Жара. Август. А наша группа едет в Рашков, древнейшее поселение Приднестровья. Я читала, что первое летописное упоминание о нём относится к 1402 году, хотя люди жили здесь ещё до нашей эры. Рашков был многонациональным, но частые набеги привели город к упадку, и до конца века он не упоминался ни в польских документах, ни казацких хрониках. Отстраиваться Рашков стал только к середине восемнадцатого века. Меня, как архитектора, заинтересовало, что архитектурными аккордами-памятниками Рашкова являются действующие православный храм и католический костёл.
Микроавтобус пересёк границу, мы заполнили декларации, заняли места, согласно купленным билетам, и продолжили слушать, сопровождающего нас отца Василия:
«Польский прозаик-публицист Генрик Сенкевич описал город в историческом романе «Пан Володыевский». В шестидесятые-семидесятые годы семнадцатого века Рашков представлял собой польскую крепость на юге, где размещался военный гарнизон, в окружении скалистых склонов берегов Днестра с пещерами. До наших дней сохранился памятник зодчества – костёл Святого Каэтана, построенный в 1786 году для армянских католиков, позднее переданный католикам латинского обряда".
Вот мы и на месте! Станция «Вылезай».
Ах, какой простор! Воздух! С одной стороны – скала, поросшая лесом. В её подножии, как восклицательный знак, костёл, утопающий в цветах, зелени плодовых и хвойных деревьев, вознёсся над Днестром. На металлических кованых дверях храма мелом выведена надпись: «K † M † B † 2017». В преддверии Рождества на дверях церквей и домов пишут латинские буквы «К», «M», «B», которые означают первые буквы имён волхвов – Каспара, Мельхиора и Бальтазара. Этой традиции много сотен лет. Но буквы таят и хранят в себе более глубокий сакральный смысл в переводе на латынь: «Christus Мansionem Вenedicat», или: «Да благословит Христос этот дом».
Я оперлась на согретую закатным солнцем дверь, скользя глазами по линии горизонта: мягко вверх и плавно вниз. Как вдох и выдох. Воистину, у Бога один день как тысяча лет, а тысяча лет, как один день.
Кто не бывал в Рашкове – милости просим, witamy, ласкаво просимо, - и для вас откроется необъятность Божьей благодати, которую мы зовём не своей малой, но единственной Родиной. Для нас, горожан, чистая линия горизонта – непозволительная роскошь; обитая в каменных джунглях, на горизонте мы лицезрим жилые и не жилые постройки. Но, стоя на уступе скалы, глядя, как заходящее в облака солнце, превращается во всевидящее око, поджигает Днестр, и он, обжёгшись, отражает светило, дробит его волнами, смиренно принимаешь всевечность Создателя и свою малость пред Ним.
Крутой склон. Пещеры. Замок. Каменная крутая лестница, ведущая к нему. Сверкающая река, впадающая в необъятный купол неба. Ели. Здесь и сейчас сама вечность прикасалась ко мне. Здесь и сейчас елейно и живительно вливалась в сознание осиянная благодать.
Реальность преображалась в легенду, повествующую, как возле Вифлеемской пещеры, прикрывая вход ветвями от декабрьского мороза, оберегая младенца Иисуса, Иосифа и Марию от сквозняков, стояла ель, сплошь усыпанная шишками, как ёлочными игрушками. От той самой давней поры нарекли её Рождественским деревом.
По этой ли причине или для укрепления скальных грунтов от осыпания на территории, прилегающей к костёлу, растёт много хвойных деревьев. Работники кропотливо выращивают десяти-двадцати сантиметровые еловые саженцы в кадушках; подросшие до полуметра, высаживают в грунт. Еловый детский сад! Ещё малы, да колются, как взрослые! До колена не достают, а «зимой и летом одним цветом» щедро дарят запах хвои всем и всему. Глаз радуют и лёгкие, и зайцу есть, где от волка прятаться.
Шла я мимо одной из них и услышала тонкий голосок. «Забавно, – изумилась я, – кто поёт?». А песня-то знакомая, детская:
Маленькой Ёлочке холодно зимой,
Из лесу Ёлочку взяли мы домой.
«Лето на дворе. Жара несносная", – буркнула я и присела рядом с колкой малышкой. Хотела обнять, – не позволила. «Что ж ты царапаешься, как моя кошка? – Спрашиваю. – Тебя Недотрога зовут?"
– Ты большая, высокая. Мимо меня, который день ходишь, не замечаешь. Вот и придумала, новогоднюю песню в жару петь. Ты внучкой была? – спрашивает.
– А как же! Для бабушек и дедушек!
– Они тебе рассказывали сказки?
– Наверное.
– Хочешь, я расскажу тебе сказочную историю? Да? Присаживайся удобней.
«Места в портере, в первом ряду», – мысленно улыбнулась я.
Пролетающая мимо бабочка хотела устроиться на маковке Недотроги, но уколов лапки, взмыла вверх и растворилась. Августовское солнце припекало плечи. Местная девочка-адорантка вышла из костёла и направилась за цветами, чтобы собрать из них новые букеты, подъехала машина к приходскому дому…
Тем временем:
– … во второй день, когда не было ни Адама, ни Евы, создавая цветы и растения, у Бога, Сотворителя Неба и Земли, были далеко идущие планы. Было время, когда насекомые, птицы и животные не оглашали просторы земные ни мычанием-блеянием, ни лаем-мяуканьем, ни хрюканьем-чириканьем, ни писком-визгом, ни стрёкотом-бульканьем, ни кудахтаньем-кукареканьем. Тихо было на Земле. Потому что Бог ещё не создал ни птиц, ни животных. Было так тихо, что от тишины звенело в ушах. В этой оглушающей тишине можно было различить жужжание единственной пчелы, но ни одной пчелы ещё не было создано. Никто не знал, как будут выглядеть обладатели этих звуков. Только один Бог.
– Подобную тишину в наше время даже представить невозможно, – заметила я.
Недотрога согласно замахала ветвями и продолжила:
– Третий день ещё не наступил. Великий Ваятель и Выдумщик утром, третьего дня, приступил к работе в прекрасном настроении. Потому что именно этот день должен был стать днём рождения не только цветов, трав, плодовых и лиственных деревьев, но и деревьев хвойных, еловых и кедровых пород.
Ночь уступила место дню, ночное небо с луной и звёздами сменило солнце, а Бог подготовил стволы, смолу, хвойный экстракт, шишки и несметное количество иголок. Короткие иголки достались елям, средние – кедрам, длинные – стали украшением для сосновых лап. Оставшиеся короткие иголки получили в дар мягкотелые ежи, а длинные – дикобразы приладили на спины. И те, и другие были рады обновкам. По всему белому свету насадил Бог хвойные деревья. Особое внимание уделил зеленоглазой колючей ёлочке, которую посадил рядом с пещерой, наперёд зная, что через много лет Вифлеемская Звезда украсит её верхушку, озаряя Мать, Отца и Младенца в яслях на сене. Её далёкий свет увидят пастухи, и призовёт их в путь-дорогу. Захватив знатные дары, Каспар, Бальтазар и Мельхиор, отправятся в далёкое путешествие.
– Мы пишем на дверях "К, М, В" в знак благодарности?
– Да! Как в годы тысячелетней давности волхвы шли с востока поклониться Царю Христу, так люди до сего дня приносят благодарение им за спасение Младенца.
– Волхвам?
– Так гласит Писание. В Иерусалиме, в годы правления Ирода, жестокого правителя, из уст в уса передавались слова пророка о рождении Мессии, Который придёт спасти Свой народ. Ирод был не на шутку встревожен появлением во дворце волхвов, рассказывающих о сбывшемся пророчестве. Хитростью выведал у них о светозарной Звезде и повелел найти Младенца. И непременно известить, как только найдут, мол, придёт самолично склониться пред Ним. Каспар, Мельхиор и Бальтазар продолжили путешествие.
К тому времени ёлочка превратилась в ярко-зелёную ель, стройную, густую, с шишками. Снегири, совы, белки – на ёлке, зайцы – под ней.
– Украшение, однако, – сострила я.
Мы дружно засмеялись. –
… Именно той ночью свершилось, давно задуманное Богом, чудо. В яслях, на душистом сене, откликаясь на голоса мамы с папой, агукал новорождённый кроткий и смиренный Спаситель мира. Возлюбленный Сын Божий, Царь над Царями, не принятый людьми, оглядывал свой первый приют, ставший безмолвным свидетелем Богоявления.
При входе в пещеру в глубоком поклоне стояли волхвы и любовались чадом Божиим. Ими было принято решение: не возвращаться к Ироду, а идти на родину иной дорогой, таким образом, став сопричастными в спасении Сына Божьего.
Разгневанный царь Ирод прознал об этом и приказал истребить всех младенцев до двух лет. Правитель Вифлеема бушевал так, что сотрясались стены дворца, дребезжали в окнах стёкла! Завыл-запричитал ветер, подхватил с земли снег, швыряя его в окна и двери. Вздрогнула ель у пещеры. Желая защитить Марию с Младенцем и Иосифа, ближе всех находящегося ко входу, распахнула ветви, приникла ветвями и коснулась его плеча. Вздрогнул Иосиф и, получив во сне откровение, разбудил Марию, собрал всё необходимое, затушил очаг, и святая чета покинула пристанище.
Ель, всё время стоящая на страже перед входом в пещеру, пропустила двоих: Иосифа, ведущего под руку Марию, а провожала – троих. Зимняя ночь близилась к концу. Позднее люди нарекли её ночью Святого Рождества. Вифлеемская звезда по ветвям, словно по лесенке, скатилась с верхушки, опустилась на голову Марии, поцеловала лоб, заструилась по платку, накидке и упряталась во пеленах со спящим Младенцем.
Шёл снег. От пещеры удалялся Иосиф, ведущий ослика, на котором сидела Мария с драгоценной ношей. И, чем длиннее становилась цепочка следов, тем дальше уходила от пещеры святая чета. Все ели земли знают эту волшебную сказку и передают её друг другу от иголочки к иголочке, от шишки – к шишке. И каждый год наряжаются в ожидании чудесного волшебного Рождества.
– Мудрая сказка. Знаешь, Недотрога, однажды в ветвях ели я видела спящую сову. Снопик из перьев, да и только!
– С кем ты беседуешь? – спросила, проходящая мимо сестра-монахиня.
Я смутилась.
– Она в курсе. Знает. Ей можно доверять. –
И мы с Недотрогой прыснули со смеху.
– Скоро Служба. Подождёшь меня? Здесь будешь? – пошутила я.
– Беги-беги, человече! Передай Сыну Божьему вот это. –
Мне на ладонь упала крохотная иголочка.