потому, что сами не знают насколько это больно.
Мама выдавила из себя неуклюжую улыбку и, развернувшись, направилась к двери. Она хотела было потянуться к ручке, но миг застыла.
— Ты можешь быть не согласен с принятым мною решением и, поверь мне, я прекрасно тебя понимаю, но я больше не намерена сидеть сложа руки.
— Ты о чём? — мой голос дрогнул.
— В понедельник я буду в школе, чтобы побеседовать с мистером Троем и найти решение для сложившейся ситуации.
— Нет! — завопил я. — Я сам во всём разберусь.
— Я уже вижу, как ты разобрался.
— Не вздумай приходить в школу! Этим ты сделаешь ещё хуже.
— А я думаю — хуже уже некуда.
Хлопнув дверью, она вышла из комнаты.
* * *
Я выключил будильник задолго до положенного времени. Он мне совершенно не пригодился: за прошедшую ночь мне ни на минуту не удалось сомкнуть глаз.
Это утро ничем не отличалось от предыдущего за исключением одного: я чувствовал себя уставшим; не физически, а морально. Конечно, подумаете вы, любой будет чувствовать себя уставшим и выжатым как лимон после бессонной ночи. Только на меня это не распространяется.
Я устал от постоянных насмешек, глупых шуток и розыгрышей, от каждодневной жестокости мира. Я устал быть сливной ямой для всего того мусора, которым переполнены окружающие.
Это утро ничем не отливалось от предыдущего за исключением того, что я наконец-то нашёл выход для решения этой проблемы.
Пока я чистил зубы и рассматривал свою разбитую губу, напоминавшую вареник, и заплывший глаз, я пришёл к выводу, что у меня больше не было сил, чтобы молчать. Все выходные я провёл в своей комнате, жалея себя и себе подобных, которые боятся подать голос и продолжают терпеть молча. Мама всегда говорила, что силу надо использовать с умом. Но прежде чем обратиться к ней, надо попробовать разрешить конфликт цивилизованно. Жаль только никто не объяснил ей, что в нашем сегодняшнем мире любое твоё слово и гроша ломанного не стоит. А вот отец в своё время был прав, когда пытался вдолбить мне одну старую, как он говорил, но простую истину: на любую силу всегда найдётся другая, более могучая сила. Обидно, что я раньше этого не понимал. Теперь я буду играть по тем правилам, которых придерживался не только Майк и его безмозглые дружки, но и большая часть учеников в школе.
Мы молча сидели за столом. Мама читала утреннею газету и тщательно пережёвывала бекон. Она не смотрела на меня и за всё это время даже не обмолвилась со мной ни единым словом. Но перед тем, как уйти на работу, она неизменно поцеловала меня в лоб и не забыла напомнить о своём предстоящем визите к директору.
Не успела она скрыться за дверью, я, словно сумасшедший, сорвался с места. Так и не притронувшись к завтраку, я оставил тарелку с омлетом и булочку на столе.
Быстрее пули я рванул в её комнату. Первым делом я бросился к громоздкому комоду у противоположной стены. Торопливо открывая ящик за ящиком, я погружал руки в её вещи и в буквальном смысле переворачивал их вверх дном.
Мысль о том, что мама — и это после всех моих уговоров — всё же собиралась наведаться в школу не только сводила меня с ума, но и приводила в неописуемое бешенство. Я не мог её переубедить, как не мог позволить ей выставить меня на посмешище. Это было бы моим бесповоротным концом.
В очередной раз пройдясь внимательным взглядом по её комнате, я решил перенести свои поиски. Торопливыми шагами я направился прямиком в ванную. Мне хватило нескольких минут, чтобы убедиться, что мама надёжно прятала вещи, с помощью которых — попади они мне руки — я наломал бы немало дров.
Я мельком посмотрел на часы; времени у меня оставалось не так уж и много. Желаемого результата я всё ещё не получил. Я потёр нахмуренный лоб; нервное напряжение успело овладеть каждой клеточкой моего тела, которое непроизвольно содрогалось, словно в приступе лихорадки. Руки тряслись, ладони вспотели, рубашка назойливо липла к спине — ещё мгновение и я попал бы в капкан панической атаки.
Закрыв глаза, я глубоко вдохнул, не переставая повторять про себя, словно мантру, один-единственный вопрос: “Ну где же она могла его спрятать?”
Какое-то время я стоял так, а затем резко распахнул глаза. Так, как бывает в тех моментах, когда на ум приходит та самая, необходимая идея. Сбежав вниз по ступенькам, я молнией ворвался на кухню. К счастью моя мама была столь же предсказуема, как и те домохозяйки в сериалах, которые она так любила смотреть в свободное время.
Мои поиски закончились в тот момент, когда на глаза попались две совершенно идентичные керамические банки для хранения сахара. Ни я, ни мама не увлекались сладостями настолько, чтобы нуждаться в таком количестве сахара. Я открыл первую крышку: на донышке одиноко покоилось несколько кубиков рафинада. Занырнув под вторую, моя рука наконец-то его нащупала.
Облегчённо выдохнув, я ощутил, как напряжение на время ослабило свои тиски. Не теряя ни секунды, спешными шагами я направился в прихожую. Словно прощаясь навсегда, я окинул пустой дом неторопливым взглядом и, набросив рюкзак на плечи, пошёл прочь.