Какой большой ветер напал на наш город, не ветер, а ветрище просто.
Никогда и нигде, ни до, ни после переезда, я не встречала таких ураганных ветров как в этом городе. Ветра здесь — постоянное явление природы. Не простые ветра, а штормовые, что зимой, что летом. Разница только в том, что летом глотаешь песок, а зимой снег, и неизвестно, что лучше. Вернее - что хуже.
Пора бы уже привыкнуть, а не получается. Всё равно идти-то надо. Через весь город — детский сад на другом конце. Идти, конечно, мне, а малыш на саночках поедет.
Усаживаю его поплотнее, шапку надвигаю поглубже, почти на глаза, шарф поднимаю повыше, почти до глаз. Журнал «Здоровье» не рекомендует завязывать ребёнку на морозе рот и нос — простудиться, утверждают, может. Вот пусть рекомендатели и не завязывают, а мы готовимся в дорогу, как рыцари к битве, закрываем всё, что можно. Себе тоже шарфом лицо закрываю.
Кажется, утеплились по самое не могу, вперёд, малыш, держись покрепче, поехали!
Пока пробирались через двор, между домов, терпимо было. Но вот она — арка, спуск с горки, дорога, и — здравствуй, пустырь. Вроде и не слишком велик, а труднопроходим, ибо продуваем всеми ветрами насквозь. И, главное — неминуем, нет другой дороги.
Что-то народу сегодня немного. В иные дни так прямо строем идут, как на демонстрацию, а сегодня единицами, редко парочками проскакивают. Рано, что ли ещё? Или, наоборот, поздновато?
Ветер словно осатанел, дует сразу со всех сторон, да так напористо, словно цель поставил — с ног сбить, сдуть начисто с лица земли всё сущее на ней, едущее и идущее. То пригоршню снега в лицо швырнёт, то сзади подтолкнёт, то справа-слева налетит. Лицо, глаза — всё залепил снег, дышать трудно, больно даже через шарф. Крепкая верёвка от санок кажется совсем хлипкой, в руках не удержать. Остановились, смотрю на малыша — сидит мой хороший, нахохлился, пыхтит терпеливо. Намотала верёвку от санок на руку, шарф поправила, и вперёд, наперекор пурге. Или это вьюга называется? А, может, буран? Да какая разница — мерзопакостная погодка, вот и всё, как ни назови.
Через какое-то время перестаю соображать где мы и что мы, где руки, где ноги, где небо, где земля, где дорога. Иду на автопилоте, почти с закрытыми глазами.
Ф-ф-ф-фу, вроде закончился пустырь, дальше дворами — будет полегче. Вдруг тревожно ёкает сердце — слишком легко катятся санки, как пустые. Обернулась — и верно, пустые.
А малыш где?! Украли, потеряла!!! Собак на пустыре бродячих полно!
Разворачиваюсь и бегу в обратном направлении. Сердце из ушей выскакивает, крик в горле застрял.
Помогите!
Почти посередине пустыря сугроб намело, и там темнеет что-то. Скорее, скорее туда. Санки сзади по ногам колотят — только сейчас сообразила, сбросила верёвку с руки.
Что это в сугробе? Попка круглая, две ножки в валенках, а где остальное?
Ужас леденящей иглой в сердце, наклоняюсь, руками тянусь. А он, маленький мой, как морковка в сугробе торчит, вниз головой. Подпрыгнули, видно, санки на кочке, он и вывалился, как сидел, в рыхлый снег воткнулся.
Но почему молчит и не шевелится? Испугался? Ушибся? Убился? Задохнулся?
На коленки опускаюсь, вынимаю бережно из сугроба, а он, лапуня моя, спит. Спит, представляете? Спит, сопит в две дырочки, парок инеем на шарфике оседает, реснички заиндевели. Не проснулся даже...
*
Бегут по дороге через пустырь люди, кутаются в шарфы, шапки надвигают поглубже, пальто запахивают, некогда по сторонам смотреть, холодно, поскорее бы добежать.
А посреди пустыря сидит на детских саночках женщина со спящим ребёнком на руках. Сидит, словно ни ветра, ни мороза для неё нет. По щекам ледяные дорожки от слёз, а она улыбается счастливейшей улыбкой. Совсем как дурочка, честное слово...