Волчица

Александр Исупов
      Срочную я служил на ракетном полигоне в Телембе. Это к северу от Читы.
      Обычная рота охраны. Охраняли наиболее важные и значимые точки – склады, технику, штаб. К тому времени оттрубил  чуть больше года. Уже присвоили звание ефрейтора и вот-вот должны были произвести в младшие сержанты.
      Зимы в Забайкалье суровые, не как у нас в Сумах. Но постепенно приспособился. И эта зима теплом не была отмечена, морозы за сорок, иногда ветер из Монголии – обжигает. Снег тоже не такой как дома. Мелкий, будто мука насыпана, и скрипит.
      На пост часовым к этому времени я уже ходил редко, всё больше разводящим. Готовился к должности командира отделения, уставы учил, а Устав гарнизонной и караульной службы наизусть знал.
      В тот раз пришлось часовым в караул заступать – молодой заболел. И меня, черпака, вместо него назначили. Повезло в другом. Пост хороший достался – склады горюче-смазочных материалов. От караулки два километра, стоят особняком внутри охранного периметра. Снаружи опоясаны колючкой. Потом предполье метров десять-пятнадцать, затем охранная система «Сосна». Тоже колючка, но  между нитями десять сантиметров, под током они. Напряжение, правда, небольшое, не убьёт. Рассчитано на разрыв или замыкание нитей. За  «Сосной» тропа, по которой часовой перемещается. Через каждые двести метров постовые грибки, оборудованные телефонной связью с караульным помещением. Проходишь мимо, на кнопку нажимаешь, в караульное помещение сигнал поступает, что ты на посту  службу бдишь. Если вызывают, то зуммер гудит, тогда телефонную гарнитуру вставляешь в телефонный блок и разговариваешь с начкаром или его заместителем.
      Почему так подробно рассказываю? А для того, чтобы потом, позднее, понятно было.
      Одним словом, пост ночью спокойный, в глубине полигона. Днём похуже – пропуски, допуски, машины на погрузку и выгрузку заезжают, прапорщики туда-сюда снуют, офицеры захаживают. При въездных воротах большей частью стоишь.
      А ночью хорошо. Бредёшь по периметру, мечтами либо дома, с мамой общаешься, либо девчат за титечки трогаешь. Честно сказать – второе-то значительно чаще. От мороза тулуп до пят – согревает, на ногах валенки, на голове под шапкой шерстяная маска с прорезью для глаз, чтобы лицо на ветру не обморозить.
      Периметр чуть больше двух километров, за смену успеваешь пройти туда и обратно. Только и задач – вовремя на кнопки нажимать, чтоб караул попусту не беспокоить.
      Спокойный пост. Есть время помечтать. Это не на Китайской границе в частях служить. Там куда как хуже. В учебке запугивали, мол, там постоянно ЧП случаются. То китайцы придут, часового подрежут, чтобы оружие захватить, или даже с собой уволокут, то местные бусурманы или уголовники шалят.
      Здесь совсем другое дело. На пятьдесят километров во все стороны охранная зона, как при границе. Проход и проезд посторонним запрещён, а местным разрешён только по специальным пропускам. Не лазят вокруг чужие.
      Вот и в тот раз бреду себе от грибка к грибку, сигналю каждые пятнадцать минут, да о женских гениталиях мечтаю.
      И всё бы хорошо, только не по себе как-то. Ощущение такое, словно в затылок кто зырит, или на прицеле я чьём-то. Мамой клянусь – неприятное ощущение.
      Иду-иду, а волнение изнутри к сердцу подпирает, колотить начинает мелкой дрожью. Обернусь резко – никого. Ночь хоть и лунная, но месяц молодой, еле светит; звёзды в морозном мареве едва угадываются.
      Чтобы как-то волнение снять из кармана штанов сухарь чёрного хлеба вытащил, на тэне в караулке прожаренный. Кислый сухарь, да ещё с подгоревшей горчинкой. Но, думаю, взбодрит. И хоть нельзя на посту на еду отвлекаться, только понимаю, что так надёжнее будет.
      Иду дальше, пост охраняю. В очередной раз подступает к сердцу. Оглядываюсь – никого. Снова собираюсь продолжить движение – мать честная! Впереди волк сидит на тропе. Метрах в трёх от меня, наверное. Откуда, как попал?! Фантастика! Между колючкой снаружи не пролезет и заяц. Колючку замкнёт. А тут волчище, килограммов на шестьдесят, наверное. Смотрит на меня, словно усмехается: «Ну что, служивый, допрыгался? Сейчас сожру»!
      Я первым делом за автомат хотел схватиться, но автомат на плече. Только к ремню потянулся, зарычал волчара, шерсть на загривке вздыбилась, пасть ощерилась, клыки обнажились. Ещё движение, и кинется.
      Я остатком сухаря поперхнулся. Всё, думаю, прощайте, мамаша, и девки, мной не обласканные. Сухарь поперёк горла стал, дышать не даёт. От страха ли или задыха сухарь этот на полтора метра выплюнул.
      Волчара подошёл, вмиг слизнул его и снова на меня смотрит. Глазищи зеленые, будто в мою переносицу направлены.
      От страха руки-ноги занемели. Стою, не шевелюсь. А волчара на задок присел и как будто меня рассматривает. Голову то вправо, то влево наклонит.
      Сколько такое стояние продолжалось, не могу сказать. Очнулся от того, что под грибком телефон зуммерить начал. До грибка метров двадцать, но не пойдёшь, не ответишь.
      Телефон минут десять пищал, потом смолк.  Сообразил я, что ответа не дождались и ко мне тревожную группу высылают. Расстояние до караулки больше километра, доберутся минут за десять-пятнадцать.
      На душе чуть легче стало, только бы, думаю, группу дождаться.
      Приободрился, говорю волчаре:
      -Чего сидишь, беги! Сейчас ребята придут, тебя застрелят.
      А волку хоть бы что, сидит, в переносицу мне уставился.
      Тут я вспомнил, в кармане штанов ещё сухарь есть. Полез осторожно. Волк порыкивает, следит внимательно за моими движениями, но не бросается.
      Вынул я сухарь, бросил. Волк прямо на лету поймал и заглотил целиком. Сидит, на меня смотрит.
      -Всё, - говорю, - больше нет. Иди, волчара.
      Не уходит, меня сторожит.
      Слышу, сзади скрип снега отдалённый. Оглянулся, хотел предупредить, что тут волк сидит, меня охраняет. Но до тревожной группы ещё метров пятьдесят. Оглянулся обратно, ни волка, ни следов не видать. Чудеса!
      Сам начальник караула с группой прибежал. Я пытаюсь ему доложить, но вместо этого что-то маловразумительное получается.
      Начкар даже обиделся:
      -Мелешко, ты чё за ерунду несёшь?! Какой волк внутри периметра?! Он что по воздуху к тебе прилетел?
      -Нет, - отвечаю, - только что, товарищ старший лейтенант, он напротив меня сидел, я автомат снять побоялся. Чуть двинусь, рычит, напасть готовится.
      Поостыл старлей, прошёл вперёд, посветил фонариком на то место, где волчара сидел. Опять чудеса, волчьих следов на снегу нет. Словно веником заметено. Ещё вперёд метров на сто прошли, нигде никаких следов. Наваждение какое-то, и только.
      Обиделся старлей, матюгнулся в мой адрес, но с поста снимать не стал. Вроде и ЧП, а докладывать не о чем.
      Я после ухода тревожной группы автомат на грудь перевесил, и патрон в патронник загнал. Нарушение серьёзное, но собственная жизнь дороже. Шёл по тропе и каждые пятнадцать-двадцать метров оглядывался. Никого. И что интересно, ощущение, что за мной следят со стороны, тоже исчезло.
      На следующий день перед сдачей поста прошёл по всему периметру, искал, где волчара смог бы пролезть, но не нашёл. В одном лишь месте показалось, что в снегу что-то похожее на половину следа волчьей лапы осталось.

      Миновала зима, весна дружно промчалась. Я о случае с волком забывать стал. Так, думаю, померещилось.
      Под весенний дембельский приказ получил младшего сержанта, дедам в местном чепке проставился, отделение под команду получил. Чуть позднее из черпаков был переведён в деды. Дембельский альбом начал готовить и форму к дембелю перешивать. Что лето, оно даже в армии быстро пролетает. А по осени приказ, и встречай родина бравого сержанта, трепещите девки и письки причёсывайте.
      В конце мая валялся я на свежей зелёной травке субботним предужинным временем. ПХД закончился и часок свободного времени образовался, чтобы пузо моё тощее и белое погреть в последних лучах солнышка.
      Только расположился, как опять на меня накатило. Сердце тревогой сжимает, пульс раза в два чаще колотится, даже дышать стало труднее. Что за наваждение? Заболел что ли?
      Поднялся, надел гимнастёрку, ремнём подпоясался. А что дальше делать, не знаю. Как-то сам собою пошёл за столовую, к лесочку из невысоких ёлок и сосенок.  Почему именно туда? Не знаю. Но чувствую, что именно туда мне нужно.
      Сколько отошёл от столовой?  Может быть, метров сто. Вижу, между молодых сосенок волк сидит и на меня смотрит, щерится. Весной и летом волк не очень опасен, на людей редко нападает. Добычи вполне достаточно в лесу. Потому и не испугался сильно, не то, что зимой. Но ощущения всё равно неприятные.
      До него метров десять. Остановился, смотрю на него, а он в меня вглядывается. Я ремень снял, покрутил им, посвистел – не уходит.
      Гляжу на него и пячусь. Отошёл подальше шагов на восемь-десять, а он встал и подошёл ко мне на такое же расстояние.  И голову как-то на бок склонил, словно оценивает меня. Я ещё от него попятился, знаю, нельзя спиной поворачиваться, что у зверя на уме – один Бог ведает. Повернись, вдруг нападёт. Ну и он ко мне на то же расстояние придвинулся.
      Я чуть вперёд двинулся, а он назад отошёл, словно такое же расстояние выдерживал. Я ещё вперёд три шага, он, соответственно, назад. Я бочком от него к столовой шагов десять, он за мной следом на те же десять шагов. Да ещё и зарычал, мол, чего уходишь.
      Чудеса какие-то, мистика! Получается, волк к себе притянул и не отпускает. Догадался, что ему от меня что-то нужно, а что нужно, разве поймёшь.
      Решил я к нему чуть приблизиться, сделал несколько шагов, а он ко мне повернулся задом и неспешно потрусил, забирая немного вправо. Я остановился, и он остановился, я ускорился, он малость прибавил, но всё время с оглядкой на меня, как там, иду ли следом.
      Метров на пятьдесят отошли от места, где с ним встретились. Впереди поляна обозначилась. Вдруг смотрю, из-под куста словно серый шарик выкатился, а за ним ещё один, и к волку.
      Во дела, думаю. И не волк это, а волчица с волчатами. Остановился от неожиданности. А она, сделав пару шагов, тоже остановилась. Глянула странно, мол, не пришли ещё, пошли дальше.
      Я ещё несколько шагов к ней сделал, а она отвернулась и вместе с волчатами потрусила через поляну.
      Шагов через двадцать в траве между молодыми ёлочками заметил я ещё один серый комок. Только не бегал он, как остальные щенки, а лежал на боку и дышал натужно.
      Волчица со щенками уселась метрах в семи от этого места и на меня смотрит. Вроде как сделай хоть что-нибудь, чтоб волчонка спасти.
      Я присел рядом, присмотрелся. Через шею и одну лапу петля из миллиметровой стальки натянута. Щенок дёрнется вперёд, сталька затягивается. И хорошо его уже прихватило, еле дышит. Сообразил я, петля на зайцев была поставлена. Ещё зимой. У них гон начинается к концу зимы, как полоумные носятся, ничего не замечая, и в петли попадают.
      Сработала только сейчас петля, и не на зайце, а на волчонке.
      Я с трудом растянул проволоку, высвободил щенка. Он настолько был придушен проволокой, что даже на лапы встать не смог. Только лизнул шершавым языком мою руку в знак благодарности и морду снова уронил на землю.
      Проволоку я откинул в сторону. Волчица, наблюдавшая за мной со стороны, грозно рыкнула – всё, освободил и свободен.
      Отошёл я от волчонка. Она быстро подбежала к нему, схватила за шкирку и в следующее мгновение скрылась за ёлочками вместе со щенками. А я повернулся и поспешил к столовой.
      Больше я волчицу не видел.

      По глубокой осени, перед ноябрьскими праздниками, принёс командир роты шкуру убитой волчицы. Рассказал, что выследил её на мусорке, куда разные отходы из столовой, казарм и городка свозили. По первому снегу заприметил волчьи следы и решил засаду устроить.
      Раза три приходил в пустую. Видно, чуяла его волчица, не появлялась к помоям столоваться. На четвёртый раз засел против ветра, часа два выжидал.
Явилась волчица и с собой трёх волчат привела, крупных уже щенков.
      Резанул командир роты из автомата короткой очередью и нарез уложил волчицу, а волчата вмиг растворились в кустарнике.
      Подошёл осторожно, убедился, что насмерть уложил зверя и стал шкуру снимать.
      Через неделю солдатик из местных, бурят, выделал шкуру, даже глаза из стекляруса вставил. Повесили её в бытовке роты, как украшение. Только я туда не любил заходить.
      Жалко почему-то было волчицу. Кто знает, может быть, это совсем другая волчица погибла от пуль командира роты. Но мне почему-то казалось, что погибла именно та, что за мной приходила.

      Сейчас, по прошествии многих лет, иногда приснится мне волчица. Смотрит на меня и воет так, что всю душу переворачивает. Будто это не командир роты, а я убил её из автомата.
      Проснусь и начинаю думать – а было ли всё это со мной на самом деле?