Закрытая зона, контролируемая ИЦББ. «Мёртвый город». Сэрош и Миррор.
По изумрудной синеве листвы берёз
Катился ливень первых дней июля,
А в лужах серебрившихся тонули
Кораблики босых ребячьих грёз.
Ночь прошла спокойно. После утреннего туалета беглецы сели завтракать. Сегодня подавали какао и галеты с джемом.
Тихий, почти неслышный звук насторожил девочку, и она, сжав свободную правую ладошку в кулачок, подняла её. Профессор, что-то тихо говоривший ей, мгновенно умолк, напряжённо вслушиваясь, ища свободной рукой парализатор и внимательно следя за открытым тёмным дверным проёмом, ведущим от входного подъезда в облюбованную ими полуподвальную комнату. Через несколько секунд от входа, заваленного мусором, донеслось осторожное:
- Профессор, не пугайтесь! Это я! Эфраим!
Старик наконец нащупал ребристую ручку парализатора, нервничая и чертыхаясь, приподнял рукав, оголив запястье с браслетом. Лишь со второй попытки открыл горевшую красным светом крышку пульта дистанционного управления минами и, удерживая над ней палец, громко спросил:
- Ты один?
- Да!
- Взрослые знают, что ты к нам пошёл? – задавая вопрос, профессор попытался встать.
- Да.
Миррор, ухватившись за складку рукава комбеза, удержала уже подымающегося старика, шепнув:
- Он один, дедушка, не беспокойся! Я абсолютно уверена! - для большей убедительности несколько раз кивнула головой, состроив при этом донельзя серьёзную мордашку.
- Ты чего–то хотел, Эфраим?
- Да! Я принёс Вам шоколад и игрушку!
- Нам?! - хмыкнул профессор. – Ну, тогда заходи. Только будь очень осторожен. Я там натянул верёвки и насыпал острых предметов.
Через минуту в проёме двери наконец появился подросток лет десяти-одиннадцати. Очень худой, угловатый, отчего его голова, покрытая чёрной немытой шевелюрой, выглядела несоразмерно большой. Из под волос, мокрыми прядями липшими ко лбу, на беглецов смотрели выразительные, умные голубые глаза, светившиеся сейчас счастьем и застенчивостью, из-за чего казалось, что они самостоятельно парят над тонким крючковатым носом.
-Давно не виделись! Проходи, - улыбнувшись, старик жестом указал Эфраиму на спальник, предлагая присесть рядом с девочкой. Затем тихо и обречённо вздохнув, полез в рюкзак за пластиковым стаканчиком для нежданного гостя. – Кстати, чем займёмся после завтрака?- спросил профессор у невольно пополнившейся с утра компании.
Дети ничего не предлагали, настороженно ожидая профессорского решения.
-Тогда, сначала арифметика. Потом «Стар инглиш», и последнее - «Первая медицинская помощь». А потом…
- А потом, дедушка, ты расскажешь нам продолжение истории про жадину Копасова!
- Договорились. Только у меня есть одно условие. Сначала мы все вместе пообедаем, а затем ты, как моя лучшая ученица, расскажешь Эфраиму начало нашей истории со всеми подробностями. Согласны?
-Да! - энергично ответил профессору смешанный хор.
Ребята занимались с удовольствием и азартом, свойственным неизбалованным детям. «Мальчишка очень умный и сообразительный! Видимо, кто-то из общины с ним тоже занимается». Но особенно радовало доктора Сэроша то, что девочка старалась ни в чём не уступать своему «однокласснику». Они постоянно соревновались друг с другом. Время занятий пролетело незаметно, доставив немало счастливых и весёлых минут обоим учащимся.
Все вместе сделали гимнастику, затем пообедали. Крошечная плитка шоколада, признанная профессором годной к употреблению, общим голосованием была передана светящейся от счастья девочке. Откусывая шоколад маленькими кусочками и явно стараясь растянуть удовольствие, примерная ученица, увлечённо пересказывала начало истории. Профессору показалось, что Миррор пересказывает историю слово в слово, стараясь даже повторить интонации рассказчика. «У неё феноменальная память», - не без удовольствия отметил про себя старик.
Когда она закончила, Эфраим обратился к профессору с неожиданным, но вполне логичным вопросом:
- Скажите, а у старого гнома Копасова были конкуренты?
- Естественно! В гильдиях у гномов мастера не переводятся. Гномы ведь живут гораздо дольше людей. Двести-двести пятьдесят лет. Своё совершеннолетие, они празднуют, когда им исполняется ровно пятьдесят. Первые пятьдесят лет своей жизни они учатся. Мастера, представляющие различные гильдии, очень внимательно следят за ними. В двадцать пять, по результатам экзаменов, назначают каждому молодому гному специализацию, определяя в ученики к кузнецам, ювелирам, шахтёрам, чертёжникам-конструкторам и воинам.
- А может гном сразу несколькими профессиями овладеть? - заинтересованно спросил Эфраим.
- Может! Даже не смотря на то, что каждого специалиста у себя гномы готовят с великим тщанием. Очень сложно добиться, чтобы ученику-гному назначили второго учителя. Гномы - довольно скрытный народ. Свои секреты они очень берегут, надёжно храня их за толстой кованой сталью, снабжённой хитрыми ловушками и механизмами. Но один раз в тысячелетие рождается гном, способный овладеть всеми профессиями.
- И тогда он становится королём?! - одновременно воскликнули дети.
- Увы, ребята. Тогда гильдии гномов, объединившись, изгоняют его.
- Почему?!
- Слишком умных и тех, кто часто и дерзко нарушает законы и традиции мира гномов, они изгоняют.
- Получается: мастер Копасов - один из тех, кого выгнали, потому что он оказался самым умным и овладел всеми профессиями?!
- Верно!
Доктор Сэрош видел, как дети молча и тяжело переживали внезапно открывшуюся правду.
- Есть ещё вопросы?
- Нет! – нестройным двухголосьем откликнулись ребята.
- Тогда вперёд, к приключениям…
Гринтаун. Лавка старого гнома Копасова. Утро.
Свет солнца, затопив собой восток,
Даря земле тепло прикосновенья,
Ступил на землю, словно сам Пророк,
В мир принеся чудесные мгновенья!
Время от рассвета и до завтрака обычно было самым спокойным. Нечастыми гостями, которые могли заглянуть «на огонёк», были караванщики, охотники всех мастей и немногочисленные путешественники. В общем, все те, у кого была нужда с первыми лучами солнца отправиться в путь.
Старый гном никогда не сидел без дела. Рачительному хозяину, обожающему святое безделье, всегда есть чем заняться: составить список заказов для вольных охотников, городских гильдий и ярла; пересчитать товарные остатки; записать в амбарную книгу пришедшие ночью в голову мысли; количество эля, выпитого давеча покупателями или то, что надысь приснилось. Если же вдруг кто-то из зашедших в лавку гнома приносил какой-то редкий рецепт или чертёж, отсутствовавшие в специальной книге, доступной только гномам (особенно это касалось зелий, доспехов, оружия или механизмов). Такой день Копасовым отмечался особо. Мастер не ложился спать до тех пор, пока копия редкого документа, скопированная с особой скрупулёзностью, не оказывалась на страницах знаменитой на всё Средиземье "Книги рецептов гномов-демиургов". Оригинал, с которого делалась копия, ждала, как правило, судьба незавидная. Сожжение. Кланы и гильдии гномов из различных мест ревностно следили за оборотом рецептов на рынке, выкупая редкие и уж тем более уникальные, отчаянно торгуясь, но не скупясь. Обладание таким рецептом сулило немалую выгоду владельцу. Иной раз руководство гильдий пускалось «во все тяжкие», перекупая не рецепт, а гнома. Случаи такие были весьма редки и требовали особого разбирательства. По всему Средиземью тогда, скакали гонцы, призывая избранных представителей подгорного народа на Большой Совет старейшин. Что и как они там решали, никто, кроме гномов, естественно, не знал. «Сор из семейной избы» они предпочитали не выносить. Копасов же, ставший изгнанником, жил среди людей и потому имел более широкие возможности для манёвра. Ему разрешение "сверху" на изучение и копирование рецептов в собственную книгу, в отличие от гномов, состоящих в кланах и гильдиях, не требовалось. Несмотря на свой особый статус и негативное отношение со стороны подгорного короля и приближённой к нему знати, для большинства мастеров-гномов старый мастер оставался серьёзным авторитетом. Нередко старейшины, естественно негласно, обходя Совет, просили его быть третейским судьёй во «внутрисемейных» спорах.
Копасов с удовольствием оглядел собственные владения и удовлетворённо хмыкнул. Лавка, несмотря на наличие в ней большого количества стоек с оружием, манекенов экипированных в доспехи, шкафов с книгами и чертежами, стеклянных витрин с аккуратно выложенными в них магическими кольцами, браслетами, серьгами, была всегда идеально чистой. Куда девались грязь и пыль, ежедневно приносимые в помещение посетителями, не знал никто, кроме, разумеется, владельца. Кабатчики и лавочники города без устали, снова и снова предлагали старому гному любые деньги и товары в обмен на секрет чистоты, а он лишь отшучивался да загадочно улыбался в густые усы и бороду, с лукавым прищуром глядя на просителей своими искристыми, небесно-синими глазами.
Служкой в его знаменитой лавке был, как ни странно, (нет, не угадали) не гном! Служкой в лавке у старого гнома был гоблин. Самый настоящий. Из мелкой породы. Копасов и сам-то был невелик ростом по сравнению с человеком, конечно. Он с возрастом всё больше вширь раздавался. Так вот гоблин едва доставал ему до пояса, однако был невероятно проворен и силён. Объяснялись между собой хозяин лавки и служка в основном жестами, часто совсем не заметными для постороннего посетителя, что, естественно, рождало сплетни и пересуды. Ни с кем из посетителей гоблин никогда не разговаривал и ничьих приказов, кроме хозяйских, не исполнял. Родственники, покупатели, старые товарищи по гильдии втихаря над старым гномом подшучивали: кто-то с иронией, иные, бывало, и злословили. Однако все рано или поздно шли к старику Копасову, кто за советом, кто за помощью, ну и прибарахлиться, конечно. В этом вопросе, не каждый крупный столичный магазин мог предложить ассортимент, равный Копасовскому.
Прошло уже много времени с тех пор, как в лавке поселился странный помощник. Уй. Так называл его сам старый мастер. В общем, как бы там ни было, но подробности его прошлой жизни и внезапное появление в знаменитой лавке лишь увеличивают и без того бессчётное количество тайн, окружающих знаменитого на весь Север повелителя кузнечного молота.
Утренние солнечные лучи, катающие на своих тонких прозрачных спинах стайки парящих пылинок, безжалостно перерезала тень появившегося в дверном проёме лавки посетителя. Лица за полумаской Копасов не видел, но походку и необычной формы скрещенные ручки клинков, торчащие из-за спины вошедшего, не узнать было просто невозможно.
Физиономия прожжённого торговца просияла счастливой улыбкой, собрав в уголках его отдающих глубокой морской синью глаз сеть лукавых морщинок.
- Наконец-то! Мы заждались! Здравствуй, дочка!
Гостья, на ходу сняв полумаску и скинув капюшон, перегнулась через стол, и крепко обняла старика, поцеловав его.
- Ещё скажи, все глаза просмотрели! Старый мошенник!
Гном, обхватив своими огромными ручищами плечи девушки, обтянутые лёгким, кожаным доспехом, никак не хотел выпускать ее.
- Сколько мы тебя уже не видели?! Пять лет?!
- Примерно так!
- Пять лет назад ты сбежала от нас в военную академию Тёмных эльфов! Даже они перед твоим упрямством не смогли устоять, - с оттенком лёгкой грусти вздохнул гном.
- Семь лет назад ты сменял меня у зашедших в город караванщиков, положив на весы против замарашки, одетой в лохмотья, старый осадный щит и убитый железный нагрудник. Это была неудачная сделка! Похоже, ты уже тогда начал терять хватку!
- Я так хотел, чтобы ты стала помощницей в магазине или выучилась сначала на служительницу храма, потом на ворожею… А ты?! Ты вместо этого таскала мечи, луки и кинжалы из стоек. Тайком снимала с манекенов доспехи!
- А ты, старый плут?! Запирал меня на ночь в мансарде на втором этаже, отнимая всё железо, которое я безуспешно пыталась прятать, чтобы хоть немного потренироваться! Заставлял меня каждый день разносить по городу выполненные или доставленные торговыми караванами заказы и подсовывал мне глупые магические свитки и книги, обучающие целительскому искусству. Узурпатор!
- Это ещё что за зверь!? Кстати, ты к нам надолго красавица?
- Пока не знаю. Осмотреться надо. А у тебя что-то для меня есть?!
- Возможно! - пряча хитрую улыбку в усы, проговорил мастер.
- Сколько?
- Пятьдесят золотом! Только потому, что ты член семьи!
-Ну-ка, избушка, повернись ко мне задом! Я хоть посмотрю, как там у тебя всё треснет, когда ты с меня деньги возьмёшь. Сквалыга! Может так отдашь?
- Не могу! – сурово сдвинув брови, обиженно проворчал гном. – Ты же знаешь! Завтра придёт кто-нибудь из моих многочисленных родственников, лодырей и пьяниц, и скажет: «чужому» человеку за так отдал, а своим кукиш без масла предлагаешь?! Они вон, как мухи крутятся и крутятся вокруг лавки! Чуть отвлекись, мигом по миру пустят! Уж мне ли всех этих подгорных бездарей и скряг не знать?! Я их всех насквозь вижу! Так что извини, свет очей моих, - сорок пять золотых!
- Да. С такими родственниками, как у тебя, и врагов не нужно!
-Только ты меня, моя красавица, понимаешь! Знаешь…
Из-за плотных штор, скрывающих дверь подсобки, воровато высунулась корявая, горбоносая мордочка гоблина. Увлеченные торгом, собеседники даже не заметили, как он, сторожась, проскользнул сбоку от стола под открывающейся частью массивной столешницы и замер, не сводя глаз с пришедшей посетительницы. Одетый в жёлтые мешковатые штаны и какую-то нелепую зелёную курточку с немыслимым количеством карманов, маленький работник выглядел по-детски трогательно.
Гостья, наконец, заметив его, повернулась и радостно воскликнула: «Малыш Уй!» Гоблин неловко, как-то по-крабьи, очень напоминая робкое, но отчаянно нуждающееся в помощи животное, начал приближаться к девушке, не сводя с неё своих больших янтарных глаз с чёрными вертикальными зрачками. Когда служка наконец приблизился достаточно близко, гостья молниеносно, словно охотящийся большой хищник, схватила его и, поцеловав в лоб, уложила на руку, прижав к груди, словно кота. Нежно почёсывая коротко стриженную шерсть на его лбу, она что-то тихо, с улыбкой шептала в его смешно дёргающееся островерхое ухо, заканчивающееся кисточкой, и не забывала при этом издевательски поглядывать в сторону тихо булькающего, словно кипящий самовар, негодующего гнома. Зеленоватый цвет лица гоблина, млеющего от счастья, постепенно менялся на пунцовый.
Переполненного противоречивыми чувствами Гнома рвануло так, что он аж непроизвольно и громко крякнул. Уй мгновенно ещё теснее прижался к ликующей девушке, а затем, словно пойманный с поличным на месте преступления кот, вырвался, приземлившись на все четыре когтистые лапы, стрелой исчез в подсобке.
- Даже шторы не шелохнулись! - восторженно проговорил потрясённый гном. – Ты мне его испортишь, поганка! Вот что ты ему сейчас нашёптывала в ухо, ехидно так улыбаясь?! А?!
Гостья нарочито стыдливо потупила глаза, вычерчивая пальцем загадочные символы на побитой, словно старый боевой нагрудник, дубовой столешнице. Потом тихо произнесла:
- Я ему сказала, что ты самый красивый!
Старый мастер шумно втянул массивным носом воздух, нагнулся, деланно по-старчески закряхтев, и достал откуда-то снизу небольшой дневник в потёртом коричневом кожаном переплёте. Аккуратно положил перед собой, плотно прижимая дневник своей тяжёлой клешнёй к столешнице и делая над собой неимоверное усилие.
Глядя прямо в честные глаза гнома, буквально выстрадавшего сейчас тяжёлое решение, потенциальная покупательница мягким движением руки потянулась к дневнику.
- Двадцать золотом! - делая над собой неимоверное усилие, проскрипел гном.
- Ты не исправим! – с теплотой в голосе проговорила она, отстёгивая с пояса тяжёлый кожаный кошель.
***
- Профессор, а как же гоблин? Вроде, гномы с гоблинами воюют? Почему он гоблина в помощники взял?- поинтересовался Эфраим.
- Хороший вопрос, мой мальчик. Возможно, старый гном сделал это ещё и потому, что очень хотел позлить своих надменных сородичей. Если больше вопросов нет, я продолжу?
Дети молча, не скрывая нетерпения, кивнули.
Гринтаун. Тайнэ, «Ваяющая мечами». Утро.
Я спрячусь в городе,
Где тысяча надежд
Не убоится стылого ненастья.
Я спрячусь в городе,
Куда заглянет счастье,
Закрыв ворота пред толпой невежд.
Выйдя из лавки гнома на центральную улицу, девушка сразу окунулась в городскую суету. Чертыхнулась, вспомнив, что опять забыла спросить у старика, каким заклинанием зачарован проём его двери, открытой от рассвета до заката. На улице дым коромыслом, а у него в лавке тихо. Всегда пахнет маслом, воском, железом, пергаментами и кожей. Вспомнив, что гном просил её зайти в лавку сегодня после заката, решила не возвращаться, энергично влилась в толпу, двигавшуюся по широкой центральной улице города. В утреннее время основной людской поток устремлялся от главных городских ворот к рынку и расположенным вокруг него магазинам, тавернам и лавкам. Забористые ругательства покупателей и торговцев, толкотня, запах лошадиного пота, навоза и пыль, поднятая колёсами телег и лошадиными копытами, десятками обутых и голых ног, новоиспечённую обладательницу дневника совершенно не смущали. На высоком, ярко освещённом солнцем подоконнике, стоящего через улицу торгового лабаза, развалившись, открыв солнцу свои лохматые грудь и брюшко, совершенно безмятежно спал большой полосатый кот.
- Вот шельма! Как ему это удаётся?! - с лёгкой завистью подумала Тайнэ (так звали нашу героиню). Ей не терпелось хорошенько изучить покупку. Нужно было быстро решить, куда пойти. Вынырнув из уличного потока, она спиной прижалась к ещё не нагретой солнцем стене ближайшего дома, размышляя и пропуская перед собой движущийся людской водоворот. В городе было две приличных таверны. В той, что у рынка, кухня была превосходная, но там почти всегда шумно и многолюдно. Спокойно не почитаешь. Во второй, которую держал старый вояка, одноногий Хэм, кухня была немного хуже. Её двухэтажное здание, прячущееся среди фруктовых деревьев, несколько отстояло от шумных центральных улиц, поэтому там почти всегда было тихо. Публика останавливалась степенная. Там же, на втором этаже, можно было снять комнату для ночлега. Ещё был вертеп большой мамаши Жюс. Туда стоило идти только в случае, если ищешь неприятности или если хочется послушать последние сплетни и слухи. Там же можно было наняться, если вы, конечно, не особо разборчивы, на грязную работёнку. Люди ярла, естественно, присматривали за этой крысиной норой, но, как водится, и половины того, что там происходило, не знали.
«К Хэму», - наконец решила она. Ловко перепрыгнув через бочку с дождевой водой, стоящую у стены, нырнула в проулок. Легко поднялась по потрескавшимся ступеням мраморной лестницы, гладко отполированным тысячами подошв и босых ног. Проходя мимо храма богов Средиземья, полюбовалась на невысокий мэллорн, посаженный в день основания города и неожиданно для всех прижившийся. Он цвёл весной и осенью большими, дивно благоухающими бледно-розовыми цветами. После шумной и пыльной центральной улицы рядом с этим чудом, подаренным городу эльфами, захотелось остановиться и присесть на траву, усыпанную тонким ковром опавших лепестков, похожих на чистый, прохладный снег, едва подкрашенный мягкими закатными тонами. А ещё хотелось напиться студёной кристально-чистой водой из родника, бьющего из-под корней дерева и сбегающего по аккуратному каменному желобку в каскадную чашу из голубого нефрита. Непреодолимо влекло послушать под аккомпанемент журчащей воды пение птиц, негромко и мелодично перекликающихся между собой в густой листве цветущего по осени волшебного дерева. Тайнэ немного постояла, закрыв глаза и вдыхая тонкий аромат цветов. Пряча неведомо от кого счастливую улыбку, двинулась дальше. Проскочив ещё одну тенистую, уютную улочку, идущую перпендикулярно центральной, тесным проходом между соседствующими плетнями небольших приусадебных огородов, вышла к длинному двухэтажному дому. Красовавшаяся на нём выцветшая вывеска сообщала путникам, что перед ними «Харчевня и постоялый двор Одноногого Хэма».
В харчевне, несмотря на ясный, погожий день, царил полумрак. Света, попадавшего в небольшие окна, расположенные под самым потолком, было явно недостаточно для вместительного обеденного зала. Зажигавшийся ближе к вечеру, хорошо освещавший помещение и согревавший своим теплом гостей и постояльцев, большой, круглый каменный очаг, расположенный в центре трапезной, сейчас был погашен и смотрел на посетителей пустой, чёрной, обгорелой глазницей. Из настежь открытой кухонной двери волнами накатывал аппетитный аромат жарящегося на огне мяса и букета дорогих южных специй.
Обеденные столы, разделённые невысокими деревянными ширмами, стояли в основном пустые. Лишь в затемнённом углу, медленно потягивая эль, сидела компания из четырёх заезжих гномов. Да через стол от них лениво ковырялся в стоящей перед ним глубокой миске пожилой седой человек, одетый в робу странствующего монаха. Тайнэ, ещё раз обведя взглядом обеденный зал, направилась в его самое освещённое место. Столик на двоих находился рядом с небольшим стенным камином, в чреве которого поигрывал языками-мускулами задорный огонь, с неутолимым аппетитом поедающий толстые берёзовые полешки.
Хозяин трактира, сейчас сам стоявший за стойкой и перетиравший большие глиняные кружки льняным полотенцем, узнав гостью, тепло поприветствовал её и крикнул кому-то работающему в кухне, что в зале новый клиент. Через мгновение в створке кухонной двери появилась вихрастая мальчишеская мордашка. Быстро оценив обстановку, он на короткое время исчез, а затем, выйдя из кухни, шустро засеменил к столу, выбранному гостьей, привычно-аккуратно неся в руках медный тазик с водой и перекинутое через плечо чистое полотенце. Ранняя пташка-посетительница, с удовольствием освободившись от заплечного мешка, пояса с кинжалом, мечей, наручей и шлема, расстегнув лёгкую кожаную броню, с удовольствием потянулась, разминая молодое, гибкое тело, затем умыла прохладной водой лицо, руки и шею, не обращая внимания на зрителей, пожиравших её глазами. Развеяв простой водой, словно магией, усталость, дорожную пыль и сонливость, пригладила мокрыми ладонями короткие тёмные волосы. Сняв с плеча терпеливо ждущего мальчишки полотенце, тщательно вытерлась и наконец, негромко сказала:
- Принеси мне добрый кусок жареной баранины на косточке, сыра потвёрже и большую кружку тёмного эля. Того, который варят гномы Солнечного кряжа. Запомнил?
- Да, госпожа, - пролепетал сорванец, восхищённо смотревший на девушку, только что запросто снявшую с себя чуть не пуд железа. Она присела на скамью, мальчишка же продолжал стоять, не отводя восхищённого взгляда от поблёскивающей металлом боевой сбруи, мирно лежащей на широкой скамье.
- Если бы ты, милый, смотрел сейчас на меня так же, как на мои железки, я бы, может, и потерпела чуть-чуть. А тут я просто обязана вмешаться, - с ноткой умилительного сарказма пропела новоиспечённая госпожа и, не скрывая скользнувшей по губам лёгкой улыбки, с деланной серьёзностью, понизив голос, выпалила: - Ну, чего встал, открыв рот? Надеешься, что я тебя вместо баранины съем, или ждёшь, когда ворона гнездо во рту совьёт?! Брысь!
Паренёк отчаянно крутанулся, словно его укусили за зад. Чуть не расплескал таз с водой, с места припустив иноходью в сторону кухни. Гномы, поняв, что представление закончилось, вернулись к беседе. Тайнэ, запустив руку в заплечную сумку, с нетерпением вынула дневник. Сильно вытертые углы, замятые страницы и поцарапанная обложка говорили, что хозяин, путешествуя, с дневником не расставался. Немного волнуясь, девушка открыла записи. Тонкая вязь твёрдого, хорошо читаемого, но не очень ровного почерка зацепила её, увлекая за собой. Где-то уже очень далеко, гномы, погромыхивая тяжёлым железом доспехов, периодически чокались кружками, что-то негромко обсуждая. Мальчишка принёс баранину, эль и сыр. Она лишь кивнула ему, продолжая читать.
Дневник начальника стражи Северного пограничного форта капитана Фритьёфа. Число. Месяц. Год. От образования империи.
Пронзая мимолётные мгновенья,
Как бритва, острым памяти кинжалом,
Из них черпаю соки вдохновенья -
И не боюсь я их укуса жалом!
Начиная вести этот дневник, я вполне отдаю себе отчёт в том, что попади он в «правильные руки», костра, или плахи, а скорее всего, высылки в северные земли мне не избежать. Но есть одно важное обстоятельство. Я и так уже здесь. В северных землях!
Империя мучительно умирала. Своим нынешним характером и повадками, она больше всего напоминала старую, выжившую из ума, слепо-глухую, больную проказой, злобную шелудивую суку, незаметно для себя теряющую день за днём какую-нибудь часть своего некогда могучего, красивого и сильного тела. Особенно это было заметно в отношении к союзникам и подданным, о которых надлежало бы заботиться как о детях. Однако неприятно прогрессирующая болезнь никак не влияла на появившиеся со временем дурные привычки. Безмерная алчность нынешнего императора и приближенной к нему челяди раздевала послушных подданных, за долгие десятилетия приученных к раболепству. Впрочем, некоторая часть этих подданных вполне сумела приспособиться к экзерсисам империи и отвечала ей той же фальшивой монетой, с разной степенью ловкости крадя у неё из-под носа всё, что плохо лежит, и оглядываясь больше по привычке, чем из страха, иногда для вида кивая головой и соглашаясь с её полоумными притязаниями. В принципе, подданные делали то, что делают все, не лишённые сообразительности слуги, спокойно наблюдающие, куда ведёт тяжёлый хозяйский недуг.
Земли за Большой северной грядой почти очистил от некромантов, чернокнижников, вампиров и прочей нечисти ещё прапрадед нынешнего императора, находясь в невеликих годах, но уже во всей полноте испробовав сладость великих побед. Так что, в отличие от нынешнего, приставку Великий он получил вполне заслуженно. Нынешнего же правителя в народе прозвали просто - Плешивый. Щёки Плешивый надувать умел, ещё он был вороват, мелочен, мстителен. Решив поиграть в настоящего грозного правителя, лично придушил болеющего младшего брата, находящегося в горячке и бреду, присвоив часть его земель. Однако удержать их так и не смог. С тех пор эти земли облюбовали беглые воры да бандиты всех рас и мастей. К чему бы ни прикоснулся, чтобы ни начал делать, всё у него превращалось в тлен. Поэтому второе приклеившееся к нему прозвище было Бедоносец. Про таких, как он, говорят: «Хоть дерьмо ему в руки дай, хоть золото, всё одно сгниёт». После Великого все именитые предки Плешивого Бедоносца ходили воевать Северные пустоши и нагорья. По-разному складывались эти походы. Но и тут Плешивый всех переплюнул. Довоевался до того, что еле-еле, бесславно, с их земли ноги унёс. С тех пор исправно платит дань Чёрному воинству, разоряя и унижая собственных подданных. Пустил на территорию империи посольские, торговые и прочие миссии Чёрной нечисти. Всё сделал, чтобы служивые люди на творимые ими мерзости глаза закрывали да уши затыкали.
Глашатаи на площадях и нанятые приближенной знатью барды, на улицах и в тавернах, кто по скудоумию, кто за долю малую, воспевали не жалея сил, любую глупость Плешивого Бедоносца, превращая оную, в так называемые «победы». Иногда, даже казалось… Ну вот же! Вот! Всех переиграл! Однако проходило немного времени, блеск позолоты верхнего обманного слоя смывался и люди, пусть медленно, но, начинали понимать, что золото, так выглядеть не может. Тем более, точно не должно, так отвратительно вонять.
Конечно, не только Север был проблемным местом империи. Но беды страшнее, чем сам Плешивый Бедоносец со своей челядью, для империи и сыскать-то было трудно.
Однако я, пожалуй, вернусь к Великому и поведаю этим, пока еще чистым страницам, а может и будущему читателю, историю старого форта, в котором имею честь служить в чине Капитана.
После большого очистительного похода, успешно осуществлённого Великим, в освобождённые земли за северной грядой стали ссылать всех так или иначе неугодных империи. Не запрещали брать с собой семьи, имущество и слуг. Великий поставил форт-крепость примерно посередине подъёма на пути к перевалу через Большую северную гряду. Выбрав для этого самое большое плато, созданное древними строителями для стоянки и отдыха путешествующих по горной дороге караванов. Построить форт по всем правилам фортификационной науки император поручил гномам и в оплате работы не скупился. Теперь пройти на перевал можно было либо получив государево разрешение, либо уничтожив саму крепость вместе с защитниками. В форте расквартировали постоянный караул из имперских легионеров, дабы в случае войны или иной напасти запечатать Северные земли до подхода имперских подкреплений или войска. Так же было дано высочайшее повеление досматривать караваны, идущие из Северных земель, на предмет книг, содержащих «чёрную ересь» и прочих артефактов, оставшихся после уничтожения империи некромантов. Для этого в составе караула учредили постоянную должность для мага, окончившего Имперскую академию.
Думаю, стоит сказать несколько слов и о дороге. Зачем она была сделана, никто толком теперь не знает. Не на много больше известно и об её удивительных создателях. В древних манускриптах их называют «гигантами». В общем, во времена далекие мастера-гиганты (и это точно не гномы, сохранившие о себе размытую память лишь в древних сказаниях и легендах) построили дорогу. Начинается она из мест, неведомых ныне живущим в империи. Затем мощённое камнем полотно бежит по Северным землям к подножию Большой северной гряды, плавно поднимаясь по искусно вырубленному, причудливо петляющему по краям и расщелинам неприступных скал каменному карнизу. Ныряя в глубокие ущелья, обходя крутые склоны, прячется в туннеле, а затем, выбежав из его темноты, по серпантину взбирается к своей высшей точке - горному перевалу, к величественным, грозным вершинам, к луне и солнцу, бесконечно сменяющим друг друга от начала веков. Никогда вершины сторожащие перевал, не снимали перед идущими странниками своих белых шапок, ослепительно чистых, непозволительно ярко сияющих в лучах солнца и свете луны.
***
Перевернув страницу, Тайнэ увидела, что следующие несколько листов отсутствуют. Было хорошо видно, что они просто варварски вырваны. Отхлебнув эля, оглядевшись по сторонам и не заметив ничего угрожающего или подозрительного, увлечённая повествованием гостья снова погрузилась в чтение.
***
Шли всю ночь. Молча. Какое-то время яркий огонь пылавшей, разрушенной крепости с немым укором освещал наши согбенные горем спины. Нас осталось пятеро. Маг не в счёт. Он лежит в телеге, словно мёртвый. Я не знаю, что с ним. Там же лежит то немногое, что удалось отнять у огня. Кажется, даже лошадь, впряжённая в телегу, разделяет нашу скорбь - низко опускает голову при ходьбе.
К «Последнему приюту» подошли затемно. Обычно здесь все, пересекающие северный хребет, запасаются дровами. Теперь уже, вероятнее всего, запасались. На огромной поляне, затерявшейся в глубокой котловине, закрытой от прямых ветров, за участком со свежими и старыми пнями, высились могучие лиственницы, берёзы и ели. Такого хаоса, который царил здесь и сейчас, я никогда в этом месте не видел. Беспорядочно чернеют на земле следы огромных кострищ. Мусор. Тяжёлое ощущение разграбленного и покинутого места.
А что собственно ещё здесь могла оставить та огромная, насмерть перепуганная и молчаливая толпа, которую мы пропустили к перевалу десять дней назад? Ничего. Просто всё забрать, включая весь запас дров, ничего не оставив нам.
Одноухий сказал, что для дров годится только берёза. Бежавшие утащили с собой даже топоры. Деревья пришлось рубить секирой. Собранный сушняк и берёсту замотали в одну из спасённых от пожара шкур и положили в телегу. Туда же погрузили дрова, стараясь не беспокоить лежащего в безмолвном забытьи мага. Делать новый запас дров впрок не стали: кто и когда придёт после нас в «Последний приют», неизвестно. Преподносить же подарки врагу не хотелось.
Отсюда до перевала нам идти часов двенадцать, если ничего не произойдёт. О том, что случилось этой ночью, я подумаю позже. Сейчас не могу. Больно.
***
Ворон, посланный мною в пограничную имперскую канцелярию десять дней назад, так и не вернулся. Я постоянно думаю об этом. Это очень тревожный знак.
***
Работа отвлекла нас. Все немного пришли в себя. Теперь продвигались осторожней. Я периодически посылал кого-то в головной дозор, но с категорическим приказом надолго не выходить из пределов видимости.
***
На рассвете пошёл ледяной дождь. Лошадь, тянувшая телегу с лежащим в ней раненым магом, оскальзываясь на ледяной корке, периодически падала, разбивая в кровь передние ноги. Мы, как смогли, замотали их кусками ткани, отрезанных от наших куцых плащей, защищавших больше от ветра, чем от холода. «Кошек» всего одна пара на всех. Верёвка, хоть и хорошая, тоже одна. Если с ней что-то случится… Даже не хочу об этом думать.
Ветер откуда-то пригнал тяжёлую сизую тучу, немедленно засыпавшую нас крупными хлопьями снега. Спасибо строителям дороги: они были предусмотрительны. Даже тогда, когда дорога всё же терялась под снежными заносами, её было легко отыскать снова по сложенным из плоского камня пирамидкам, густо обросшим мхами и лишайниками. Высота их достигала человеческого роста. Эти странные каменные «вешки» были аккуратно сложены и поставлены через равные промежутки по обе стороны дороги на протяжении всего горного участка. Проводники почему-то называли пирамидки «бабами».
Перед входом в высокий полукруглый туннель произошла неожиданная заминка. Справа, от чернеющего зевом, вырубленного в скале подземного прохода из небольшого углубления виднелась плохо сохранившаяся статуя неизвестного мне божества, на которую я раньше совершенно не обращал внимания. В плохо обработанном тяжёлом обломке скалы, служившим ей постаментом, было выдолблено углубление в виде чаши, наполненной разнообразными предметами. Возможно, просто мусором. Я бы и сейчас прошёл мимо, будучи искренне уверен, что это просто бессмысленный элемент декора. Однако один из моих легионеров, отделившись от нас, подошёл к чаше и, достав из-за пазухи что-то блеснувшее на солнце, приложил к губам, а затем осторожно положил в купель. Это была серебряная монета. На общий немой вопрос недоумённо глядевших на него четырёх пар глаз он тихо ответил: « Я очень хочу оказаться по ту сторону гор. Это моя дань стерегущим перевал Близнецам и их свите». Проворно сунув руку за статую, вынул две покрытые патиной медные плошки с замёрзшим жиром, молча бросил в телегу. «Ох, не прост Одноухий! Не прост! А легенду про Близнецов в далёком детстве, вроде, слышал», - устало подумал я.
Дорога через туннель выводила нас сначала на хорошо выраженную, плавно поднимающуюся, повторяющую рельеф горы полку, затем, минуя крутой перевальный взлёт, серпантином выбегала прямо на верхнюю часть перевала.
Последний уклон едва одолели. Мы на гребне. Все выбились из сил, но немного повеселели. Разгорячённые подъёмом, устало переводим дух.
Перед нами довольно ровное широкое ущелье с отвесными стенами разделённого надвое пика Близнецов, чуть дальше оно переходило в открытое, ровное, неширокое плато длиною немногим менее двух лиг. Ущелье прошли спокойно. Вот и плато.
Плато одной стороной упирается в зубцы поменьше, именуемые Свитой. С другой стороны обрывается широкой и кажущейся бездонной пропастью.
***
Я ни разу не проезжал здесь осенью. Только поздней весной или летом. Обычно осенью и зимой перевал закрыт. Редкие смельчаки-караванщики решались идти этим маршрутом, не глядя на время года. По рассказам путешественников, в этом месте почти не бывает камнепадов и редко сходят лавины, но всегда свирепствует сильный ветер. Осенью, зимой и ранней весной случаются непредсказуемые снежные бури.
Плато - царство стлаников. Деревья здесь большая редкость. Да и стланику, умеющему побороться за жизнь, приходится не сладко. Оказаться на плато в сильную метель без дров - это практически подписать себе смертный приговор. Кажется, легко пройти пару лиг по, можно сказать, ровной поверхности, повторяющей рельеф гор. Проскочить такое расстояние даже пеший путник может довольно быстро. Но те, кто знает, как быстро меняется погода в горах, никогда не попадутся на такую бесхитростную приманку.
Снега на плато не очень много. Но кое-где впереди видны заносы, перегораживающие заледенелую дорогу. Похоже, это место тоже накрыло ледяным дождём. Есть внутреннее ощущение, что с ходу нам плато не одолеть. На небе ни облачка, но заметно похолодало. Над головой ветер неистово шкурил высокие алебастровые шапки Близнецов, набрасываясь на них тяжёлыми гулкими порывами. Затем яростно сдувал пыль, шлейфом самоцветов искрящуюся в лучах солнца. Отступался, затихая на некоторое время, словно ваяющий скульптор, желающий убедиться в должном качестве своей тонкой, ювелирной работы. Песчинка за песчинкой! Это пока непобедимые каменные великаны не обращают внимания на мизерные результаты его ежедневного тяжёлого труда. Песчинка за песчинкой! Когда-нибудь старания ветра, этого невидимого противника, увенчаются успехом. Бессменными зрителями тысячелетнего противостояния будут те же, кто присутствовал при рождении этого мира: Солнце, Луна и бесчисленные звёзды. Песчинка, за песчинкой!
«Вперёд!» - командую я. Одноухий отстал. Оборачиваюсь. Стоит, опираясь на свою тяжёлую алебарду, и, кажется, принюхивается. Странный! Затем, догнав меня и переведя дух, громко кричит, пересиливая ветер: «Капитан! Надо остановиться и сделать укрытие».
Все встали, окружив нас. Торн, небольшого роста крепыш, мечник, чуть сместившись за стоящего рядом со мной верзилу-лучника, бросил раздражённо и зло:
- А с каких пор ты у нас за командира, Одноухий? Капитан! Небо чистое! Тут немного осталось. Вмиг добежим!
- А дрова и раненого ты на горбу потащишь? Посмотри, лошадь вся в мыле! Нам ведь ещё с перевала спускаться! - не сдавался Одноухий алебардщик, пытавшийся перекричать, то и дело завывающий ветер.
- А чего его тащить?! Взгляни на него. Всё равно не жилец, - наклонившись к группе и потупив глаза, громко буркнул верзила-лучник.
Мне вдруг стало очень противно. Вскипевшая ярость заставила мгновенно позабыть о мучивших меня уже много часов холоде и голоде.
- Так! Слушать всем внимательно! - срываясь на крик, проревел я. – По-моему, вы, сукины дети, немножечко забыли, кому мы все обязаны жизнью! Вас обоих не держу! Хотите уйти?! Вперёд! Ну?!
Клубы пара, вырывавшиеся изо рта во время моей яростной тирады, мгновенно уносились ледяным ветром. Горло на морозе перехватило. Оба потупили глаза, однако с места не сдвинулись. Уже гораздо тише сорванным от крика голосом я просипел:
- Слушайте мой приказ! Как только увидим первое удачное место, делаем привал. Готовимся к ночёвке. Выполнять! - заключительная часть монолога выглядела уже не так внушительно, как начало, но, похоже, их проняло.
В холодном, бледном от изморози, далёком небе, местами покрытом тонкими, похожими на разбросанные куски осеннего ломкого льда облаками, отчаянно мёрзло блёклое, размытое солнце. Даже ветер на время стих. Стылая чуткая тишина накрыла переметаемую лёгкой позёмкой горную дорогу. Близ неё в естественном, неглубоком гроте среди небольшой группы, невесть как вгрызшихся в камень кривоватых елей, расположился наш небольшой отряд, расчистив от глубокого плотного снега своими круглыми щитами пятачок для себя, костра, телеги с впряжённой в неё лошадью и небольшой, явно не зимней, палатки. Мы теперь были защищены от выматывающего ветра: с двух сторон - высокими брустверами насыпанных и утрамбованных щитами сугробов, сверху - небольшим козырьком скалы, а со спины - круто уходящим ввысь холодным каменным боком кого-то из Свиты.
«С места нашей вынужденной стоянки дорога хорошо просматривается в обе стороны», - устало подумал я. Сев полукругом у костра, мы тянули руки к жаркому огню, зябко кутаясь в куцые тканые плащи багряного цвета. С другой стороны костра на шкуре, брошенной прямо на снег, неподвижно лежал человек, лицо которого почти полностью скрывал одетый на голову тёмно-синий капюшон магической робы. Лошадь распрягать не стали. Одели ей на морду мешочек с овсом. Немного ослабив упряжь, накрыли измученное тяжёлой дорогой животное одной из нескольких, чудом спасённых шкур, увезённых из погибшего пограничного форта.
Не прошло и двадцати минут, с тех пор как мы обустроили лагерь и разожгли костёр, а погода уже поменялась. Внезапно. Ещё минуту назад, пусть даже сквозь морозную дымку, спокойно светило неяркое, медленно катившееся к горизонту солнце. И вдруг откуда-то, может даже из тёмных глубоких недр, словно таившееся до времени чудовище, злобно и колюче вздымая тучи снежной пыли, завывая ветрами, вырвалась во всей своей неприглядной, жестокой силе непогода. Прямо на глазах над горным перевалом небо затянулось непроглядной, полной страха и одиночества, седой, плотной пеленой снежного бурана.
***
Ночью сквозь сон, вой ветра разыгравшейся бури, мне кажется, я слышу далёкий грохот камнепадов. Укрываемся спасёнными из пожара, обгоревшими, запылёнными шкурами. Возможно, они спасут нас от страшной смерти. Несмотря на все предпринятые меры предосторожности, нас всех, лежащих и тесно прижавшихся друг к другу, лихорадочно трясёт. Кто-то, перекрывая вой беснующейся снаружи бури, громко стучит зубами. Сколько продлится буря, никто из нас не знает.
К рассвету в углах палатки плотной, крупной махрой серебрились кристаллы инея.