в доме Ируунов
Тау Бесогон
Цок-цок-цок – в ставню.
Он сдурел, в день отъезда меня дергать?.. Я накрыл голову подушкой.
Цок-цок-цок.
Иди в пень. Хватит с меня и созерцаний, и колотушек. Всё. Баста.
Цок-цок-цок.
Да обстучись! Буду дрыхнуть до полудня. Поеду в Адранту. Поплыву с Лаао. Или утоплюсь нахрен. Заколебали. Не могу больше…
Я накрылся второй подушкой и покемарил-таки еще маленько. Пару раз кто-то приходил, дергал дверь, скребся, но у меня даже ругаться сил не было.
А потом вдруг как подбросило: скорей!
Я впрыгнул в одежду, скалится с лестницы, вылетел во двор… И заозирался потерянно.
Позади скрипнул ставень, ворчливый голос окликнул:
- Куды?..
Посадили бы уж сразу в колодки, чего мелочиться?..
Конвоир мой, позевывая, выбрел на крыльцо. Изрек примирительно:
- Эта… с праздничком тебя!
Откровение, ну да. «Открой сердце первому, кого встретишь поутру». Что ж, соблюдем.
- Спроси, что пожелаешь, и получишь ответ прямой и правдивый, – произнес я положенную формулу.
Здоровяк усмехнулся, почесал пузо, поскреб в бороде и неожиданно выдал:
- Ты вот ученый, книжки всякие читаешь. А скажи: есть на свете такое место, где ни богатых, ни бедных, всяк живет, как пожелает, и все счастливы?
- Есть, – брякнул я, не задумываясь. – На другом краю земли, за высокими горами, что стоят сплошным щитом. Там ни князьев, ни рабов, а в правители выбирают самых мудрых и добрых. Там зазорно не то что убить – даже ударить, даже словом обидеть. Там верят, что всякое зло, даже малое, отравляет мир наш и разрушает высшую гармонию. Там все дружны. Там работают в радость. Там так ценят красоту, что превращают города свои в прекрасные цветущие сады…
- Эка! – здоровяк крякнул, разумея: ага, Бесогон в своем репертуаре.
- Только обычным людям туда ходу нет… – сказал я.
- Чего ж так?
- В нас слишком много злобы. Мы отравим их чистенький мирок…
- Э! – махнул рукой он.
Я побрел по аллее, пиная валявшуюся кругом падалицу – от ее приторно-прелого душка аж воротило. Потом резко развернулся обратно.
- К себе пойду. Тошно. Не хочу никого видеть.
- Давай, – согласился мой конвоир.
***
На галерейке я внезапно натолкнулся на батю, выходящего из спальни.
- Караулишь ужо? – хмыкнул он.
- Нет.
Действительно, и в уме не держал. Это в детстве я тебя караулил, и даже раз подловил… Но сдрейфил.
- Спрашивай, что хотишь, и получишь ответ прямой и правдивый.
Причуды судьбы, чтоб ее…
Батя зевал, позыркивал с галерейки вниз, где уже накрывали столы, барабанил нетерпеливо когтями. Перила скрипели под его мощными лапищами.
Я рассеянно смотрел на свои руки. Широченные, с отставленным, словно выбитым из сустава большим пальцем и загнутыми когтями. Из тех, что скорее под лопату, чем под перо. Однажды дядька, желая помирить, сложил наши ладони палец к пальцу – и получилось, будто они от одного человека: правая и левая…
А еще можно посмотреться в зеркало, сравнить родинки, призвать в судьи кого угодно из родни и знакомых…
- Ты веришь, что я твой родной сын? – выдавил я напрочь севшим вдруг голосом.
Батя крякнул, стушевался и стал плести совсем не то, нарушая неписаный закон Дня Откровения.
- Не боись, паря! Я тебе долю-то прилично отделил. Да в духовной еще столько отписал, что могёшь всю жизнь только кутить, и то еще останется! И тебе, значит, отписал, и Эру, и девчонкам Китувым. Да хитро еще так составил, чтоб…
Я с силой зажмурился.
Откупается. Как всегда.
- Батя, сегодня святой день. Я задал вопрос. Ответь: веришь ли, что я тебе родной сын?
Он помолчал, хмурясь. Потом развел руками:
- Не знаю я.
Даже покруче, чем просто «нет». То есть, хоть доказательства налицо, но вот душа к тебе, паскуде, не лежит. Не лежит и все тут.
- Ясно, – сказал я. – С праздником, отец.
- Тауо-Рийя! – рокотнуло вслед.
Я не стал оборачиваться.
***
Уполз к себе, снова заперся, заходил от стены к стене.
Если так суждено, значит, должно получиться. Само собой. Просто потому, что суждено…
Я распахнул окно и, не глядя, швырнул вниз мешок с вещами. Хрустнули кусты. Тишина. Я бросил следом бердыш, обулся и спустился вниз. Спокойно прошел мимо слуг – им не до меня: скоро начнут собираться гости.
Через двор, кругом. Спина вспотела, ожидая окрика – но его так и не последовало. Я забрал из-под окна поклажу и рванул вглубь сада, напрямик, подальше.
Если так суждено, все получится…
- Большой Лягух! – пискнуло из куста жаровника.
Я встал, как вкопанный. Тихо. Не дергайся. Ничего страшного.
Раздвинул ветки и заглянул в ароматно-душный мрак:
- Привет. О, да у вас тут знатное логово!
Куколки, камушки, дохлые бабочки, черствые корки, даже кувшин с отбитой ручкой. Малышки-кузины в засаде.
- Ты! Враль! – сразу уличила старшая, Аалю.
- Обещал, что на Гривку сводишь, – пояснила Ииту. – И прыгунков половить. Теперь не сводишь ведь?
- Наверное, нет, – я скроил печальную рожицу. – Извини, Лягушанча.
- Уе-едешь… На корабле-е… У тебя там будут приключе-ения. А нас никуда не берут! – малявка надулась.
- Вам сестер замуж выдавать, – промямлил я. – Кто ж будет в них на свадьбе зерном и изюмом кидаться?
- Ой, а зачем тебе сумка? – оживилась она. – За тобой же только вечером приедут. Убегаешь, да? Ух ты!
Я медленно выдохнул.
- Ага. Так интересней.
- Ну и проваливай! – буркнула Аалю и ткнула сестру кулачком.
Но та все равно уже разулыбалась и поведала доверительно:
- А мы с щеночками будем играть.
- Ч-что? – я переглотнул. – Во что вы играете?
- Папа сказал, на Представленье позовут всех-всех, и Псарей тоже. Значит, будут щенки. Вот так.
- А-а…
Я стиснул зубы. Нет. Даже не думай.
- Ты беги давай. А то скоро Эру придет нас ругать, что мы одеваться не идем.
- Ага…
Я чмокнул кузин в макушки, выломился из кустов и помчался.
Если так суждено, то…
Вот и забор. Он у нас знатный: каменный, в полтора моих роста, да еще железяки сверху натыканы. Подальше, к соседям, дощатый, но тоже радости мало: там – гвозди…
- Ахха! Наконец-то!
С дерева на дерево перемахнуло нечто большое, крутнулось на ветке и ловко вспрыгнуло на каменную стенку.
- Чего ждешь? Лезь!
- У меня… с высотой проблемы. Боюсь высоты.
Дикарка не засмеялась. Скомандовала сухо:
- Мешок давай. Теперь топор. Теперь лезь, Кошка поможет.
Я утвердил ногу на выступающем камне, закрыл глаза и вцепился когтями, подтягиваясь. За шиворот дернуло, потащило – и вот я уже лежу на стенке пузом. Переворачиваюсь, спускаю ноги, сползаю медленно, обдирая живот и ладони. Дикаркина рука еще придерживает, потом отпускает – и я падаю.
Открываю глаза, потираю ушибленный зад. Рядом бухается мешок. Следом сигает Кошка – с моим бердышом в руке.
- Цел? Хорошо. Пошли теперь!
- А железяки?.. Там же шипы были… железные…
- Спилены, – дикарка вздернула меня на ноги и принялась отряхивать, как маленького. – Ночью приходил, залез, пилой пилил долго, потом наждаком еще. Потом ушел.
- К-кто?
- Человек из Земель-между-двумя-реками, – бросила она уже на ходу.
- Веруанец?!? Но зачем?..
- Чтобы перелезть легче, зачем же еще? – она обернулась, фыркнула: – Кхадас! Мешок-то возьми!
И нырнула в ближайший проулок. Догонять пришлось бегом.
продолжение: http://www.proza.ru/2016/12/14/1546