Путешествие на Керженец
Версия с фото и видео: https://kerzhenetz.livejournal.com/
Со времени «Круга второго» я не писал ни одного более-менее длинного рассказа, только статьи, счет которых идет на сотни. Мои статьи посвящены или борьбе с уплотнительной застройкой, или защите парков от вырубки, политическим вопросам – антикапитализму, то есть прямо связаны с моей общественной деятельностью. Мне же давно хотелось написать что-нибудь для души, лирическое отступление от серых будней протеста и активизма, и этот рассказ я изначально задумывал именно таким. Получилось несколько иначе.
Это рассказ, а не публицистическая, статья, он отражает мое восприятие действительности, и если кому-то не понравится то, что я рассказываю, это значит, что у них просто другое восприятие. Кому-то на природе нравится врубить в машине музыку на всю катушку, напиться пива и орать песни. Мне нравится побыть в тишине. Поэтому описание одних и тех же событий у меня и у шумной компании будет кардинально отличаться.
Моим читателям, которые помнят меня по моей книге о прокуратуре, думаю, понравится и этот рассказ, он написан в том же духе. Я вновь оказался катализатором, выводящим людей на чистую воду, индикатором, проявляющим истинное лицо человека. Хотя для меня самого это, как и раньше, отражается трагически.
Прошло много лет с тех пор, как я простился с прокуратурой, погрязшей в коррупции и разврате, как изменились люди и страна за это время - мой рассказ затрагивает и эту тему. Главный герой моего рассказа не прокурор или следователь, но тоже сотрудник государственной службы, наделенный хоть и самыми минимальными и очень ограниченными территориально, но все же властными полномочиями – это инспектор заповедника. Как он распоряжается своей властью, как относится к людям можно посмотреть на моем примере.
Фамилия главного героя изменена. В остальных случаях я просто опускал фамилии.Все оценочные суждения являются субъективным мнением автора.
Прибытие в Рустай
Летом 2016 года мне довелось посетить Керженский заповедник в качестве волонтера. Вряд ли это заслуживало бы отдельного описания, если бы не, скажем так, крайне необычный прием, который оказал мне и другим волонтерам руководитель волонтерского проекта Олег Зинцов, что в итоге заставило нас всех покинуть заповедник раньше окончания смены. Об этом, кроме природы, местного колорита, работы заповедника, волонтерской работы и других впечатлений, и пойдет речь в моем рассказе.
Объявление с приглашением волонтеров в Керженский заповедник я увидел в ленте одного моего друга по соцсети «В Контакте», анархиста и эколога. Программа волонтерской смены включала в себя разборку ветхих строений, постройку дровника, участие в качестве свидетелей при задержании нарушителей и т.п. Я подал заявку, получил одобрение и когда подошел день начала моей смены отправился в поселок Рустай Нижегородской области, где находится Экоцентр заповедника.
На месте меня встретил молодой мужчина, которого я поначалу не узнал. На аватарке своей страницы «В Контакте» Олег Зинцов – молодой дружелюбный улыбающийся парень лет 20-ти без признаков растительности на лице, на остановке в Рустае меня встретил хмурый бородатый молодой мужчина на вид чуть моложе 30 лет. Хотя, конечно, это мое чисто субъъективное впечатление.
Меня всегда удивляет, когда люди в соцсетях ставят на аватарки свои очень старые фотографии. Если с женщинами это понятно, они хотят выглядеть в глазах окружающих моложе, то зачем ставят фотки 10-ти летней давности парни и мужчины, я понимаю не всегда. Были времена, лет 15 назад, когда цифровой фотик был роскошью, но они давно прошли, все напичканы смартфонами с камерами. В среде же экологов и биологов без фотоаппарата в полевой работе вообще как без рук, поэтому у сотрудника заповедника, наверняка, могло бы быть огромное количество возможностей сделать себе фотку на аву. Если же это не делается, и стоит фотка нескольких лет давности, где человек выглядит гораздо моложе, то такое отношение уже порождает вопросы, особенно если в реале видишь разительный контраст того, кто на аве, и того, кто в реале.
Но в тот момент все эти мысли просто промелькнули у меня и исчезли, т.к. настроение у меня было отличное, я впервые за последние 4 года выехал на природу за город, чему был очень рад.
С собой у меня был полный набор вещей, которые рекомендовали взять с собой в группе проекта, включая резиновые сапоги, берцы, теплую одежду, и все они занимали довольно много места: большой рюкзак, который я вез на тележке, средний рюкзак на спине, небольшая сумка и еще пакет со штормовкой. Олег взял у меня пакет, и мы пошли к общежитию заповедника в поселке Рустай. Вот тут я сильно пожалел, что вез самый тяжелый рюкзак на тележке, а не на салазках (шутка): дорога была сплошь песчаная, колесики тележки тонули в песке, и ее приходилось не везти, а тянуть сквозь песок как плуг. Это специфика местных почв, в Рустае кругом один песок.
Затем, когда мы уже с другими волонтерами ходили по местным дорогам, с этой трудностью столкнулись и они. Ходить по песку в берцах или кедах на плоской подошве было очень трудно. А мне наоборот идти по песку было гораздо легче благодаря походным кроссовкам «Columbia», которые могу порекомендовать в этом плане для долгих пеших переходов по песчаным дорогам. Протектор у них выполнен аналогично протектору гусениц вездеходов, по асфальту в них ходить – не лучший выбор, быстро сотрется, а по пескам, да и вообще по любой почве и лесному покрову – в самый раз. В берцах типа «Англия» мне тоже пришлось там походить по этим пескам, не идешь, а будто плывешь, протектор совершенно не приспособлен к песку, через 10 минут ноги устают так, что еле волочатся, очень неудобно.
Поселок Рустай отличают от обычной нижегородской деревни значительные пространства между стоящими домами. В поселке много пустырей, и дома на разных улицах стоят иногда на большом расстоянии друг от друга, хотя вдоль улицы дома расположены как обычно, рядом. Поселок строился в 1940-е годы, в советское время жители работали на лесозаготовках. На центральной «площади» до сих пор стоит суровый бюст Ленина, обветшавший от времени и непогоды, но все еще живее всех живых. Дома, построенные в советские годы, местные жители называют бараками, потому что каждый такой дом принадлежит двум или более семьям, в нем два отдельных входа для каждой семьи. Зимой в этих бараках очень холодно, полы не утеплены, из щелей в полу веет холодом, как рассказал наш командир Зинцов. Он прожил в Рустае 2 года и не рекомендует приобретать такие дома в качестве дачи, т.к. строения эти довольно старые и некомфортные для проживания. Дачники строят в Рустае новые коттеджи, их легко отличить от старых бараков, в которых живут коренные рустайцы, по ярким крышам и светлым бревенчатым стенам.
Водопровода, канализации и газоснабжения в Рустае нет. Вся деревня набирает воду из колодцев или качает из пробуренных частным способом скважин. Вода из скважин идет не всегда пригодная для питья. Так, в общежитии заповедника вода из скважины с насосом, подающаяся в краны, используется только для технических целей, т.к. она имеет буро-зеленый оттенок и запах. Артезианскую скважину пробурить нельзя, т.к. это запрещено законом: подземные артезианские воды – это собственность государства, стратегические ресурсы, в частных целях их использовать можно только выполнив проект и получив специальное разрешение государства. Для пищевых целей местным жителям воду приходится носить в ведрах из колодца. Колодцы сделаны по типу журавля и расположены в начале и конце улиц. На улице, где расположено общежитие, к моменту нашего приезда один колодец, ближний, оказался сломан, поэтому ходить за водой нужно было на дальний колодец улицы. Денег из местного бюджета на ремонт колодцев не выделяется, поэтому в случае поломки колодец может долго стоять в нерабочем состоянии. Правда, за время нашей смены местные жители отремонтировали-таки «журавля» своими силами.
Что хорошо, в Рустае хороший прием сигнала многих сотовых операторов, в т.ч. быстрый мобильный интернет, лучшим считают «Мегафон». Вышка находится в поселке. Хотя за последний год, как говорят, «Мегафон» что-то сделал со своим интернетом, и скорость существенно снизилась, а на жалобы жителей по этому поводу оператор ничего не отвечает. Впрочем, у волонтерки Оли, приехавшей из Москвы и не менявшей симку, даже в роуминге не было никаких проблем со связью и интернетом. У меня на телефоне просто не было денег, поэтому оценить прием «Теле2» я не мог. Но местный «Мегафон», который пару-тройку раз мне раздавали по вай-фай, работал без проблем.
С вай-фаем вышла отдельная история. В анонсе говорилось, что для волонтеров будет работать бесплатный вай-фай на станции в поселке. Станция – это помещение станции пожарно-химической защиты (если я не ошибся в названии), где работают инспекторы заповедника, занимающиеся противопожарной деятельностью и охраной. На этой станции есть интернет, который работает через мобильный модем (флеш-модем) «Мегафон». Как оказалось, начальник станции вообще был не в курсе, что этот интернет можно раздавать по вай-фай. Когда я один раз зашел и спросил об этом, на меня посмотрели круглыми глазами и сказали, что тут вообще нет интернета. Интернет там, конечно же, был, вот только как его раздавать, похоже, не знал ни Зинцов, ни тем более все остальные. Хорошо, что в начале нашей волонтерской смены мы застали в общежитии студента на практике, который разбирался в компьютерах и софте, и настроил буквально в последний день своей смены работу флеш-модема и включил раздачу по вай-фай.
На следующий день после отъезда этого замечательного студента, компьютер с интернетом стал отрубаться после включения флеш-модема. День ушел на выяснение причины. После устранения сбоя, который оказался связан с работой флеш-модема, выяснилось, что вай-фай не работает. Вернее, никто не знал, как его снова включить, чтобы он раздавался. Мне удалось это сделать, и пару раз после этого я выходил в интернет, но постоянно пользоваться интернетом во время смены не было возможности по другой причине. Волонтеры жили в общежитии, которое находится в сотне или чуть больше метров от станции пожарной защиты, естественно, на такое расстояние вай-фай не раздается. А бывать на станции не было возможности, т.к. мы были либо заняты делами в общежитии, либо были в рейдах и возвращались в общежитие поздно, когда станция была уже закрыта. В общежитии же никакого бесплатного вай-фая не было.
Кроме станции пожарной защиты, у заповедника есть еще Экоцентр, там тоже есть интернет. Мы несколько раз бывали там, но вай-фая нам там никто не предложил. Зинцов сказал, что прием в экоцентре идет тоже через флеш-модем, и его мощности едва хватает на нужды сотрудников экоцентра. Просить раздать вай-фай бесплатно волонтерам Зинцов не стал, я тоже не стал этого делать, т.к. понял, что сотрудники экоцентра вообще были не в курсе, что волонтерам кто-то тут должен бесплатно раздавать вай-фай, им об этом никто не говорил, указания начальства, как я понял, по этому поводу никакого не было, соответственно, с какой радости они должны были кому-то что-то бесплатно раздавать? Если бы по этому поводу было, например, указание директора заповедника, я думаю, никакой проблемы бы с этим не было, но об этом просто никто из организаторов волонтерской смены не подумал. Очевидно, все считали, что у всех есть свой интернет (кроме меня, наверно, у других так и было), и с организацией бесплатного вай-фая никто и не подумал заморачиваться. Но зачем тогда было писать в анонсе, что есть бесплатный вай-фай? Хотя технически он все-таки был на станции…
В Экоцентре нас особо никто не ждал. Когда мы первы раз зашли, и по неопытности заварили в комнате отдыха себе пакетики с чаем (наивно подумав, что это для волонтеров тоже приготовили), одна сотрудница отчитала нас, в том духе, что "мы тут за свои деньги себе все покупаем". Оля на следующий наш визит в экоцентр купила сотрудникам коробку чая в пакетиках и пакет печенья. Сотрудники правы, конечно, если в бюджете чай для волонтеров не был заложен, почему сотрудники должны поить нас за свой счет чаем? Это вопрос к руководству и к организаторам. Хотя и они тоже ни при чем: изначально было объявлено, что "питание за свой счет". Впрочем, к вопросу денег и финансирования я еще вернусь.
Общежитие
Разделение по дням здесь будет весьма условное, просто чтобы легче было писать. Сейчас я уже помню далеко не все, что было в каждый день нашей смены, поэтому вполне допустимо, что то, о чем я напишу, например, в «третьем дне», было на самом деле в четвертом, это не суть важно, главное, что это было.
Я дотащил свою тележку с остановки до общежития. Почему я не таскаю большой рюкзак на плечах, потому что у меня одно травмированное колено, разрыв мениска, и оба колена поражены артрозом, поднимать и носить тяжести для меня болезненно, а еще и камень в желчном пузыре вообще исключает подъем больше двух килограмм, так как нагрузка может привести к смещению камня и резким спазмам. Приходится искать способы, как вести активный образ жизни: возить тяжелый рюкзак на тележке.
Не смотря на это, намерение у меня было обойти и увидеть как можно больше в этой поездке. Поэтому я предложил Зинцову сразу пойти куда-нибудь сходить, посмотреть на заповедник.
В первый день смены волонтер я был один единственный. Кроме меня в общежитии жили еще 4 студента (3 парня и 1 девушка), которые проходили практику в заповеднике.
Общежитие представляет собой среднего размера одноэтажный кирпичный дом. Есть душ (электробойлер для нагрева горячей воды) и 2 туалета. Это хорошо, потому что я ожидал в деревне худшего, туалет на улице и холодную воду. Пол в туалете с душевой кабиной был продавлен, видимо, сломалась лага под полом, возможно, сгнила от сырости. На полу лежал синтетический палас, который за мою смену там всегда был мокрым, но никого это совершенно не волновало, как и продавленный пол.
На кухне был электрический чайник и бытовая электрическая плитка, которая оказалась наполовину сломанной: грелась только одна из двух панелей, и тоже наполовину мощности. Если на такой плитке ежедневно готовили еду несколько человек, она неизбежно должна была выйти из строя от повышенной эксплуатации. Газовой плиты не было, как сообщил Зинцов, газом у них запрещено пользоваться. Почему и кем запрещено, он не объяснил, а по поводу неисправной плитки сказал, что нужно либо починить эту, но у него нет отвертки, чтобы ее развинтить и посмотреть, что там сломалось, либо получить на складе новую, но завхоз сейчас в отпуске, заменяющий его сотрудник – на больничном, поэтому на склад попасть нельзя, и вообще, чтобы что-то у них в заповеднике купить или получить, надо это вносить в бюджет за год вперед, и получить можно только на следующий год. Поэтому с плиткой была беда. Хотя одна ее половина греется, но разогревается она не в полную мощность, поэтому чтобы вода в кастрюле закипела нужно очень долго ждать. Подогревать на этой плитке можно, но варить весьма проблематично. Готовить обед, как сказал Зинцов, мы будем ходить на пожарную станцию, там тоже есть электрическая плитка. Можно взять все продукты, отнести туда вместе с посудой, там приготовить, принести обратно и пообедать. Конечно, чего проще.
Электрочайник был тоже с секретом: автоотключение у него было сломано, поэтому нужно было ждать, когда вода в нем закипит и после этого сразу снимать его с платформы.
Питаться мы должны были за счет своих продуктов, вернее «50 на 50»: половину продуктов давал Зинцов из своих запасов. О своих предпочтениях в еде он сказал, что является веганом. Я сам вегетарианец, и к веганам отношусь настороженно. Если вегетарианцы едят в соответствии с ведическими принципами, существующими тысячелетия, и вегетарианское питание связано с духовностью и духовными законами, то веганы – это движение, возникшее несколько десятков лет назад и никак не связанное с духовностью. Этого различия окружающие часто не понимаю, как не понимали это и приехавшие позже волонтерки Оля и Женя. Узнав, что Зинцов – веган, они сначала подумали, что он сектант-индуист, пока я не объяснил им разницу. Веганы действуют из морально-этических соображений, им жалко животных, которые в современном сельском хозяйстве, организованном промышленным образом, неизбежно страдают. Например, они не пьют молоко, потому что коровы страдают на молочных фермах от промышленных способов содержания, кормления и доения. А для вегетарианцев молоко один из основных продуктов, потому что в Индии корова почитается как божество, считается матерью для всех живых существ, соответственно ее молоко – благословенный продукт.
Есть смешная таблица, как выглядят веганы и вегетарианцы в глазах друг друга. Веганы там изображены как фанатики ИГИЛ, и сточки зрения вегетарианцев это близко к истине.
С собой я привез пакет риса, шесть упаковок вермишели, 10 пакетов быстроготовящегося супа, 4 банки фасоли, печенье, что-то еще. Этого должно было хватить на 7 – 10 дней, смотря как пойдет. Оказалось, что продукты даже остались.
Волонтерка Оля, которая приехала на следующий день и тоже привезла с собой продукты, по поводу питания особо не заморачивалась, отсутствие мяса ее немного огорчало, но в целом она была не против вегетарианской диеты.
Размещение было вполне комфортным и просторным. В общежитии три комнаты. Одну занимает Зинцов, в ней две кровати, в другой жили студенты, 4 человека, в третьей жил научный сотрудник, приезжающий в заповедник что-то изучать, в комнату с ним меня и поселил Зинцов. Кровати в общежитии есть обычные и двухъярусные из Икеи. У двухъярусных кроватей основание выполнено из деревянных реек, на которые нужно класть толстый матрац. Но при покупке, видимо, решили сэкономить на матрацах, и купили тонкие, как одеяла, матрацы, поэтому спать на такой кровати было не очень-то удобно. Мне это напомнило шконки в СИЗО, которые тоже двухъярусные, и основание которых тоже сделано из реек, только железных, чтобы ничего нельзя было спрятать и незаметно хранить под матрацем, и матрацы там тоже толщиной с одеяло. Видимо, Икея утащила идею из русских тюрем.
Я выбрал место на полу: тоже Икеевское кресло-кровать, подушки которого кладутся прямо на пол. Я вообще не рассчитывал, что буду долго жить в помещении, я думал, что мы будем выезжать в лес и спать в палатке, в походных условиях. У меня с собой был спальник, и на него-то я и рассчитывал. Поэтому кровать в комнате было гораздо больше моих ожиданий. Но с другой стороны, на кровати я и дома могу поспать, и в данном случае я бы с большей радостью предпочел походные условия.
Наш план Зинцов обрисовал следующим образом. Завтра должна приехать вторая волонтерка, мы должны ее встретить, потом пойдем в рейд. Рейдами в заповеднике называется обход территории заповедника инспекторами. Также в план смены входила разборка ветхого сарая и постройка дровника во дворе общежития, уборка мусора в подвале Экоцентра, выезд на лесную базу - кордон.
После того, как я закинул свои вещи на пустующий верхний ярус кроватей в комнате «профессора» (как я назвал чисто для себя научного сотрудника, т.к., к сожалению, не запомнил, как его зовут), Зинцов повел меня в первый рейд.
Мы прошли по поселку, и вышли на берег Керженца.
- А у вас тут можно набрать трав для чая? Зверобой, иван-чай?
- Трав тут мало, т.к. травы растут в лугах, а у нас тут лес, тайга. И к тому же в заповеднике никакие травы собирать нельзя. Сбор дикоросов запрещен.
Я удивился. Травы нельзя собирать? Оказалось, что действительно, в заповеднике запрещено собирать травы даже местным жителям. Местные жители могут собирать только грибы и ягоды, и то только после получения специального пропуска, который выдается тем, у кого есть дом в поселке Рустай, а также можно получить пропуск на 5 человек гостей. Жителям окрестных поселков пропуска не выдаются. «У них свой лес есть», - прокомментировал по этому поводу Зинцов. Только рустайцы могут собирать в заповеднике ягоды и грибы, всех остальных инспекторы должны ловить и штрафовать. Волонтерам, как сообщил Зинцов, тоже запрещено что-либо собирать в заповеднике.
- У нас тут растет черника, голубика, земляника, малина, но вам одним это собирать запрещено. Если мы пойдем в рейд, то пособраем, но только вместе со мной. А травы можно собирать там, где не территория заповедника, на том берегу реки.
Мы проходили по берегу мимо куста черной смородины с ягодами.
- Смородины-то можно поесть?
- Ну, сейчас ты со мной, поэтому можно. А так нельзя.
Мы съели по паре ягодок смородины, и пошли дальше. На противоположном берегу высадился десант туристов-байдарочников, стоял большой шатер, вился дым костра.
- На нашем берегу запрещено вообще находиться, это заповедник. А на том берегу – можно. Там территория лесхоза. Но костры запрещено разжигать везде.
Во время этой прогулки-рейда Зинцов мне объяснил правила, которым я должен подчиняться. Во время рейда старший – Зинцов. Если нет кого-то из инспекторов, более старшего по званию (какое звание у Зинцова я так и не понял, но очевидно какое-то важное), то подчиняться нужно беспрекословно Зинцову. Если мы встречаем кого-то в лесу, нельзя подрывать авторитет Зинцова как старшего перед гражданскими, нельзя ему противоречить, высказывать несогласие с его решениями, нужно наоборот делать все, чтобы поддержать и повысить его авторитет, поддакивать, стоять рядом или за его спиной для усиления впечатления.
- А если встретимся с какими-нибудь крутыми, которые будут гнуть пальцы?
- Ну и что. Может в полицию всех сдать.
Зинцов рассказал, что местные жители, недовольные штрафами инспекторов, в отместку даже поджигали общежитие. После пожара его пришлось чуть ли не заново отстраивать.
- На ночь входную дверь лучше запирать, потому что местные жители, особенно если они пьяные, могут ввалиться и устроить чего-нибудь. Нас здесь не все любят, потому что мы их штрафуем, не даем браконьерничать. Занавески на окнах нужно всегда держать закрытыми, чтобы с улицы не видели, что мы внутри делаем.
И действительно, в общежитии все время были задернуты занавески на окнах.
По дороге у местного магазина в центре поселка к Зинцову подъехал на УАЗике какой-то испитой мужчина лет 50-ти, раздетый по пояс. Прямо на машине он подъехал к Олегу, который шел со мной, и высунулся из окна. По его речи не было понятно, или он пьян, или с похмелья, или всегда такой: речь заплетающаяся, шепелявая. Он начал что-то выяснять с Зинцовым:
- Ну, Олег, ты меня на том берегу-то не будешь трогать?
- Нет, тот берег не наш.
На другой машине появилась компания веселых мужиков (вождение в не очень трезвом виде, очевидно, совсем не проблема в рустайской сельской местности), и мужик переключился на них.
- Это главный местный браконьер. – объяснил Зинцов. - Штрафовали его много раз, но он все равно продолжает. Совершенно отмороженный. Может убить беременную лосиху, например…
Из рассказов Зинцова у меня сложилось мнение, что местные жители весьма критически воспринимают запреты и ограничения, связанные с заповедной зоной, и при любой возможности эти запреты нарушают. Собирать ягоды и грибы здесь можно с определенного числа и до определенного числа, что они могут нарушать. Много браконьеров на Керженце: ловят рыбу сетями и другими приспособлениями для массовой ловли рыбы, в т.ч. электросачками, которые убивают все живое, что в них попадает.
В заповеднике многие инспектора – это местные жители. И некоторые из них не прочь что-нибудь нарушить. Зинцов рассказал примечательную историю о судьбе лисенка, который был запечатлен на фотографии в группе заповедника. Этого лисенка поймал и взял себе домой кто-то из инспекторов заповедника. Но лисенок подрос, и инстинкты хищника дали знать себя: он начал охотиться на кур (это же деревня, сельские жители содержат кур, гусей, другую живность). За это хозяин его пристрелил.
Сейчас фото этого лисенка можно увидеть в офф.группе "Друзей Заповедника" в анонсе-приглашении на волонтерскую смену...
Я удивился, как такое возможно, ведь хозяин был инспектором, но Зинцов лишь пожал плечами и рассказал несколько похожих историй. У одного местного жителя была кошка, которая лазила по огороду и портила огурцы. Житель ее пристрелил. А муж одной сотрудницы экоцентра был несколько раз замечен в браконьерстве.
- Мы каждую весну и осень собираем мусор по обеим берегам Керженца, так вот оставляют этот мусор местные жители. А дети сотрудников экоцентра пускают по реке пенопласт, его тоже потом приходится собирать. При этом всем им в экоцентре все рассказывали, учили, что нельзя мусорить.
Получается, что эффективность экопросвещения весьма низкая, если даже на инспекторов заповедника это просвещение не всегда действует. Люди слушают, но делают так, как сами считают нужным.
На обратном пути мы увидели на старице Керженца человека на надувной лодке. Зинцов мгновенно отреагировал:
- За мной! Готовь фотоаппарат, будешь снимать! – приказным тоном он бросил мне и устремился через заросли к берегу небольшого водоема, в котором плавала лодка. Но тревога оказалась ложной. Это был наш «профессор», который отбирал пробы воды для своих исследований. На голове у него был черный накомарник, поэтому лица не было видно.
Вечером в первый день (хотя может и во второй) Зинцов привел меня на пожарную станцию, на ту самую, где был бесплатный вай-фай. Студент из общежития как раз сидел за компьютером и налаживал работу модема на раздачу сигнала.
На станции я встретил давнего знакомого, человека легендарного в нижегородских анархистских кругах, Виктора К., также известного как Клем. Он работает в заповеднике инспектором. Зинцов сделал себе и мне чай, мы сели за стол и он сказал, что сейчас мы будем знакомиться, то есть я должен рассказать о себе, и почему я хочу волонтерить. Выглядело это как-то не очень естественно: я был один, и рассказывать про себя одного именно в такой «официальной» обстановке было как-то странно. Но ладно, раз Зинцов говорит, авторитет его нельзя подрывать, тем более перед Клемом, что-то рассказал ему о себе. Он тоже в начале рассказал о себе и своей деятельности, хотя все это я уже себе в общих чертах и так представлял из постов в группе заповедника и на странице Зинцова «В Контакте». Но тут меня неприятно задело то, что Зинцов как-то уж очень сильно акцентирует внимание, делает ударение на слове «мой», когда говорит о волонтерском проекте и клубе друзей заповедника: «А теперь у меня СВОЙ волонтерский клуб друзей Керженского заповедника».
Эта черта характера Зинцова. На мой взгляд, это завышенная самооценка и авторитаризм. Если мне близка идея «не вы это создали» (все, что мы создали или чего достигли, мы смогли достичь только потому, что другие люди помогали нам и создали для наших достижений благоприятные условия), то у Зинцова постоянно выпирает «я это создал».
Он упомянул, что служил в армии, и как я понял по его интонации, ему это очень нравилось. У него действительно армейская выправка, он постоянно ходит с прямой спиной и широко расправленными плечами. Воинская иерархия и авторитаритаризм ему явно по душе. «У нас тут армейская система. Мы – военизированная структура. Демократии тут нет». Это он имел в виду службу инспекторов заповедника. В волонтерской деятельности, он считает, тоже нужна именно такая структура. Зинцов рассказал, что он работал в дружине охраны природы, где тоже была жесткая дисциплина. «Для волонтеров мы заимствовали структуру из дружины охраны природы. Дружина охраны природы тоже построена по военизированному образцу. Жесткая дисциплина и выполнение приказов старшего. Иначе тут нельзя».
О какой именно дружине охраны природы он говорил, я не понял, а выяснять, честно говоря, было лень: все равно я тут на 10 дней, и мне не было большой разницы. В Нижнем Новгороде я пару раз участвовал в мероприятиях ДОП (дружина охраны природы) ННГУ, студенты сажали деревья в овраге на окском склоне, никакой особой дисциплины и иерархии я там не заметил, зачем она может быть там нужна, даже не представляю. Просто уже за первый день я для себя составил психологический портрет своего начальника – инспектора Зинцова, и, исходя из этого портрета, я понимал, что авторитаризм – это одна из основных черт в его характере, и окружающий мир он воспринимает именно через эту свою черту. Поэтому спорить с ним – плохая идея, скорее всего, он расценит это как неповиновение или наезд в свой адрес, зачем мне обострять отношения? Поэтому в большинстве случаев при рассказах и монологах Зинцова я просто слушал и молчал, иногда прикалываясь про себя.
Меня поразило, как вдохновенно он рассказывал о своих начальниках. Все его начальники, если его послушать, просто золотые люди. На похвалы в отношении своего начальства он не скупился. Наверно так и нужно отзываться о начальстве, если хочешь продвинуться по службе. Но лично я такое отношение считал бы подхалимством и лицемерием. К любому начальству я привык относиться критически и с некоторой долей скепсиса, и даже оппозиции: приказы, я точно считал, должны обсуждаться. Но у меня нет «армейской закалки», вот что значит, в армии не служил! У Зинцова приказы не обсуждаются.
Мне казалась такая истовая приверженность дисциплине и иерархии, подчинение приказам, которую демонстрировал Зинцов, несколько комичной, учитывая обстановку, в которой мы находились. Ладно бы мы были где-то в далекой глуши, в тайге, на границе с враждебным государством, где нужно следить, чтобы не прошли вражеские диверсанты – мы же находились менее, чем в сотне километров от Н.Новгорода, где самые страшные «диверсанты» - это местные жители, браконьерящие щук в Керженце или собирающие грибы в лесу. Но если мой «командир» хотел играть в игру «я начальник – ты солдат», ладно, пусть играет, не навсегда же я здесь, «яволь, майн группенфюрер».
Новый волонтер
Что мы делали во второй день нашей смены, честно говоря, уже не помню. Утром мы, кажется, ходили в рейд, но главным событием был приезд нового волонтера – девушки из Москвы. Хотя, может быть она приехала и в третий день. Жаль, что у меня в заповеднике не было интернета, я бы мог постить фотки и заметки о событиях каждый день, и по ним сейчас вспомнить, что и когда происходило. Но я постил лишь по случаю, когда мы заходили на пожарную станцию, где был вай-фай. Поэтому будем условно считать, что Оля приехала во второй день.
Теперь нас было двое. У Оли была сломана рука, перелом сросся, она носила бандаж на запястье.
Не смотря на то, что студенты-практиканты уже уехали, и одна комната в общежитии была полностью свободна, Зинцов поселил девушку с собой в своей комнате, где у него стояли две кровати. Я этому удивился, но подумал, что, наверное, они друг с другом знакомы, т.к. со стороны Оли на этот счет не было никаких возражений. Общался он с ней очень дружески.
С собой Оля привезла много продуктов, но выяснилось, что некоторые из них Зинцов есть не может, т.к. они не веганские. Так, в каком-то мармеладе он нашел краситель «из жуков», и сказал, что этот продукт то ли «нечистый», то ли еще что-то с ним не так, и что есть такие продукты могут только деградировавшие люди или что-то в этом роде. Причем высказал он это, когда я как раз отправлял себе в рот одну из этих мармеладин, которыми Оля нас всех угостила. Вежливое отношение, ничего не скажешь.
С приготовлением пищи вопрос так и не решился. Я на досуге развинтил сломанную электроплитку, чтобы посмотреть, что там могло сломаться, не отошел ли где-нибудь контакт, но визуально все было в порядке. Зинцов говорил, что у него нет инструментов, чтобы разобрать эту плитку, но оказалось, что ее можно легко развинтить и без инструментов: я отвинтил гайки просто руками, Зинцов, видимо, даже не пытался попробовать это сделать. Впрочем, это и не помогло. Я собрал ее обратно, одна комфорка частично грелась, но варить на ней еду было проблематично.
Поэтому Зинцов согласился на мое предложение готовить еду на костре во дворе. На пожарной станции мы нашли решетку, которую положили на стенки из кирпичей, получилась импровизированная печка. На ней можно было одновременно готовить в нескольких кастрюлях или на нескольких сковородках. В качестве дров я использовал валяющиеся во дворе щепки и сломанные доски.
Отдельным приключением для нас с Олей был дозор на пожарной вышке. На краю поселка стоит высокая металлическая вышка, с которой сотрудники заповедника наблюдают окрестности, нет ли где пожара. На эту вышку нам и предстояло залезть.
Оля всеми силами отказывалась лезть на эту вышку. Во-первых, у нее была травмирована рука, во-вторых, она боялась лезть так высоко, в-третьих, прочность и надежность конструкции внушала сомнения и опасения.
Впечатление было такое, что с момента постройки, или, скорее всего, с начала капитализма в России, никто эту вышку ни разу не красил и стоит она до сих пор «на честном слове». Металл весь покрыт ржавчиной. Держится вышка на стальных тросах, которые одним концом закреплены на земле, другой конец прикреплен к вершине вышки, на уровне кабины наверху. Эти тросы тоже все ржавые, часть стальных волокон порвана. Один из тросов на земле закреплен просто путем загиба за рельсу, вкопанную в землю, без соединения загиба клепками или обмоткой, загнут не весь трос по всей толщине, а трос расщеплен посередине и загнута половина. Получается, нагрузка приходится на половину толщины троса. Удивительно, что она до сих пор не упала.
Зинцов и слушать не хотел аргументы Оли против подъема на вышку, и настаивал, чтобы она поднималась. Она дошла с нами до вышки, но подниматься категорически отказалась. Посмотрев на вышку, на руку Оли в бандаже, я ее поддержал и попросил Зинцова не настаивать. У Оли я взял ее смартфон, чтобы пофоткать на вершине окрестности. Мы полезли с Зинцовым вдвоем, она осталась ждать нас на земле.
Прутья лестницы и металлические листы на полу площадок были все ржавые. Кабина на вершине тоже была в аварийном состоянии. Стенки кабины выполнены из досок, которые тоже давно не красили и они трухлявые. Некоторые сломались и отвалились. Скамейка, на которой когда-то, видимо, сидели наблюдатели, прогнила и сломалась посередине.
В центре кабины расположен круг, на котором какой-то суровый керженский геодезист обозначил направление на юг на местном диалекте («йух» - керж. "Юг").
Мы постояли минут 15, посмотрели в разные стороны, ни бинокля, ни приближения зумом фотоаппарата, например, здесь не применяют. Теперь понятно, что значит «на глазок». Так здесь наблюдают, нет ли в лесу пожара.
Здесь можно было бы списать аварийное состояние этой вышки на недостаток бюджетного финансирования, как это обычно при капитализме, если бы не одно "но": заповедник очень хорошо финансируется. Да, зарплаты у инспекторов маленькие. Но финансирование заповедника очень хорошее, о чем мне рассказал сам Зинцов. Финансирование идет напрямую из федерального бюджета. Денег перечисляют очень много, как я понял, это миллионы, и заповедник не знает, как их потратить.
Во время нашего посещения Экоцентра я заметил, что во дворе ведется строительство. Явно местные мужики (а не специалисты) строили какое-то сооружение из брусков, обсуждая на деревенский манер, что куда приколачивать. Было похоже, что занимаются они такими работами не часто, и соображают, как строить, по ходу процесса.
- Это новый туалет строят. Еще один. Один у них уже есть. Не знают куда деньги девать, вот и решили еще один туалет построить, - прокомментировал Зинцов.
У заповедника нет денег на рабочие перчатки за 10 рублей, но по бюджету остаются миллионы (может буквально, может фигурально), которые до окончания периода финансовой отчетности нужно куда-то потратить, то есть освоить.
После лесных пожаров 2010 года всем заповедникам в России выделяли много денег на приобретение пожарной техники. В Керженском заповеднике такой техники много. Есть также различные транспортные средства: квадроциклы, снегоходы, вездеходы. Помещение экоцентра отремонтировано на высшем уровне и обсталено хорошей мебелью, выставочный зал напичкан аудиотехникой и широкоформатными плоскими телевизорами, использовать которые некому, в лучшем случае их включают три раза в неделю (максимум) на время короткой экскурсии школьников, специально привезенных откуда-нибудь из другого города на экскурсию, т.к. местные школьники на экскурсии там уже были. А о возможностях аудиосистемы (за сотню тысяч рублей или около того наверное) мы во время нашей экскурсии так и не узнали: ее не включали вообще, она не пригодилась.
Все это оборудование, техника, ремонт стоит явно очень дорого. И деньги на это есть. Их щедро выделяют из бюджета. В благодарность за это в холле утановлен рекламный календарь с портретом благодетеля: президента Путина.
Но статьи расходов очень странные. Почему заповедник не может получить финансирование, например, на ремонт пожарной вышки или приобретение рабочих перчаток, непонятно. Или это недостаток взаимодействия между федеральным уровнем и руководством заповедника на месте, или пример типичного для России распила бюджета и коррупции.
Строительство
Одной из задач нашей волонтерской смены было строительство дровника (сарая для дров), для чего предварительно нужно было разобрать старый дровник со сгнившей и провалившейся крышей. Получалось, что в смене я был единственным волонтером, кто мог этим заняться.
Из инструментов Зинцов представил только два пожарных топора с пожарной станции и бензопилу. После долгих поисков удалось найти небольшой молоток, еле державшийся на тонкой рукоятке. Топоры также еле держались на топорищах, о том, что топоры нужно замачивать, чтобы они не слетали, Зинцов, по-видимому, не слышал. В обломках досок на земляном полу в сгнившем дровнике нашелся ржавый колун, который можно было использовать в качестве кувалды. «У нас тут, в Рустае, все мужики работают одним топором», - назидательно изрек Зинцов в ответ на мои вопросы о том, нет ли гвоздодера с ломиком и других инструментов.
Начало слома старого дровника было намечено на следующее утро в 8 утра. Я проснулся около 7, после умывания начал разогревать завтрак на полуживой плитке и к 8 часам только еле-еле приготовил поесть. Зинцов был очень недоволен и ворчал, что мы не идем работать, как он вчера наметил. Мы действительно отставали от «графика» минут на 30, но о чем тут беспокоиться, мне было совершенно не понятно. Снести полусгнившую развалюху можно было за пару часов. Куда торопится, если никаких других планов на этот день у Зинцова больше не было. Впрочем, как я понял позднее, наш командир просто никогда раньше такой работой не занимался, и просто не представлял, сколько она может занять времени, и как это вообще делается.
На слом сарая у меня ушло часа полтора. Еще около часа ушло на перетаскивание досок в кучу в углу двора общежития. К 12 часам вся работа была закончена. Зинцов, помогавший ломать и таскать доски, я бы не сказал, что очень активно, скорее он больше «руководил», то есть говорил мне, что делать, что я и так бы сам сделал, был очень доволен, что так быстро все кончилось, он, очевидно этого не ожидал.
К строительству нового дровника мы приступили лишь дня два спустя, т.к. в последующие дни Зинцов придумал для нас новые задания: мы ходили искать нарушителей и сидели на въезде в заповедник, проверяя пропуска у проезжающих.
До моего приезда строительство дровника уже было начато: в землю было вкопано три столба. Нужно было вкопать еще два (дверной проем) и начинать обшивку стен. Стены Зинцов хотел сделать из оцинкованного железа, которое сначала надо было погрузить на машину на территории Экоцентра и привезти. С материалами для постройки была проблема. Для каркаса под обшивку железом предполагалось использовать доски от старого сарая, но они были старые, короткие, трескались от гвоздей и нагрузки, приходилось их отпиливать и составлять из двух досок одну, соединяя гвоздями. На роль балок для крыши они не подходили. Бруса же или нормальных бревен не было. Я предложил пойти в лес срубить пару сухих сосен на балки для крыши, но Зинцов посмотрел на меня так, будто я предложил съесть заживо ребенка, это же заповедник!
Во дворе пожарной станции есть лесопилка – установка для распиловки бревен, она используется для изготовления досок, бруса, любых пиломатериалов для хозяйственных нужд заповедника. Но как объяснил Зинцов, чтобы включить эту установку и напилить досок или брус нужно составлять специальный документ, делать отчет. Как я понял, никто этим заниматься не хотел. Но доски откуда-то должны были появиться. Мы поискали в валявшихся у этой лесопилки отходах, и нашли пару-тройку длинных досок, которые притащили к дровнику, и я использовал их в качестве верхних и нижних балок.
Бревна, которые были уже вкопаны, не были очищены от коры. Оказалось, что Зинцов этого не знал. Я объяснил ему, что под корой заводятся жуки, которые съедают древесину, кроме того под корой древесина гниет. Столбы предполагалось не просто закапывать в землю, а бетонировать в ямках. Со склада Экоцентра мы привезли для этого мешок цемента. На двух новых столбах мы кору сняли и забетонировали очищенными, но два старых столба были забетонированы прямо со старой корой. Когда она сгниет и превратится в труху, эти столбы неизбежно будут качаться, в пространство между столбом и бетоном попадет вода, которая будет стоять в этом «стакане» до тех пор, пока столб не сгниет, что случится довольно быстро при таком способе установки.
Ну, мы строили не для ВДНХ, так что «и так сойдет». Труднее было найти то, чем строить и из чего строить, чем сам способ постройки. Оказалось, что гвоздей тоже очень мало, и новых взять негде. Зинцов принес мне стаканчик с гвоздями, их можно было пересчитать, и сказал, что больше нет. Выглядело это просто жалко. Для приобретения гвоздей (как и всего остального, включая рабочие хлопчатобумажные перчатки) нужно заранее составлять смету, на год вперед, запрашивать деньги из бюджета, потом закупать все в магазине в ближайшем городе (на Бору). На этот год все закупки были уже сделаны, поэтому если чего-то не хватало, то получить это можно было только на следующий год. На складе все это возможно и было, но склад был закрыт, т.к. завхоз ушла в отпуск, а замещающий ее сотрудник был на больничном. Поэтому гвозди были на перечет, как патроны у окруженных красноармейцев.
Рабочие перчатки Зинцов мне выдал с сопроводительным словом в духе того, что я их должен хранить их как зеницу ока и по окончании сдать обратно. В ходе одного нашего «рейда» на пляж, когда мы ходили пугать отдыхающих, жгущих костры, я нашел пару оставленных перчаток, так что по поводу Зинцовских перчаток мог не беспокоиться, кроме своих (которые я привез с собой) у меня оказались еще и одни запасные. Для Зинцова же перчатки были реальной проблемой. Как и гвозди.
Забивать гвозди приходилось большим пожарным топором. Молоток был, но он был маленьким, он бы пригодился для аккуратных столярных работ, в ремонте оконных рам, например, но тут нужно было пробивать гвоздями оцинкованную сталь и забивать гвозди в бревна. Памятуя о том, что у каждого плотника один палец рано или поздно оказывается отрезанным или отрубленным, я работал с этим инструментом с изрядной долей опасения.
На второй день строительства отыскался шуроповерт, который с огромной предосторожностью и напутствиями беречь как зеницу ока был мне вручен, но оказалось, что саморезов по металлу для него нет. На пожарной станции нашлось несколько саморезов по дереву, но они не подходили для работы по металлическим листам, которыми нужно было обшивать каркас. Шуроповерт не пригодился.
Бензопила сломалась на второй день. Честно говоря, я вообще раньше не брал в руки бензоинструмент. С электропилой и другим электроинструментом мне приходилось работать, когда я работал на стройках и плотником в поликлинике, но с бензопилой я работал впервые. Зинцов тоже умел лишь заводить ее, в настройке он ничего не понимал, поэтому когда она перестала заводиться, мы отнесли ее сотруднику, который в этом разбирался и остались без пилы вообще. Ни одной ручной пилы на базе не было, пилить оказалось нечем, и работы пришлось вынужденно прекратить.
К этому моменту я успел сделать простой каркас для обшивки металлическими листами и приколотить несколько листов с двух сторон. Крыша и две остальные стороны остались недоделанными. Как Зинцов собирался делать заднюю стену, для меня осталось загадкой. От забора соседней территории постройки должны отстоять не менее, чем на 1 метр, на сколько я знаю правила размещения хозяйственных построек на приусадебных участках. Здесь Зинцов забетонировал столб почти впритык к забору соседнего участка, и менять это было уже поздно: не разбивать же бетон, чтобы переставить столб. Но как прибивать листы к задней стенке, если расстояние между листом и забором около 20 см? Мне это выяснить так и не довелось, так как мой «бригадир» сказал кончать работу. Пила сломалась.
В один из дней в общежитие зашел директор заповедника, впрочем на тот момент я еще не знал, что это директор. Я просто наблюдал, как Зинцов показывает какому-то мужчине результат нашего труда. Я находился рядом, но Зинцов и директор обсуждали результат работы и что делать дальше так, будто меня не замечают. При этом Зинцов в разговоре с начальником говорил постоянно только о самом себе как «производителе» работ, о том, что я участвовал в постройке (мягко говоря, в действительности я и сделал 90% работы), он даже не упоминал. Разговор проходил примерно в таком ключе:
Директор: «Ну что, наконец-то ты тут что-то построил!»
Зинцов: «Да! Вот начал строить!»
Д.: «Здорово, молодец!»
С.: «Вот, думаю, как крышу дальше делать». (Ага, думаешь. Учитывая, что не знаешь, как столбы в землю вкапывать, думать долго придется).
Мне это казалось скорее забавным, чем обидным, т.к. для Зинцова и его начальника эта недоделанная постройка казалась, очевидно, чем-то значительным, эдаким событием, для меня же это было практически событие ни о чем. Такие сараи я строил раньше, как для себя на садовом участке, так и на заказ за деньги. Здесь задача была простейшей, но практически полное отсутствие материалов и инструментов, отсутствие малейшей организационной подготовки и плана сделали эту работу очень затрудненной. При более серьезной организации (а на подготовку у Зинцова было примерно месяц, т.к. план волонтерской смены был опубликован в его группе в июне, а я приехал в июле) все это можно было сделать в полном объеме за несколько дней. Однако с уровнем организации работы у Зинцова я не удивлюсь, если достраивать ее он будет приглашать и на следующий, 2017-й год. Как бы то ни было, спасибо мне никто так и не сказал.
Когда я уезжал, через несколько дней после вынужденного окончания строительных работ, раскрытый мешок с цементом так и продолжал валяться во дворе на земле под открытым небом. Мы привезли этот мешок в первый день работ для цементирования столбов. Цемента понадобилось около половины мешка, и я сказал Зинцову, чтобы он убрал оставшееся: мешок был бумажным, если пойдет дождь, цемент намокнет и станет непригодным. Рядом стояла баня, куда можно перетащить этот мешок, или на какой-нибудь склад, где у них хранятся строительные материалы, но за все дни Зинцов этого так и не сделал, также и меня помочь это сделать не просил. Одному мне поднять это было бы тяжело, вдвоем мы могли бы это перетащить. Но Зинцову, очевидно, это было не нужно. Такое расточительное отношение к полезным вещам тоже меня неприятно удивило.
Дождь, действительно, прошел через несколько дней, и цемент намочило. У меня сложилось впечатление, что если что-либо не требуется лично Зинцову в настоящий момент, то это вообще не требуется и не заслуживает внимания.
Кроме этой постройки Зинцов еще планировал сделать полки в подвале Экоцентра и разобрать ветхую постройку на кордоне в лесу, но до этого у нас руки вообще не дошли в силу опять же отсутствия нормальной организации и планирования со стороны Зинцова. Складывалось впечатление, что задания на предстоящий день у него возникали неожиданно, и план, что мы будем делать завтра, мог оказаться каким угодно.
Из намеченных в программе смены дел удалось выполнить еще расчистку от обломков кирпичей подвала Экоцентра, но и эта задача появилась для меня относительно неожиданно. Мы поехали в Экоцентр поливать саженцы кедров (или каких-то там редких деревьев, которые Зинцов привез из поездки на какой-то слет руководителей волонтерских организаций) и смотреть на содержащихся там лосей, и по дороге Зинцов вспомнил, что нужно расчистить подвал. Если бы он сказал мне об этом заранее, я бы надел рабочие берцы, а не мягкие походные кроссовки, чтобы не драть хорошую обувь об кирпичи, но пришлось смириться.
При этом себя Зинцов считал вполне находчивым и талантливым организатором и руководителем. Если я говорил, например, что, нет каких-то инструментов, или что-то не получается, он смотрел на меня с сожалением и презрением, отвечая что-нибудь типа: «У нас в Рустае мужики топором рельсы перерубают». Кстати, о том, что топоры надо изредка точить, в Рустае мужики явно не слышали. Что, впрочем, может быть и помогло не отрубить себе пальцы, когда топор мне пришлось использовать в качестве молотка. Но вот для костра, на котором я готовил еду на всех, потребовались дрова, а щепки, ветки и маленькие доски, которые можно было жечь в костре, кончились. Напилить больших досок мы не могли, т.к. бензопила сломалась. Оставалось наколоть на дрова большие чурбаны, для чего Зинцов предложил мне использовать ранее найденный ржавый тупой колун. На мое замечание, что может колун надо бы наточить, Зинцов ответил, что колуны никогда не точат. Этот, похоже, действительно никогда не точили: колющее лезвие было тупым в палец толщиной.
С моим камнем в желчном пузыре мне вообще запрещено поднимать больше 2-х килограмм, а резкие движения могут вызвать спазм от закупорки, в наихудшем случае разрыв желчного пузыря. Поэтому махать колуном, весящим не менее 10 кг, я не рискнул. Учитывая, что всю остальную работу топорами я делал практически один, Зинцов мог бы нормально на это отреагировать и сам поколоть дров. Он так и сделал, но сопроводил это реакцией «какой же слабак этот Поднебесный, даже колун поднять не может». Ирония оказалась в том, что когда он в расстроенных чувствах выбежал из общежития и побежал колоть дрова, чтобы доказать всем, какой он сильный, и какой я слабак, он наступил на ржавый гвоздь, а так как был не в берцах, а в легкой обуви, в сланцах кажется, гвоздь впился ему глубоко в свод стопы и обратно он прискакал уже на одной ноге.
Выяснилось, что аптечку в общежитии никто найти не может (а была ли она?). Зеленка и йод оказались только у меня. Этой зеленкой я, кстати, потом мазал еще и местного кота, который живет в общежитии, вернее, в общежитие его не пускают, но кормят на улице. Голова у него была вся разодрана и рана была влажной и не заживала. Возможно, это был лишай, но скорее всего рана от драки с другими котами. Веган Зинцов по определению должен бы быть если не зоозащитником, то, как минимум, любителем животных, и за все лето хотя бы попытаться помазать рану коту, но ни он, ни кто-либо другой из экологов, биологов и студентов-любителей природы в Заповеднике и на Экологической станции помочь коту и не подумал. Я намазал коту рану зеленкой. «Какой красивый котик стал, зелененький», смеялась потом волонтерка Оля, кот действительно выглядел забавно. Надеюсь, ему стало получше. Зинцову же после его травмы пришлось не сладко.
В больницу к врачу он не поехал (не по мужски это, обращаться к врачу, настоящие мужики ко врачам не ходят), фельдшера или другого, кто мог бы профессионально обработать рану в деревне и Заповеднике не было. Поэтому нога у него сильно болела. На следующее утро он буквально выполз на коленях из своей комнаты и попросил подать ему стакан воды. Ходить ему было очень больно, наступать на ногу он не мог.
«Карма», - сказала по этому поводу Оля, когда об этом случае зашел разговор. Пояснять Зинцову, за что его постигла такая карма, мы не стали, но, думаю, он мог и сам понять, хотя не факт.
На одной ноге далеко не упрыгаешь, поэтому от далеких и продолжительных рейдов ему пришлось на несколько дней отказаться, о чем мы не очень и сожалели.
К тому же походы в рейды ему осложнила и неожиданная пропажа одного его ботинка его пары берцев. Кто-то из студентов-практикантов уехал в одном его ботинке, спутав со своим, а свой оставил в общежитии. Внешне берцы студента и Зинцова были одинаковой модели, поэтому студент, видимо, их и спутал в спешке. Но они все же отличались по степени изношенности и высоте берцы. Поэтому один ботинок у Зинцова оказался выше, другой ниже.
Рейды
Как сказал коллега Зинцова инспектор заповедника и известный нижегородский анархист «старшего поколения» Виктор Клементьев («Клем»), «Любой выход инспектора в лес – это рейд». Я не знаю, как это на самом деле делается, но понял, что инспекторы должны писать отчеты о количестве пройденных в рейдах километров, количестве рейдов по заповеднику, в этом их работа и заключается. Ходят по лесу, ищут нарушителей. Первые несколько дней в нашей смене (пока Зинцов не проткнул себе ногу) мы каждый день ходили в рейды.
Для меня до недавнего времени пешие походы не представляли никакой сложности, во времена моих паломнических поездок на Светлояр я мог проходить по 20 км ежедневно и при этом не чувствовал особой усталости. Несколько раз я совершал пешие переходы по 70 км за сутки. Но пару лет назад у меня начали сильно болеть суставы, артроз. На одном колене нашли разрыв мениска. Это все обострилось после того, как я в холодный период (осень, зима, весна) каждый день работал промоутером на улице, стоять приходилось по 6 часов в день в любую погоду, в том числе и на морозе в минус 30 градусов. Летом суставы у меня начали болеть так, что после работы я не мог вообще стоять. Обследование показало 1-2 степень артроза. С тех пор я не могу подолгу ходить или просто стоять на ногах, мне нужно как минимум каждые два часа делать привал, чтобы отдохнуть. Плюс проблем добавляет то, что желчнокаменная болезнь требует соблюдать определенную диету, питаться мелкими порциями каждые 4 часа. Для этого нужно заранее готовить себе еду и брать с собой.
В заповеднике мне все это делать удавалось, и никаких проблем с рейдами у меня не было. Только в первый раз Зинцов не предупредил нас, на какое время мы уходим в рейд, поэтому я собой ничего не взял перекусить, но во все последующие рейды у меня все было с собой наготове.
Я даже ожидал гораздо большего в плане продолжительности наших пеших прогулок, рейдами это называть мне как-то неловко. Мы выходили около 6-30 утра и ходили по лесу часов до 12-ти. Вместе с Зинцовым ходили еще один или два инспектора.
Ни одного более-менее настоящего нарушителя (за исключением одного случая) мы не встретили. В одном случае мы обнаружили оставленный у дерева мотоцикл и около часа разыскивали его хозяина. Пока искали хозяина, пропал мотоцикл, но потом они оба обнаружились вместе: это был пожилой местный житель, который собирал грибы, пропуск у него был.
Лес в Керженском заповеднике не представляет из себя ничего особенного. Это сосны, ели, встречаются дубы, осина, липа, береза. Единственная особенность этого леса – большое количество лишайников. Мхи и лишайники устилают почву полностью. В обычном лесу земля устлана травой, а здесь лишайники. Никто тут не ходит, их не тревожит, поэтому они растут.
Фотоаппарат я с собой не взял, т.к. маленький фотоаппарат у меня разбил застройщик в ходе пикета, а тащить с собой большой не было места в рюкзаке, и так у меня багаж был огромным. Поэтому фото я мог делать только на простенькую камеру смартфона. Лучше фотки получались у Оли, у нее был смартфон нормальный, некоторые из них я у нее потом переписал, как и Зинцов.
В списке необходимой обуви для волонтеров у Зинцова значились резиновые сапоги, я их послушно привез. Но надобности в них не оказалось совершенно никакой. Даже на болоте, на которое мы ходили один раз с Зинцовым собирать чернику, воды совершенно не было. Мох был совсем сухой. Походив больше часа по болоту, нам едва удалось найти одну небольшую лужицу, которая могла бы служить хоть малейшим оправданием надевать резиновые сапоги. Впрочем, местные жители, в основном пожилые женщины, в лес всегда ходят в резиновых сапогах, ссылаясь на то, что тут водится много змей, и сапоги предохраняют от возможного укуса.
Дождей за всю нашу смену тоже почти не было. Резинки могли бы пригодиться при сборе мусора на берегу Керженца (хотя погода была жаркая и промочить ноги было не страшно), но этим мы не занимались. В предыдущую, перед нашей, смену Зинцов плавал с волонтерами на катамаране по Керженцу и собирал мусор по берегам, в нашу же смену этого не было запланировано. Хотя жаль. Это было бы интересно. Но Зинцов сказал по этому поводу, что он очень устал грести веслами на катамаране, поэтому в нашу смену он на катамаране волонтеров возить не хочет. Так что кроме прогулок, то есть рейдов по лесу никаких других более-менее близких к эковолонтерству занятий у нас не было.
Когда же Зинцов проколол ногу, и рейды закончились. Вместо рейдов мы стали сидеть «в засаде» - у железного шлагбаума на въезде в заповедник. Наша задача была караулить проезжающих по дороге автомобилистов и проверять у них пропуска.
Перед первым таким выходом «в засаду» случился небольшой скандальчик. У Зинцова тогда нога еще, кажется, была здорова, и утром мы ходили в рейд, вернулись часов в 12. Зинцов в своей обычной командной манере распорядился, что до 16 часов у нас «свободное время», то есть мы должны успеть сварить обед и поесть. Куда и зачем мы пойдем в 16 часов он не сказал, «чтобы не отбивать охоту туда идти», а то, по его выражению, «нам идти бы не захотелось». Но по предыдущим разговорам я все-таки понял, что мы пойдем «в засаду».
Оля пошла спать, т.к. вставать пришлось рано, но перед этим сказала мне, что готовкой обеда она займется сама: будет варить картошку и жарить грибы, которые мы набрали в ходе предыдущих рейдов. Картошку пообещал дать Зинцов, который сказал Оле, что у него ее целый мешок лежит в комнате. Оля обрадовалась, т.к. макароны и рис надоели. Я привык все готовить сам, но раз Оля вызвалась, пусть готовит. К тому же, когда речь заходила о приготовлении еды для всех нас, Зинцов обращался с этим исключительно к Оле, видимо, в его суровом мире настоящих мужчин мужчины готовить не умели или это было ниже их достоинства. Готовку он изначально поручил Оле, но поскольку мне есть надо было чаще, чем остальным, я никого не напрягал и готовил и себе, и остальным сам. Оля была не против, к тому же она питалась довольно легко, в основном какими-то баранками, чипсами, бананами и тп. Особенно она была в восторге от местного молока, которое местные жители ей продавали очень дешево, отдавая кроме того бесплатно «в нагрузку» огурцы, кабачки и зелень.
Ожидая, что Оля сама займется готовкой, я сел под деревом во дворе читать книгу. Когда я забеспокоился о том, сколько времени, и почему Оля не начинает готовить, было уже 15 часов. Оказалось, Оля заснула. Я ее разбудил, и мы начали искать картошку, которую подарил нам Зинцов. Оказалось, что эта картошка лежит у него в комнате у печки с прошедшей зимы, она полностью проросла огромными ростками, вся мягкая и в пищу ее употреблять невозможно. Но Оля все равно хотела картошки, и отправилась за картошкой в местный магазин. Вернулась она минут через 40. Картошка теперь была, но ее еще нужно было помыть, почистить, о грибах вообще уже речь не шла, ими мы заняться не успели.
За то время, пока Оля ходила в магазин, я выбрал из кучи проросшей и покрытой плесенью, частично сгнившей картошки Зинцова штук десять клубней, которые более-менее можно было очистить от ростков и сварить. Я помыл и почистил их, развел костер и поставил кастрюлю с водой и картошкой вариться. К приходу Оли вода уже кипела. Через 10 минут картошка была бы готова. Но время было уже 16-00. Зинцов появился к этому времени, куда он ходил, не известно, наверное, писал отчеты на пожарной станции, и, как я и ожидал, безапелляционным тоном заявил, что мы собираемся и уходим.
То, что обед еще не был готов, его не волновало, он упивался своим командирским приказом, как он крут, отдает приказы, которые никто не смеет оспаривать и отменять, даже он сам!
Ситуация была действительно идиотская. Я совершенно точно знал, что никто нас в этой «засаде», куда нас хочет вести Зинцов, особо не ждет, и даже если мы придем не в 16, а в 17 часов, или даже вообще не придем, никто об этом особо горевать не будет, а начальник Зинцова об этом узнает, наверно, только в том случае, если Зинцов сам ему расскажет. Поэтому ничего страшного, если бы Зинцов согласился подождать буквально 10 минут, не случилось бы. Я бы доварил картошку, мы могли бы переложить ее в банки или контейнер и взять с собой, поесть на месте. Но вместо этого Зинцов начал демонстрировать нам, какой он твердый и четкий командир.
- У вас было 4 часа, и вы обед не успели сварить! – демонстративно и оскорбительным тоном возмущался и отчитывал он меня, хотя вообще-то сам до этого поручал заниматься готовкой Оле.
- Картошку, которую ты нам оставил, оказалось невозможно использовать, поэтому Оле пришлось идти в магазин.
- Да ты просто не умеешь ничего, может тебе вообще поехать домой? – разошелся не на шутку Зинцов.
Мне пришлось ответить ему таким же тоном, чтобы положить конец его хамскому поведению:
- Слушай, ты тут мне не командир. Перед девушкой выпендриваешься что ли? Ты нам должен был обеспечить бытовые условия, где они? Вместо плитки мы готовим на костре, не забыл? Были непредвиденные обстоятельства (о том, что Оля просто проспала я, конечно же, не сказал), поэтому готовка задержалась. Ничего не случится, если мы выйдем на 10 минут позже. По крайней мере, раньше никаких нарушителей мы не видели, кроме пенсионеров местных, собирающих грибы, да в тех местах, куда мы с тобой ходим, собирать то больше не чего, а из зверей мы даже ежика до сих пор не видели ни разу, так что вряд ли наш рейд настолько важен.
- Ежика! Да что ты знаешь про наш заповедник! У нас тут медведи водятся! А браконьеров мы тут ловим с риском для жизни, в нас тут стреляют и поджигают!
Конечно же, я ничего не знаю про «его» заповедник, но спорить и обострять мне совершенно не хотелось. Человек просто упивался своим мнимым «всевластием» и элементарно рисовался перед девушкой. Не зря же он подселил ее к себе в комнату, но отношения, видимо, никак не складывались, у Оли, как оказалось, есть любимый ею муж, не это ли так разозлило Зинцова?
Я залил костер ведром воды, оставил картошку на решетке (она доварится сама собой и к тому времени, когда мы вернемся, будет готова), собрался за пару минут, и мы вышли практически в 16-00, как и хотел этого Зинцов.
По дороге Оля проявила просто чудеса психологической обработки нашего сердитого командира и уболтала его так, что о прошедшем конфликте по прибытию на место мы уже не вспоминали. На месте нас ждал другой инспектор, который просто стоял у шлагбаума и скучал. Нам предстояло сидеть рядом, и в случае появления автомобиля, изображать общественную поддержку инспекторам, снимать на видео беседу инспектора и водителя автомашины, оказывать моральную поддержку в случае необходимости составления протокола на нарушителя.
Мы сидели там до 20 часов, опять же, как установил Зинцов. За это время проехало пять или шесть машин, у всех были пропуска, за исключением одного, который сказал, что забыл пропуск, но его тоже после «строгой» беседы пропустили.
Такие дежурства Зинцов повторял с нами несколько раз. Пару раз мы действительно столкнулись с водителями без пропусков. В одном случае молодой мужчина ехал к друзьям в гости, при этом друг ехал на машине впереди и у него был пропуск, а тот ехал на своей машине за ним, и пропуска у него не было.
Пропускать его Зинцов, конечно же, отказался, и стал грозить составлением протокола. Мужчины начали возмущаться, и предложили: «Давайте мы вам счас тыщу рублей заплатим и проедем!»
Мы с Олей это все записывали на видео.
«Вы сейчас только что должностному лицу взятку предложили, это преступление, и наши общественные помощники все это записали на видео».
Парни явно не ожидали такого поворота.
«Нет, вы что, это не взятка! Это штраф! Да, штраф, чо».
Второй инспектор от такого штрафа отказался, но решил парня без пропуска пропустить просто так, дав ему строгое наставление нигде по дороге в заповеднике не останавливаться. Парни были довольны и быстро уехали. Зачем было устраивать весь этот спектакль, если с самого начала было понятно, что все равно пропустят? Ради профилактики.
В другом случае пропуска не оказалось у молодого мужчины на старенькой «девятке» с покрашенными в разный цвет крылом и дверью. Он ехал с женой и маленьким ребенком. Зинцов в этот раз оформил на него протокол о правонарушении.
В случае оформления протокола, рассмотрением дела занимается директор заповедника. Нарушитель должен явиться на это рассмотрение в Нижний Новгород, что для местных жителей, конечно же, неудобно. Но если нарушитель явится, то шансов отделаться предупреждением, а не штрафом, по словам Зинцова, больше. За первое правонарушение штраф, как правило, директор заповедника никогда не выписывает, ограничивается предупреждением.
Я и Оля в этом случае были оформлены им в протоколе как «свидетели». При заполнении протокола он строгим тоном спрашивал пойманного им парня, где тот работает и сколько зарабатывает. Оказалось, эти сведения необходимы для решения вопроса о размере штрафа, который в определенных пределах может быть наложен на нарушителя.
Нас он заставил назвать свои фамилию, имя, отчество, место жительства. После того, как он все заполнил, он приказным тоном сказал:
- Свидетели, ко мне! Сюда! Расписывайтесь!
Серьезность и суровость нашего командира мне казалась совершенно несоизмеримой с «серьезностью» правонарушения, протокол о котором он составлял. Тем более было мне трудно понять его демонстративное отношение к нам, как к своим подчиненным, эдаким рядовым солдатам. Он отдавал нам приказы так, будто он генерал на передовой, а мы рядовые, обязанные их исполнять. Его коллега-инспектор в это время просто скучал у шлагбаума, и доли той серьезности, которую демонстрировал Зинцов, у него не было.
Я вспоминаю свою бытность следователем, иногда мне тоже нужны были понятые для какого-нибудь протокола, и часто я приглашал каких-нибудь алкашей, стоящих у ларька. Но даже к таким «понятым» и я, и все другие следователи, кого я видел в работе, всегда обращались вежливо, обычно по имени-отчеству, обязательно на «вы». Чтобы к кому-то обратиться так, как к нам обращался Зинцов при исполнении своих служебных обязанностей, это был бы нонсенс. Понятой тебе ничего не должен. Он по своей доброй душе решил помочь следствию, удостоверить факт совершения какого-либо действия, поэтому ему нужно быть благодарным, обращаться вежливо, а не как к рабу какому-нибудь. Тем более волонтер: он добровольно жертвует свое время, определенную долю сил, труда, чтобы помочь в каком-то общем нужном деле. Относиться к волонтеру как к рабу или подчиненному рядовому мне кажется просто хамством. Так могут обращаться только командиры-хамы в армии к своим подчиненным: «Эй, ты, пойди, принеси». И то, это, я считаю, не норма, а извращение, призванное выбить из подчиненного чувство собственного достоинства.
Кроме официальных рейдов и дежурств на шлагбауме один раз Зинцов проводил с нами «общественный» рейд – в субботу мы пошли купаться на Керженец на местный рустайский пляж, но вначале, перед нашим культурным мероприятием, мы должны были обойти отдыхающих и предупредить их о запрете на разведение костров.
Запрет жечь костры в лесах Нижегородской области принимает губернатор Шанцев начиная с 2011 года, после катастрофических пожаров лета 2010-го. Кроме запрета на костры, губернатор своим постановлением запрещает еще и посещение лесов. Да, летом в лес вообще заходить в Нижегородской области нельзя. Типа ради борьбы с пожарами. Лично я считаю это постановление незаконным и нарушающим конституционное право граждан на свободу передвижения. Но чтобы оспорить это в суде нужны деньги на госпошлину, а у меня их нет, зарубежные фонды меня не финансируют, как наших правозащитников, никто из которых в этом запрете, очевидно, никакого нарушения прав граждан не находит. Действительно, в лесу же либералы митинги против Путина не проводят, а значит их правозащитники и нарушения прав не видят. Для меня же как для заядлого туриста это огромное лишение. Получается, что легально находиться в лесу летом просто нет никакой возможности.
Абсурдность постановления нижегородского губернатора компенсируется его практически полным неисполнением со стороны населения и слабым контролем со стороны инспекторов. Пляж на Керженце около Рустая очень большой, несколько километров вдоль реки. Он не относится к ведению инспекторов заповеднка, т.к. это не их территория, поэтому у Зинцова полномочий на пляже нет никаких. Как он объяснил нам цель своего приставания к отдыхающим – это «профилактика» и убеждение их добровольно погасить костер. В случае, если человек откажется гасить костер, мы можем вызвать полицию с Бора и полицейские могут привлечь такого нарушителя к ответственности. Сами же полицейские, конечно же, никогда на пляже с целью контроля за разведением костров не появляются. Линия берега относится к землям Водного фонда, а лес через несколько метров – к лесничеству, инспектора которого т тоже теоретически могут следить за соблюдением противокострового постановления, но их слишком мало и у них много своих дел в лесу.
В выходные дни рустайский пляж битком набит как местными жителями, так и отдыхающими, приехавшими из Н.Новгорода и окрестных населенных пунктов. Людей очень много и формально все они потенциальные нарушители, если пройдут несколько десятков метров от берега реки и углубятся в лес. Разведение же костров в любом случае является правонарушением. С этим правонарушением и собрался бороться Зинцов с нашей помощью.
Когда в разгар жаркого июльского дня мы пришли на пляж, то дым от костров шел кругом. Люди жгли костры в лесных уголках на берегу, жарили шашлыки, рыбаки варили уху из пойманной тут же в реке рыбы. Кстати, Керженец в этом месте наполовину относится к заповеднику, и если рыбак ловит рыбу с берега заповедника, то это считается браконьерством, граница проходит по середине реки.
Мы с Зинцовым стали обходить каждую компанию отдыхающих, жгущую костры. Зинцов зачитывал им постановление Шанцева и просил потушить костер. Что меня поразило в его действиях, он не дожидался вообще каких-либо действий со стороны людей, к которым он очень важно и чинно, с официальным видом и предъявлением удостоверения обращался, а сказав в заключение своей речи: «Потушите, пожалуйста, костер» круто разворачивался и быстро уходил прочь.
- Они же не гасят никто, - сказал ему я.
- Мы потом еще раз пройдем, проверим, погасили или нет.
- И что, если не погасили?
- Посмотрим.
Видимо, он сам прекрасно понимал, что никаких полномочий у него на этом пляже нет, но что-нибудь сделать для «защиты природы» ему хотелось, поэтому он и обходил, ради успокоения своей совести, отдыхающих, в надежде, что хоть кто-нибудь после его обращения все же погасит костер.
Большинство отдыхающих всеми способами начинали отказываться гасить свои костры. Одни начинали качать права, требовать показать постановление и т.д., другие пытались задобрить Зинцова предложением выпить и закусить, третьи демонстративно соглашались, но когда мы уходили ничего не делали. Из более, наверное, двадцати человек, с которыми Зинцов побеседовал, при мне только один мужчина интеллигентного вида сразу же взял стоявшее рядом ведро с водой и погасил огонь. Очевидно, законопослушный человек.
Встретили мы и знакомых Зинцова. В кустах расположилась веселая компания. Один человек лежал уже мертвецки пьян на песке, другие выпивали. Зинцов, увидев лежащего на земле пьяного знакомого, нагнулся к нему и радостно приветствовал, похлопывая по плечу:
-Эй, Андрюха! Привет!
- Ты, что его знаешь? - стали спрашивать Андрюху другие, но Андрюха мог только что-то мычать нечленораздельное.
- Это же Олежка! – Узнали-таки Зинцова другие участники отдыха. Костер у них горел, как и у всех, но никакой «лекции» по этому поводу им Зинцов читать не стал, и вообще на костер не обратил никакого внимания. Он всем поулыбался, громко посмеялся и пошел дальше под одобрительные голоса пьяненькой компании.
Меня это немного покоробило: если уж гасить костры, то гасить у всех. А тут получается, что у незнакомых мы костры гасим, а у знакомых нашего Олежки пусть горят, не страшно.
Сам я к кострам отношусь лояльно. Без костра в лесу нельзя, и запет на костры – это неосуществимый и абсурдный запрет, абсурднее которого только запрет вообще посещать леса. Если правительство хочет бороться с пожарами, нужно не запрещать, а прививать культуру посещения леса и технику пожарной безопасности, это гораздо эффективнее пустых запретов, соблюдение которых все равно обеспечить невозможно, что приводит лишь к дискредитации закона. Поэтому тот факт, что большинство отдыхающих костры не тушило, особого внутреннего недовольства у меня не вызывал. Мне больше не понравилось, как оказалось, двуличное отношение Зинцова к избранной им миссии тушителя костров.
Мы с Олей стали требовать от Зинцова закругляться в нашем рейде, так как мы вообще-то шли купаться, а не профилактическую работу с отдыхающими проводить. Мы обошли уже почти весь пляж, все отдыхающие уже нас заметили. Но самого главного нарушителя-браконьера не заметили мы.
Когда мы, наконец, закончили с кострами (большинство из которых продолжали гореть) и перешли к водным процедурам и солнечным ваннам, из воды прямо на нас вышел человек в гидрокостюме и маске, у которого в руках был гарпун, а на поясе висели две здоровенные, больше метра длиной, толстые щуки. Я впервые в жизни видел таких больших щук. Оказалось, этот водолаз плавал с маской под водой прямо у пляжа и подстрелил щук под водой из гарпуна. Вполне возможно он подстрелил их со стороны заповедника, а значит, это было правонарушение. Но, как сказал Зинцов, поскольку мы не видели, где он плавал, доказать мы ничего не сможем. С ним он даже разговаривать не стал, «водолаз» спокойно ушел со своим уловом.
Отношение к закону у Зинцова было каким-то амбивалентным. С одной стороны он повторял, что «закон есть закон», все должны соблюдать закон, даже если вам кажется, что закон неправильный. С другой стороны, позже Зинцов рассказывал нам о случаях нарушения закона его же начальством, и не видел в этом совершенно никакой проблемы, например, он совершенно нормально воспринимал факт, что его начальник ездил в отпуск в Абхазию на «казенном» бензине или другие инспектора собирают ягоды и грибы в заповеднике в «запрещенное» для сбора время. Не бог весть какие нарушения, но речь идет об отношении. О том, что в одном случае этот страж закона готов сельского парня, не оформившего пропуск, мурыжить целый час, составляя протокол о правонарушении, а в другом случае к нарушениям со стороны своих коллег относится как к нормальной ситуации.
Однажды в рейде, когда мы искали владельца обнаруженного нами в лесу мотоцикла, я завел с Зинцовым разговор о том, что законы в России абсурдные и противоречивые: «У нас законы антинародные», - сказал я.
- Нет. Это не так. – с невероятной и удивившей меня твердостью и упрямством ответил Зинцов. Меня это удивило, т.к. из нашего предшествующего общения я узнал, что Зинцов считает себя коммунистом (вернее, сталинистом), а как коммунист и марксист он просто обязан знать, что в буржуазном государстве законы отражают волю господствующего класса капиталистов, и отнюдь не «волю народа». Для любого коммуниста это аксиома. Поэтому ответ Зинцова, яростно вставшего на защиту буржуазных законов, меня просто поразил.
- Ну как же, разве справедливо, например, запрещать травы в лесу собирать или ягоды? Кому от этого вред? – пытался я аргументировать?
- Конечно справедливо, ты просто не понимаешь, что такое заповедник! (Чуть раньше, когда я хотел нарвать листьев Иван-Чая, который рос прямо на обочине дороги по пути на пляж, Зинцов мне это запретил делать на том основании, что обочина дороги с левой стороны относится к заповеднику. «Рви с правой стороны, там не заповедник», - разрешил он мне).
- Ну ладно, хорошо. Но вот, например, закон об уничтожении санкционных продуктов питания. Это обычные продукты, их уничтожают по политическим мотивам, разве не лучше бы было передать эти продукты бесплатно нуждающимся? - (моя больная тема: денег нет, часто есть нечего, а тут сотни тонн фруктов, овощей, других продуктов просто из-за «бодания» Путина с Западом уничтожают, давя бульдозерами).
Ответ Зинцова на этот пример меня просто убил:
- Закон есть закон!
- То есть нищими отдать эту еду это преступление?
- Я говорю, закон есть закон. Если все начнут обсуждать законы, никакого порядка в государстве не будет. – Сказано это было без малейшей иронии или сарказма, с полной уверенностью и решительностью в правоте этого утверждения.
Это было свыше моих сил. От кого такое можно было услышать? От коррумпированного прокурора? От диктатора? Или от двуличного лицемера? Или он говорит так лишь для вида (ну действительно, со мной он не знаком, хотя сказал, что читал обо мне в интернете, и его знакомые обо мне ему много рассказывали)? Я думаю, что он имел в виду именно то, что сказал. Авторитет власти, любой власти, для него непререкаем, и любые решения любой власти для него не обсуждаются.
В другом случае, как раз во время нашей «инспекции» на пляже, у нас снова зашел разговор о целесообразности законов. Я усомнился в разумности запрета на разжигание костров и въезда в лес, на что Зинцов снова мне ответил в духе «закон есть закон».
- Но ты же должен знать, в чьих интересах принимаются законы при капитализме. В интересах капиталистов. Поэтому не все законы приняты в интересах трудящихся, более того, народ вообще отстранен в данном случае от принятия решений. Если бы народ принимал решения как при настоящей прямой демократии, то, скорее всего, таких запретов, как эти, вообще никогда бы не было.
- А я против демократии. – категорично ответил Зинцов. - Вообще я за власть аристократии. Править должны лучшие и избранные, аристократы.
«Ничего себе, коммунист!», - подумал я про себя, а вслух сказал:
- Так а кто при капитализме может считаться аристократом? Это олигархи, 1% сверхбогатых!
- Да, - протянул Зинцов, - Это так. Но… - Его мысль я не уловил, видимо он что-то имел в виду, как вдруг вместо олигархов в аристократах окажутся совсем другие, «хорошие» люди, но эту мысль он до меня не довел или не посчитал меня достойным, чтобы поделиться со мной еще одним своим откровением.
Впрочем, и этих откровений мне хватило выше крыши. А ведь еще Зинцов тесно общался с анархистом Клемом, как они находили общий язык, это для меня загадка. Хотя, конечно и взгляды Клема тоже довольно противоречивые.
Олю тоже поразили такие ответы Зинцова. Его «закон есть закон» в отношении бедолаг-сельчан, пойманных без пропуска, или раздавленной санкционки, которую можно было отдать бедным и голодным, ее тоже покоробили. Но самые крутые перлы Зинцова были для нас еще впереди.
Выйти из зоны комфорта
Есть известный мем с изображением дяди Федора из мультфильма «Простоквашино», который говорит: «Чтобы нам выйти из зоны комфорта, нам нужно в нее сначала войти, а у нас на это денег нет!». Отказ подождать 10 минут, пока доварится обед, ради бессмысленного дежурства у шлагбаума в лесу, это, как однажды заикнулся об этом Зинцов, было составной частью его миссии по выводу нас, зажравшихся горожан, из зоны комфорта. Где находится эта «зона», и почему Зинцов решил, что мы в ней, якобы, находимся, искать ответ бессмысленно.
О себе, своей жизни и работе в Керженском заповеднике Зинцов рассказывал неизменно с серьезным, суровым выражением лица как о беспримерном героизме и самопожертвовании, наполненном ежедневным риском и суровыми лишениями ради всеобщего блага. Ежедневно ему приходится вставать в 4 утра, проходить многие километры по лесу, где за каждым деревом его может подстерегать вооруженный браконьер, с которым он должен будет вступить в смертельную схватку, и реально вступает. Под дождем, в снегопад, в мороз и ветер, он должен сидеть в засадах, чтобы выследить браконьеров, поймать их, изъять сети и прочие браконьерские орудия.
Он подчиняется суровой дисциплине, которой он научился в армии, а затем в некой дружине охраны природы. Природе он готов служить бескорыстно и беззаветно. В Москве он бесплатно работал волонтером в «Гринпис», а еще он коммунист, считает, что нужно совершить революцию (о вопросах, возникших у меня в связи с его «коммунистичностью» я писал выше).
Быт у него в высшей степени суровый. Зимой в его комнате очень холодно, ледяной ветер дует из щелей. Питается он по-спартански. Однажды он решил проверить, как долго он сможет питаться одной картошкой с грибами лисичками. Питался он так всю зиму и ничего, нормально, не надоело. Ест он очень мало. Один-два раза в день. Может иногда вообще не есть, особенно, когда целый день находится в рейде, выслеживает браконьеров.
Однако есть он может и не есть, но не пить Зинцов не может. С самого начала в качестве повода для шуток и для демонстрации своей мужественности он неизменно выбирал алкогольную тему. Какой хороший в селе Рустай самогон, и как он прекрасно разбирается в качестве самогона и прочего алкоголя, мы слышали от Зинцова много раз. Основная валюта в Рустае – это водка и самогон. Однажды я ради троллинга сказал, что водка и самогон это слишком грубо, вот скоч-виски это да! Коньяк еще хорошей выдержки. На это мне на полном серьезе Зинцов доказал, что местный самогон гораздо лучше любого марочного коньяка и вонючего виски, который он пару раз покупал, но понял, что виски это совершенное говно, которое он больше пить не будет, а вот самогон – это высший класс.
Живет Зинцов один, без жены, как настоящий спартанец, но почему-то девушек-волонтерок при наличии в общежитии свободных комнат селит в одну комнату с собой. У него есть невеста, на которой он женится, как только она вернется из экзотического путешествия в Непал, где она, точно как и он сам, занимается волонтерством.
Зарплата у него очень маленькая, 8 тысяч рублей, но для него это вторично. Гораздо важнее для него работать на благо природы. Ради этого он готов жить в спартанских условиях, быть готовым к рейдам и засадам 24 часа в сутки.
Обо всех этих суровостях нам стало известно со слов Зинцова. И я думаю, что действительно, так оно и есть: есть браконьеры, нужно много времени, чтобы их выследить, быт суров, зарплата маленькая. Но, на мой взгляд, все эти моменты не так однозначны, как кажется это из примера Зинцова.
Например, свой быт Зинцов мог бы значительно улучшить. Пример с плиткой я уже описал: сломавшуюся плитку он даже не пытался подремонтировать, никаких инструментов, элементарно отвертки и плоскогубцев, у него за 2 года не появилось, хотя гайки на плитке легко отворачиваются руками, он даже не пытался их отвернуть, чтобы посмотреть, что там внутри.
В общежитии есть душевая кабина. За время нашей волонтерской смены мы с удовольствием принимали в ней горячий душ. На что Зинцов каждый раз снисходительно говорил, что сам он за 2 года своей работы и жизни здесь ни разу в этой душевой кабине не мылся. Он моется летом в речке, а зимой – в бане (как настоящий мужик, конечно, не то что мы, изнеженные горожане). О походе в баню, который он организовал для наших девушек-волентерок, я еще расскажу отдельно. Однако Зинцов не только не пользовался душевой кабиной, ему было абсолютно наплевать, работает ли она, и могут ли ей воспользоваться другие. В том, что эта душевая кабина к моменту нашего приезда была в рабочем состоянии, как оказалось, была заслуга не Зинцова, организатора нашей волонтерской смены и ответственного за наш быт, а так произошло по счастливой случайности. Перед нашей волонтерской сменой в общежитии жили студенты-практиканты. И руководитель практики у этих студентов добилась, чтобы душевую кабину отремонтировали и привели в рабочее состояние. То есть, Зинцов предыдущее время не просто не мылся в этой кабине, эта кабина просто не работала. Что-то было засорено или сломано, и мыться в ней было нельзя. Только настойчивость преподавателя, которая заботилась о своих студентах, заставила Зинцова принять меры и починить кабину. Об этой преподавательнице Зинцов отзывался как об ужасно надоедливой женщине, которая заставила его чинить душевую кабину (в которой, конечно же, настоящие мужики не моются, это ниже их достоинства в мире Зинцова).
Через пару дней слив воды в душевой кабине стал ухудшаться, скорее всего, это было связано с тем, что с водой в слив попадало много песка. Также туда могли попадать длинные волосы. Прочистить пластиковую трубку слива – дело пяти минут: открутить и удалить засор. Но не у Зинцова, у которого нет никаких инструментов, кроме пожарных топоров (в Рустае мужики все делают с помощью одного топора, особенно перерубают рельсы). Поэтому открутить кольцо и снять трубку было нечем. На нашу смену слив еще работал, что стало после нас, не знаю, скорее всего, слив снова засорился, и душевую кабину отключили до следующего принципиального преподавателя, заботящегося о быте своих студентов.
Состояние ванной-туалетной комнаты в общежитии вообще довольно плачевное: пол частично провалился. Скорее всего, от постоянной сырости прогнили лаги под полом. Лежащий на полу синтетический ковер был постоянно мокрым. Постоянно стоял запах гниения и атмосфера сырости. Как я понял, из людей, проживающих в общежитии, только Зинцов жил здесь постоянно, остальные приезжали и уезжали (научные сотрудники, студенты). Но ничего по поводу того, что пол в туалете скоро провалится, Зинцов делать не собирался.
Как он «решает проблемы», он продемонстрировал в конце нашей смены. Пол в туалете всегда был мокрым, о чем я уже знал, а приехавшая позже всех новая волонтерка Женя еще нет. Поэтому когда она увидела, сколько на полу воды, она сказала Зинцову, что, наверное, унитаз протекает. Развинтить и проверить у Зинцова все равно было нечем, поэтому он решил все своим методом: написал на листе бумаги: «Унитаз не работает, пользоваться запрещено» и прикрепил это объявление на крышку унитаза. Это было за 1 день до того, как мы все с Зинцовым неожиданно распрощались, поэтому как он «отремонтировал» унитаз после этого, я не знаю. Но скорее всего, просто снял эту бумажку и снова все начали пользоваться «тем, что есть».
Все эти «проблемы» (в кавычках, потому что при минимальном приложении сил любая из них могла бы быть относительно легко решена подручными средствами, кроме топора), видимо, внушают Зинцову некий антураж «суровой реальности», в которой он мужественно существует, выйдя из «зоны комфорта», поэтому он их сознательно и не собирается устранять, они добавляют ему чувства насыщенности жизни, оптимизма и романтики. Как мне это представляется, он собирался помочь и нам, волонтерам, выйти из этой «зоны» и почувствовать «настоящую жизнь». Проявлялось это как раз в различных бытовых мелочах, которые он, видимо, рассматривал как свою помощь нам в познании «сурового мужского мира». Я бы, наверное, никогда не пришел бы к такому выводу, и оценил бы все как банальное безответственное отношение к чужим потребностям и проблемам, равнодушие и снобизм, если бы сам Зинцов не обмолвился о своих мотивах.
В тот день у нас не было рейда, и мы занимались хозяйственными делам в общежитии. Олю он заставил намывать все полы (она и так почти каждый день все намывала, работая, по сути уборщицей, нет, ЭКОуборщией, мы же эковолонтеры), а я занимался готовкой обеда на всех на костре. Зинцов же валялся на диване в общей зале и слушал через вай-фай колонку музыку с планшета. Это был какой-то дикий трэш-метал или что-то в таком стиле на русском языке. Хотя иногда попадались знакомые мне песни (одна или две, из творчества группы «Ария»), большинство я слышал в первый, и точно, в последний раз. Такой безвкусицы еще нужно поискать. Эту «музыку» я слышал урывками, когда приходил от костра во дворе на кухню за столовыми приборами или за водой, или еще за чем-нибудь, и меня радовало, что я на улице, и не должен слушать такую дичь.
Но недолго я радовался. Оля вымыла полы и пришла к костру (вернее, импровизированному очагу), отдохнуть на свежем воздухе. Зинцов пришел вместе с ней и вместе со своей колонкой. Из колонки раздавалось нечеловеческое рычание, гитарные басы без намека на мелодию, а тексты состояли из призывов всех убить, слов «кровь», «смерть» и тому подобных. Зинцов разложил коврик-пенку и умиленно слушал свою музыку, по ходу дела давая мне ценные указания, как поддерживать костер и мешать кашу в кастрюле (без его чуткого руководства я, конечно же, не справился бы).
- Слушай, выключи уже эту музыку, включи что-нибудь другое, это же ужас! – наконец, не выдержал я.
Оля, оказалось, тоже порядком устала от такой музыки:
- Ну что там за тексты? «Всех убить», «кровь», это что за музыка? – поддержала она меня и тоже попросила Зинцова выключить это.
На лице у него была широченная улыбка удовольствия, он лежал, подперев голову рукой:
- Это группа называется…. Нет, я вам не скажу, как она называется, вы не поймете… НУЖНО ВЫХОДИТЬ ИЗ ЗОНЫ КОМФОРТА, а то… Так что я вам помогаю наоборот!
Вот так мы и узнали о благородной миссии, которую Зинцов взял на себя: выводить нас, зажравшихся горожан, из зоны комфорта.
Мне-то такая помощь уж точно не нужна. Если бы Зинцов знал, в каких условиях я прожил прошедшие 11 лет, его работа в заповеднике за 8 тысяч в месяц и «суровый быт» могли бы показаться отдыхом на курорте с прогулками по лесу, за которые еще и 8 тысяч в месяц доплачивают! По крайней мере, я именно так это и воспринимаю: его работу, а на счет быта, как я уже заметил, все можно было бы легко поправить и улучшить.
Материальное положение, он, кстати, пытается поддерживать с помощью перепродажи грибов-лисичек скупщикам. На автобусной остановке висят его объявления о покупке лисичек, а в предбаннике стоит штабель из пластиковых ящиков для их хранения и перевозки. Если повезет, то это весьма прибыльное дело. Один мой знакомый по 1000 рублей в день зарабатывал на сборе и продаже лисичек скупщикам. Зинцов же сам их не собирает, а скупает и перепродает. Так что, если бизнес пойдет, жизнь в заповеднике может быть не совсем уж скудной.
Музыку он все же выключил, хотя большую роль в этом сыграли не наши упреки, а то, что батарейка в колонке у него начала разряжаться.
Когда обед сварился, я предложил, почему бы нам не пообедать на улице. Под деревом была тень, валялось множество чурбаков, которые можно было использовать как табуреты или столики. Зинцов согласился, но с чрезмерным энтузиазмом: он потребовал, чтобы мы вытащили во двор стол.
То, что казалось ему легким в теории, на практике оказалось сложнее. Складной стол стоял в коридоре общежития. Весил он довольно много, это был большой обеденный стол из двух сборных раскладывающихся секций, и я еле-еле смог приподнять его с одной стороны. Зинцов его легко поднял с другой стороны. Про то, что из-за моего камня в желчном пузыре мне вообще запрещено поднимать больше двух килограмм, я уже упоминал. Тут я реально старался изо всех сил, но удерживать его мне было очень сложно. Протаскивая его через дверной проем, мы не вписались, и угол стола пробил обивку стены из виниловых панелей. С большим трудом мы вытащили этот стол на улицу и притащили к месту, где валялись остатки досок и мусора от разобранного ветхого дровника. Огромный стол на наш скудный обед на трех человек из двух блюд: каши и салата. Зачем это было нужно? Но Зинцов так захотел и слушал он только себя.
Я вполне могу допустить, что и в этот, и во все остальные случаи Зинцов действовал только из благих побуждений, хотел сделать нам приятное, организовать все наилучшим образом. Отличная, в принципе, идея со столом, как в рекламных роликах: счастливая семья собирается за столом на даче, все радуются, едят вкусную еду, веселятся, как здорово посидеть с друзьями за одним столом, на природе! Вот только что-то дружба у нас никак не клеилась, и этот обед мы провели в довольно мрачном настроении. Оля быстро ушла под предлогом продолжать что-то делать в общежитии. Зинцову со мной оставаться не хотелось, и он тоже ушел по своим делам. Огромный стол оказался никому не нужен.
После этого обеда этим столом на улице мы больше ни разу не пользовались. Хотя я пару раз предлагал пообедать на улице, Зинцов отказывался, видимо, его впечатление от первого обеда не было похоже на рекламный ролик, и повторять попытку ему больше не хотелось. Стол продолжал стоять и в дождь, т.к. затащить его обратно у меня не было сил, и я не рисковал еще раз поднимать такую тяжесть, а никого, кроме меня, кто бы мог помочь Зинцову затащить этот стол обратно, больше не было. Один он тоже не справился бы. Хотя в общежитии жил то один, то другой научный сотрудник, а на пожарной станции было несколько инспекторов – здоровенных мужиков, просить их помочь Зинцов не хотел. Поэтому стол так и продолжал стоять на улице и мокнуть под дождем.
Купание красного коня по-керженски и баня
В первый же наш рейд с прибывшей волонтеркой Олей Зинцов поразил нас «купанием красного коня». После того, как мы закончили, по решению Зинцова, искать нарушителей, он решил отвести нас на берег Керженца купаться. Это будет пляж вдали от деревенского пляжа, в заповедном лесу, объяснил он нам. Идти к берегу реки пришлось какими-то зигзагами, один раз пришлось вернуться на исходную точку, т.к. Зинцов забыл дорогу. Оказалось, в лесу он ориентируется, мягко говоря, не очень, что для инспектора заповедника довольно странно. Но наконец мы пришли на берег.
Не вступая в дискуссию и долгие объяснения, Зинцов объявил нам, что купаться он будет «по-керженски». Сняв с себя всю одежду, в том числе и трусы (в этом и был прикол), он в таком виде сначала побегал по песку у кромки воды, потом полез в воду. Керженец – это очень мелкая река. Средняя глубина составляет 1 метр. Поэтому купающиеся, пока не находят более-менее глубокие места, вынуждены идти по дну до середины реки, так что уровень воды приходится купающемуся по колени. Именно так и купался Зинцов: поплавав, он вставал и переходил на глубокое место, по ходу демонстрируя нам свое мужское достоинство.
Поскольку моего одобрения или неодобрения ему явно не требовалось, а Оля не высказала никаких протестов по поводу внезапно организовавшегося нудистского пляжа из одного единственного нудиста, я не стал никак это комментировать. Купаться я предпочитаю все-таки в плавках. Хотя я иногда и не прочь поплавать без трусов, но если я так и делаю, то исключительно когда никого рядом нет.
В бытность мою на Светлояре, я был знаком с одним мужчиной, по имени Жорик, который тоже каждое лето приезжал в туристический лагерь на реке Люнде у Светлояра, и был знаменит тем, что купался без трусов. Я сам был свидетелем, как Жорик неожиданно вылезал без трусов из воды на мостки перед обязательно стоявшими там женщинами, чем всех шокировал и вызывал хиханьки и хаханьки или, если повезет, даже визги молодых женщин. На вопрос, почему он считает возможным появляться без трусов перед посторонними женщинами, он отвечал, что он «дитя природы». У человека просто было не все в порядке с головой, да и выпить он очень любил, скорее всего, страдал алкоголизмом. Недавно я узнал, что он умер от цирроза печени. Жаль, был добродушный человек, совершенно безобидный. Его эксгибиционизм практически все воспринимали как шутку, над ним просто подшучивали. Было понятно, что у малого «не все дома», и он делает это не со зла.
Зинцов же демонстрировал свою обнаженность в несколько ином контексте. Мы для него были практически незнакомыми, чужими людьми (хотя в тот день, второй с моего знакомства с волонтеркой Олей и первый с ее дня знакомства с Зинцовым, я подумал, что, возможно, Зинцов и Оля – любовники, т.к. он поселил ее с собой в одной комнате, хотя были другие свободные комнаты, а теперь и не стеснялся разгуливать перед ней без трусов. Но оказалось, что они не были знакомы до этого, и все происходившее – инициатива исключительно самого Зинцова).
В отличие от Жорика, который для всех в этой ситуации был клоуном и блаженным, и поэтому никто его всерьез не воспринимал, его эксгибиционизм для всех выглядел как шутка, Зинцов был нашим руководителем, ну или кем-то вроде руководителя, например, уйти без него обратно в общежитие из леса мы не имели права, так он говорил нам, все передвижения по лесу мы должны были делать только под его контролем и в его сопровождении. Поэтому мы были вынуждены, можно сказать, принуждены теми условиями, в которые он нас поставил, наблюдать за его неоднократным «купанием красного коня» (так в шутку назвала происходящее одна из наших двух волонтерок, т.к. купался так он и в последующие разы, не только при Оле, но и при Жене, сейчас уже не помню, кто именно из них так об этом сказал). Наше одобрение ему не требовалось, он просто ставил нас перед фактом.
Местность, кстати, была не такой уединенной, как рассчитывал Зинцов: по реке постоянно на байдарках проплывали группы туристов. В такие моменты он погружался в воду, перед туристами он почему-то своего «красного коня» демонстрировать не хотел, только перед девушками-волонтерками.
Меня он, очевидно, вообще в расчет не принимал. Как я понял, он рассматривал такое свое поведение как способ продемонстрировать мне свое мнимое превосходство: какой он мачо и альфа-самец, а я ничтожный ботан и омега. Мне же это казалось чем-то детским, инфантильным, и в то же время каким-то извращенным способом произвести впечатление на девушек. Это одновременно был и способ унизить меня, показать, что с моим мнением и моим присутствием он демонстративно не считается. Только равнодушная реакция со стороны девушек удерживала меня от негативных комментариев по этому поводу. Их это, по-видимому, не особо задевало, поэтому раз они были согласны, я настаивать на приличиях не стал. Когда Зинцов снимал трусы и начинал выделываться перед девушками, я просто отходил подальше в сторону и загорал или купался сам по себе.
Такое поведение Зинцова перед девушками я рассматривал как способ соблазнения: демонстрация девушкам своего полового органа это способ сексуального соблазнения, я воспринимал это так. «Побольше бы к нам в заповедник приезжало девушек-волонтеров», говорил Зинцов, и с учетом особенностей его купания, это порождало у меня смутные опасения за этих волонтерок.
Однажды, когда мы были на экскурсии в Экоцентре, которую вообще-то организовали для детей из местного детского экологического лагеря, а мы втроем просто присоединились, чтобы тоже послушать, экскурсовод не совсем удачно пошутила. Она рассказывала что-то о брачных играх бобров, и отпустила шутку о том, что один грузин на суде по обвинению в изнасиловании малолетней в свою защиту сказал, что всегда думал, что «за совращение малолетних» - это тост, а не статья. Стоявшие вокруг экскурсовода детишки наверно и не поняли, о чем это сказала взрослая тетя, а Зинцов начал ржать в голос. Явно тема нашла в его сердце большой отклик.
Потом, когда мы шли с экскурсоводом по лесу, он увидел на одной из девочек-участниц экскурсии из детского эколагеря лет 13-ти какую-то специфическую бандану, и завел с ней разговор, откуда у нее такая. Она ответила, что выиграла ее в каком-то экологическом конкурсе. Узнав это, он начал ей рассказывать, о том, как он сам продвигает экологию в «ЕГО волонтерском клубе».
- Приезжай ко мне в мой волонтерский клуб. Но только когда тебе будет 18. У нас строго только с 18ти лет…
Интересно, почему? Может потому что эксгибиционизм перед малолетними девочками может попасть под уголовную статью? В сборе мусора по берегу реки или другой экологической деятельности вполне могут принимать участие и дети, и подростки. А вот наблюдать обнаженных мужиков – может быть неправильно понято родителями, если те вдруг узнают, каким экопросвещением занимается с их детьми инспектор Зинцов. Поэтому лучше не рисковать. Только с 18-ти лет.
О своем первом нудистском опыте Зинцов однажды завел разговор с Олей. Это было, кстати, после того, как он любезно согласился выключить фонограмму про «всех убить» и «кровь», и начал с Олей разговор о музыке, которая ей нравится. Выяснилось, что они оба ездили на рок-фестиваль, и вкусы в музыке у них схожи. На одном из таких рок-фестивалей Зинцов занимался бизнесом: с товарищами устроил кафе, на котором неплохо заработал. Однажды, когда он гулял по окрестностям, из леса ему на встречу вышла совершенно голая девушка, которая спросила, как пройти на фестиваль. Он изумился ее непринужденности. Теперь он сам непринужденно разгуливал перед нами в нудистском виде.
Когда мне представился момент поговорить с Олей наедине, я задал ей вопрос по поводу нудистских купаний Зинцова. Она ответила в шутливом тоне, что ей это безразлично, у нее есть любимый муж, и на всех остальных мужчин ей в этом плане наплевать, к тому же, как она выразилась по поводу мужского достоинства Зинцова, которым он, по-видимому, намеревался ее поразить, «смотреть у него особо не на что». Его поведение она оценила как эксгибиционизм.
С другой волонтеркой Женей мне об этом поговорить сначала не удалось, но, по всей видимости, ее это шокировало. Одно из таких купаний она засняла на фото, так что если вдруг Зинцов будет отрицать, можно просто привести фото.
Но первый раз ей пришлось увидеть нашего командира без трусов не на пляже, а в другом месте.
С первого дня, когда волонтерить приехала еще только одна Оля, Зинцов говорил, что хорошо бы сходить в баню. Это же романтика: деревня, лето, баня… Баня была во дворе общежития, но использовать ее Зинцов не хотел. Как он объяснил, чтобы натопить баню, нужно потратить много сил и времени. Деревенские жители начинают топить баню чуть ли не с утра, чтобы к вечеру сходить попариться. Нужно натаскать 120 литров воды в чан, наколоть дров, долго топить, чтобы прогреть. Это очень сложно. А нам нужно ведь ходить в рейды, сидеть на дежурствах, строить дровник и тд, и тп, времени не хватит. Поэтому Зинцов предлагал скинуться деньгами, купить водки и сигарет, и за эту валюту пойти мыться в баню к одному его знакомому, местному жителю, который за 2 бутылки и 2 пачки сигарет сам все подготовит, натаскает воды и натопит.
Я как вечно малообеспеченный варианту скидывания никогда не рад, поэтому сразу отказался участвовать в таком культурном мероприятии. Я бы мог еще помочь Зинцову потаскать воды и потопить нашу «бюджетную» баню, но он сам, по всей видимости, затрачивать столько сил не хотел. Единственным доступным вариантом он представлял вариант с баней местного жителя.
О местных жителях до этого если и заходил разговор, то почти всегда в связи с размышлениями Зинцова о том, какой замечательный самогон местные жители производят. Поэтому упоминание водки в одной связке с баней меня насторожило. Пьянство я совершенно не переношу. Пьянство противоречит и моим духовным ценностям, и вредно с точки зрения моего здоровья, поэтому в ситуациях, где начинают выпивать, я стараюсь немедленно уйти или самоустраниться из таких компаний. Зинцов же алкоголь считает совершенно нормальным способом организации досуга, и что для меня было особенно удивительно, употребление алкоголя ни в малейшей степени не противоречит веганским взглядам Зинцова.
При каждом удобном случае подчеркивая, что он веган, Зинцов тем не менее положительно относится к алкоголю, что очень странно с точки зрения вегетарианства. Впрочем, если вспомнить, что веганство и вегетарианство это две разные и не связанные друг с другом системы, то противоречий не будет. Вегетарианство основано на ведической системе, сакральном духовном учении Древней Индии, согласно которому алкоголь – это продукт низшей гуны, тамас, означающей невежество. Для вегетарианцев потребление алкоголя аналогично употреблению мяса и других тамасических продуктов. Как учил свами Шивананда, при производстве алкоголя гибнут миллионы дрожжевых клеток, это равносильно убийству миллионов живых существ, поэтому алкоголь с этой точки зрения даже превосходит мясо по своему негативному потенциалу.
«Дрожжи это же грибы. Это же не животные», - резонно возразил на этот аргумент Зинцов, когда я завел разговор на эту тему. Действительно, ни одно животное при производстве алкоголя не погибает и не страдает, поэтому алкоголь вполне себе веганский продукт.
Ради веганства Зинцов мог сказать, например, что рахат-лукум, который я ем, это низший, нечистый продукт, и тот, кто это ест – деградировавший человек, а свою порцию сваренного мной риса с «неправильными» невеганскими специями, содержащими глютамат, мог пойти вывалить в унитаз.
Но выпить водочки или самогончика это вполне по-вегански.
Пока мы, волонтеры, были только с Олей вдвоем, приобретение местной валюты (водки) откладывалось, как и поход в баню. Но когда под конец смены приехала волонтерка Женя, это мероприятие начало становиться реальностью. В первый же день Зинцов рассказал Жене о своем плане пойти в баню. Эта идея Жене понравилась, и она согласилась скинуться на водку. Но возникла другая проблема: мужик, у которого Зинцов собирался устроить банные процедуры, пропал. Дома его не было, дозвониться до него наш организатор не мог. Догадка о том, что банщик где-то бухает у друзей, оказалась верной.
Однажды утром мы шли по деревне в Экоцентр, и навстречу нам попался идущий шатающейся неуверенной походкой небритый мужик с темным помятым лицом, в неряшливой мятой одежде, который нес в руках большие сумки. За ним шла женщина. Оказалось, это наш банщик. Его жена уезжала куда-то на несколько дней, и он в течение этих дней не просыхая пил, а сейчас нес сумки жены, которую встретил на деревенской автобусной остановке.
Зинцов обрадовался, увидев его, и еще раз спросив девушек, согласны ли они идти, остановил этого мужика и спросил, не натопит ли он для них сегодня баню. Мужчина с энтузиазмом согласился, и пообещал, что к 6 часам вечера все будет готово.
- Только водки не приносите, - громким голосом сказала женщина, - Он у меня не пьет! Он закодировался!
- Да, да, – Неуверенно подтвердил мужик. Зинцов понимающе кивнул и распрощался.
- Ну, все, - обратился он к девушкам, когда семейная пара отошла, - надо идти за водкой.
С водкой тоже оказалось не все так просто. За покупкой водки и сигарет Зинцов, как настоящий командир, который сам ничего не делает, и у которого для таких дел есть рядовые солдаты, отправил Олю. Она выяснила, каких сигарет покупать («самых дешевых»), и какой водки («какая есть»), но купить водки ей не удалось. Она вернулась ни с чем, сказав, что в местном магазине вся водка кончилась. Я сопоставил два факта: наш банщик с друзьями целую неделю пил не просыхая и истощение запасов водки в местном магазине, и мне эти факты показались взаимосвязанными, что еще более укрепило меня в нежелании участвовать в походе к такому банщику. Но Зинцова это лишь позабавило. Он сказал, что водкой тут еще торгуют в ларьке «из-под прилавка» (в ларьках водкой торговать запрещено), в крайнем случае, можно купить у местных жителей. Поскольку я в мероприятии не участвовал, то и вникать в подробности я не стал. Где и как наши герои достали местную валюту, я не знаю, но где-то достали.
Перед баней Зинцов запланировал еще поход на пляж, купаться и загорать, но в этот раз я с ними не пошел, и остался в общежитии, варил ужин и еду на следующий день, так как на следующий день у нас был запланирован переезд на кордон – дом в дальней части заповедника в лесу, где мы должны были продолжить нашу экологическую вахту. Когда и как там нам придется сварить еды, было неизвестно, поэтому я решил подстраховаться, и наварить прозапас. Благо, у нас в холодильнике уже несколько дней лежали собранные в рейдах лисички, которые мы никак не успевали помыть и приготовить. В нагрузку к молоку, которое Оля покупала у местных жителей, ей надарили кабачков, которые тоже мы никак не успевали приготовить. Я занялся всеми этим продуктами, и наготовил рагу из кабачков и лисичек, которое разложил в несколько стеклянных банок, чтобы взять с собой.
Справедливости ради, нужно сказать, что в тот день Зинцов тоже впервые за всю нашу смену собственноручно взялся приготовить еды на обед. Раньше он обычно поручал это Оле, иногда помогал немного почистить картошку, но в большинстве случаев готовкой занимался я с помощью Оли или она с моей помощью. В этот же день он решил показать нам класс, как готовят еду настоящие мужики в Рустае. Та самая проросшая и полусгнившая картошка, о которой я рассказал выше в связи с историей о нашем первом дежурстве у шлагбаума, так и продолжала валяться в углу за печкой в комнате Зинцова. Нехорошо пропадать хорошему продукту, видимо, подумал Зинцов, и решил сварить ее в мундире.
Он взял огромную алюминиевую кастрюлю, в каких варят супы и макароны в школьных столовых на целый класс, сложил в нее нечищеную картошку и унес варить на плитку в пожарной станции. Кстати, костер к тому времени нам жечь во дворе запретили. Оказалось, что соседка, живущая в доме по соседству с территорией общежития, нажаловалась на нас коменданту общежития (эту должность занимала молодая женщина, которая в общежитии при мне ни разу не появлялась, она работала в Экоцентре, выдавала пропуска в заповедник местным жителям). Эта соседка, очень пожилая женщина, можно сказать, старушка, постоянно громко ругалась матом в своем огороде в адрес то своего мужа, то коровы. Как только ее корова начинала мычать, старушка покрывала ее трехэтажным матом. Как только в огороде показывался ее пожилой муж с сигаретой, она и его покрывала такими же матюгами. Оказалось, эта старушка приходится коменданту общежития родственницей. Тем, что мы жжем на своей территории костер, старушка была очень недовольна. С точки зрения пожарной безопасности ее можно понять. Хотя мы жгли не открытый костер, а сложили из кирпичей импровизированную печку, комендант все равно запретила нам готовить еду на этом очаге. Пришлось ходить готовить на электроплитку на пожарной станции или разогревать на полуживой плитке в общежитии. Вот так в этот день Зинцов отправился готовить свою картошку на пожарную станцию, и таки приготовил. Только Оля напрочь отказалась даже пробовать эту картошку (она видела ее в изначальном состоянии), сказав, что обойдется чипсами и овощами. А я решил наготовить еды из давно лежавших лисичек и кабачков, чем и занимался после того, как Зинцов закончил варить (для всех нас же!) свою картошку.
После того, как он торжественно притащил эту огроменную кастрюлю в общежитие, он с девушками отправился на пляж, как и было запланировано заранее. По его мнению, теперь вопрос с питанием был им решен, и к отъезду в плане провизии все было готово. Я остался, чтобы наготовить своей еды, чем и занимался до самого вечера. Зинцов это, скорее всего, считал ненужной тратой времени и совершенно бесполезным занятием, картошки же он на всех сварил!
В 18 часов в общежитии появился банщик. Он искал Зинцова, который обещал, что придет к этому времени в баню. Но Зинцова не было. Он с девушками еще не вернулся с пляжа. Ничем помочь я банщику не мог. Мужчина ушел. Через час он снова пришел – Зинцова и девушек все еще не было.
- Все натоплено, уже остывает, - сокрушался банщик.
Зинцов появился в начале восьмого часа. Если в рейды он ходил в своей строгой служебной форме с погонами и в фуражке, похожей на военную, или в накидке цвета хаки, то на пляж он ходил в белых шортах, светлой майке и в сланцах на босу ногу. Банщик в этот момент пришел уже в третий раз, и Зинцов очень обрадовался, что все готово. Вместе с девушками они ушли, а я остался в общежитии. В тот вечер я их так и не дождался, около десяти часов я лег спать, а их все еще не было. Около полуночи пришли Оля с Женей. Когда же пришел Зинцов, я вообще не слышал, может быть, он вообще не приходил ночевать, так как утром, когда я проснулся около 7 утра, его в общежитии не было. Или он вообще ночью не приходил, или уже снова ушел.
О том, что происходило тем вечером в бане, мне рассказали девушки утром, пока Зинцова не было.
- Леша, а ты знаешь, Олег перед нами вчера в бане совсем голый ходил, без трусов! – сказала мне Женя удивленным тоном, интересуясь, что я думаю по этому поводу. Зинцова к тому моменту Женя знала второй день.
«Я так и знал», - усмехнулся я про себя. Почему это меня не удивило? Если честно, я с самого начала считал этот проект с походом в баню еще одним способом соблазнения наших волонтерок, в том числе и поэтому я и отказался от участия в этом проекте, не только из-за водки и перспективы пьянки. Для моих нравственных взглядов как-то неприемлемо ходить в баню с девушками, если я знаком с ними пару дней, а то, что мы будем париться отдельно от девушек, Зинцов ни разу не конкретизировал, наоборот, из контекста его высказываний у меня сложилось мнение, что париться он хотел бы совместно с девушками. Для меня это было неприемлемо в данных обстоятельствах.
- Ну, для него это нормально. Он в таком виде без трусов перед нами с первого дня купается. – ответил я Жене с саркастической улыбкой. – Оля, кажется, не против, а меня он не спрашивает.
- Да, это так, - подтвердила Оля.
Женя была явно изумлена. Такого экологического опыта от своего волонтерства, я думаю, она не ожидала. Я рассказал девушкам историю про Жорика, и мы сошлись на том мнении, что все это не совсем нормально, но поделать тут мы ничего не можем, да и нет желания. Все равно нам скоро уже уезжать домой, придется потерпеть, скоро это кончится.
Девушки также рассказали, что ту водку, которая предназначалась в качестве платы за баню, Зинцов с банщиком употребили на месте. Когда девушки ушли, Зинцов остался париться дальше, и вполне возможно, продолжил выпивать. Этим могло объясняться его отсутствие на месте утром.
На этот день у нас был намечен отъезд на кордон. Около 8 утра должна была приехать машина, мы должны были погрузить в нее вещи и отправляться к новым приключениям. На кордоне мы должны были провести 4 дня. За это время там нужно было снести какое-то ветхое строение (эта работа была предназначена мне), для этого мы взяли бензопилу, которую к тому времени для нас починили на пожарной станции, а также планировалось ходить в рейды с Зинцовым, нога у которого к тому времени подзажила.
Около 8 утра появился Зинцов. Его мучило похмелье. В руках у него была выпитая наполовину бутылка пива. Он сел на диван за стол с видом военачальника перед генеральным сражением и обратился к Оле:
- Нужно сходить в магазин. Сходи, купи мне бутылку водки, – сказал он серьезным, сосредоточенным тоном, хмуро сдвинув брови, потом немного смягчившись добавил, - Ну и еще там если нужно продуктов каких-нибудь. Нам нужны продукты?
- Я наварил с собой несколько банок рагу, у нас есть запас на 1 день точно, может даже на два, если без холодильника они не испортятся, – вставил я, хотя в мою сторону Зинцов даже не смотрел и делал вид, будто вообще меня не слышит.
После обсуждения наших запасов провизии мы, тем не менее, решили купить с собой еще пачку риса и кое-каких других продуктов. На четыре дня у нас был запас более, чем достаточный, и на самом деле, при экономном расходовании еды могло бы хватить недели на две.
- А что ты будешь с картошкой своей делать? Эта кастрюля очень большая, в холодильник не помещается. Я тут вот почистил несколько картошин, но они все проросшие внутри, ростки приходится выковыривать…
- О, у нас же есть картошка! – не дослушав меня обрадовался Зинцов и лицо его просияло. – Давай, где, я счас поем.
Он взял почищенные и пожаренные на сковородке мной картошины, и начал есть.
- А остальную картошку мы возьмем с собой, там съедим! – казалось, перспектива есть приготовленное мной рагу вселяла в Зинцова уныние, а напоминание о его картошке вернуло ему радость. И раньше, когда я говорил, что я что-то приготовил, он делал вид, что это его не касается, или что это вообще не существует, мне казалось, что тот факт, что я умею готовить и что-то варю, просто не укладывался в его голове. Готовку он поручал Оле, которая, видя, что я горю к этому желанием гораздо больше, часто мне это перепоручала.
Оля ушла за водкой, приказ командира закон. Мы тем временем под командованием Зинцова начали грузить вещи в машину для отъезда на кордон. Вперед, к новым приключениям.
Кордон
Наша волонтерская смена до этого дня была довольно-таки скучной. Все дни мы просидели в деревне, в общежитии. Так прошло около недели. В заповедник более-менее мы выходили в первые три-четыре дня, пока Зинцов не проколол ногу, после этого мы сидели у шлагбаума и ходили купаться на речку каждый день. Да и в первые дни наши утренние рейды по заповеднику были слишком краткими и быстрыми, чтобы увидеть что-нибудь.
За все эти дни мы не видели ни одного зверя, кроме коров в деревне и лосей в вольере заповедника (наблюдать за ними можно только в бинокль через окна второго этажа зала в Экоцентре). Живший в общежитии несколько дней научный сотрудник показал нам фотографии, сделанные автоматическими камерами в заповеднике, на которых был медведь, лоси и один очень-очень худой и ободранный волк. Оле его стало очень жалко. Она сказала: «Бедный волк, вы что, его не кормите?» В живую же мы не видели никого, даже ежика или белку. Зинцов и другие сотрудники заповедника нам на это говорили, что звери от нас прячутся, как только мы заходим в лес. Они нас чуют за версту, и уходят, не хотят встречаться с человеком. Может быть и так. Хотя я помню, как в моем детстве, в советские годы, когда люди и звери еще не знали, что такое капитализм, в городском парке я кормил с руки белок, в лесу без труда можно было встретить ежика. Если зайти подальше в лес, можно было увидеть зайца или лису. Сколько мы ни ходили с Зинцовым по Керженскому заповеднику, даже птиц мы особо не видели. Один раз вдалеке увидели дятла, это, пожалуй, все.
Единственный раз, когда я пусть не видел визуально, но хотя бы слышал голоса или звуки от передвижения неких зверей, это поздняя вечерняя прогулка с Зинцовым по заповеднику.
В тот день мы ходили на пляж, по дороге зашли в лес около автомобильной дороги, ведущей в Рустай, и я в очередной раз посетовал на то, что мы мало ходим в лес. Оля тоже хотела бы увидеть что-нибудь новое за пределами общежития (ей больше времени приходилось проводить за мытьем полов в общежитии, чем в лесу).
Одним ходить в лес и даже гулять по деревне Зинцов нам не разрешал в целях безопасности, что нельзя назвать необоснованным. Любимое развлечение деревенских жителей, как мы и сами иногда могли убедиться, было пьянство, а разгоряченные алкоголем мужики, неотягощенные интеллектом и образованием, могли отреагировать на «белых людей» в «их» деревне агрессивно. Мне-то это не нужно было объяснять, нападение на меня и мою жену пьяных хулиганов на Светлояре, за оборону от которых меня же самого осудили и хотели посадить, прочно мне это доказало. Поэтому я и ношу с собой разрешенные средства самообороны в таких путешествиях: баллончик с перцовым газом, шокер. Банщик, помогавший Зинцову парить наших волонтерок, рассказал по ходу мероприятия, как он с другими деревенскими мужиками решительно настроен по поводу беглых преступников, которые, по его мнению, любят скрываться в рустайских заповедных лесах: «Мы им перерезаем глотки и сбрасываем в яму, нечего тут у нас ходить!» и продемонстрировал Оле и Жене огромный нож, которым, вероятно, он и намеревался перерезать глотки. Как рустайцы отличают «беглых преступников» от туристов-грибников, банщик не сообщил. Зинцов над этим лишь посмеялся, сказав, что банщик любит на пьяную голову рассказывать небылицы. Но, как известно, сказка – ложь, да в ней намек. По Рустаю и в окрестные леса мы без Зинцова не ходили. Хотя не факт, что с ним такие походы могли бы быть безопаснее.
Но раз одних он нас не отпускал, приходилось просить его сходить с нами и показать хоть что-нибудь, похожее на настоящий заповедник. И вот, наконец, Зинцов нашел для этого время, но оно попало на вечер. По дороге в общежитие после пляжа мы решили, что поедим и пойдем смотреть заповедник. После ужина Олю сморила дрема и она сказала, что не пойдет. Зинцов, тем не менее, свое обещание не отменил и согласился пойти со мной вдвоем, чему я был очень рад. С его стороны это было в высшей степени благородно, учитывая, что ранее я критиковал его музыкальные вкусы и протестовал против его приказа бросить все и идти дежурить у шлагбаума. У меня даже проскользнуло опасение, а не хочет ли он завести меня подальше в лес, чтобы навалять мне по-рустайски и показать, кто здесь главный. Но любовь к природе и желание увидеть что-нибудь кроме унылого общежития и банального пляжа перевесили, и на сборы мне потребовалась пара минут.
Было коло 20 часов вечера, когда мы вышли из поселка и пошли по дороге, идущей вглубь заповедника. Вообще, не по дороге во время наших прогулок-рейдов мы почти никогда не ходили, за исключением одного раза, когда ходили собирать чернику. В этот раз мы тоже пошли строго по дороге. Пару раз мимо нас проезжали автомашины, и Зинцов их останавливал, чтобы проверить пропуск в заповедник.
Ничего необычно по дороге мы не увидели. Обычный лес. Впечатление на меня произвела, скорее, атмосфера погружающегося в ночь леса. Мы остановились на мостике через ручей, текущий из болота, где живущие там бобры построили свою плотину. Бобров я не увидел, да и плотину было трудно отличить от всех остальных валявшихся в воде упавших деревьев. Но место было красивое. В воздухе летал огромный жук (жук-олень или что-то в этом роде), каких я никогда не видел, здесь я его тоже не смог разглядеть, т.к. было уже темно, слышал только мощный жужжащий звук.
Потом мы пришли месту, которое представляет собой вогнутую сферу. Такие выемки в заповеднике встречаются, только гораздо меньшие по размеру и больше похожие на русла ручьев или небольших рек, как нам сказали, они остались от добычи песка здесь в далекие советские годы. На этом же месте выемка была очень большая, размером с футбольную площадку или дно небольшого озера. Я спустился в центральную низшую точку этой полусферы. Почва была сплошь покрыта зеленым и белым мхом. Оказалось, что в эту ночь – полнолуние, яркая большая луна была прямо над головой.
Пока я наслаждался и насыщался энергией этого «места силы», Зинцов сидел на обочине дороги и курил. Минут через 5 – 10 он позвал меня обратно. Мы были в пути уже 1,5 часа, а значит, еще столько же нам придется идти обратно.
На обратном пути мы и слышали звуки в стороне от нашей дороги, похожие на то, как большой зверь продирается через чащу леса. Но единственным зверем, которого мы увидели, была собака на входе в поселок, которая истошно гавкала на нас. Я ослепил ее светом фонарика, и она отстала.
Вот, пожалуй, самое интересное «путешествие», которое было у меня за время волонтерства. Но это за то время, когда мы жили в общежитии заповедника в поселке. Теперь же мы направлялись в настоящий лес, далеко от поселка, и намеривались прожить там четыре дня. Наконец-то мы сможем посидеть вечером у костра, хотя нет, костры же запрещены, а с нами суровый инспектор, но вместо костра там есть что-то наподобие печки на улице, можно посидеть и у печки.
В машину мы положили бензопилу, инструменты, запас продуктов, набрали в колодце несколько 20-литровых бутылей воды. Оля тем временем вернулась из магазина с водкой.
- У нас сегодня никаких заданий нет, приедем, разгрузим вещи, и будем отдыхать – обнадежил нас Зинцов по дороге. – Но завтра рано утром в 5 утра пойдем в рейд.
На вопрос, зачем так рано, он объяснил, что настоящие браконьеры ходят браконьерничать очень рано, и чтобы их поймать, нужно тоже рано выходить.
Прогноз погоды обещал дождь, но мы были к нему готовы: взяли резиновые сапоги и плащи. Пока что они нам ни разу не пригодились, я был бы даже рад, если бы был дождь, хотя бы оказалось, что не зря привез с собой резиновые сапоги. В плане экипировки мы все оказались снаряжены даже более тщательно, чем требовалось. Я привез с собой даже палатку, которая оказалась вообще не нужна, а берцы пригодились лишь для строительных работ, ходить по пескам в них было совершенно невозможно. Пенку и спальник тоже можно было не брать, я их использовал лишь потому, что в общежитии я спал на полу. Особенно хорошо укомплектована была приехавшая два дня назад волонтерка Женя, кроме всех прочих вещей, у нее был антимоскитный костюм, закрывающий все тело, таких я еще не видел никогда: можно было ходить, например, в майке и шортах, и при этом тело не кусали комары.
Кордон находился в 10 километрах от поселка, на берегу небольшого озера (старицы Керженца) и недалеко от берега реки. Это были два дома, в одном из которых нам предстояло временно поселиться. Дом был недавно отремонтирован: обит внутри плитами OSB и рейкой-вагонкой, Зинцов с удовлетворением сообщил нам, что ремонт внутри дома делал он сам.
- Вы можете тут погулять, в радиусе 500 метров от нашего дома. Дальше не заходить, – сразу предупредил нас Зинцов.
Электричества на кордоне не было. Зинцов предлагал взять с собой бензиновый генератор, но нам он был не нужен: тащить генератор, чтобы подзарядить телефоны, не было смысла, а свет вечером можно было обеспечить и с помощью свечей (свечи мы тоже с собой все взяли). Воду для хозяйственных нужд в умывальник носили из озера.
Чтобы привезенный мной запас продуктов в банках не прокис, я сложил банки в железное ведро и опустил его на веревке в подпол, где должно быть попрохладнее. Мы разложили свои вещи, после чего Зинцов позвал нас на речку купаться.
Памятуя, что сегодня у нас выходной, мы были в хорошем настроении, но командир наш был немного хмур после ночных банных процедур.
После небольшого плутания по кустам и перелазинья через несколько поваленных деревьев, мы вышли на берег реки.
Не смотря на удаленность от поселка, безлюдным это место можно было назвать лишь относительно: по реке на байдарках проплывали туристы. Зинцов подождал, пока байдарочники проплывут, и начал раздеваться. Купаться он, конечно же, снова начал «по-керженски», то есть опять без трусов.
- У нас тут в лесах все как-нибудь маньячат. Кто самогонку пьет, кто еще как. А я вот так маньячу, – прокомментировал он свою манеру купаться перед девушками.
Девушки его примеру не последовали, и остались в купальниках. Я же вообще в воду пока что не собирался залазить и прилег полежать в тенек.
Русло реки в этом месте было очень мелкое, практически по всей ширине реки глубина едва доходила до коленей. Поэтому собиравшийся поплавать Зинцов, просто бегал по воде, потрясая перед девушками своим мужским достоинством.
Река чуть выше по течению делала поворот, и на этом повороте, на берегу со стороны заповедника Зинцов, пока бегал без трусов по мелководью, вдруг заметил человека. Нарушитель! Какая удача. Зинцов выбежал из воды, и начал быстро одеваться.
- Так, там человек! Быстро одевайтесь, мы сейчас идем к нему! Идите вслед за мной, мы тихо к нему подойдем, чтобы не спугнуть. Вы должны стоять прямо за моей спиной и во всем меня поддерживать. Будете снимать все на видео, - еще недавно он только приходил в себя и выглядел сонным и утомленным, сейчас же мы с трудом успевали за ним, как быстро он зашагал.
Девушки нехотя стали вновь одеваться. Мы пошли какими-то зигзагами через кусты и заросли к месту, где Зинцов заметил рыбака.
Нарушителем оказался мужчина интеллигентной внешности, лет 50-ти, в закатанных по колено штанах, выгоревшей военной рубашке цвета хаки и светлой панаме. Он рыбачил на спининг. Ни одной пойманной рыбы при нем не было. Наше появление было для него полной неожиданностью.
- Включай камеру, записывай, - приказал мне Зинцов, а сам направился к мужчине. Одет Зинцов был в свою служебную форму с нагрудным знаком, в фуражке. Начался довольно долгий разговор с нарушителем, который первое время вообще не верил своим глазам, что посреди леса, неизвестно откуда вдруг появился инспектор и еще три человека, которыми он командует, и требует от него сдать спиннинг. Нас мужчина называл «студентами», очевидно, ему даже в голову не могло придти, что три взрослых человека могут бесплатно и добровольно лазить по лесу за инспектором заповедника, который отдает им приказы, наверняка это подневольные студенты-практиканты.
Этот мужчина отдыхал с семьей на речке, и имел неосторожность перейти вброд с «гражданского» берега на берег заповедный. Река в этом месте является границей заповедника, рубеж проходит посередине русла реки. Мелкое русло перейти можно вброд, что и сделал наш нарушитель. На том берегу рыбачить разрешено, на этом – нельзя. Его родственники (видимо, жена и сын) появились на противоположном берегу и стали, закрывая рукой глаза от солнца, рассматривать, что происходит.
- Вы нарушили режим заповедника. Я изымаю у вас спиннинг.
- Как изымаете спиннинг? Я не отдам! – Мужчина повернулся и попытался уйти от Зинцова, который вел с ним пререкания на передовой, а я стоял в двух шагах на кочке, снимал все на видео. Девушки явно скучали, они уселись на песчаные кочки на берегу, и уныло наблюдали. Они-то надеялись, что мы шли загорать и купаться, как Зинцов и анонсировал программу мероприятий в начале. Здесь же оформление правонарушения затягивалось.
- Стойте! Вы задержаны! – Зинцов встал прямо перед мужчиной и грудью преградил ему путь к отступлению.
- Я задержан? – Мужчина не знал, то ли ему смеяться, то ли возмущаться. Не будь нас в качестве «группы поддержки», как ситуация развивалась бы, предположить сложно. Мне казалось, что от того, чтобы послать инспектора куда подальше и уйти восвояси, мужчину удерживает только наше присутствие и видеосъемка. От разбивания моего фотоаппарата в похожей ситуации охамевшего строителя «ковалихинского застройщика» ничто не удержало, а платить за разбитый фотик мне никто не будет. Поэтому я все-таки стоял не вплотную, а в паре метров от «линии огня» и держал наготове баллончик с перцовкой.
- Вы задержаны для составления протокола. Сейчас я составлю протокол, и вас отпущу. Удочку я изымаю, иначе я вас задержу и доставлю в отдел для выяснения личности. Документов у вас ведь нет.
Мужчина после долгих препирательств и отговорок был вынужден согласиться расстаться со своим спиннингом. Зинцов записал его в протокол как «удочку», на что мужчина снова стал возмущаться и требовать переписать на «спиннинг». Зинцов был удивлен, что спиннинг и удочка, оказывается, не одно и то же, но переписывать не стал.
- Свидетели, ко мне! – тоном, каким отдают приказ собаке «к ноге», отдал он приказ мне и девушкам. Настал наш черед называться и записываться в протокол.
Наконец, мужчина получил свою копию протокола и грустно пошлепал вброд к своей семье. Теперь, если он хочет получить свой спиннинг назад, ему придется ехать в Нижний Новгород (оказалось, он живет в Дзержинске), где, как заверил его Зинцов, спиннинг ему вернут.
- Ты же вроде сказал, что у нас сегодня выходной? – девушки начали проявлять надежду перейти к заслуженному отдыху.
- Вот такая у нас работа! 24 часа в сутки! Инспектор всегда на работе! Я же не могу, если вижу, что тут нарушитель!
- Ну, ты-то, да, а мы?
- Ну, все! Сейчас идем на пляж!
Что делать с двухметровым спиннингом Зинцов никак не мог сообразить, поэтому я взял спиннинг у него из рук и сложил его, смотав леску. Было впечатление, что такую штуку Зинцов видел впервые.
Мы выбрались из-под песчаного обрыва на твердую землю, и Зинцов повел девчонок куда-то в сторону, через непролазные заросли кустов и поваленные деревья.
Я запомнил путь от нашего пляжа, откуда мы первоначально вышли, к этому месту, и видел, что ближе и проще дойти до пляжа было по берегу. Я позвал Зинцова и показал рукой ему короткий и простой путь, но он не реагировал и продолжал с девчонками продираться через заросли. Продираться в майке через ветки мне совсем не хотелось, поэтому я прошел коротким путем и оказался на пляже на несколько минут раньше командора с волонтерками.
- Так, я хочу, чтобы все сейчас это послушали! – Зинцов построил двух девчонок перед собой, встал передо мной и начал меня отчитывать, - Ты ослушался моего приказа. Я сказал, идем все за мной! За такой проступок я делаю тебе первое замечание! Еще одно замечание, и ты отправишься домой!
Я немножко опешил от такого поворота, а главное, от «наказания», которое на меня собирался возложить наш командир.
- Ну, ты напугал ежа голой жопой! Если я тут не нужен, хоть сейчас могу уехать!
- Отлично! Я тебя удаляю! Можешь забирать свои вещи и уматывать!
- Нет, уж, не забывайся. Ты меня сюда привез, ты меня и увози. Там же медведи у вас ходят, в заповеднике-то, забыл? – Съехидничал я. – А если меня по дороге съедят, ты за меня будешь отвечать? Так что давай, вызывай мне машинку и увози меня на машинке!
Зинцов нахмурился, но понял, что придется теперь со мной повозиться.
- Хорошо. Сейчас я позвоню, и за тобой приедет машина! Но в общежитие тебе заходить запрещено! Соберешь сегодня же свои вещи и уедешь! – и дополнил, - Вы тут ничего не понимаете! У нас тут боевая обстановка, и дисциплина! Нарушение дисциплины может стоить…
Девушки стояли рядом и тихо офигевали. Чего могло стоить пройти 50 метров по берегу, вместо продирания через кусты? Но спорить с командиром ни у кого желания не было, в том числе и у меня. Что я терял от такого поворота? Скорее, я выигрывал: сохранял свои нервы от дальнейших выкрутас нашего комманданте.
В чем прикол я, конечно, понимал. Зинцов имел в виду ситуации, когда, например, есть взвод спецназа в тылу врага или группа альпинистов на опасном леднике, и люди там просто обязаны идти след в след за командиром, кругом вражеские снайперы или предательские лавины, и шаг в право – шаг в лево может привести к гибели всей группы и т.д. и т.п. Что было в голове у Зинцова, я прекрасно представлял. И если бы данная ситуация хотя бы на 0,1% была близка к такой романтике, я бы и вел себя соответственно. Но в данном случае вопрос шел о том, как пройти 50 метров с одной точки берега реки к другой точке: через заросли и колючки за нашим командиром с похмелья, или по нормальной тропе по берегу реки, при этом мы друг друга не теряли из вида практически на всем протяжении пути, я просто нашел дорогу проще, короче и лучше.
На мой взгляд, Зинцов в данной ситуации вполне мог прислушаться ко мне, учитывая мой опыт в лесах, а в лесу я много раз ходил не только по накатанным дорогам, как он, а по чащобе леса вокруг Светлояра, где я за 4 года исходил все вдоль и поперек, и ни разу не заблудился. А здесь и заблудиться-то было негде, мой вариант пути был очевиден для трезвого взгляда: 50 метров вдоль берега. Но наш командир, видимо, был немного возбужден беседой с нарушителем, да и похмелье, наверно, еще не прошло, поэтому самый оптимальный путь он не разглядел, и повел наугад через дебри. Действительно умный командир скорее прислушался бы к дельному мнению подчиненного, чем упорствовать в своем решении, которое ни на чем не основано.
Впрочем, меня это не особо беспокоило. Терпеть выходки Зинцова не было никакого желания. Пока он бегал по берегу, пытаясь поймать сигнал на сотовый телефон (связь в лесу есть не везде), я подошел к девушкам, которые стояли в воде у берега.
- Ты что, действительно хочешь уехать? – спросила меня Женя.
- А как можно терпеть такое хамство? Посмотрите, как он себя ведет. Одно только купание «по-керженски» чего стоит. Я бы на вашем месте опасался оставаться один на один с таким человеком. С точки зрения вашей безопасности я бы вам советовал тоже уехать как можно скорее.
Я очень корректно выразил девушкам этот свой совет. Ни в малейшей мере я не собирался убеждать их уехать, просто порекомендовал подумать над этим. Я видел, что Оля приехала в заповедник с большими надеждами на интересную волонтерскую работу. Женя привезла с собой разное снаряжение, туристическую одежду, для нее явно эта поездка была не случайным событием, она к этому готовилась. Я сам знаю цену хорошим туристическим вещам, у нее же с собой были хороший туристический костюм, накомарник, плащ, что стоит пусть не очень больших, но все же значительных денег, и если человек на все это потратился, явно он ожидает получить отдачу от этой поездки. Поэтому если девушки хотят оставаться, пусть остаются, мое убеждение было таким.
Мы еще поговорили, оказалось, что девушки прекрасно понимают меня и мое решение. Им тоже не нравилось поведение Зинцова, но они не хотели вступать с ним в конфликт. Зинцов в это время кончил бегать по берегу с телефоном и подошел к нам:
- Я не смог дозвониться. Идет гроза, сигнала нет. Но я буду продолжать звонить, и как только дозвонюсь, приедет машина, и ты уедешь.
- Хорошо.
На этом наш разговор закончился. Зинцов, видя, что девушки дружелюбно со мной беседуют и совершенно не намерены подвергать меня обструкции и изгнанию, как он, возможно, ожидал, отошел от нас с явным разочарованием. Переодевшись в шорты, он стал ходить по берегу взад-вперед, продолжая периодически поднимать в воздух свой мобильник. Я взял свой коврик, отошел в тень деревьев и лег отдыхать. Девушки ходили по берегу, пытались поплавать на мелководье.
Вдруг я вновь услышал возбужденный голос Зинцова, он что-то кричал. Оказалось он, звал за собой девушек, вновь обнаружив нарушителя. Ко мне он в этот раз уже не обращался, я был типа изгнан. Раз меня не звали, я и не пошел, и наблюдал за происходящим лежа в теньке под кустом.
- Давайте, пошли быстрей! Там еще один мужик с удочкой! – громко говорил он девушкам.
Те были очень недовольны:
- Вообще-то, ты сказал, что все, отдыхаем, нет?
- Давайте, давайте! Надо сходить! Последний раз! И будем отдыхать!
Нехотя девушки поплелись по пляжу за Зинцовым, который шел вперед в два раза энергичнее, чем в случае обнаружения первого рыбака.
На девушках были только купальники, на Зинцове – только шорты. Не самые удачные костюмы для задержания нарушителей. Скорее эта команда была похожа на спасателей Малибу. Они отошли метров на 100, потом перешли вброд на другой берег, где стоял мужчина. Послышались громкие голоса, но что говорили, было непонятно, за исключением завершающих фраз: мужчина послал Зинцова куда подальше, на что Зинцов тоже послал его, гораздо громче. Очевидно, составить протокол в этот раз Зинцову не удалось. Я увидел, как Зинцов быстро отходит от мужчины прочь, из-под его ног летели брызги. Девушки немного постояли и последовали за ним на некотором отдалении.
Остановившись на нашем берегу, Зинцов подождал, пока к нему подойдут девушки, и пошел в мою сторону. Оля стала ему что-то говорить, Зинцову это явно не нравилось. Он ничего не ответил, обогнал ее и отошел на другой конец нашего пляжа. Все оставшееся время не подходил ни ко мне, ни к девушкам.
- Что там у вас произошло? – спросил я девушек, когда они подошли поближе. Мне ответила Женя, Оля отошла к берегу, она тоже выглядела расстроенной.
- Мужчина рыбачил, Зинцов стал требовать у него разрешение. Тот потребовал у Зинцова документы, спросил, почем тот в шортах, а не в форме. Зинцов ответил, что типа мы на отдыхе, но служба у нас всегда идет. Тогда мужчина принюхался к дыханию Зинцова, от него пахло пивом, ну он и послал его, сказал, «Да ты пьян! Как ты можешь работать, если от тебя пивом несет». В общем, они поругались, друг друга послали. Оля ему по этому поводу сказала! Высказала. Типа: «Ты наш командир и должен нам пример показывать, как себя вести, а ты пьян, в пьяном виде подходишь к людям, чем только нас позоришь».
- Ну, в первый раз я был с вами, как моральная поддержка, с двумя мужиками наш первый мужик не захотел спорить. А в этот раз он меня «уволил», был один, поэтому две девушки в купальниках в качестве моральной поддержки на этого второго мужика впечатления не произвели, – шутливым тоном сказал я.
- Да даже если бы ты там был, думаю, тот мужчина все равно бы не стал соглашаться, так как он почувствовал, что от Зинцова просто пахнет спиртным. Мы там выглядели просто как дураки.
Тем временем Зинцову, видимо, наскучило бродить по пляжу в одиночестве, и он сказал, что пора возвращаться на базу.
Готовить обед в этот раз было не нужно, я привез всю еду готовой с собой. Нужно было ее всего лишь разогреть. В качестве плиты в летнее время здесь использовали печку на улице. Сложенная из кирпичей небольшая печка прямо на земле, с железной пластиной сверху, на которой можно было готовить еду. После обеда я спокойно погулял по окрестностям, а когда вернулся, Зинцов торжественно мне объявил, что он дозвонился до водителя машины, и что завтра в 9 часов утра меня заберут. Я ответил, что очень хорошо.
Никаких сожалений у меня не было, наоборот, другого выхода я не видел. Во всех моих путешествиях я руководствуюсь не только прагматическими соображениями, но и духовными. Для меня важно, чтобы вокруг меня была атмосфера духовности, чего в данном случае совершенного не было. Было какое-то непонятное мне самоутверждение за мой счет со стороны человека, никакими, собственно говоря, качествами или опытом меня не только не превосходившего, но и во многом, кроме физической подготовки и наличия должности, мне уступавшего.
Я мог бы продолжить мое путешествие по керженским лесам и без командира Зинцова. У меня была с собой палатка, которая до сих пор мне не пригодилась, оставался запас продуктов, т.к. я рассчитывал на 15 дней, а пробыл всего 10. Все это я мог использовать, чтобы пожить в лесу автономно еще несколько дней, на сколько хватит оставшихся продуктов. Еще во время нашего рейда по тушению костров я приметил укромное и красивое место на берегу, где можно было поставить палатку. Туда я и решил направиться, как только отделаюсь от Зинцова. Я еще не знал, что расстаться с ним мне придется не следующим утром, а чуть попозже.
Пока Зинцов вызвался пойти с Олей показать ей окрестности, я остался в доме вместе с Женей.
- Оля мне сказала, что вы ведете петушиные бои перед нами, - сказала она мне с улыбкой.
- Не мы, а он. Я тоже считаю, что он просто перед вами выпендривается, чтобы показать, кто тут главный мачо. Купаться без трусов перед вами - это из той же темы.
На следующий день Зинцов для остающихся двух девушек наметил ранний рейд: «Встаем в 5 утра, - сказал он им, - и идем в рейд, не смотря на погоду». Вечером небо хмурилось, собирался дождь. По прогнозу погоды утром ожидался дождь.
Ужин варить было не нужно, мы поужинали рисом и макаронами с кабачками, которые я привез, и салатом, который приготовили девушки. Зинцов предпочел свою картошку в мундире и бутылку водки, за которой утром ходила Оля. Содержимое бутылки он энергично употреблял, не особо часто закусывая, что пробудило в нем охоту к разговорам, вернее, к рассказам.
Девушки и я уже легли спать, а Зинцов продолжал сидеть за столом при свечах (электричества на кордоне нет), и рассказывал нам истории из своей жизни, хотя никто его об этом не просил, но и просить заткнуться как-то не очень хотелось: пьяный, недавно купавшийся без трусов и изгонявший за «неподчинение», что можно было ожидать от этого человека в безлюдном месте дальше? Комната в доме одна общая, кровати в ней двухъярусные, поставлены по периметру комнаты, уйти от нежелательного рассказчика было некуда. Зинцов же считал себя «хозяином», этот дом он воспринимал как «свой», о чем и высказался в таком духе, что «кто бы мог подумать, пару лет назад у меня ничего не было, а теперь есть свой замечательный дом в прекрасном месте в лесу! Как здорово так жить!».
Рассказ он вел о своих коллегах по заповеднику, о своих приключениях на отдыхе, о том, как обстоит в этих провинциальных местах дело в плане отношений с противоположным полом, вернее, о тонкостях общения со шлюхами.
- Девушки здесь очень доступны. Дискотеки проходят в соседнем селе, там всегда можно снять любую девушку, проблем с этим нет. Бутылка водки – и ты лучший парень на селе. А если ты еще и на машине приехал, тогда вообще, никакого отказа и быть не может. У нас, кстати, тут есть квадроциклы, УАЗики, зимой мы на снегоходах можем ездить.
О том, использует ли он эти транспортные средства для поездок на дискотеку за девушками, Зинцов не сообщил, а мы не стали уточнять.
- Здесь в деревне есть дом, где живут шлюхи, – продолжал Зинцов вещать в полумрак комнаты, нам не оставалось ничего, коме как слушать. - Там их целая семья. Приходишь к ним, приносишь бутылку водки. Они сами тоже по деревне ходят. У нас в общежитии жил один сотрудник, к нему их мать часто приходила, типа помогать там в чем-то, я удивлялся, зачем? А потому узнал, что она шлюха. Хотя ей уже за 50 лет и она страшная, как смерть. Я бы никогда ни с одной из них… Они страшные ужасно. Я даже в этом доме ни разу не был. Мне чисто случайно его один раз показали, а так я и не знал, что тут живут шлюхи.
- У нас тут один раз рабочие приезжали, что-то строить, - после очередной рюмочки продолжал он, - Так вот они искали шлюх, спрашивали, где тут найти «плоскогубцы»! Ха-ха! «Плоскогубцы» они хотели нятянуть! Ну, им и показали этот дом.
Оля перевела разговор на другую тему:
- А что за парень с тобой разговаривал, когда мы ходили по деревне?
- Это наш бывший сотрудник, инспектор заповедника. Его выгнали, и он теперь ко всем пристает, плачется, что его выгнали ни за что.
- А за что его выгнали?
- Ну, это отдельная история. У нас тут в инспекторах работает много местных жителей. Другой работы тут нет. Зарплата у нас маленькая, а у них у всех семьи и дети. Вот каждый и выкручивается, как может. Этот парень, он тоже женат и у него несколько детей. Денег ему не хватает. Поэтому он гонит самогон на продажу. Я кстати один раз пробовал его самогон: отвратительный, брать я его больше не буду. Еще он часто нарушал правила сбора ягод и собирал чернику в заповеднике, когда это запрещено. На это все закрывали глаза. Еще он любил сильно выпить. Чтобы не пить, он закодировался на год. Здесь многие так кодируются. Потом, когда год подходит к концу, они напиваются до потери сознания. День, когда заканчивается кодирование, они знают, и ждут этого дня, как праздника. Вот и он, когда у него год закончился, ушел в запой. Нам тогда как раз дали новую ГАЗель для работы, он работал водителем.
Однажды мы пришли на работу – ГАЗели нет. Угнали. У нас на территории пожарной части работают камеры, все записывается. Стали смотреть видеозаписи с камер – оказалось, это тот парень пришел, взял ГАЗель и уехал. Он спьяну решил покататься. Это же круто: новая машина, мощная, здорово! Вдавишь газ, едет быстро, не то, что наши старые. Вот он и поехал кататься. Гонял по поселку. Потом приехал обратно.
Но выгнали его не за это. Начальник его простил, сказал, выходить на работу. А он на следующий день на работу не вышел. Пьяный, наверно, был. Пришел вечером, стал ругаться. Вот за это его и выгнали – за прогул. С тех пор он нигде не работает, слоняется по деревне, ходит всем жалуется, плачется, что его выгнали.
Рассказывал все это Зинцов с неприкрытым отвращением и презрением к своему бывшему коллеге. Детали о том, что «самогон у него плохой», и что он незаконно ягоды собирал, он особо подчеркивал интонацией и выделял. Его увольнение он полностью одобрял. Такое отношение к коллеге, равному по положению, ярко контрастировало с отношением Зинцова к своим начальникам. В этом же своем монологе он переходил к описанию своих начальников и самозабвенно ими восторгался:
- Мне с начальником повезло! Замечательный человек! Посвятил свою жизнь работе в заповеднике! Как-то раз директор заповедника на оперативке сказал, что я ничего не делаю, но мой непосредственный начальник за меня вступился и меня защитил. Я же фактически круглосуточно на работе. Вот, с вами сколько времени провожу, все вам показываю.
Даже если его начальники что-то делали не совсем правильно, рассказывая об этом, Зинцов это считал вполне нормальным, это же начальники. Нам он рассказал, как во время его отпуска в Абхазии он встретил директора заповедника, который тоже приехал отдыхать в Абхазию на служебной машине, и как считал Зинцов, на служебном бензине, но этот факт он считал ни в коей мере не злоупотреблением служебным положением со стороны директора, а справедливой компенсацией за маленькую (20 т.р.) зарплату.
Из своего же путешествия по Абхазии он вспоминал в основном, какое там замечательное вино и гостеприимные местные жители, бесплатно его с другом этим вином угостившие. Ну, это, как говорится, у кого что болит. Я уже засыпал, и чем кончился рассказ нашего командира, не дослушал, заснул. В 5 утра Зинцов с девушками должен был выходить в рейд, меня он уже с собой не приглашал.
Я проснулся около 5 утра от того, что девушки начинали вставать и собираться выходить. На улице шел дождь, хотя и не очень сильный. Помня указание Зинцова, что в рейд пойдем, не смотря на погоду, они готовили резиновые сапоги и плащи. Зинцов еще спал. Бутылочка водки стояла на столе и в ней еще даже оставалось.
- Ну что, мы пойдем? – спросили девушки.
Зинцов поднялся, хмуро посмотрел в окно, сходил на улицу, вернулся.
- На улице дождик. Спим дальше, никуда не пойдем, – сказал он сонным голосом и завалился спать.
Девушки и не рвались выходить. Все продолжили спать. Через некоторое время Зинцов вновь поднялся и еще раз сходил на улицу.
- Так, подъем! Дождик кончился, мы выходим!
Девушки, видимо, только начали вновь засыпать, и теперь вставали с большой неохотой. Зинцов их поторапливал, через некоторое время они оделись и вышли. Я еще немного полежал, и тоже встал, позавтракал и начал собирать вещи. Потом вышел на улицу и ждал возвращения нашей команды, сидя на крыльце с готовым рюкзаком.
Около 9 часов к крыльцу подъехал грузовой УАЗик заповедника, из которого выпрыгнул Зинцов, и со словами «Все, собираем вещи и уе*ываем отсюда на*ер!» забежал в дом.
Такому повороту я был удивлен.
Из уазика на одной ноге вылезла Женя, Оля ее поддерживала под руку. Во время рейда Женя подвернула ногу, вывихнула лодыжку и теперь не могла идти.
Оля помогла Жене допрыгать до кровати в доме. Зинцов начал судорожно собирать вещи и таскать их в кузов автомобиля. Я положил в кузов свой рюкзак, и пошел посмотреть, как дела у Жени. Мне еще никто ничего не объяснил, что же случилось. Женя сидела на кровати и держалась за ногу. Никаких медикаментов, как оказалось, в доме нет или Зинцов не знал, где они лежат. При ушибах и растяжениях помогает гель или крем типа «Фастум-геля» и фиксирующая повязка. Такого крема у меня не было, но был радикулитный бальзам, с которым я делал себе массаж суставов, и эластичный бинт на липучках, которым я заматывал колени, если артроз и травма давали себя знать и начинали болеть. Вместе с девушками был водитель, мужчина лет 60-ти, сильно худой и морщинистый (ему сразу по приезду Зинцов предложил: «Выпей со мной стакан водки?»). Услышав, что у меня есть бинт и бальзам, он сказал, что это здорово поможет, и когда я принес, сам сделал массаж вывихнутой лодыжки и забинтовал Жене ногу.
Когда мы вчера приехали, то на столе мы обнаружили журнал, в котором предыдущие постояльцы записывали состояние комнаты, и они написали, что все было грязное, раковина не мытая, мусор не вынесен. Запись заканчивалась угрозой, что если последующая смена оставит комнату в таком же состоянии, то в дом больше никого не пустят, и все желающие тут пожить, будут жить на улице. Вспомнив об этом, Зинцов заставил Олю намывать полы и чистить раковину (учитывая, что пробыли мы тут меньше суток, чистоту ей пришлось наводить не столько за нами, сколько за предыдущей сменой). Привезенная нами колодезная вода пошла на мытье полов.
Наконец, все вещи, включая и изъятое Зинцовым орудие правонарушения – спиннинг неудачливого рыболова из Дзержинска, были вновь сложены в кузов машины. Этому спиннингу, кстати, очень обрадовался коллега водителя, другой инспектор заповедника, коренастый деревенский парень лет 25-ти, который радостно воскликнул, когда увидел его. Пока мы грузили вещи в машину, он взял этот спиннинг и успел сходить его «опробовать» на озеро рядом с домом.
Все продукты, все вещи, что мы привезли, пришлось вести обратно. Не прошло и суток, как мы все возвращались назад. Ни одна из намеченных задач не была выполнена. Я успел осмотреть ветхие постройки, которые по плану волонтерской смены нам (вернее, мне, т.к. девушки в этом не стали бы участвовать, а Зинцов любит только руководить) предстояло разобрать. Это старый бревенчатый двор дома, крыша которого полностью сгнила, стены тоже почти все сгнили. Работы там было не так уж много, но грязи и пыли от этой работы были бы тонны. Учитывая, что душа с горячей водой здесь не было, да и за холодной водой нужно было ходить на озеро, работа была бы не очень приятной. В условиях же, когда отношение к тебе строится по принципу «я – начальник, ты – дурак», эта работа и вовсе кажется бессмысленной. Если бы со стороны Зинцова было ко мне нормальное отношение и хоть чуточку уважения, то я бы мог остаться и на следующую смену, хоть до конца августа, и все эти работы для заповедника выполнить, но при таком хамском отношении и играх в «командира» это было совершенно невозможно.
По дороге Зинцов несколько раз пообещал Жене, что как только мы приедем в поселок, он ее отвезет к фельдшеру. В Рустае фельдшера не было. Нужно было ехать в другой ближайший поселок. Однако в 11 часов наш водитель и его коллега собирались посетить одно мероприятие в поселке, которое было для них достаточно важным: похороны местного жителя. После похорон они обещали заехать за Женей и свозить ее к фельдшеру. Нас мало удивило, что они об этом так и не вспомнили.
С самого начала нашей смены мы были всего лишь на одной экскурсии, которую проводит местный Экоцентр. Всего в арсенале Экоцентра три экскурсии по заповеднику. За предыдущие дни Зинцов сумел организовать для нас выход лишь на одну (где поржал над «тостом за совращение малолетних» и пригласил одну из малолетних приезжать волонтерить, когда ей исполнится 18). Оказалось, что в день нашего отъезда, вернее, бегства с кордона Экоцентр проводит вторую экскурсию. Проводилась она для тех же школьников из детского экологического лагеря, и мы могли к ней присоединиться. Зинцов отказался, Женя не могла ходить из-за растяжения лодыжки, пошли я и Оля.
По дороге, когда мы смогли остаться без внимания Зинцова, я расспросил Олю, что же все-таки произошло тем утром.
- Я просто больше не могла это терпеть. У меня отпуск или что, - сказала я себе. Сколько можно портить себе нервы и терпеть подобные выходки. Мы с Женей сегодня тоже уезжаем. У меня билет на поезд был куплен заранее на 25-е, я узнаю, можно ли сдать и купить на 2 дня раньше, если нет, то на эти три дня меня Женя пригласила к себе, я поживу у нее, заодно сходим по городу погуляем, Нижний Новгород я давно хотела посмотреть.
Оля была довольно рассержена, хотя внешне она всегда выглядит спокойной и уверенной, но по тону ее голоса было ясно, что внутри у нее все кипело.
- Утром, когда мы были в рейде, Женя поскользнулась и упала, вывихнула ногу и не могла встать. А Зинцов просто стоял и смотрел! Он даже не подошел и не помог ей встать! Я ее подняла, и сама ее практически тащила на себе на обратном пути. Он даже не помог! Это для меня было последней каплей. Я просто спросила себя, а что будет, если я останусь с таким человеком одна, и со мной что-то случится? Он тоже так же ко мне отнесется? Надежды на такого человека нет никакой. Поэтому оставаться с ним одной в лесу, где может все, что угодно случиться, я не хочу. К тому же, у меня, вообще-то отпуск, раз в год, и тратить его в таких условиях, постоянно на нервах, я больше не хочу.
- Я думал, это из-за его купания перед вами без трусов.
- Ну, мне на это наплевать. Смотреть у него там нечего. Эксгибиционизм его мне безразличен. Но вот его отношение уже достало. А утром что он устроил! То «спим дальше», то «встаем, выходим»! Так нельзя. Это издевательство какое-то. Если ты сказал, что рейд отменяется, значит отменяется. То же самое и на пляже. Я ему тогда сказала: «Ты нам должен пример показывать, а ты как себя ведешь?» Пошел к этому мужику, тот почувствовал, что от него пивом пахнет, и послал его подальше. Зачем нужно было вообще идти? Ты же утром еще сказал, сегодня выходной, отдыхаем. И потащил нас к этому мужику! Это же позор просто.
На экскурсии мы обошли пожарную станцию, детишки из детского лагеря радостно лазили по пожарным машинам, а мы с Олей обсуждали последние события. Потом экскурсовод Экоцентра провела нас по экологической тропе через болото и рассказала о его обитателях. В этот последний день нашей волонтерской смены мы во второй и последний раз побывали на такой экскурсии, послушали рассказ о растительности и животном мире заповедника. В запасе Экоцентра была еще одна экскурсия – в заповедный бор – но на нее мы уже не попадали. Заранее позаботиться о согласовании нашей программы с расписанием экскурсий Экоцентра наш командир Зинцов не побеспокоился.
После экскурсии Зинцов дотащил рюкзак Жени до автобусной остановки, и пока мы трое ждали автобуса, сходил в Эконцентр, чтобы принести нам подарки за участие в волонтерской смене. Это были журналы и календарики заповедника. Я думал, что мне, как изгнанному за непослушание, он ничего не подарит, но мне он тоже вручил печатную продукцию заповедника и с официальным напыщенным видом поблагодарил за работу.
Я специально делал вид, будто я уезжаю, чтобы Зинцов так думал и не доставал меня в лесу, т.к. я уже давно решил остаться на берегу Керженца и пожить недельку автономно. Памятуя о его рейде против костров на пляже, мне такого внимания с его стороны совершенно не хотелось. Девушкам я об этом рассказал, и они, наверное, про себя потешались, видя, как Зинцов со мной прощается. В автобус я залез в переднюю дверь и попросил водителя остановиться и высадить меня на выезде из поселка у речки. Девушки сидели на задних сиденьях и, смеясь, махали мне на прощанье, когда я вышел из автобуса после моста.
Не буду описывать те 7 дней, что я пробыл на берегу Керженца в палатке один. Это вполне обычные для любого туриста впечатления: лес, река, походы за грибами, купание. Я читал, сидя на берегу, размышлял о своей жизни и смысле жизни вообще. Я впервые за несколько лет выбрался на природу, и отдыхал телом, душой и духом. Недостаток духовности (по сравнению со Светлояром) я восполнял чтением Псалтири из Библии, а предстоящий развод с женой мне помогал осмыслить и оценить Отто Вейнингер «Пол и характер»…
На 7-й день у меня кончился запас продуктов, осталось лишь 2 пакета быстрорастворимого супа, а приобретать в местном магазине продукты по астрономически-завышенным ценам мне не хотелось. К тому же у меня разрядились все телефоны. Я решил сходить в Экоцентр, чтобы зарядить смартфон, и потом начинать собирать вещи к возвращению домой. За эту неделю я собрал кучу иван-чая, зверобоя, листьев черной смородины, эти травы я завариваю и пью вместо чая. Нужно было это все упаковать.
В Экоцентре меня дружелюбно встретили и без проблем разрешили оставить на зарядку телефоны. По удивлению от моего появления я понял, что Зинцов сказал, что я уехал домой. Теперь ему, наверняка, сообщат противоположное, то есть я пропалился, и стоит ожидать его появления с «проверкой». Показательно, что за прошедшие выходные на пляже Зинцова я не видел, проверять костры он не приходил. Я был готов поспорить на что угодно, что теперь он точно появится.
И действительно, на следующее утро, когда я сидел на берегу и доваривал последние 2 пакета супа, из кустов на противоположном берегу выскочил Зинцов и заорал на всю округу: «Поднебесный! Гаси костер!» Я помахал ему в ответ и крикнул: «Через 10 минут». «Хорошо! Я проверю!» - крикнул Зинцов и скрылся обратно в кустах. Больше я его не видел, и слава Богу.
После заповедника
После возвращения я никому особо не рассказывал о своих впечатлениях от моей «волонтерской смены». Я выложил фотки и видео, зафрендил Женю, которая оказалась продвинутой волонтеркой и собиралась уезжать на целый год в качестве волонтера в заповедник в Германию. Ее впечатления от нашей смены были скорее неприятными, чем веселыми, и это была ее идея сходить по этому поводу к директору заповедника, поговорить об организации работы с волонтерами (если можно это так назвать) со стороны Зинцова.
Сделать нам это удалось не сразу. Женя несколько дней пыталась договориться о встрече с директором, но он был постоянно занят и в разъездах между Нижним Новгородом и заповедником (ехать на машине до заповедника около 1 часа). Наконец, ей назначили день и время приема. В этот день на улице был проливной дождь как раз в тот час, когда нам нужно было встретиться перед офисом заповедника на улице Рождественской. Директора в офисе не оказалось: он уехал по срочному делу (забирать машину из ремонта или что-то в этом роде, по словам секретарши). Но Женя не собиралась сдаваться. Она позвонила ему на мобильный и договорилась встретиться по дороге: в «Макдональдсе» на Московском вокзале (он был в том районе по своим делам). Мне это было очень удобно, т.к. я после встречи как раз планировал уехать на электричке на дачу.
Директор оказался приятным, интеллигентным человеком, это был тот самый мужчина, которому Зинцов при мне рассказывал о своих успехах в постройке дровника, не обращая на меня внимания, а я в тот момент даже не знал, что это директор. Зинцов меня и не подумал ему представить. Конечно, разве достоин я, мелкий солдатишка, представления директору!
Хорошо характеризуют такое отношение к людям слова Зинцова, которыми он обмолвился однажды во время нашей поездки на УАЗике за листами железа: «Имущество дорогое, а волонтеров не жалко, новых наберем». Это был рассказ о тушении пожаров в заповеднике. В 2010 году Нижегородскую область охватили страшные пожары, и общественные активисты приезжали помогать пожарным и сотрудникам заповедника тушить огонь. По этому поводу среди сотрудников заповедника и ходила эта шутка: имущество нужно беречь, не подставлять под огонь машины и оборудование, оно стоит денег, а волонтеры, если хотят лезть в огонь, пусть лезут, их не жалко, еще приедут, наберем новых. Эту шутку и привел нам Зинцов. По его тону было понятно, что он ее воспринимает вполне серьезно и буквально, и полностью такое отношение поддерживает. То, что мы как раз те самые волонтеры, которых не жалко, и которых он «новых наберет», его совершенно не смущало, он, по-видимому, считал, что это смешно.
Директор нас выслушал, на лице его появилось удивление лишь при рассказе о «купании по-керженски», все же остальное его, как мне показалось, не очень удивило.
- Зинцов у нас работает два года, и первые два года он сидел ниже травы, тише воды. Ничего по его поводу я плохого не слышал. Пришел он к нам с рекомендацией от «Гринпис», поэтому мы его взяли. Он работал в пожарной охране сначала, это другое подразделение заповедника, а сейчас он работает инспектором, и сам вызвался заниматься волонтерами.
Волонтеры к нам ездили всегда, но в этом году впервые мы пригласили так сказать «не своих» волонтеров, всех желающих. Раньше в качестве волонтеров к нам присылали студентов биофака, которым это засчитывалось как практика. Для них это было добровольно-принудительно, поэтому дисциплина у них часто хромала. Иногда они напивались, начинали куролесить. Поэтому для нас строгое отношение к волонтерам-студентам, это, в общем-то, норма. Иначе они просто не слушаются. Но в вашем случае, я согласен, нужно другое отношение. Вы приехали сами, добровольно, с желанием поработать в заповеднике, к вам нужно относиться по-другому.
В коллективе к Зинцову не все относятся одинаково, некоторые его подкалывают. Кстати, по поводу того спиннинга, который вы изъяли, произошла история: он пропал, и мы его несколько дней искали.
- Это может другой сотрудник взял его порыбачить, при мне он очень обрадовался этому спиннингу, – сказал я.
- Нет, его просто куда-то спрятали, и я подозреваю, что это сделали специально, чтобы насолить Зинцову. Но мы, тем не менее, его потом нашли и хозяину мы его вернем.
- Нам Зинцов сказал, что на следующее лето к нему в лагерь должны приехать 150 человек. Я бы просто не хотел, чтобы все эти люди прошли через такое отношение, через какое прошел я. Может быть это его чисто личное отношение исключительно ко мне, хотя мы не были никогда знакомы. Но так относиться можно, например, если ты хочешь досадить своему врагу, хочешь его унизить, иначе мне мотивы Зинцова просто непонятны.
Директор ответил:
- 150 человек? Нет, я ничего такого не знаю. Это он что-то загнул. К нам планировала приехать одна группа, но вопрос с этим еще не решен. А по поводу отношения, я вам советую, напишите на мое имя все в письменном виде, в форме заявления, я обещаю, что мы не оставим это без внимания и разберем этот вопрос.
Я передаю наш диалог примерно, больше смысл, чем конкретные фразы (полностью аудиозапись нашего разговора можно послушать, при желании, в интернете). Но то, что директор сам предложил мне и Жене написать о своих впечатлениях от работы с Зинцовым – это абсолютно точно.
На счет группы в 150 человек я слышал от Зинцова вполне определенно. Он ожидал приезда такого количества народа летом 2017 года, как я это понял. Нам он показал большое двухэтажное здание, сейчас пустующее и требующее ремонта, в котором ранее было какое-то производство, а теперь его передавали заповеднику. Этот дом стоит на опушке леса на краю поселка, в очень красивом месте. В нем будет постоянно действующий волонтерский центр, рассказал нам Зинцов, себя он видит во главе этого центра.
В разговоре с директором я предложил свою дальнейшую помощь и участие, но естественно, не под командованием Зинцова. Я бы мог взять на себя, например, готовку обеда в волонтерском лагере (я этим и занимался у Зинцова). Лагерь можно было бы сделать не в общежитии, а на берегу реки, там же, где я стоял с палаткой или в другом месте, и еду готовить на костре или на газовой горелке, как это делали для больших групп паломников кришнаиты на Светлояре.
Женя предложила разнообразить волонтерскую программу и заранее разрабатывать четкий план каждой смены, так, чтобы мероприятия не зависели от смены настроения Зинцова, а были заранее известны и понятны. Ей не нравилось, что девушек Зинцов заставлял ходить с собой в рейды ловить правонарушителей, т.к. в ее представлении экологический активизм выглядит несколько иначе: собирать мусор по берегам реки, изучать растительный и животный мир. Здесь же от девушек требовалось противостоять нарушителям, по сути, применять навыки оперативной работы, чуть ли не вооружаться и гоняться за браконьерами, вступать в противостояние, возможно, и физические столкновения. На это она совсем не рассчитывала, когда ехала в заповедник.
С директором мы расстались в весьма дружеской обстановке, беседовали мы больше часа, и он с пониманием на все отреагировал. Думаю, если бы волонтерской сменой и работой с волонтерами занимался такой человек, как он, то никаких проблем, наподобие тех, о которых рассказали мы, не возникло.
В те дни у Зинцова должна была начинаться новая волонтерская смена, и один мой знакомый по соцсети написал мне, спрашивая о моих впечатлениях. Он собирался ехать в Керженский заповедник, но не к началу смены, а во второй половине августа. Я вкратце рассказал ему о своих впечатлениях: «купание по-керженски», баня, водка, хамское отношение ко мне… Тот очень удивился, и написал Зинцову. Зинцов не нашел ничего лучше, как ответить оскорблениями в мой адрес. За собой он не видел абсолютно ничего предосудительного.
Купание в голом виде? У Поднебесного сексуальные комплексы, он вообще ненормальный. В бане без трусов перед незнакомыми девушками? Так как еще в бане ходить? В бане все голыми моются. Водку пил? Ну и что? Водка веганский продукт, животные при ее производстве не страдают. Требовал подчинения? У нас тут военизированная структура, без дисциплины нельзя. А на счет девушек, чтобы побольше приезжали, имел в виду их прекрасную душу...
Зинцов с кем-то общался обо мне, и собрал невероятное количество слухов и сплетен, которые в ходу в ЖЖ «Опера-нн» и других полицейских провокаторов. Цитируя эти сплетни, он пытался облить грязью меня и выставить себя в лучшем свете. По его словам, некие нижегородские активисты собирались на специальное собрание по вопросу моей поездки в заповедник, и предупреждали Зинцова, что не следует меня туда пускать. Но он их не послушал, и вот, теперь я пишу про него негативные отзывы. Прислушиваться к этому, по мнению Зинцова, не следует, потому что Поднебесный – сумасшедший, все так считают, и что он там пишет, всем наплевать. Для гебельсовской, скажем, пропаганды вполне приемлемый аргумент. Ну и для современной пропаганды, конечно, тоже.
Вспоминая то, с чего я начал свой рассказ – фото улыбающегося молодого Зинцова на его аватарке в соцсети, контрастирующее с угрюмым, хмурым выражением лица этого человека в реальности, я понимаю, что меня так поразило в этом. За всю нашу смену я не помню ни одного раза, чтобы Зинцов нам искренне и открыто улыбнулся. Я не помню его улыбающимся. Да, он может сделать приветливое лицо для общей фотографии, но в этой приветливости я прослеживаю фальшь. Я могу отличить «a smile from a veil», «Do you think you can tell?» Наверное, поэтому он и держит на своей аватарке фото нескольких лет давности: на этом фото у него на лице нечто наподобие улыбки. Сейчас, как мне кажется, улыбаться искренне и открыто он больше не может. Для меня это очень странно, т.к. я не видел ничего из его жизни, что могло бы так ожесточить человека. Разве только армия, где он мог впитать в себя такое авторитарное мировоззрение: подчиняйся высшим, подчиняй низших.
Особенно меня поразило, как в переписке с моим знакомым (он сам переадресовал мне его письма) Зинцов трактовал те или иные события из моей биографии.
«Его выгнали из прокуратуры, и он написал про своих коллег книгу, в которой всех обсирает», - так Зинцов прокомментировал мою книгу «В круге втором».
Поскольку себя Зинцов выставлял коммунистом, по идее, он должен бы был быть против господствующего в России капиталистического строя и обслуживающих его силовых органов: прокуратуры, полиции, судов, он же, получается, полностью эту систему поддерживает. Я в книге написал о пытках, фабрикации уголовных дел и отчетности, на чем основана работа прокуратуры и других правоохранительных органов. Зинцов же в этом видел лишь очернение «коллег». Хотя с его пиететом перед начальством и авторитаризмом в этом не было ничего удивительного. Как бы он сам поступил, если бы попал в ситуацию, в которой его коллеги фабрикуют обвинения в отношении невиновных, подвергают задержанных пыткам? Исходя из его оценки моей книги, можно заключить, что он вполне бы с такой ситуацией согласился и все это поддержал. Корпоративность и авторитаризм для него важнее всего.
Меня тот огромнейший поток оскорблений и грязи, который Зинцов вылил в ответ на всего лишь некоторые факты его отношения ко мне, конечно же, оскорбил. Я не буду это публиковать, поскольку это все же личная переписка, но думаю, Зинцов сам все это не раз еще сам же продублирует в комментариях к этому моему рассказу.
На протяжении всей нашей смены я искренне помогал сделать Заповедник лучше, я терпел невыносимые выходки Зинцова, относился к нему приветливо и дружелюбно. Совершенно необъяснимо с точки зрения элементарной вежливости и порядочности то хамское отношение, которое ко мне проявил этот человек. Послеокончания нашей смены Оля переписала ему, как и мне ранее, сделанные за время нашей совместной работы фото, но ни одного фото из нашей волонтерской смены Зинцов в своей офф.группе "Друзей Керженского заповедника" не опубликовал, никого из нас не упомянул и не поблагодарил. Все фото из предыдущей и всех последующих смен в этой группе Зинцов опубликовал, волонтерку из августовской смены поблагодарил лично. В сентябре в смене у Зинцова были только девушки...
Очевидно, имея виду произошедшие в нашу смену события, описанные в этом рассказе, Зинцов просто хотел бы вычеркнуть меня из истории, замолчать мое участие и работу в качестве волонтера в керженском заповеднике, а при удобном случае (как это было в случае переписки с моим знакомым) полить меня грязью и выставить себя в выгодном свете. По это причине, в том числе, я и вынужден самостоятельно восполнять этот пробел в истории и писать этот рассказ.
Если бы ко мне отнеслись элементарно вежливо, признали мой вклад, пусть и самый малый, я бы мог приехать еще и еще, и помочь гораздо больше, чем я имел возможность в этот раз. Но, как для меня стало очевидно, целью деятельности Зинцова, как минимум в моем случае, была не помощь и организация эффективной волонтерской работы, а самоутверждение за счет оскорбления и унижения других.
Не смотря на неприятные впечатления, я не держу совершенно никакого зла на Зинцова, все это я описываю с долей сатиры и юмора, но в то же время, мне неприятно, больно и грустно. Все произошедшее вызывает у меня печальные размышления о российском обществе в целом.
Врагов и недоброжелателей в сфере общественно-политической деятельности в Нижнем Новгороде у меня предостаточно. С начала моей общественной деятельности в 2005 году я нажил себе их огромное количество. Это не только сотрудники Центра «Э» и его начальник А. Трифонов, которому, по слухам, принадлежит ЖЖ «Опер-нн», в котором самое большое число статей посвящено поливанию грязью и оскорблениям именно в мой адрес. Явно человек старался, потратил множество часов и дней на подготовку этой грязи.
Но меня ненавидят не только власти и провластные провокаторы. За свыше 10 лет общественной деятельности я был самым активным в этой сфере человеком в Нижнем Новгороде, организовал десятки митингов, сотни пикетов и других публичных акций против уплотнительной застройки, вырубки парков (застройщики финансировали публикацию заказных статей против меня в нижегородских газетах и на сайтах). Это, видимо, очень досаждало нижегородским партиям, правозащитникам и прочим радетелям народным, которые на все то, чем я занимался бесплатно, получали огромные гранты и финансирование, и я им только мешался, портил впечатление от их мнимого величия и исключительности. Поэтому правозащитники меня обвиняют в том, что я лже-правозащитник, левые меня обвиняют в том, что я лже-левый, коммунисты говорят, что я либерал и правый, правые и либералы меня обвиняют в том, что я коммунист и слишком левый, и т.д. В общем, нет почти никого, кому бы я угодил. Найти недовольных мной «активистов», которые с удовольствием польют меня грязью, не составляет труда. Зинцов, видимо, таких и нашел. Меня это не очень беспокоит. «Печально не иметь друзей, но еще грустнее не иметь врагов», - говорил Эрнесто Че Гевара, знавший в этом толк, и я полностью согласен с великим революционером.
Меня огорчает, что наше общество за прошедшие годы не стало нисколько добрее и человечнее. Многие люди так и не научились тому, что такое быть свободными. Они ищут власти и авторитетов, которым можно подчиняться или подчинять других, мнений, которым можно верить, чтобы не думать и не искать самим. Моя книга «В круге втором» так и не была опубликована, что не удивительно, исходя из реакции на правду, описанную в ней, со стороны таких, как Зинцов, эта нелицеприятная правда им не нужна. Они сами никогда не раскрыли бы такую правду, «сор из избы» они не выносят. Меня, нарушившего негласное правило молчания, они считают врагом, изгоем, посягающим на установленные порядки и иерархию.
Существующая авторитарная система в России, против которой я выступал с моей книгой в 2005 году и на организованных мной митингах и пикетах, в сотнях статей и заметок на сайтах и блогах, стала еще прочнее. «Зло торжествует, когда хорошие люди бездействуют». В России люди не выступают против зла. Они смиряются и приспосабливаются. Их давят, а они, вместо сопротивления и борьбы за свободу, находят еще более слабых и давят их. Кто-нибудь другой, столкнись он с чем-нибудь подобным, просто бы промолчал. Но я не могу молчать. Я отвечаю перед моей совестью. «Если у вас начинается дрожь негодования при каждой несправедливости, то вы мой товарищ», - говорил Че Гевара. Я знаю, что это такое…