Это произошло на другой земле, с другими людьми. Совпадения с реальностью, случайны. Так оно спокойнее всем.
Весною дело было. Аккурат после Пасхи, недели две может прошло. Этого года. Да, этого, а как сто лет прошло. Ну не сто конечно, но лет на пять точно короче стало…
Май теплый был небывало, даже ночами уже теплый. Летом уже пахло явственно. Листики, травка. Птички поют по ночам, разливаются своими трелями-призывами. Лепота не май. Я на рыбалку собирался поутру, сорога пошла, снасти перебирал, дело долгое, с вечера обычно начинается, после зимы то. Из коробуль в коробули, поди все перетряси, да потрогай любовно. Процесс. Ну вот и наяривал свои сокровища из одной коробки в другие.
Не пил, кто перед рыбалкой пьет то, до рассвета уже в путь, а там дело долгое, внимания требующее. Это важно, подчеркнуть, что в тот день я не пил. Да и перед этим, впрочем, тоже на сухую все столовался. В общем в здравом уме был и на память не жаловался. Готовился.
И вот надо было ему, мне позвонить. Ну нет никого у этого татарина ближе или чего. Ну ведь не такие близкие приятели друзья, ну вот совсем. Да и не сказать, что симпатии у нас какие-то были этакие. Один прокол. Как-то в компании обмолвился, что по Егошихинскому погосту, люблю прогуляться. Веет там историей, древностью. Корнями нашими, Пермскими.
А здесь надо сказать, что Егошихинское кладбище, это самое старое кладбище города нашего. Со своими легендами, памятью. С восемнадцатого века оно пошло и прирастало постепенно, почетными гражданами своими. Причем прирастало кусками. Кусок еврейских захоронений, кусок татарских, воинское кладбище, на котором похоронены те, кто в госпиталях наших от ран погиб, еще куски и так года до шестидесятого. Потом прекратили подселять. Закрыли его для захоронений. Ну а посредине его церковь воткнута. Почетным гражданином города Свиязевым выстроена, который возле нее и нашел свой покой. Вообщем куда не пойди, везде легенда и история.
Ну вот прокололся с таким же примерно рассказом. Татарин звонит, Димка. Голос такой, не то, чтобы задумчивый и неспокойный, а какой-то на нерве, вроде и хихикать хочет и при этом, чего-то его страшно заботит.
Ну поздоровались, потрепались как дела, и он в лоб мне ставит задачу. Деду его под ночь на это кладбище страшно понадобилось, и он Димку с собою гонит. Дед у него то еще сокровище. Манси он по паспорту, да и по роже Манси, а когда водку пьет, так вообще оленевод потомственный, сразу видно. Глаза хитрые, многовековые. Димка то метис, Татарин на треть, а Дед его коренной такой, истинный Пармяк. И вот этому многовековому оленеводу, за каким-то вурдалаком к ночи, надо непременно на кладбище. Ну я хихикнул конечно, там говорю алкогольных то нету лабазов, если надо говорю, могу подсказать где водку у вас на районе продают в более уютных местах.
А Димка то слышу серьезен. Не подхихикивает и в голосе его, что-то на вроде просьбы уже мелькает. Ладно говорю, Дим. Говори адрес, где вы там со своим некромантом пожилым шкуру трете, приеду говорю. Только давай как-то быстро обтяпаем, и я отчалю по своим рыбным приискам. Ну тот спасибо мол, с меня причитается. И адрес то почти у погоста. Ну думаю, хоть тут свезло, все не колесить потом с дедом.
Приехал поднялся. Дед открыл, Димка на кухоньке чай дует какой-то вкуснючий по запаху. Дед старый, у них у коренных народов вообще как-то сразу старость наступает и долго-долго держится на лице одинаково. А потом как бы проседает еще глубже. Ну вот у Деда то уже глубже некуда, явно за восемьдесят ему. И не пахнет от него перегарами, ни вчерашними, не свежими. Да и на вид адекватный, без суеты, собранный весь, напряженный, даже глаза как у стрелка, внимательные. Обшарил он меня этими глазами, потянул на кухню. Тоже чайку налил, с травками какими-то своими. Пряники подвинул. Пью, сижу, пряник подцепил, куснул. Молчат авантюристы, представители коренных народов, мать их.
Не, я человек виды видавший, но иногда хочется пониманий и уточнений. А не просто, надо вот на кладбище ночью, и точка. Лопат то говорю сколько планируете брать? А то на себя я позабыл, не подумал.
И тут Дед как шваркнул по мне взглядом, до нутра прошиб. Третий говорит помер уже, хоронить его ходил. Быстро помер ночью. Молодой совсем. Инфаркт. В соседнем доме. И глядит на меня.
Мне конечно хотелось пошутить, что мол похоронили то явно не на старом погосте. Но застряло в горле. Комом, под взглядом этого старого. Давно так на меня не глядели. Серьезно, очень серьезно. Так зрачки двустволки с картечью смотрят. Не настраивают на веселый лад. Всей серьезности требуют.
А двое говорю до этого? Тоже молодые? Тоже инфаркт? И понял, что да. Даже ответа не требовалось. Щипать себя требовалось и немедленно и пряник в руке таким идиотским и неуместным показался. Хоть в угол его бросай.
Ну положил я конечно пряник, собрал свой материализм в кулак, смотрю на Димона.
Мол сукин ты сын, ты в какую кашу меня всунул? Мне вот как реагировать на все мол это, детский сад, штаны на лямках. К вечеру собрались о покойниках соседях поговорить да на кладбище с дедом идти. Тебе мол может псих бригаду вызвать надо было, а не меня. Димка молчит, сопит только и глаза в стол. Но диспозиция понятна, он с Дедом пойдет.
Как его старого на кладбище ночью в одну каску пускать. Там по ночам компании временами гуляют, бомжи опять же. Кто шелупонь пьяную шуганет, если не ровен час, а дед и там отчудит, по деду видно. У него эти чудеса на лице написаны.
В лоб его атакую. Чего говорю, тебе старый гриб, на кладбище в ночи надобно. Какого лешего тебя туда понесло. Ну жалко соседей с района, померли, так на другом же кладбище и тебе почитай никто. Чего тебя на старое то понесло. Чего ты там делать будешь, колись как на духу, чтобы я хотя бы понимал, ехать домой за тесаком огромным, чтобы от зомби отбиваться, или так прорвемся.
Смешно шучу ага, в одного. Шутки как в меду виснут на кухне, давешним пряником в руке торчат.
В общем Деду надо непременно там побывать и посмотреть. Вот куда пойдет там и посмотреть, мы на вроде его бодигвардов от материальных злодейств, а он значит будет своими глазами коренных народов, смотреть на астральный порядок и прочую мистику. Кладбище мол знает, но второй, кто не заблудится, никогда не помешает. Да и Димке в компании вроде как веселее.
Ладно думаю, песьи дети. Старикам везде у нас дорога, молодым везде у нас почет. Старость надо уважать, даже если этот пережабок мухоморов накидался. Пробежимся быстро, поглядит туда-сюда, может и попустит Деда. Вдругорядь накроет, сошлюсь на дела.
Ну раз пришли к пониманию, то и долгие проводы лишние слезы. Дунули в путь, благо от подъезда до забора погоста метров 20 по косой.
Ну ночь, наступила, ни зги не видно. Ночь летняя, темная. Освещением для нас никто не озаботился. Дед чешет впереди, я за ним, Димка по причине ладной комплекции, навроде замыкающего, фонарем освещает нам путь. Впрочем, дед чешет и без фонаря, как по нюху какому.
Идем, сюда, сунулись, туда сунулись. И вот, что любопытно. Я же помню, любит население тут бухать. А нет никого. Как ветром посдувало всех. Ночь теплая, а нет никого. Тишина стоит. Ну как на кладбище тишина. Гробовая. И как-то неспокойно. И вспомнилось, что колдыри, завсегда первые чуют задницу, ну их так Бог хранит, пьяных то…и как-то они рассасываться в основной своей массе умудряются перед бедой. Да и не пьют они там, где в горло не лезет.
И вдруг накрывает мыслью, что и не полезло бы. Вот предложи сейчас глоток коньяку, не полезло бы. И как-то собрался я даже. Что-то накатило вот. И будто сосредоточенность пришла и мир четче стал. Угловатее и тишина эта стала, не гробовой, а как будто пружина это, вот-вот лопнет.
Димке тоже смотрю неспокойно. Дед впереди семенит то рыщет, то стоит вроде как слушая чего. Бормочет, на своем каком-то наречии, утраченном давно. А у меня все эти три покойника из головы не выходят, как-то вот выползли в сознании и бродят. Не самые лучшие мысли ночью то на кладбище, а вот не выкинуть.
Пока думал, подошли к еврейскому кварталу. Старый квартал, очень. Гранитные замшелые памятники, некоторые с меня ростом, солидные такие, на века. Рядами стоят и в темноте это так смотрится по-иному, слов то даже не подобрать. Не зловеще, нет. Как-то уверено, что ли, будто вот хоть эта земля, да наша теперь. Квартал то появился, когда еще Израиля не было. Ну вот когда у них, земли своей совсем не было. А тут вот она, была оказывается, поди отбери у монолитов.
Ну понятное дело, кто посягнет из нас, у нас дела, у нас Дед неспокойный, его бы контролировать, да из виду не упустить, не нужна нам чужая земля, ага, мы мирные оленеводы-рыбаки-кочевники.
А за еврейским кварталом, дорожка через все кладбище, чтобы путь срезать и воинский квартал, это вот которые воины наши, в госпиталь на Урал попали, да вот не вынесли ран и в братских могилах упокоились. Казенные памятники, одинаковые, серые, только звезды выбитые, золотянкой покрашены. Много звезд, а героев под ними еще больше. Спят герои вечным сном, славой покрытые неувядающей.
Хорошая фраза, это мне тогда так думалось. Что хорошая. Кто б мог подумать то…
И вот как вышел Дед на тропку, как-то сжался весь, покачнулся даже, вроде как отпрянул, ну я поближе, сунулся к нему, на дорожку то, а он как-то спиной на меня и руки растопырил, как защитить хочет, прикрывает собой и бормочет еле слышно, свое, что-то. И вот как-то все так сплелось в одно мгновение, когда он меня с тропы спиною сшиб, откуда только сила взялась.
Но я видел. В тот момент, как соприкоснулась его спина со мной, я это видел.
Стояли они, кто в чем. В обмотках, в шинелюшках, поверху каски, пилотки, просто с непокрытой головой, кто-то в ватнике, кто-то в плащ палатке или бушлате, кто в летней полевой. У кого рука перемотана, кто на костыль оперся. Много. Очень много, прямо у тропы, сгрудились. Плотно так, выжидающе. Молча. Грозно. Страшно.
И как-то не понял я лиц, не могу сказать, что не видел, но вот ни одно не запомнил, ни глаз, ни усов, вот просто лица были, а какие, убей не знаю. Долю мгновения это было. Но вот все как перед глазами, а лиц не помню, как не было их будто.
И холодом веяло, тем самым холодом, про который пишут то много, а вот ощутить не дай бог…Не надо.
Димка тоже, что-то такое почуял, лучом туда наотмашь, да в перекрест, шарит как прожектором, по надгробиям. Высвечивает звезды, фамилии, кусты, холмики. Сутолока, на грани паники у нашего многонационального отряда происходит форменная, в тот момент. Молча причем все, даже Дед не бубнит. Я конечно прыжком с земли, то ли бежать, то ли кричать. Видел же, видел. Своими глазами видел. Так тут многоцелевой наш оленевод где-то в траве, как его бросишь. Димке ору сюда посвети, хватит из себя зенитный расчет изображать. Деда про…али, но нет, Дед тут рядом оказывается сидит, бок трет, приложился об монумент. Смотрит на меня, понял всё. И я понял. Пошли обратно. Ну Димон конечно, а чо было, а чо случилось. Дед молчит. И я молчу, кто в здравом уме, на кладбище, да ночью, такие истории рассказывать станет. Ищи дураков.
Вышли мы с погоста, меня не то, чтобы колотит, меня как-то подергивает всего. Ну вот изменился мир, не станет прежним теперь и в новую реальность рывочками как бы так въезжаешь, протискиваешься. Поганые ощущения. Дед бодряком, даже какой-то целеустремленный, что ли стал. Вроде как добился своего, что надо узнал, а теперь вырабатывает план, что с этим делать. Димка, тот просто как тузик вокруг вертится и ему даже малость обидно. Вроде и рядом был и в событиях принимал участия, а в каких не понимает. И страсть как ему их надо прямо вот сейчас разузнать.
Дошли до квартиры, чаю заварили. Дед достал трубу, пошел в другую комнату, с кем-то там говорил, кому-то звонил. Димку взглядом заткнул. Сидим. И уже вроде как послать их неудобно, влип по уши в историю и спрашивать, что дальше глупо и вопросы задавать не ко времени. Понимаю.
Через полчаса приехал Бабай. Вот настоящий душман, брови как у Хоттабыча, борода седая козлиная. Взгляд, прямо гроза неверных. Даже неловко стало, что третьего дня свинину лопал. Хоть мне и не харам это. Ему очень бы сабля подошла и кремневое ружье, солидное такое, ну и конечно я был уверен, что там у крыльца конь стоит, белый конечно. Кахетинец, а как иначе.
Потом приехал Наш дед. Неуловимо похожий на Хоттабыча, но хоть за свинину не стыдно и слава богу. Тут я уже и шутить внутри себя перестал, такая компания собирается и видно, что каждый из них, непрост, ой не прост. У нашего деда при этом крест висит ну очень солидный для нательного. Поверх ряски то. Да и Бабай, чин по чину, в халатике зеленом. И они как-то в комнату к Димкиному сразу уперлись, Димка лишь чаю им туда уволок. Совещались недолго, вышли, на нас покосились лишний раз, обулись и пошли. Ну мы следом поплелись, раз уж мы теперь не одного чудика деда охраняем, а трех оптом.
Уже к другой дырке в заборе направились, которая ближе к тому месту. Ну вот про которое говорил. Где герои спят, вечным сном, укрытые неувядающей славой. Должны по крайней мере, как заведено….
У дырки нас строго тормознули и сказали, ждите тут. Туда не суйтесь, без вас там хватает дел, если чего, то позовем. Ну ждем. Фонарик выключили, чего батареи сажать, сигареты закурили, молчим.
Час где-то ждали. Слышим, идут наши деды. Что-то говорят промеж собой, но спокойно говорят, так люди после работы со смены идут, вроде как справились с работой. Ну дошли до подъезда, вроде и расходиться пора. А ведь как тут просто уйти, если в такой ситуации был. Приклеился я к нашему деду, ну который с крестом то. Топаю рядом. Всем видом намекая, что от служителя своего культа, хотелось бы ясности, чай не оленевод и не басмач.
Тот конечно дал по тормозам, повернулся, глядит. Спрашивай мол. А чего спрашивать, если я ничего вообще не понял. Ну стоим, молчим. И я про покойников вспомнил. Они говорю? И понимаю, что они, а не могу принять. Ну как герои своих то могли, гражданских и зачем и с какого перепугу вообще, все это произошло. Ну чертовщина же. 21 век на дворе, а тут мертвые из могил, как в кино, и трупы реальные и плюнуть бы, не поверить, но ведь не зря эти три деда туда шастали и видел я, своими глазами видел. Недолго, но хватило.
Он конечно понял, все. Лютый дед. Такие насквозь понимают. Ну и рассказал. Перекрестил, двуперстием, да пошел. А я как столб соляной стоял. Крикнул лишь с след, а Димкин то, там чего с вами делал? А он обернулся и говорит, а ты подумай, задумайся и поймешь. Ну и ушел.
А я думал, стоял, курил.
Думал.
Нехорошо это, мертвых из могил поднимать. Герои, они должны спать вечным сном, покрытые неувядающей славой, они заслуживают поклонения и почтения. И покой их, должен быть соблюден, ведь они исполнили свой ратный долг. Исполнили его до конца, жизнь отдали.
А мы их, по площадям потащили, бессмертными сделали, заставили шагать, призвали снова. Будто бедствие у нас какое или беда…
Полки сформировали, а как под призыв полка не пойти, если ты ратник. Откликнулись герои, если их всем миром звать, как не откликнуться. Только позвать то позвали, а вот дальше…
Вот и остались герои неприкаянными, смотрят, молчат. Ради одного дня, призванные. Парадом пройтись перед трибунами, а на них кто, на трибунах то? Ручкой героям машут приветливо, на задницах сидючи. Вот-вот…
Где земля правильная, там конечно спокойнее всё, а тут и земля то была почитай за старой оградой, а когда хоронили, освятить забыли. Не тянула она их обратно, не успокаивала. Но и далеко не пускала, рядом церковь то…
Ну вот и стали герои, врага бить на родной земле, которая есть. Вот этот свой квартал охранять.
Чуяли в сердце гниль вражью и били. Что умели то и делали. Не знаю, сколько они так врагов народа покрошили, но не дело это. Когда вот так. Без суда, да без следствия.
И долго я конечно думал, а зачем там этим двум дедам оленевод нужен был, пока не понял. Это же время то было лихое, безбожное. А если в бога не веруешь, язычник ты. Кому как не Оленеводу, таких, спать обратно уговаривать…непрост оказался Димкин Дед.
Ой не прост…
И ведь живут эти деды рядом с кладбищем, вот смотришь не подумаешь.
Сколько вот таких дедов по стране…
А на следующий день, я конечно на рыбалку не поехал, купил я цветов и пошел к героям, считай знакомые же стали…
И терзал меня один вопрос. Сам вот ступил бы туда, не отгони меня Дед. Выжил бы? Не ведаю. Да и кто ведает про себя…Это ведь, их взглядом, смотреть надо.