Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый» ДКБФ 1971-1974».
Глава 390. Балтийское море. ВМБ Балтийск. БПК "Свирепый". Годковская задача. 28.03.1974.
Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет:
В предыдущем:
Я не пишу и не рассказываю в книге «Легендарный БПК «Свирепый» того, чего не видел, не слышал, не знал, не ведал и не испытал сам.
Поэтому снова и снова я обращаюсь к тем далёким по времени дневниковым записям в ежедневнике и к письмам моим родителям, которые я писал во время военно-морской службы на БПК «Свирепый». В них переживания двадцатиоднолетнего молодого человека, моряка Балтийского флота, здорового парня, наполненного энергетикой естественных гормонов, страстей, желаний и хотений.
Теперь, спустя 42 года, исследуя процессы и закономерности развития человеческого организма, человека, семьи, групп людей, общин, родственных коллективов, родов, кланов, племён, общества, народов и наций в истории человечества и в корреляции с солнечной активностью, я знаю, что в возрасте 20-21 года молодой человек мужского пола переживает пик своего гормонально-биологического развития, что в этом возрасте он находится на вершине (на пике) своих эмоционально-чувственных (гормональных) талантов и возможностей.
Вот почему так остро весной 1974 года и я, и мои друзья-годки, и молодые моряки БПК «Свирепый», и вновь прибывающее поколение новобранцев-салаг, и даже молодые офицеры-лейтенанты и мичманы – все мы остро переживали перипетии военно-морской службы, новости страны, вести с морей, с боевой службы, на которой сейчас находились наши товарищи, наши братишки.
28 марта 1974 года я узнал, что на траверзе Лиссабона (Португалия) КУГ (корабельная ударная группировка) боевых кораблей 128-й бригады 12-й дивизии ракетных кораблей в составе: БПК «Бодрый», БПК «Сильный», танкер «Каунас», ПЛ Северного флота, лёгкого крейсера КРЛ «Свердлов», танкера СМТ «Олекма» и ЭМ «Настойчивый» пр.56А под общим командованием капитана 1 ранга Ю.И. Можарова встретились с отрядом боевых кораблей (ОБК) 128-й бригады 12-й дивизии ракетных кораблей ДКБФ в составе БПК «Образцовый», ЭМ «Светлый» и ЭМ «Спешный» под командование начальника штаба 128-й бригады ракетных кораблей, капитаном 2 ранга Л.С. Рассукованным. Этот отряд боевых кораблей возвращался домой, в базу, в Балтийск после выполнения задач БС (боевой службы) в Средиземном море.
Фактически у берегов Португалии на короткое время образовалась эскадра боевых кораблей Балтийского флота. Я и мои друзья-годки хорошо представляли себе, как рады были моряки наших кораблей, встретив друг друга в Атлантическом океане.
Лиссабон, столица Португалии, старейший город Западной Европы, на много десятков и сотен лет старше Парижа, Лондона, Берлина. Как мы по-хорошему завидовали нашим друзьям-морякам, как мне хотелось сейчас в марте 1974 года очутиться там, в океане, на траверзе, то есть напротив этого знаменитого города-порта в точке с координатами 38°42;49; с. ш. 9°08;21; з. д. на юго-западном побережье Пиренейского полуострова, на западном берегу бухты Мар да Палья, в 15 км от Атлантического океана.
Я читал лоцию, описание Лиссабона и Португалии и шептал про себя фразу на португальском языке: «Ol; Portugal! Oi Lisboa! Menina, eu gosto de voc;. Talvez seja amor ; primeira vista?» («Привет Португалия! Привет Лиссабон! Девушка, вы мне нравитесь. Может быть, это любовь с первого взгляда?»).
«Там сейчас тепло, весна, субтропики, - думал я про себя. – На пляжах Алентежу загорают туристы, местные рыбаки торгуют копчёной рыбой, и я бы с удовольствием погулял под приморскими лиссабонскими соснами, эвкалиптами, в гуще вечнозелёных кустарников с какой-нибудь молодой португалкой».
«Вчера ночью пришли из морей», - писал я в письме родителям. – «Была и мне работёнка, но как всегда, исключительно интересная. До сих пор не имею официального документа – допуска к секретам, а работать приходится только с ними».
В среду и в четверг 27-28 марта 1974 года были чудесные весенние дни. Ночью были небольшой мороз – минус 1,6-2,3°С, утром – 3,6-4,8°С тепла, днём на солнышке – 11-11,9°С тепла и ясное солнечное небо.
Я продолжал экспериментировать в своей работе, искал новые формы привлечения молодых матросов БПК «Свирепый» к политической учёбе, к занятиям и тренировкам по боевой подготовке. Дело в том, что большую часть времени службы теперь занимали регламентные работа ППО (планово-предупредительного осмотра) и ППР (планово-предупредительного ремонта).
Я тоже вместе с молодым рулевым, назначенным на мой боевой пост в румпельном отделении, «по старой памяти» прошёлся ветошью по ручкам аварийного (запасного) штурвала, который был настоящим, традиционным, деревянным, дубовым с фигурными ручками.
Потом я показал «молодому» свою тайную шхеру в румпельном отделении и с удивлением обнаружил там мой старый дневник-ежедневник за 1971 года и некоторые письма моих родителей, школьных друзей и, главное, Вали Архиповой…, а я о них совсем забыл!..
Сдав «молодому» вахту и румпельное отделение «как положено», то есть с ритуальными словами сдачи-передачи вахты, по торжественной стойке «смирно», с отданием чести и крепким рукопожатием, я вернулся к себе в ленкаюту, в которой был «рабочий беспорядок».
К переборке были прислонены заготовки-рамы будущих стендов, рулон серой материи на из обивку, на палубе за лавками лежало бревно с рулоном голубого чертёжного ватмана, в углу за столом президиума была спрятана куча разноцветных телефонных и электрических проводов, на палубе между лавками «ленкаюты» валялась стружка, обрезки реек, куски отработанной наждачной бумаги.
Всё это надо было бы убрать, привести в порядок, доделать, оформить, украсить и развесить стенды в коридорах, в столовой, в кубриках и в кают-компаниях, но никаких сил и желания это делать у меня не было. Задумок, планов и проектов было столько, что мне одному это было не под силу…
Замполит, старший лейтенант А.В. Мерзляков даже за беспорядок и «погром» в ленкаюте меня не ругал и вообще, не беспокоил, потому что никого, кто бы мог и хотел хотя бы мне помочь в моём деле, не было. Наоборот, все с нетерпением ждали чего-то новенького, интересного, завлекательного… Привыкли…
Однажды вечером ко мне пришёл парень, мой годок, призыва 16.11 1971 года, командир отделения радиометристов-наблюдателей, с которым перед этим в кубрике мы немного повздорили по вопросу достойного или недостойного поведения моряков Балтийского флота во время отпуска с выездом на родину.
Этот парень был на полголовы выше меня и килограмм на 10-15 тяжелее меня, он был реальным командиром отделения в РТС (радиотехнической службе), поэтому его «развенчание» как наивысшего авторитета в кубрике и кумира среди «молодых» и «салаг» было ему «не в масть».
Мне никак не хотелось с ним «бодаться», поэтому я терпеливо выслушал его «предъяву» (претензии), намного задумался, и мы начали неторопливо разбираться в нашем споре-конфликте.
Вскоре разговор перешёл из стадии «просто посидеть и почесать языки о том, о сём» перешёл в ранг «разговора о главном» - о нас самих, о нашем месте в жизни и о том, что даёт нам служба на флоте.
Мой годок со всеми классными чинами и высшими званиями моряка подверг меня резкой критике сначала в самый резких ругательных выражениях, а потом, когда я молча его слушал и только морщился на матерные слова и выражения, в более цивилизованной форме монолога и разговора.
Он много и горячо говорил, обличал и обвинял меня, ругал и корил за то, что я «попытался понизить его авторитет командира и годка», что я «притворяюсь честным, прямым и хорошим», а на самом деле «такой же, как все и тоже стараешься урвать от службы лишний кусок или час для спокойного сна»…
Он говорил мне, что я напрасно «пытаюсь любить всех, «салаг», «молодых» и «годков», мичманов и офицеров», потому что это невозможно – «любить всех людей», потому что «все люди разные и большинство из них – сволочи».
Он говорил мне, что «я напрасно опираюсь на то, что в каждом человеке скрыты хорошие начала, хорошие черты характера». Он говорил, что «это невозможно – любить и уважать всех, что это значит, идти против жизни, против всех», ибо «всегда и везде встречаются равнодушные, подлые к твоему чувству, люди».
- Поэтому, - говорил мой годок, старшина 1 статьи и командир отделения – я разделяю людей на «толпу» и «единомышленников». Вот, например, я понимаю тебя, а ты понимаешь меня, мы с тобой друзья, а вот он – тупой и равнодушный или просто озлобленный человек. Да? Так я его презираю и не хочу иметь с ним никаких дел.
- А если надо, - горячился мой визави («тот, кто напротив»), - то я со своими единомышленниками пойду впереди дела и тогда «толпа» потянется за нами. Так было всегда, так делали большевики и теперь так делает наше правительство.
- В наших масштабах, - глухо и веско басил он, глядя на меня своими внимательными и настороженными глазами, - так надо делать тебе, а не взывать к совести всех. Все сразу не пойдут за тобой, нужен толчок.
- Вот отсюда, - сказал он напоследок своего монолога, - получается, что тебя, Суворов, не любят, что ты «белая ворона», что ты «нарушитель спокойствия» и «устоев корабельных традиций», что ты «заставляешь тех, кто просто живёт и служит просто так, не думая, думать, прежде чем жить и служить». А думать и тем более задумываться никто, поверь мне, не хочет.
- Ну, не хотят люди толпы быть тем, кем ты их заставляешь! – заключил он. – Не хотят! Им выгодно быть под кем-то, под «годками», под офицерами, под мичманами, под сильными, потому что тогда не надо толкаться локтями, куда-то стремиться, чего-то делать сверх того, что положено по службе.
- Пойми, - уже с нотками просьбы или даже мольбы, обратился ко мне мой «годок». – Ты хочешь, чтобы люди были такими как ты, но ты – это ты и только ты один такой, какой есть, Суворов, а ты пытаешься всех и каждого сделать «Суворовым».
- Так что ты нам – годкам – не мешай, - уже с некоторой угрозой заявил мне годок. – Не мешай, тут тебе не обломится, а обломать тебя могут запросто. А мне этого не хочется, потому что парень ты, что надо.
Я задумался и молчал… думал.
Да, большевики во время революции 1917 года возглавили народные массы, направили их движение в нужную сторону, повели за собой, возглавляют народ и сейчас. Но в чём отличие коммунистов от меньшевиков, эсеров и представителей других лидерских партий?
Отличие коммунистов в том, что они не просто заводят и опираются на «толпу», направляя её движение в нужное русло, а заставляют «толпу» самим выбирать направление и силу своего движения.
Искать в толпе единомышленников и с ними заодно вести «толпу»? Нет. Воспитывать в «толпе» единомышленников и вместе с ними идти согласным со всеми курсом? Да.
- Когда есть лидер, к которому привыкла «толпа», которая его боготворит, слушается и исполняет все его желания, которая надеется на него и без него мало что может сама, - сказал я моему визави, - это дело бестолковое. Лидер может заболеть, умереть или его могут убить в бою, и что тогда? Беспомощная «толпа», не умеющая жить и сражаться без лидера?
- Почему? – возразил мой собеседник. – У меня есть мой заместитель, помощники.
- А они тоже «лидеры»? – спросил я его. – Они такие же, как ты, настоящие командиры?
- Нет, - подумав, ответил он. – Не такие, другие, хуже…
- Вот именно, - теперь я говорил веско и авторитетно, как мой отец. – А наша, «годковская задача», чтобы наши последователи были не только такими, как мы, а лучше нас, иначе не будет развития, поступательного движения вперёд, иначе мы будем топтаться на месте и враги наши, которые постоянно учатся и совершенствуются, гонят и гонят всё новое и лучшее вооружение, легко победят нас. Нет?
- Да причём тут наши противники! – заорал мой одногодок. – Я о другом говорю, а ты о каких-то врагах!
- А мы о них только и думать сейчас должны, – тихо и спокойно ответил я в эти круглые бешеные от нетерпеливой ярости глаза. – Не о своей гордыне и себялюбии, а о том, для чего нас сюда призвали, чему мы дали военную клятву, а ты о чём?
- Ну, и я о том же, - «запнулся» и сразу как-то сник этот «грозный годок-громила». – Только по-другому, не так как ты.
- Наша с тобой разница в том, - сказал я товарищу, - что ты ведёшь за собой «толпу», а иду вместе с людьми; ты видишь в своих подчинённых тупых и жадных, а я искренних и бескорыстных, ты их в душе презираешь, за то, что они не такие как ты, а я стремлюсь, чтобы они были лучше, чем я. Вот и всё.
Мы расстались и разошлись каждый в убеждении своей собственной правоты, а я сел писать письмо родителям…
- «Зло заразительнее добра, - писал я родителям. – Есть Славка Юницин, он мой друг, вместе мы с ним – сила, а теперь он пишет мне такие письма, что мне кажется, - он попал в «дурную компанию». Он это объясняет так: «Что ты удивляешься, всё течёт, всё меняется, а мы взрослеем. Ты видишь жизнь издалека, из службы на море, а я в ней, как в бурном море и выжить здесь можно не барахтаясь и купаясь, а выплывая и борясь со злостью, иначе утопят».
- «Вот так, был мой единомышленник, а «зло» засосало! И всё потому, что он живёт, стараясь не думать, «ведь так легче» - говорит он».
- «Славка говорит, что «у тебя, Саш, не получается, потому что невозможно любить всех и каждого, невозможно, чтобы народ стал единомышленников собранием», всё равно кто-то будет не согласен, кто-то притворится, что согласен, а кто-то просто не станет притворяться ни тем, ни другим».
- «А я думаю, что будет время, когда все и каждый будут единомышленниками, сознательными, добрыми и справедливыми людьми и будет это при коммунизме, а пока каждый живёт и служит в своё удовольствие и ждёт, когда этот коммунизм построят».
- «Но вот, что интересно! Хотя и Славка Юницин и этот старшина 1 статьи и командир отделения утверждают, что у меня ничего не получится, но они же идут ко мне… Один пришёл поздно вечером и так, чтобы его не увидели другие, а другой пишет мне искренние письма и я чувствую, что они оба ищут ответов на свои сомнения, ищут у меня поддержки и понимания, значит, всё-таки, хотят быть лучше, чем они есть?!».
- «Вот почему я верю, что делаю всё правильно, потому что бужу в ребятах их личностное самосознание, самоуважение и самодостоинство, выбираю их из «толпы», делаю из них личности. Даже то, что я к ребятам, даже к «салагам», вроде как в шутку, обращаюсь по имени отчеству, поднимает их в их же собственных глазах…».
- «Моя забота сейчас – это «будить» ребят от равнодушия, от скуки службы, от пошлости в разговорах, от циничного отношения к жизни и флоту. Вот почему у меня здесь на корабле друзья и враги».
- «Однако я мечтаю, чтобы все люди были друзьями, товарищами, братьями. Борюсь за это. Но этот старшина и мой годок отчасти прав: любить абсолютно всех просто невозможно, есть нечто, что не позволяет любить, потому что вызывает горькое чувство ненависти».
Я не стал рассказывать маме и папе о том, как подлость и жадность одного воришки, укравшего у ДМБовского годка его знак-жетон «За дальний поход» возмутила меня и некоторых моих друзей. Наше собственное «матросское расследование» привело нас к одному из «ДМБовских годков», который и оказался эти «гадом»…
Мы не стали делать ему «тёмную», наоборот, мы заставили этого бывшего нашего товарища открыто вернуть знак его владельцу, а тот также открыто, честно и благородно «простил» его, сказав (по моему наущению): «Это не так важно, что ты, кореш, обидел меня, главное в том, что я тебя не обижу, иди с богом».
Мы все демонстративно продолжали служить и работать вместе, но больше никто к этому «ДМБовскому воришке» не подходил и не общался с ним, как прежде, только по делу и по службе…
- «Хорошо, когда есть большая цель в жизни, - писал я родителям в письме. – «Я говорю не о той цели, чтобы найти хорошую работу, жену, растить детей и умиляться собственным счастьем. Я говорю о той цели, которой подчинена вся жизнь человека».
- «Вот поэтому я сейчас радуюсь и работаю. Вот почему у меня сейчас и сил «невпроворот», почему за всё хватаюсь, требую, пробую, помогаю людям».
- «На прощанье мой гость сказал мне: «Ты Суворов, как «христосик» - всем всё прощаешь, со всеми ты ласков, со всеми уживаешься, а я так не могу и не буду». А может быть, это и правда?».
Я просил ответа у моих родителей, которые оба пережили самую страшную войну и послевоенную разруху, когда люди не просто общались, а выживали в общении, кто делился и помогал, а кто-то воровал и наживался на горе и страданиях людей.
Я просил маму и папу дать оценку моему поведению дома, в школе, в Севастополе, на работе и на службе. Особенно я просил написать мне папу, - отдельно от мамы, своё письмо, свои оценки.
После того, как я тщательно подбирая слова, написал это письмо, я после обеда сходил на почту и получил там газеты, письма и свежие телеграммы за вчера и сегодня. Вместе с корабельной почтой я получил неожиданное письмо-пакет из Севастополя, от отдела кадров Севастопольского Морского завода имени Серго Орджоникидзе.
В пакете оказалась заводская газета «Трудовая слава», а в ней маленькая заметка «Пришло в бухгалтерию письмо», в котором я благодарил завод за присланные мне деньги, которые оставались на моём депозите на заводе…
«Ежедневно в адрес заводской бухгалтерии приходит десятки писем самого различного содержания. Но такого, какое было получено недавно, нам читать не приходилось. Вот оно, это письмо с солдатским треугольником на конверте».
«Здравствуйте, люди! Получил от вас я деньги, которые, оказывается, причитались мне при расчёте с завода. Однако дело не в деньгах, а во внимании и заботе с вашей стороны! Большое вам спасибо, товарищи! Вернусь на завод – обязательно зайду лично вас всех поблагодарить. Ведь такая тёпла забота - это не просто исполнение служебного долга, это как раз то, что называется коммунистическим отношением к труду! Ваше письмо очень мне помогло. Радостно станоится, когда знаешь, что тебя не забыли в коллективе! Желаю вам, товарищи, счастья и здоровья. Мы здесь позаботимся, чтобы вы могли спокойно жить и трудиться. Даю в этом слово от всех воинов нашей части!»
А. Суворов, воин Советской Армии, бывший рабочий цеха №4.
«Вот ведь, казалось, обыкновенную, будничную работу делают служащие расчётной бухгалтерии, привыкли уже к этому и не ждут благодарностей, а люди-то ценят…».
«И ещё один вывод напрашивается: письмо воина говорит не только о большом и благородном труде заводских бухгалтеров, оно позволяет нам увидеть характер, моральные качества, идейную закалку советского воина А. Суворова – воспитанника нашего рабочего коллектива»
С. Горбачёв, главный бухгалтер завода.
И ещё одно письмо пришло мне из Севастополя – из Севастопольского приборостроительного института, куда я неудачно поступал в июне 1970 года. Институт прислал мне программу подготовительных курсов для военнослужащих СА и ВМФ СССР, поступающих в институт. Начало занятий на подготовительных курсах начинались 10 ноября 1974 года, поэтому я должен был успеть сыграть ДМБ до 7 ноября, успеть заехать домой к родителям в Суворов и сразу же ехать в Севастополь, на подготовительные курсы в институт.
После этих писем я возобновил свои занятия по математике и физике с теми учебниками, которые сумел «достать» в библиотеке ВМБ Балтийск и купить в книжном магазине в городе. Я даже попробовал записать на магнитофон некоторые законы и теоремы, чтобы ночью во сне слушать их и запоминать без дневных помех…
Не помогло, спал как убитый и вместо формул всё сны снились… эротические.