Тук-тук-тики-тук, тук-тук-тики-тук...
Поезда. Длинные. Зеленые, синие и красные пассажирские, рыже-черно-грязные товарные. Мелькающие в темноте подсвеченные окна, а в них головы, постели, фигуры. И змеи рельсов, то бегущие и покачивающиеся параллельно, то вдруг сплетающиеся и разбегающиеся. Это не поезд, это рельсы бегут. А поезд только покачивается да постукивает.
Столик между окон с традиционной колбасой, яйцами и курицей, иногда с бутылкой вина или водки. А главное с подстаканниками, почему-то всегда слишком широкими для стаканов, пошатывающихся в них. И кусочки рафинада, мгновенно тающие в дымящейся светложелтой жидкости. Рядом обертки от сахара, разорванные и скомканные...
Идешь по поезду, а вокруг мозаика жизней. Чьи-то дети, балующиеся в проходах, лазящие на заманчивые верхние полки, тетки и дядьки, за беседой с незнакомым человеком забывшие о своих чадах. Свешивающиеся руки, не вмещающиеся на полку голые ступни. Переодевающиеся, стыдливо загороженные простыней, из-за которой то и дело выглядывает то одна, то другая часть тела, которые так стараются скрыть, и одновременный зоркий взгляд вокруг: "Оценили ли?" То тут, то там карты с розовыми помятыми рубашками, очки сдвинутые на кончик носа. Наверное, так думать легче, ход просчитывать.
Недавняя стоянка, наконец, закончилась и по узким проходам пропихиваются огромные баулы, тяжеленные сумки, чемоданы. Детки, держащиеся не за руку мамы или папы, а за ручки очередной сумки. Толкотня, нервы, командные крики жен: "Вася! Вася! Ну, куда ты прешь? Засунь его на третью полку. А эту сумку не засовывай, там еда. Леночка, слезь сейчас же с дядиных колен! Ему же неудобно. Сереженька, ну какое писать?! Еще все туалеты закрыты. Вон посмотри в окошко. Там так интересно! Вась! Ты совсем что ли? На фига ты сумку с едой на пол поставил? Мы же еще не сейчас кушать будем. Сунь ее под сиденье. Или нет. Поставь ее на противоположное сиденье. Как это место не наше? Вы, мужчина, не вмешивайтесь. Вот покажите ваш билет. Ой, Вась, смотри, у них билеты на те же места. Это ты безголовый! Говорила же, что тебя опять, как всегда надурят! Сережа, закрой рот! Надоел со своим писать! Ленуся, ну не сиди на полу, туда же все плюют."
Шум, гам, сутолока. Но постепенно все рассасывается, устраивается, стихает.
Снова слышно тук-тук-тики-тук, тук-тук-тики-тук. По проходу движется женщина в синей форме. Идет она покачиваясь, но не падая и не цепляясь, в отличие от пассажиров, за стенки, полки и металлические карнизики на окнах. В руках у нее этакая кожаная штуковина с кармашками. Билеты от пассажиров перекочевывают в эти кармашки, тут же появляются и исчезают деньги за чай и за постель. Наконец розовые билеты собраны, разложены, и хозяйка вагона возвращается в свое купе.
Теперь неспешная струйка пассажиров курсирует к купе проводницы, возвращаясь с влажным сероватым постельным бельем. Мужчины спускают тугие свертки матрацев с третьих полок. Женщины хлопочут, застилая постели. Дети тут же влазят на верхние полки, и там начинается тихая возня, шушуканье, иногда молчаливая потасовка. Вот их заинтересованные мордочки свешиваются с полок, а взрослые, расположившись на нижних, начинают беседы с незнакомыми попутчиками. Беседы, в которых высказывается часто настолько интимное, потаенное. Такое, о котором в обычной жизни язык не повернется сказать.
За окном быстро темнеет. Изредка только проносится встречный поезд, сливаясь светящимися окнами в сплошную световую ленту. А в нем такая же жизнь, как и в этом поезде. Такие же пассажиры, бредущие, хватаясь за никелированные стойки, чтобы не упасть, кто в туалет, кто в вагон-ресторан. Раскрываются двери в тамбур с целующимися парочками, потом в грохочущий, лязгающий, прыгающий и страшноватый горбатый переход.
И снова следующий тамбур, новый вагон, на этот раз купейный. Здесь тихо. Изредка щелкают сдвижные двери, выпуская новых пассажиров, вливающихся в струйку, текущую через вагоны и переходы.
Снова переход. Захлопнувшаяся дверь отсекает лязг и скрежет от спертого воздуха общего вагона. Лежат даже на третьих полках; полы грязные, окна, которые либо не закрываются, либо не открываются. Но народ здесь веселее, демократичнее. Громкие разговоры, смех, а иногда и ругань. Неугомонные детишки под ногами и на полках, в проходах, в своих и в чужих отсеках.
Вагон, другой, третий...
И вот он, наконец, вагон-ресторан. Средоточие культурной жизни поезда. Покачивающиеся столики с полированной коричневой поверхностью, а на них мечта детишек - металлические судки, тарелки, ложки и ложечки. Естественно, что в таких судках, самый распаршивый борщ покажется пищей богов. А тут еще всякие напитки. Ситро "Дюшес", "Буратино", "Яблоко".И даже последние веяния запада "Пепси-кола" или "Фанта".
Но здесь редко кто остается. Мужчины, набрав по 5 и более бутылок, распихав их по карманам, а большую часть прижав в крепком объятии к себе, начинают обратную дорогу. Упрямые ручки на дверях они нажимают локтем, потом полуразвернувшись, ввинчивают попу в щель двери, затем ногой придерживая дверь, просачиваются в следующий вагон. Иногда, в особо трудных местах, они стоят, дожидаясь пока встречный пассажир откроет дверь.
И вот все стихает, свет приглушается, разговоры стихают, и остается только храп то в одном, то в другом углу, да ритмичное "так-тики тук-тук-тук, так-тики тук-тук-тук". То тут, то там свисает чья-то рука или нога, то грубая мужская, то нежная женская. Изредка тихонько пробирается какой-то пассажир, стараясь не задевать не вмещающихся на полке спящих людей. Ночь.
Хлопание двери около туалета знаменует собой утро. Там уже очередь. Мусорный бак в отсеке возле туалета переполнен бутылками, так что сиденье, под которым он встроен, не опускается. Люди нервничают, стучат в дверь особо задерживающимся там. Наконец, о счастье! - наступает ваша очередь, красная надпись на двери "Занято", сменяется зеленой "Свободно" - и вы там. Однако исполнение желания довольно проблемно. Как устроиться на скользкой, грязной да еще и прыгающей и качающейся поверхности этого "прибора"? Только взгромоздясь на него с ногами и вцепившись одной рукой за раковину рядом, а второй рукой в скользкую и мокрую трубу за спиной. Наконец вы счастливо спускаетесь с этого эшафота и даже как-то умудряетесь в этой тесноте одеться. Вдавливаете намыленной ладонью сосок крана, и из него под напором вылетает струя холоднющей воды, но вы все-таки умываетесь и счастливо улыбаясь, с чувством громадного превосходства перед теми, кто все еще терпит в очереди, возвращаетесь в свой отсек.
И снова завязываются разговоры с незнакомыми людьми, выбалтываются семейные тайны, которые даже ближайшей подруге или другу не всегда рассказать-то можно.
На стоянках мужчины спрыгивают, пулей летят к торговкам всякой снедью, и снова запрыгивают почти на ходу в вагон. Ландшафты за окном сменяются, проплывают поля, перелески, вдруг гулко пролетают опоры и балки мостов, снова сменяясь плавным разворотом болот, речек, и снова плывущими полями. Иногда мелькают какие-то домишки, а рядом ребятишки, козы, коровы, петухи.
Ну вот и вокзал. Вдоль поезда бегут встречающие. Улыбки, букеты, слезы...
Приехали.
Январь 2008.