Наверно, война обидела всех по-разному. А вот нас, сирот, просто ошарашила. Ну как же - одновременно принесли повестки в военкомат директору, завхозу, физруку и приказ на эвакуацию. Более того, наши вагоны в количестве шести штук, прицепленные к войсковому эшелону, немецкие самолёты разгромили тут же, как только эшелон выполз из города. На станции мы грузили багаж почти на ходу да так в багажном вагоне и остались, как потерянные. Нет–нет, вагон наш тоже вспыхнул, как и весь эшелон, но пока он катился с высокой насыпи, пламя сбилось, угасло, а вагон развалился, и мы выбрались из-под матрасов без единой царапины. Кинулись, было, остальных спасать, а там уж оцепление подоспело и прогнало как можно дальше, грозя оружием.
Нас пятеро. Взглянули друг на друга, да и завытирали рукавами слёзы, как первоклашки, отвернувшись в разные стороны. У каждого там были свои любимые девчонки, друзья, воспитатели. А теперь что ж? В смысле, как жить теперь, в страхе даже за первую ночь, не говоря уж, за жуткую тучу войны, надвигающуюся на дрожащие сиротские души.
- Ну, держись, немчура! - вскричал Дылда, представляя, что держит в руке гранату, а не здоровенный камень. Вообще его звали кто Генкой, кто Кешкой, но больше Дылдой, согласно росту и плотности тела. Недавно у него умер дед, сгорел дом и местные милиционеры определили пацана к нам, не спросив даже его согласия. Зато нам повезло с таким лидером.
- Ладно, пошли, - сказал он, - у нас ещё дело есть.
Что за дело, он не сказал, но свернул не в сторону детдома, а в сторону Лесков, где раньше жил и где, похоже, оставались какие–то делишки. Дома уже не было, валялись одни обгорелые брёвна. Но где-то в кустах, за туалетом, Генка откопал большой свёрток, в котором к нашему удивлению оказались дедова сабля, наган и старинная складная бритва, теперь уж никому не нужная. Наган он сунул мне за ремень под рубаху, сам же, завернув вместе с саблей длинную ветку и сунув коробку с бритвой в карман, сказал:
- Чего рты раскрыли? Жрать захотели?
И что за вопрос такой? Конечно, мы едва стояли - от голода, усталости, от пережитого.
- Ладно, пойдём на базар, так уж и быть, накормлю.
Однако, на рынок ходить с ним не велел, юркнул в дыру и велел ждать, хоть до ночи. Явился вскоре с двумя сумками - судя по запахам, со всякой вкуснятиной, купленной за деньги от продажи дедовой сабли и, как оказалось, дорогущей немецкой бритвы. И потащили мы всё не куда-нибудь, а в свой пустующий детдом, где никто, кроме голодных собак, нас не ждал. И немцев, к счастью, там не оказалось.
Расположились в кабинете директора, где большой стол, мягкие стулья, диваны, три окна с обзором в разные стороны. Собрались стол накрывать, а посуды–то тю-тю. Муха нашёл кое что на кухне, и мы обожрались до такой степени, что и поспать были не прочь, но слово взял Дылда:
- Ну, что, мужички, повоюем? Есть у меня здесь такая заначка, с ней можно сто лет поезда под откос пускать. Что таращитесь? Не верите? Вы здесь без году неделя, я тут родился, мои дед с отцом еще до революции здесь работали, я тут каждый выступ, каждую дырку знаю. Думаете, тот храм только вчера построили? Если хотите знать, ещё орда Батыя храм этот грабила. Да ладно, не до татар. Немцы в городе, не сегодня – завтра заявятся. Тут же плацдарм–то какой - как раз для артиллерии. И красная дивизия тут стояла. И ведь что обидно - снарядов море, деникинцы весь арсенал оставили, красные две пушки бросили, а использовать негде. Вот бы подождать немчуру да рвануть сразу всё! Ну, с этим мы едва ли успеем, а вот железнодорожный состав, да с живой силой, чтоб сразу за весь наш детдом отомстить... Опять не верите? Тогда ждите, я в мастерскую, тут недалеко.
И ушёл, долго его не было, как вдруг является и высыпает на стол кучу каких-то брусков, похожих на мыло, а на подоконник ставит настоящую боевую гранату из тех, которые солдаты на ремнях носят. Мы обалдели .
- Это взрывчатое вещество - тол. Не бойтесь, он только от гранаты и взрывается.
Как оказалось, раньше в этом помещении и дальше в пещерах, уходящих вглубь горы, располагалась контора «Тоннельстрой», начальник которой нанял дылдова деда выколачивать тол из снарядов. Дом новый сулил, корову. Когда же начальника перевели в другую контору, бухгалтер выдал деду такой мизер, которого деду хватило лишь на тощую козу да ремонт крыши. Дед, ясно, расстроился, приболел. Ну, Дылда и приготовил им кое-что... Счастье их, что передислоцировали ту контору вовремя.
Поведав это, наш герой мигом поставил бруски вертикально, сдвинул в круг, опоясал ремнём, сунул в средину круга гранату ручкой вверх, подтянул ремень, поправил в одном месте, в другом, затянул ремень потуже и торжественно отступил на шаг.
- Вот, полюбуйтесь, перед вами полупудовая бомба, и её вполне достаточно перебить оба рельса и пустить под откос вражеский эшелон! Что замолчали? Рванём за девчонок, за ребят, за воспитателей.
- А почему бы и нет? - вскричал Серый, - Долг платежом красен! Кто за?
Мне тоже понравился этот трюк, и я вторым вскинул руку. Глядь, и уж все руки тянутся. Похоже, у каждого ещё была тяжесть на душе, хотя все как-то уж очень неумело её скрывали.
- Ну, сегодня уже поздновато, - продолжал Дылда, - так что завтра. А пока предлагаю план операции. Прямо сейчас готовим удочки, завтра чуть свет разбираем бомбу по карманам, идём на берег. Серый, ты ответственный за банки для червей и лопату. Накопав червей, выдвигаемся к месту крушения нашего поезда. Думаю, вагоны там до сих пор валяются, кому они нужны-то. Оставив меня с бомбой возле вагонов, вы валите не просто на рыбалку, а на очень серьёзный финт. Вы должны наловить рыбы, как можно больше и развесить её не на четыре, а на пять куканов. При взрыве хватаете удилища с куканами и во весь дух мчитесь ко мне, на катастрофу, и мы предстаём перед немчурой местной шантрапой с открытыми ртами. Как наши нас прогнали, так и немцы прогонят, а то и очередью поверх голов пуганут, и уж ни как не заподозрят в нашей авантюре.
Честно говоря, мы даже побаивались поначалу. А тут такое простое, чистое прямо таки детское дело, которым мы так восхитились, что сами кинулись собирать разные брошенные шмотки, чтобы утром выглядеть настоящими местными шалопаями.
Поутру первым вскочил Серый, которого и узнать–то было трудно. Мало того, что напялил на себя чёрт те что, так ещё и сажей измазался. Пашка вообще под девку закосил, юбку где–то нашёл. В общем, все мы оказались одетыми под бездомных оборвышей.
На червей нам хватило минут пятнадцать. Это в десять–то рук. К месту крушения подошли от реки, осторожно, с оглядкой. Тишина - как под водой, даже птички не пикают. Наш вагон всё так же лежал в сторонке. Мы сразу тол из карманов вон, Дылда ту же, прямо на доске от нашего вагона собрал бомбу, устроил её поверх насыпи. И тогда, когда он бечёвку крокодильчиком прицепил к чеке гранаты, мы побежали к реке, закинули удочки и замерли, как покойники, в ожидании не клёва, конечно, а убойного гудка немецкого паровоза. Однако, и клёв начался, да ещё какой, и сразу у всех. Серый вытащил леща, Муха ерша, Пашка тарань. Я тоже тарань. Рыба просто атаковала нас. Уже у каждого было по половине кукана, и на пятом тоже. Стали мелочь выбрасывать, чтоб куканы не перегружать. Вдруг вот он, гудок. Нам бы не спеша удочки сматывать да куканы вытаскивать, а мы так растерялись, что и снасти спутали, и ботинки промочили.
Серый как заорёт: «Приготовиться!» Побросали удилища, схватили куканы, и, как было условлено, приготовились к отчаянному броску сразу же после взрыва.
Эшелон, приблизившись к навалу старых вагонов, протяжно загудел и... проскочил мимо нашей бомбы. Все так и обомлели, не зная что делать. Поскольку я был крайним и ближе к Дылде, то я по песку, через кустарник, как раз к нему и запрыгнул. Вижу, бечёвка не тронута.
- Что случилось? Почему не взорвал?
- Не смог. - хрипло и чуть не плача промямлил Дылда.
- Как это не мог? Ты же обещал! Девчатам... да ты всему миру обещал, скотина, придурок! - орал я, тоже чуть не плача.
- Не мог я, не мог! Ты не слышишь? И ты бы не смог. Чего орать-то? Там за паровозом пассажирский вагон, из окна девица, с грудным ребёнком, прямо на меня вот такими глазищами пялилась.
Ну вагон, может, и был, и силуэт какой-никакой, а остальное Дылде наверняка со страху привиделось, подумал я, и сказал:
- Ну, вот что, герой, давай наган, и мотай рыбу ловить, а я попытаюсь всё же закончить святое дело.
- Во–во, давай–давай! - явно обрадовался герой. - А я посмотрю как это у тебя получится. Думаешь, легко смотреть в глаза такого же человека, как сам, и убивать его?
Дылда бросил наган и ушёл, оставив мне уйму страхов, сомнений и горестей. Сразу расхотелось воевать, я даже таращился на ребят с надеждой, что отругают Дылду да и плюнут на эту затею. Ан нет, гомонились, удилищами замахали. Только вот мне успокоиться так и не пришлось. Часу не прошло, и вот он, второй эшелон, да ещё какой - с живой силой, на провозе охрана спереди и по бокам. Окна открыты, весь в лозунгах и плакатах, музыка, песни. На вагонах какие–то портреты, на платформах зенитки, и конца этому составу не видать.
За отца с матерью, за беднягу Юльку, за наших девчат, за ребят, за наш детдом... Как только паровоз оказался в метрах в десяти от насыпи, я резко рванул бечеву. Взметнулся огромный куст взрыва, паровоз клюнул носом, завалился на бок, вагоны полезли на паровоз, друг на друга, вываливая из дверей, из окон, из разломов орущих людей, тут же давя их своим железом, образуя гигантские акварели из тряпок, костей и крови, оглушая всё это якобы живым, и даже природным могучим грохотом.
Не слышал, как пацаны подхватили меня и мы тут же замерли, как было условлено, ожидая реакции на нас немцев. Ну не идиоты! Немцы тут как тут. Двое с автоматами, выскочив из дыма, пёрли к нам, причём один именно на нас и показывал. Мы качнулись влево, и они туда, мы вправо, и они тоже. Рожи кровавые, озверевшие. Вижу, тут уж не до театра. Я с плеча Сёмки одного из нагана бах, второго бах, да как заору: «В рассыпную!»
Видел, как Дылда рванул к реке, он у нас плаванием хвастался, Пашка с Мухой - вправо и к берегу, Серый - влево через кусты махнул. Я же побежал прямо вдоль горящего состава, по винограднику, надеясь обогнуть состав, выскочить на брусчатку, а там уж как бог даст.
Дорога оказалась пустой и задымленной, по пути вспомнилось, как меня в прошлом году чуть было не усыновила одна пара, что жила от дороги на третьей улице. Тогда я их бабуле не понравился. Теперь же, надеясь на отсутствие старухи, я посадками да огородами пробрался к ним, представился как пострадавший в крушении поезда при эвакуации детдома.
Приняли прям как родненького. Едва отмылся, оделся в чистое да пожрал, вдруг осенила страшная ошибка Дылды, да и всех нас придурков. Ведь что получилось? Детдомовский эшелон разбомбили с воздуха, потому там нас и прогнали. Немецкий же был взорван с земли, потому мы и оказались для них нужными свидетелями. А если бы я тех немцев не хлопнул, нас бы, конечно, взяли. А так, получается, что вроде как эшелон сам взорвался. Бечёвку я успел смотать. Ну а коль так, рассуждал я, то ребята, конечно же, меня найдут. Кроме Дылды все же знали, как меня усыновляли, и как я потом прибежал назад из-за бабки. Придут–придут, вот как всё уляжется, так и явится кто-нибудь.
Время шло, потом летело. Кончилась война, прошло много лет, я похоронил обоих «родителей»...
Мне уже восемьдесят. И я с некоторых пор болею душой от мысли: а что если ребята не захотели видеть меня только потому, что я тогда своими руками, вот так ни с того ни с сего убил, вероятно, сотни совсем неповинных людей...
Ребята, как же так, вы ведь тоже в том деле участвовали... Давайте встретимся, поговорим. А коль такое невозможно, умоляю, хоть какую весточку, как-нибудь перешлите...