13. "Пять ведь сказок"...
Все вы помните пять загадочных и странных сказок, которые перечисляет один из дворских слуг в сказке "Конёк-Горбунок", - те пять сказок, - которые он прочитал в какой-то Чудо-книжке:
"Эх! - один слуга сказал, -
Как севодни я достал
От соседа чудо-книжку!
В ней страниц не так, чтоб слишком,
Да и сказок только пять,
А уж сказки - вам сказать,
Так не можно надивиться;
Надо ж этак умудриться!"
Тут все в голос; "Удружи!
Расскажи, брат, расскажи!"
- "Ну, какую ж вы хотите?
Пять ведь сказок; вот смотрите:
Перва сказка О Бобре,
А вторая О Царе;
Третья ... дай бог память ... точно!
О Боярыне восточной;
Вот в четвёртой: князь Бобыл;
В пятой ... в пятой .. эх, забыл!
В пятой сказке говорится...
Так в уме вот и вертится..."
- "Ну, да брось её!" - "Постой!.."
- "О красотке, что ль, какой?"
- "Точно! В пятой говорится
О прекрасной Царь-девице...".
Обратим ваше внимание на то, что пятью сказками и сам Пушкин, и его друзья и критики называли - "Повести Белкина":
П. А. ПЛЕТНЕВУ .
Около (не позднее) 15 августа 1831 г.
Из Царского Села в Петербург.
Посылаю тебе с Гоголем сказки моего друга Ив. П. Белкина; отдай их в простую цензуру, да и приступим к изданию.
Эпиграфы печатать перед самым началом сказки, а заглавия сказок на особенном листе (ради ширины).
После выхода в свет "Повестей Белкина", один критик (Булгарин?) писал о них в "Московском телеграфе" следующее: "Вот также пять маленьких сказочек , которые напечатал господин А .П ., почитая их занимательными, вероятно, не для детей, а для взрослых"...
То есть, в пушкинское время Повести Белкина чаще называли сказками, чем повестями.
И сказок этих было - пять.
Так же, как и сказок в Чудо-книжке.
И, - мы думаем, - Чудо-книжка эта и есть - "Повести Белкина"!
Итак, перва сказка - О Бобре.
Сказка эта - соответственно, - первая повесть Белкина - "Выстрел".
Что мы выявили в этой повести?
Что герой её - Сильвио - хотя и неординарная личность, но всё же не преодолел ещё своей телесности, - не узнал (не возжаждал знания) Души своей, - не возвысился до неё. Он остался "лесным" человеком, природным, - таким и погиб.
Таким образом, он соответствует Кастору, смертному брату-близнецу бессмертного Поллукса; американский эзотерик Алиса Бейли писала о них:
«Легенда о Касторе и Поллуксе» касается смертной части человека, личности, и его бессмертной части, Эго, или духовной индивидуальности. В личности как таковой нет ничего, что способно пережить смерть. Высшая же часть становится бессмертной в своей индивидуальности силой пятого принципа, вызванного к жизни Насыщающими Богами и соединяющего Монаду с Землей. Таков Поллукс. Кастор же представляет личностного, смертного животного человека, даже не высшего уровня, когда он разделён с божественной Индивидуальностью».
Имя "Кастор" значит - "бобр". (Зевс преследовал Леду - мать близнецов и Елены Прекрасной, - в образе бобра.)
Вот она и первая сказка - "Выстрел" - О Бобре, - о Касторе-Сильвио.
А вторая - О Царе.
Вторая сказка - это "Метель", или, - как было у Пушкина - "Мятель", - где сближены мятеж и метель. Это - сказка о царе России, - настоящем царе России, с которым она (Душа России) обвенчалась в налетевшей в начале 1812 года метели. Царь этот скрыт и не явлен. Он и в повести муж и не муж, (царь и не царь), - и непонятно, как же ему представить свою жену окружающим, как обнародовать их случайный, тайный брак?.. Задача эта будет решена, - мы полагаем, - в "Коньке-Горбунке", поскольку именно в нём "наш рассказ о том, как он [Иван-дурак] сделался царём". В "Метели" же такого рассказа нет, царём Бурмин ещё не сделался, но претензия на царство скрыта в его фамилии, произошедшей, - как мы в конце концов догадались, от бурмистого жемчуга, - крупного, "царского" жемчуга, - который он "отобрал" у "Дракона"-Наполеона (как в Песне о Жемчужине святого Фомы принц отбирает жемчужину у стерегущего её дракона), - поэтому и заслужил Георгия (Победителя дракона) в петлицу.
Третья - ... О Боярыне Восточной.
Третья сказка - это "Гробовщик". В ней, - как мы поняли, - всё зависит от купчихи Трюхиной. Купчиха Трюхина оказалась - самой Венерой, - на наших глазах неуловимо преобразившись из Венеры земной в Венеру небесную. Боярыня Восточная - это - на наш взгляд, - Венера земная, - та, что убивает своей любовью, несёт смерть, тлен. Земной Венерой называли царицу Египта Клеопатру, и сама она - как писал Плутарх - в образе Венеры плыла в золотой триреме навстречу Антонию... (Её описание у Плутарха очень схоже и с последующим описанием Царь-Девицы - Венеры Небесной...).
В чём-то немножко,- как мы уже отмечали относительно купчихи Трюхиной, - краешком, в этой боярыне проглядывает и Наталья Николаевна Гончарова (Пушкина)... Но - возможно, - больше сходства Н.Н. - с Царь-Девицей, - о чём мы скажем в своём месте.
В четвёртой - князь Бобыл.
Четвёртая сказка - "Станционный смотритель". В станционном смотрителе Самсоне Вырине мы сначала разглядели Н.Н. Раевского, а потом - Николая Михайловича Карамзина. (Один образ не отменяет другого. Просто образ Карамзина - ближе к истине, к ядрышку орешка, заложенного Пушкиным).
Что значит "князь Бобыл"? Мы расшифровываем это как: "Князь, который был". А правильнее сказать: "Ибо был первым", поскольку князь - это принц, - "первый", а старинное словечко "бо" чаще всего использовалось как разделительный предлог "ибо".
Князь (лат. princeps, откуда итал. il principe, франц. и англ. prince; сходного значения немец. F;rst, датское fyrste, голл. vorst, швед. furste, восходящие к древневерхненемецкому furisto = англ. the first, «первый»). / Энциклопедия Брокгауза и Ефрона.
Н.М. Карамзин был первым русским писателем, выявившим образ Русской Души, - именно в повести "Наталья, боярская дочь", - которую читают Лиза Муромская (Акулина) и Алексей Берестов в пятой сказке - "Барышня-Крестьянка", соответственно - "Царь-Девице"...
Князь (Русской Литературы), бывший первым - князь Бобыл.
Пушкин шёл - за ним. Ему княжества было мало. Он выходил - в цари. Но - не сразу. В первой из сказок - "О царе Салтане", - так же - на наш взгляд, - имеющей истоком "Барышню-крестьянку", - он ещё согласен на княжество, - на "свой удел".
Ну, а пятая сказка - О Прекрасной Царь-Девице, - это та же "Барышня-крестьянка".
Только здесь она - не барышня и не крестьянка, а - девица не простая, - дочь, вишь, Месяцу родная, да и Солнышко ей брат...
* * *
Пять перечисленных сказок соответствуют пяти Повестям Белкина - как соответствует небесное - земному ("что на небе - то на земле").
Они соответствуют вторым пяти инициалам рассказчиков Повестей Белкина, - Б.В.К.И.Т., - в которых - объединение русского народа - с Космосом, со Вселенной. В этом и Чудо: в книжке заложено чудо, - и чудо это осуществляется - в другой книжке, - в сказке "Конёк-Горбунок".
Помните, пушкинский Самозванец признаётся Марине Мнишек, что он "готовил миру чудо"?
Что это за чудо? Воскресение. Воскресение убиенного царевича.
13.1. Пять сказок. О царе и жертве.
Итак, пять сказок из чудо-книжки соседа одного из дворских слуг – это те же самые «Повести Белкина»!
Дворский слуга – это, - конечно, - сам камер-юнкер А.С. Пушкин, – имеющий с 31 декабря 1833 года придворное звание (сказка написана в 1834 году), - он и рассказывает далее сказку о Царь-Девице. Сосед, - от которого книжка, – это всё тот же Иван Петрович Белкин.
А до обращения к этой книжке повара и служители двора, сидевшие в царской кухне, попивали мёд из жбана да читали Еруслана.
Поскольку они не вычитали в этом «Еруслане» никакой Царь-Девицы*, - то читали они, значит, вовсе не народную сказку о Еруслане Лазаревиче (как комментируют во всех изданиях), а поэму Пушкина «Руслан и Людмила». Это была – первая сказка Пушкина. И это была вещь, благодаря которой Пушкин впервые широко прославился. Единственным недостатком поэмы, – как считал сам автор, - было то, что она была ещё «холодна». То есть, не горел в ней ещё «угль, пылающий огнём»… Поэт ещё не стал в полном смысле Жертвой…
Итак, повторим, - пять сказок «чудо-книжки», о которой говорит один из дворских слуг, - это именно пять сказок, из которых состоит первый законченный прозаический пушкинский цикл «Повести Белкина».
1. «Выстрел» - это сказка О Бобре (о Касторе, смертном близнеце Поллукса); о человеке, не имеющем (не ищущем) контакта со своей душой (каков Сильвио).
2. «Метель» - сказка о Царе; о том, как в смятении и смуте (война 1812 года и восстание декабристов) возникает новый, неведомый, самозванный Царь (Бурмин), с которым тайно и как сквозь сон обручается Душа России (Марья Гавриловна);
3. «Гробовщик», - сказка о Боярыне восточной, - сказка о купчихе Трюхиной, за образом которой стоит сама богиня любви Венера. Венера (как и Амур) – богиня двойственная, - может быть и земной и небесной. Земная – богиня плотской любви, богиня смертных людей, - и эта любовь не сильнее смерти; но есть и другая Венера – небесная, - которая и Психея (Душенька), - это та любовь, которая преодолевает смерть и открывает возможность бессмертия.
4. «Станционный смотритель», - сказка о князе Бобыле.
Это – сказка о том, - кто первым нашёл прекрасную русскую душу, - о том, кто попытался изобразить её в образе боярской дочери Натальи, - русской Царь-Девицы. И - о том, кто, имея на эту «девушку» право отцовства, - потерял её. Ибо, она была «увезена» более гениальным его учеником и последователем – А. С. Пушкиным.
Кроме того, формально (и не только формально) её увезли и бунтари-декабристы. По крайней мере, Душа России непосредственно откликнулась именно им, - полетев за обречёнными каторжниками в Сибирь… А то, что видел Карамзин, - это побег Души России лично от него, - из плоскости его труда она перелетела вдруг на Сенатскую площадь, под копыта Петрова коня, - в объём жизненного пространства… Он не смог этого перемещения пережить.
А от другого отца – убегала реальная дочь, - по первому крепкому снегу, забыв позаботиться о шубе, - ехала к мужу своему и бывшему князю Мария Николаевна Волконская, - дочь генерала Н.Н. Раевского. Он, - Раевский - тоже не смог этого пережить…
Два отца и две дочери слились в этой повести – «Станционный смотритель».
Пушкин был друг декабристов, и – может быть, - был влюблён в Машу Раевскую, - но всё же гораздо больше он был – писатель, поэт.
Поэтому, - прежде всего, - сказка о князе Бобыле – это сказка о Николае Михайловиче Карамзине, - первом князе русской литературы.
5. «О прекрасной Царь-Девице», - сказка о «Барышне-крестьянке».
Замечательно то, что первые четыре сказки только перечислены, как уже знакомые нам, - и перечислены рядом таких неожиданных с первого взгляда героев и образов, что сама эта странность заставляет подозревать в ней «ключ». И – несомненно, - все перечисленные слова-образы - ключи к тайному смыслу каждой из повестей Белкина, - что мы и продемонстрировали, открыв знакомые повести этими странными определениями их, этими «ключами», подойдя к ним с этой стороны.
Но вот пятую сказку автор хочет нам рассказать, - и рассказывает, - как будто ещё не рассказанную. И, действительно, оказывается, - содержание её – не то же, что в повести «Барышня-крестьянка»!..
И снова нам хочется остановиться – хоть на миг, и задуматься – да что же такое эта «Барышня-крестьянка», нерассказанная сказка?! Сказка, в которой никто не умирает, кроме маленького затравленного зайчика; в которой играют в горелки охотник Орион со звёздами – Плеядами; в которой ещё нет царя и царицы?
Может быть, это и не сказка, а только звёздный план сказки? Может быть, это только декорации и герои, а сказка будет рассказана потом, - в «Коньке-Горбунке», - одним из дворских слуг?..
И здесь, – может быть, - надо задуматься о времени рассказанных историй.
«Выстрел», - это прошедшее время. «Метель» - тоже прошедшее время (хотя в конце есть обращённость и в будущее – с большим и туманным знаком вопроса: как объявить, что Бурмин и Марья Гавриловна – муж и жена? «Гробовщик» - ?.. Похоже, это – настоящее время. «Станционный смотритель» - настоящее и прошедшее время; «Барышня-крестьянка» - настоящее и будущее время, и более – будущее... (Здесь есть и прошедшее – локально, - в читаемой Лизой-Акулиной повести Карамзина «Наталья, боярская дочь».) Можно ещё рассмотреть так: какое событие является главным для каждой повести, и когда, в каком времени оно происходит?
В «Выстреле» таких главных события два (если не три): две дуэли Сильвио с графом Б.. Все они – в прошлом, и - возможно - третье событие – гибель Сильвио под Скулянами – так же, - в прошлом.
В «Метели» события зимы 1811-1812 годов – в прошлом, объяснение Маши с Бурминым – в настоящем, будущее – зыбко, неясно.
В «Гробовщике» главное событие происходит во сне Прохорова – умирает купчиха Трюхина, и главное же событие – в том, что на самом деле она не умерла. Весы качаются в настоящем, на одной чаше – Трюхина-мёртвая (сон), на другой – Трюхина-живая (явь). Трюхина воплощает собой Венеру (Любовь) телесную, земную (ей под стать – дородный Амур на воротах конторы). Уже во сне Прохорова в нетронутой тлением, хотя и пожелтевшей Трюхиной, проглядывает для наблюдательного читателя Венера Небесная – Душенька. В конце побеждает явь, и солнце, заливая комнату, освещает раздувающую самовар Аксинью – как воплощённую небесную Венеру…
В «Смотрителе» встреча рассказчика со смотрителем и Дуней, рассказ смотрителя, рассказ жены и сына пивовара о смотрителе и Дуне, - всё в прошлом; но Дуня, лежащая на могиле отца – она как будто остаётся у нас перед глазами в настоящем…
В «Барышне» всё вроде в настоящем, но настоящее узнавание героями друг друга, их свадьба, их совместная жизнь – всё в будущем. И как совместится для Алексея крестьянка Акулина с барышней Лизой – ещё неизвестно. Хотя – скорее всего, всё будет благополучно, поскольку в конце повести герой обрадовался тому, что увидел свою Акулину, а не тому, что Акулина оказалась дворянкой Муромской. Но это у героев – всё благополучно, - это у них оптимистичный водевильный конец-начало. И за их будущее мы как-то спокойны.
Но – к будущему, так же к женитьбе, готовился и сам Пушкин. И он сразу не наделся на благополучие. Не только горести входили в его расчёты, но даже и сама гибель на дуэли!.. Он восходил на свой Крест. Для чего? Можно ли было обойтись без этого? Вероятно, - нет. Без этого – без Креста, - уже обошёлся Николай Михайлович Карамзин. Но – каков результат? Он нашёл исконный русский (московский) язык**, нашёл древнюю историю Москвы, реконструировал (родил заново) её душу; но жертвовать всему этому он не стал – по крайней мере – полностью и до конца. И тогда вместо него (по закону согласованности «а» и «б») вышли на Сенатскую площадь декабристы. Карамзин сказал только «а». Он думал, что Слово – это чернила и бумага, а это оказались – картечь и пушки.
Александр Сергеевич понял ошибку старшего друга и учителя. К тому же, и по темпераменту своему и по уровню своей гениальности, он не мог быть, как сдержанный Карамзин, в стороне от своих книг. Потому что – в отличие от него, - он был Поэтом. Слово поэта – уже суть его дело. И дело поэта не расходится со словом.
* * *
Акулина – Орлица; Орлица – царица. Лиза-Акулина – это Царь-девица (при том, что она ещё и Муромская, - по прозвищу главного русского богатыря Ильи Муромца). Повесть «Барышня-крестьянка» - конечно, сказка о Царь-девице! Но – Лиза ещё не знает, что она –царь-девица, а Алексей не знает, что он –грядущий царь…
Карамзин же так и остался принцем – князем, - не став царём, не претендуя на царство, - поэтому он и не стал Жертвой (или – потому, что не стал Жертвой, он не стал и Царём… Николай Михайлович к такому не готовился; он не думал, что Русская Литература - это так серьёзно. Он только начинал, и он во многом ориентировался на Запад; а там всё же – при всём уважении, - не было принято «для звуков жизни не щадить…». Карамзин так и думал, что история народа принадлежит царю, - не ему, - а царю… Он царём быть не хотел. Он был только слугой царя. Но он служил и Истине, - что противоречило одно другому: царь не хотел Истины, Истина свидетельствовала против царя… За эту самую Истину, - выявленную Карамзиным, - вышли умирать декабристы…
А потом её же – карамзинскую Истину – присвоил Пушкин, и оживил – собой, влил свою кровь в эту восковую куклу…
«Барышня-крестьянка» у нас выходит – в зодиакальном созвездии «Стрелец», но почему это так, нам пока не удалось чётко аргументировать. Прежде всего, конечно, здесь привлекает внимание этимология деревень, в которых живут герои повести: Прилучино и Тугилово: луч – «стрела», туга – «натянутая тетива».
Стрелец в древнем гороскопе изображался как кентавр, а в более современном – как лучник на белом коне; в последнее же время этот знак стали изображать как лук и стрелу – только как знаки, без тела. Это символично, поскольку Стрелец – это знак победы духа над материей. А ведь мы помним, что число «5» - символ этой самой победы? Пятая повесть, - в ней и должна быть окончательно побеждена телесность и окончательно восторжествовать дух.
В Стрельце «ученик определённо перестает отождествлять себя как со своей человеческой личностью и соответствующими процессами, так и с человеческим царством. Его внимание направлено в будущее и сосредотачивается на духовной душе и на пятом царстве природы» (Алиса А. Бейли, «Эзотерическая астрология»).
Стрельцы ориентированы в будущее – и в банальном смысле – своих планов и устремлений на завтрашний день (месяц, год или десятилетие), так и в самом главном смысле – в духовное будущее. /Голубовская.
Потому сказок и пять, что они должны продемонстрировать собой постепенное превращение человека телесного в человека духовного, в богочеловека. Это – пушкинский подвиг Геракла, наградой за который – будет Бессмертие.
С другой стороны, сказок пять, а инициалов к ним – 11. Для того ли их 11, чтобы только обозначить, что это – инициация, или … Или – как мы и подумали – надо считать две пятёрки, между которыми – «П» - «Покой»?
Да, ведь сначала Пушкин «просто» написал эти пять сказок, а потом – в «Коньке-Горбунке» - вновь вернулся к ним, назвав сказки по-другому, дав к каждой из них свой ключ. Таким образом – скорее всего – Пушкин указывает, что сказкам, написанным на земле, соответствуют те же сказки – на небе.
Они ведь даже написаны – по зодиакальным созвездиям, - как мы выяснили, - эти «чудо-сказки» из «чудо-книжки»…
Вся эволюция человека в этой книжке, в которой «страниц не так, чтоб слишком»… Прежде всего, конечно, эволюция самого Пушкина, - от яркого земного индивидуума к небесному богочеловеку.
Когда-то насмешливый критик (Булгарин?) писал в "Московском телеграфе": "Вот также пять маленьких сказочек, которые напечатал господин А . П ., почитая их занимательными, вероятно, не для детей, а для взрослых. Этот Издатель сочинений его, который подписывается буквами А.П., и о котором в объявлении книгопродавца говорят, как о славном нашем поэте, не походят ли они на дитя, закрывшее лицо руками, и думающее, что его не увидят? ... Кажется, Сочинителю хотелось испытать: можно ли увлечь внимание читателя рассказами, в которых не было бы никаких фигурных украшений ни в подробностях рассказа, ни в слоге, и никакого романтизма в содержании... Дарования В. Ирвинга, в наше время, кажется, решили уже этот вопрос. Но знал ли Г-н Белкин, что это верх силы дарования огромного? Эта мнимая простота показывает Геркулеса, без всякого усилия, шутя, ломающего огромные деревья."
В ослеплении глупости и злости критик проговорился до истины, - до сравнения пяти сказок Белкина с подвигами Геркулеса. Да, так оно и есть, - это подвиг Геркулеса. Подвиг, который делает из смертного человека - бессмертного.
*Об этом писал Р. Шаяхметов в своей статье "Чудо-книжка в "Коньке-Горбунке" Ершова" http://sites.utoronto.ca/tsq/38/tsq38_shayakhmetov.pdf
** О найденном Н.М. Карамзиным "московском слове" очень хорошо написано в книге А.Н.Балдина "Протяжение точки. Карамзин и Пушкин."
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/12/25/1000