ГЛАВА 17.
РОДНЫЕ ПЕНАТЫ…
Месяц прошёл в обычном сумасшедшем ритме: писала картины по циклу о Николасе – дополнения и разъяснения к сюжетной линии; делала наброски сцен и помогала художникам по костюмам – Брюс о друге многое рассказал, теперь могла советовать со знанием дела; разбирала вечно возникающие споры и тупиковые моменты, что неизбежно появляются в процессе съёмки любой картины; следила за процессом и сохранностью целостности сценария, потому что у режиссёра спонтанно возникали «потрясающие» идеи, не всегда идущие на пользу замыслу и т. д. и т. п. Вертелась, как белка в колесе, сгоняя и без того дефицитный вес…
– Предел. Ты под арестом на три недели!
Майк однажды ворвался в её комнату, не предупредив о визите – смылась бы. Дорвавшись, буквально силой осмотрел, взял анализы, грозно рявкнув на растерявшегося Марка:
– Выгоню! Не справляешься с порученным делом! – вскинулся на опешившую Лайзу, вогнав в слёзы: – Какой ты семейный врач?! Где профессионализм? Не научилась разговаривать и настаивать на своём – не ту профессию выбрала!
– Майки…
– Цыц! – рыкнул на обмолвившуюся Нику. – Свяжу! Нет, в клетку посажу – самое время! – перекинулся на Марка: – Не устраивает работа? Замена найдётся быстро, не сомневайся. Увлёкся, потерял бдительность? Слепец! Она в опасности физической! Почему не следишь-то?.. Силой заставляй есть и пить препараты! – краснел до лысины, пылал праведным еврейским гневом. – Арест. Вам последнее предупреждение. Если за карантин не наберёт веса – попрощаетесь с работой и профессией. Оба! Я всё сказал. За мной!
Зыркнув на утирающую слёзы Лайзу, вышел, увлекая за собой и шлейф негодования.
– Эээ… что это с ним такое-всякое? – Ника ошалело смотрела на дверь. – Селли в порядке? Вторым ходит?
– Не в курсе. Узнаю. Дочери второй годик, кажется. Пора и второму быть. Стефану и Селин по двадцати одному? – заметив кивок, улыбнулся. – Можно и о втором ребёнке подумать. Видимо, они решили пока отложить это и заняться обучением. Не потому ли наш еврей негодует? Хотел побольше внуков понянчить, пока годы не взяли своё, а дети хотят учиться. Им это нужно, без сомнения – с первым малышом поторопились, толком профессии нет. Я их понимаю: сейчас без знаний никуда.
– Согласна. Селли прекрасно готовит, можно годом обучения обойтись, а с работой проблем не возникнет – Бабби к себе возьмёт в ресторан. Стэф… Не знаю. К механике тяготел всегда.
– Да, прошлый раз, когда здесь гостили, с нашим водителем так и «просветили» попами, что-то ремонтируя в моторе, – усмехнулся криво. – Лана возмущалась, мол, родители миллионеры, а сын в слесари стремится. А Стас только ухмылялся: «По моим стопам идёт! Не одумается, будет смотреть на нас из ремонтной ямы».
Сел рядом на стул, посерьёзнел, заглянул в глаза любимой.
– Что с тобой происходит? Ты в депрессии – не скроешь. Всё ведь прекрасно! Ты добилась фильма, картины выставляются, от контрактов нет отбоя. Что гложет? Я тебе наскучил? Мне съехать? Пора уступить кому-то новому место? – старался говорить ровно, убедительно, зажав чувства. – Я тебя хорошо знаю – нужен свежий допинг. Скажи открыто, отступлю в сторону, снова стану простым бодигардом.
– Не пори чушь! – выразительно зыркнула на дверь.
Встал и закрыл, безмолвно вскрикнув от радости.
– Ты и есть такой допинг: всегда новый и свежий… – вцепилась в него страстью и любовью…
…В дверь тихо постучали, помедлив, повторили попытку, вскоре ушли на цыпочках – свои.
Марк даже не обернулся на стук, сжимая в мощных ручищах огненное тельце возлюбленной.
Им было не до друзей или гостей – любовь царила и правила, сводя с ума, заставляя нарушать всё больше правил! Чувствовали, что ходят по лезвию, но страсть оказалась важнее самой жизни.
– …Ох, и ругался!
Гленн МакРайз покачала головой, прикрытой поварским чепцом в старинном стиле: воланы, ленты, вышивка по полотну – подарок госпожи на новоселье.
– Едва в кастрюли не полез! Уговорила попробовать мой фирменный сливовый пудинг – соблазнился, утих, – довольно хмыкнула, уперев руки в бока. – Сразу видно, что еврей – любит покушать, только вот кричать на мою голубку не позволено даже врачам! – погрозила внушительным кулаком в окно. – Сами разберёмся! Раскипятился… Лайзу до слёз довёл…
Притихла, закрыла тему, уловив осуждение в глазах Марка. Подала на стол пару запеканок и чай, вынула мороженое, щедро осыпала ягодами и сахарной пудрой.
– Кушайте, милая. Вы и вправду похудели сильно. Порода имеет право экономить, только Вам это ни к чему – силы могут подвести в самый нужный момент.
Улыбнувшись кухарке, сменившей на посту Барбару, принялась за ланч.
Кусок картофельной запеканки с мясом и сыром, салат из свежих овощей и трав порадовали до слёз. Вздохнула: «Приехали… Еда вызывает слёзы! Нервы сдали окончательно. Майк прав, как всегда. Пора к нему в клинику. Сейчас выясню, что с фотосессией в доспехах, и лягу на лечение. Дальше некуда».
– …Три недели, злата пани, и всё будет готово в полном объёме, – Вацлав тихо отчитывался – ритуал еженедельный. – Мерки сняты, эскизы утверждены, материал доставлен, камни по списку тоже. Бирюза и жемчуг прямо из Ирана – потрясающие. Вам понравиться непременно. Нашли много природных минералов – чудо! Ждём…
– …Майки? … Да. Ты прав. … Мне приехать? … Хорошо, дождусь вашей машины. … Спасибо, родной. … Не говори им пока. Пусть работают спокойно. … Согласна. До встречи.
Марк стоял возле стены с непроницаемым лицом и не мог сообразить, что чувствует. Понимал, что Ника плоха, а расстаться не было сил! Любил до крика, до острого желания… убить. Держа эмоции под строгим контролем, сжимал в бессилии кулаки, прорезая дугами ногтей мякоть ладони.
«Держись, парень. Не подлечится – просто умрёт от истощения. Ей нужно от всех отдохнуть. И от тебя тоже. Вы её элементарно загнали, как дичь! Что ты, что Банни – оба с неуёмными сексуальными аппетитами! Жеребцы, а не мужики! Куда ей, оленёнку, вас выдержать… Да, жадна на любовь, но она же её и убивает. Отступись, Марк… Позволь выжить…»
Новый телефонный звонок заставил дёрнуться телом обоих.
Удивилась, приложила к уху, замерла.
– Госпожа Вероника? … Эдисон Минсон. … Париж дал добро – везут коллекцию из музея Средневековья в Сорбонне по Вашей теме. … Да, мне удалось это с большим трудом. Завтра прибудет с охраной. У Вас только двое суток. … Да. Не больше. Скоро выставка в Александрии – этот стенд туда отправится прямиком от Вас. … Рад, что Вы пригласили нас в долю! … До встречи!
Посидев в раздумьях, решилась.
– Майк? … Отбой. Двое суток буду занята. … Не ори! Только что позвонили! … Это с работой связано и большими деньгами! … Попробуй – выплатишь неустойку в несколько миллионов из своего кармана! … А то. Какие шутки, родной? … Сказали, что два дня экспозиция погостит у нас. Отложим лечение. … Да, принимаю по часам. … Ем! Кушаю! Лопаю! … Не переживай. Всё хорошо.
– Им сообщить? – Марк обрадовался: «Ещё несколько дней рядом!»
– Да. Поговори с Иржи, пусть приготовят всё, что можно надеть… Хоть на верёвочках! И костюмеров пни – там несколько платьев в работе давно. Что ещё? – задумалась, вздохнула. – Подготовь Брюса. Я придумала сцены, справится с лёгкостью.
Через час была на съёмочной площадке: проверить, посмотреть, посоветоваться, приготовить.
– Эти сцены с моими волосами, – склонилась над эскизами раскадровки, – а тут не обойтись без смены имиджа. Как думаете: парик, окраска? Нужен цвет палой листвы – рыжий с оттенком шоколада.
– Окраска, безусловно. Парик не даст того эффекта натуральности. Вернём Вам природный цвет, только и всего.
Первые сцены сняли через часа полтора – приехали фотографы от фирмы-спонсора.
Это был журнал военно-исторической направленности, украшений не требовалось, а доспехи, мечи и пояса уже были в основном готовы.
Сначала снимали Нику с ближнего плана. Надели чёрный глухой шлем, закрывший всю голову и лицо до глаз, оставив лишь небольшую зону над бровями, глаза и верх щёк свободными. Загадочный макияж довершил работу, заинтриговав ещё больше: то ли юноша, то ли дева-воин. Сняв с разных ракурсов, закончили съёмку с мечом: положили эфес на лицо так, что рукоять с гардой образовали крест, лёгший по переносице, не закрывая глаз. Кадр получился просто фантастическим: «Слежу, вооружена, готова драться».
Следующую группу снимков снимали с дальнего плана, в доспехах цвета золотой меди. Они чудесно обрисовывали грудь и не вызывали уже сомнения, кто внутри. Волосы распустили, раздувая их ветродуем, лицо с изысканным макияжем было нежным и беззащитным, небольшое кружевное жабо словно ненароком выглядывало из доспехов возле шеи, тёмная кожаная амуниция оттеняла золотой отблеск металла, как и меч с такими же гардой и лезвием. Чёрное с золотистым на тёмно-бронзовом фоне задника. Тоненькая девушка в собственных доспехах.
Съёмка вышла очень достойной.
Потом принялись за Брюса.
Подумав, покрасили мужчине волосы в чёрный цвет, искусно оттенив виски белым, и возрастная модель вдруг… помолодела.
– Я же сказала: твоё время и эпоха, – улыбнулась Ника. – Тридцать лет долой! Вернули годы и шарм. Дамочки изойдут слюной! Прекрасно получилось. Спасибо за согласие, родной. Спас нас.
Стоически терпел суету вокруг, не вступая в полемику – Марк уговорил не расстраивать её.
Этим и воспользовались костюмеры: замшевые чёрные брюки на завязках, белая объёмная рубашка из тонкого голландского полотна, закатанная до локтей на руках, расстёгнутая до середины груди, показывая зрителям манящую тень волос (тоже оттенили копиркой) в прорези.
Модель усадили в кресло из чёрного дерева с красной обивкой, ноги в чёрных высоких кожаных сапогах устроили в свободной позе: одна полусогнута, вторая отставлена в сторону. В неё упирается правая рука, левая свободно свисает с подлокотника, касаясь небрежно приставленной шпаги: лишь эфес виднеется, показывая искусность работы и дороговизну оружия. На заднике просматривается сумрачная комната со стрельчатыми окнами в частых перегородках, ковёр на полу явно персидской работы: чёрно-коричнево-бежевой гаммы.
Сделав несколько снимков, дополнили картину кованой цепью с медальоном, повесив на шею – вельможа на отдыхе от трудов военных. Потом сменили сапоги на ботфорты, дополняли шпорами и брошами, аграфами и бантами, цепочками и кружевами. Меняли мизансцену: стоя, облокотившись, вполоборота к камере, возле окна, с накинутой на плечи замшевой курткой в обильной вышивке золотом…
– Браво, господин Брюс! – режиссёр зааплодировал искренно и восхищённо. – Простите, немного подглядел тут – отдыхал. Понравилось чрезвычайно! Какая редкостная харизматичная фактура! У госпожи Санчес безупречный вкус и звериное предчувствие на удачу – ни разу не ошиблась в выборе. Могу предложить роль в фильме – введём, обыграем, как сон. Можно в другом – поле деятельности неограниченно. Интерес к старине вернулся – работа найдётся. А?..
Брюс только покачал головой, покосившись на ухмыляющихся Нику и Марка, словно говоря им: «Доберусь я до вас, заговорщики».
На следующий день закружилась съёмка с Никой: в старинных светлых платьях с историческими украшениями. Образы, сценки, постановки, групповые сцены…
Особенно удались снимки с изделиями польских кузнецов: браслеты, пояса и ожерелья из серебряной скани и зерни, броши и медальоны с камнями и жемчугом…
Актрисы визжали от восхищения и слёзно просились в кадр, смиренно облачаясь в наряды средневековых служанок и кухарок, высокородных дам и прачек – на всех сияли и светились металлом кованые вещички ковалей.
– Я нашёл место!
Помощник оператора прибежал откуда-то снизу. Был необычайно возбуждён и рад.
– Там куча рыжих листьев и упавшее дерево. Такой антураж! Сухо, чисто, мило.
Нику с оранжево-палевыми волосами уложили на листву, надели на голову в огненных локонах драгоценную старинную диадему. И только. Обнажённая тоненька конопатая рыжая манящая ведьма в палой листве канадской осени: пламя, пожар, страсть.
Мужской журнал заплатил слишком много и хотел полной отдачи и эффекта. Не прогадал. Эти снимки стали самыми востребованными в индустрии, породив небывалый всплеск интереса к рыжим моделям, – бум!
Затем надели на модель роскошное светлое платье с корсетом и завязками на спине, задрапировали в красивые фестоны, живописно расположили шлейф плаща того же светлого цвета по листве, на голову прикрепили великолепную корону: тонкий витой ободок в завитушками, зигзагами, прихотливой сеткой над верхом, но самой чудной была капля крупного аквамарина, свисавшая на переносицу – что-то эльфийское было в диадеме, сказочное, словно давно забытое и желанное.
Закончив работу с музейными редкостями, закруглились, используя лишь товар местных умельцев – Иржи и Вацлава.
Они не обманули и смогли удивить самых пресыщенных ценителей искусства. Их пояса и цепи, корсетные сбруи и браслеты, серьги и головные украшения были выше похвал!
С ними и позировала Ника, обыгрывая с разными платьями и париками ушедших эпох.
– …Ну, мы заслужили маленький праздник? – покончив с маетой, собрала ребят в павильоне. – Есть на примете небольшая китайская чайная…
Отправились с радостью: продрогли на свежем ветру октября – отсчитывал последние дни.
С удовольствием пили чай и кофе, ели сладкое и печёное, объедались фруктами и ягодами – персонал сгонял на ближайший базарчик. Всё свежее, пряное, экзотическое…
Телефон призвал Нику к порядку.
Выслушав, погрустнела и попрощалась с коллегами.
– Я в клинику. Звоните туда только в крайнем случае.
– Мы тебя проводим, – Брюс и Марк встали одновременно, не сговариваясь.
– Конвой? Ну-ну…
Майк встретил на пороге клиники. Приняв объект с рук на руки, кивнул мужчинам: «Порядок».
Обратно ехали молча, словно боясь нарушить тишину.
Марк решился.
– Брюс… Не знаю, как Вам сказать…
– Я выпал из обоймы. Не тревожься. Люблю глазами.
Замолчали, отведя взгляды в разные стороны. Знали, что оба любимы и желанны, только та, которая сводила их с ума, могла и убить. Сознавали, берегли, береглись и… бездумно летели на огонь, не в силах остановиться. Выдохнули в едином порыве: «Судьба».
Сдержала слово: прошла полный курс по восстановлению здоровья, набрав пять кило веса за полтора месяца.
Попрощавшись с персоналом клиники, тихо вызвала Марка по сотовому медсестры – не хотела, чтобы опекуны узнали.
Приехал тут же, не спрашивая, повёз… в домик на холме.
Он был пуст.
Съёмки отложили до настоящей зимы – нужны были сугробы и заснеженный лес в кадре, а декабрь как-то не задался: тепло не уходило.
Сейчас дом утопал в густом тумане, теряясь уже в десятке метров. Голые деревья почернели, теряли с веток последние съёжившиеся листья, капали ледяными каплями на пальто и шапки, тихо скрипели, словно старики.
Сырой и влажный воздух быстро загнал пару внутрь, заставил отложить любовь на время – нужно было протопить помещение и вскипятить чайник.
– Что заварить? – Марк сиял и замирал в нетерпении: «Так соскучился!..»
– В той коробочке есть летний сбор: жасмин, шиповник, роза и мята – амброзия! Магия…
Не медлили – чувства кипели, не остыв ни на градус. Куда там! Свихнулись, едва переступили порог спаленки!
Марк, дрожа крепким телом, посадил любимую на кровать, завязал сорочкой из чёрного гипюра её глаза, раздел и довёл до исступления извечной игрой в соблазн.
Рычала, кусалась, ловя вслепую то его губы, то руки, то плоть, кричала в желании, выгибалась дугой, сводя с ума.
Мир померк.
Спустя время, помнила лишь отдельные кадры, слайды, окрашенные то в цвет пламени, то крови, то в краски заката, то восхода. Более чётко вспоминалась одна утренняя сцена, которую позже включит в сценарий фильма.
…Стояла и водила пальчиками по оловянным переплётам и перегородкам старинного стрельчатого окна, поражаясь красоте и сохранности.
Сзади неслышно подошёл Марк, стал целовать голову, зарываясь в волосы цвета воронова крыла – сразу вернула цвет, как только фотосессия была закончена. Ласкался с упоением, спускаясь поцелуями к плечам, снимая роскошное старинное красно-белое платье из арсенала костюмеров. Снимая, развязывал завязки, расстёгивал кованые пуговицы с камнями и жемчугом, покрывал любовью и ткань, и кожу возлюбленной. Так и «взял» её возле окна, не сумев совладать с темпераментом. Забылся, перестал следить за собой и Никой, не думая, что могут застать журналисты, опека, просто киношники…
Любовь ослепила и лишила трезвомыслия.
В какой-то момент уловил краем глаза вспышку в тумане, но принял её за отблеск фар на дороге внизу холма…
– …Полюбуйся.
Координатор говорил тихо, спокойно. Дал время подопечному рассмотреть материал на планшете.
– Изъяли у папарацци жёлтой газетёнки, спасибо, отослать не успел – тот день были проблемы с сетью. Так помяли его, что вряд ли помнит, где был эти дни, глупец молодой неосмотрительный, – покачал головой, смотря в виноватые глаза коллеги. – Не слишком ли большая плата за страсть? Ответь-ка, парень.
Качество снимков оставляло желать лучшего, но для скандала сгодилось бы, несомненно. Особенно удался кадр, где он был с Никой возле окна: обнажённые, в угаре страсти, взмокшие и… смотрящие прямо в объектив!
Понуро выдохнул: «Кретин я. Даже шторы не закрыл! Заслужил».
– Я понимаю, – постарался говорить ровно. – Отказать не мог. Семь недель без секса – горела. Муж нескоро приедет, – вернул планшет. – Писать рапорт? Всё? Перевод? Списание? Вчистую?
– Не я решаю. Речь о другом: как не позаботился о безопасности? А если бы это был «заказ»? Там бы вас и «положили»! Разом! Представляешь последствия?! Эх ты… Столько покрываю… Всё. Больше без «дуплекса» никуда. Любить будешь под прицелом камер. Точка. Обратный отсчёт для тебя пошёл… – ещё что-то ворча, быстро написал на клочке бумажки «Сэмэн*», показал и… съел. – Край.
– Я понял. Дайте время, чтобы… – запнулся, окатившись ледяным ознобом ужаса, опомнился, – подготовить её к этой мысли. Новый бодигард – сильный стресс… Переживёт ли? Нервная…
– А толку-то? Смысл увольнять? Заведёт новую интрижку. Хоть с этим американцем… Энгли. Тоже облизывается, вояка хромоногая. Свято место… – передёрнул плечами. – Работай дальше. Старый друг лучше двух новых. Старшие буду решать, как наказать вас обоих. Глупцы вы…
Вспышка страсти пошла Нике на пользу – проснулась вина. Она и побудила отстраниться от Марка, заняться детьми и работой, дальше сотрудничать с киногруппой, больше уделять времени семье – вернула к родным пенатам.
Смущаясь и обвиняя себя во всех грехах, окунулась в быт и любовь мужа, отдавая ему долг с процентами.
Радовался, кричал от неистовства жены, не хотел уезжать.
Тоже чувствовал себя виноватым – Пенелопа тяжело ходила двойней, страдала от позднего токсикоза, капризничала и рыдала от ревности. Как мог, успокаивал девочку сероглазую, радовал ласками, напоминал ей о лучших днях их любви. Просила прощения за стервозность, целовала руки в благодарность, отводила его к Нике, прося их любить при ней, порадовать глаза и душу. Вовлекали, окутывали страстью и негой.
Дети росли, болели, капризничали, требовали внимания и безграничной любви.
Так и ходили по дому, держа их на руках: Эсти с двумя средними – Джеймсом и Мато, Вероника с младшенькой – Соней, рядом старший – Нэт. Пенелопе не разрешали поднимать никого – срок.
– А можно их послушать?
Мальчишки вгоняли Пен в краску, прилипая ушками к её огромному животу.
– Ух ты… Толкаются… Бум! Меня в нос ударили! Ага!
– Всё. Вам передали приветы – пора на кухню, – Банни спасал девушку от нашествия любопытных. – Идёмте к Гленни. Узнаем, чем порадует нынче… И я голоден!
Отпуск в этот раз выдался продолжительным, и Эсти часто гостил у отца в доме.
– Ну, сынок, как управляешься с семьёй? – Тони радовался первенцу, как никогда. – Ты почему мальчиков не привёз?..
– Пссс… Издеваешься? Да они просто не доехали – Стас умыкнул!
– Ему что, своих внуков мало? Стефан уже подарил внучку!
– Всего лишь девочка, – ухмыльнулся, облапил отца. – А тут три бармалея – оторвутся, бегая по особняку! Держитесь, Вайты! И обленившаяся прислуга!
– Ладно, даём час, потом пойдём туда сами. Спасём бедолаг, – налил кофе, подал сыну. – В «Каталину» звонил давно? Мне неловко о молодых спрашивать, больше о стариках беседуем.
– А мне стыдно, – покраснел, молча выпил кофе. – Обещали приехать на годовщину Джима – не получилось. Всё навалилось! Пенелопа, фильм, мой контракт, твоя работа… Потом Ника ждала третьего… Западня какая-то. Не судьба, что ли?..
– Не греши на судьбу и Бога – сами отвечаем за честное слово, – укорил, притих, оглянулся, прошептал: – Стас его всё-таки выполнил: тайком съездил, передал от наших семей извинения и подарок к свадьбе Луци.
Кивнул головой, когда сын вытаращил глаза. Заговорил обычно, откинувшись на спинку дивана:
– Знаю немного: Альбертина и Винченцо решили отложить свадьбу на неопределённое время – ей продлили контракт и пригласили в Австралию. Три года. Вернутся уже с детьми, чует моё сердце. Может, тогда и выберемся: отметим их рождение и свадьбу. Жаль, дед не дожил – так хотел всех собрать в замке, не получилось.
– Папа, хочешь, съезди на Рождество. От всех нас.
– Нет, сын. Поедем семьёй. Вот Ника закончит возню с первым фильмом, прокатает его и выберемся с божьей помощью… Одному там нечего делать – словно укор для родни, что ли? Не могу объяснить, прости…
– Я понял. Когда приезжает большая семья, радуются даже домашние боги. Вернёмся к ним и мы. Когда-нибудь… Обязательно…
– Похороните меня там, возле домашней церкви. Поклянись, сын. Хочу быть рядом с корнями и морем.
Нике снился жуткий сон: стояла на краю скалы и не могла пошевелиться – руки и ноги связаны! Почему-то и закричать не было сил, только дышала часто и сдавленно, словно прижатая чем-то большим и тяжёлым, свист ветра оглушил, голова горела…
– …Что ты творишь? … Ополоумела? … Очнись!
Её стало что-то тормошить, пробиваясь в тяжёлый сон криком и болью: хватали за руки и плечи, выворачивали пальцы.
– Просыпайся! Ника!..
Едва разорвала путы сна, застонала от боли в руках – отлежала, вероятно. Кое-как раскрыла глаза, сфокусировала взгляд: Марред. На руках держит Оливию.
– Няня? Что случилось? Кто-то кричал…
– Я! Ты чуть не убила дочь! – женщина кипела от возмущения. – Ещё пара минут, и ты бы «приспала» Олис! Едва разорвала твои руки на её шейке! Как ты могла на ней уснуть?!
Ника ошарашенно взирала на старушку и не верила ни на йоту.
– Чушь. Она спала в люльке.
– Я пришла на крик! Клянусь всеми святыми, Ника! – шагнула ближе. – Посмотри на её шею: там полоса от твоей руки. Видимо, ты взяла её в беспамятстве. Усталость сказалась и бессонница – превратилась в лунатика. Всё. Больше она здесь не живёт. Я её забираю в детскую. Простите, но Вы, госпожа, будете там только гостьей. Смиритесь. Не уступлю. Для Вашей же пользы, пока не стали детоубийцей.
Не дав Нике раскрыть рта, быстро вынесла девочку прочь.
Поражённо выдохнув, она постаралась хоть что-то вспомнить – глухо: стена. Сжав чувства, взялась за телефон.
– Майк? … Забери меня. Пригласи психиатра. Объясню позже.
– …Вполне ожидаемо. И закономерно. Организм – штука сложная и простая одновременно. Не нравится что-то – терпит до определённой границы, потом срыв и… Тут уж, как бог даст. Здесь и сумасшествие, как бонус, и смерть, как конечный приговор. Тебе досталось первое – поправимо и излечимо.
Майкл покачивался на стуле, шевеля сцепленными пальцами на располневшем животе.
– Ты умница, сообразила сразу. Могло закончиться трагедией. Никто не знает, няня будет молчать – не сомневайся. На неё надавили… они. Не пикнет. Побоится всё потерять. Включая жизнь её племянницы.
Грустно вздохнул, обвёл виноватым взглядом бокс с решётками на окнах.
– Будешь проходить лечение здесь. Едет лучший специалист из Франции – светило в этой области. Его зовут Шарль Атансьон, из Бордо, кажется. Пожилой, дотошный, капризный, как… настоящий француз! – попытался отвлечь любимицу юмором.
Не вышло: смотрела в одну точку.
– Всё, ухожу. Не буду тебя беспокоить. Отдыхай, родная.
С протяжным стоном-вздохом встал, проверил капельницу и неслышно вышел.
Проводив его взглядом, потерянно выдохнула: «Допрыгалась? Сколько Бога можно гневить? Вот и лишил тебя разума, чтобы хоть на безумие можно было свалить твои грехи и поступки. Насладись незабываемым моментом, грешница. Ящик Пандоры вновь раскрыт…»
*…написал …«Сэмэн»… – персонаж из песни А. Розенбаума «Гоп-стоп». Имя палача банды. В переносном смысле: «Тебе конец».
Декабрь 2016 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2016/12/12/183