Лагерь Загранина

ЛАГЕРЬ ЗАГРАНИНА
или «НА НИЖНЕЙ ЗЕМЛЕ»

Ностальгические картинки



- Дедушка, а почему ты вечный? – спросил Серёжа.
Дедушка напряжённо мигнул полуприкрытыми глазами, широко раскрыл их, посмотрел на внука и в свою очередь спросил:
- Серёжа, как это я вечный?
- Ну вот тётя Женя говорит, что ты вечный.
- Не знаю, Серёжа. Давай у неё самой спросим, когда придёт. А ты сам слышал?
- Ага. Тётя Поля говорит: «Опять он спичек здесь накидал», а тётя Женя сказала: «Вечный этот дед» и вот так рукой махнула.
- А! Вот оно что… Так это они правильно. Это они так хвалят, что я молодой ещё, сносу мне нет.
- С носу?
- Ни сносу, ни угомону. Сижу вот тут, покуриваю себе, цигарки смолю, свистульки вырезаю, корзинки плету, спички за окно кидаю… Вот погоди, дай только костыли новые справить! Покажу я им тогда кадриль под «Ливенку».
- А я, когда вырасту, курить буду?
- Нет. Мотогонщикам курить не положено: мускулы завянут. От спички бензобак может рвануть. Как полыхнёт!
Дедушка помолчал и снова спросил:
- Серёжа, а сколько у тебя сегодня пальцев на руках?
- Десять.
- И вчера десять было, и сегодня опять десять?
- Ага.
- А у меня сегодня девять… Зря только замком их складывал.
- Не ври!
- Вот ещё! Стану я врать…
Дедушка быстро сложил пальцы в замок и протянул руки к Серёже.
- На вон, сам посчитай.
Серёжа стал считать вслух:
- Раз, два, три… девять… А как это?
- Ну я же вечный. У меня что ни день, то новость. Вчера десять пальцев было, сегодня девять, завтра, может, одиннадцать будет. Только вот не пойму: куда ж десятый-то подевался? В шкафу что ль поискать?
Дедушка развернул и раскрыл «замок» пошевелил спрятанным средним пальцем. Серёжа вскрикнул:
- Вот он! - и засмеялся. Оказывается, средний палец прятался внутри замка. Дедушка сказал:
- Давай покажу, как пальцы прячутся. Вот поедешь в лагерь, познакомишься там с ребятами, загадаешь им про девять пальцев.

* * *
В лагерь Серёжа поехал на следующий день. Мама ещё с вечера собрала ему вещи в небольшой чемодан. Его старший брат Витя собирался сам, мама присматривала.
Утром дядя Жора на ГАЗ-69 отвёз их к поезду «Каунас - Калининград», на котором они добрались до Южного вокзала. В Калининграде им предстояла пересадка на автобус.
Когда с высокого перрона Серёжа, мама, Витя и другие пассажиры спускались в тоннель перехода в здание вокзала, Серёжа был уверен, что они спускаются под землю. Под землёй оказался большой зал, поделённый пилонами на несколько частей, и с высокими окнами на противоположной стене, собранными в стрельчатую арку.
Через огромные тяжеленные двери мама вывела ребят на улицу, и здесь Серёжа очень удивился, что в подземной стране тоже есть небо с такими же облаками и таким же солнцем, как на верхней земле. Но Серёжа был молчаливый мальчик и, несмотря на своё удивление, ничего не спросил у мамы. На нижней земле ему предстояло прожить четыре недели в Краснофлотске в пионерском лагере имени космонавта Загранина.
К побережью Балтики, где располагался лагерь, ехали автобусом. По обе стороны простирались поля, пастбища, рощи, хутора, – рожь, подсолнухи, кукуруза, зрелая зелень деревьев – виделись меж кулис, образуемых огромными липами, растущими вдоль дороги…
Салон то заливало широкой волной света, то мельканием тоненьких лучей-зайчиков, пронизывающих кроны лип, то прозрачной летней полутенью, всё вокруг словно летало. И всё, как на верхней земле. Ласточки мелькали за окном автобуса, на маленькой остановке в салон случайно залетела голубянка-икар, а ближе к побережью ребята увидели в небе белых чаек.
«А на верхней земле у нас только куры и голуби белые бывают», отметил про себя Серёжа.

* * *
На смене Серёжа часто отпрашивался у вожатых, чтобы побывать у брата в старшем отряде. Со старшими ребятами было интересно. Они уже многое умеют; у них мячи, бадминтон, боксёрские перчатки, они не дудят в горн бессмысленно и беспощадно, не бьют в барабан как попало, а по-настоящему подают сигналы. Евгений Алексеевич – их вожатый – отлично играет на гитаре, поёт на нескольких языках. Их отрядный воспитатель – Семён Николаевич – носит военную форму, хотя и без погон; он учит ребят играть в волейбол, в настольный теннис и шахматы, обещает им «Зарницу» и большой костёр в конце смены. А вожатая Нина учит девочек рукодельям.

После шторма старших ребят повели на берег искать янтарь. На этот раз искателям не повезло; крупного янтаря не было совсем, а мелкого было очень мало. На пляже Витя набрал снопик чайкиных перьев, ракушек, гальки и тех осколков зелёных бутылок, которым неутомимые волны скруглили колотые края и заменили их глянцевый блеск и прозрачность на инейно-серебристую матовость.

Вечером ребята играли в волейбол,  в настольные игры, читали вслух, переписывали и разучивали песни. Песни не только пионерские; большой популярностью отличался приморский фольклор – не столько «Бескозырка» и «Моряк вразвалочку», сколько романтические с уклоном в пиратские мотивы «В нашу гавань заходили корабли» и «В Кейптаунском порту».

* * *
- А что вы после отбоя делаете? - спросил Серёжа брата.
- Подушками лупимся или морковкой. А так – страшилки рассказываем. Истории всякие.
- А мне расскажи!
- Х-ха, ща! Хочешь, чтобы у тебя разрыв сердца был?
- Как это?
- Как-как! Смертельно! Сразу с катушек.
- Ну они хоть про что?
- Разные бывают. Есть про чёрную перчатку, есть про синий ноготок, есть – вообще про гроб на колёсиках.
- Ах…
- Чо, страшно?! Хха-га-га! Там ребята такое рассказывают… Ну кроме Германа, конечно. Он заврался – на ходу сочиняет. А вы, мелкие, после отбоя сразу спите?
- Не! Мы тоже подушками лупимся.
- Подушками это ещё что… это не больно. А вот морковкой – другое дело.
- А вы её что – из столовой тырите?
- Ты чо? На фига со столовой? Из полотенец скручиваем. Пошли, покажу!

Ребята вошли в палату. Там на табуретках, составленных неровным кружком, сидели человек семь старших мальчиков, а Герман рассказывал им историю про жизнь и удивительные приключения калининградских таксистов.
- И вот подходит к нему со стороны вокзала такая клёвая девка – на каблуках, фигура – атас, юбка в обтяжку, кофточка – супер, алматистовые бусы, серьги, ресницы подведены, помада, всё по классу. Говорит: в Прегельдамм отвезёте?
- Девушка, - отвечает таксист, - за город уже не везу: поздно, там мне уже обратных не набрать. Если поедете, платить за туда и обратно придётся, а Вам это невыгодно. Так что, или – идите домой, или – платить по двойному тарифу.
А она небрежно из ридикюля кожаный кошелёк достаёт – щёлк! – а там пачка червонцев. Она один ему подаёт и говорит:
- Как скажете. Это задаток.
- Садитесь, - говорит таксист.
Герман понизил голос и продолжал:
- Короче, поехали. Вот они едут- едут, водитель посмотрел в зеркало заднего вида, видит: а пассажирка-то сумочку расстегнула, достала гребёнку, помаду, тушь, пудреницу, флакончик духов; сидит – прихорашивается, зараза.
А там – кто ездил, знает – там, на подъезде к Прегельдамму справа немецкая мельница – ветряк такой деревянный, там черти водятся, а слева кладбище. Если в темноте едешь мимо, то видно, как из-за сиреневых кустов могилы светятся. Это мертвецы фосфором сигналят. Живым говорят как бы, напоминают: «Кто про нас хоть на минуту забудет, тому ночью всю кровь высосем!»
Герман перешёл на шёпот. Серёже уже совсем не по себе, а дослушать-то хочется. Герман шепчет, а ребята, чтобы лучше слышать, всё ближе на своих табуретках придвигаются.
- Таксист смотрит, а у неё-то глаза тоже фосфором засветились. И тут она говорит: «Остановите здесь ненадолго».  Ну, он думает: «Мало ли что в дороге бывает»; тормознул, остановился. А она вышла направо, а сама машину обошла и идёт налево – на кладбище. Тут он вообще офонарел. Что ей там ночью делать? – думает. Мужик хоть и взрослый, опытный, а чувствует – ничего с тревогой поделать не может. Сердце зашлось, аж выскакивает, кровь по вискам бьёт. Сидит в темноте, слушает, как филин ухает, сам весь трясётся, а её всё нет и нет.
Он тогда из машины вылез, а как раз Луна взошла, вот такая круглая.
Герман как будто обвёл двумя руками эту Луну сверху вниз и слегка покачал её.
- Светло стало. Идёт он, на кладбище пробирается. Там земля сырая, мягкая, и видит он следы от острых каблуков-шпилек. Он по следам – шнык-шнык… Бли-и-и-ин… только сиреневый куст прошёл, видит: свежая могила разрыта, гроб открыт, а там…
Герман ещё понизил голос, хриплым шёпотом рассказывает:
- А там эта девка сидит на мертвеце, грудь ему разрезала, сердце вынула и грызёт его. Руки в крови, зубы хрустят, а покойнику в лицо Луна светит. Видит он лицо синее, губы чёрные открыты, и зубы коричневые клыками торчат. Вообще кранты!
У таксиста аж шестиклинка приподнялась: волосы дыбарём встали. Он с катушек – бы-бых – и в обморок. 
Потом очнулся, а встать не может, ноги не держат. То ползком, то на карачках добрался до машины. Смотрит, а она уже там. Сидит спокойная такая, руки салфеткой обтирает, чуть улыбается, только лицо какое-то зеленовато-бледное и глаза чуть-чуть фосфором мерцают. Мужик еле дух перевёл…
Слушатели придвинулись к рассказчику чуть ли не вплотную. А Герман очень тихим дрожащим шёпотом от лица таксиста спрашивает:
- Девушка,… Вы что?... Мертвечину едите?...
А потом как бы от её лица внезапно во всю свою молодую глотку как рявкнет:
- Да!!! Ем!!!
Ребята аж подскочили, а Серёжа стрелой арбалетовой – фугасом осколочным – злой пулей осетина – вжзжз – вылетел из палаты.
Ребята переглянулись, встряхнулись и дружным хором заржали, Германа по плечам хлопают, и стали толкать его, подзатыльники  раздают. Только Витя, слегка хохотнув, резко выдохнул и быстро вышел из палаты искать Серёжу. Меньшой, впрочем, недалеко убежал, испуганному парню очень не хотелось далеко убегать от старшего брата. Витя хмыкнул и спросил:
- Серый, ты чо, в штаны наклал?
- Витя, я обратно хочу.
- Куда обратно?
- На верхнюю землю.
- Серый ты чо плетёшь? Какую ещё верхнюю?
- Ну чтоб не в могиле, а как у нас. Я мертвецов боюсь.
- Ну ты даёшь! А чо их бояться-то? – спросил Витя не очень уверенно, - не сцапают они тебя, они ж мёртвые. Да не бэ! Пойдём, я тебя в отряд отведу.

* * *
Закрытие смены прошло красиво, торжественно, трогательно и немного грустно.
Сергей был замкнут чуть более, чем обычно, взгляд его совсем расфокусировался.
В день открытых дверей он познакомился с местным мальчиком Игорем – своим ровесником. На прощание Игорь подарил ему янтарный самородок, а Серёжа ему в ответ – раскрашенного гуашью пластилинового пограничника. Друзья обменялись адресами, и Витя отвёл Серёжу к маме. Втроём они пошли к автобусу.
Обратный путь был не так интересен, как путь из Калининграда в Краснофлотск. Вместо чаек в небе мотались стаи галок, зелень была темней и казалась усталой… Поля местами были скошены, злаки убраны, а на сенокосах лежали брикеты свежего сена.
Изменился и нижний город. Он словно бы слегка припылился и потерял былую свежесть, солнце его смотрело устало и как-то по-сухому слёзно.

* * *
С большим облегчением Серёжа вошёл вместе с мамой и Витей в вестибюль Южного вокзала. Ему очень хотелось бегом бежать к выходу на перроны, к подъёму на верхнюю землю. Он еле дождался у чемодана, когда мама купит билеты.
И вот все трое под навесом путей на платформе, вот и поезд «Калининград – Каунас». Ещё несколько минут терпения, и вот – посадка. Гулкое до невнятности объявление об отправке, толчок, лязг,… поплыли. Поезд выходит из-под сумерек навесов, и Сергей видит долгожданное чистое небо верхней земли.

* * *
На сидениях напротив расположились две женщины. Они оживлённо разговаривают, и их разговор удивляет и озадачивает Сергея. Он хорошо их слышит, но не может понять ни слова. Речь их напоминает ему детскую дразнилку.
Лемке-клемке, мырлих-цирлих,
Бау-вау, зырк-манирлих.
Плямц-тынц, бре-ке-ке,
Сдохла жаба на песке!
Сергей поворачивается к маме и в полголоса говорит:
- Взрослые, а дурачатся, как маленькие.
- Они не дурачатся, они на литовском языке разговаривают, - отвечает мама.
- А нам долго ехать? – спрашивает он маму.
- А разве ты забыл? Два часа.
- Скучно.
- Я знаю страшилку, ну в общем не такую уж страшную, - говорит Витя.
- Ну так и расскажи, - откликается мама, - хоть веселей ехать будет.
- Ладно,- говорит Витя - слушайте, только, чур, не перебивать! – и начинает.
- У одной женщины пропала дочь. Она сразу заявила в милицию, сыщики тут же бросились искать, но не нашли. Женщина плакала, плакала и всё повторяла: «Где же ты, мой синий ноготок?» потому что на мизинчике у дочки ноготок был особенный – синий.
И вот однажды эта женщина купила в «Кулинарии» пирожок с мясом, разломила его, а оттуда синий ноготок-то и вывалился. Она снова побежала в милицию и всё рассказала. Сыщики быстро попрыгали в машину и помчались в «Кулинарию». Подъезжают к дверям, а они уже закрыты, только видят, что через служебный вход какая-то тётка в фиолетовом комбинезоне выбегает и садится в чёрную «Волгу». «Волга» резко с места рванула, сыщики – в свой газон и за ней. А она уже на проспект маршала Скликосовского вылетает; они за ней, а она – во двор. Они во двор въехали, видят: машина брошенная с открытой дверцей посреди двора, а фиолетовая тётка из кобуры здоровенный  такой «Кольт» выхватывает, ба-бах, ба-бах по ним. Двоих завалила и в подъезд. А те, которые остались – за ней. А дверь-то железная. Они – к дворнику, он с ломом подбежал, вывернул дверь, все трое вбегают, а там как рванёт – всех троих разнесло. Вход-то заминирован был.
Попутчицы, сидящие напротив, замолчали и посмотрели на Витю. А он горячо продолжал:
- А соседи-то из окон видят – такое у них во дворе творится, по телефону уже в милицию звонят. Там весь отдел подняли, милиция на всех машинах – во двор. Дым рассеялся, они в подъезд вошли, а там дверь в квартиру даже не заперта, а внутри – подпольная лаборатория по изготовлению мясных пирожков из человеческого мяса –  всё оборудование в образцовом состоянии. А в полу люк оборудован; видно, туда фиолетовая живодёрка и сиганула.
Милиционеры в люк сунулись – десять человек, – так все там и попадали, там уже газ отравляющий. Ну они, кто наверху ещё остался неотравленный, подкрепление вызвали. Прибывает уже целый взвод с полным комплектом противогазов. Спускаются через этот люк вниз по лестнице, и вдруг стены шахты как сомкнутся! Никто даже голос подать не успел, всех всмятку. Вызвали тогда военных и сапёров со взрывчаткой. Они этот завал взорвали, расчистили, видят там пещеру – целый лабиринт, а куда он там ведёт – неизвестно.
Осветили они эти ходы – мощным прожектором как вдарили, а там повороты то направо, то налево. Они туда с фонарями, а из-за поворотов какие-то злодеи в фиолетовых комбинезонах как начали выскакивать, из автоматов шмаляют, гранаты кидают.
А в городе уже тревога. Бросили клич по всем заводам и фабрикам, по окрестным колхозам и фермам: «Все на борьбу с фиолетовыми!» Мужики собрались – кто с ножом, кто с топором, кто с ломом, кто с дубиной, один ножовку притабанил. Женщины белые халаты достали, перевязочные материалы подносят, йод, зелёнку, бинты, таблетки, нашатырный спирт; сидят - корпию щиплют. Грузовики с носилками прибывают.
Как навалились всей толпой – в момент фиолетовых смяли. Никто себя не щадил, половина наших полегло. Только прорвались, а пещера уже такая широкая, что навстречу уже вражеская техника – танки, самоходки, амфибии. Тут ужас, что началось. Пулемёты строчат, гаубицы бухают, танки всё сминают, людей гусеницами в блины раскатывают. Всё ополчение перебили.
А с поверхности уже чуть ли не весь Прибалтийский военный округ подтягивается. Моторы ревут, колонны прибывают, орудия на позиции выдвигаются, с вертолётов ВДВ десантируются, гранатомёты расчехляют.
По громкоговорителю командующий – генерал-лейтенант Нещадов приказывает: «Фиолетовые, слушай меня! Моё слово – закон! Сдавайтесь, сволочи!»
- Не надо ругаться! – строго сказала мама.
Витя, будто слегка вздрогнув, ответил:
- Мамулечка, но это же не я, это Нещадов! Ты меня перебила, я теперь сбиться могу.
- Ну ладно, давай уже дальше.
Витя, вернувшись в роль командующего, продолжил.
- Вы окружены. Сопротивление бесполезно. Кто не сложит оружие, будет спокойно убит. Я каждому по два раза повторять не собираюсь! Понятно?!
Грозит, а того не знает, что фиолетовые в этих подземельях атомную бомбу уже свинтили. И только округ к атаке изготовился, как та-акой взрыв шарахнул – ни своих, ни чужих не пощадил. Огонь, пламя, гриб в небо, волна, радиация. На поверхности – весь проспект маршала Скликосовского – в пыль.
И только тут подъезжает старлей  Быстров на своём БТР. У него, километров пятнадцать не доезжая, мотор забарахлил, так он только к шапошному разбору и прибыл. Так он один в химзащите в воронку и спрыгнул, а тут и вход в бункер. Вошёл он и видит: сидит та фиолетовая ведьма на табуретке, кости грызёт, пустые глазницы на него пялит, губищи шамкают, жуть…
Он только ТТ выхватил, только крикнул: "Halt! Haende hoch!" Это по-русски «Встать! Руки вверх!», как она вскакивает и резко его табуреткой  по башке – хрясь! Табуретка – в щепки, Быстров – в нокдаут.
Но сознание не потерял: на голове-то каска, а ведьма на него – прыг! и давай душить. А он, не будь дурак, извернулся, ноги к груди подтянул, резко выпрямил – швырьк! Резко так отшвырнул её ногами, а она на спину упала и, как раз, на то место, где седёлка от сломанной табуретки валялась. А у седёлки три ножки вообще выбиты, а четвёртая с косослоем была, она наискось отломлена и, как пика, из доски торчит. Вот на неё-то ведьма спиной и упала. Задымилась она, зарычала, завыла, начала кровью истекать, и такая вонь пошла – старлей даже через противогаз почуял. ТТ в кобуру спрятал и пошёл наверх выбираться. Оглянулся презрительно в последний раз через левое плечо, а на месте ведьмы только лужа оранжевой крови и дымок поднимается…
А вдоль дороги – мёртвые с косами стоят… и тишина…
Быстров плюнул, пот со лба вытер и дальше пошёл…
Несколько секунд все молчали, потом Серёжа спросил:
- А дальше?
- Что дальше? – откликнулся Витя.
- Ну, девочку спасли? С синим ноготком.
Витя замер в недоумении, будто не понимая вопроса.
- В другой страшилке спасут, - ответила за него мама, и, обращаясь к Вите, добавила:
- Да уж... А ещё говорил, что Герман заврался…
- Так это же он и рассказывал! – простодушно ответил Витя.
- Витя, с твоей памятью стихи с одного чтения наизусть учить можно… Ладно уж, помолчим немного.
Литовки переглянулись и снова принялись за свои «дразнилки».

* * *
Поезд прошёл без остановки маленькую станцию. Серёжа засмотрелся на кудрявую железнодорожницу в форменной одежде с флажком в руке и представил на её месте соседскую девочку Варю, которая иногда с ним играет и показывает «секреты». Так называются маленькие декоративные сочинения, составленные в земляной ямке – выложены из бусинок, пуговиц, мелких цветных стёклышек, кирпичной крошки, цветов, репейных колючек. А чтобы окончательно засекретить эту красоту, Варя накрывает её пластинкой стекла и присыпает землёй.
Мысленно Сергей был уже дома. Он вспоминал и секретную Варю, и тёток с их всегдашними хлопотами по хозяйству, и дядю Жору с трофейным фотоаппаратом, и вечного деда с его костылями... Когда же он покажет кадриль под ливенкой?
Сергею даже почудилось, что он это уже однажды видел. Высокая цветущая вишня, вечный дед, стоящий рядом с деревом, указывает костылём на верхние ветки. Тётки, задрав головы, вытирают руки фартуками и смотрят. Там, на верхней ветке сидит и плавно покачивается большая белая чайка Ливенка.