Блесс с неприязнью взглянула на полупрозрачную фигуру. Последнее время то, что осталось от Хлои, ходило за ней по пятам. Иногда королева спрашивала себя, помнит ли это создание хотя бы что-нибудь из прошлых воплощений. Иначе бы Хлоя не стала бы хвостиком следовать за ней, как теленок за мамкой. Но Лилит велела позаботиться о покойнице и восстановить ей память. Особенно о тех временах, когда Хлоя была Мэрри, роковой любовью Стивена. Где они могли познакомиться? Должно быть в Оксворде?
- Да, я права? Это было в Оксворде? – хмуро спросила Блесс, заглядывая в тихие глаза призрака.
Существо моргнуло бесцветными ресницами, будто это слово оно где-то слышало. Однако Блесс не смогла добиться от Хлои четких воспоминаний. Самой же ей пока не хотелось погружаться в те времена. Там она умерла, а в этом воплощении она еще была жива. О! Сколько раз Блесс умирала! И как часто Хлоя была из тех, кто с удовольствием кидал в нее последний камень. Сейчас Блесс хотела вернуться обратно, дать знать Пьеро, что она жива, что любит его и всегда любила. Тысячелетие за тысячелетием они встречались, и каждый раз теряли друг от друга голову. Вернее, терял голову Пьеро, а она испытывала его и таких как он во имя служения своему господину. Белокурому демону. Люциферу. Но она не всегда знала при жизни, что в самом деле ведьма. Не знала и о том, что способна любить.
Блесс зажмурилась. Возможно, холодные пустые глаза Хлои всколыхнули в ней это воспоминание. Дождь. Целый день с утра шел дождь. Ее измученное, избитое тело, облаченное в грязную рубаху, тряслось в повозке по неровной мостовой. По ногам из разорванного чрева стекали струи крови и сливались со струями дождя. Блесс улыбалась. Тогда, впрочем, она звалась Адель. В той телеге ее везли к столбу, обложенному соломой. Адель должны были сжечь, что и произошло спустя какой-то час с того момента, как она, улыбаясь, обводила взглядом влажные стены двухэтажных зданий, прямоугольники неровно расположенных окон в узоре деревянных ставень, нависающие над узкими улочками живописные надстройки, темную бахрому шпилей, башенок и осколков развалившихся укреплений. За всю ту короткую жизнь она не чувствовала себя такой счастливой. Свободной. Она качалась на повозке, как на качелях среди дождя, соединившего небо и землю. Как может под таким дождем разгореться костер? Рядом с повозкой скакал на породистом жеребце юноша, сын бургомистра, высокий, изящный и очень мокрый. Время от времени она смотрела на него и пила его лицо глазами, его слезы, смешавшиеся со струями воды. Она видела, что ее улыбка причиняет ему боль, видела, как дрожат его губы. У верхней губы – родинка. Адель любила эту родинку целовать…»
- Там много книг, - прошептала бледная тень рядом с ее лицом. - И сад с цветами. А еще пруд.
Блесс вздрогнула.
- Где там? – холодно спросила она Хлою.
«- Для осветления желе я положила белки, - угодливо улыбаясь, сказала Адель. – Получилось, как вы говорили мне.
Она очень хотела понравится Мэгг, соседке. Во всяком случае, эту женщину она боялась меньше остальных. После того, как мать утопили – проверяли, не ведьма ли, а так как утопла, то решили, что не ведьма – Адель с ужасом ждала, когда возьмутся за нее.
Мэгг удовлетворенно кивнула. Ее холодные светло-серые глаза посмотрели почти одобрительно, но с внезапно вспыхнувшей яростью Адель осознала, что ее презирают и никогда не примут за свою. Она неправильная, она ведьма. И ни один из них при том не верил, что она или ее несчастная мать в самом деле способны кому-то навредить. Но они смели отличаться, смели просто быть немного другими».
- И башни. Высокие башни. Красивые завитки. Как у торта.
- О чем ты толкуешь? Башни?
- Это прекрасно. Как там. Колонны.
Хлоя указала рукой вперед. Она, похоже, начала видеть. Значит, ее сознание восстанавливается. Теперь важно, чтобы она вспомнила себя в нужном времени и не успела сообразить, что сейчас она в чистилище. Или как эти вечно правильные идиотки называют место, которое для Блесс является родным домом?
Наконец она сама увидела то, о чем нашептывала Хлоя. Паренек. Высокий, стройный. Некрасивый, наверное, но более, чем красивый. В нем угадывалась сила и смелость. Некий вызов. Бархатный пиджак и красная бабочка. Светлая жилетка, обтягивавшая изящное тело. Умные жадные глаза. Серо-голубые, но огненные. Огонь, который сжигал изнутри. Но взгляд его удивительным образом сочетал в себе колкость с мягкостью и теплотой. Блесс сразу влюбилась в него. Таких, как он, она чувствовала за милю. Беззащитных и отчаянно смелых. Уязвимых, но совершенно неуловимых, гордых. Он постигал законы мироздания и отвергал веру в Бога. Для того он и появился там у стены невысокого охрово-каменного изрезанного готичными арками корпуса.
Но он ее будто боялся. Почему? Ведь он провожал ее взглядом и краснел, когда она смотрела на него! Однако предпочел эту пустоголовую зануду Мерри.
«Тебе плохо? Обопрись на мое плечо». Он кивнул и неуклюже вцепился в нее. Она помогла ему дойти до скамейки. Неуверенно провела пальцами по щеке, он поймал ее руку. Вышло грубо, потому что ее ладонь тонула в его, а мышцы подводили Стивена. «Не надо». «Почему? Я останусь с тобой... до конца». Он мотнул головой. Лучистые глаза уставились в одну точку. В них росли ужас и боль. Мимо, совершенно не замечая их, прошла влюбленная пара. Мэрри смеялась, крутилась перед парнем на высоких каблуках, вертелась, пританцовывала и производила слишком много ненужных движений. «Она уже не помнит о тебе», - жестоко заметила Блесс, в тогдашней жизни Беатрис или Бесси. «Я знаю. Зато она счастлива. Они приходят сюда гулять». «И ты сюда приходишь. И смотришь на них. Почему?» В голосе Бесси послышались слезы. Потому что на деле ее вопрос означал: «Почему не я? Я буду с тобой до конца, а эта не очень-то красивая грудастая мерзавка уже завела себе нового ухажера. Здорового дебила ей под стать!» Он улыбнулся ей. Как, чувствуя унижение, поняла Бесси почти с жалостью. «Потому, принцесса, что Мари никогда не спрашивала «почему». Знаешь, она даже не знает, что такое слово есть. Ну разве не чудо?» Он сжал ее ладонь, но он ничего ей не говорил, он подумал, а она услышала. Лучистые глаза Стивена смеялись, он не хотел причинять ей боль. И просил не провожать его. Она с тоской, злостью и горем наблюдала его удалявшуюся прихрамывающую фигуру».
Блесс устало выскользнула из воспоминания.
- Довольно, - почти благодушно сказала она Хлое. - Теперь отдохни.
Блесс провела рукой перед лицом призрака. Хлоя блаженно зажмурилась и уснула.
Заиграла музыка, и полился свет. Меркурий. Она только на миг радостно встрепенулась, спутав его с Люцифером, который где-то пропадал последнее время. Меркурий – сын Плутона от Лилит – необыкновенно похож на Люцифера, но только внешне. Отличить их просто. Ни в одном из своих воплощений Люцифер не подойдет к зеркалу, он знает, что самый ослепительный из братьев, но свой свет он использует, чтобы, освещая, изучать других. Меркурий поглощает свет других, чтобы любоваться собой. Меркурий влюблен в собственное отражение. Люцифер – во все и всех, кто имеет неосторожность отразиться в нем самом.
Эти нескончаемые ночи Блесс ходила среди слабо мерцавших теней и рассказывала им истории. Она рассказывала им истории наугад, потому что тени уже теряли очертания, почти растворились, оставшиеся жить столетия после смерти человека их выдумавшего.Некоторые из теней оживали, вспоминали себя и посылали к земле лучи осознания. Там их принимали Иные и транслировали Чтителям. Так иллюзии продолжали жить. Люцифер планировал подсунуть некоторых из них Древнему. Лилит поддержала идею и в этом-то и заключалась работа Блесс, королевы ведьм.
Меркурий присел рядом с Блесс, которая устроилась отдохнуть на качели из звездных лучей. Меркурий сегодня пребывал в прекрасном настроении, а потому его общество обещало оказаться сносным. Она не стала заговаривать первой. Меркурий мог в одно мгновение перемениться. Если сейчас он излучал дружелюбие, это не значило, что через секунду он не напустит на себя снисходительную надменность. Холодно и хмуро изучая его изменчивое лицо, без особой надежды она ждала, когда он соизволит объяснить, зачем пришел. Меркурий извлек блестящие шарики из кармана просторных штанов, болтавшихся на его длиннющих стройных ногах. Небрежная рубашка лилового цвета, синие глаза с вечно пляшущими в их глубине чертенятами дополняли привычную картину. Само собой ничего он не стал объяснять, а принялся жонглировать, подбадривая сам себя, смеясь, крутясь и действуя Блесс на нервы. Впрочем, он излучал некое обаяние перед которым не могла устоять ни одна женщина, если только душа ее не была душой глубокой старухи. Королева не стала сопротивляться, приготовившись наблюдать за собой и демоном.
- Ты зачем пришел?
- Тебя повидать, королева.
- Повидал. теперь проваливай.
Он рассмеялся и прошелся колесом, постоял на голове, сделавшись пунцовым и нелепым, но все равно дьявольски привлекательным. Присел перед ней на корточки, уселся по-турецки, смешно соскользнув, словно упав с носков. Глаза лучились, полные фальшивого обожания.
- Я приготовил тебе подарок. Спорим, что ты станешь благодарить меня и поцелуешь. Вот сюда. - Он ткнул пальцем в полные губы, вытянув их трубочкой.
- Много чести.
- Да?
Он вдруг вскочил, подбежал к одной из полуживых иллюзий и принялся с ней танцевать, другой подарил букет цветов, третьему запрыгнул на спину и повалил, устроив борьбу. Надо сказать все три его жертвы стремительно обретали плотность. Две оказались девицами, следившими теперь за безобразничающей сущностью влюбленными глазами, третий - мужчиной, принявшимся с проклятиями гоняться за вечно юным негодяем.
Все это невольно рассмешило Блесс, которая лишь на миг перестала отслеживать энергетические потоки - дело почти безнадежное когда рядом Меркурий, буквально фонтанирующий совершенно несогласованными вихрями, волнами и разноамплитудными вибрациями. Он проскользнув между влюбленными девицами и разгневанными рогоносцами, схватил Блесс за руку и увлек в совершенно мутный поток энергий.
- Нет! - вскричала она. - Пусти! И открутит же тебе наконец Лилит голову! Что ты делаешь?!
Но они неслись куда-то вперед сквозь вспышки и громы молний, пока не очутились на серой улочке. Виктория узнала знакомое здание, то есть полусферу, зависшую в сером небе неподалеку от движущихся картин Иных. Там где-то дремал или о чем-то мечтал Пьеро, а она сейчас держала в руке душик и звонила ему. "Подойди же, ответь мне", - шептала она. По щекам текли слезы, а губы дергались. Если только она сумеет дозвониться до Пьеро, она зацелует Меркурия до смерти. Ох как много кто будет ей за то благодарен!