Вовке было девять, и он не был хулиганом. Не был он и маминым сыночком, хотя очень любил своих родителей и старался их слушаться во всем. Но, приезжая к бабушке на лето, он попадал в другой мир, к которому адаптировался с легкостью побега молодого бамбука. Он был крепким для своих лет мальчиком, в меру рослым и сообразительным. Русые, торчащие во все стороны волосы, за лето обычно выгорали под лучами жаркого солнца среднего Поволжья, а вечно обгоревший нос был красным и облезшим.
Город, в который отправляли на лето Вовку, был областным центром. Тут были и кинотеатры, и вокзалы, и даже аэропорт. Район, в котором жили дед и бабушка, был вполне благополучным, хотя и назывался заводским. Во дворе их дома росло множество тополей, пух которых было так интересно поджигать, наблюдая с соседскими мальчишками за разбегающимися язычками пламени.
Этот мир, в котором оказывался Вовка, был совсем другим. Это проявлялось во всем: и в темах разговоров местных мальчишек, и в правилах обычных игр, и в некоторых сугубо местных развлечениях. Дома ему бы и в голову не пришло лезть под землю в коллектор и сидеть там на трубах часами, слушая страшные истории, а тут это было обычным делом. Идея набрать мелкой придорожной пыли в бумажный кулек и бросить в форточку проходящего мимо трамвая, не казалась тут, у бабушки, чем-то антисоциальным.
Вот и в это утро Вовка, налазившись вдоволь по старому школьному саду в поисках недозрелых яблок, сидел на детской горке вместе с несколькими дворовыми мальчишками. Их было трое, и все они были старше Вовки на 1-2 года. До обеда оставалось пара часов и надо было чем-то заняться. Мальчик по кличке Моряк предложил пойти покидать пылевые бомбы в трамваи, но Сережка из соседнего подъезда резонно заметил, что в это время они ходят пустыми, да и в прошлый раз они едва ноги унесли после удачного попадания. Перебрав игры, решили пойти на охоту. Охота заключалась в том, что мальчишки, спрятавшись в густых кустах вдоль пешеходной дорожки, стреляли из самострелов по прохожим. Попадали они редко, да и самострелы били слабо, так что прохожий, как правило, вздрагивал, озирался по сторонам, ничего не понимая и шел дальше. Изредка кто-то пытался вступать с охотниками в переговоры, призывая их пойти и найти потерянные ими ранее стыд и совесть, но это только придавало игре азарта и эмоций.
Они сбегали за своими самострелами и засели в кустах. С тыла их надежно прикрывал родной дом. Все было как обычно: прохожие шли по своим делам, мальчишки стреляли по их ногам. Попасть в ногу идущего человека было сложно, и веселье продолжалось уже минут десять-пятнадцать, когда появилась эта пара. Вовка заметил её первым. Это были женщина лет сорока и её дочь - лет восемнадцати. Одеты они были обычно: в платья и босоножки. Они шли и оживленно болтали на языке глухонемых. Их руки и пальцы ловко летали, касаясь то друг-друга, то какой-либо части лица. Люди, шедшие им навстречу, опускали глаза и обходили их чуть дальше, чем это было нужно, как бы боясь заразиться.
Вовка приподнялся и замахал руками, пытаясь остановить стрелков, но никто не обратил на него внимания.
- Пацаны! Не стреляете! Это инвалиды! - сдавленным голосом увещевал Вовка.
Но это случилось - раздался характерный шелест распустившейся резинки, шум от разрывов листвы алюминиевой шпилькой и, самое страшное, отчетливый звук попадания в человеческое тело. Вовка медленно повернул голову в сторону жертв. То, что он увидел, было полной катастрофой. Мать скакала на одной ноге, растирая больное место рукой, на её глазах выступили слезы, а дочь неслась с остервеневшим лицом прямо на него.
Придя в себя и вскочив на ноги, Вовка бросился наутек. Если бы не кусты, он был бы схвачен прямо на месте. Он побежал вдоль дома: все охотники тоже дали дёру, кто куда. Надежда, что глухонемая погонится за кем-то другим, быстро улетучилась: она преследовала только его, ни на кого не отвлекаясь. Вовка перебежал дорогу и перепрыгнул через невысокие кусты барбариса - девица не отставала. Он бежал по бульвару изо всех сил, но немая уверенно настигала его. Сердце его рвалось наружу, а в боку отчетливо кололо. Силы покидали Вовку. Расплата становилась неотвратимой: ровное дыхание немой преследовательницы приближалось.
Еще секунда - и её рука схватила Вовку за плечо: он остановился. В общем-то он понимал, что не виновен, ведь не он стрелял алюминиевой скобкой по матери девицы (его самострел заряжался вишневыми косточками и бил значительно слабее) да и улику он бросил где-то еще около дома. Девушка решительно развернула Вовку к себе: её лицо было красным от бега и злости. Неожиданно немая четко и громко произнесла: «Попался, хулиган!»... Если бы рядом ударила молния, она произвела бы на мальчика такое же впечатление.
Ошарашенный Вовка, смотрел на девушку с выражением страха и необъяснимой брезгливости. Она молча и внимательно разглядывала мальчика: её лицо становилось растерянным и смущенным. Пару секунд они молча стояли посреди бульвара, потом она отпустила Вовкин локоть и торопливо зашагала прочь.
Девушка уходила, а он стоял, глядя в след, чувствуя как стыд и слезы сдавливают ему горло.