Золотой

Наталья Чаплыгина
  Легкий ветер шевелил Сашкины волосы. Казалось, что он нежно, по-матерински, гладил их. Было холодно. Мелкие снежинки изредка срывались с плотной серой завесы небес, предвещая снегопад.  Они ложились на лицо молодого мужчины и не таяли. Я стояла в многолюдной толпе людей и не могла оторвать взгляд от Сашиных волос. Его гроб был оббит тисненным рубиновым шёлком. Золотые ручки гроба, золотая оторочка покрывала словно  говорили о том, что выбор в пользу такого погребального убранства был выбран неспроста: хоронили Сашу Золотого.
Слез почти не было. Так бывает, когда боль сидит глубоко внутри и  боится вырваться наружу. Так бывает, когда сознание говорит о том, что, наконец-то, человеческие муки завершились логическим исходом.
Я смотрела на лежащего в гробу Сашу, а перед глазами всплывали картинки далёкого прошлого.

1983 год.
- Мама, - это Саша, мой друг.
Рядом с моей шестилетней дочкой, Элей, стоит мальчик. Ему семь.  У него удивительный цвет волос. Их неправдоподобная яркость цвета червонного золота* с чуть красноватым отливом и белый цвет кожи делают внешность мальчика запоминающейся с первого раза…

… - Эля, зови Сашу, пора кушать.
Дети садятся за стол. Веранда залита солнцем. В его лучах голова мальчика кажется отлитой из драгоценного металла.
- А что это? – Саша удивленно смотрит на поданное блюдо.
- Это зелёный омлет, кушай.
Саша, глядя на мою дочь, принимается есть.
- У-у, вкусно как. А мама мне такую яичницу не делает.
- Я ей расскажу рецепт,  и она обязательно будет её делать тебе…

Спустя одиннадцать лет.
…Письмо от моей мамы: « Доченька, помнишь дружка нашей Эллочки, Сашу?  Его призвали в армию. Он служит в Чечне. На Людмилу Ивановну смотреть страшно, она так переживает за сына. Да и мы все переживаем. Страшно представить в какое пекло попал мальчик»…

…Письмо от мамы: «Доченька, у Людмилы Ивановны радость: Саша приходил в отпуск. Да, правда, радость быстро закончилась. У него была возможность больше не служить в Чечне, но он сказал: Мама, я не могу не вернуться. Там ребята остались»…

…Письмо от мамы: «Доченька, милая. У Людмилы Ивановны горе. У Саши тяжёлое ранение в голову. Врачи шансов не дают»…

…Письмо от мамы: «Доченька, ты спрашиваешь о Саше. Радостного мало. Людмила Ивановна стала похожа на тень. Саше уже сделали пять операций, но … пластина в голове не прижилась. Его мучают жуткие боли. Начались приступы эпилепсии. Он на сильнодействующих обезболивающих. Благо, что Людмила Ивановна фармацевт. Сама знаешь, как сейчас трудно достать нужные лекарства. Продуктов не хватает многим порой, что уж о таких лекарствах говорить.  Так жалко их. За что такие муки выпали на долю и матери и сына?»…

2000 год.
Письмо от мамы: «Доченька, ты спрашиваешь о Саше… Больно всё до жути. Саша так и не смог оправиться от ранения. Людмила Ивановна и её семья столько сил истратили на то, чтобы его вернуть к жизни. Дикие головные боли его не отпускают. С личной жизнью тоже не сложилось: женился, родился у него сын, но он не смог избавиться от вечного российского обезболивающего. С женой развёлся. Не каждая женщина способна быть сильной в такой ситуации. Людмилу Ивановну очень жаль. И Сашу очень. Государство медицинскую помощь Саше не оказывает. Один на один они со своей бедой»…

2006 год.
Будучи в отпуске, неожиданно для себя оказываюсь в одной маршрутке с Людмилой Ивановной. Невольно завязывается разговор. Стараюсь обойти вопросами болезненную тему. Людмила Ивановна, спросив о моей Эллочке и её жизни, вдруг, сама говорит о Саше. Страшно слышать исповедь материнской боли…

2016 год, лето.
Я уже 4 года на малой родине, в Сабле: ухаживаю за престарелыми родителями. Их здоровье стабилизировалось, и у меня появилась возможность по вечерам посещать сельский тренажерный зал. Там, неожиданно для себя, встречаюсь с Людмилой Ивановной.  До этого мы встречались с ней часто, по роду её деятельности: она, по-прежнему, работает фармацевтом, но личных тем при встрече не касались.  Компания наша женская подобралась возрастная, но веселая не по годам. В промежутке между сменой тренажеров успеваем обменяться анекдотами и смешными ситуациями из жизни. На хандру поставлен запрет.
Однажды она обмолвилась: «Я только здесь и отдыхаю.  Хоть на полтора часа отключаю свою голову».

2016 год, октябрь.
Часть пути из тренажерного зала  мне с Людмилой Ивановной в одну сторону. Тему Саши я не затрагиваю никогда. Мне достаточно того, что я его иногда встречаю. Без слов понятно, что Саша уже находится в полной зависимости от спиртного. При встрече со мной он застенчиво прячет глаза. Я свои тоже прячу. Мне стыдно. Я чувствую, что, по-матерински, не смогла защитить его. Война, выпавшая на его долю, была не той, когда: «Родина-мать зовёт!» Этой войны страна могла избежать.
- «Наташа, Вы случайно не знаете какой-либо способ избавить человека от пьянства?»
Вопрос Людмилы Ивановны застаёт меня врасплох. Я научилась уважать боль матери, которую держат взаперти. Но это не просто выплеснутое материнское страдание, - это расписка в собственном профессиональном бессилии.
Пауза начинает затягиваться, и Людмила Ивановна, почувствовав мою растерянность, произносит: « Я уже не знаю, за что зацепиться. Он жить не хочет. Я двадцать лет живу тем, что пытаюсь вернуть его к жизни. А он не хочет. Он за жизнь не цепляется. После ранения  пять операций. Он весить стал как дитя. Мы его в памперсах на руках носили в ванну, мыли, как грудного ребёнка. Все круги ада прошли. Государство забрало здоровье, и ничего не сделало для его возвращения. Саша попросил как-то подать в церковь за упокой его боевых товарищей. Список был такой длины, что меня взяла оторопь. Я почувствовала, что удержать его не в силах. Ему смерть не страшна. Он её видел всякую».

2016 год, начало ноября.
Стою в очереди в аптеку. Купив лекарство для родителей, интересуюсь у Людмилы Ивановны: «Вечером встретимся?», - намекая на занятия в тренажёрном зале.
- У нас ночью пожар был. Саша уснул с сигаретой. Хорошо я услышала, и мы успели его спасти.
- Господи! Людмила Ивановна! Неужели Саша не осознаёт то, что он заставляет страдать родных?
- Осознаёт…

2016 год, 5 декабря, вечер.
За несколько минут до занятий в тренажёрном зале.
- Вы слышали? У Людмилы Ивановны сын умер!
- Кто? Саша???
- Ну, да!
Страшное тяжёлое молчание. Мы все женщины. Мы все матери. Эта наша общая боль. Среди нас одна женщина-чеченка. У неё тоже боль. И она вплетена в общую  боль одной страны…

2016 год, 7 декабря.
…Траурная процессия. Впереди, вслед за крестом, идет юноша, лет семнадцати, с непокрытой головой и удивительным цветом волос червонного золота. Я ловлю себя на мысли, что сын Саши удивительно похож на него. В его руках красная подушечка с траурной окантовкой, на которой лежит «Орден Мужества»…
…Сельское кладбище. Холодно. Снежно. Многолюдно.
Людмила Ивановна нежно гладит солнечные волосы своего сына.
- «Прости нас, сынок. Прости за то, что не смогли тебе помочь. Прости, что не смогли избавить тебя от боли. Но ты теперь, наконец-то, выздоровел. У тебя никогда больше не будут болеть ни душа, ни тело».
Я стою позади Сашиного гроба. Снег не тает на золотой голове этого мальчика. Этот сорокалетний мужчина навсегда останется для меня мальчиком. Я стою с ощущением того, что сейчас идёт захоронение не только детства и юности, а целой жизни моего ребёнка…
Мне просто повезло, что у меня родилась в те годы дочь.
К гробу подходят ещё молодые, но уже почти седые мужчины. Один из них, поцеловав Сашу в лоб, тихо произносит: «Прощай, Золотой! Передавай привет нашим ребятам!»
А я ловлю себя на мысли, что Саша как был золотым мальчиком, так и останется навсегда в памяти многих Золотым, не смотря ни на что. И не только из-за цвета волос.

*Золото 999 пробы фактически не содержит в себе примесей, с давних времен его называют червонным. Золото с маркировкой пробы 999,9 не твердое, легко деформируется, подвержено сколам и царапинам в процессе эксплуатации.