Умереть или жить

Направленность: Слэш
Авторы: Таэ Серая Птица и Тай Вэрден
Рейтинг: NC-17
Жанры: Фантастика, Hurt/comfort, AU, Постапокалиптика
Предупреждения: Полиамория, Беременность, Элементы гета

Примечания автора:
В тексте имеется абсолютно фантастическое допущение о том, что один из основополагающих металлов нашего мира изменил свои свойства.


Глава первая

К две тысячи сотому году Трансатлантический тоннель, появление которого предсказывали и прогнозировали не только фантасты, но и инженеры, был, наконец, построен. И поезда по нему ходили самые обыкновенные — скоростные экспрессы — маглевы*, разгоняющиеся до двух тысяч километров в час. Мэтту такой транспорт нравился, он позволял ему учиться в Лондоне, а на каникулы возвращаться к семье в Лос-Анджелес, не тратя безумные деньги на перелет и кучу времени. В общем, выбор Мэтта Беринга был очевиден. Сдав последний экзамен в Королевском медицинском университете, он купил билет на ближайший экспресс. Не терпелось увидеть мать и младшую сестричку Энди, да и с отцом, решившим развестись с матерью, в качестве рождественского «подарочка», тоже хотелось пообщаться по-мужски. Подумать только, что этот мудак вообще возомнил о себе! Кому он нужен… О том, что Мэтт в полтора раза мельче отца, думать как-то не хотелось. Как он вообще мог, сволочь, испоганить Энди и маме праздник?! Мэтт старательно накручивал себя все то время, что собирал чемодан и ехал на вокзал. И собирался заниматься этим в поезде, чтобы сразу же высказать отцу все свое негодование и расставить все точки над «i». Однако он не учел того, что последние недели семестра были слишком насыщены и тяжелы, и организму нужен отдых. Когда маглев-экспресс закрыл двери, а мягкое сидение приняло Мэтта в свои объятия, он задремал. Снилась ему елка, украшенная сотней огней, рождественский стол, смеющаяся мама. Экспресс, сделав остановку в Плимуте, чтоб подобрать последних пассажиров, и набирал ход, когда состав дернулся, мигнул свет и погас. Мэтт, как раз проснувшийся к этому моменту, ничего не успел понять, когда окунулся в чернильную темноту, перестав чувствовать руки и ноги.
Первой мыслью, которая забрезжила в сознании молодого человека, когда он очнулся, была:
«Я что, умер?»
Тело и вернувшаяся чувствительность быстро подсказали, что это не так. Он лежал на чем-то жестком и остром, ему было жарко, он слышал далекий скулеж и шорохи. Это было странно… Неужели крушение экспресса? Но почему тогда так тихо? Мэтт открыл глаза и сел. Руки подрагивали, словно он долго за что-то цеплялся, ноги тоже гудели, а в теле поселилась слабость. Глаза, наконец, сфокусировались, и он смог рассмотреть окружающие его предметы. Лежал он на куче щебня, проросшего жилистой жесткой травкой, вокруг были какие-то неопознанные руины, но буквально через пять минут, перевернувшись на четвереньки и поднявшись, внизу он обнаружил проржавевший насквозь желоб монорельса и догадался, что остатки столбов и обломки вокруг — это все, что осталось от Плимутской станции маглева.
— Что…
Этого просто не могло быть. Мэтт ущипнул себя за руку, ойкнул. Это все-таки было правдой. Но… этого не могло быть, потому что не могло! Если станцию и экспресс подорвали даже вчера — откуда трава, мох, ржавчина? Мэтт в детстве, конечно, любил фантастику, но не верил в нее.
— Я должен добраться до города, — решил он.
Он не слишком хорошо ориентировался вне Лондона, но знал, что станции маглева строятся на расстоянии от населенных пунктов для защиты от звуковых и ударных волн от прохождения. Нужно было выбираться из руин и осмотреться.
Увиденное повергло Мэтта в шок — вдалеке виднелись какие-то постройки, но они были слишком уж древними для того, чтобы принадлежать современному городу с развитой инфраструктурой. Он не видел ни пневмосети, ни воздушных эскалаторов, ставших привычными в последние два десятка лет, да и… там ничего не двигалось. Вообще. Но все же это был город, может, он встретит там живых людей?
Сбоку что-то шевельнулось, Мэтт посмотрел в ту сторону и вздрогнул — собака. Старая и облезлая, с висящей клочьями шерстью, она скалила обломанные клыки и глухо ворчала. Породу не разобрать, да и была ли она, та порода? Больше всего собака походила на волка, как его рисуют в книгах и энциклопедиях. Но волки, как и тигры, львы и прочие крупные хищники, были истреблены примерно в семидесятые. Мэтт опасливо попятился. Надо добраться до города, там уже можно найти еду, воду, лекарства. И собак там не должно быть.
Идти было жарко. Он уезжал накануне Рождества, а здесь явно было лето. Причем, не привычное лето Великобритании, а жаркое, сухое и пыльное. Листва — жесткая, темная, припавшая пылью, трава — такая же сухая и острая, все говорило о том, что растениям привычен такой климат. Но как? Ведь это побережье!
— Может, это сон?
Но для сна все было чересчур уж реально. И когда он споткнулся о какой-то камень, ногу пронзило вполне реальной болью. Он расстегнул куртку, потом снял ее, снял пуловер с университетской эмблемой, завязал на поясе рукавами, снова надел куртку. Нельзя раздеваться, просто нельзя — он не знает, что тут творится ночами.
Город приблизился, пустой и заброшенный, ветер лениво гонял листья. Ни одной живой души видно не было, останки домов густо заросли плющом, какими-то еще вьюнками, корнями… Чем дольше Мэтт всматривался, тем больше понимал: здесь нет никого живого. И это его мир, несомненно, вот обломанными, сгнившими зубьями торчат остатки опор пневмосети, а вот — полуразрушенный не без помощи растений и влаги эскалатор.
— И что мне теперь делать? — прошептал он.
Находиться в этом пустом мертвом городе ему было откровенно страшно. Он слышал скрипы, шорохи, он видел, как, задетая веткой, толщиной с палец, треснула и рассыпалась толстая бетонная стена, а ее каркас из полимеров… в общем, его просто не было. Не было здесь ни клочка полиэтилена, резины и прочих подобных материалов, а весь металл, если только он был достаточно толст, распадался хлопьями, стоило его задеть, как тот желоб маглева. Мэтт напрягал слух, пытаясь услышать хотя бы слабый намек на жизнь, но все напрасно. Зато впереди мелькнуло здание, выглядевшее попрочнее прочих. Возможно, там удастся переночевать? Может, там сохранилось что-то? Он старательно вертел головой, но все, что замечал, давно превратилось в труху, стухло, рассыпалось под руками. Дверей в гостинице не было, окон тоже, внутри была занесенная ветром сухая листва, остовы мебели, распавшиеся хлопьями под прикосновением. Мэтт обессилено сполз по стене на пол, даже не подумав, что пол может провалиться под его весом, а стена — рухнуть ему на голову вместе со всем зданием.
Впереди послышалось какое-то шуршание и царапание, ничего хорошего не сулившее. Мэтт вздрогнул, поднял голову, повернув ее на звук. И замер, опасаясь шевельнуться: на него смотрела крыса. Огромная, с кошку, а то и побольше, серая тварь. В ее глазках-бусинках читался ум. Она чуяла страх человека. Он швырнул в крысу горсть трухи и рванул на улицу. В городе оставаться было нельзя, нужно бежать отсюда, куда-то дальше. Неподалеку мелькнула та самая псина, протяжно и раскатисто взвыла, ей отозвались голоса других собак. Они приближались. Мэтт забыл о том, что бежать нельзя, рванул вдоль по улице.
Если бы только это была нормальная улица, с нормальным покрытием! Но это были рассыпающиеся под ногами плиты, полимерное покрытие на которых сгнило и исчезло, и Мэтт спотыкался, падал, чувствуя, слыша приближение стаи. Его загоняли, как волки в прошлом загоняли оленя. Впереди показалось нечто разлапистое. Дерево! Настоящее дерево, которое вполне могло выдержать вес Мэтта. До него было еще далеко, когда он понял, что стая отстает, а вокруг больше не высятся заплетенные сетью плюща остовы домов. Их словно обрезало. Словно он переступил какую-то границу, она была почти зрима: вздыбившиеся плиты, с которых он спрыгнул, едва не переломав ноги, прокатился по земле. А на гребень этих плит выскакивали псы — поджарые, длиннолапые, в самом деле похожие на волков — или переродившихся дворняг. Хрипло рычали, скалились, но не двигались с места. Мэтт не хотел знать, что именно может их напугать, он просто бежал к дереву.
Оно вынырнуло внезапно — просто провалилась сухая земля, выпуская толстое, как пожарный брандспойт, голое буровато-сизое тело, увенчанное зубастой пастью. Пасть лязгнула по толстенной коже относительно новых Мэттовых гриндерсов, срезав начисто носок и подошву. Вместе с самым кончиком мизинца. В первые мгновения юноша не чувствовал боли, он, словно спринтер, рванул к дереву и подпрыгнул, повисая на ветке. Рывок за здоровую ногу едва не сбросил его, хрустнули суставы, но он удержался. Подтянулся, уселся на ветке и только после этого расплакался от страха и боли. Нужно было остановить кровь. Всхлипывая, он кое-как расшнуровал ботинок, уронив его, посмотрел на то, как тот исчезает в страшной пасти и закусил губу. Пошарил по карманам. Платок — почти чистый, обнаружился в нагрудном кармане рубашки. Это было лучше, чем ничего, Мэтт кое-как замотал палец.
Еще у него в карманах нашлись: пара десятков монет, паспорт (вряд ли это понадобится в этом мире, вернее, в этом времени), три скрепки и еще один платок. А ведь Мэтт хотел перед тем как сесть на поезд, прикрепить к ремню джинсов портативную аптечку, куда входили инъектор, небьющиеся ампулы с антибиотиками, противовоспалительными препаратами, обезболивающим и гемолитиком, бинты, пластырь, спирт, мини-скальпель и кетгут с иглами. Потом подумал, что оно ни к чему… Идиот! Зато скрепками можно было закрепить платок на ноге, хотя бы так они пригодились.
Он оторвал рукава от пуловера, это было трудно — вещь была качественной и новой, но ему нужна была хоть какая-то обувь. Червеобразная тварь отожрала подошву у второго ботинка, Мэтт снял с него шнурок, бросив остальное вниз. Червь не ушел — несчастный гринд постигла судьба его первого собрата. Оставалось надеяться, что тварь уберется к утру.
— За что мне это? — плаксиво проныл Мэтт.
Ответа не последовало. Он рискнул подняться на ноги, цепко держась за ветки и ствол, осмотреться. Поднялся немного повыше. Там, где кончался город, начиналась желтоватая сухая степь. Вроде бы, то, что на ней колосилось, напоминало какой-то злак. Желудок напомнил Мэтту, что в последний раз он перекусывал утром, пренебрег обедом ради того, чтобы сесть на экспресс, рассчитывая уже вечером полакомиться индейкой и пудингом… Интересно, с какой скоростью передвигается червяк? И кто может жить там, в злаковых полях… Стоило представить что-то вроде полевки-мутанта, слезы снова закапали из глаз. Мэтт обругал себя идиотом: воды у него не было, и емкости, куда ее можно было бы набрать — тоже. Терять жидкость со слезами было глупо. Хотя рюкзак у него тоже пропал, даже если б фляжка лежала там, это вряд ли помогло бы ему. А сам он даже не подумал обвешаться всем нужным для похода.
Сумерки превращались в темноту, он выбрал себе развилку поудобнее, устроился на ней и, подумав, привязал себя к ветке ремнем, пропустив его через три шлейки на джинсах. Если и свалится, будет возможность и пара секунд проснуться и залезть обратно.

К счастью, червяк не умел или не хотел прыгать за своей добычей, так что рассвет окоченевший и несчастный Мэтт встретил живым. Кое-как растерев руки и ноги, он осмотрел повязку на правой, но трогать не стал — отмочить ее нечем, а срывать присохшую к ране ткань — зачем? Так хоть кровь не идет. Чтобы проверить, убрался ли червь, он сломал с дерева ветку, как можно толще, и сбросил ее вниз. Земля не пошевелилась, видимо, червь спал или уполз. Слезать с дерева пришлось осторожно, наступать на ногу было дико больно, Мэтт подобрал ветку и использовал ее как трость, ободрав все лишнее. Обернулся на город, с этого расстояния он видел пару собачьих силуэтов, возвращаться не имело смысла. Псы, вероятно, не рискуют забредать на территорию червя даже днем, но сунуться на их территорию значило подписать себе смертный приговор. А впереди хотя бы была возможность надрать каких-то зерен и пожевать их. Если они съедобны. Если нет… Ну, возможно, он умрет. Нет, ему хотелось жить, отчаянно хотелось.
Он доковылял до поля, посмотрел на колоски. Непонятно, они спелые или нет… Впрочем, их можно нарвать и пожевать, чем Мэтт и занялся. Было невкусно, но достаточно питательно. Кажется, это была дикая рожь или что-то подобное. Мелкие зерна насыщали небыстро, их еще нужно было вышелушить. Однако Мэтт все-таки смог насобирать три горсти зерен, насытившись. Он как раз дожевывал последние, когда услышал быстрый перестук копыт и увидел всадника. Облегчение было столь сильно, что он разревелся, махая руками:
— Э-э-эй! Я здесь! Я зде-е-есь!
Всадник повернул к нему, сделал какое-то движение рукой. И мир вокруг снова померк, Мэтт только успел подумать, что будет здорово очнуться в экспрессе.

Очнулся он от холода и впившихся в обнаженную спину мелких камешков. Сначала он почувствовал только это. Потом — что не может пошевелить онемевшими руками и ногами. Потом, словно повернули тумблер, отвечающий за слух, он услышал потрескивание костра и какое-то бормотание, разобрать которое никак не мог. Вроде бы, улавливал знакомые слова в мешанине звуков, но то ли искаженные, то ли на другом языке… Потом включилось обоняние, и лучше бы оно Мэтту отказало насовсем. Он закашлялся, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, не отдающего этой невообразимой смесью «ароматов». Воняло прогорклым салом, падалью, дымом, давно немытым человеческим телом. Чем-то еще, но и этого хватало, чтобы Мэтта, в принципе, небрезгливого — брезгливость будущему врачу противопоказана, — выворачивало наизнанку. Последним включилось зрение, вернее, он сообразил открыть глаза.
Показалось, что у него начались галлюцинации из-за удара по голове — та гудела как раз в меру. Радоваться тому, что он видит кого-то живого, Мэтт не спешил, хотя сидевший неподалеку был человеком. Вернее, дикарем. Первобытным дикарем. Или, если уж быть этимологически точным, послебытным дикарем. На нем Мэтт рассмотрел свою куртку и пуловер без рукавов, а вот вместо джинсов тот кутал нижнюю часть тела в выделанные шкуры, засаленные и рваные. На голове у него был сплошной колтун, наверняка кишевший насекомыми. Присмотревшись, Мэтт понял, что дикарь еще не стар, а когда тот поднялся, скидывая куртку, разглядел довольно крепкие жилистые руки.
— Эй, — наверное, подавать голос было глупо, но Мэтт понимал, что стоит попытаться наладить контакт.
Дикарь подпрыгнул и выхватил из-за пояса каменный нож. Потом успокоился, но принялся бормотать вдвое быстрее. Подошел к Мэтту, присел, обдавая вонью немытого тела.
— Съесть? Или трахнуть и съесть?
Сперва Мэтту показалось, что у него галлюцинации из-за удара по голове. Потом, что он не так понял неразборчивое бормотание дикаря. Но действия того не оставили иллюзий: он принялся ощупывать грудь, бедра и плечи Мэтта, потом перевернул его на живот и грубо развел ягодицы, потыкал в плотно сжавшийся анус заскорузлым пальцем.
— Не трогай меня! Что тебе надо?! — Мэтт задергался.
Что надо, он понимал и сам. Не понимал, почему дикарь собирается его потом сожрать. Неужели, теперь тут водятся каннибалы?
— Нельзя меня жрать! — он умудрился перевернуться, вскрикнул, приземлившись на камни. — Людей жрать вообще нельзя!
Из десятка слов дикаря он понимал одно, и оптимизма это не внушало.
— Мягкий… бур-бур-бур… нежный.
Тот тыкал в его живот и облизывал острые желтоватые зубы.
— Развяжи меня, — взмолился Мэтт. — Я не убегу.
Рук и ног он уже не чувствовал вообще, и если пробудет связанным еще немного, как он подозревал, руки останется только отрезать. И тогда его точно сожрут.
Дикарь снова его потыкал в живот, ощупал.
— Пожалуйста, — повторил Мэтт. — Освободи меня.
— Не пустить, — рыкнул тот, острые твердые ногти, почти когти, впились в бок до крови.
— Я не убегу, обещаю, развяжи. Мне больно.
— Больно? Обе…щаю? — дикарь морщил лоб, пытаясь сообразить, что ему говорит добыча.
— Развяжи, — Мэтт запаниковал, глядя на почерневшие руки. — Развяжи меня!
Он не знал, сколько пробыл без сознания, но, очевидно, долго. Запястья стягивали тонкие кожаные ремешки, впиваясь в кожу, немудрено, что ток крови пережало основательно. «Только бы не заработать гангрену!» — мысленно взмолился Мэтт, потом вспомнил про откушенный червем палец и запаниковал еще сильнее: что, если тварь занесла ему заразу в рану? Да что там, наверняка занесла! Без ноги ему не выжить.
Дикарь немного подумал, потом все-таки развязал хитрый узел на ремешках. Мэтт кинулся растирать руки и ноги, пытаясь восстановить кровообращение. Только бы не остаться калекой на всю оставшуюся жизнь. Боль была адская, он подвывал и не стеснялся льющихся по лицу слез. Кого тут стесняться? Дикаря? Хотя… следовало продумать, как повести себя с ним. Прикинуться слабым? Сожрет. Сильным? Почует угрозу и опять-таки сожрет. Нужно было показать, что Мэтт может быть полезен, но как? Может, получится оказать какую-нибудь медицинскую помощь? В отсутствие инструментов и спирта, ха-ха. Как неприспособлен современный цивилизованный человек к первобытной жизни… Даже примеры из классики не работают, у того же Робинзона Крузо был огромный такой рояль в кустах — разбившийся у его острова корабль. У Мэтта нет ничего, кроме начальных знаний по медицине.
Он попытался подняться, когда смог ощутить ступнями пол, вскрикнул и плюхнулся обратно. Дикарь внимательно наблюдал за ним.
— Вода… мне нужно немного воды. Вода, понимаешь?
Мэтт сел и принялся разматывать платок. Зрелище вспухшей, как будто ее надули, ступни привело его в отчаяние. Дикарь что-то проворчал, потом накинул ему на шею какой-то поводок и дернул за него, едва не придушив, видимо, собирался отвести к воде. Пришлось ковылять едва не на четвереньках, страх, что задушит и сожрет, придавал сил и заставлял шевелить ногами. Зато ручей с холодной водой заставил испытать чуть ли не счастье, Мэтт принялся умываться, затем напился. Когда он чуть ли не целиком забрался в воду, дикарь принялся рычать и дергать за поводок, но Мэтт заупрямился. Выкупаться, пусть даже в холодной воде! Он должен отмыться от пота и пыли!
Ноге стало немного лучше после этого купания, Мэтт, смыв с себя все лишние запахи, принялся разглядывать палец. Попутно вспоминал все, что знал о воспалениях. Нужно было очистить рану, если придется — отрезать палец совсем. Чем перевязывать? Рубашка! Ему нужна его рубашка! Вот только где она? На дикаре ее точно нет. А еще ему нужен нож. При мысли о том, что придется просить у дикаря его каменную хреновину, которой тот наверняка разделывает животных и потом явно не моет и не дезинфицирует, Мэтт впал в предистерический ступор. Его снова задергали за поводок, намекая, что рассиживаться не стоит.
Наверное, это и стало последней каплей. Мэтта накрыло истерикой, он не помнил потом, что делал и орал, только болело горло, руки и голова. А очнулся он снова в пещере, правда, уже не связанный, лежа на своей куртке. Сильно болела и дергала раненая нога. Он привстал, глядя туда, ожидая всего, от того, что ему ее отрезали, до того, что воспаление распространилось выше, означая медленную и очень болезненную смерть. Только того, что к ноге будут привязаны какие-то листья, он не ожидал.
Дикарь сидел у костра и свежевал какое-то мелкое животное. Мэтт с трудом сел, потянулся убрать нелепую повязку, но дикарь зарычал, мгновенно обернувшись на него:
— Не трогать!
Это уже было больше похоже на членораздельную речь.
— Как тебя зовут? — Мэтт постарался говорить негромко, но четко, стараясь не выказывать ни страха, ни агрессии. Пришлось повторить еще несколько раз, пока он не догадался стукнуть себя кулаком в грудь:
— Я — Мэттью, Мэтт. А ты?
— Рэм.
— Рэм… Рад знакомству…
Мэтт прислушался к ощущениям в ноге. Дергающая боль потихоньку стихала, или он притерпелся? Листья, привязанные к ней, были похожи на лопух обыкновенный, но под ними что-то было еще, теперь он чувствовал облепливающую ступню жижу или кашицу. Страшно подумать, что туда напихал этот… Рэм. С другой стороны, он может знать, что делает. Как-то ведь он дожил до своих лет.
— А есть другие люди?
Следовало узнать, где же он оказался. Рэм внимательно слушал его, но по его заросшему бородой лицу было понятно, что он мало что понимает.
— Другие. Такие как ты… — пытался объяснить Мэтт. — Еще кто-то живет неподалеку?
— Другие?
— О, господи… Люди, как ты, как я? Народ… Племя?
— Племя! — обрадовался Рэм. — Племя Совы, там, — он неопределенно махнул рукой.
— А почему ты не в племени?
— Охотник. Один.
— Ты возвращаешься на зиму в племя? — Мэтт пытался выяснить все, что возможно.
Общаться с Рэмом было сложно, он не все слова Мэтта понимал, как и тот не всегда понимал искаженные до неузнаваемости слова охотника. Но все же несколько часов спустя удалось немного прояснить ситуацию. Да, Рэм был из племени Совы, об этом говорили совиные перья, которые Мэтту удалось рассмотреть в сплошном колтуне его волос, и сушеная птичья лапка у него на шее. Он был охотником, в его обязанности, насколько понял юноша, входило охотиться на местное зверье — собак, кроликов, оленей. Он сушил мясо, время от времени притаскивал добычу в стойбище племени и снова уходил в степь. Город, откуда пришел Мэтт, был запретным — потому что несколько охотников уже погибло, пытаясь пройти туда. Черви. Как удалось спастись Мэтту, Рэм не понимал.
— Он не вышел днем, наверное, спит. Но в городе нет ничего, город разрушен.
— Добыча. Псы, много, — пояснил Рэм.
— Да, собак там предостаточно. Они боятся червя.
Мэтт пытался придумать, как узнать, какой сейчас год и что произошло. Рэм вряд ли сможет что-то рассказать. А еще неплохо было бы навести уют и порядок в пещере. Нога болеть перестала, значит, можно было заняться выметанием мусора и мытьем пола и стен, чтобы не так воняло. Самого Рэма тоже было бы неплохо помыть, но Мэтт намекать об этом не решался. Когда он поднялся, то понял, что с выводами относительно своей ноги поторопился: стоило наступить, и боль возвращалась. Рэм неодобрительно рявкнул что-то непонятное, ткнул в ворох шкур, накрытый курткой Мэтта:
— Сидеть тут. Не вставать!
Мэтт упал обратно, пережидая, когда перестанет пылать потревоженная нога. Плохо. Просто ужасно! Если он не сможет двигаться, то просто задохнется в этой вони. И его сожрут. Выпотрошат и нарежут тонкими полосками его мясо. Дикарям плевать, кого сожрать — собаку, оленя, крысу или человека. Мэтт уткнулся лицом в свою куртку. Если дышать ртом, он постепенно привыкнет. Это ничуть не страшнее, чем вонь полуразложившегося трупа и формалина в морге. Он привыкнет, он выживет. На пару мгновений промелькнула мысль, что такая жизнь — это далеко не предел его мечтаний, и зачем жить, если у него теперь никого не осталось? Ведь ясно же, что, даже если его забросило в параллельный мир или в будущее, вернуться нет ни единого шанса. Может, пусть Рэм просто убьет его? Но внутри что-то протестующе заныло, требуя начать барахтаться, карабкаться, брыкаться и всячески цепляться за жизнь. Ответа на вопрос «зачем ему эта бессмысленная жизнь?» он не знал. Просто… наверное, это было бы неправильно — сдаться и пойти ко дну. Может быть он, с его знаниями, сможет что-то дать дикарям, в которых превратились некогда цивилизованные люди? Но все его знания в этом мире бесполезны. Он знает, как зашить рану, но у него нет игл и кетгута, он знает формулу спирта, но понятия не имеет, как его синтезировать.
— Рэм… — он повернул голову в сторону охотника. — Какой сейчас год? Ты знаешь?
— Год? — переспросил тот непонятное слово.
— Как давно город заброшен? — перефразировал Мэтт.
Рэм пожал плечами.
— Всегда. Долго? Никто там не жить. Всегда. Только псы и крысы и… — дальше последовало слово, от которого у Мэтта по коже промаршировали мурашки, до того оно мерзко звучало, напоминая скрежет хитина и шорох множества лапок.
Он был уверен, что правильно понял, что оно значит — многоножки. Учитывая размеры крыс и червей — гигантские многоножки.
— А я помню его другим… — тоскливо произнес Мэтт, зная, что Рэм все равно не поймет. — Были люди, было много жизни. Дома стояли целые. Никаких собак и червей там не было. Хотя я там никогда не был, просто мимо проезжал. Домой. К родителям. Я как раз ехал к ним на праздник… А потом меня перебросило сюда.
Рэм слушал его, хмуря брови, явно не понимая или понимая не все слова. Язык изменился. Иногда Мэтту казалось, он улавливает в ворчании Рэма что-то восточное, арабское — в Англии было много арабов, наверное, кто-то из них выжил и привнес в новый язык свои слова. Иногда — французские или немецкие слова, иногда — просто исковерканные английские. Иногда вообще нечто непонятное, построенное, вероятно, на звукоподражании.
— Теперь это все неважно. Я никогда не смогу вернуться домой… — Мэтт лежал, глядя в потолок. — Я даже ходить не могу. А даже если бы и мог, я тут все равно не выживу. Все хотят меня сожрать, даже ты.
— Рэм не жрать, — проворчал дикарь. — Трахать, ты — мой.
Мэтт вздохнул. Секса с дикарем он боялся по одной прозаической причине — пока Рэм сидел вдалеке, насекомые с его волос и бороды не допрыгивали до Мэтта. А еще секс с таким грязным партнером… Неизвестно, как тут вообще сейчас с бактериями, вирусами и прочей заразой, и что можно от Рэма подхватить. Умереть в мире после апокалипсиса от венерического заболевания, подцепленного при сексе с каким-то дикарем — что может быть нелепее. Как врач, бывший будущий врач, так сказать, он слишком хорошо представлял себе, чем можно заразиться, и как он будет от этого умирать. А еще он знал, что Рэм вряд ли будет нежным любовником, как и то, что ни о какой смазке тот, вероятнее всего, не знает и не догадывается даже. Так что будет это больно, возможно — кроваво, и в результате реально попросту умереть от заражения крови.
К счастью, Рэм пока что ограничивался лишь словами, напоминая Мэтту о том, что того держат только для утех. Слова Мэтту вреда не причиняли, потому воспринимались нейтрально.
— Рэм, можно мне к ручью?
Мэтт мечтал отмыть волосы до скрипа, боясь блох и вшей Рэма. Насекомые переносят заразу, это он знал твердо. На нем насекомых не будет, даже если придется для этого сбрить с тела все волосы. К слову, он не рассматривал Рэма и не видел гнид на его волосах, как не видел и того, чтобы тот чесался. Просто решил, что в таком колтуне, как на голове у этого дикаря, обязаны кишеть вши.
— Часто мыться.
— Рэм, прошу тебя, — Мэтту казалось, что у него в волосах уже что-то завелось.
— Зачем? — Рэм бесцеремонно облапал его плечо.
— Чтобы быть чистым и ничем не пахнуть.
Пришлось стиснуть зубы и терпеть чужие прикосновения. Потом он смоет их, потом…
— Чистый? Мокрый! Холодно!
— Но я же высохну и согреюсь. Рэм…
Рэм «благоухал» так не сам по себе, вонял жир, которым он смазывал свою кожу и волосы.
— Пожалуйста… Рэм…
— Что? — фыркнул тот.
Но все же поднял Мэтта на руки и вынес из пещеры на плоский камень. Парень проморгался и принялся рассматривать его внимательнее. Вне пещеры запах был не таким убойным, да и человек ко всему привыкает, у Мэтта потихоньку отшибало обоняние или просто он привыкал к сопровождающему дикаря запаху. И следовало признать, что если Рэма отмыть — ну хотя бы немного — то он был вполне неплох.
«Кажется, это называется каким-то там синдромом, — подумал Мэтт. — Сейчас он неплохо выглядит, завтра — моя опора и поддержка, а послезавтра бурный секс на шкурах, о котором я всю жизнь мечтал… Даже если не мечтал. Хотя, что мне еще делать?».
— Зачем ты мажешь кожу?
Вопрос пришлось повторить, перефразируя и меняя слова, несколько раз, пока Рэм не понял, чего от него хотят.
— Защита, — Мэтт, по крайней мере, думал, что понял все правильно. — Запах отгонять зло.
«Наверное, я зло, — с невеселым смешком мысленно сказал себе парень. — Меня он точно отгоняет».
Предлагать Рэму вымыться Мэтт не стал, еще посчитает, что ему предлагают отдаться злу.
— Ты — тоже мазать, — дикарь пошарил в глубине пещеры и притащил ему криво слепленный глиняный горшочек, закрытый куском кожи.
Мэтт опешил от перспективы осязать это все круглосуточно.
— Зачем, Рэм?
Рэм наморщил лоб и сгреб свою бороду в кулак, пытаясь, наверное, сообразить, как объяснить необходимость намазаться непонятной гадостью странному чужаку.
— Червь, видеть? Червь большой. Есть маленькие. Ползать. Есть тело. Мазать ты — не есть. Ур?
«Полный ур. Полнейший», — обреченно подумал Мэтт. Значит, придется спасаться от каких-то червей, которых отпугивает этот жир.
Он осторожно снял тонкий ремешок с горловины сосуда, отодвинув его подальше, стянул кожаный лоскут. В нос шибануло густым запахом, но не таким уж и тошнотворным, как он опасался. Рэм сидел напротив, переворачивал прутики с нанизанным на них мясом над огнем и смотрел, как казалось Мэтту, насмешливо. Мазь пахла топленым жиром и чем-то еще, горьковатым и резким. По консистенции напоминала… да топленый жир и напоминала, в который вмешали перетертые до порошкообразного состояния сухие травы и коренья. На вид была зеленовато-бурой, на ощупь — как скраб. Мэтт напомнил себе, что это все на пользу. И вообще, это просто жир с травами, все натуральное и полезное, он не умрет от использования. Зачерпнул и попробовал намазаться. Он так и сидел голышом, благо, даже в пещере было достаточно тепло, а снаружи вообще жарко. Рэм посмотрел, как он, морщась, наносит жир на кожу, покачал головой:
— Тебя не съесть. Не бояться.
— Жир меня не съест, — согласился Мэтт.
Когда концентрация запахов достигла апогея, чувствоваться вонь жира перестала. Пожалуй, это был первый большой плюс. Рэм, сняв мясо с огня, достал крохотную плошку с чем-то еще, подошел и забрал из рук Мэтта горшок с жиром. Но вместо того, чтобы унести назад, зачерпнул остатки и шлепнул на голову парня, принявшись втирать субстанцию в волосы. Проблема насекомых сразу перестала волновать Мэтта — любые вши просто соскользнут, беспомощно суча лапками. Ему тоже захотелось упасть и «сучить лапками», вопя, что не надо его мазать этим. Но было поздно.
— Хорошо, — Рэм похлопал его по плечу, скалясь, вытер руки о свою бороду и убрал горшок с мазью. — Есть. Рэм — хороший охотник. Рэм иметь соль.
— Рэм вообще хороший, — согласился Мэтт.
Запах мяса воскресил в памяти картинки прошлого, все те гриль-вечеринки, на которые он ходил в колледже. И мамину готовку. Как мама там теперь, без мужа и старшего сына… Он ведь даже не сможет узнать… Глаза заволокло слезами. Мэтт встряхнулся: что-то он совсем раскис. Вся его семья давно осталась в прошлом. Очень давно. Лет не меньше трехсот назад. А, может, и больше — не могли люди так быстро откатиться к первобытности. Или могли? Как бы так узнать, сколько прошло времени. Может быть, получится вернуться в город, найти там какие-то газеты… Хотя если камень рассыпается, то какие, к черту, газеты. Может быть, в племени кто-то из старейшин знает больше. Осталась сущая малость — дожить до момента, когда Рэм соберется назад в местообитание племени. А для этого надо есть.
— Пахнет вкусно, — оценил мясо Мэтт.
Оно было жестковатым и не соленым, конечно же. Соли было немного, наверное, она считалась чем-то дорогим. Возможно, потому, что здесь ее не умели добывать? Или добывали мало? Но все равно, это была горячая еда, которая отлично насыщала. Мэтт не хотел знать, что за зверушку они сейчас сожрали. По виду, оно напоминало кролика, хотя ручаться он не мог — не рассмотрел толком. С тем же успехом это могла быть крыса или другой грызун.
— Спасибо, — воспитанно сказал он после еды, отползая на свои шкуры. — Было вкусно.
Жизнь начинала казаться сносной: еда есть, надежный и сильный спутник рядом есть, в пещере тепло, нога почти не болит.
Рэм смотрел на него немного удивленно и изучающе. Потом сказал, медленно подбирая слова:
— Ты странный. Чужак, странный шкура, не знать язык, не знать про червей, идти из город…
— Я из прошлого. Понимаешь? Не знаю… Много солнц назад, много зим, очень много.
— Понимать. Тебя принес большой свист.
Сперва Мэтт не понял, а потом дошло: маглев при движении издает очень громкий свист — так называемый аккустический удар. Но откуда дикарям знать, как именно он звучит?
— А что, есть и другие? Он приносил еще кого-то? — встрепенулся Мэтт.
Рэм кивнул, но потом, глядя на обнадеженного юношу, покачал головой:
— Трое. Две умереть — слабые, биться, плакать, одна сожрать червь, одна надеть ремень на горло и задохнуться. Один остаться. Ты. Тоже умереть?
— Нет уж. Я собираюсь выжить. Может быть, я смогу вернуться обратно.
Рэм почесал голову и задумался, глядя в пламя костерка.
— Вернуться? Никто не видеть большой свист. Он ветер и звук. Раз в много-много лун, никто не считать.
— Умирать я точно не хочу, — упрямо сказал Мэтт.
Рэм улыбнулся. И теперь это в самом деле было улыбкой, а не оскалом дикаря.
— Ты сильный.
— Скорей уж, упрямый, — Мэтт свернулся в клубок.
Значит, было еще несколько таких бедолаг, но они погибли. Раз в много лун — это сколько? Доживет ли он? Но если Рэм говорит так, словно видел сам… В году двенадцать лун, за пять лет — шестьдесят, это уже много. Интересно, до скольких умеет считать Рэм? Они уже более-менее понимали друг друга. Может, получится что-то?
— Рэм, а ты умеешь… писать?
— Писать? — тот удивился. — Охотник. Незачем.
— А другие в твоем племени? — не отставал Мэтт. У него забрезжила надежда.
— Другие уметь.
— А считать ты умеешь?
— Рэм не бур-бур-бур, уметь, — кажется, охотник даже немного обиделся. — Рэм считать шкуры!
Он вытянул руки, покрутил кистями:
— Десять шкур — новый нож. Два по десять — соль.
— Здорово.
Однако кое-что покоя Мэтту не давало: почему город так сильно крошится, это ненормально. Даже многотысячелетние развалины вполне пристойны, пирамиды и вовсе вечны, а тут какой-то бетон.
— Рэм, мне нужно попасть в город. Вдруг там есть что-то, что поможет мне понять, что случилось.
Ему пришлось повторить это, меняя слова, пока Рэм не покачал головой:
— Нет, нельзя. Ты пойти в племя. Спросить Урсу.
— Пожалуйста. Ты защитишь меня от собак… И мы обхитрим червя.
— Город пусто. Пусто, как орех после червей! — Рэму надоело спорить, и он рявкнул. Но потом задумался, подергал бороду и оскалил зубы: — Потом Рэм отвести тебя. Ты — ходить, не болеть нога, мы идти, охота.
— Спасибо. Рэм, научи меня охотиться. Я не умею, я медик. М-м-м… Врач… Как же это объяснить? Я учился лечить болезни.
— Рэм понимать. Как Урса? Ты идти с Рэм в племя, говорить с Урса.
— Хорошо. Пойдем в племя, я поговорю с… Это он или она? Мужчина или женщина?
Рэм почему-то засмеялся и помотал головой:
— Ты видеть. Теперь спать.
Он сунул в костер толстую ветку, достал откуда-то свернутый в кольцо кусок плетеного каната и разложил по полу пещеры, от стены до стены, и только потом подошел к своему ложу из шкур. Мэтт вздохнул и прикрыл глаза. Оставалось надеяться, что ночью он не замерзнет. Если судить по тому, что Рэм не остался в своих шкурах, то не должен. Но он же дикарь, наверное, он привык к суточным перепадам температур. И он горячий… Мэтт дернулся, когда понял, что голый дикарь, лежащий за его спиной, притянул его к себе, крепко и властно держа поперек живота. Однако так было теплее, а еще уютней. Появлялось чувство защищенности.
— Спокойной ночи, — по привычке сказал Мэтт.
— Безопасная ночь, — буркнул Рэм. То ли поправил, то ли пожелал.
Мэтт все-таки перевернулся на спину, он никогда не умел засыпать на боку. Да и спать не хотелось пока. Он лежал, вслушиваясь в почти беззвучное дыхание охотника, и думал, думал. Уже хотелось поскорее оказаться в племени Совы, чтоб поговорить с этим или этой Урсой. Если он умеет писать, значит, прошло не так уж много времени? Люди еще не деградировали до совсем уж дикарей, сохранили речь и письменность… Или наоборот, прошло слишком много времени, и они заново все придумали? Но тогда бы изменился язык… или нет?
Мэтт вздохнул, перевернулся на другой бок, уткнувшись в грудь Рэма лицом, даже почти не поморщился от запаха, ставшего привычным. Притерпелся, да и сам он теперь благоухал не ароматом от Кензо. Жир частью впитался в кожу, частью остался на ней, но теперь это не вызывало брезгливости. «Человек, — говорил им профессор Дабслоу, — это животное, обладающее, кроме разума, еще и самой высокой приспособляемостью. От низких температур до высокой гравитации и перегрузок. Рано или поздно человечество научится жить везде, даже на дне океана и в космосе». Мэтт вздохнул, затем закинул на Рэма руку и закрыл глаза. Надо постараться уснуть. Собственно, это была его последняя связная мысль. Усталость дала о себе знать, и Мэтт провалился в сон.
_________________________________
Примечание:
*Маглев - поезд на магнитной левитации.



Глава вторая

Утро началось с прохладного сквозняка от входа. От него Мэтт попытался спрятаться под теплым боком соседа, не просыпаясь. Он расслабился и даже заулыбался во сне, когда горячее и не слишком тяжелое тело накрыло его целиком. И это, наверное, помогло ему избежать боли, когда в него медленно проник чужой член. Ощущение было не из приятных, но и больно, в общем-то, не было, просто ощущение чужеродного предмета в заднице. Почти как медицинская процедура, так же обезличенно. Оставалось только расслабиться и перетерпеть. Вдруг еще и кайф словить удастся… Мэтт поймал себя на этой мысли и застонал: все, как он и предполагал. Потом застонал уже от другого, и удивленно — Рэм поддернул его, ставя на колени, и его член проехался, вероятно, по простате, вызвав вспышку несколько болезненного удовольствия. Это было уже лучше, напоминало хоть какое-то подобие нормального секса. Потом жесткая ладонь охотника накрыла его член, и это принесло еще немного приятных ощущений, Рэм был явно не новичком в сексе с представителями своего пола. Он не царапал и не тянул, его член то и дело находил нужную точку внутри Мэтта. Кончая, Мэтт подался назад, вжавшись в Рэма. Оргазм назвать феерическим или каким-то особенно крышесносным он бы не смог, но от секса осталось чувство удовлетворенности и приятной слабости. В общем и целом, все было не так уж страшно, как Мэтт предполагал. Дикарь оказался вполне сносным любовником, если отбросить мысли о возможной заразе. Об этом Мэтт думать сейчас не желал, он просто лег набок и позволил себе еще немного подремать, хотя чувство вытекающей из задницы спермы не было самым приятным. «А потом помоюсь… обязательно».
Проснулся снова он в полном одиночестве. В кривой глиняной плошке у костра его дожидались куски жареного мяса и какая-то подвявшая зелень, выход из пещеры прикрывали два крупных камня, которые Мэтт видел мельком, покинув ее впервые. Мясо с зеленью он жадно съел, посмотрел на камни. Заперт, видимо, Рэм боится, что он убежит. Или пойдет бродить по окрестностям и наткнется на неприятности. Второе было вероятнее, так как он в самом деле собирайся выйти к ручью. Но охотник, кажется, предусмотрел и такое — вода нашлась в пещере, в кожаном ведерке, подвешенном на выступе камня не слишком высоко, чтобы можно было умыться и попить. Мэтту стало совсем хорошо. Оставалось проверить, что там с ногой, но судя по ощущениям при ходьбе, болела она слабо, видимо, постепенно рана зарубцовывалась. Очень быстро, по его скромному мнению. И листья сегодня были свежие. Он осторожно размотал кожаный ремешок и отогнул лист, чтобы осмотреть ногу. Воспаления не было. Не было! Но как?.. Объяснение тому могло быть только одно: кашица из какой-то зелени и чего-то еще, наложенная Рэмом на рану и на всю ступню. Да уж, при таком знании местными трав, помощь недоучки-врача им не понадобится. Но, может быть, он сумеет помочь им в другом? Математика, к примеру? Одним сложением и вычитанием ведь не всегда можно обойтись. Он может учить.
Мэтт вернул на место лист травы и принялся обходить пещеру, внимательно ее осматривая и ощупывая камень. Породы не слоистые, значит, не река нанесла. Рукотворная пещера? Об этом говорили найденные им следы, предположительно, кирки. Но пещера была невелика и состояла из двух отделений. Второе было и вовсе крохотным, там, при желании, можно было устроить лежанку, но Рэм предпочитал хранить там запасы и добычу. Мэтт смог рассмотреть выскобленные шкуры, сложенные стопками, жесткие и недубленные, наверное, этим занимаются в племени. И плетеные из лозы корзины, аккуратно наполненные полосками вяленого на солнце мяса. Ради интереса он хотел было попробовать одну, но потом оставил свою затею, вспомнив о паразитах.
Мэтт вернулся на ложе и задумался об обуви, у него ноги точно не привыкли к тому, чтобы бегать босиком по степи. Его замечательные ботинки не выдержали столкновения с жестокой реальностью постапокалиптического бытия и погибли в пасти червя. Рэм, насколько он видел, обматывал ноги чем-то вроде кусков кожи, разрезанных определенным образом, чтобы ленты охватили стопу и не натирали при ходьбе. Может, червь с непривычки отравился и подох от питания синтетикой? Хотя проблему обуви для Мэтта это все равно не решало.
Стук копыт он услышал через несколько часов, когда желудок уже стал намекать, что мясо было давно, а в кладовой много пеммикана. Он доковылял до камней, прикрывающих вход, и уставился на занятную сценку, представшую перед ним. Рэм соскочил с лошади, сбросив перед тем с ее спины тушу небольшого оленя, похлопал ее по шее, что-то ворча. На лошади не было ни седла, ни узды. И она, развернувшись, потрусила в степь. Вот почему он не видел ее, когда выходил мыться! Но как Рэм позовет ее обратно? И она придет?
Рэма он встречал улыбкой, желая вцепиться в охотника и разузнать все. Тот сдвинул один из камней, потом второй, используя рычаг из крепкой ветки. Что ж, простейшая механика здесь сохранилась, это хорошо.
— Мэтт проснуться? — ухмыльнулся охотник.
— Давно. Даже поел.
— Ходить не больно? — заботливо поинтересовался Рэм, поглядывая на него, пока возился, раздувая угли в костре.
Мэтт ощутил угрызения совести: мог бы и сам поддерживать пламя, ведь, когда проснулся, оно еще было.
— Уже нет. Чем-нибудь помочь?
— Ты не уметь, — протянул охотник, покачав головой. — Потрошить добычу, снять шкуру, скоблить. Или уметь?
— Не умею, — признался Мэтт. — Хотя я могу выпотрошить, этому нас учили.
Рэм кивнул и протянул ему каменный свой нож. При ближайшем рассмотрении орудие оказалось совсем не таким, как предполагал Мэтт изначально. Нет, оно, безусловно, сначала было сделано так же, как первобытные ножи — откалыванием от куска осколков. Но после его явно обточили абразивом: лезвие было почти гладким, к тому же, весьма острым. Рискнув провести по кромке пальцем, Мэтт порезался. Пришлось сунуть палец в рот, чтобы зализать рану. Удивительно, просто удивительно. То, что он поначалу принял с обреченностью, оказалось не столь уж и плохим. Дикари были, конечно, дикарями, но не абсолютно пещерными. Это дарило надежду на то, что выжить будет не так тяжело, как ему мнилось.
Выпотрошить оленя у него получилось неплохо, профессора бы гордились аккуратностью разреза. Внутренности он складывал в разные плетенки, которые вынес ему Рэм, ткнув в каждую пальцем, обозначая. Сердце, печень, почки, легкие — в одну, кишки и остальную требуху — в другую. Желчный пузырь и струю Рэм отложил отдельно, видимо, это требовалось для каких-то снадобий или чего-то подобного. Потом аккуратно, не повредив, извлек яички, глаза и двумя ударами массивного, каменного же, топорика срубил верхнюю часть черепа оленя с рогами, обнажая мозг. Его он отложил так же отдельно, вырезал язык, трахею.
— Это — для Урса, — указывая на яички, глаза, железы и трахею, сказал он. — Это — нам. Вкуснота, — он облизнулся и отщипнул кусочек мозга, съел, тщательно облизывая пальцы. Второй протянул Мэтту.
Тот сглотнул, затем напомнил себе, что он больше не цивилизованный человек, проще надо быть. А мозг вполне съедобен.
— Спасибо, — он взял предложенное, положил в рот.
Ничего, нормальный вкус. Несоленое, конечно, но вполне съедобно. И, наверное, в самом деле вкуснота, как выразился Рэм. Кроме того, кажется, еще и полезно… Боже мой, о чем он думает… Нет, все верно, он должен привыкать. Есть все, что дают, например, тут не повыбираешь, особенно, если сам не можешь добыть еду.
Рэм смотрел одобрительно, еще и кивнул.
— Мэтт умный. Выжить.
— А зачем?
Вокруг все внезапно показалось серым, выцветшим.
— Зачем выживать? Семья далеко, друзья далеко. Я ничего не понимаю и не умею. Зачем мне вообще пытаться выживать?
— Новая семья? Ты не один. Не бояться. Рэм защитить.
Мэтт подошел к нему, обнял. В мир постепенно возвращались краски. Он в самом деле не один. И если у него вдруг появится возможность продолжить род, разве не должен он это сделать? Рэм похлопал его по спине, потом отправил жестом в пещеру:
— Костер — ты. Вода — я. Варить язык, мясо, зерно.
Мэтт кивнул и принялся за хлопоты над костром. Видимо, ему придется готовить, что ж, он это делать умел. Исполнение обязанностей верной жены, ха! Он не учел того, что готовить он умел на нормальной плите и в нормальной посуде. Рэму пришлось показывать ему, как именно ставится горшок на огонь, как его вынуть, чтобы не обжечь руки. Как порезать мясо, чтобы оно быстро сварилось, сколько зерна, того самого, что он ел сырым во второй свой день в этом мире, насыпать, чтобы вышла нормальная каша. Соли было в ней маловато, конечно, но соль, как успел понять Мэтт, тут была сродни валюте.
— Рэм, а море далеко отсюда?
— Море? А, Большая вода. Далеко. До Большой воды много дней верхом, — кивнул охотник.
Мэтт нахмурился.
— Плимут занимает семьдесят девять квадратных миль, да от моря до пролива его пешком пересечь можно за неделю. Странно это все…
— Вода уйти от тех берегов, где быть много-много зим назад. Давно, — протянул охотник. — Уйти вода, Урса говорить, после того, как долго-долго трястись земля.
— Значит, случился какой-то катаклизм… Море ушло. Уже совсем ничего не понимаю. Я понял бы, если б оно все затопило, но отхлынуть, — бормотал Мэтт. — Неужели острова так сильно приподняло подземным толчком? Но какой силы должен был быть для этого взрыв…
— Спросить Урса, — покачал головой Рэм. — Рэм — простой охотник, мало знать. Урса жить долго, знать много. Учить племя.
— Спрошу, — кивнул Мэтт. — Давай есть? Каша сварилась, кажется.
Рэм аккуратно вытащил горшок, используя обмотанную кожей деревянную рогатку. И, порывшись в кожаном мешке, вытащил свежевырезанную ложку, грубоватую, но вполне обычную.
— Твое. Ешь.
Мэтт благодарно улыбнулся и принялся за еду. Получилось довольно вкусно. Вот он и обзавелся своим первым имуществом в этом мире, не считая возвращенных ему Рэмом джинсов и рубашки. Однако джинсы претерпели кое-какие неприятные изменения: металлическая молния, заклепки и пуговица под его руками рассыпались ржавчиной.
— Что… — Мэтт оторопел.
Пуговицы на рубашке постигла та же участь, но ее Мэтт завязал узлом на животе. Еще у него остался такой же бесполезный ремень без язычка и пряжки.
— Почему джинсы не рассыпались, если рассыпается все ненатуральное?
Рэм, изучив ремень, хмыкнул:
— Металл умирать. Урса говорить, после того, как земля трясти и умирать много люди, умирать металл.
— Значит, металл и бетон, а еще пластик и полимеры… Тогда в городе делать нечего. Бетонные строения рассыпались, еда была либо в металле, либо в стекле, либо в пластике. Хотя стекло могло сохраниться…
— Стекло? — переспросил Рэм.
— Да, это такой материал. Окна раньше делали из него, посуду всякую.
Рэм покачал головой, видимо, ни слово, ни материал ему известны не были. Что ж, значит, стекла тоже в этом мире нет. Есть глина, дерево и природный камень. Еще кожа, кость — то, что можно добыть из животных.
— Рэм, а когда мы отправимся в племя?
Охотник, занимавшийся разделкой мяса и раскладыванием его по плоским камням на горячем солнце, кивнул на свою работу:
— Сушить оленя и ехать. Рэм добыть много, увезти в племя.
Мэтт закатал рукава рубашки, закатал штанины.
— Я могу пройтись к ручью? Буду очень осторожен.
Рэм нахмурился, жестом велел ему сесть и принялся разматывать повязку на ноге. Его движения были аккуратны, видимо, причинять боль Мэтту он не хотел. Осмотрев его стопу, он потеребил бороду, потом принес из пещеры кусок кожи, довольно хорошо выделанной, и велел поставить на него ногу. Несколькими движениями вырезав нужное, зарылся в свой мешок, после чего Мэтт получил возможность посмотреть, как здешние люди делают свою обувь. Костяная игла или, скорее, шило протыкало кожу, тонкие полоски сшивали куски вместе. Соединив большой кусок с маленьким, вырезанным по форме стопы, и разрезав большой на несколько хитро изогнутых лент, Рэм запеленал в это сооружение ногу Мэтта и закрепил ремешком. Потом сделал то же самое для второй ноги, чуть больше по размеру, чтобы не мешала снова наложенная повязка из свежего листа и травяной кашицы.
— Спасибо, — Мэтт протянул руку и погладил его по щеке. — Ты так обо мне заботишься… Ты такой славный.
Рэм довольно заурчал, словно крупный хищник, даже глаза прикрыл. Потом указал ему направление и вручил нож.
— Кричать, если видеть опасность. Рэм прийти.
— Хорошо.
Мэтт зорко осматривался на всем пути к ручью, однако пока что ничего живого не попадалось в поле зрения. На берегу он осмотрел воду, та была достаточно прозрачной, чтобы не прятать таинственных чудовищ. Он нашел ту небольшую заводь с песчаным дном, где мылся в первый раз, принялся умываться. Хотелось выкупаться целиком, но он помнил, что жир с травами должен защитить его от каких-то плотоядных червей, и смывать его не рискнул, да и смыть без мыла его все равно бы не смог. Пришлось извернуться, чтобы хотя бы подмыться, хотя он сделал это, когда проснулся, в пещере. Вода освежила, он еще раз умылся, думая, что скоро зарастет бородой, как Рэм — бриться ножом он побаивался, памятуя остроту лезвия. Мэтт поискал хоть какой-нибудь подходящий камень, но ничего не нашлось. Видимо, придется обрастать. Дополнительная защита к зиме, теперь кто знает, какие тут холода.
Как бы ни было хорошо у ручья, но нужно было возвращаться. Одному стало страшно, да еще и в траве что-то шуршало и попискивало, и Мэтту не хотелось с этим чем-то встречаться, даже если оно было бы безобидной полевкой. Тут, кажется, вообще ничего и никого безобидного не оставалось. Он проковылял обратно к пещере, где принялся в меру своего разумения помогать Рэму.
— А птицы не склюют мясо?
— Нет, — усмехнулся тот. — Крылатые охотиться на живое. Мыши есть зерно и плоды, не есть мясо. Псы не подойти к убежище, — он показал пучок остро пахнущих листиков: — Брысь-трава отгонять.
— Странные собаки. Они похожи на волков. Рэм, а другие острова, они еще есть?
Охотник пожал плечами:
— Может, Урса знать? Рэм не знать. Никто не видеть другие люди, только Большой свист приносить, я говорить тебе. Племя Совы — большое, больше нет никто. Охотники ходить и ездить далеко, видеть города. Там пусто. Псы, крысы, скрассы, черви, птицы, мыши, хурты. Больше никто нет.
— Это прямо как начало баллады… Когда-то была на свете Святая Земля… Ирландия, зеленый остров. А еще была Шотландия с ее замками на скалах, цветущим вереском, из которого давным-давно варили мед, но давно утратили это искусство.
Рэм слушал, но не перебивал, даже если ему были непонятны слова Мэтта. Он выскребал расстеленную на земле шкуру оленя, отчищая ее от жира, пленок и волокон мяса.
— Здесь всегда был дух старины, даже в век очень современных технологий. По сути, ничего особенно и не изменилось даже после катаклизма. Но вот куда могли деваться все люди… Здесь было бы много трупов, если б они погибли, были бы кости, в конце концов, растительность была бы очень буйной.
Рэм пожал плечами, зашипел, неловко дернув рукой: каменный скребок зацепил его палец, содрав с него кожу. И Мэтт во все глаза уставился на его руку, отвесив челюсть: кровь охотника была не красной, она была, скорее, буро-синей.
— К-к-кровь, — прозаикался он, тыча пальцем в Рэма. — Твоя кровь…
В памяти всплыли строки учебников, объясняющие такой цвет. Но ранее синяя кровь на Земле встречалась только у морских моллюсков, ракообразных и прочих беспозвоночных! Цвет обусловливался другим соединением, вместо гемоглобина был гемоцианин. Впрочем, если в этом мире железо разрушилось, и выжить смогли только приспособившиеся организмы, это объясняло малочисленность людей и малое видовое разнообразие животных.
— Я скоро умру… Когда железо в моей крови разрушится, я умру. Господи, почему я врач, почему я знаю о последствиях дефицита гемоглобина? — Мэтт вцепился себе в волосы.
Рэм удивленно взирал на него, потом с силой сжал его запястья, заставляя смотреть на себя.
— Мэтт не умереть. Чш-ш-ш, тихо.
— Я умру. Понимаешь, у меня красная кровь, в ней содержится железо, которое в этом мире разрушается. Если в моей крови разрушится железо, я умру, потому что оно отвечает за снабжение тканей кислородом. Или не умру, но лучше б умер. Все дело в крови…
Охотник подергал себя за бороду и просиял:
— Нет, Мэтт не умереть. Мэтт есть внутренний кровь оленя.
Он метнулся в пещеру и вытащил горшок с печенью, сунул его в руки парня и кивнул:
— Есть. Внутренний кровь есть охотник, если терять свой кровь.
— Я не уверен, что моя кровеносная система обновится из-за того, что я съем печень оленя… Но я попытаюсь.
— Урса помочь. Пока есть, Мэтт. Это спасти.
Мэтт принялся жевать печень, не чувствуя вкуса. Она должна помочь ему, пока не стало слишком поздно. Железные пуговицы и пряжки рассыпались за две ночи. Он пока жив и не чувствует упадка сил и головокружения… Может быть, это из-за того, что он второй день питается местными продуктами? Мясо, зелень… Вода, в конце концов. Наверное, плохо ему станет завтра.
Скользкая печень отдавала на языке медным привкусом. Он обратил внимание на то, что цвет у нее был более темный, чем у обычной свежей печени, привычной ему. Крови оленя он не видел, наверное, Рэм обескровил тушу прежде, чем везти ее. А внутренние органы не слишком отличались по цвету от обычных. Да и шкура тоже. Олень как олень. Только с синей кровью. Его разбирал смех, наверное, это была истерика. Наконец, все прорвалось слезами. Синяя кровь — это оказалось перебором для психики даже больше всего прочего.
Рэм бросил свою работу, сгреб его в охапку и гладил по спине, молчаливо утешая. Может быть, те две путешественницы во времени, что попали сюда в прошлые разы, тоже обладали зачатками знаний в медицине, потому и сошли с ума? Не хватило терпения просто сидеть и ждать своего конца?
Мэтт успокаивался долго, пока не устал от слез.
— Завтра увижу, помогла ли местная еда.
— Все быть хорошо. Мэтт не бояться! Верить Рэм.
Охотник поднял его, но в пещеру Мэтта пришлось почти тащить, истерика обессилила его, глаза закрывались, несмотря на то, что еще был даже не вечер. Но Рэм ничего не сказал, только раздел, уложил на лежанку, снова намазал жиром с травами. Конца этой процедуры Мэтт уже не запомнил — он спал, иногда протяжно всхлипывая. Когда рядом лег Рэм, он не понял, только вцепился в охотника, прижался всем собой. Горячее тело Рэма согрело, позволило расслабиться окончательно. Снов он не видел.
Утро началось так же, как и прошлое — Мэтт проснулся от того, что в него входит чужой член, а жесткие руки гладят грудь и живот, опускаясь к паху. Сегодня удовольствия было побольше, так что Рэму даже удалось извлечь из Мэтта несколько стонов. Может, виной тому была другая поза, или что-то еще… Или чисто психологические причины, вдаваться в размышления Мэтту не хотелось. Он просто постарался получить свою долю удовольствия, выгибаясь так, чтобы каждое движение Рэма в нем дарило острую искру наслаждения. Почувствовал, как после соития его, безвольно раскинувшегося по шкурам, обтерли чем-то мягким и влажным, стирая семя с кожи, снова прикрыли шкурой.
«Я же должен еду приготовить», — вспомнил он.
Он полежал еще немного и все-таки поднялся, с удивлением чувствуя, что ни слабости, ни одышки, ни головокружения нет и сейчас. Некоторая истома после секса, но ее быстро прогнала свежая вода, принесенная Рэмом.
Готовка заняла меньше времени, чем вчера, Мэтт приноровился к огню и горшку на нем. Сегодня он порезал в горшок сердце и остатки печени, а Рэм нанизал на прутики куски мелко напластованных легких, посыпав их перетертыми в порошок травами. Охотник рассказывал, как называются травы, Мэтт запоминал: знакомых названий было мало, наверное, они не сохранились или были так же заимствованы из других языков.
— А сколько времени будет сушиться олень? — уточнил Мэтт.
— Один и еще три восхода, если солнце горячее.
— Четыре дня, — перевел для себя Мэтт.
— Да, — кивнул Рэм. — Один быть вче-ра, два — этот. Еще два потом. Завт-ра, — старательно выговаривая слова, охотник вопросительно посмотрел на парня.
— И послезавтра, — кивнул Мэтт. — Позавчера, вчера, сегодня, завтра и послезавтра. Целых пять дней укладывается.
Рэм повторил слова, слегка коверкая, но в целом правильно. Он, как Мэтт понял, был довольно смышленым малым, несмотря на утверждение, что «Рэм не надо, Рэм простой охотник». Мэтт вознаградил его еще одним поглаживанием по щеке, целовать не рискнул, да и вряд ли Рэм вообще поймет, что это такое — поцелуй. Несмотря на вроде бы миролюбивый нрав охотника, Мэтт не забыл о том, что тот всерьез прикидывал возможность сожрать его. А поцелуй тот мог воспринять как покушение или попытку укусить, в общем, не стоило испытывать судьбу. К тому же, Мэтту просто нравилось урчание этого хищника, подставлявшего под ладонь голову. Волосы, кстати, у него были довольно мягкими, наверное, потому, что в них втирали жир, хотя обычно курчавые темные волосы жесткие и непокорные. А паразитов у него не было. Сейчас-то это было видно. И они, на самом деле, были не сбиты в колтун, а плотно закручены и закреплены зачерненными костяными шпильками. И обнимать его тоже нравилось, Мэтт чувствовал, что все будет хорошо, когда ощущал тепло тела Рэма под руками.
После завтрака они занялись переворачиванием сушащегося мяса, потом Рэм, по просьбе Мэтта, показывал ему свои орудия труда. На всех были следы абразива, значит, кое-какие технологии все же остались, приспособились к миру без металла. Был у охотника и маленький точильный брусок, которым он заострял костяные обломки, превращая их в иглы, были бритвенно-острые кусочки вулканического стекла — обсидиана, хранившиеся в выстланной мехом кожаной коробочке, ими охотник резал тонкие ремешки, вырезал узоры. Рассмотрев одежду Рэма, Мэтт вынужден был признать свою слепоту от страха и нервного потрясения. Все, что охотник носил — кожаные штаны, безрукавка, пояс, — было украшено интересными прорезными узорами, детали искусно соединялись швами из жилок или тонких крепких ремешков, кожа поражала выделкой.
— Это потрясающе, — вынужден был признать Мэтт. — Такие узоры, такое искусство выделки кожи. А мне сперва показалось, что это просто шкуры.
— Мэтт думать, Рэм из племя Совы ничего не уметь? — проницательно усмехнулся охотник. — Мэтт удивиться, смотреть мой дом, говорить с Урса. Племя много не знать, много забыть, да. Но Урса учить, хранить память предки, писать в пещерах слова.
— Извини. Просто все это… очень странно и страшно для меня, и я решил, что люди стали совсем как первобытные существа.
Мэтт рассказывал Рэму все, что помнил про первобытный строй, пытаясь донести это простыми и понятными для охотника словами. Рэм был озадачен. И в свою очередь рассказывал, что оно, конечно, похоже, но лучше Мэтту все увидеть самому.
— Урса — не вожак, Урса — мудрость племени. Вожак — Тар, вести охотники на большой охота, когда снег. Охота на псы — черви спать, можно идти в город, туда, — он махнул в сторону руин Плимута, — и туда, и туда, — еще жесты в разные стороны. — Снег — большая охота, много охотники идти, вожак вести. Вожак дать охотник жена. Рэм хотеть по-за-вче-ра вернуться просить жена. Теперь не хотеть.
— Почему? — удивился Мэтт.
— Жена… — дальше последовали несколько слов, которые Мэтт не понимал. Рэм догадался, что его не понимают, снова подергал себя за бороду.
— Рэм один. Один долго, хотеть трахаться. Хотеть просить жена. Жена… на время? Не всегда. Пока не быть… — он изобразил большой живот.
— Пока она не забеременеет. А ребенка потом воспитывает жена в одиночестве?
— Все жена. Много. Э-э… Вмес-те?
— Понятно. Вместе, — кивнул Мэтт.
— Все жена, все старые жена, рожать мочь — нет, растить — мочь да, все там вмес-те. Вос-пи-тать… уф. Охотники охранять, кормить, приносить шкуры, мясо. Жены растить трава, зерно, хранить всё, делить на всех.
— Я понял, — Мэтт снова погладил его по щеке.
В общем, вырисовывалась интересная картинка первобытно-общинного строя, с общими детьми и женщинами, хранительницами племенного очага и запасов. Женщины же занимались собирательством и, наверное, земледелием. Кто такой или такая Урса, Мэтт все еще не понимал, но подозревал, что это самая старая женщина, которая хранит в своей памяти все накопленные племенем знания, учит им преемницу и тех, кто хочет научиться, записывает информацию на стенах пещер, чтобы сохранить ее для других. Есть вождь мужчин, который выводит племя на крупные облавные охоты, в основном, в зимнее время, когда черви спят. Он же распределяет женщин среди охотников. Возможно, обязанностей у вождя больше, пока он не понял. Ему очень хотелось поскорее все это увидеть своими глазами, поговорить с Урса. А еще посмотреть на Рэма, каким он будет, когда окажется дома.
После полудня Рэм вышел и несколько раз свистнул. Через некоторое время Мэтт услышал грохот копыт и увидел его хурта — дикую степную лошадь. У нее было поджарое длинное тело, не слишком длинные, но крепкие ноги, сухая точеная головка и высоко вздернутый, как у арабских скакунов, хвост.
— Он так тебя слушается. Ты долго его приручал?
— Хурт расти с охотник, — посмеиваясь, пояснил Рэм. — Знать мой голос, запах. Я звать — хурт прийти. Никогда далеко. Он звать — я прийти.
— Здорово, — оценил Мэтт.
— Рэм охотиться, Мэтт ждать.
Охотник закинул за спину небольшой лук и колчан с любовно выправленными стрелами, легко взвился на спину хурта. Мэтт мимоходом остро позавидовал, до того гармонично это выглядело. Словно повезло заглянуть в очень далекое прошлое Земли. Потом-то опомнился, разглядывая клубы пыли из-под копыт. Значит, надо поддерживать костер. И еще не найти неприятностей.
Оставаться одному было страшно. Несмотря на то, что все опасности, которые Мэтт видел, остались, вроде бы, неподалеку от города, а в окрестностях пещеры он ничего опаснее самого Рэма не встречал. Он забрался в пещеру, ставшую домом за эти пару дней. Внутри он себя ощущал уверенней. Рэм не запирал его, камни остались на своих местах. В пещере весело потрескивал костерок, почти бездымный — тонкая струйка дыма стелилась по своду пещеры и уходила наружу через трещины в камне. Мэтту, по его просьбе, были оставлены: клочок кожи, игла-шило и пара тонких ремешков. Он собирался сшить себе мешочек для хранения мелочей.
Это оказалось довольно увлекательно — пытаться осилить такой способ шитья. Правда, руки после болели не на шутку, особенно, кончики пальцев. Плотную кожу костяная игла протыкала неохотно, на нее нельзя было сильно давить, иначе мог сломаться кончик, ленточки продевать в отверстия тоже было той еще морокой… Но это здорово отвлекало от мыслей о том, как скоро он умрет.
Рэм вернулся как раз вовремя, чтобы Мэтт смог похвастаться получившимся. Охотник внимательно осмотрел первое творение своего подопечного, что-то одобрительно проворчал и… погладил жесткой ладонью по щеке. Потом взялся свежевать добычу — двух зайцев, довольно крупных, в желтовато-палевом меху. Первым делом вырезал печень, кинул в плошку и вручил Мэтту. Тот принялся ее поедать, про себя посмеявшись: выработали знак поощрения. Ему уже было откровенно плевать на паразитов, возможно (и даже наверняка) обитающих в сырой печени, на вкус этой печени, на то, что он ест ее руками, откусывая от еще теплого, упругого, истекающего темной кровью куска. Цивилизация умерла, да здравствует первобытность.
— А на вкус неплохо, — слегка удивился он.
— Соль надо, — посетовал Рэм. — Соль мало, Урса говорить, соль копать надо. Искать и копать.
— Ага. Там, где было море, должны быть соляные пласты. И методом выпаривания из рассола ее можно добывать.
Охотник похлопал на него глазами, подергал себя за бороду, выругался непонятно и снова принялся за разделку тушек. Кроме зайцев он привез мешок с зеленью и явно очень гордился тем, что нашел ее. Прикончивший печень Мэтт взялся разбирать все эти корешки, листики, колоски, цветочки и прочую растительную ересь.
— Это съесть, — Рэм внимательно следил за ним, — есть, Мэтт. Не быть черви внутри.
— Ладно.
Трава на вкус была горькой как алоэ. Рэм посмеивался, глядя на гримасы Мэтта. Пришлось жевать, а не плеваться, глотать горько-вяжущую массу. Однако обнадеживало то, что после этой пакости «червей внутри» не будет. Значит, дикари знали или помнили об опасности сырого мяса и паразитов. И даже нашли способ бороться с ними без искусственных аскарицидов.
— Все, я ее съел… — наконец, сказал Мэтт.
— Хорошо, — серьезно кивнул Рэм. — Помогать?
— Что сделать? — сразу согласился Мэтт.
Охотник принес пару плетенок — плоских, с мелкими отверстиями и длинными кожаными шнурами. Объяснил, как нужно обрывать листики и цветы и раскладывать небольшим слоем, а потом — прикрыть такими же плетеными крышками и повесить сушиться на ветерке, на дерево.
За работой медленно стал приближаться вечер. Мэтт вышел из пещеры, потянулся всем телом. И засмотрелся на яркий закат. Третий? Да, только вот первый увиденный, первый, который он сумел рассмотреть и проникнуться каким-то вселенским очарованием момента. Да и вообще, наверное, первый закат в его жизни, на который он вот так смотрел и любовался, никуда не торопясь, потому что уже некуда.
— Как же это красиво… Так спокойно. Такие краски…
— Мэтт говорить как Урса, — хмыкнул вернувшийся от ручья Рэм.
И Мэтт засмотрелся уже на него, впервые рассматривая охотника без одежды, с распущенными и вымытыми! начисто! волосами. Захотелось его придушить и немедленно вызнать тайну моющего состава, выкупаться самому.
— Ты такой…
«Чистый! Я тоже хочу!»
-… притягательный.
Рэм посмотрел непонимающе, вздохнул, взял его за руку и повел к ручью. Как оказалось, мылся он… илом. В крохотной заводи чуть дальше той, которую знал Мэтт, чуть помельче и защищенной выступом каменного ребра, через который вода переливалась неохотно, не размывая донные отложения, собирались упавшие в воду листья, веточки, травинки, превращались в ил. В зарослях травы на берегу обнаружилась плетенка и плошка. Через плетенку из травяных стеблей нужно было процедить ил, чтобы не попадались крупные куски. Густая склизкая масса не пенилась, конечно, но замечательно смывала жир и пот, действуя, как мягкий скраб.
— Как же мне хорошо, — признался Мэтт, блаженствуя.
Он отдраился до того состояния, когда кожа становится очень чувствительной, не помешала и холодная вода, правда, к вечеру в любимой заводи она больше походила на парное молоко, прогревшись за день. Мэтт забрался на глубину, проверяя, можно ли поплавать.
Потом он мог вспомнить только то, что Рэм, стоя на берегу, вдруг зарычал и выхватил нож, который и швырнул в него. Мэтт от неожиданности поскользнулся и окунулся с головой, наглотался воды и перепугался до полусмерти. А потом перепугался еще раз, когда Рэм, вытащив его, вытащил и свой нож с нанизанной на него многоногой тварью размером с руку Мэтта.
— Это что? — Мэтт в ужасе смотрел на нечто. — Почему оно тут живет?
— Скрасс. Нельзя часто мыться — запах. Скрассы идти на запах человек.
По его пояснениям Мэтт понял, что скрассы — это ядовитые твари, из желез которых добывают один из компонентов той мази, которой люди — все без исключения — покрывают свои тела. Это отпугивает скрассов, червей и прочую ползучую и летучую мерзость. А он еще гадал, почему возле пещеры и над ними с Рэмом не вьются тучами комары и другой гнус…
— Как они вообще возникли… Из кого мутировали? — Мэтт рассматривал скрасса.
Рэм опять не понял его слов, но переспрашивать не стал, просто с мерзким хрустом взломал панцирь мертвой твари и очень аккуратно извлек из неаппетитного содержимого два серо-синих комочка, которые завернул в лист и отложил в сторону. Потом порылся в слизистых внутренностях еще и вытащил несколько округлых белых комков. Протянул три из них Мэтту:
— Есть. Урса говорить, для костей хорошо.
Остальные два закинул себе в рот и прожевал, не морщась, как будто это были витаминки. Мэтт ужаснулся, но крепкие кости иметь хотелось, потому он сжевал шарики. Вкуса у них не было. Вернее, был — как у чистейшего медицинского кальция, мел и мел, разве что потверже. Мэтт захрустел веселее. Мел он любил. Рэм, пристально следивший за ним, кивнул, морщинка на лбу разгладилась. Тушу скрасса они закопали, старательно вырыв в земле довольно глубокую яму, хотя для этого пришлось потрудиться обоим. Рэм позволил быстро смыть пот и погнал Мэтта бегом в пещеру — мазаться жиром. На чистое тело те самые москиты и гнус полетели, как на яркий маяк.
— А змеи тут водятся? — Мэтт вспомнил про свою паническую нелюбовь.
— Змеи? — переспросил Рэм.
Мэтту пришлось объяснять едва ли не в лицах. К его облегчению, охотник покачал головой:
— Нет такого.
— Какое счастье. Я очень их боюсь.
— Скрасса и червя не бояться, змеи бояться? — усмехнулся Рэм, намазывая ему плечи и грудь.
— Они ползают и шипят, — Мэтт вздрогнул.
Уже позже, засыпая в ставших привычными за столь короткий срок объятиях Рэма, Мэтт подумал, что если где видовое разнообразие и сохранилось — это в море. Как-никак, именно там обитала большая часть организмов, чья кровь содержала не железо, а медь. Еще должны были выжить пауки, ведь, если выжили насекомые, то и их хищники, наверняка, тоже. Птицы выжили не все, в основном, хищные, как он понял, те, кто питался мясом. Почему выжили травоядные? Выверт эволюции? Избирательное действие того, что разрушает железо? Иммунитет? Не зная причины катастрофы, теории можно было строить бесконечно.


Глава третья

Утром Мэтт умудрился повернуться к Рэму, обнять того покрепче, перехватив как раз на моменте, когда тот собирался пристроиться на предмет секса. Не то, чтобы тому это помешало… Новая поза для Рэма новой явно не была, а Мэтт проснулся от собственного стона.
Дубленую шкуру Рэма процарапать он не смог бы, но очень старался.
Отдышаться после он не мог долго. Оставленный в порыве страсти острыми зубами охотника след на плече горел, горел и мозг, пытаясь понять как он, в принципе смотревший всегда только на девушек, мог принять подобные отношения и получать от них удовольствие? Что перемкнуло в его мозгу, когда маглев пересекал пространственно-временную черту, вышвыривая его в эту безумную реальность? Неужели это тоже просто способ выживания?
Анализируя все, что успел узнать от Рэма, он пришел к выводу, что подобные отношения, вынужденная бисексуальность, если точнее, должна быть характерна для племени, если женщины выдаются охотникам только ради зачатия детей. И если охотники большую часть времени проводят в отдаленных убежищах, на своих, так сказать, охотничьих участках. Возможно, они и встречаются время от времени, чтобы переспать и сбросить нервное и сексуальное напряжение. И ему очень повезло, что Рэм терпелив и не набросился на него немедленно, как только оглушил. Низким либидо он явно не страдает, иначе не брал бы Мэтта каждый день. Но бережет и не затрахивает до полусмерти. Стоит вознаграждать судьбу в ответ, вернее, Рэма.
Это был их последний день в этом убежище, и Рэм принялся загодя готовиться к отъезду. Из жердей и ремешков, которые Мэтт уже видел в «кладовке», но не понял, для чего они, охотник быстро и с явной сноровкой соорудил волокушу, к которой были крепко привязаны емкости с мясом, высушенные шкуры, аккуратно переложенные сухой травой и плотно закрытые кожей плошки с ингредиентами, сложенные в мешки. Все вместе было накрыто промасленным кожаным пологом, так же крепко привязанным к волокуше. В пещере оставался только запас дров, кремень, немного сухой травы для розжига костра, спальные шкуры и кожаное ведерко. Ну, и посуда. Запаса пищи Рэм не оставлял, оно и понятно: пещера — не дом, дверью не прикроешь, те же скрассы проберутся между камней и сожрут. Или просто испортится.
Мэтту не терпелось увидеть племя, было до жути любопытно, какое оно, как устроено, где живет. Ну и загадочный Урса тоже прибавлял желания поскорее оказаться среди сородичей Рэма. Ночью он извертелся от нетерпения, пока Рэм в воспитательных целях не поставил его в коленно-локтевую, успокаивая, пожалуй, самым действенным методом, что мог быть ему доступен. Метод сработал отлично, Мэтт после секса заснул сном младенца. Утром его пришлось будить, и Рэм немного поворчал, как парень понял, из-за того, что хотел выехать на рассвете. Но дал время Мэтту оправиться, сходить к ручью, смыть застывшую и еще не отшелушившуюся с кожи сперму, умыться и проснуться окончательно. Когда Мэтт вернулся к пещере, там уже нетерпеливо приплясывал хурт, сегодня обряженный в подобие сбруи, к которой крепилась волокуша. А до Мэтта только начало доходить, что ехать ему придется верхом, без седла и стремян, на живой лошади.
— Я не умею ездить на лошади, Рэм.
— Не бояться, Рэм держать.
На спину хурта охотник его просто забросил, легко поднимая, хотя комплекцией был не намного массивнее и крупнее Мэтта.
— А сколько нам ехать? — Мэтт перестал бояться.
Когда рядом был Рэм, все казалось легким и простым.
— Я сказать бы два рассвета… — Рэм подумал, подергал себя за бороду, — Три рассвета, два заката.
— Тогда поедем, я очень хочу увидеть, как живут сейчас люди.
Рэм кивнул, крепко обхватил его за пояс, устроившись за спиной. Почему именно так, Мэтт понял, когда увидел посадку охотника. Его ноги были сильно согнуты в коленях, а пятки опирались о круп хурта. Ногами же, вернее, коленями, он правил, не трогая длинной гривы, удерживаясь лишь силой своих ног и удерживая Мэтта. Сам Мэтт предпочел классическую посадку, так было удобней.
— Только не отпускай меня, — взмолился он.
— Не бояться, — в голосе Рэма звучала усмешка. — Ты не падать, Рэм держать крепко.
— Я тебе доверяю.
Рэм часто останавливался, снимал его с хурта, позволяя размять ноги, пройтись, но все равно к концу дня Мэтт готов был выть от боли в мышцах, спине, ногах, заднице. Держался только на гордости. Рэм, покачав головой, велел раздеться и осмотрел внутреннюю часть бедер, стертых джинсами до крови, да еще и раздраженных промочившим ткань конским потом.
— Беда-а…
Пришлось расчехлять один из мешков, доставать плошку с той самой травяной кашицей, которой он лечил раненую ногу парня. Убежищем на ночь им послужила небольшая сухая балка, явно давно разведанная и обжитая, с обложенным голышами кострищем. Рэм оставил Мэтта у разведенного костра и канул в сумерки, вернувшись с уже знакомыми широкими листьями, которые намазал своим снадобьем, приложил к ссадинам и прибинтовал широкими кожаными полосами.
— Никогда не ездил на лошади, — пояснил Мэтт. — И уж тем более столько времени не сидел на ней.
Рэм погладил его по щеке и приказал спать. Сам же добыл еще несколько кусков кожи и что-то до глубокой ночи резал и шил. К утру Мэтт обнаружил себя обладателем новых штанов. Джинсы пришлось убрать в мешок на волокушу. Трусы давно уже потерялись, наверное, Рэм выкинул их, не уразумев назначения лишней тряпки, когда в первый раз раздевал Мэтта. Ощущение мягкой кожи на голом теле было невероятным. А ссадины, кстати, затянулись за ночь. Но усадил Мэтта Рэм все же иначе, боком, так что обе ноги парня свисали с одного лошадиного бока. Так было намного удобнее. К вечеру у Мэтта уже почти ничего не болело, кроме немного отбитой задницы, нывшего позвоночника и опять же бедер. Правда, на бедрах уже болели другие группы мышц, что облегчением не являлось. В первый момент, снятый с хурта, он едва не упал. Сегодня остановок было меньше, Рэм поглядывал на небо и торопился.
— Дождь собирается? — вяло спросил Мэтт, растирая бедра.
— Гроза. Завтра надо быть дома, — Рэм развел костер, поджаривая на нем куски подстреленного днем зайца. Печень, опять сырая, была отдана Мэтту, сердце и мозг — поджарены с травами, остальное… сожрал хурт. На его крепких зубах кости хрустели как сахар.
— Но мы ведь успеваем?
— Да, успеть. Завтра ехать долго, Мэтт терпеть, — Рэм достал плошку с защитным жиром и сам принялся разминать ему мышцы, втирая снадобье в кожу и массируя до красноты. Перевернул на живот, заставив снять и рубашку, которая единственная спасала Мэтта от того, чтобы обгореть на солнце. В конце этого сеанса массажа парень желал только одного — запихнуть в себя, не жуя, немного мяса, упасть на меховой полог и уснуть мертвым сном.
А завтра придется терпеть долгую поездку. Впрочем, Мэтт был готов на любые жертвы, лишь бы завершить этот путь. Давным-давно, учась в школе, дома, он видел, как начинаются торнадо. В небе воздвигается огромный вал, раскидывая молнии, опускает к земле ненасытный хобот… То, что он увидел на следующий день, превосходило все его детские впечатления. Оно надвигалось с кажущейся неспешностью, сперва выглядя легкой дымкой на горизонте. Но уже после полудня небо, с западной стороны остававшееся чистым, с восточной представляло собой непроглядый клубящийся мрак, расцвечиваемый изнутри мертвенно-лиловыми вспышками.
— Мне страшно, — пробормотал он. — Это же смерч… Это очень огромный смерч.
Рэм только крепче прижимал его и пронзительно посвистывал, подгоняя хурта. За ними оставались клубы пыли, и как еще не перевернулась, не развалилась и не сломалась волокуша, было непонятно. Перед ними из степного жаркого марева медленно выплывали поросшие еще более жилистой травой холмы, становившиеся все выше, их склоны — менее пологими, потом и вовсе обрывистыми, словно из зеленых десен вылезали обломанные серо-белые клыки. Мэтту казалось, что скалы встанут сплошной стеной, но он ошибся: Рэм привел их к узкой расщелине, где вряд ли разминулись бы два хурта. Мэтт оглянулся назад, смерч вроде бы лениво набирал силу, не торопясь догонять их.
Первый удар ветра разбился о скальную стену за их спинами, он был ледяным, и Мэтт поежился: если бы Рэм не защищал его собой… Хурт пробрался через расщелину, протащил волокушу, Мэтт посмотрел вперед и радостно улыбнулся: они добрались до места. В кольце скал расстилалась небольшая, но очень уютная долина. В ее центре было озеро, в которое впадала узкая лента говорливой речушки, стекающей откуда-то с холма. Был небольшой лес у дальнего конца долины и обработанные поля, разделенные квадратиками. Жилищ не было, но потом Мэтт вспомнил, что Рэм говорил о пещерах. Навстречу никто пока что не вышел, это радовало. Парень внезапно чего-то испугался. Вероятно, все попрятались от грозы. Мэтт вспомнил, что препятствия вроде скальных гряд и высоких холмов должны были стать естественной преградой для смерча. Так что за свои поля племя, должно быть, не волнуется.
Рэм снял его с седла.
— Сейчас увидеть остальные. Рэм проводить.
Мэтт вцепился в его руки, кажется, загоняя отросшие ногти в кожу:
— Не оставляй меня!
Рэм удивленно глянул, потом усмехнулся и обнял:
— Не бояться, Рэм не оставить Мэтт один.
— Обещаешь? Ты меня не оставишь? — от перспективы оказаться без своей единственной защиты Мэтт готов был еще и зубы в Рэма запустить.
— Обещать. Идти, Мэтт.
Хурта завели в начинающуюся неприметной щелью пещеру. В ней было светло — таких щелей было много, в них посвистывал сквознячок, выдувая навозную вонь. О том, что пещера исполняет роль конюшни, говорили долбленые колоды, в которые кто-то насыпал зерно, и пара хуртов, это зерно поедающих. Не говоря уж о стойком «аромате». Волокушу и сбрую с хурта Рэм снял, впрягаясь сам. Мэтт погладил хурта по морде, почесал ему шею и пошел за Рэмом.
Следующая пещера была неподалеку, и там их уже встречали. Трое крепких, жилистых мужчин, мало чем отличающихся от Рэма, разве что возрастом. И величественная — иного слова Мэтт не подобрал, — женщина, одетая в сшитый из кожаных лоскутов балахон, украшенный ракушками, камешками, клыками и костяными пластинками. Волосы у нее были рыже-седые. А на носу, повергая Мэтта в кратковременный ступор, сидели очки в потертой прямоугольной оправе.
— Значит, стекло тут все-таки есть… — пробормотал он себе под нос.
— Только в моих очках, молодой человек, — улыбнувшись, отозвалась женщина. — Добро пожаловать в новый мир. Я вижу, вам повезло сохранить рассудок.
— Да, мэм. Меня зовут Мэттью Беринг, я студент медицинского колледжа.
— Урсула Майя Ленорманн, профессор философии. Из какого года вы, Мэттью?
— Две тысячи сто первый, мэм. Рождество.
— Что ж, ясно. Я надеялась, что вы будете более поздним, чем я, путешественником и проясните, что все же произошло с Землей.
— А вы, мэм?..
— Две тысячи сто сорок второй, Мэттью.
— А сейчас? Вам удалось выяснить хоть что-то? Какой сейчас год?
— Я думаю, вам лучше отдохнуть прежде, чем мы продолжим разговор. Мой бог, как давно я не говорила с кем-то нормальным английским языком…
Мэтт растерянно и счастливо улыбался.
— Я тоже… Да, мэм, я отдохну и вернусь.
Рэм потянул его за руку, радуясь, что его найденыш не торопится огорчаться после встречи с Урсой.
— Мэтт рад? Все хорошо?
Мэтт закивал:
— Да, Рэм. Я очень рад встрече.
У Рэма в этом пещерном городе была своя маленькая пещерка, обработанная вручную, но промытая явно водой, как и остальные полости в этих скалах. В ней не было практически ничего, кроме устроенного у стены очага, у другой стены — выдолбленного на широком естественном уступе спального места. В углубление было уложено сено, покрытое плотными шкурами. Ложась в него, человек оказывался словно бы в колыбели, защищенный от сквозняков. Еще были кожаные подушки, набитые тем же сеном, наверное, для сидения. В третьей стене были выдолблены полки, на которых лежал нехитрый скарб охотника. Мэтт обошел пещерку по периметру, чуть ли не принюхиваясь, осмотрел все стены и пол, потрогал спальное место. Это был дом Рэма. Возможно — и его дом на долгие годы. Здесь было чисто, пахло… да ничем не пахло, может только старым кострищем немного, и чуть подпревшим сеном. Рэм тоже принюхался, заворчал и принялся перетряхивать лежанку, сгребая сено в один из пологов.
Мэтт осмотрел пещеру внимательней, посмотрел, чем занимается Рэм.
— Ты часто отсюда уходишь, да?
— Летом — да. Зима — жить тут.
— И ты снова уйдешь, да? — тревожно спросил Мэтт.
Охотник кивнул. Он планировал пробыть в поселении не больше трех дней. Мэтт слегка огорчился, оставаться в одиночестве ему не хотелось, однако здесь будет Урсула, это отчасти скрашивало грядущие ночи без тепла Рэма.
— Ты остаться говорить с Урса, — охотник утешающе потрепал его по плечу. — Идти, помогать. Ты жить тут, хотеть?
— Да-да, — встрепенулся Мэтт. — Я останусь с Урсой. Буду ждать тебя.
В пещеру заглянул еще один мужчина, внимательно посмотрел на Мэтта, затем улыбнулся, видимо, пытаясь продемонстрировать дружелюбие. Выглядел он не особенно заросшим, внешне был вполне симпатичным как для дикаря, темноволос и зеленоглаз. Рэм что-то проворчал ему, на приветствие это походило лишь отдаленно, и не было слишком дружелюбным. Зеленоглазый чужак весело фыркнул, ответил, обрисовывая контуры женской фигуры и прицокнул языком. Складка на лбу Рэма тотчас разгладилась, он хлопнул соплеменника по плечу.
— Рас, — потом указал на Мэтта и назвал его имя.
— Он красивый. Рэм может получить за него много, — Рас еще раз осмотрел Мэтта. — Киур не взять жена, сказать, что ждать зиму. Рэм вернется на охоту? Урса говорить, чужак из ее племени, должны говорить на его языке, — пояснил он Мэтту. — Чтобы привыкал.
Рэм зарычал, приподнимая верхнюю губу. Потом с видимым усилием успокоился.
— Рэм ждать, слушать Урса. Три дня ждать, потом вернуться к охоте.
— Рас может знакомить Мэтта с женами. Вдруг понравится, — он рокочуще засмеялся. — Взять жена, будут красивые дети.
— Может, и будут, — согласился Рэм. — Зима долго, жены скучать. Быть дети — жены не скучать.
Рас говорил более чисто, это Мэтт заметил сразу. И еще у него были такие же, как у Урсы, глаза. Наверное, он ее сын. Мэтту стало смешно — у него тоже будут тут дети, если его выберет хоть одна из девушек.
— Мэтт идет с Расом?
— Идти, знакомиться, — кивнул Рэм. — Смотреть. Мэтту тут жить.
Рас повел Мэтта на другую сторону долины. Навстречу вышли женщины разных возрастов, некоторые с детьми на руках или цеплявшимися за юбки. На Мэтта смотрели с интересом.
— Племя Урсы, — объяснил Рас.
Взгляды сразу сменились на дружелюбные, девушки посматривали на Мэтта призывно, одна даже набралась смелости подойти и потрогать его волосы. Светловолосых тут не было, а волосы Мэтта, даже намазанные жиром, были много светлее, к тому же прямые и короткие. Отросшая за неделю бородка тоже. Рас добродушно посмеивался:
— Мэтт нравится женщинам.
Девушка, которая первой потрогала его, что-то сказала, потом просяще посмотрела на Рэма и Раса.
— Я не понимаю, — развел руками парень.
— Говорит, что очень хотеть к весне сына от Мэтта, — пояснил Рас. — Иви нравятся волосы Мэтта.
Мэтт покраснел. Нет, он встречался с девушками, спал с ними, но чтобы ему вот так откровенно говорили, что хотят от него ребенка…
— Мэтт согласиться, — закивал Рэм. — Урса сказать тебе, почему.
Мэтт и сам понимал, почему: если на всю Великобританию осталось только это маленькое племя, им очень нужна свежая кровь. Иначе — вырождение и гибель человеческой расы, как очага цивилизации, наступит очень быстро. Они тут и так уже все друг другу кровные родичи, вероятно.
— Я знаю, Рэм, нужна свежая кровь. Просто… Я немного не привык вот так, сразу.
Иви снова потрогала его волосы, потом просияла, хлопнула себя по лбу и куда-то убежала, вернулась с прутиком, на который было нанизано еще дымящееся мясо, протянула его Мэтту.
Рас рассмеялся:
— Иви будет ухаживать за Мэттом теперь, пока не согласится.
Рэм что-то проворчал девушке, Мэтт уловил только «три восхода». Мэтт взял мясо, улыбнулся Иви, потом жестом показал, что хотел бы это мясо разделить с ней. Девушка засмеялась, закивала. Остальные девушки явно взяли ее метод на вооружение.
— Они кормить Мэтт, — пояснил Рэм, ухмыляясь. — Пока Рэм на охоте.
— Но ты же научишь меня охотится? Не хотелось бы стать обузой племени.
— Рэм научить. Рэм оставить тебя тут, прийти на закат.
Охотник погладил его по щеке и отошел. Наверное, у него были дела еще, кроме как носиться с Мэттом, как с писаной торбой. Иви свирепо рявкнула на остальных девушек, все-таки утянула Мэтта в пещеру. Раса увела красивая молодая женщина, что-то ему втолковывающая. Рэм вздохнул и отправился отчитываться перед Урсой, получать положенное вознаграждение за свою добычу и рассказывать, как нашел путешественника из прошлого и что делал.
Урса одобрила его действия и пообещала присматривать за Мэттом. На обратном пути Рэма перехватил Киур, успевший невесть где увидеть парня, которого тот привел.
— Рэм оставить своего найденыша с Киуром. С женщинами найденыш не сможет жить, один загрустит. Киур присмотреть за ним.
Киур был лучшим охотником после вожака и, как ни странно, самого Рэма. Тот колебался недолго: оставить Мэтта одного в незнакомом ему месте было неправильно, еще влезет в неприятности. Пока он слишком мало пробыл здесь, ему понадобится помощь. Ну, и общение, а Киур неплохо говорил на языке Урсы. По сути, в племени Совы было два языка: прародительский, та самая малопонятная пришельцу из прошлого смесь многих языков со звукоподражанием, и искаженный английский, которому племя научила Урса. Женщину безмерно уважали, ее знания позволили племени выжить и обрести силы, поэтому, ради того, чтобы сделать ей приятное, английский учили все с детства.
— Киур дать два ножа. Новых. Как плату, — продолжали соблазнять Рэма.
— Ножи — это хорошо, но лучше соль. И Киур обещать заботиться.
— Киур обещать заботиться и дать соль, — согласился охотник.
У Рэма отлегло от сердца. Одно время он сам был любовником Киура и знал, что тот хорош в сексе, внимателен и осторожен. Он не обидит Мэтта, не станет его принуждать и делать больно. А еще поможет и научит многому, чему, к примеру, сам Рэм научить бы не мог, потому что не умел. Например, как делать ножи, как выделывать шкуры. Киур охотился реже, но неизменно удачно, он чаще оставался в поселении. Ему лучше всех прочих удавалось делать из того, что приносили другие, полезные вещи. Он хорошо шил, например, сможет научить Мэтта, объяснит повадки зверей, сможет защитить на прогулках. С Урсой, Киуром и девушками Мэтт не заскучает, о нем будут заботиться. А размер выкупа еще больше успокаивал — за ценное давали ценное. Мэтт стал для него чем-то ценным за недолгое время. Почему так — Рэм не знал, он вообще предпочитал не заморачиваться тем, что Урса называла длинным и непонятным словом, которое он и произнести-то толком не мог.
Киур ушел готовить плату за Мэтта. Такое сейчас случалось редко, в давние времена чаще, когда были другие племена, сейчас исчезнувшие. Полагалось дать плату, если брали чужую женщину и чужого мужчину. То, что Рэм потребовал за своего светлоголового соль, было высоко оценено. Охотники редко создавали союзы. У одной женщины не могло быть одного мужчины, мужчины же и вовсе не стремились ограничить себя одним партнером. И то, что именно Рэм решился на это, заставляло задуматься: что в мальчишке такого. Ясно одно, его нужно беречь. Он из племени Урсы, может помочь.

Мэтт даже не подозревал, какие страсти бушуют сейчас вокруг его личности. Он пытался общаться с Иви, но девушка была решительно настроена не только на болтовню. Уже через полчаса Мэтт обнаружил себя раздетым и в полной боевой готовности. Иви терлась о его грудь острыми, небольшими и дерзко вздернутыми грудками, облизывала губы и явно не понимала, что же он тянет. Пришлось не ударить в грязь лицом и не покраснеть перед девушкой из будущего за свое время и его жителей. Судя по довольным стонам Иви, она была впечатлена сексом. В пещеру то и дело заглядывали другие девушки, облизываясь в нетерпении, всем хотелось заполучить светлоголового красавца. Может быть, пока он слабее мужчин племени, зато какие будут от него дети.
О том, что на него устроят массовую охоту, Мэтт задумался только после того, как отдышался. Конечно, если сравнивать удовольствие, которое он получал с Рэмом и то, что было сейчас… Да нет, как их вообще можно было сравнивать? Совершенно ведь разные ощущения. И он не мог сказать, что ему понравилось больше.
От полного изнеможения его спас Рэм, которому Мэтт сразу бросился на шею. Охотник наворчал на девушек, приобнял Мэтта и повел его, спотыкающегося в темноте, спать. Слава богу, просто спать, видимо, понимал, что из бедняги выдоили всю, до последней капельки, сперму, заездив, как глупый подросток — хурта. Мэтт даже не смог поделиться впечатлениями от прошедшего дня, заснув в процессе укладывания на ложе. Но теперь уснуть не мог Рэм, хотя и не вертелся, он обнимал парня, прижимая его к себе, сунув нос в его волосы. Чуткое обоняние охотника позволяло различить запах Мэтта, вычленить его из мешанины запахов жира, трав, пыли и чужого пота, запахов женщин. Мэтт пах тонко и приятно, неудивительно, что скрасс приманился на этот аромат. Урса была довольна — железы скрассов весьма ценились, а вот добывать их было рискованно. Использовать бы Мэтта, как приманку, но слишком уж боязно, он не охотник, может и не успеть среагировать. Он и тогда едва не попал в клешни скрасса и под удар Рэма. Охотника это испугало. Но, возможно, позже, когда Мэтт освоится, станет сильнее, быстрее, изучит повадки добычи и хищников, они будут охотиться вместе. Мысль принесла успокоение, и Рэм сумел уснуть.
Утром Мэтт проснулся в процессе секса, вернее, к самому его завершению. Девушки вчера знатно его вымотали. Он бы и сейчас проспал все на свете, но… Рэм умел быть настойчивым и добиваться отклика. А Мэтт обнаружил, что способен кончить от того, что ему прикусывают кожу вокруг сосков и зализывают яркие следы от укусов. Как будто в его теле были абсолютно не предусмотренные прямые нервные волокна, соединяющие эти места с центром удовольствия в мозгу.
— Доброе утро, — сонно пробормотал он, улыбаясь.
— Доброе, — согласился с ним Рэм, приподнимаясь на локтях, чтобы не лежать всем весом на парне. — Сегодня Мэтт говорить с Урса.
— Да, сегодня я поговорю с Урсулой, — Мэтт улыбнулся ему.
— Завтра Рэм уходить, но ты не бояться. Мэтт оставаться не один. Рэм найти, кто присмотреть и помочь. Киур взять тебя, учить, Киур хороший охотник…
— Киур? За мной кто-то присмотрит? Это хорошо. А то девушки так хотят от меня детей, что готовы заниматься сексом все время. Надеюсь, он будет меня спасать от них.
— Киур не дать им тебя затрахать, — рассмеялся Рэм, поднимаясь и поднимая Мэтта с постели, для этого нужна была определенная доля сноровки, чтобы выбраться из каменной чаши. — Ты не бояться Киур, он ласковый.
— А почему я должен его бояться? — не понял Мэтт. — И что с того, что он ласковый?
Рэм посмотрел на него удивленно, пояснил, стараясь говорить понятнее для него:
— Киур будет согревать тебя ночами, тут холодно.
— Подожди, — Мэтт напрягся. — Что значит — согревать ночами? Он, что, со мной спать будет?
Рэм облегченно выдохнул и закивал, улыбаясь: Мэтт понимает, это же хорошо.
— Ну уж нет, мне и в одиночестве будет неплохо. Я не хочу, чтобы со мной спал кто-то, кроме тебя, — Мэтт пытался говорить понятнее и пока что вежливо, хотя хотелось устроить полноценную истерику.
Рэм растерянно поскреб бороду, подергал ее, но привычное воздействие почему-то не помогало понять, что не так. Как и многие в племени, Рэм чувствовал эмоции человека, Урса называла это мудреным словом «эмпатия» и говорила, что это нормально.
— Но почему, Мэтт?
— Потому что…
Мэтт растерялся, не зная, как это объяснять человеку, который привык, что в племени все жены общие. Видимо, такие как Мэтт, тоже. Рэм взял его за руку, подвел к одной из подушек и усадил на нее, сам присел на корточки рядом, заглядывая в глаза. И принялся уговаривать.
— Мэтт не бояться. Рэм сам спать с Киур. Киур много научить меня, — местоимения он начал вспоминать только вернувшись в поселение, речь стало легче строить. — И ласки тоже. Ты не быть один, не быть страшно, Киур успокоить ночью, ласкать на рассвете, тебе быть хорошо, Мэтт.
— Там, откуда я явился, у нас был один постоянный партнер. В большинстве случаев. И зачем мне спать с Киуром?
Он озадачивал Рэма все больше и больше. Наконец, тот решил, что сделал что-то неправильно, а объясниться они пока не могут, потому что он, Рэм, неуч, нужно было не отлынивать от занятий с Урсой и учить язык.
— Урса тебе объяснить, если я не прав. Идти, умываться, кушать и говорить.
Мэтт решил последовать совету. Все происходящее повергало его в ступор: зачем Киуру с ним спать, почему Рэм на это согласился. Аппетит, конечно, ему немного попортило то, что в пещере, где племя собиралось на трапезу, они столкнулись с тем самым Киуром, который улыбнулся Мэтту так, словно тот уже его собственность. А еще с девушками, которые и раздавали еду из больших горшков. Однако девушки Мэтту обрадовались, сразу же вручили ему самый аппетитный на их взгляд кусок мяса. И самый большой.
— Мэтт понадобиться силы, — без стеснения заявила Иви.
Мысленно парень застонал и даже ощутил желание согласиться с Рэмом, пусть этот Киур защищает его от женской части населения. Потом разозлился на себя. Потом на то, что злится. В себя привели осторожные поглаживания Рэма. Тот обеспокоенно заглядывал в лицо, но молчал. Киур, устроившийся на подушке неподалеку, снисходительно поглядывал на них, улыбаясь.
— Все в порядке, — Мэтт улыбнулся Рэму. — Я просто слегка побаиваюсь такого количества девушек.
— Внимание женщины — честь для охотника, — хохотнул вошедший в пещеру и услышавший его слова Рас. — Иногда очень утомительная честь. Мэт должен понять — у нас мало детей.
— А почему мало детей?
— Урса объяснит тебе. Она послала меня пригласить тебя на разговор.
— Я готов, — Мэтт как раз дожевал мясо, оказавшееся удивительно нежным.
Рас довел их до целого комплекса достаточно крупных пещер, освещенных факелами и несколькими кострами, почти не дававшими дыма. Урса обнаружилась на приставленной к стене одной из пещер лестнице, связанной из стволов и веток ремешками. Она как раз дописывала что-то, старательно вырисовывая буквы. Мэтт задрал голову и принялся рассматривать стены и даже потолок пещеры. Там было все, видимо, что женщина помнила из курса математики, физики, химии, других естественных наук. Правила грамматики английского языка, цитаты, снова математика…
— Мисс Урсула, доброе утро. Вам помочь? Я тоже кое-что помню из курсов школы и колледжа.
— О, Мэттью! — женщина обрадовалась ему, торопливо спустилась и отставила плошку с краской, ополаскивая руки в деревянной бадейке. — Вы мне, несомненно, очень поможете. Но сначала нам нужно о многом поговорить, не так ли? Только не здесь, слишком прохладно и сквозняки.
— Да, поговорить нам нужно… Ведите, мисс Урсула.
Женщина жестом отпустила сына и Рэма и повела Мэтта наверх, на второй ярус пещер. Та, в которой они оказались, напомнила ему кадры из старой познавательной передачи о пещерных городах древности. Все стены здесь были испещрены выдолбленными полками, а то пространство, что было свободно — исписано, как и стены нижних пещер.
— Садитесь, молодой человек. Начнем с ваших вопросов, думаю, у вас их накопилось очень много.
— Да, — подтвердил Мэтт. — Здесь и вправду больше нет людей, кроме этого племени?
— Когда-то были, приходили с востока, где нынешняя территория Британии соединяется с территорией Европы. Как вы понимаете, племя Совы слишком малочисленно для эффективных исследований. Но охотники совершают длительные поездки по всему полуострову, и могу вас уверить, Мэтт, здесь людей больше нет. Что касается иных материков, то все возможно.
— А почему здесь рождается мало детей?
— Как вы думаете, Мэттью, сколько мне лет? — она провела рукой по волосам, повернулась, давая ему осмотреть себя со всех сторон.
— Лет пятьдесят, возможно, — не стал лукавить Мэтт.
— Сто двадцать четыре, считая те, что были до перехода.
— Ого… И что, такая продолжительность жизни как-то влияет на плохую деторождаемость? Ограничений фертильности в зависимости от срока жизни не существует.
— Увы, вам стоит забывать большую часть того, что вы знали об организме человека там, в своем времени. Потому что ни я, ни люди из племени, ни вы сами человеками в полной мере уже не являемся. Биологически. За годы моей жизни в племени я заметила, что у одной женщины может родиться максимум шестеро детей. И только от разных мужчин. Я не знаю, с чем это связано, но факт остается фактом. Так что отсутствие браков и семей как таковых — не отсталость племени, а насущная необходимость. Выжившие после катаклизма, несомненно, тоже заметили закономерность. И искоренили институт брака и семьи, как данность.
— А сколько человек было в племени, когда вы сюда пришли?
— Около шестисот. Их и сейчас примерно столько же. Численность племени остается на одном уровне все семьдесят лет, что я здесь. Словно заданная искусственно. Я не могу вам объяснить этого, сама не понимаю.
— Для воссоздания человечества заново нужно всего сто человек, согласно исследованиям, то есть, группа в шесть сотен в шесть раз превышает необходимый минимум. Странно это все… Может быть, какой-то эксперимент?
— Я боюсь, то, что произошло с нашей планетой — и есть один гигантский эксперимент. Вы уже заметили, что железо стало химически более активным? Чистого металла не осталось, все перешло в оксиды, попросту говоря, превратилось в ржавчину. Что самое странное, с алюминием и другими металлами случилось то же самое. Но лишь с теми, что были добыты и обработаны человеком. Я не знаю, что произойдет с рудой, если ее добыть. Охотники племени были на шахтах. Говорят, там обрушились все штреки, нет ни одного инструмента, механизмы и периферия рассыпаются в прах, стоит прикоснуться, если не рассыпались уже.
— А что, если это не наша планета, мисс Урсула? Для эволюции живых организмов нужны тысячи лет, бесследно исчезнуть сотни видов попросту не могут, это нарушит всю экосистему. Один-два вида могут, если им на смену придут другие… Но не сотни и тысячи.
— Я думала об этом. Видите ли, Мэттью… В юности я увлекалась астрономией… Это совершенно очевидно наша планета. Более того, это наше будущее.
— Такой сдвиг тектонических плит вызвал бы вулканическую активность по всему земному шару, толчок, способный приподнять острова, пробудил бы супервулканы, извержение супервулкана организовало бы ядерную зиму, а я не вижу признаков изменения климата. Я хорошо учился, мисс Урсула.
— Мы не знаем, сколько времени прошло после этого, племя не вело ни календарей, ни записей. Но подземные толчки были, а климат изменился, не лукавьте, Мэттью. Сейчас мы с вами находимся в районе Эксетера, ранее эти территории располагались на уровне моря, но сейчас это возвышенности. От города не осталось ничего. Ни-че-го, понимаете? Мне иногда кажется, что какая-то непонятная сила заставила сохраниться некоторые города, точнее, их руины. Плимут, Манчестер, Дублин. От Лондона не осталось ни камешка, там лес. Минимум трехсотлетний. Все так странно и перепутано, что я просто не знаю, как вам объяснить произошедшее. Да и то, что случилось с вами и со мной… Это ли не экстраординарное событие? Большой свист, как говорят в племени, приносит новых людей без какой-либо системы. Я подозреваю, что не была первой. Но те, кто переместился сюда ранее, либо сходили с ума, либо умирали, если их тела не перестраивались.
— Почему тогда мы выжили? Чем мы отличаемся от тех, кто был раньше? Как могли выжить люди, по какой системе они отобраны, почему именно шестьсот человек в племени? Идет какой-то отбор? По какой системе меняется поколения? Выживают самые сильные, умные или ловкие?
— Мэттью-Мэттью-Мэттью, погодите, — Урсула рассмеялась. — Слишком много вопросов сразу. И снова сплошные догадки вместо ответов. Итак, мы с вами. Мне кажется, изменения с нами произошли не сразу. Вы сказали, что ехали к родным на Рождество, но сейчас лето, конечно, возможно, что сменился не только облик Земли, но и сдвинулась ось, однако мне кажется, все прозаичнее: в момент перехода во времени вы зависли в закапсулировавшемся хроностазе, тогда как ваше тело исподволь изменялось некими силами, излучением, инопланетянами — подставьте все, что угодно. А потом вас выкинуло в настоящее.
— Но мое тело не изменялось, — возразил Мэтт. — Красная кровь и все прочее.
— Вы уверены? — женщина достала с одной из полок каменный нож и протянула ему.
— Да, я порезался, когда встретился с Рэмом. Возможно сейчас кровь перестраивается, — Мэтт порезал ладонь.
Набухшие на порезе капли были цвета индиго. Урсула кивнула, уколола себя острием ножа в палец. Ее кровь была такой же.
— Но это невозможно, перестройка крови не может пройти так быстро! Мы точно в каком-то эксперименте!
— Именно поэтому я советую вам принять все, как данность, и не пытаться понять механизмы, причины и предпосылки происходящего. Мы здесь, и здесь нам необходимо выжить. Мэттью, вы крепкий молодой человек, не только телом, но и разумом. Не разочаруйте меня, удержитесь от суицида.
— К суициду я не склонен, мисс Урсула. Мне нравится все, что здесь происходит… почти все нравится, — Мэтт помрачнел. — Если не считать того, что меня одолжили какому-то Киуру, который должен меня греть до возвращения Рэма.
— О, ясно. Я, конечно, опасалась, что так оно и будет, но не думала, что кто-то из охотников польстится на вас так быстро. И вообще решит предложить такое Рэму. Дело в том, что молодые охотники все проходят через своеобразное наставничество, когда некоторое время находятся на попечении старших товарищей. Их обучают, кормят, ну, и спят с ними. А так как племя живет охотой, то задерживаться в поселении летом не каждый охотник захочет. Количество добытого — это некий рейтинг, если хотите, почетно быть первым охотником, вожаком. Вот и передают молодежь по эстафете, от одного наставника к другому. Дело в том, что вы, вероятно, уже поняли: этот мир не безопасен. Дети растут в долине, а подростки выбираются за ее пределы только в сопровождении наставника и для того, чтобы принести свою первую добычу, сдав экзамен на зрелость. Брать недоучку с собой никто не рискнет, это верная смерть для ученика и возможная — для учителя. То, что вы выжили — гигантское везение, как ваше, так и Рэма. Так вот, чтобы не терять хватки, охотники не засиживаются в долине, передавая учеников своим товарищам, обычно, конечно, лучшим. Или тем, у кого учились сами. Это некий знак доверия и расположения. Но бывает и так, что за ученика платят выкуп. Если между двумя мужчинами возникает более тесная связь, нежели обычно. Дело в том, Мэттью, что почти все люди племени — эмпаты в большей или меньшей степени.
— Я не понял… Так меня передали другому? Это навсегда или на время?
— Хм… Все зависит от того, захотите ли вы сами вернуться к Рэму.
— Конечно! — вскинулся Мэтт. — Я… Я и уходить-то от него не хочу.
— Обычно, рейд охотника длится около двух-трех недель. Иногда, если везет, меньше. Рэм — везунчик. Ну, а в ваших интересах учиться у Киура всему и как можно скорее.
— Придется учиться, — вздохнул Мэтт.
— И, ради всего святого, выкиньте из головы бредни об изменах и прочую ересь. Ради своего же душевного здоровья. Рэм может с легкостью заняться сексом с любым другим охотником, либидо у мужчин повышенное, как у любого хищника, им необходим секс, чтобы сбрасывать напряжение. Он может занимать как главенство, так и уступить позицию лидера, если партнер сильнее или старше.
— Я постараюсь, мисс Урсула. Очень постараюсь.
— Просто Урса. Знаете, я привыкла к этому имени.
— Хорошо, Урса, — Мэтт улыбнулся. — А теперь пойду… Развлекать девушек.
— Мэтт! — она окликнула его уже на выходе из пещеры. — Вы готовы морально к тому, что станете отцом не менее чем двум десяткам детей?
— Как и любой мужчина: если не мне их воспитывать — хоть три десятка.
— Вам их учить, Мэттью, — рассмеялась женщина, отпуская его.
От мыслей у парня пухла голова. Больше всего ему хотелось забиться в темное теплое место и свернуться там в клубок, а еще отключить способность мыслить хотя бы на время. Попавшаяся на пути Иви осуществила его желание. Думать ни о чем не получалось, пещера была темной и теплой, а разохотившиеся девушки даже не требовали отклика, реакции и осмысленных действий. Как и вчера, они выжали из него все, что он мог дать. Потом принесли вкуснейшего жареного мяса и какого-то густого, с резковатым запахом, молока, вероятно, кобыльего — называть лошадей, даже если они всеядные, а не травоядные, хуртами он так и не привык пока.
— Мэтт нужны силы.
Мэтт, как и все мальчишки, порой мечтал о куче знойных красоток, готовых отдаться по первому зову. Реальность оказалась жестока — сил у него ни на что больше не было. А голые красотки вокруг были. Они в самом деле были красивы: крепко сбитые тела, упругие небольшие груди, широкие бедра. Такие, как должны нравиться мужчине, который хочет не заниматься гимнастикой с шестом и не теряться в грудах жира, а ласкать женщину. Молодость Мэтта взяла свое: он снова окунулся в мир ласк.
Уже поздно вечером пришел Рэм, нарычал на девушек, сгреб спящего мертвым сном парня и унес в свою пещеру. Так что проснулся Мэтт в почти знакомом окружении и в кои-то веки не от того, что его трахают. Рэм позволил ему выспаться, пополнить силы.
— Доброе утро, — Рэма он обнимал, никак не желая отпустить.
— Недоброе, — со вздохом признал Рэм. — Первый раз Рэм не хотеть на охоту…
— Но ведь ты вернешься, — Мэтт прижался к нему. — С богатой добычей.
— Вернуть… вернусь, — кивнул охотник. — Мэтт будет ждать?
— Я очень буду тебя ждать, Рэм, как же иначе? — Мэтт все-таки поцеловал его.
Опешивший и немного растерянный Рэм позволил ему делать со своим ртом все, что угодно, покорно приоткрыв губы. Мэтт вспомнил об эмпатии и понял, что угрозы в его действии охотник не почувствовал, только удивился. Мэтт надеялся, что поцелуй Рэму понравится, старался изо всех сил, лаская его губы своими. Наконец, тот ответил, коснувшись его языка своим и обведя им его нижнюю губу. Мэтт воспрянул духом, поцелуй стал более уверенным и напористым. А, кроме того, он ощутил закономерную реакцию тела охотника и очень ей обрадовался. Значит, в самом деле, Рэму нравилось.
Проводить своего добытчика на охоту требовалось так, чтобы он воодушевился на грядущие свершения, да и лежать сонным бревном надоело. Мэтт особенно искусным в ласках не был, но гигабайты просмотренного порно его все-таки чему-то научили. Не то, чтобы он смотрел порно с геями… Ладно, смотрел, ради интереса. Не думал, что отложится в памяти, а оно всплыло. Секс вышел бурным. Рэм спокойно лежать и наслаждаться ласками не планировал, не настолько он был развращен цивилизацией, чтобы лениво возлежать, пока его ублажают. Мэтт оставил на его плечах пару укусов, умудрился все же расцарапать спину, но и сам получил несколько меток, от последней срываясь в оглушительный оргазм, которого с девушками не испытывал. Когда цветные круги перед глазами несколько улеглись, он смог отпустить Рэма.
— Рэм будет торопиться, — касаясь его искусанных, замученных губ, улыбнулся охотник.
— Береги себя, ладно?
Рэм кивнул. Больше они не разговаривали, Мэтт только следил, как охотник собирается, тщательно складывая припасы, корзины, плошки. Часть он еще наплетет сам, из местной травы и коры, но в основном ему будет не до плетения посуды. Провожать его Мэтт тоже не пошел, не хотел видеть, как Рэм уезжает. Вместо него проводил Киур, вручил плетеную коробочку с солью — увесистую, с крупный мужской кулак размером.
— Киур, он мне дороже соли, ты присмотришь? Как присматривал за мной, когда я проходил под брюхом хурта.
— Присмотрю, Рэм, не волнуйся, он будет в полной безопасности.
Охотник кивнул и взлетел на спину своего хурта, посылая его прочь из заповедной долины.


Глава четвертая

Мэтт, отлежавшись, выбрался из пещеры, раздумывая, что ему делать дальше. Бездельничать ему не хотелось, он помнил слова Урсы и свое желание стать охотником не хуже Рэма, чтобы уезжать с ним. Киур нашел его почти сразу и увел в пещеры нижнего уровня, где племя собиралось для занятий с молодняком.
— Уроки речи Урсы тебе не нужны. Буду учить говорить на нашем языке. Учить шить, выделывать кожи и мех, плести корзины и обращаться с оружием.
— Хорошо, — согласился Мэтт.
Осваивать все эти занятия оказалось не так уж и сложно, как сперва показалось Мэтту. Хотя первая корзина вышла достаточно кривобокой. Он провозился с ней допоздна, но Киур одобрительно хмыкнул и отправил его спать.
— Если замерзнешь один, позови. Вот здесь позови, — он коснулся жестким пальцем лба Мэтта. — Киур услышит.
Мэтт посмотрел на него с некоторым удивлением: они еще и телепаты? Однако кивнул, припомнив просьбу Рэма доверять Киуру. Трахаться с ним он не хотел, хотя подозревал, что Урса права, следует забывать о моногамии и привыкать к тому, что здесь не строят семей, и о верности как таковой не задумываются. Просто как-то не тянуло Мэтта к Киуру. Ему вполне хватало красоток и Рэма, а задаваться целью перетрахаться со всеми встречными Мэтт не хотел.

Следующий день пролетел так же быстро, как и предыдущий. И так же насыщенно. Он снова плел корзинки, и получалось уже лучше. Кроме того, он сходил с Киуром и девушками на озеро, чтобы наломать лозы, а потом внимательно смотрел, как ее нужно обдирать, вымачивать, расщеплять и окрашивать. Да, этим людям тоже нравились яркие краски и красивые вещи. Они украшали свои жилища плетеными ковриками, сшитыми из разноцветного меха одеялами, они разрисовывали горшки узорами — тонкими костяными иглами по сырой глине. У Рэма такого не было, значит, он просто не считал нужным это делать? Или просто никто прежде для него такого не делал? Мэтт взялся за украшение пещеры, требовалось ее слегка облагородить, сделать более домашней. Чтобы Рэму было куда возвращаться, к очагу, где его ждут. Начал он с рисунков цветными камнями по стенам, схематично изображая животных, которых помнил. Еще в планах была пара ковриков, посуда, одеяло…
Язык племени оказался для него орешком, не крепче латыни или немецкого. Вскоре он уже был способен понимать щебетание девушек, грубоватые и простые, как копье, шуточки охотников, и даже отвечать им.
С Киуром он все так же не спал, заворачиваясь ночами в одеяло, которое грело отлично. Охотник и не настаивал, понимающе усмехался, входя утром в пещеру Рэма, будил подопечного, принюхиваясь к запаху пролившейся ночью спермы, заставляя Мэтта краснеть. Казалось бы, уже взрослый мужчина, чтобы случались такие вот подростковые конфузы. Однако все многозначительными хмыками и заканчивалось, хотя Киур и поглядывал на него, как на аппетитный кусок мяса. Эти взгляды Мэтта слегка раздражали и пугали, он не понимал, с какими целями на него так косятся: сексуальными или гастрономическими.
Все стало ясно в конце второй недели, когда Киур, придя к нему, не стал будить, как прежде, а тихо откинул одеяло и принялся поглаживать и без того возбужденное тело. Мэтту снилось все вперемешку: девушки, Иви, Рэм. Ласки Киура он воспринимал как продолжение сна, поэтому беззастенчиво льнул к его рукам. Киур лег рядом, размазал по его заду немного жира, понимая, что за две недели Мэтт отвык от чужого члена в заднице. Он входил так же, как это делал Рэм — неторопливо, давая привыкнуть и принять, но неумолимо. Опытный и ласковый любовник. Ласками Мэтт наслаждался, со сна почему-то показалось, что рядом Рэм. От этого после пробуждения он долго не мог понять, почему рядом Киур и где его охотник. Потом понял, со стоном закрыл лицо руками, удивив Киура.
— Что такое, Мэтт? Я сделал тебе больно?
— Нет-нет, все просто отлично, — уверил его Мэтт, приходя в себя.
— Ты ждешь Рэма, я понимаю. Но тебе нужно расслабляться, к тому же, подумай, Рэм вернется голодным до твоего тела, а оно забудет его. Обоим будет неловко и больно, — Киур погладил его по плечу. — В том, что мы делаем, нет ничего плохого.
Это Мэтта успокоило совершенно. Киур прав: лишняя боль ни к чему. А Киур и впрямь оказался хорошим любовником. Стало понятно, кто учил Рэма. Это почему-то вызвало у него улыбку. Похоже, он в самом деле скидывает с себя налет цивилизации.
Корзинки — пока самые простые, без узоров и прочего, — получались уже ровными и аккуратными, а вот горшки пока не очень, хотя он старался. Выделка кож привела Мэтта сперва в ужас, в первую очередь, запахами. Ничего, притерпелся, понял, почему все племя бегает справлять малую нужду в определенное место — в каменный желоб, по которому моча стекает в выдолбленные в породе чаны, в которых квасят кожи.
В один из дней его поймала Иви и сообщила с широкой улыбкой, что ждет ребенка и очень счастлива. Известие немного пришибло Мэтта, несмотря на его слова о безразличии к своим детям.
— Правда? Это… замечательно!
— Не только Иви, — девушка перечислила еще несколько имен.
— Что, все — от меня? — Мэтт разинул рот в удивлении.
Иви закивала.
— Мэтт очень плодовит.
— Ух ты… Это хорошо, да?
— Это очень хорошо. Много детей — много новых охотников и жен. Племя больше.
Мэтт вспомнил про шесть сотен, вздохнул про себя, но разочаровывать Иви не стал. Может быть, племя в самом деле станет больше? Он видел стариков, общался с ними — на языке племени. Они учили, лечили, заботились о детях, занимались выращиванием растений, производством всего, что необходимо, не покидая безопасную долину. Мэтт научился у них многому, например, различать растения и правильно их сушить. Кроме растений, в лекарствах и приправах использовались части животных, насекомых, скрассов и прочих тварей. Даже тех червей, которые были просто червями. Если охотнику удавалось убить червя, это было удачей: с них снимали шкуру, потрошили, мясо высушивали и перемалывали каменными жерновами в муку вместе с сушеными ягодами чего-то, напоминавшего шиповник, корешками и некоторыми травами, потом смешивали с медом диких пчел — добыть мед было тоже большой удачей, особенно, если удавалось обойтись без укусов, — и ели зимой всем племенем, понемногу, но обязательно каждый день. Это спасало от цинги и рахита.
Мэтта пару раз брали на охоту за растениями. Один раз Киур даже выехал с ним на настоящую охоту, правда, на оленя. Закончилось все тем, что на Мэтта сбежалась и слетелась вся окрестная живность, желая сожрать или хотя бы надкусить. Киур жестко отчитал его за то, что тот не намазался жиром, как следует. Пришлось проглотить: сам дурак. Однако добыча вышла неплохая: два скрасса, червь, олень и несколько меганевр, которые — вот гадость-то! — тоже шли на что-то, например, их очень крепкие лапки — на крючки, крылья и переливчатые головы и панцири — на украшения.
— В следующий раз возьмем еще охотников, — Киур, чуть остыв, сообразил, какое сокровище Мэтт.
— А приманкой буду я, — пробурчал Мэтт, с сожалением разглядывая порванный в лоскуты лапками меганевр рукав рубашки. Что ж… Все равно он уже сшил себе куртку.
Слова с делом у Киура не расходились, на следующий день Мэтта сопровождал десяток охотников и четыре волокуши. Ожидания оправдались — сожрать Мэтта хотели все, кто его чуял, кроме хуртов и охотников.
— Хорошая добыча… очень хорошая, — радовался Рас, посмеиваясь.
Мэтт матерился по-английски и отходил от охоты, с остервенением потроша тех, кто хотел его съесть. С удивлением понял, что соскучился по сырой печени, так что с удовольствием слопал кусочек, заедая уже не казавшимся таким горьким псевдо-алоэ.
— На зиму будет много еды, — Рас похлопал его по плечу. — Надо охотиться каждый день. Зима будет холодная. Нужно много еды и шкур.
— Рас, почему охотники не охотятся так, как сейчас? Ведь мы привезли гораздо больше добычи, чем один охотник добывает за неделю?
— Никто не пахнет, как ты, добыча не сбегается.
— А еще, дай им волю — и они выбьют всю дичь поблизости, — ворчала Урса, которой Мэтт задал тот же вопрос. — И не будет элемента соперничества, вероятно, им станет скучно, или же начнется грызня за добычу внутри команд. Или на запах приманки примчится кто-то, кого даже группа охотников не сможет одолеть. Мы же не знаем, кто может обитать, к примеру, в болотистых регионах, туда охотники стараются не забредать. Причин много, но суть одна — охотятся поодиночке.
— А как регулируется численность в племени? Я насчитал пятьсот пятьдесят человек с нами вместе. Где-то еще пятьдесят охотников. Но женщины беременны, что будет?
Урса помрачнела.
— Я надеюсь, ничего плохого не будет, и все вернутся. И старики тоже переживут зиму. Мэтт, я не знаю. Мне казалось, что все происходит естественным путем: охотника сожрал червь, старик заболел воспалением легких, за ребенком недосмотрели, женщина умерла от родовой горячки… Сколько бы я ни пыталась систематизировать информацию, все смерти естественны, понимаете?
— Понимаю. Но… — Мэтт задумался, что-то считая на пальцах. — Я ошибся с подсчетами, Урса. У той женщины с родинкой над губой, у нее ведь близнецы. Получается, что я шестьсот первый. И раз все еще никто не умер, может, просто все так совпадало?
— Может быть, вы — первый за много лет чужак, который смог принять этот мир и обновить кровь племени, и теперь нас станет больше?
— Это звучит так, словно я стал бонусом в какой-то игре.
Урсула хмыкнула:
— Очередное допущение?
— Почему бы и нет? Это может быть эксперимент наших ученых, которые попивают кока-колу, наблюдая за нами через огромные мониторы. Может быть эксперимент инопланетян, которые выводят новую расу землян. А может, мы в какой-то компьютерной игре, а нами управляет прыщавый юнец.
— Бр-р-р! Никогда не любила компьютерные игры. Знаете, Мэттью, что меня спасло от помешательства в первые дни жизни здесь?
— Что? — с любопытством спросил Мэтт.
— Вы не поверите. Моя ученая степень по философии. Я вспомнила о существовании такой прекрасной вещи, как пофигизм, приказала себе воспринимать все со стоицизмом и привыкла к аскетизму.
— А меня спасла жажда жизни. Знаете, очень уж жить хотелось… К тому же, было любопытно, что происходит. И был Рэм, который меня спас. Хотя сперва хотел сожрать.
— Не хотел. Племя Совы никогда не было каннибалами, — Урсула рассмеялась, словно девчонка. — Он вас спасал, Мэтт, неужели вы не поняли? Вы испугались и стали барахтаться, думать. Примись он вас обхаживать и уговаривать, боюсь, было бы то же, что с Лиз и Ханной.
— Значит, они добрались сюда? Но не смогли смириться?
— В районе Плимута обязательно кто-то охотится. Свист нематериального маглева слышен за десятки миль, и охотник спешит к городу, как бы далеко он ни находился. К сожалению, как я уже говорила, периодичность появления пространственно-временного переноса не поддается вычислению, слишком мало данных и разные промежутки времени, а возле города поселились черви. В самый последний раз, перед вами, путешественник во времени попал такому в пасть, спасти его не удалось. Девушек же охотники тогда переправили в поселение, но тело Лиз не принимало перестроение, местную пищу и воду. А Ханна… у нее в поезде осталась трехлетняя дочь. Смириться она не сумела.
— Значит, нам двоим повезло с психикой и параметрами тела, — подытожил Мэтт. — Что ж, я могу чем-то помочь? Вспомнить что-то из курса обучения в школе и колледже?
— Больше всего меня удручает то, что пока я не могу сообразить, из чего сделать книги, — вздохнула женщина. — Так что вы можете воспользоваться моим методом.
Мэтт представил себя, расписывающим стены пещер схемами человеческого скелета, мышц, связок, сосудов и прочего, усмехнулся и пообещал, что обязательно займется.
— А пергамент? Каменные таблички?
— Для пергамента, Мэттью, нужно очень много кожи. На одну только книгу может уйти солидное стадо, которого у нас нет. Пока что пергамент нам недоступен, как и изготовление обычной бумаги — я не знаю всех тонкостей процесса. Папирус здесь не растет — не те условия, другие растения подобного типа не разделяются на волокна. Таблички… У нас нет достаточного количества времени и рабочих рук для высечения оных, да и инструментов тоже. У древних хоть металл был, у нас же только камень. Глина, разве что, но как материал для документальных записей она малопригодна, сами подумайте, почему.
— Увы, — Мэтт развел руками. — Все рецепты изготовления бумаги, которые я читал, начинались словами: «Возьмите листы использованной бумаги, кастрюлю и миксер».
Урса покивала. Очень не хватало знаний. Просто очень. Хотя и не катастрофически.
— С другой стороны, мы можем научить их хотя бы чему-то. Огонь, колесо и украшения одежды они уже изобрели, правда… А я не знаю, что тут вообще есть из камней, которые можно было бы применить. Зато я умею соль вываривать, хотя у нас нет морской воды…
— О, за морской водой придется довольно далеко отправиться. Есть месторождение каменной соли поближе, конечно, только относительно поближе. И добывать ее трудно, приходится рисковать жизнями тех, кто отправляется в шахту, где не сохранились никакие крепи…
— Если племя и впрямь расширится… Можно будет основать поселение поближе к морю, а там уже умение ее вываривать пригодится. А что не так с соляными карьерами? Почему рискуют жизнями?
— Скрассы и им подобные твари. Они амфибии, могут обитать и в воде, и в подземных тоннелях, и на поверхности.
— А поиски соляных озер успехом не увенчались?
— Есть и такие. Но соли из них можно использовать для скорняжных работ, а вот в пищу — увы.
— Что ж, очень жаль. А там, откуда море отступило, разве нет напластований?
— Опять же, мы возвращаемся к неопределенному временному отрезку, который прошел с момента катаклизма. Там, мой юный друг, леса или болота.
— Значит, либо прошли пара миллионов лет либо мы и впрямь в эксперименте. Или в игре, потому что только в «Цивилизации» Плимут может стоять на болотах.
— Или во льдах. Но вокруг Плимута нет болот, только сухая степь.
— В любом случае, странно — кровь уже синяя, а моря нет, соль все еще требуется.
— И мы все еще выглядим, как homo sapiens sapiens, — кивнула Урса.
— Что ж, мне пора, мэм. Надо сплести еще пару корзин.
— Киур и Рас говорят, у вас замечательные успехи. Так держать, молодой человек.
Мэтт, приободренный ее словами, помчался дальше обучаться изготовлению посуды.

Рэм вернулся только в начале четвертой недели, осунувшийся, немного хромающий, но гордый до невозможности: ему удалось добыть трех червей, с десяток скрассов, заполнить корзины олениной и зайчатиной, а так же отбить от стада беременную самку дикого хурта. Она устала за время пути, поэтому ничего не боялась, не сопротивлялась и сразу же пошла в пещеры к другим, почуяв запах воды и еды.
— Детеныша примешь ты, — сказал Рэм Мэтту, как только они смогли говорить вообще, отдышавшись после безумно горячего секса: Рэм соскучился, да и Мэтт тоже. — Я искал тяжелую самку специально для того, чтобы у тебя появился свой хурт.
Мэтт вознаградил его жаркими объятиями и поцелуем. Рэма он не отпускал ни на минуту, забыв обо всем прочем мире.
Новость о будущих детях Мэтта охотник воспринял со смешинкой в глазах: представлял, как нелегко пришлось парню, которого хотели все девушки, еще не рожавшие или рожавшие меньше пяти раз.
— А еще я немного украсил пещеру. Чтобы был свой дом.
Рэм осмотрелся, только сейчас замечая изменения, и, судя по одобрительной улыбке, они ему понравились.
- Очень красиво, Мэтт.
— Ты снова отправишься на охоту? Или ты уже закончил охотиться до зимы?
— До зимы. Эта охота была долгой, но я заслужил отдых.
У Рэма прибавилось шрамов на его дубленой солнцем, ветром и непогодой шкуре: последний червь едва не вырвал из его бока пару ребер. Повезло увернуться, но десяток длинных и глубоких параллельных отметин остался. Мэтт внимательно осмотрел их, снова обнял Рэма, радуясь, что тот вернулся живым.
- Скоро осень, — мурлыкал Рэм ему на ухо, вжимая в постель и, кажется, собираясь продолжить праздновать свое возвращение. - Осень короткая, нужны все руки, чтобы собрать урожай и сохранить его. Охотники скоро вернутся домой.
— Для меня главное — что вернулся ты, — Мэтт был совершенно не против предаться разврату еще раз.
Киур был прекрасным любовником. Но такие безумные оргазмы Мэтт получал почему-то только с Рэмом. Он не знал, влюблен ли в Рэма, но знать особенно и не хотел. Им хорошо вместе, это главное. И еще он был безумно рад, что не стал первым среди хронопутешественников, кто попал в племя Совы. Урса многое рассказала ему, что было до нее. Мэтт отдавал себе отчет, что не смог бы так, как она. Недаром же ученые доказали большую выносливость женщин.
Пока в племени готовились к зиме, Мэтт упоенно черкал стены пещеры рисунками костей и внутренностей, надеясь, что все это соответствует истине. Впрочем, у него был Рэм, которого можно было раздеть и пересчитать кости. Скелет был в полном составе. Может, и были незначительные изменения, но основное все оставалось на местах. Рэм хихикал на его действия: ему было щекотно.
— Терпи, — Мэтт ощупывал его, не пропуская ни одного участка тела, пересчитывал ребра, проверял зубы.
Самые большие изменения, вероятно, произошли с зубным аппаратом человека. Теперь зубов насчитывалось ровно тридцать, и клыков было не четыре, а восемь. Мэтт увлеченно их ощупал, покивал, проверил свои челюсти, там ничего не поменялось. Да и вряд ли стоило ожидать такой клинической картины. Он почесал в затылке и пошел на поклон к Урсе.
— Это не изменится, Мэттью, потому что нам с вами это для выживания не нужно.
— Да, вы правы, наверное. Просто я подумал: изменилась кровь, изменится и что-то еще? А хурты, правда, питаются мясом?
Урса посмеялась, но кивнула:
— Они всеядны, и, если удается поймать зверушку, найти гнездо или подранка, сожрут за милую душу. Вы видели их клыки? Скорее всего, они не жвачные, но я, как вы понимаете, совершенно не разбираюсь в анатомии, чтобы даже по зарезанному хурту определить, в чем разница.
— Я разбираюсь… В человеческой.
— Я надеюсь, у вас не будет в ближайшие годы материала для вскрытия, — ее передернуло.
— Я тоже на это надеюсь, Урса.

Мэтт, когда выдавалась минутка, общался с самыми старыми из племени, собственно, именно ради этого общения он и выучил язык. Беда была в том, что ни старая, совершенно седая Кама, больше похожая на сушеное чучело человека, ни Вар, ей под стать, не знали, что же все-таки вызвало катаклизм. Память людей не сохранила этого. Или… Или это и впрямь эксперимент с изначально заданными параметрами. Мэт предпочитал не вдумываться. Также оставалась пока неизвестной продолжительность жизни нынешних людей. Они не вели точного отсчета времени, не отмечали дни рождений, пять лет, десять, двадцать — уже много.
За всеми этими хлопотами Мэтт и не заметил, как промчалась короткая осень, просто по утрам становилось все холоднее и холоднее без очага. Рас собирал мужчин: нужно было отправляться за дровами. Ради этого на хуртов надевали сбрую посерьезнее и собирали повозки за границами долины, за скальной стеной. Дров на то, чтобы пережить суровую зиму и весну, нужно было много. Кроме дров, топили каменным углем, но его добыть удавалось очень мало, и месторождение было довольно далеко. К счастью, было много меха, в меха кутались все подряд, а плотные занавеси не пропускали часть холода в пещеры.
Мэтт представил себе, что всю зиму нельзя будет искупаться, и затосковал. Однако все оказалось не столь печально. Мыться было можно — в той части пещер, где обитали женщины и дети, был теплый источник, подогреваемый, вероятно, близостью к поверхности земли магматических пород. Это, конечно, пугало, но Мэтт давно понял, что племя живет в кратере уснувшего вулкана. Жить здесь явно будет хорошо. Если повесить двойные занавеси на входе, положить еще пару шкур в чашу постели.
Вместе со всеми он выбирался из долины, тщательно намазавшись жиром и натянув теплую одежду, собирал валежник, слушая, как стучат по дереву каменные топоры. Ему такой пока не давали — для работы с ним требовалась сноровка и недюжинная сила. А, как он успел убедиться, мужчины племени, несмотря на отсутствие мощной мускулатуры, были очень сильны. От Мэтта, впрочем, ничего такого и не требовали, он работал вместе с женщинами, делая то, что мог.
Дрова заполняли специальную пещеру поблизости от общего зала, рядом с ними в корзинах стоял уголь — им топили в основном печи, сложенные из глиняных кирпичей полукруглые устройства, которые позволяли поставить на отверстие наверху огромный горшок, чтобы приготовить горячую пищу на много человек. Печей было десять, и горшки для них поднимали специальные блоки.
— Зиму переживем хорошо, — сказал Рас. — Скоро придут ветра, но нам они не страшны.
Запасов племени хватало, чтобы дожить до весны, к тому же, свежее мясо будет всю зиму: зимнюю охоту никто не отменял, и она обещала быть богатой: псы плодились, сколько бы их ни били.
— Главное, чтобы никто ночью не замерз, — Рас подмигнул Мэтту.
— Ну уж нет, меня есть кому согреть даже в самые холодные ночи, — усмехнулся парень, поглядывая на Рэма.
Тот что-то рассказывал стайке детей, собравшейся посмотреть, как он перематывает полосками кожи свой лук. Рас захохотал, похлопал его по плечу и отошел.

Мэтт потерялся во времени, перестал отмечать каждый прожитый день черточками на стене у постели. Это было бессмысленно, он все равно не представлял, в какой именно день лета переместился. Он просто жил. Шил одеяла из шкур, теплые штаны и сапоги, помогал женщинам готовить на все племя, рассказывал сказки, которые помнил: они для детей этого мира звучали столь же экзотично, как, должно быть, звучали бы сказки японцев для самого Мэтта.
Зима прошла, за ней миновала весна и снова явилось лето. Мэтт радовался всему, что видел — проклюнувшейся траве, теплу солнца. И своим собственным детям, которые родились, когда им и было положено. Племя увеличилось, но взамен смерть не забрала никого.
Он научился стрелять из лука, радуясь своему стопроцентному зрению, метать легкое копьецо и даже нож. Он стал сильнее, крепче, привык к холоду и жаре, забыл, что воздух может пахнуть выхлопами и химической гадостью, забыл, что небо над его прошлым миром было почти всегда мертвым из-за светового загрязнения, и привык ночами любоваться бесконечностью звезд и Млечного пути.
— Это так красиво, Рэм, все эти звезды. Смотри, некоторые падают.
— Метеоры.
Мэтт воззрился на него с отвисшей челюстью, и охотник расхохотался: ему удалось удивить Мэтта.
— Урса сказала, падающие звезды называются метеорами. Она о звездах много знает.
— Ага, именно они. На самом деле, это не звезды, это падающие камни. Но все равно, это очень красиво.
— Камни с неба — это звучит опасно, — хмыкнул Рэм, обнимая его, словно собираясь защищать от этой новой и неизвестной ему опасности.
— Да, когда-то один такой камень изменил жизнь моего мира. Но это был очень большой камень… — Мэтт повернул голову, потянулся поцеловать Рэма.
Он был счастлив. Сейчас — счастлив. У него было все, что только можно хотеть. И речь вовсе не о материальных благах. Из таковых у него, впрочем, тоже все было. Когда вспоминал о желаниях прежнего мира — смеялся взахлеб: все, все, что нужно человеку, чтобы жить счастливо, это безопасное жилище, пища, вода, одежда и племя. Все остальное, все это дурацкое накопление материальных благ, погоня за новейшими гаджетами, автомобилями-суперджетами, модными брендами — это такая ерунда, не стоящая и внимания, но почему же он понял это лишь сейчас? Об оставленной семье он тоже вспоминал, но как-то скупо и урывками, не волнуясь и не беспокоясь. Они, если верить Урсе, проживут обычную жизнь, на их век времени хватит. Отец ведь, в сущности, неплохой человек, он наверняка вернется, чтобы поддержать мать, узнав, что Мэтт пропал. А у Мэтта тут своя семья. Вернее, партнер. И детишки, которые подозрительно белобрысы на фоне остальных.
Их — которые точно от него — было восемь. Если, конечно, судить по цвету волос. Кудрявые беленькие ангелочки в меховых кульках. Женщины умилялись, глядя на Мэтта, который умилялся виду детишек, так и норовил взять их на руки, покачать. Урса объяснила, что это свойственно для ее племени. Обычно охотники оставляли младенцев полностью на попечение матерей. Но Мэтт всегда бегал поворковать над своими, когда возвращался с охоты. Он думал, что другие будут смеяться — но нет, никто не смеялся. Воспринимали спокойно, не удивляясь странности человека другого племени.

— Ночью будет сильный ветер, — сказал как-то Рэм. — Никто не выйдет из пещер. Ветер должен пройти и умчаться дальше.
— Ветер? Ураган? — обеспокоился Мэтт.
— Да, иногда он приходит. Но ты не бойся, я буду с тобой рядом.
— Когда ты рядом, я ничего не боюсь, — сказал Мэтт, а потом понял, что так оно и есть.
Вечером Рэм зажег очаг, положил рядом запас дров.
— Помни — не выходи из пещеры.
— Буду шить тебе новую зимнюю куртку, — кивнул Мэтт, раскладывая любовно приготовленные шкуры, ремешки, костяные иглы и каменные ножи вокруг себя.
— Ветер придет только к ночи, — засмеялся Рэм. — Пока день, можешь гулять.
— Но куртку-то все равно придется сшить, я тебе обещал.
Впрочем, он воспользовался временем и сбегал поиграть с малышами. Они уже вовсю ползали и пытались что-то говорить. Кроме тех девушек, с которыми он тогда спал, еще пятеро потребовали от Раса дать им светлоголового охотника, чтобы попробовать зачать от него еще детей. Рэм не возражал, наоборот, радовался, что Мэтту благоволят женщины. И теперь еще трое старших жен были беременны от него. Как сказала Урса, у двоих из них это должны были быть седьмые дети.
Мэтт заслушался лепетанием малышей, спохватился и выскочил из пещеры, когда уже начинало смеркаться. Причем смеркаться не из-за наступления вечера, нет, с запада шла черная туча с проблеском молний. Мэтт втянул голову в плечи, рванул к своей пещере. Не добежал он буквально трех шагов, когда ощутил, что ноги отрываются от земли. Отчаянный его вопль потонул в реве смерча, закрутившего Мэтта и несущего все дальше и дальше. Он задыхался, чувствуя, как ветер пытается порвать его на части или превратить в отбивную, потом все же потерял сознание.

Возвращение было похоже на последний, отчаянный рывок утопающего к поверхности. Он открыл глаза и сощурился, пытаясь понять, куда его занесло вихрем. Нещадно болела голова, на глаза словно давило что-то изнутри черепа. Но вытаращились они совсем не поэтому. Мимо спокойно мелькали заснеженные леса, он в какой-то нелепой позе лежал на сиденье маглева. Мэтт в ужасе вскочил, ощупывая себя. Куртка, пуловер, джинсы, рубашка, ботинки. Никакого намека на отросшие волосы и бороду, жир, кожаные одежды… Он снова был тем Мэттью Берингом, который садился в экспресс на станции Лондон-Берк в канун Рождества две тысячи сто первого года. И маглев мчал его в Рождество, домой к родителям… И Лондон был городом, море плескалось там, где ему и положено быть, а никакого племени дружелюбных дикарей не было.
Мэтт прикусил кулак, стараясь задавить рвущийся изнутри вопль. Он не понимал, что чувствует, в душе перемешалось все в безумный сумбур. С одной стороны, он был рад тому, что это, кажется, был только сон, с другой… Он хотел обратно, в свой сон, к Рэму, детям, мудрой Урсе, смешливому Расу, спокойному и умному Киуру, к старухам и старикам племени. Он хотел домой, и то, что это понятие внезапно обрело разные черты, сводило его с ума.
Все время, что маглев вез его до станции, Мэтт пытался перестроить обратно свое сознание. Не получалось. Он шарахнулся от толп народу на станции, мучительно пытаясь припомнить, куда ему нужно.
— Мэттью!
Мать он тоже узнал не сразу, потом пришлось обниматься, отвечать на вопросы, на которые он даже сразу отреагировать не мог. Память о том, что для всех здесь было настоящим, для него была памятью о прошлом, которое миновало полтора года назад. Он с трудом вспоминал имена профессоров и сокурсников, свои оценки, проблемы, о которых писал тогда матери. Правда, об одной помнил довольно хорошо, так что прямиком с порога кивнул отцу:
— Поговорим?
— Мэтт, ну ты должен понимать…
Мэтт понимать не желал, он желал врезать отцу, что и сделал. А потом высказал все, что думал об этом человеке, не подбирая слов и не повышая голоса.
— Я все сказал.
Отец осел в кресло, так и остался сидеть и переваривать слова сына. Мэтт поднялся к себе в комнату. Раздражало все: обилие техники, неприятная ткань одежды и покрывала. Он выглянул в окно, но небо над городом было рыже-бурым от обилия света, он не смог увидеть ни одной звезды. Пришлось снова кусать и без того саднящие пальцы, чтобы не закричать от чуждости окружающего мира. И как он тут вообще будет жить? Без Рэма, без детей, без своего племени.
Рождественский ужин прошел скомканно: отец молчал, Мэтт тоже молчал, постоянно одергивая себя, чтобы не потянуться за куском поджаристой индейки руками, не облизать пальцы, пользоваться вилкой и ножом, салфеткой и тарелкой. Мама пыталась что-то рассказывать, Энди постоянно дергала брата, желая посекретничать. Мэтт, наконец, ушел с ней в ее детскую, решив, что с ребенком ему общаться будет проще. Но проще не стало. Энди плакалась на то, что ей не покупают какой-то «эльстар три тысячи», а Мэтт даже не мог припомнить, что это такое.
— Маме сейчас нелегко, малышка, ты просто потерпи, ладно?
— Но я хочу-у-у!
Мэтт прикрыл уши руками, он отвык от того, что дети могут что-то канючить, да еще и такими противными голосами. Он тоже хотел — домой. И направление осталось только одно: его дом — сотни лет спустя, не здесь.
— Энди, я хочу побыть один, буду у себя.
— Но Мэтти-и-и!
Он сбежал от них всех, заперся в своей комнате, обхватив голову, свернулся на постели в клубок. Он задыхался здесь.
«Что же мне делать?», — думал он. Не кататься же на маглеве сутки напролет… Урса говорила, что самый краткий перерыв между появлениями экспресса-призрака был в три года.
«Я не выдержу три года здесь. И нет гарантии, что это случится снова. Я не проживу до две тысячи сто сорок второго, чтобы сесть в экспресс вместе с вами, профессор Ленорманн. Я просто свихнусь тут через пару месяцев».
Был еще один выход. Таблетки Мэтт отверг, он мог рассчитать дозу, но был слишком взвинчен, они могли выйти на нервной почве. К тому же, как он подозревал, нужно было что-то, дающее мгновенный эффект. Ударить себя скальпелем в сердце? Не вариант, вряд ли он сможет хладнокровно провернуть оружие в ране, чтобы наверняка убить себя. Он тихо пробрался в кабинет, воспользовавшись тем, что родители разговаривают на кухне, заперев двери, вероятно, выясняют отношения. Код от сейфа он знал, пистолет, купленный отцом несколько лет назад, когда в стране поднялась волна преступности на почве зависимости от нового наркотика, лежал на месте, смазанный и чистый. Это было очень глупо, в прошлый раз его перебрасывало живым, гарантии, что он перенесется обратно, не было.
Он трижды протягивал руку к оружию и дважды ее опускал. На третий раз пальцы сжались на холодной ребристой рукояти. Мэтт сунул пистолет в карман, взял лежащий отдельно пустой магазин и два патрона. Больше ему вряд ли понадобится. Взбежал в свою комнату, дверь оставил незапертой, сел на кровать. Его трясло, но истерика словно канула в ледяной мрак. Мэтт схватил ноутбук и принялся искать самые древние способы производства бумаги, тщательно запоминая крупицы знаний, которые удавалось вычленить из потока бесполезной информации. Если уж есть хотя бы малейший шанс, он должен вернуться с чем-то полезным.
Читал он долго, запоминал, зазубривал, просматривал карты полезных ископаемых. Его не беспокоили, родителям и сестре было не до него. Это было хорошо. Родители помирились, Энди получила свою игрушку в качестве извинения от отца. Мэтт чувствовал себя чужаком, приехавшим в гости дальним родичем, но никак не сыном и братом. Наконец, его мозг перестал вмещать информацию, Мэтт взял пистолет, зарядил его. Даже если ничего не получится, ему будет все равно.
Он придумал идиотское объяснение для родителей. Кажется, ему не поверили и решили, что в Лондоне у Мэтта осталась девушка, к которой он так рвется. Мама была счастлива, а его разрывал истерический смех. Знала бы она, кто и где у него остался! Он набил карманы солью, привесил к поясу сумочку с ней же, расцеловал мать и Энди, кивнул отцу и рванул на станцию.

Маглев приближался к Плимуту. Мэтт покусал губы, проверил оружие и решительно приставил пистолет к виску, зажмурившись.
«Я хочу домой!»
Мэтт нажал на спусковой крючок. Дальше была тьма.


Эпилог (которого могло не случиться)

Охотники услышали приближающийся свист, когда стая псов была почти перебита. Рэм выпрямился, откидывая с головы меховой капюшон, с ненавистью глядя в ту сторону, откуда звук доносился. После того, как пропал Мэтт, он замкнулся в себе, уходя на охоту и возвращаясь как можно реже и только для того, чтобы пополнить запасы мази и лекарств. Он ни с кем не встречался, отказываясь разделить постель даже с Киуром, который пытался утешить своего бывшего воспитанника. Только приказ Раса заставил его выйти на зимнюю охоту вместе с десятком других мужчин, идущих к Плимуту, и то лишь потому, что это были его охотничьи угодья, он мог стать проводником.
Остальные уже побросали работу и напряженно смотрели в сторону разрушенной станции.
— Рэм, Киур, Тар, поспешите.
Охотники направились к станции, пока неизвестный путешественник не попался в пасть псам.
— Что-то не так, — задумчиво сказал Киур, оглядывая, как подкидыш свиста деловито тащит навстречу за хвосты пару убитых псов.
Потом человек остановился, стягивая с головы капюшон странной одежды, ветер раздул золотистые пряди, ярко сверкнувшие на солнце, и Рэм взвыл не своим голосом.

Мэтт тихо матерился про себя: почему не проверил, какая кровь, когда был в том времени? Здесь и сейчас она была привычно-синей, острый осколок камня рассек ему кожу на ладони, когда он пытался подняться после того, как очнулся в чуть припорошенной снегом ржавой колее. Снег его порадовал: черви спят, удастся обойтись без потери обуви и частей тела. О собаках он забыл. Их пришлось забить камнями, после чего стая, поскуливая, отползла. Бросать добычу Мэтт не стал, поволок туши за собой. А потом он услышал голос, полный звериной тоски и надежды, обернулся и расплылся в широкой улыбке, облегченно вздыхая: кажется, он попал в то время, в которое нужно.
«Спасибо. Не знаю, кто Ты или Вы, но спасибо».
— Рэ-э-эм! Я вернулся-а-а!
Киур вручил Тару псов, похлопал его по плечу и повел прочь.
— Мешать им сейчас не стоит…
— Этот мальчишка, — проворчал старший охотник, перекидывая одну из туш через плечо. — На месте Рэма я бы выдрал его ремнем.
— Не сомневаюсь, что Рэм его… выдерет, — ухмыльнулся Киур, не оглядываясь.
На испятнанном синими брызгами снегу сливались в одну две тени. Рэм крепко сжимал руки, боясь отпустить, боясь, что Мэтт истает, как то странное явление, о котором рассказывала Урса — мираж.
— А я притащил соль. Немного, но…
— Мэтт. Ты мне дороже соли, — слова с трудом вытолкнулись из горла.
— Я тоже тебя люблю, — улыбнулся Мэтт.