Дверь распахнулась и свет, хлынувший из дверного проёма, заставил Алексея на секунду зажмуриться.
- Постарел братишка, поизносился,- пронеслось у него в голове, пока он рассматривал слегка обрюзгшее лицо Гордея с равнодушными глазами и лиловыми мешками под ними. Усы и бородка местами неловко топорщились от недавнего прилежания к подушке. Тот, заспанный и затёкший приложил палец к тонким губам:- Домашние спят, идём на кухню.
- Братуха-а-а! Давай обнимемся, сколько не глядели в глаза друг дружке,- Алексей обхватил тёплое и податливое со сна тело брата. Гордей, словно растерявшись, замер, не отвечая взаимностью на объятия, отстранился и глянул с укоризной:- За двадцать лет первый раз приехал в гости и то в командировку. Согласен – далеко, но… ни разу!
- Понимаешь, то денег нет, то дети болеют, то картошку сажать, то копать,- состроил невинное лицо Алексей, идя за братом почти на ощупь по тёмному коридору:
- Так и не выбрался. Да и ты с семьёй почти через год бываешь у нас, хоть проездом, но видимся! Это у вас на северах отпускных хватает пол России объехать и облететь, а на мою материковую зарплату при наличии двух малолетних спиногрызов не очень-то разбежишься. Спроси, где я за двадцать лет побывал кроме дачи-огорода? А нигде!
Гордей склонился над газовой плитой, чиркая электрозажигалкой:- Чай поставлю, замёрз, поди?
- Ваши минус пятьдесят равны нашим минус тридцать, так что я привыкший,- шмыгнул носом Алексей и подумал:- По-детски получилось. Волнуюсь, что ли?
- В наших краях влажность воздуха даже зимой доходит до ста процентов, как в парилке. Спасибо проектировщикам ГЭС, на триста километров ниже города река не замерзает. А здесь воздух сухой и мороз переносится много легче,- Алексей внезапно замолк и застыл в удивлении:- Стол! Наш семейный стол! Сохранился! А-а,- он дурашливо прилёг грудью на столешницу, приник к ней щекой и погладил ладонями:- Сколько его знаю, он всё такой же: золотистый, мощный, с ногами как у слона! Раскладывается ещё, не сломался?
- Чего ему сделается, он нас переживёт,- хмыкнул Гордей, доставая гжелистые чайные пары из буфета под итальянский мрамор.
- Помнишь, собирались за ним по праздникам, рассаживались чинно: дед, бабушка, папа, мама и мы с тобой. Моё место было вот здесь с торца, правда, стол сейчас круглый, давай разложим? И уроки делали за ним, вот здесь с боку нацарапано:- Гордей дурак! И в армию тебя провожали за этим столом и свадьбу справляли…. И поминки по родным, кому не сидеть уже за ним… А, а, а – он, ты и я - одно целое!
- Не вгоняй в тоску, лирик! Садись, чай пей,- Гордей налил пенящуюся жидкость в чашки странным способом, с высоты плеча. – Чтобы воздуху больше растворилось, чай вкуснее,- пояснил он.
Алексей замешкался и вдруг, видимо решившись, выхватил быстрым движением из внутреннего кармана пиджака плоскую бутылку тёмного стекла, отбликовавшую в свете хрустальной люстры огненным сполохом:- Чай потом! Твой любимый напиток из солнечной Армении! Давай за встречу по граммуле, а может и по две.
- Какой давай, ночь на дворе,- погасив в глазах едва вспыхнувшие огоньки, буркнул Гордей.
- Ты что, брат?! Забыл, как мы с тобой за этим столом ночи проводили с винцом и гитарами, когда домой на каникулы приезжали?! Какие концерты выдавали, я на ритме, ты солягу гнул! У папы слёзы в глазах стояли, когда его любимую песню «Говорил мне отец» исполняли. Ни родители не роптали, ни соседи. Только твоя жена спросонья тебя за волосы таскала. У неё слуха, видимо, нет, а спать хотелось. Ха-ха,- Алексей засмеялся, достал с антресоли пыльную гитару, проведя пальцем по струнам, поморщился:- Не настроена... Стало быть, не играешь. Давно?
- Быльём поросло. И не пью я больше, сегодня седьмую зарубку сделал,- Гордей указал на ножку стола.
Алексей виновато заморгал:- Не настаиваю. Я с твоего разрешения стопочку приму, что-то организм потряхивает. Опустив глаза, словно стыдясь за себя, он выпил коньяк одним глотком и закусил выловленным из чая ломтиком лимона:- Забыл тост сказать: за любимого старшего брата, если бы я рос без твоего чуткого руководства, не знаю, что бы из меня получилось.
Гордей взглядом неделю голодавшей собаки проводил стопку, сглотнул слюну и со злой обидой заговорил:- Да, я болен. Здесь пристрастился. За двадцать лет полярной ночи, не оговорился, полярный день ещё хуже, можно не только спиться, но и рехнуться. Выбора нет, либо вкалывай сутками, либо пей. Пойдёшь в гости – наливают, к тебе гости – сам наливаешь. Потом и один стал попивать. Вот ты про стол речь завёл и я про него, сколько выпито за ним… Сажусь за него, а рука сама в шкафчик ныряет за графинчиком и лафитничком. Ненавижу его… и себя! А-а, налей на пару пальцев, ничего, поди, с пятидесяти грамм не станется, всё-таки праздник, брат к брату приехал!
- Может не стоит? – заикнулся, было, Алексей - не привык перечить брату:- Если бросил, надо держаться. Зря я приехал. Вот, тебе помешал…
Гордей с плохо скрываемой неприязнью глянул на брата:- Ты всегда мне мешал. И когда брал мои игрушки, и когда родители заставляли тебя маленького за собой таскать, и когда они же подселили тебя - первокурсника в одну комнату с нами молодожёнами-студентами, и когда после института пришлось тебя пустить на постой в квартиру… Ты не оставлял меня никогда. Впрочем, вру, у нас разница в возрасте – пять лет. Так вот, эти пять лет ты мне не мешал. Тебя просто не было.
Алексей сидел с пунцовым лицом:- Как же так брат?! Ты никогда мне этого не говорил и я не представлял, что доставил тебе столько неудобств.
- Ты хорошо исполнял роль младшего… братца, а я старшего. После, сам знаешь, подвернулось место здесь, и я сбежал. Туда, где двадцать лет зима и ночь, где вместо кофе с утра – неразведённый спирт. Сбежал от тебя. И вот, мы сидим здесь вдвоём, за семейным столом, тебе хорошо?- недобро усмехнулся Гордей.
- Я не знаю, что сказать, мне надо подумать,- Алексей обхватил голову руками.
- Ничего не говори. Сейчас я уложу тебя спать, извини, без колыбельной. А завтра достану контейнер, мы погрузим стол и отправим его к тебе домой. Дарю!
- Как же так, братишка, ты отказываешься от семейной реликвии, от права старшего брата?- всполошился Алексей:- Ведь эти вещи, которые окружали нас с детства, они… срослись с нашими душами и душами родных, которых уже нет, это же целая… грибница взаимоотношений, а ты вот так, сам в лукошко, как опёнок какой-нибудь…
- Вот и оставайся со своей грибницей всепроникающей,- Гордей плеснул в чашку коньяку и рывком выпил, только плохо выбритый кадык дернулся туда-сюда:- Уезжаю скоро отсюда, дети взрослые, знаться не хотят – папа выпивает. С женой развелись. Просился к старшей дочке временно на квартиру, ту, которую ей оставил, не пустила. С бывшей женой и младшей дочерью ужиться в одной хате не получается. Вот, нос сломали месяц назад,- Гордей указал на заметную горбинку. - Может, ты пустишь? – дурашливо хохотнул он.
Алексей промолчал, как всегда, когда его заставали врасплох. Он смотрел на Гордея, а перед глазами маячила чашка расписанная гжелью, наполненная с верхом переспевшими, терпкими на вкус, плодами черёмухи, собранными братом специально для него, четырехлетнего карапуза, которого выпустили из больницы после двухнедельного заточения в боксе инфекционного отделения.
Утром братья погрузили и отправили в город контейнер со столом. Следом улетел и Алексей.
Спустя неделю, в дверь квартиры Алексея позвонили. Он открыл и обомлел, на пороге стоял Гордей. В серой тройке, пахнущий вкусным парфюмом он виновато улыбнулся в стриженые усы:- Привет! Пустишь на пять минут? Забежал перед отлётом попрощаться. Улетаю сегодня, далеко. К женщине, которую встретил и полюбил ещё двадцать лет назад. Навсегда.
Он прошёл, не дождавшись приглашения в гостиную, сел за раздвинутый стол: с золотистой столешницей и ногами, как у слона. Погладил рукой зарубки, будто просил прощения за причинённую муку:- Грибница говоришь, а ведь верно! С мясом отрывается!
- Прощай брат,- донеслось уже из-за закрывающейся двери.
Спустя полгода его не стало. В складчину поставили памятник - Гордей в чёрном мраморе, казалось, наигрывал на гитаре до боли знакомый мотив «Говорил мне отец» - любимую песню нашего папы.
Декабрь 2016 г.