10 февраля 1966 г.
Начался суд над Синявским и Даниэлем – чёрт-те где (мы думали, что он будет в зале Верховного суда на ул. Воровского, а не в каком-то клубе на окраине). Лучшим событием отметить день памяти Пушкина наши правители не могли.
15 февраля 1966 г.
Пятидневный гнусный цирк закончился ожидаемо: клеветники наказаны! Хотя Даниэль и Синявский виновными себя не признали, дали им 5 и 7 лет лагерей соответственно. Самое скверное в этой истории, что всё было предрешено заранее, а суд просто стал слепком политических процессов 30-х годов.
7 января 1967 г.
Зашёл в любимую «Книжную находку», за памятником Первопечатнику, и глазам не поверил – спокойно лежит на прилавке книжечка Голомштока и Синявского о Пикассо (зевнули товароведы, поскольку фамилии авторов на обложке не указаны). И ладно, что уже библиографическая редкость (семь лет назад издана), да за смешные 19 копеек (!), но ведь едва год минул после процесса, из читален и библиотек всё изъято, предисловие Синявского к тОму Пастернака из большой серии «Библиотеки Поэта» повыдирали... Год – и всё уже забыто!
12 ноября 1990 г.
В редакцию приехали Синявские, а нам как раз привезли бесплатную картошку, всех мужиков мобилизовали таскать мешки. Глядя, с какой радостью огоньковцы получают дармовую еду, Андрей Донатович констатирует:
– Эта страна и продуктовый паёк неразделимы.
8 февраля 1994 г.
Приехали Синявские. Вчера собрались у меня дома (с Вигилянскими, Черновым и Жаворонковым) и до двух ночи говорили о мраке 3–4 октября.
При всей своей жесткости, Марья Васильевна очень слезлива – несколько раз плакала, когда смотрели хронику тех окаянных дней. Андрей Донатович, по обыкновению, тихо сидел в уголке, только когда агрессия МВ переливала через край – выкрикивал нечто гуманно-толстовское. Вообще разговор шёл на повышенных тонах, а Марья Васильевна снова и снова вопрошала: «Как вы позволили Ельцину расстрелять из пушек Белый дом?». Сегодня с этим же вопросом диспут продолжился на «Соколе» – на квартире Ирины Уваровой, куда набились два десятка «респондентов».
Андрей Донатович пытался переместить разговор поближе к литпроцессу, однако бабку Марью перебить невозможно – её волновали только танки. В итоге все окончательно размежевались, ни о каком согласии даже речи быть не может.
28 июля 1995 г.
Синявские опять в Москве, зашли к нам в «Неделю». Весь день моросил гадкий дождик, но к вечеру чуть распогодилось, и я потянул их смотреть открытый позавчера памятник Высоцкому (ВВ учился в школе-студии МХАТ как раз в то время, когда там перед посадкой преподавал Андрей Донатович, пел Синявскому свои первые песни).
Пошли на Петровку. Достигнув памятника, синтаксисты молча обошли его по кругу, не выражая никаких эмоций. И только потом возмутились: ну хоть бы гран фантазии! – теперь из Высоцкого распятие сделали!
29 октября 1995 г.
Неделю назад, под материалы для «Недели» и «Стаса», с Алёшей Свердловым сделали большую фотосъёмку Синявских: начали с дома в Хлебном переулке (зашли в бывшую свою квартиру, изрядно взбудоражив нынешних жильцов), потом отправились на Сретенку – побродили по переулкам, заглянули в 610-ю школу, где Марья Васильевна не отказала себе в удовольствии собрать в кучку рослых школьниц, объяснить отроковицам преимущества раздельного с мальчишками обучения.
...Сегодня – грустные проводы Синявских в Париж (следующий приезд, ясно, не обсуждается) и царский подарок бабки Марьи – все 35 номеров альманаха «Синтаксис», последний выпуск которого наполовину посвящён октябрьским событиям 93-го.
17 ноября 1995 г.
В «Неделе» вышла двойная беседа с Синявским и Марьей Васильевной «Нам такая Москва и не снилась...» (очень доволен). Из срезок делаю материальчик для «Стаса», где основной фишкой будет не текст, но фото.
4 мая 1996 г.
Приехали Синявские: попросили не устраивать шумных сборищ и тихо посидели у меня с патриархальными разговорами. Накануне из старого дивана выскочила пружина – Марья Васильевна поёрзала на ней минут пять, приказала: «Синявский, ну-ка садись на моё место!». Андрей Донатович послушно выбрался из кресла и недвижимо просидел на пружине весь вечер, ничего не заметив (что значит лагерная выучка!).
12 февраля 1997 г.
Придуманный Марьей Васильевной роскошный термин «заеБУКЕР» хорош ещё и тем, что подходит не только для книжного конкурса, но годится и для применения во многих сферах нашей жизни.
22 февраля 1997 г.
Чернов позвонил в Париж и сказал, что Андрей Донатович уже не встаёт и почти не открывает глаза: ему больно говорить, жизнь уходит по капле...
25 февраля 1997 г.
После полудня стало известно, что сегодня в десять часов утра умер Синявский. Чернов сразу сел на телефон, я же дёргать Марью Васильевну не стал – позвонил в Париж Андрюше Валлескалну и попросил заказать от меня корзиночку цветов (венки во Франции не приняты) с лентой «Андрею Донатовичу – от московских друзей» (сотня долларов за мной будет).
28 февраля 1997 г.
(...) ...в Татианиной церкви отец Владимир служил литию по Синявскому (были Анненский, Гачев, ещё полдюжины литераторов). Фыфка опоздала, но всё-таки пришла – под внезапно повалившим снегом от МГУ через Камергерский дошли до Рахмановского...
В вечерних новостях – отпевание у Вигилянского в стык с похоронами в Париже (нашу ленту с русской надписью отдельно показали).
11 февраля 2000 г.
За отсутствием Андрея Донатовича Синявского, Марья Васильевна Розанова по моей просьбе написала страничку в наш «Крокодил» № 0:
«Наша жизнь – везде, в любой стране мира – стала настолько нелепа (у них свои нелепости, в России – свои), что читать об этом в журналах не хочется. Мы и так слишком много смеёмся, глядя друг на друга, каждый день.
Старый «Крокодил» остался в памяти тем, что в нём поливали грязью многих достойных людей. В том числе и Синявского. (Нечасто, потому что его очень быстро посадили.) И это естественно – журнал был причастен к п р о ц е с с у, служил составной частью с и с т е м ы.
Может ли он сегодня стать другим? Я, конечно, желаю «Крокодилу» всяческих успехов, но не представляю, что из этого может выйти. Потому что нынешние поколения смеются чаще всего способом непечатным, и с журналом совместить это всё очень трудно. В Париже выходит газетка «Сумасшедшая утка», которая даёт очень острые (а зачастую и невежливые) оценки происходящему. А в российской печати, где основным жанром стал компромат, и это не нужно. Если «Сумасшедшая утка» существует на контрасте с другими приличными, строгими, респектабельными французскми изданиями, то на контрасте с чем может существовать «Крокодил»? Юмористический журнал невозможен в бандитском государстве. Посмотрите сами: первый же указ и.о. президента Путина о ельцинских гарантиях – смешон. Почему-то ни один экс-президент в других странах в таких указах не нуждается. А у нас... Значит, знает кошка, чьё мясо схавала, и это, простите, и смешно, и недостойно, и нелепо. Что тут можно добавить? Разве что вопрос: не может ли Путин ещё и ельцинскую дочку удочерить?
Относительно пожеланий новому «Крокодилу» к грядущему 80-летию, есть только одно: пробуйте! И насчёт предложения стать членом вашего «Клуба Знаменитых Крокодилов» – почему нет? Надеюсь, у вас соберётся хороша компания. Причастность к миру этих симпатичных тварей меня не смущает. Знаете, какие слова я говорила 35 лет назад над детской колыбелью? – «Ах ты, КРОКОДИЛУШКА МОЙ!»
Насчёт «бандитсткого государства» бабка Марья, как всегда, сурова, но в сочетании с пожеланиями Вити Шендеровича (в этом же номере будет его «Крошка Цахес» для «Кукол»), Илоны Броневицкой, Кира Булычёва и Амалии Мордвиновой – вполне сгодится.
26 января 2001 г.
(...) Вечером – проводы Марьи Васильны домой, обычной компанией: Зотиков, Крымов с женой, Чернов да мы с Мировым (отец Владимир с матушкой Олесей два дня назад приезжали). Обычные ля-ля, с рассказом МВ как ходила в гости к Лимонову и заседала на “заебукерах”. (...)
Под занавес заявился Левин – помощник культурного атташе американского посольства, и бабка Марья умудрилась порадовать его сюрпризом – всучила десятилетней давности счёт на 63 доллара, с призывом сейчас же его оплатить. Деньги Левин, как ни хотелось, после долгих шуршаний в карманах – наскрёб, и МВ нарисовала на квитанции традиционную розочку.
8 марта 2006 г.
Приехавшую давеча из Парижа Марью Васильевну Розанову в Москве опять обидели. Удумала она с соратниками посидеть в хорошем кафе, приковыляла со своей клюкой, а их на фейс-контроле тормознули. Объяснили открытым текстом, что стариков пускать не велено – не украшают они, старики, интерьер. Бабку Марью и КГБ остановить не мог, и свою чашечку кофе матёрая диссидентка с боем взяла. А потом достала писателя Диму Быкова, который как раз в телеящике куковал, и в прямом эфире свое «фэ» по сему случаю озвучила. Когда Быков машинально поздравил Марью Васильевну с женским днём, она в карман за словом не полезла:
– Спасибо, но у меня это произошло в другой день.
Феерическая она, Марья Васильевна: вне времЯчка.
27 декабря 2012 г.
Старый парижский анекдот: приходит Марья Васильевна Розанова в хозяйственный магазин покупать метлу, а ей говорят: "Вам завернуть, или прямо на ней полетите?"
Прилетая с Синявским в Москву, сразу обзванивала друзей, собирала на квартире вдовы Даниэля, изводила вопросом: "Как позволили Ельцину расстрелять из танков Белый дом?!" И половину очередного номера "Синтаксиса" посвящала той проблеме: хотела п о н я т ь.
После ухода Андрея Донатовича, приезжала всё реже и реже, но продолжала кипеть. И всякий раз огорчалась: из-за нас, ленивых и нелюбопытных, от вида Москвы, которая становится всё менее гостеприимной.
Четверть часа назад, поздравляя её с днём рождения (сегодня 83 исполняется!), рад был услышать бодрый голос и привычное ворчание. На вопрос, когда у себя дома поднималась по лестнице выше второго этажа, – сказала, что только вчера была; посетовала, что стала плохо спать – пять часов в её леты это, говорят, мало; и чтобы в Москве мы её скоро не ждали – надоело играться в эти глупости. Но повелела передать привет всем общим друзьям. Что я с удовольствием и делаю.
23 февраля 2013 г.
Этому вязу в старинном сквере возле Поварской улицы было двести с лишним лет. Пережил пожар 1812 года, революцию, еще одну великую войну, перестройку – не пережил нового мэра. Помнил старый вяз Лермонтова, Цветаевых, Бунина. И жившего в двух шагах – в Хлебном переулке – писателя-диссидента Андрея Донатовича Синявского, который, покидая нашу страну (думали, что навсегда) с женой Марьей Васильевной обнял это дерево на прощание. А двадцать лет спустя, когда им удалось вернуться, обняли его снова – так и сфотографировали их обоих осенью 95-го...
В начале нынешнего февраля от древнего дерева остался пенёк среди опилок. Совсем рядом – песочный дом, где жили Синявские. Когда-то там собирались друзья, пел Высоцкий, откуда первые магнитофонные записи песен его разлетались по всей стране; туда зимой 65-го после ареста «пасквилянта» нагрянули с обыском гэбэшники, и ничего не нашли – весь тамиздат был заранее отнесён в подвал под их квартирой на первом этаже.
На этом доме нет мемориальной доски, мэр Лужков отказал: незачем, мол, превращать столицу в поминальник. При нынешнем и старый засохший вяз спилили.
Увы, деревья тоже умирают, и это было обречено. А будь я мэром, заказал бы вырезать из ствола умершего вяза памятник Андрею и Марье – русским интеллигентам, кто умел быть свободным при любой системе, познал и гнёт властей, и позорное судилище, и ссылку, и вынужденную эмиграцию.
К сожалению, коренным москвичам кресло мэра в нашем любимом городе заказано, а с залётных какой спрос?..
ЗЫ:
Послезавтра – день памяти Андрея Донатовича Синявского.
ФОТО: Андрей Синявский и Марья Розанова в редакции «Огонька» / Москва, 12 ноября 1990 г.
© Georgi Yelin
https://fotki.yandex.ru/users/merihlyund-yelin/
-----