Яблочное зернышко

Направленность: Слэш
Авторы: Таэ Серая Птица и Тай Вэрден
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, Фэнтези, Мифические существа
Предупреждения: Смерть основного персонажа


Глава первая

— А эйры Фланко и Кордел отправятся на восточную границу, в Малые Гиблючки. Ходят слухи, что над поселением в пещере завелся дракон. Зверя уничтожить, если, конечно, он там есть.
Марин Фланко кивнул, сохраняя на лице подобающее почтительное выражение, хотя больше всего ему хотелось треснуть по деревянной столешнице и рявкнуть, что в долбанные Малые Гиблючки пусть едет кто-то другой, почему всегда именно они с напарником?! Корвин, как всегда, сохранял выражение лица «а что я тут делаю и кто вы все», не потрудившись спуститься со своих облаков, или где он там витал все время, пока не спал.
— Вам все понятно?
Корвин решил, что обращаются к нему, закивал. Марин подавил желание припечатать ладонь в кольчужной перчатке уже к своему лицу. Но это ж Корвин, бесполезно.
— Ступайте, собирайтесь, выехать нужно прямо сейчас.
— И какая муха Магистра укусила? — пробурчал Марин, укладывая в кладовой в мешок свежий хлеб, круг сыра, окорок и связку колбас.
— Магистра кто-то укусил? Сильно? За что?
Корвина из ордена выгнать хотели давно, если б не то обстоятельство, что в бою он мигом превращался в убийственную машину, кромсающую на своем пути все подряд. А еще был неприхотлив в еде, сне, никогда не отказывался от заданий. Хотя выносить его мог только Марин.
— За яйца, Кори, за яйца, — буркнул Марин, подумал и аккуратно уложил в плетеную из луба коробочку четыре вареных яйца, воровато обернувшись на дверь кладовой, у которой все нетерпеливее звенел ключами келарь монастыря. В мешок отправились еще несколько луковиц, мешочек крупы, завернутая в тряпицу соль и десяток крупных морковок.
— Какой ужас, — искренне расстроился Корвин. — Петер, а вас никто не кусал? У вас так руки дрожат, что ключи звенят на весь монастырь.
Келарь ожидаемо взвился, и Марину удалось бросить в мешок только еще один окорок и половинку копченого гуся. А потом их едва ли не пинками выгнали из кладовой. Брат Петер остался пересчитывать нанесенный его вотчине ущерб, а Марин поволок напарника в конюшни, гадая, все ли взял. Выходило, что вроде как все. Одеяло, запасные рубахи, травы, корпию и полотно для перевязки ран, оружие… Все.
— Надеюсь, там будет дракон… Настоящий, я имею в виду. Они забавные — такие круглые, с короткими лапками и забавными мордочками — все разные…
Корвин искренне считал, что когда-то видел Долину Драконов, ту самую, которая из легенд и преданий. Уверял, что жил там некоторое время, только вот подробностей припомнить не мог, местонахождение Долины не знал. Лекарь сообщил, что у несчастного Корвина была лихорадка, в горячке которой он этих самых драконов и видел, не иначе.
— Не люблю ловить контрабандистов, — продолжал Корвин. — Что в них толку, это просто нечестные и жадные люди, которые пытаются прикрываться страхами крестьян, прячутся в холмах, воруют овец, разводят костры. Как можно принять дыхание дракона за дым от костра?
Марин молча ехал рядом с ним, колено к колену. Иногда угукал, но больше просто слушал напарника. За девять лет, что он служил в ордене Божественного Щита, уже настолько привык к чудачествам Корвина, что без них было скучно и неуютно, как без чего-то важного, например, шлема или меча. За все это время он только трижды отправлялся на задания без Корвина, и предпочитал подобные подвиги не повторять.
Но сейчас он не выдержал, спросил, прижимая ладонь к горлу:
— А чем отличается-то, Кори? Я имею в виду, дыхание настоящего дракона от дыхания зверь-дракона?
— Настоящие драконы не дышат дымом, когда вырастут. Они ведь магические существа. Разумные. Есть те, кто дышит льдом, например, кто дышит искрами, расплавляющими все на своем пути. Дракон выплевывает заклинание, которое превращается в огонь или лед. А вот внутри у зверь-дракона образуется газ, который при выдыхании загорается, знаешь, иногда на болотах такое бывает, — Корвин попробовал почесать в затылке, не смог и в удивлении уставился на перчатку, словно не понимая, как она оказалась у него на руке.
Он не был слабоумным или сумасшедшим. По крайней мере, Марин его таким не считал. Просто… иногда терялся в своих фантазиях. Это для эйра Фланко пороком не было, тем более что напарник в бою никогда не подводил. А послушать то, что Марин привык называть «сказками Кори», по пути в очередную граххову глушь — почему бы и нет? Корвин интересно рассказывал, даже если и придумывал половину на ходу. На привалах он сразу брался за обустройство временного лагеря, просить его два раза не надо было никогда. Просто, как говорили все, конь Корвина в пару раз умнее своего рыцаря, только и всего.
Марин так не говорил, он вообще был не слишком разговорчив. Часто отделывался простыми «Угу», «Ага» и командами в бою. Еще чаще и вовсе жестами. Мало кто знал, что это не по причине особой мрачности характера или нежелания общаться, потому что без шелкового шарфа на шее Марина видели единицы. Девять лет назад зверь-дракон порвал ему горло. Еще бы немного — и пришел бы эйру Фланко скоропостижный конец, но благодаря Корвину он выжил.
Тогда ему повезло, что зверь-дракон был не особенно крупным, Корвин вогнал меч ему в глаз, повредив мозг, отчего чудовище и издохло.
— Человек, — он осмотрел Марина, лежащего на земле. — Надо же… Я тебя где-то видел, кажется. Или нет? Впрочем, это неважно. Закрой глаза, так тебе будет легче.
Произнося эту бессвязную речь, он что-то такое проделывал с горлом Марина, касался его шеи странными сшивающими движениями.
Он же привез молодого рыцаря в монастырь, где тот окончательно выздоровел. А потом Марин попросил о вступлении в орден и обрадовался, когда в напарники ему дали именно Корвина. Пару лет они притирались друг к другу, вернее, учились понимать друг друга — говорить Марину было больно, и общался он больше жестами. Теперь-то уже намного легче.
Марин улыбнулся, краем глаза поглядывая на Корвина. Знал бы кто в ордене, почему ему с каждым годом легче говорить и как именно Кори его лечит… Но от него никто не узнает.

— Тучи собираются, — отметил Корвин, поглядывая на небо. — Скоро будет дождь. Не успеваем в таверну, придется заночевать в лесу, тогда стоит поторопиться до грозы. Я найду «навес» из еловых ветвей, он укроет коней, а сплетенные деревья дадут приют и нам. И нужно принести воды до дождя, я не люблю ту, что льет с небес.
— Угу. Ладно, Кори.
Подогнали коней, хоть им и так было нелегко нести на себе двух тяжеловооруженных рыцарей. Это значит — в полной броне и с комплектом оружия на все случаи жизни. Зачаровывать броню на легкость было нельзя: заклятие прочности не уживалось с заклятием облегчения веса, а первое для рыцаря все же было важнее.
Корвин и впрямь нашел поляну, над которой шатром смыкались ветви, сочная трава радовала коней, которые с облегчением принялись щипать ее. А людей ждал кусок земли под двойным навесом. Корвин расстелил по траве их плащи, взял котелок и отправился за водой. Костром занимался всегда Марин, как и готовкой — к этому у Корвина не было ни малейшего таланта, есть его стряпню не решался даже напарник. Вскоре в углублении со снятым дерном весело потрескивал костерок, а Марин рыскал в окрестностях, выискивая дрова на ночь. Нашел неплохую толстую корягу, нутро у которой было не гнилым и не трухлявым, чтоб горела всю ночь до утра.
— Я принес воды, — Корвин поставил котелок. — Полечить тебе горло, пока не начался дождь, и не стало слишком холодно?
— Сейчас, повешу котелок, чтоб грелся.
Марин соорудил треногу из толстых ровных веток, подвесил над огнем котелок и устроился на плащах, неторопливо расстегивая крепления брони.
Корвин уже избавился от доспеха и поддоспешника, теперь стаскивал через голову рубаху. Оставшись в одних штанах, он подошел к напарнику, уселся рядом, глядя на пламя костра. В светлых волосах запуталась пара длинных сосновых игл. Марин сбросил с себя рубаху, распутал шарф из тонкого легкого шелка, темно-лилового, как ночное небо. Протянул руку, вытаскивая из волос напарника лесной мусор.
— Готов, Кори.
Корвин повернулся к нему. Метод лечения, почерпнутый им, как он утверждал, из той же Долины Драконов, включал в себя в основном то, что он называл соприкосновением дыхания. Проще говоря, рыцари целовались до одури.
— Смешение дыхания здорового и больного драконов помогает им достичь единения, когда здоровый дракон исцелит сородича, — путано объяснял Корвин. — Это магия.
Звучали его слова дико и нелепо, однако после первого поцелуя у Марина перестало болеть ночами горло. Иногда Корвин еще и облизывал шрамы, видимо, тоже там что-то соприкасал. Марин давно уже не дергался, когда он оглаживал горло жесткими кончиками пальцев, только сжимал в кулаке светло-русые, чуть вьющиеся волосы Корвина и ласкал языком его рот, прикрыв глаза. Ему нравилось то, что дыхание напарника пахнет чуть горьковатой свежестью из-за привычки жевать листочки мяты или какие-то еще травы, а зимой — рассасывать сосновую или яблоневую смолу. Нравилось то, что Корвин был удивительно чистоплотен, чем заразил и Марина. Видно, и это он почерпнул в своей мифической Долине.
Сегодня в поцелуе были ноты сосновых игл, почему-то морозных, словно вокруг стояло не лето, а зима, снежная и суровая, не та мягкая, что царит в этих землях, нет, эта сосна словно росла в темноте и льдах севера. По горлу словно проводили холодным пером изнутри, а снаружи — горячими, почти обжигающими пальцами.
— Кори… — от контраста Марин шалел, как от вина, хотя вина не пил никогда.
— Что? — он прервал поцелуй, посмотрел в глаза напарнику. — Я сделал тебе больно?
— Нет. Странно… — Марин сглотнул, не чувствуя привычной боли. Впрочем, он ее никогда не чувствовал в первые несколько часов после таких «сеансов лечения». Потом она возвращалась, чуть меньше, чуть терпимее.
Корвин наклонился, прижался губами к его шее. Марин с трудом сдержал стон — непонятное ощущение от прикосновения прошило все тело от макушки до пальцев ног, заставляя дрожать. Но не от холода, скорей уж ему было жарко. Он откинул голову назад, оперся руками о плащ, выгибая спину.
— Так… хорошо, Кори.
Корвин зачем-то внимательно исследовал языком еще и грудь напарника. Там, конечно, тоже хватало шрамов, зачарованный доспех у эйра Фланко появился далеко не сразу. Стоило коснуться коротких параллельных шрамов под левым соском, Марин задышал чаще, с тихим постаныванием на выдохе, не замечая этого. Корвин облизал шрамы, затронув по пути и сам сосок, потом стал спускаться ниже, не забывая касаться губами каждого мелкого следа прошлых стычек. Тело под его руками и губами уже била крупная, неостановимая дрожь, Марин откинулся на плащ, комкал в кулаках грубую ткань и тихо стонал, не открывая накрепко зажмуренных глаз.
Корвин отвлекся от облизывания, чтобы распустить пояс на штанах напарника и стащить их прочь. Марин не открыл глаз, но снимать с себя последнюю деталь гардероба помог — приподнял бедра. И послушно, словно зачарованный, развел ноги в стороны.
Корвин соприкосновением не ограничился. Наверное, драконы друг у друга болезнь еще и высасывали таким вот немудреным способом. Хотя доморощенный лекарь действовал достаточно умело. Унесло Марина окончательно очень быстро, только и успел прохрипеть: «Кори!», забился под руками напарника, застонал прерывисто и тихо, словно от невыносимой боли — обычную Марин терпел молча.
Корвин выпрямился, облизнувшись, сорвал пару игл с дерева и зажевал. Напарник пошевелился нескоро, сначала открыл глаза, потаращился в игольчатый полог над собой, потом улыбнулся, перевел взгляд на Корвина, завозился, садясь и подтаскивая к себе штаны.
— А ты?
— А что я? — несказанно удивился Корвин, посмотрев на него. — Я съел еловые иглы, очень полезно.
Оставалось лишь пожать плечами: то ли Корвин не понимал, что делает на самом деле, то ли не испытывал физического влечения вообще. По крайней мере, Марин ни разу не видел его возбужденным. Смазливые девушки его не волновали и не интересовали, он не пытался завалить селянку в деревне или служанку в трактире, все время сидел как вытащенная на солнце сова, жмурился и вертел головой. Впрочем, смазливые парни тоже оставляли его равнодушным. Где и с кем он научился тому, что делал с Марином, тот не знал. И не горел желанием узнавать. Хватало и того, что сейчас Корвин с ним. От ответных ласк он уходил, отстранялся, и Марин перестал пытаться после нескольких раз.
— Тебе нужно поесть и вволю напиться, — Корвин улегся на спину на плащах, стал смотреть в ветви деревьев.
Небо, видимое отсюда, пронизала великолепнейшая молния, разрослась на половину небосвода, замерла и сгинула. А потом последовал удар грома, от которого заложило уши и сотряслась земля. Встала плотная стена дождя, ручей неподалеку взбаламутился, понесся, решив уподобиться горной реке. Сверху тоже просочилось несколько капель, настолько сильный ливень не выдерживал даже полог еловых лап. Ощутимо похолодало.
Марин, накинув рубаху, принялся готовить кашу, порадовавшись своей запасливости: над костром и котелком соответственно был растянут промасленный кожаный полог, так что еда не окажется разбавлена дождевой водой.
Кони переместились поближе к хозяевам, но траву при этом щипать не забывали. Грозы их давно уже не пугали.
— Ты так странно сегодня реагировал на лечение, — наконец, сказал Корвин.
— М-м-м? — Марин оглянулся, осторожно пробуя почти готовую кашу деревянной ложкой.
— Я не совсем в этом разбираюсь, но ведь это то, что называется влечением?
— Мгм… — Марин слегка покраснел, повел плечами так, словно не знал, что сказать.
— Значит, тебе понравилось то, что я делал?
— Угу, — по ушам плеснуло горячим.
Ну зачем он задает такие вопросы? Все же и так понятно! Марин, конечно, давным-давно не был невинен, но прямые разговоры его смущали.
— Мне тоже понравилось, — признался Корвин. — Ты пахнешь как первый снег осенью в Долине.
Марин сосредоточенно помешивал кашу, чтоб не пригорела, потом натянул рукав рубахи на ладонь и снял котелок с огня, отнес, ставя на землю у края их импровизированного ложа.
— Ешь. Потом расскажешь еще?
— О чем?
Корвин взял ложку и принялся наворачивать кашу. Честно ополовинив котелок, он кивнул напарнику, давая понять, что наелся.
— О Долине, — Марин взялся доедать подостывшую кашу.
Корвин обожал есть горячее, почти обжигающее. А он так не любил, да и не мог из-за горла.
— Долина. Я прожил там долго, но очень плохо помню это время, так, какие-то разрозненные образы. Королевство называется Ледайна, это целая страна со своими законами, со своими подданными. Долина Драконов — это только часть Ледайны, вечная ранняя осень. Очень красиво. Я иногда вспоминаю свой дом, там есть маленький яблоневый сад вокруг, в доме постоянно пахнет яблоками. На чердаке живет паук, огромный и серебряный.
Марин никогда не слышал о королевстве с названием Ледайна. И сомневался, что оно могло бы отыскаться на карте этого мира. Но ни единым жестом не выразил недоверия к словам напарника, только кивнул, показывая, что очень внимательно слушает, и побуждая продолжать. Выставил котелок под ливень — пусть отмокает, а утром он его почистит, вытащил из седельного вьюка скатку с одеялом и яблоко из другого, протянул фрукт Корвину и укрыл его плечи краем одеяла.
— Помню кованые решетки, они были украшением, кажется, подпоркой для вьюнка, очень красивые, узорчатые, много завитков. Я каждый день на них любовался. Были статуи, очень много красивых статуй по всей Долине. Малышей пугали, что это любопытные люди, рискнувшие заглянуть в Долину, превращаются в камень.
Марин приподнял бровь, что должно было значить: «А на самом деле?»
— А на самом деле, их высекал… — Корвин нахмурился. — Не помню. Помню, что он очень искусный камнерез. Там много мастеров и ремесленников. У меня был красивый дом, резные ставни, флюгер в виде дракона на крыше, много кованых решеток с розами и вьюнком, много статуй.
— Там жили люди, кроме тебя? — Марин устроился рядом с ним, опустил голову на плечо напарника, приобнимая его. Ничего особенного — просто так теплее. И уютнее. Рыцари, даже если им уже двадцать четыре года, любят уют.
— Там жили гномы и эльфы. И немного драконов. Людей там не было.
— Ты не гном, — сонливость накатывала на Марина, заставляя закрыть глаза. — И не эльф, уши не те…
— И не дракон, я ни разу не смог превратиться, — Корвин помог ему улечься, лег рядом, накрыл обоих одеялом.
— Ты лучше, — сквозь сон прошептал Марин, вжался в жесткое плечо напарника, словно в самую удобную в мире подушку.
Он никогда не пытался разложить то, что чувствует к Корвину, на составляющие. Как и вообще задуматься о том, что же он все-таки чувствует. Просто знал, что без эйра Кордела ему будет плохо, и в бою, и просто так. Когда с пятнадцати лет живешь, ешь, работаешь, сражаешься бок о бок с кем-то, поневоле прорастаешь в него душой. Спрашивать о чем-то самого Корвина было затеей глупой, он попросту не поймет вопроса.
Гроза продолжалась, молнии то и дело прорезали небо, затем следовал удар грома, то приглушенный, то четкий, словно рядом великаны бьют в каменные барабаны. Дождь понемногу стихал, мутный ручей на поляне вышел из берегов, затем влился обратно, понес камешки и ветки прочь отсюда. Корвин перестал пялиться в полог так и не промокших до конца ветвей, закрыл глаза, осторожно обнимая своего напарника в ответ. Грохот грома не мешал ни Марину, ни ему спать, а вот треск ветки под чужой ногой оба услышали бы сразу. Но в лесу людей, кроме них, не было.


Глава вторая

Утром уже светило солнце, птицы робко пробовали свои голоса, просушивали перья и возмущались тем, сколько деревьев повалило. Марин проснулся на рассвете, потом уснул еще ненадолго, до момента, когда солнце уже точно поднялось над горизонтом, тогда встал, обулся и отправился оттирать котелок от сажи и остатков каши. Впрочем, ливень вымыл его и так почти дочиста. Костер не погас, коряга все еще рдела угольями, и вскоре он уже поджаривал над огнем куски копченого окорока. Позавтракать этого хватит, да еще и по паре яиц. В котелке отстоялась от песка вода, но кипятить ее он не стал, просто бросил в воду округлый корешок чистоцветки.
Корвин ушел к ручью, раздевшись догола, принялся умываться, потом подошел к дереву.
— Давай.
Его конь коротко ржанул, взвился на дыбы и бухнул копытами в ствол со всей мощи. Вниз хлынул поток воды. Марин, не в первый раз видевший это, беззвучно засмеялся. Сам он предпочел бы выкупаться в ручье, но ручей сейчас был еще мутным от дождевой воды, взбившей песок и глину, а Корвин заставит вымыться. Марин чуть передернул плечами, отложил поджареный окорок на хлеб и полез во вьюки за куском полотна — вытереться напарнику.
— Иди сюда, попробуй сам, — позвал его Корвин. — Тут есть еще одно дерево.
Марин кивнул, разделся, прошел к напарнику, поджимая пальцы — иглы в лесной подстилке кололись. Корвин поставил его под деревом, конь снова ударил копытами со всей своей тяжеловесной мощью, послав вниз ливень чистой и очень холодной воды. Марин запрокинул голову, зажмурился, ловя капли ртом.
«Хорошо…»
По плечам и груди прошлись чужие теплые ладони, растирая воду.
— Ручей пока слишком мутный, а это поможет взбодриться, — пояснил Корвин. — Тебе ведь нравится?
— Нравится.
Уточнять, что именно ему нравится, Марин не стал, только разочарованно вздохнул, когда Корвин от него отступил, накинув на мокрые плечи полотно.
— Тебе бы понравилось у меня дома, — Корвин после завтрака снова возобновил рассказ о Ледайне. — Там очень красиво и спокойно, если не соваться к границам, конечно.
Марин вопросительно наклонил голову к плечу, повернувшись к нему. Руки аккуратно заворачивали припасы, укладывали все на место, снимали полог.
— Как и всегда, если есть граница, есть те, кто хочет ее нарушить. Не знаю, кто, но говорили, что там неспокойно. А вот в центре Ледайны все тихо. Особенно все тихо на западе, где в черное небо уходят сосны Вингартского леса, который всегда принимает на себя удар вторженцев. Пока стоит Вингартский лес, будет стоять и Ледайна с ее хрустальными дворцами, скальными замками, шпилями благословенного города Эр-Тинора. Ледайна велика, необъятна, от западных сосен до восточных морей, от северных льдов до горячих песков юга простирается могущество Королевы Драконов, — Корвин тоскливо вздохнул.
Марин коротко прикоснулся к его плечу, задержал руку буквально на пару ударов сердца.
— Скучаешь?
Он был бы рад, если бы возможно было материализовать выдуманную или увиденную Корвином в горячке страну, он бы даже был счастлив, если бы в каком-то из Древа миров она была на самом деле. Вот только души по Древу миров могут путешествовать лишь в момент между жизнью и жизнью.
— Очень. У меня ведь там остался дом, паук, яблоки. Ладно, поедем, нужно посмотреть, кого на этот раз приняли за дракона.
Марин кивнул, вылил не выпитые остатки воды на угли, сходил, принес еще воды и потушил костер совсем, убрал корягу, закрыл угли срезанным дерном. Осталось только одеться, напялить доспехи и плащи и ехать дальше.
— Шесть дней пути, — коротко сообщил он напарнику.
— Не так уж и далеко. Если подумать, шесть дней пути — это немного, могло быть и десять, например. А еще лето, мы можем спать в лесу, зимой в лесу спать плохо, а сейчас это приятно. А еще в таверне тебя трудно лечить, ты закрываешься, не впускаешь исцеление в себя, словно боишься чего-то. Хотя мне тоже плохо, слишком много крови видели некоторые стены, вот когда мы остановились в прошлый раз в трактире, матрас был пропитан кровью, его даже не высушили, я спал на полу.
Марин криво усмехнулся: иногда Корвин казался пришельцем из иного мира в самом деле. Но ночевки в лесу — это хорошо. Еды у них пока достаточно, в обед можно будет остановиться в каком-нибудь трактире или же купить жбан молока и пирогов в любой деревне по пути.
— Едем, Кори.

Первая деревня, которая им попалась, стояла далековато от основного тракта, но была явно благополучной: указатель с названием подновлен, крепок, да и само название внушительное — Дубы, не Дубки какие-нибудь. С тракта в сторону деревни как раз сворачивала телега, лошадь гладкая, сытая, телега поскрипывает от приятной тяжести пузатых мешков, да и мужик на телеге тоже себя голодом не морит, по всему видать. Впрочем, хорошо живется в дне езды от крупного города, еще и поблизости от оплота рыцарей, в этом сомневаться не приходится.
— Здоровы будьте, эйры, — весело поприветствовал их возница.
Рыцарям ехать придется в самую глушь, туда, где возвышаются горы. Как там селяне выживают, неизвестно, но что-то сеют и собирают, раз не все поголовно стали охотниками. Марин кивнул, негромко ответил обычным благословением ордена. Они в деревню заезжать не собирались — слишком рано для обеда, да и крюк давать от тракта и обратно не хотелось. В крайнем случае, пообедают в седлах на ходу холодной копченой утятиной.
— Там на пути будет еще одна деревня, а дальше уже сплошной лес, надо будет купить еды на пять дней впрок. Но ума не приложу, что дракону могло понадобиться в тех горах, они, конечно, прекрасны, чтобы прятаться там или переночевать пару раз, но взрослому дракону там будет слишком неуютно, горы молодые, а дракон предпочтет пролететь лишнее расстояние, но найти приют надежнее, — недоумевал Корвин. — Если же это зверь-дракон, уже пошли бы слухи о растерзанных охотниках, о пропавшем скоте, о пожарах, в конце концов. Может быть, там контрабандисты, но куда они идут и откуда, никаких троп нет. Может, подземные тоннели гномов? Те строят на века, тоннели не обрушатся.
— М-м-м? — заинтересованно повернул к нему голову Марин.
С гномами он сталкивался очень редко, вернее будет сказать, что видел издали, но никогда не общался. Их мало в человеческих городах, а они с напарником и вовсе туда заглядывают раз в год от силы, все больше их носит по чащобам и буеракам. А Корвин все-таки старше, наверное, видел больше.
— Гномы, вернее, дварфы, как они себя называют — искуснейшие мастера в любом деле, требующем кузнечного мастерства, а также добыче руды. Они предпочитают жить под землей, их роскошные города ничуть не уступают тем, что стоят на поверхности. Конечно, многие дварфы выходят на поверхность, чтобы торговать с драконами и эльфами, предлагать свои услуги. Они мастера камня и металла, все, что можно сотворить из них, дварфы сотворят. А еще они изобретатели. У меня дома от подземного источника к дому была проложена труба из камня, по этому желобу вода попадала, если ее накачивать, в огромный чан, там она нагревалась, наливалась в ванну, а чтобы не вычерпывать воду, в низу ванны было отверстие. Вынимаешь запечатывающий его камень, вода уходит вниз, далеко в сточные канавы. Мне больше нравились купальни драконов, огромные подземные пещеры, в которых текут горячий и холодный источники, смешиваясь. Они проходят через всю пещеру. В качестве светильников там цветные кристаллы.
Марин вздохнул. Он, вообще-то, имел в виду местных гномов, а они были… другими. Желчные и жадные недомерки, в основном содержащие меняльные и закладные конторы. Потому их и не любили люди.
— А эльфы? — спросил он, настроившись на то, чтобы слушать очередную сказку Корвина.
— Эльфы, — Корвин вздохнул. — Раньше эльфы были веселым народом, жили в лесах, охотились и пировали. И это отчасти сгубило их расу. Вернее, их гордость… эльфы — отличные наемники, телохранители, стражи, барды и танцоры, ювелиры и портные. Говорят, что теперь эльфы не слышат голос деревьев в наказание за свое прежнее высокомерие. Они все еще самые искусные следопыты и охотники, но друидов больше нет в Ледайне. Может быть, где-то в других королевствах они остались, те, кто успел бежать из Ледайны до того, как сгорел Великий Лес от молнии, брошенной творцом мира, разгневавшимся на своих созданий. Эльфы утратили и бессмертие. В Ледайне больше нет никого, кто мог бы жить вечно. Эльфы становятся деревьями, гномы обращаются в камень, драконы становятся тем, из чего родились. Но Ледайна все равно прекрасна.
— А драконы… Из чего они рождаются? — Марин выслал своего коня в сторону движением колен, наклонился с седла и сорвал пышную серебристо-зеленую метелку листьев мяты, вернулся на дорогу и протянул ароматную зелень Корвину.
— Кто-то из пламени, кто-то изо льда, кто-то из ветра, а кто-то всплывает из воды. Кто-то выходит из камня, есть и такие. Родители сами решают, кому они посвятят ребенка, благословение какой стихии он должен получить. Есть и проклятые, те, кому по той или иной причине удалось получить благословение двух стихий, хотя зависит от самой стихии. Камень уживется со всеми, вода лишь с камнем, льдом и ветром, пламя уживается с камнем и металлом, металл уживется со всеми кроме воды. Кому не повезло, их раздирает на части, иногда буквально. Представь, что твои руки хотят сгрести лаву вулкана, а ноги — топтать лед севера, причем каждая конечность тянется в свою сторону.
— Жуть какая. Жаль таких. А если бы ты был драконом?
Марин в который раз осмотрел монументальную фигуру напарника, причем, от доспеха эта монументальность не слишком и зависела. Корвин был крупным мужчиной и без лат, сам Марин не мог сравняться с ним в росте, да и статью пока еще уступал, и серьезно. Но он брал другим и не слишком обращал внимание на различия в их силе и габаритах.
— Если бы я был драконом… Наверное, я был бы кем-то из каменных, скальным, крупным, черным. Они мне нравятся больше всего. Когда такой пролетает над Долиной, как-то сразу понятно, что Ледайна под защитой. Или я был бы серебряным, они все очень веселые, как текучий ручей, вертятся все время. Или водным, каким-нибудь морским. Не знаю, я хотел бы быть каким угодно драконом, кроме ледяных, они очень уж суровые.
Марин подавил в себе порыв подъехать к нему ближе, снова коснуться светлых волос. Ему казалось, родись Корвин драконом, был бы стальным, с острыми бликами на лезвиях вычерненого гребня, со спокойным взглядом, в котором таится огонь, как таится он в любом кованом клинке. Да, он почти мог представить себе этого дракона — могучего, широкогрудого, с мощными крыльями, способными накрыть тенью небольшую деревню.
— Но я человек. Если б я был драконом, я б вспомнил хоть что-то о полете, о небе. А я помню яблоки, статуи и паука.
— Может, еще вспомнишь?
Марин порылся в седельной сумке и достал еще одно яблоко.
— Может быть. Но тогда я бы мог превращаться и сейчас, а за девять лет у меня даже глаза не становились янтарными, не так ли?
Марин всерьез задумался. Глаза у напарника были серые, как сталь. Иногда становились почти черными, иногда светлели до призрачной голубизны летнего неба. Но янтарными… нет, не бывали. Он со вздохом покачал головой.
— Я не дракон, — подытожил Корвин, впился зубами в яблоко.
Жара начинала понемногу наваливаться, даже прохлада мокрой травы не спасала от духоты, вязким маревом ложившейся на плечи. Ехать под палящим солнцем, стоящим в зените, становилось просто невозможно, им навстречу уже с час не попадалось ни одного селянина, да и в обратную сторону дорога была пуста, насколько можно было рассмотреть. Марин махнул рукой на относительно прохладный лес, предлагая съехать с дороги и переждать самую жару под сенью густых крон. Корвин направил коня туда, безропотно согласившись, что переждать необходимо, коням нужен отдых. Да и людям не помешал бы.
Ручьев и речушек в этой части страны было вдоволь, долго искать не пришлось. А у ручейка и попрохладнее было, и в небольшой заводи можно было искупаться, смыть пот и пыль.
— Обойдемся холодной утятиной? — предложил Марин, которому не слишком хотелось сейчас возиться с костром.
— Обойдемся, по такой жаре совсем не хочется ничего горячего.
Марин разоблачился из доспехов и поддоспешного, всерьез раздумывая, не отправиться ли дальше без верхней части стальной скорлупы. Если что, одеться он успеет, а вот если станет нехорошо от жары… Это будет хуже.
Корвин посматривал на заводь, раздеваясь.
— Поплещемся? — предложил он. — Это поможет переждать жару, станет легче, если намокнуть.
— Угу.
К воде Марин устремился едва ли не бегом, с приглушенным уханьем влетел в казавшийся мелким ручей — тот оказался довольно глубоким, ему по грудь, хоть и узким. Следом вошел Корвин, принялся обливаться из сложенных ладоней. Марин тоже плеснул ему на спину, беззвучно рассмеялся, снова плеснул, дурачась. Корвин брызнул и на него водой.
— Тебе становится легче?
— Да. Не люблю жару.
Марин подобрался к нему ближе, воспользовавшись лежащим на дне ручья округлым камнем, поднялся вровень, обнял, чувствуя жар чужого тела. Контраст с холодной водой был разительным. Корвин обнял его за пояс, прижал к себе еще крепче. Можно было сколько угодно твердить себе, что Корвину оно без надобности, раз не реагирует ни на баб, ни на мужиков, ни на Марина. Но сейчас Марин послал все доводы лесом и сам потянулся к нему, осторожно касаясь загорелой кожи на шее, провел по ней языком, слизывая вкус еще не смытого до конца пота и чистой воды. Корвин не спешил отстраниться или сказать, что ему это не надо. Просто держал Марина в объятиях и позволял себя облизывать, сколько заблагорассудится. Иного отклика от него тот так и не получил, и почему-то это даже немного расстроило. Но Марин был упорен и отступать не собирался. Может, он просто что-то не так делает? Что-то же должно пробудить в напарнике чувственность? Потом Корвин решил сам показать, как и где именно надо облизывать напарника, чтобы тот потерял голову. Из воды они выбрались, но как и когда — Марин не запомнил, снова закрыв глаза и полностью отдаваясь на милость ласкающих его тело языка, губ и рук.
Корвин снова принял его семя в горло, проглотил и отстранился, глядя посветлевшим взглядом. В этот раз он даже не был настолько отстраненным, как обычно, дыхание слегка частило. Марин открыл глаза — взгляд у него еще «плыл», полный неги и неугасшего желания.
— Иди сюда. Я хочу попробовать…
— Хорошо, — согласился Корвин, не вполне понимая, что попробовать.
Начал Марин с поцелуя, потому что именно это он и хотел — ощутить свой вкус на губах Корвина, горячие губы, только что ласкавшие его так, как не принято ласкать даже женщине своего супруга. Потом осмелился не просто поцеловать его в грудь, а остро прикусить кожу рядом с соском, втянуть ее в рот, оставляя отметину. Корвин ахнул, вздрогнув от этой ласки. Тело разогрелось и не думало остывать, требуя еще внимания. Марин ощутил холодок предвкушения, свернувшийся змейкой в животе, на пробу вместо ласкового поглаживания — царапнул и сжал его плечи так, чтобы вогнать коротко обрезанные ногти в кожу, снова укусил, оставляя метку рядом с другим соском.
Его действия возымели успех, причем немалый. До воспламенения от страсти Корвину было далеко, но в бедро Марину уже что-то уперлось. Он мысленно возликовал и продолжил, старательно, вкладывая в это всю душу и все, что чувствовал по отношению к Корвину, расцвечивая его кожу алыми следами, спускаясь все ниже к бедрам, немного опасаясь опустить взгляд и оценить на вид то, что чувствовал. Но сделать это все-таки пришлось. На счастье Марина, природа увлеклась лепкой мускулатуры Корвина, заострила внимание на его лице и на член вдохновения уже не хватило. Все могло быть куда внушительнее, если исходить из стати рыцаря. По сравнению с Марином, он, конечно, был покрупнее, но ненамного. Рыцарь кивнул себе мысленно, облизал губы и попробовал повторить то, что делал с ним самим Корвин. Жаль, что не смотрел в свое время, приходилось импровизировать. Было неудобно, быстро уставали челюсти, приходилось все время помнить о том, что зубы нужно держать подальше — а куда их вообще девать? Попытка взять больше едва не закончилась плачевно, из-за нее он так разнервничался, что вцепился в бедра Корвина едва не до синяков.
— Успокойся, — Корвин погладил его по волосам. — У тебя получилось неплохо для первого раза, правда. Мне понравилось. Закончить можешь и рукой.
Это было привычнее, хотя сам Марин такие ласки не слишком жаловал, прибегая к помощи своей руки только когда реально не с кем было расслабиться, а хотелось. Но Корвин улыбался и жмурился, явно получая удовольствие даже от столь нехитрого вида ласки. Марин почти поймал момент, когда его тело напряглось, слегка выгибаясь, наклонился, ловя губами густые капли семени. Было странно. Собственное семя на губах Корвина было солоноватым и горьким. А вот Корвин на вкус был… как яблоко, сладковатый. Он даже пожалел, что позволил ему пролиться мимо, но решил, что наверстает все в другой раз. Он ведь будет еще — этот другой раз? Ведь и сам Корвин сказал, что для первого раза все вышло неплохо.
Корвин притянул его к себе, заставив лечь на нагретую солнцем траву. Марин безропотно подчинился, опустил голову на его плечо, прикрыл глаза… и вскоре уже задремал, восполняя силы. А, скорее, утраченное спокойствие. И позволяя старшему товарищу размышлять над тем, что это оно такое сейчас было.
Корвин не знал, как ему относиться к случившемуся. Это его, да, наверное, напугало. Иногда ему казалось, что он сам не понимает, почему с ним происходит то или иное, почему он не может возбуждаться, когда ласкает Марина. А сейчас возбудился. Но почему? Сладко саднили следы укусов и царапины, он осторожно провел рукой по бедру, скосил глаза, рассматривая уже почти затянувшиеся ранки от ногтей. Он ведь едва не кончил, когда Марин вцепился в него, пережидая бунт непривычного тела. Почему так? Может быть, он просто возбуждается от мучений? О таком Корвин знал, иногда бывает, что с получаемой болью не сравнится никакая попытка лаской доставить удовольствие. Странно… В себе он никогда такого не подозревал. Да и мучениями то, что происходило, он бы не назвал. Марин явно не желал доставлять ему боль, просто он был слишком порывист. Корвин решил, что надо будет разобраться с этим попозже. Как говорил Диармат: «Спешка хороша только в ловле вылупка, летящего со скалы». Так… А кто такой Диармат? Корвин помотал головой. Иногда он и сам думал, что Ледайна — просто плод воображения метавшегося в горячке подростка. Но ведь он видел ее во сне, знал ее жителей, мог описать свой дом, пусть и довольно скупо. Зато он помнил свои яблоки, множество яблок на ветвях деревьев.
Марин тотчас приподнял голову, обеспокоено посмотрел ему в глаза, еще немного сонный, но встревоженный. «Что-то случилось?» Чуткий парнишка, отличный напарник, справедливый и честный рыцарь, он нравился Корвину.
— Спи-спи, еще есть часок, потом жара спадет, и поедем дальше, — Корвин вернул его обратно.
Успокоенный, тот снова придремал, опустив голову на плечо и закинув ногу и руку на напарника. Корвин прикрыл глаза. Тепло и спокойно. Так что даже сомнения закрадываются, что там впереди, как бы ни бурелом, через который кони не пройдут. Гроза всласть посвирепствовала в лесу. Может, потому никого навстречу они и не видели. Ну да это они посмотрят потом, даже если дорогу завалило, можно объехать. Не выкорчевало же половину леса? Все равно ехать придется, им задание выполнять.
Через час пришлось разбудить Марина, как бы хорошо они тут ни лежали, странный дракон сам собой не улетит.
— Еще шесть дней пути, как бы не больше. Если лес повален, придется несладко, тропы и без того не назвать удобными.
Марин закивал, принялся собираться. Доспехи надевать все не стал, только поножи, остальное вместе с поддоспешным увязал в тюк. Коню-то без разницы, что рыцарь на нем в полном вооружении, что рыцарь отдельно, латы отдельно.
— Рубаху накинь, спечешься заживо на солнце, а у нас никакой мази нет, — Корвин, казалось, неудобств от того, что находится в полной броне, не испытывал.
— Угу, — не стал спорить Марин, натянул рубаху, свернул и отправил в сумку плащ.
Без доспехов он казался моложе, походил на оруженосца, а не рыцаря. Только шарф на шее выбивался из общей картины. Корвин так и не смог понять, стесняется Марин своих шрамов или нет?
Кони упрямо продвигались вперед. Наконец, когда солнце коснулось алой вершиной горизонта, они встали, всхрапнув, что означало, что с места они больше не сдвинутся, пускай люди ищут ночлег и траву с водой. На темно-синем небе высыпали звезды, словно кто-то бросил горсть жемчужных зерен, а те покатились по небосводу. Пришлось искать полянку, желательно, с ручейком или родником неподалеку, уже в потемках разводить костер, варить ужин. Корвин проследил, чтобы Марин поел, как следует.
— Как самочувствие? Ничего не напекло? Лето в этом году очень уж жаркое.
— Не, все хорошо, — Марин зевнул.
Сытный ужин и прохлада навевали желание немедленно лечь и уснуть. Он не позволил себе лениться, взял котелок и отправился отмывать его. К его возвращению Корвин уже озаботился поддержкой костра на всю ночь, устроил постель поуютней и теперь жевал очередную еловую ветку.
— Ложись. Если не уснешь, сообщи, я расскажу про Ледайну.
— Рассказывай, мне интересно, — навострил уши Марин, плюхнувшись на постель.
Плащи у рыцарей тоже были зачарованы на совесть от промокания, под ними можно было спокойно ехать в такой вот ливень, как выдался вчера, или спать на болоте.
— Возле Ледайны находится розовое море, оно такое из-за водорослей, хотя кто-то говорит, что от крови утонувших в нем пиратов. На самом его дне, в мрачной черной расщелине, куда не заглядывает свет, и где живут ужасные слепые чудовища, стоит такой же мрачный дворец, где живет морской змей, повелитель всех морей. Он дремлет уже сотни лет, потому что настолько огромен, что если всплывет, то потопит множество островов и часть Ледайны. И поэтому он погружен в сон, только светящиеся безглазые рыбы проплывают над ним. Так говорит легенда.
— А на самом деле? — Марин прижался к нему, словно ребенок, которому нянька рассказывает страшную сказку. Хотя страха в нем Корвин не видел совершенно.
— Повелитель всех морей беспечно резвится и плещется в море, гоняется за кораблями и любит, когда ему подносят цветы. А в той самой расщелине и впрямь плавают рыбы, не больше. Главный страх таится не в море, хотя и там хватает ужаса, главный страх таится во льдах севера. Там, под вечными толщами льда, спят могущественные существа, не все из которых являются добрыми.
— И просто холод, наверное. Каким бы ни был горячим дракон, а от холода он все равно остынет.
Это было верное наблюдение, так что Корвин кивнул.
— Это как и здесь, Кори.
— Здесь? Ты замерз? — не понял Корвин.
— В этом мире, — пояснил Марин. — Вообще я думаю, что миры Великого Древа отличаются только очертаниями земель да народами.
— Возможно. Ты думаешь, я из другого мира?
— В этом мире нет страны Ледайны, — вздохнул Марин. — Мне жаль…
Корвин тяжело вздохнул:
— Что ж, вернуться домой мне все равно не суждено. А тут у меня есть ты. Этого уже немало.
Эйр Фланко улыбнулся ему:
— Я у тебя буду всегда, Кори. Обещаю.
— Спи уже, завтра нам весь день придется провести в седле, зато к вечеру достигнем деревни, может, получится напроситься на постой.
Марин послушно повозился и утих, засыпая, оставляя его в относительном одиночестве и тяжких размышлениях на тему возможной правильности слов напарника о том, что его Ледайна находится в каком-то ином мире, а все, что он помнит, просто вспомнила из своего прошлого его душа. Значит, дома у него нет. И можно соглашаться, что Ледайна была лишь видением лихорадки, шансов вернуться туда столько же, сколько оказаться в своих фантазиях. Придется доживать свой век здесь, где дварфы и эльфы — всего лишь жалкие отблески прошлого величия своих рас, разумных драконов нет, а в море русалки разорвут любого упавшего за борт. Хорошо еще, что зверь-драконы здесь некрупные. Верить в это не хотелось, но что-то в небесах,в толще земли или в нем самом сместилось, заставляя меняться. Словно какой-то его поступок, как песчинка, сдвинул с места целую гору.


Глава третья

Уснул Корвин с немалым трудом, а утром был хмур и задумчив, то есть, практически выглядел, как и всегда, только вот обычно он не мрачнел как туча, предвещающая затяжной ливень. Марин, как и всегда, молчал, пожелав ему доброго утра. Только поглядывал тревожно да временами касался, словно удостоверяясь, что никуда его напарник не вздумал деваться и не развеивается, как видение.
Небо сегодня решило сжалиться, жара заметно спала, так что до деревни они добрались даже раньше, чем закат принялся полыхать всеми своими красками. Деревушка была в принципе немаленькая, и даже с трактиром, в котором рыцари и поужинали, и купили еще мешок крупы и несколько копченых рыбин для разнообразия походного рациона. На ночлег устроиться удалось на сеновале, в трактире комнат в наем не сдавали, а уехать на ночь глядя из деревни было бы по меньшей мере странно. Промолчавший практически весь день Марин, устроив лежбище в куче прошлогодней соломы, подобрался к сумрачному напарнику, помогая снять тяжелые латы:
— Кори, я расстроил тебя?
— Нет, просто открыл мне глаза на правду. Я сам расстраиваюсь. Это непросто — попрощаться с домом.
— Есть легенда… — Марин кашлянул, сенная пыль забивалась в горло, и говорить было больнее обычного, но он не зря весь день вспоминал. — Легенда о том, что когда-то по Древу Миров можно было путешествовать. Проходить из мира в мир через Врата.
— Врата давно закрыты как раз из-за чужаков…
— То, что было открыто однажды, можно открыть снова, — пожал плечами Марин. — Главное, найти.
— Да. Главное — найти. А теперь засыпай. Нам предстоит долгий путь.
Марин попил воды из фляжки, попытался устроиться на плаще, но сон не шел никак. Привычка засыпать рядом с напарником давала о себе знать, а Корвин вышел с сеновала то ли по нужде, то ли просто так, и не возвращался. Где-то неподалеку раздавались приглушенные голоса, бубнили, мешая уснуть. Наконец, они стихли, послышались шаги.
— Расспросил местного охотника. Говорит, что ничего толком не знает, что-то в тех Малых Граблючках неладно.
— Гиблючках. Малые Гиблючки, сказал Магистр, — хмыкнул Марин. — Название говорящее, правда?
— Ага. А что такое «гиблючка»?
— Гиблое место, так, вроде, трясина называется.
— Малые Трясины? Около гор? Звучит как-то странно.
— Да нет, почему? Это мы сейчас едем более-менее по возвышенности, там дальше Озерово, если я правильно помню карту. Ну и Гиблючки.
Корвин снова обнял его, уже привыкнув засыпать вот так, потом вспомнил, что сегодня еще не лечил напарнику горло, а пропускать лечение не стоит. Если бы это было в его мире, за девять лет от ранения не осталось бы и следа. Но все, чего он сумел добиться — это возможность Марину говорить. И то, зимой тот предпочитал молчать неделями напролет, не тревожа ноющее от холода горло. Но прекращать Корвин даже не думал. Облизать, облизать еще раз, потом начать целоваться, совмещая приятное с полезным. И в этот раз тело отозвалось сразу, стоило только Марину крепче сжать пальцы на плечах. Взаимно отозвалось: желание напарника он был способен ощутить, даже не прикасаясь к нему: менялся запах, становилась горячее кожа, быстрее и мощнее начинало биться сердце.
Корвин решил, что слияние их тел пойдет на пользу обоим. Чем теснее установится связь, тем быстрее выздоровеет горло Марина. Хотя даже снять навсегда боль будет отлично. Но как это сделать здесь? В памяти смутно всплывали образы того, как следует поступить, вот только у них не было с собой никакой мази, чтобы облегчить процесс. Обычно Марин покупал нужное у знахарей по пути, а сейчас им на оных не везло. Придется пока что отложить задуманное. Оставалось только закончить лечение так, как в последние два раза, хотя и здесь Марин умудрился перевернуть все с ног на голову, а вернее, извернуться и приняться ласкать Корвина одновременно с ним. Пусть пока еще неумело, но очень старательно. Что ж, это тоже должно помочь. Корвин на это весьма надеялся, по крайней мере.
Мысли о том, отчего он сумел ощутить желание только сейчас и только к Марину, улетели в момент, когда выплеснулось семя. Корвин извернулся, погладил пальцами шрамы на горле напарника. Они слегка поблекли или это просто казалось в неверном лунном свете. Рыцарь сонно вздохнул, улыбнулся чуть припухшими от непривычной работы губами. Он всегда быстро засыпал, а после такого и вовсе мгновенно. Корвин поцеловал его в шею и улегся, давая Марину возможность улечься ему на плечо. В дыру в крыше виднелись звезды и подмигивали. Чужие звезды, незнакомые фигуры. Хотя Корвин и родных-то не помнил. Слова напарника заронили в душу, взбаламученную пониманием чуждости этого мира, крохотную искорку надежды. Отыскать Врата, открыть их — и вернуться в Ледайну? Увести с собой единственного, кто за долгие годы здесь стал ему дорог? У Марина, кажется, нет здесь родных, а работа рыцаря его тяготит, по всему видно. Постоянно в седле, в жару и холод, в раскаленных солнцем и покрытых инеем доспехах. Корвин видел, какими стали их старшие товарищи, в свои сорок лет выглядящие уже древними стариками. И такой судьбы для Марина не хотел.
Что ж, значит, они будут искать Врата. Но сначала нужно выполнить задание ордена, без этого все равно не обойтись. И нужно будет расспросить Марина о той легенде, что была известна ему, все до мелочей. А, вернувшись в монастырь ордена, поискать в библиотеке. С этими мыслями Корвин и задремал, зная, что скоро начнет вопить петух, не давая поспать.

После Черемух — этой деревни, на пути рыцарей должно было попасться только одно довольно крупное село — Озерово, к нему шел если и не тракт, то все же довольно убитая колеями дорога, стоило придерживаться ее. А вот после Озерова придется пробираться лесными-болотными тропами. И в Озерове стоит прикупить мазь. На всякий случай. В Черемухах не было ни своего целителя, ни даже травника. Трактирщик, у которого они позавтракали, пожал плечами и сказал, что старуха Ава померла прошлой зимой, не оставив даже ученика.
— Жаль… Что ж, в Озерове нам должно повезти больше, — Корвин седлал коня.
Марин, чуть виновато улыбаясь, ждал, пока жена трактирщика сварит десяток куриных яиц вкрутую — очень уж он их любил, но подобное лакомство нечасто ему перепадало. В монастыре так точно. Корвин облачился в доспех, терпеливо подождал, когда Марину принесут его любимую еду.
— Ничего, в Озерном вдоволь наешься яиц, там крупное село, куры должны быть ухоженные и тоже крупные.
— До него еще доехать надо, — Марин залез рукой за пазуху, воровато оглядываясь на ворота деревни и усмехаясь, вытащил три крупных ранних яблока. — Вот, тебе.
— Спасибо, — расчувствовался Корвин, жадно вгрызаясь в яблоко.
Эти плоды были единственным напоминанием о доме.
— Я знаю, каким драконом я был бы — рожденным из яблочного зернышка, — наконец, сказал он.
Марин улыбнулся:
— Наверное. У тебя и вкус… яблочный.
— Чешуя была бы из яблоневых лепестков и листьев.
— Это было бы красиво. И охраняли бы тебя все драконы Долины.
— Ага, а эльфы бы ваяли мои статуи, а дварфы ковали мое изображение на воротах. Серебряные кованые ворота с драконом…
Марин усмехнулся, но слова Корвина пробудили в нем что-то.
— Я видел такие врата. Давно, еще до вступления в орден. Когда у меня была семья… Но где?
— А ты не помнишь свое детство? — удивился Корвин.
— Мало что помню. Отца казнили, когда мне было три года, его не помню вообще. Мать осталась с четырьмя детьми и кучей долгов, так что к тому моменту, когда я получил право именоваться эйром Фланко, от нашего имения уцелел лишь флигель, где жили мама и выжившие две сестры, а от имущества — отцовский меч и старые латы. Они, кстати, рассыпались как раз в том неудачном бою… — он коснулся шарфа, кашлянул и потянулся за фляжкой.
— А сейчас твоя мама и сестры еще живы?
Марин покачал головой.
— Белый мор скосил всех. Через год, как я стал рыцарем ордена.
— И ты где-то видел ворота с серебряным драконом? — Корвин задумался.
— Я обязательно вспомню, — пообещал Марин.
Дальше ехали молча. Марин то и дело кашлял, прикладывался к фляжке с водой, морщился: горло ныло и саднило, словно в нем копошился десяток горячих муравьев.
— Плохо? — Корвин подъехал ближе. — Полечить?
Марин размотал шарф, показывая горло. Рубцы на нем казались немного воспаленными, но, как ни странно, их было то ли меньше, то ли они сами уменьшились в размерах. Корвин облизал их, пытаясь утишить боль напарника. Может, это и не помогло, но до вечера, когда нашли подходящее место для привала, Марин кашлял поменьше.
— Как самочувствие? Рубцы становятся меньше, но у тебя болит горло, меня это беспокоит, — Корвин привлек к себе напарника.
— Болит, может, заживает? — прохрипел Марин, утыкаясь ему в плечо лицом.
В давно знакомых и почти родных руках напарника было спокойно и уютно, и даже горло прекращало беспокоить, словно его успокаивало тепло тела Корвина.
— Может быть, — Корвин обнимал его, надеясь, что это хоть немного помогает.
В этот раз он хотел ограничиться только поцелуями, все же решив, что Марин мог растревожить горло, когда ласкал его, или это сделало семя Корвина. Но у напарника было свое мнение, и поцелуями дело не ограничилось. Они едва не сожгли свой ужин, увлекшись ласками, Корвину пришлось снимать котелок с огня и есть, пока Марин дремал после всего, укутанный в одеяло. В отсветах костра Корвин видел, как вспухают и становятся ярче рубцы, а затем уменьшаются, словно гаснут. Может быть, это было к лучшему, скоро они совсем исчезнут, а там и горло заживет изнутри. Корвин едва успел сшить его магией, когда Марин умирал на той тропе. Еле удалось оттащить его от края жизни.
Ему снова вспомнился тот день, так ясно, словно это было буквально вчера: стояла поздняя осень, на удивление сухая и солнечная, но весьма холодная. Он получил от магистра задание уничтожить зверь-дракона и отправился в путь, не мешкая. Прибыл он как раз к моменту, когда тот примерялся, как бы перекусить жертву. Дальше Корвин вернулся в сознание, уже сшивая разорванное горло незадачливого собрата-рыцаря. В глазу зверь-дракона торчал меч. То, что рыцарь очень молод, он понял уже внизу, в крохотном селе, куда привез Марина, почти не приходившего в себя все время пути. Тот потерял много крови, и пришлось задержаться на седмицу, отпаивая его травами, пока Марин не смог хотя бы прямо держаться в седле перед Корвином. Его лошадь и рассыпавшиеся и покореженные доспехи рыцарь прихватил с собой.
В ордене Марином занялся лекарь, так что Корвин с чистой совестью оставил спасенного на его попечение. Потом навестил. При виде немого и страдающего от боли парня он чуть не прослезился. Тогда-то и вспомнил об искусстве исцеления при соприкосновении дыхания. В Ледайне он жил в яблоневом саду, много магии, много света, много тепла. Вдруг получится поделиться? И он поцеловал Марина. Тот не шарахнулся, как можно было бы ожидать, только прикрыл глаза, позволяя чужим губам и языку завладеть его ртом. В следующий раз он даже улыбнулся, прежде чем закрыть глаза. Потом — ответил, чуть позже — осмелился опустить руки на плечи рыцарю. Через два месяца он сумел прохрипеть свое имя и согласие на вступление в орден.

Утром Корвин снова облизал ему горло, потом намочил шарф в ручье, встряхнул.
— Здесь хороший ручей, он протекал через луг с лечебными травами. Должно помочь.
Марин только улыбнулся ему — горло жгло, там уже копошился явно не десяток огненных муравьев, а добрая сотня. Прохладная вода на некоторое время утихомиривала это жжение, как и прикосновения Корвина, но потом все начиналось по-новой. Единственное, что он мог — не показывать напарнику своей слабости. В остальном-то все было отлично, а что приходилось молчать — так ему не привыкать.
До Озерного добирались в молчании, Корвин снова улетел в свою Ледайну и бродил там среди яблонь. Или спал с открытыми глазами, кто его разберет. Это было привычно и даже хорошо, потому что серьезный и приземленный Корвин Марина пугал.
Озерное, как ясно было из его названия, стояло на берегу самого крупного из полутора десятков озер, безымянных на карте, но среди местного населения имеющих свои имена. Это было — Зерцало, овальное, спокойное в безветренную погоду, оно в самом деле казалось зеркалом, отражающим мир. Тревожили его поверхность только стаи уток, которых тут разводили. Так что обедали и ужинали рыцари утятиной, запеченной, жареной и копченой. Ну и, конечно же, яйцами. Видно, они и пробудили в памяти Корвина очередное воспоминание.
— Мне нравятся яйца, особенно воздушные, они такие красивые, похожи на голубые вихри, среди которых спит маленький дракончик, такой кроха, совсем мелкий, еще ничего не понимает, но уже иногда обижается и плюется магией. У огненных красивые яйца. У каменных иногда красивые, иногда нет, те, которые яркие камни, те милые, сапфировые я любил, они прохладные и синие, а если присмотреться поближе, то дракончик приоткрывает глаз и смотрит на тебя. Самые некрасивые у скальных, похожи на огромный булыжник, даже не отличишь.
Марин хрипло выдыхал и счастливо улыбался: это было все равно что вернуться домой — эти рассказы о драконах Ледайны. Он даже не подозревал, что влюбился в них, привык и сродинился, как с Корвином. Его потерянный мир был теперь дорог и Марину. Эйр Фланко отдал бы свое право на имя и обращение «эйр», лишь бы помочь другу и напарнику вернуться.
Рассказы рыцаря слушали и селяне, посмеивались — слава эйра Корвина Кордела гремела на все королевство. Но всегда приятно послушать славную байку о неведомых землях, особенно после трудового дня.
В Озерном Корвин, наконец, купил то, что хотел — травница у них была, и сразу три грубоватых глиняных горшочка перекочевали в суму рыцаря.
— Той мазью, что синей ниткой перевязана, трижды в день мажь ему горло. То, что с зеленой ниткой, разводи в воде — на три глотка — с ноготок снадобья, и пусть медленно пьет.
Про горшочек с красной ниткой травница ничего не сказала, только посмотрела на Корвина как-то так, что тот сразу все понял и смущенно поблагодарил. Травники, особенно женщины, зачастую были еще и ведьмами, ничего удивительного, что она и без вопросов узнала, зачем он явился.
В дорогу взяли еще утятины и вареных яиц, по такой жаре немного — вечером придется их уже съесть. Даже Корвин, собираясь, увязал нагрудник, наплечники и наручи в узел, а поддоспешную куртку распахнул на груди. Ехать в полном облачении не представлялось возможным — металл раскалялся, а поддоспешное пропитывалось потом настолько, что можно было выжимать.
— Утешает, что впереди лесные тропы, там будет прохладней.
— Угу.
Как сказали им в Озерном, до Малых Гиблючек — примерно дня два пути, если эйры рыцари не собьются с тропы. Были когда-то и Большие Гиблючки, но уже лет десять как ушли под трясину.
— Она тут все поглощает, верней, раньше поглощала.
А еще Корвина попотчевали очередной порцией слухов о том, что дракон или не дракон, но вот что-то там есть такое, но кто или что — неведомо. Не говорят. На всякий случай, следовало готовиться к встрече со зверь-драконом. Самый крупный экземпляр, которого Корвин встречал за все время, что служил ордену, был размером с пару лошадей, вместо крыльев имел какие-то кожистые опахала, не могущие приподнять его даже на волосок над землей, ни ядом, ни огнем, ни прочим не плевался и магией не обладал. Просто огромная хищная ящерица-переросток.
— Там знахарка дала мазь, смазывать тебе горло три раза в день. А еще пить… — вспомнил Корвин.
Марин приподнял бровь, улыбнулся, мол, ну, давай, попробуем. Шрамы зудели, только самообладание не позволяло ему тянуть руки к горлу и чесать его. Корвин достал горшочек с мазью, принялся смазывать шрамы.
— Они подживают, это хорошо.
Марин не закрывал глаз, смотрел прямо на него, чуть откинув голову назад. Глаза у него были красивые, карие, с мелкими зеленоватыми лучиками, разбегавшимися от зрачка, и тремя такими же зелеными колечками, последнее из которых окаймляло радужку. Яшмовые глаза, — вспомнилось выражение из той, прошлой жизни. Корвин нанес мазь на шрамы.
— Не завязывай пока горло, пускай их обдует ветром.
Марин кивнул, свернул свой шарф, сунул его в сумку и поднялся, жестами показывая, что пойдет за дровами. Раз уж они остановились здесь, надо приготовить ужин. Корвин не возражал, ужин так ужин. А он пока сходит за водой. Тем более что ему еще поить снадобьем напарника. У него и кружка была — серебряная, правда, изрядно помятая и чуть ли не пожеванная. Но она отгоняла ночную мелкую нечисть одним своим видом. А еще из нее можно было пить.
Когда Марин приволок охапку хвороста, его уже ждало разведенное в трех глотках ключевой воды снадобье, окрасившее ее в коричневатый, чуть опалесцирующий цвет.
— Медленно и неспешно выпей это.
После первого же глотка Марин почувствовал, как унимается жар и зуд в горле, послушно допил все, растягивая, мелкими глоточками.
— Как хорошо!
— Оно помогает, отлично, — возликовал Корвин.
— Но это не значит, что ты перестанешь меня лечить? — Марин поймал его за плечо, посмотрел так серьезно.
— Конечно же, не перестану, лучше сочетать, — кивнул Корвин.
Его младший товарищ просиял и взялся за костер и готовку с утроенным рвением, удивляя Корвина.
— Тебе настолько нравится лечиться?
— Мне нравится, когда ты прикасаешься, — Марин улыбнулся и чуть покраснел. — С нашего первого поцелуя.
— А мне очень нравится прикасаться к тебе, если тебе это важно.
Марин кивнул:
— Важно. Все, что связано с тобой.
— Почему? — не понял Корвин.
Каша была готова, так что можно было есть ее. Корвин даже не замечал, что хлебает ее, едва сварившуюся, горячую до невозможности. Марин лишь развел руками — ответа на вопрос напарника он не знал. Просто бережно хранил в своей памяти все его истории, каждое слово, жест или действие. Он помнил о том, что Корвин больше всего любит сладкие яблоки, а кислые — не так сильно, что ему нравятся чеканные серебряные вещицы, вроде его кружки, хотя только лишь она в его владении и имеется. Все, что касалось эйра Корвина Кордела, собиралось, обдумывалось и пристраивалось в некий образ рыцаря, казавшийся самому Марину рассыпавшимся витражом, который ему предстоит кропотливо собрать воедино.
— Я оставил тебе твою порцию, — Корвин отставил котелок.
Из костра выстрелил уголек прямо ему на руку, рыцарь стряхнул его обратно. Это тоже была занятная особенность эйра Кордела — он не боялся горячих угольев, раскаленного железа и любого жара. Сам же всегда был горяч, будто внутри него вместо крови текла расплавленная магма. Если бы Марин своими глазами не видел, что при ранении Корвин истекает столь же алой кровью, что и он сам, он предпочел бы верить в свой домысел.
Он аккуратно доел кашу и отправился мыть котелок и набирать в него воды для травяного отвара. Корвин отправился сорвать мяты, чей запах чувствовал издалека. Ее вкус рыцарю нравился, а еще проложенное мятой на ночь поддоспешное на жаре не так сильно пахло потом. При мысли о том, что сегодня, возможно, он все же перейдет черту в отношениях с Марином, что-то внутри подрагивало, и определить, какое чувство просыпалось от этого, он был не в силах: страх? нетерпение? желание? Он машинально растер в пальцах листок мяты, усмехнулся — а вчера еще не задавался такими вопросами. Что-то менялось. В нем? В мире вокруг? Скорее, конечно, в нем, уже то, что он способен желать кого-то, нет, желать именно Марина — это даже не звоночек, это набат. Он смирился с этим телом, с этой жизнью и этим миром. Корвин отбросил в сторону истерзанную мяту и вернулся к костру.
Спустя полчаса в котелке исходил ароматнейшим паром травяной чай, и Марин, зачерпнув его кружкой напарника, сунул ему в руки, обеспокоенно заглядывая в глаза:
— Ты в порядке?
— В полнейшем, — рассмеялся Корвин. — А что, снова улетел в Ледайну?
— Нет. Я узнаю, когда тебя уносит в тот мир, сразу. По… наверное, по взгляду. А сейчас ты чем-то опечален или расстроен.
— Я просто смирился с этим телом, только и всего.
Марин кивнул, порылся в поясном кошеле и достал гребень, которым и принялся вычесывать русую гриву напарника. Как тот умудряется собрать на нее разный лесной мусор, он не знал, просто привык уже выбирать из светлых волос сосновые и еловые иглы, листочки, крыльчатки ясеня, семена и травинки.
— А ты хотел бы… дойти до конца сегодня?
— Дойти до… о… — Марин на миг даже перестал выглаживать гребнем пойманную прядь, потом наклонился, почти касаясь губами уха Корвина, шепнул: — С тобой — да.
Корвин несмело улыбнулся.
— Со мной… А ты представляешь, что это?
— Я не девственник, если ты об этом. Хотя прежде не спал с мужчинами, — голос Марина был спокоен и даже чуть насмешлив. — А ты?
— Я не помню. В этом мире точно ни с кем не спал.
— А в том? Судя по твоим действиям, ты помнишь, каково это — кого-то ласкать.
— Возможно. Когда я попал сюда, мне было… Не знаю даже, сколько. Сказали, что лет двадцать, так что я решил, что пусть так и будет. Хороший возраст. Двадцать лет. Молодость.
Марин фыркнул — куда уж лучше. В двадцать лет мало кто воспринимает тебя как личность. Впрочем, оно и в пятнадцать так, и в двадцать пять будет так же. Пока они с Корвином — простые рыцари ордена, всерьез их не воспримет никто. Да и не надо, честно признаться. Потому как стоит повысить статус, начнется грызня за власть и интриги. Нет уж, этого точно не надо.
Звезды снова стали робко поглядывать вниз, ожидая, когда в свои права уже вступит луна. Марин убрал гребень и теперь просто перебирал тяжелые пряди волос напарника, не отдавая себе отчета, что выглядит сие действо слишком интимным. Впрочем, на людях он никогда так не делал. Он и прикасаться к Корвину себе не позволял, когда возвращались в монастырь. Вне него было проще.
Корвин молчал и наслаждался прикосновениями. Отчего-то было так тепло внутри. По виску и скуле скользнул выдох, потом его уха коснулись слегка обветренные губы Марина, разомкнулись, чтобы захватить в плен мочку, сжать ее крепкими острыми зубами, посылая по телу волну дрожи и жара.
— Ах-х-х… — Корвин сам не ожидал от себя такого судорожного выдоха.
Марин не собирался останавливаться. Его руки скользнули по плечам вниз, к груди, развязывая попутно шнуровку на рубахе, пальцы нашарили и сжали соски, словно коготки хищной птицы — добычу. Корвин принялся стаскивать с себя рубаху, чтобы она не мешала ласкам. Марин ему не помогал, но почему, Корвин понял, когда откинул снятую рубаху прочь. Его юный напарник шагнул и аккуратно устроился у него на коленях, уже тоже полуголый, без пояса и с развязанным гашником штанов. Протянул руку, расстегивая пряжку пояса Корвина, уронил его на землю, провел ладонями по напрягающимся под прикосновением мускулам. Молча, сдерживая дыхание — Корвин видел закушенную губу, видел, как нервно расширены зрачки его глаз.
— Не бойся, — шепнул он. — Ничего страшного не будет. Правда.
— Я не боюсь, — Марин рассмеялся, тихо, на выдохе. — Я тебя хочу.
— Тогда стоит снять и штаны… Я так думаю.
— Угу. Еще как стоит. Сейчас…
Прежде чем лишиться последней детали одежды, Марин снова прикусил его ухо, уже другое. Штаны Корвин содрал с себя поскорее, обнял Марина, прижал.
— А ты пахнешь как яблоки при первых заморозках.
— Только не съешь…
Сам Марин, похоже, собирался любовника хотя бы понадкусывать, пробуя на зуб его шею, плечи, губы, пока его не опустили на плащи. Теперь пришла очередь Корвина заласкать своего любовника до стонов и потери соображения. И он в этом преуспел, тело Марина было отзывчивым, сам он не испытывал никакого стыда, отдаваясь ласкам Корвина. Сумка с мазью была совсем рядом, Корвин отвлекся на минуту, подтянуть ее поближе и взять приготовленное травницей. У мази был приятный травянистый аромат, она легко ложилась на пальцы и не только на них. Марин, заметив заминку и правильно истолковав ее, перевернулся на живот и поднялся на четвереньки, слегка выгибая спину. Корвин, готовый отступить в любой момент, принялся подготавливать напарника к тому, что сегодня они все-таки станут любовниками в полном смысле слова. Отступать не понадобилось, в какой-то момент Марин тихо застонал, выгнулся сильнее.
— Кори…
Кажется, все было в порядке. По крайней мере, можно было попробовать заменить пальцы кое-чем другим. Мази, к счастью, еще хватало. Корвин пристроился, толкнулся. Было тяжело, девственное тело принимало его с трудом, но даже от этого в душе что-то со звоном лопалось, словно стальные обручи, разрывалось. Будто соитие с Марином освобождало его от чего-то чужого. Марин глухо стонал, уткнувшись в плащ лицом, сжимал ткань в кулаках, но не пытался отстраниться, скорей, наоборот.
— Марин… — имя сорвалось словно само собой.
Он услышал, повернул голову набок. Искусанные губы, мокрые ресницы. И подался назад всем телом, принимая его до конца, до того, что плотно соприкоснулись с легким шлепком тела. Корвин просунул руку под живот Марину, обхватил ладонью член, вспомнив, что разрядку получить должны оба. Двигаться приходилось медленно, этого пока хватало, но уже шумело в ушах нарастающее желание, захлестнуло в тот момент, когда по бедру царапнули ногти, впились, заставляя двинуться быстрее и резче. Еще несколько минут, а затем внутри поднялась волна огня, перед глазами полыхнули искры. Он даже не понял, почему, только потом, отлежавшись, заметил на грубой ткани плаща подсыхающие капли и размазанную по ладони влагу. Удовольствие было обоюдным. Корвин поцеловал Марина в плечо, не зная, как еще выразить свои чувства. Впрочем, пока не требовалось никак — Марин спал, не проснувшись даже тогда, когда он покинул его тело и поднялся, чтобы найти в сумке кусок полотна и обтереть любовника.
— Надеюсь, завтра в седле ты просидишь хотя б пару часов.
Ругать себя было без толку — да, не подумал, каково будет Марину после, утром. Придется присмотреть — эйр Фланко на редкость упрям и вполне может не сказать, что ему больно или плохо. Корвин улегся рядом, обнял напарника, намеренный согревать его всю ночь. Кони всхрапывали, щипали траву и совершенно не мешали. Но если вдруг кто-то надумает подобраться к лагерю рыцарей, великолепно обученные жеребцы поднимут тревогу и защитят хозяев, пока те не схватятся за оружие. Марин повернулся, прижался к Корвину. Тот улыбнулся, сам не зная почему. Льстило, что Марину нравится спать рядом.
Он знал, какой тип женщин Марин предпочитает. Пышные смешливые простушки, норовящие не только попользоваться ладным рыцарем в постели, но и накормить после и сунуть с собой пирожков или ватрушек. Знал, что Марин не часто обращал внимания даже на таких, но и не отказывался, если предлагали открыто. А сейчас он выбрал Корвина, так получается? Выбрал, отдался, доверился его рукам. Как, впрочем, и тогда, когда он валялся в лазарете, неспособный говорить и защитить себя.
— Я всегда буду с тобой. Всегда. Обещаю.


Глава четвертая

Утром Марин поднялся раньше, и ни единая гримаса не показала, что ему неудобно передвигаться или больно. Хотя он немного косолапил, это Корвин заметил.
— Вставай, соня, завтрак готов.
— Встаю. Надо тебе намазать все особо пострадавшее.
— Да ничего у меня не пострадало, — фыркнул Марин, а на скулах обозначился легкий румянец.
— Пострадало, не спорь. Что за скрытность, кому от этого легче?
— Ладно, — нехотя признался Марин, — немного.
— Иди сюда, у меня как раз и мазь поблизости.
Марин хмыкнул, без особой застенчивости — чего уж тут стесняться теперь-то? — сбросил штаны и шагнул на плащ.
— Первый раз всегда может быть не особенно приятным. Но надеюсь, что я не очень опозорился.
— Шутишь? Будь мне плохо или хоть чуточку хуже, чем обалденно, я вряд ли бы позволил тебе продолжать, а после — уснул.
— Тогда хорошо, — Корвин улыбнулся. — А как твое горло? Надо и его намазать, вчера мазь отлично помогла. И питье тоже.
— Будем возвращаться, заедем в Озерное, сам лично травнице спасибо скажу, — улыбнулся Марин, лежа кверху задом — ждал, когда мазь впитается.
— Она так хорошо разбирается в травах, я даже не ожидал найти в глуши такое чудо.
— Чудеса обычно в глуши и обитают, ха!
Иногда Марин казался все еще подростком. Впрочем, дети, которым не дали вырасти в тепле и любви, повзрослевшие слишком быстро, где-то в глубине души детьми и остаются. Марин был тому примером, хотя эта его детскость прорывалась так редко.
— И самое главное чудо мы должны вскоре увидеть… Готов встретиться с драконом? Даже если это ящерица-переросток.
— Знаешь, — Марин приподнялся на руках и устроил голову на бедре любовника, — я готов встретиться даже с настоящим драконом. Почему-то мне кажется, что это меня не удивит.
— Настоящих драконов здесь нет. Только я… Дракон яблокорожденный.
— Ты сам говорил… кх-х-кх… — голос сорвался: действие снадобья и мази закончилось.
— Что я не дракон? А я не знаю, как ведут себя рожденные из яблочного зернышка драконы, может, они превращаются только осенью. Или только весной. Или я еще слишком молод, — засмеялся Корвин, поглаживая шею напарника.
— Не то. Ты говорил, что настоящие… кх… могут рождаться из чего угодно. Значит, ты тоже…
Отмеренное снадобье растворилось, наконец, в воде, и Корвин помог Марину сесть, чтобы без помех выпить лекарство.
— Тогда это должно было быть гигантское яблочное зернышко.
— А вдруг оно такое и было? Откуда тебе знать?
Марин нырнул рукой в сумку и добыл оттуда еще одно яблоко.
— Ну откуда ты их берешь?!
— Секрет, — он хитро прищурился. — Ешь.
Корвин отказываться не стал, яблоко мигом исчезло вместе с пленками и зернами. Сладкое, сочное, м-м-м!
— Драконище, — Марин провел по его губам пальцем, стирая каплю сока, облизал его. — Нам надо ехать, Кори.
— Если станет плохо или больно — сразу же скажи, — строго предупредил Корвин.
Марин только вздохнул, но голову наклонил, соглашаясь. Ничего у него уже не болело. Ну, не так сильно, как поначалу. И он вполне мог ехать весь день без остановок…
Согласиться, что передышка нужна, пришлось к полудню.
— Кори, как ты смотришь на то, чтобы пообедать горячим? — стараясь не сильно кривиться, спросил Марин.
— Отлично, я рад, горячее — это то, что нужно. А еще там есть ручей, он холодный.
Первым делом, конечно, был опробован ручей. Потом Марин развел крохотный костерок, пока Корвин поил коней, разогрел на нем копченые колбаски — последние из тех, что он взял в монастырской кладовой. Была еще половинка окорока, как раз хватит на ужин, завтрак можно и пропустить, а пообедают они уже наверняка в Гиблючках.
— Отлично, сейчас отобедаем, — Корвин надкусил колбаску. — Все-таки хорошо в монастыре умеют продукты выбирать.
— Еще хлеб есть и одна морковка. Будешь? Или я ее в кашу сострогаю на ужин.
— Лучше в кашу, — определился Корвин.
Хлеб разделили напополам, тоже поджарили на костерке.
— Может, намазать? — предложил Корвин.
— Уже, вроде, все хорошо, — успокоил его Марин.
К вечеру он притерпелся, или все зажило, так что ночлег — последний перед выполнением задания — обустраивал уже вполне нормально, не прихрамывая и не шипя. И даже проскальзывала мысль, что обязательно на обратном пути надо будет повторить. Пока что оба сосредоточились на задании. Завтра могло случиться всякое. Пришлось строго ограничиться поцелуями, и то, сдержались оба с трудом. Марин привычно закрывал глаза и потому не видел, как разгорались янтарным светом глаза любовника, припадавшего губами к его горлу.
— Спать, — наконец, с неохотой вымолвил Корвин.
— Угу, — согласился Марин, улегся головой на плечо напарника, тихо вздыхая и утихомиривая желание.
Вскоре он уже спал, приоткрыв рот. Корвин немного полюбовался на него, затем тоже заснул. Ничего не снилось, хотя проснулся он с чувством смутной тревоги. В принципе, как и всегда перед заданием. Или нет? Марин уже седлал коней, на завтрак было яблоко, снова неизвестно откуда добытое. Корвин знал, что сам Марин яблоки не ел, предпочитал груши или виноград, когда удавалось перехватить, если посылали их на юг.
— Надо подогнать коней, что-то на душе неспокойно, — пробормотал он, жуя яблоко.
Марин по привычке молча кивнул и дал шенкелей своему жеребцу. Жара спала, снова стали собираться тучи, кони торопились, как только могли, предчувствуя скорый отдых. О том, что этот лес стоит на болоте, говорили запах, бороды мха и влага, так и брызгавшая из-под копыт. Но жаркое лето иссушило трясины, заставило воду отступить вглубь торфяников. Кончился лес внезапно: только что казалось, что конца и края не будет корявым, мшистым стволам, и вот уже позади последние низкорослые чахлые сосенки, а впереди, как хребет внезапно всплывшего из-под земли чудовища, вырастает гора.
— Вижу деревню, — Корвин присмотрелся к горе. — Дракона не вижу.
Деревня расположилась практически на склоне, изрезанном террасами, на которых селяне и выращивали то, чем жили. Больше, наверное, давал пропитание лес: грибы, ягоды. Бедная деревушка, маленькая. Почему держатся за эту землю? Могли бы давно уйти на новое место. На рыцарей все смотрели как-то сумрачно и не радовались их приезду.
— Странно, — повторил Корвин. — Смотрят на нас… Словно это мы драконы.
— Надо расспросить, — обронил Марин, снова обретая взрослость и серьезность рыцаря ордена. — Едем в трактир.
В трактире на них посмотрели еще более злобно.
— Ничего у нас тут нет, эйры, уезжайте.
— Слухи на пустом месте не возникают, уважаемый, — Марин сурово сдвинул брови. — Значит, что-то было. И, раз вы так не желаете нашего присутствия здесь, осталось.
— Да ничего у нас тут нет и не было, эйр, — принялся уверять его трактирщик. — Напутали что-то…
Отношение к двум рыцарям как-то очень уж резко изменилось, это заставляло Марина нервничать. Трактирщик заискивающе предложил комнаты, отдохнуть и пообедать. Обед был кстати, они ведь и не завтракали. Но что-то Марину не нравилось.
— Скрывают они что-то, — Корвин хмурился. — Только не могу понять, что именно. И зачем, самое главное.
— Пообедаем и отправимся выяснять. Если я прав, именно туда, куда нам надо, нас не пустят.
— А куда нам надо? — заинтересовался Корвин.
— В гору. Мне кажется, нам нужно туда. Я видел, от деревни тропа идет наверх.
Корвин согласно кивнул.
Полчаса спустя он отодвинул тарелку:
— Неважно они тут готовят, у меня желудок разболелся.
— Согласен… — через минуту простонал Марин, схватившись за живот.
— Так, сейчас разведу то снадобье, может, оно поможет.
Марин поднялся, гневно глянул на трактирщика:
— Ты чем, шельма, накормил нас?
Желудок скручивали болезненные спазмы, то стихавшие, то усиливавшиеся настолько, что он с трудом мог стоять.
— Ничем-ничем, эйры, — а глаза у того так и бегали.
— Пей, воду взял из нашей фляги, — Корвин протянул серебряную кружку Марину.
Тот медленно выпил половину, вторую отдал Корвину. Боль, словно по волшебству, стихала, растворялась.
— Отлично… Мне полегчало, — Корвин посмотрел в окно. — Идем. И любой, кто посмеет нас остановить…
Его рука легла на рукоять меча, так же как рука Марина. И они вышли из трактира, снова сели в седла и застегнули ремни шлемов. Селяне смотрели на них со злостью, однако дорогу заступить не пытались.
— Это не к добру, — решил Корвин.
Когда же рыцари повернули на тропу, что вела вверх, за границы деревни, злость сменилась искренней ненавистью. Кто-то швырнул им в спину гнилым плодом, а кто-то и камнем — слишком уж громко звякнуло по наплечнику Марина.
— Да что они там прячут, все клады больших, средних и малых гиблючек и прочих болотищ?
Марин выслал своего жеребца вперед, хотя тому было тяжело идти по неровным камням. Потом спешился, бросил поводья и зашагал дальше пешим, зная, что конь никуда без приказа не денется и увести себя не даст. Корвин тоже спешился, стал осматривать горы. Затем решил, что раз селяне что-то прячут, то тропа к этому «чему-то» точно будет натоптана. Тропа и была — Марин нашел ее чудом, интуиция подсказала. И по тропе оба, не сговариваясь, бросились вперед почти бегом — побегай-ка в тяжелых латах! Завершалась она в пещере, огромной и темной. Корвин всмотрелся внутрь.
— Постой. Мало ли что там может быть.
— Идем вместе, — твердо сказал Марин. — Как всегда.
Корвин шагнул вперед, держа меч наготове. Возле входа стояла корзина с факелами и огнивом, рыцарь запалил огонь.
— Есть здесь кто-нибудь?
Эхо понесло его слова по пещере, раздробилось по углам. Тихий стон услышали оба, когда эхо стихло. Тихий и сдержанный, словно тот или то, что таилось в глубине пещеры, не желало, чтобы его нашли.
— Ребенок, Кори, — судорожно вздохнул Марин.
— Ребенок в пещере, которого прячут селяне? — Корвин нахмурился и пошагал по направлению к источнику звука.
Долго искать не пришлось, больше провозились с наскоро сделанной из тонких стволиков молодых сосен решеткой, перегородившей зев пещеры. В конце концов, Корвин просто разрубил ее. Марин протиснулся между прутьев первым, скользнул в темноту, почти тотчас натыкаясь на грубо сбитое низкое ложе, застеленное грязными шкурами. И на подростка лет шестнадцати на вид.
— Ничего не понимаю, — Корвин развалил прутья, склонился к подростку. — Странно. Почему они держат его здесь, — руки его уже вытаскивали из сумки флягу, кружку и мазь.
— У него руки сломаны. И ноги тоже, — Марин, откинув то, что заменяло мальчишке одеяло, внимательно осматривал распухшие, даже не забинтованные конечности.
— Сейчас все поправим. Сможешь его напоить?
— Да, давай, — Марин перехватил кружку с разведенным снадобьем, осторожно приподнял голову подростка. — Давай, малыш, выпей мелкими глотками. Тебе сразу станет легче.
Подросток застонал, однако послушно принялся пить, видимо, решил, что хуже, чем есть, уже не станет. Лекарство подействовало быстро, а облегчение боли, видно, было настолько велико, что он то ли потерял сознание, то ли уснул мгновенно.
— Кори, нужно вынести его отсюда. Я сейчас настрогаю щепок на лубки.
— Давай, я пока подумаю, куда мы отсюда двинемся.
Из решетки вышли хорошие лубки для осторожно вправленных тонких рук и ног мальчишки, вместе с Корвином Марин обработал их, перевязал, сожалея, что ни одеяло, ни плащ прихватить интуиция ему не подсказала. Пришлось завернуть в грязную шкуру и нести так. Нес мальчишку тоже Марин — Корвин, если что, защитит обоих. Так спустились к тому месту, где оставили коней, и уже там Марин смог аккуратно завернуть их странную добычу в одеяло, забрался в седло и бережно принял поданного ему Корвином бывшего пленника.
— В любом случае, сейчас нам лучше всего убраться как можно дальше от Гиблючек.
— Постараемся поскорее покинуть их, — кивнул Корвин. — Дорога предстоит долгая…
Они еще даже не представляли, насколько же пророческими окажутся эти слова рыцаря ордена, эйра Корвина Кордела.
Селяне останавливать их не пытались, видимо, не ожидали, что рыцари так скоро вернутся со своей добычей. Через деревню проехали спокойно, ну, относительно, конечно же — вслед плевались и изрыгали проклятия, но причина так и осталась неясна.
— Чем дальше, тем больше я перестаю что-либо понимать, — заключил Корвин.
— Разберемся, когда наша «добыча» очнется, — фыркнул Марин, покрепче прижимая к себе закутанного в одеяло мальчишку и давая шенкелей своему жеребцу. — Наддай, Кори.
Кони, словно чувствуя, что все серьезно, понеслись во весь опор, насколько могли, встав только в сердце леса в часе езды от деревни.
— Кори, найди нам нормальное место для лагеря, — попросил Марин, с тревогой вглядываясь в бледное, без кровинки, лицо подростка.
Корвин повертел головой, затем спешился и направился за ближайшую разлапистую ель.
— Нашел. Отличная поляна, «навес» и ручей.
Там они и обосновались. Оба понимали, что ненадолго, что мальчишке нужна помощь опытного лекаря или хотя бы травника, и надо бы ехать в Озерное, к тамошней травнице. Но внутри что-то не принимало такой выход.
— Еще раз напои его, — Корвин развел мазь. — Потом посмотрим, насколько все серьезно.
Марин уложил подростка на сброшенные на наскоро сооруженное из веток ложе плащи, развернул одеяло и принялся потихоньку поить. Тот, хоть и бессознательный, снадобье глотал сам, пусть и с трудом. Корвин занялся осмотром его рук и ног.
— Ломали, не давая срастись… Но все выглядит уже не так страшно, кажется, кости начинают срастаться.
— Я одного не понимаю — что это за звериная жестокость по отношению к ребенку?! — шепотом прорычал Марин.
И тут мальчишка открыл глаза. Их убежище под свесом ветвей старой ели словно осветили два маленьких янтарных солнышка.
— Дракон, — выдохнул Корвин, глаза которого внезапно тоже полыхнули расплавленным золотом, затем приняли свой прежний вид.
— Два дракона, — констатировал Марин, практически спокойно, хотя кто бы знал, чего ему стоило это спокойствие.
Наверное, лишь то, что Корвин столько рассказывал ему о драконах, восхищенно, пусть и бессвязно, помогло не свихнуться от понимания, что это не сказки, а реальность. И она не в каком-то там мире, а прямо здесь.
— Я не дракон, — снова отмахнулся Корвин, склоняясь к парню. — Кто ты? Ты понимаешь меня? Ta er Ledainn?
Губы мальчишки шевельнулись:
— Ledainn er… Ta er Tero…
— Он из Ледайны… — Корвин сумасшедше улыбался, не забывая поглаживать дракона по руке. — Он из моей Долины… A Kordaell, — вспомнил он о том, что стоит представиться. — Марин, — он кивнул в сторону напарника.
— A Eurienn, — отозвался мальчишка, вглядываясь в тех, кто его спас. Уже понимая, что они в самом деле спасли, не враги, не станут мучить. — Ene a?
Корвин пожал плечами.
— Saet ainn.*
— Откуда ты здесь? — спросил юный дракон. — Ты тоже вылупился из потерявшегося яйца?
— Нет, я не помню, как я здесь очутился. А ты, значит, потеряшка? — Корвин погладил его по голове. — Ничего, маленький дракон, теперь ты в безопасности. За что они тебя держали здесь?
— Хотели золота. У них в легендах есть волшебный дракон, который превращает камни в золото, — Эурин фыркнул. — Твой человечек тоже захочет?
— Это вряд ли, разве что в качестве чуда. Какая из стихий твоя?
— Камень, разве ты не видишь? Я агат, а ты? Погоди, я угадаю… Ты из тех, что пьют силу трав и деревьев? Что-то такое… теплое, сладкое…
— Я вовсе не дракон, — засмеялся Корвин. — Я человек. Отдыхай пока, Эурин.
— Вот глупости! Ты дракон, думаешь, я могу спутать собрата, пусть и иной стихии, с человечком?
— Я долго прожил в Долине, можно и спутать, ты же знаешь.
— Ты родился драконом, просто твоя вторая душа долго спала, — Эурин прищурился, глядя в серые глаза, которые под его взглядом наливались янтарным свечением. — Тебя почти разбудили, чуть-чуть не хватило.
— Разбудили? Меня? Ничего не понимаю… Хотя… — Корвин посмотрел в сторону Марина, тепло улыбнулся. — Да. Он мог. Он необыкновенен. Марин — единственный, к кому я испытываю чувства.
— Ага, Второе Крыло. Как же хорошо, что вы пришли! Я думал, никогда не смогу увидеть солнечный свет и вернуться домой! Мы же все вернемся, да?
Корвин помрачнел.
— Это чужой мир. И Врата… Я не знаю, где они, малыш. Но мы постараемся придумать что-нибудь, а ты пока поспи, ладно?
— Я верю, что все получится, — светло улыбнулся драконыш.

— Кто бы мне перевел, о чем вы говорите, — тоскливо прошептал Марин, успевший оставить двух драконов и заняться костром. Было… больно, что ли? Будто ему не было места сейчас там, рядом с ними. Корвин говорил на чужом языке, мелодичном, но абсолютно непонятном. Улыбался драконышу, гладил его руку, и под его пальцами спадали отеки, проходила синюшность на месте перелома. Вот так, видимо, и должно было выглядеть драконье исцеление.
— Эй, спать будешь потом, слышишь? — Марин шагнул к ложу из плащей, держа котелок, наполненный едва на треть дымящейся кашей. Видимо, собрал все, что было в седельных вьюках, чтобы сделать ужин. — Поешьте сначала.
Эурин посмотрел в котелок и покачал головой.
— Скажи, что ему нужнее.
— Тебе нужнее, — перевел Корвин. — Поешь, Марин. Я раздобуду еды в лесу, тут есть грибы.
— Нужнее как раз таки ему, — Марин сердито сдвинул брови. — Я, видишь ли, рыцарь, и без жратвы вполне способен потерпеть пару дней. А завтра мы уже будем в Озерном к вечеру. А мальчишке нужно восстанавливаться, или, думаешь, его кормили разносолами в пещере?
— Ешь, — Корвин кивнул Эурину на котелок. — Мы найдем себе еду позже.
Марин сунул напарнику ложку в руку, котелок в другую:
— Корми его. Руки-то, наверное, еще болят. А я пойду грибов поищу. Если в темноте найду хоть что-то, — пробурчал он напоследок и убрел в сумеречный лес.
Корвин накормил маленького дракона, устроил его спать и пошел мыть котелок. Внутри все пело — сородич. То, что вылупившийся в чужом мире драконыш знает о Ледайне и своем родном мире, его не удивило, хотя и должно было. Но в памяти смутно брезжило что-то… О родном мире и сородичах знали все драконы, даже вылупки уже знали многое. Память мира, память крови.
Отмытый котелок был возвращен на место, снадобье для Марина приготовлено, осталось найти самого напарника.
— Марин, — Корвин всмотрелся в ночной лес.
Далеко от бивуака Марин не отошел, не хватало еще заблудиться в ночном лесу. Искать какие-то мифические грибы? Да-да, только ночью это делать и стоило. Ему просто нужно было побыть одному, понять, что случилось такое, что ему упорно кажется: в сердце загнали занозу, и от этого больно? Как Корвин смотрел на этого… драконыша. Как на чудо. Нет, Марин понимал, что это в самом деле чудо: еще один дракон в их мире. И каким ветром только занесло?
— Марин, где ты? — голос Корвина раздавался неподалеку. — Марин…
Марин усмехнулся: все просто, до безобразия — он ревнует. Ревнует Корвина к какому-то недорослю. Хотя этот недоросль — его сородич, так что все будет логично, если два дракона объединятся в своих поисках пути домой. Кстати, об этом — память, словно подстегнутая нагайкой событий, выдала ему картинку кованых серебряных Врат. Только это были не Врата, а барельеф, и был он в летней Королевской резиденции.
— Марин! — в голосе Корвина уже звучала тревога. — В какое болото ты провалился? Марин!
— Ну почему сразу болото? — проворчал рыцарь, поднимаясь на ноги. Рука задела что-то склизкое, он пощупал и усмехнулся: повезло или нет? Съедобные грибы или пакость какая-то? — Кори, иди сюда, только головню прихвати, а то я в темноте не слишком хорошо в грибах разбираюсь.
Корвин подошел с зажатой в руке пылающей деревяшкой.
— Это вообще не гриб. А вон там гриб. И вон гриб. Соберешь?
Через десяток минут ползания на коленях по хлюпающему мху и колкому игольному ложу Марин собрал в подол рубахи изрядную кучку грибов, перемазав руки землей и слизью от шляпок.
— Поджарим на костре и съедим. Все лучше, чем ничего, — радовался Корвин.
Жареные на прутиках грибы — то еще лакомство, но Корвин был прав, лучше, чем с совсем голодным брюхом ложиться спать.
— Утром, может, еще что-то найдем, — пробурчал он, доставая из мешка последнее из заначенных яблок. — Держи.
— Спасибо, — Корвин поцеловал его и захрустел яблоком.
Спать пришлось укладываться так, чтобы не потревожить драконыша. И, так как тот разлегся строго посередине, Марин был лишен привычного права уснуть на плече напарника. От этого сон к нему не шел, звук чужого дыхания вызывал раздражение, постель казалась кошмарно неудобной, хотя раньше он был способен уснуть и на одном только плаще, брошенном на острые камни. Корвин почувствовал это, встал, переложил Эурина на край плаща и лег посередине, чтобы согревать сразу обоих.
— Ледайна существует. Теперь ты мне веришь? — ликующим шепотом спросил он.
— Я всегда тебе верил, глупый ты дракон, — хмыкнул Марин, собственнически обнимая его, накрепко вжимаясь в жаркое тело.
— И ты отправишься со мной в Ледайну? — Корвин тоже обнял его.
— Ты же говорил, там нет людей.
— Ну и что? Это в Долине нет, а в Ледайне есть, торговцы, странники, рыцари, маги. К тому же, ты меня пробудил.
— Твой дом в Долине, а мне туда путь заказан, так?
— Нет, — засмеялся Корвин. — Как мое Второе Крыло ты будешь впущен в Долину.
— Второе Крыло? Нет, расскажешь завтра, — Марин умостил голову на его плече, ткнулся носом в шею, вдыхая любимый аромат яблок, пота, пыли и металла. — И я пойду с тобой, Кори. Куда бы ты ни направился…
____________________________________
Примечание к части

* Ta er Ledainn? - Ты из Ледайны?
— Ledainn er… Ta er Tero… - Из Ледайны, из Теро.
—  A Kordaell. - Я Кордел.
— A Eurienn. - Я Эурин.
— Ene a? - Где я?
— Saet ainn. - Чужой мир.
____________________________________

Глава пятая

Утром Эурин и Марин проснулись на Корвине, забравшись на него с обеих сторон. Рыцарь ревниво сощурил полыхнувшие зеленью глаза, но ничего не сказал, только поднялся и отправился собирать на завтрак грибы. Хоть такой немудреный, но нужно было сготовить.
— Твой человек меня ненавидит, — решил Эурин.
— С чего ты взял? Марин очень милый и добродушный, — отмахнулся Корвин, потягиваясь. — Иди умываться.
За ночь кости дракона срослись, словно переломов и не было. Ну, еще бы — старший товарищ щедро делился с ним силой, даже если не смешивал дыхание. Эурин попробовал встать, пошипел на то, что еще больно, но к ручью отправился и, вместо умывания, скинув обноски, в которые его рядили селяне, выкупался целиком, холодная вода была ему не помехой, а даже в радость.
— У нас еще соль есть, может, с солью они будут вкуснее? — Корвин грустно рассматривал грибы.
— Найди «кошачью лапку» и дай мне мой мешок, Кори. Сейчас сделаю повкуснее, — Марин набрал в котелок воды, почистил туда все собранное, перекопал все мешки, радостно вскрикнул, найдя невесть как завалявшийся кусок сыра и горстку крупы на дне холщового мешочка.
— У нас будет просто королевский завтрак. Но до Озерного надо добраться сегодня.
— Доберемся, — кивнул Корвин.
Вернувшийся Эурин посмотрел на них и подсел к костру, потом немного подумал.
— Может, твой человек хочет, чтобы я в дракона превратился?
— Марин, хочешь посмотреть на дракона?
— Разве что полюбопытствовать ненадолго. Ехать ему лучше в людском виде.
— Превращайся.
Эурин отошел подальше, к самому краю поляны, осмотрелся, потянулся, раскинул руки и рухнул навзничь, но на траву улегся уже черный дракон. Маленький, всего-то с две лошади, антрацитово-черный, с коротенькой короной, еще не ставшей полноценным гребнем, хвост тоже заканчивался мягкой на вид булавой с короткими тупыми выростами. От зверь-дракона отличался, как небо от земли. Да и не были здешние твари драконами. Марин внимательно осмотрел дракона, кивнул:
— А крылья ему не положены, да?
— Мелкий еще, не отросли. Чтобы мелочь не поранилась и не поранила никого, крылья отрастают позже. А так пока бегают и кувыркаются.
— А как он оказался в этом мире?
— Я так понял, что его яйцо было потеряно. Но как — еще не спросил.
Драконыш подобрался к ним, вытянул узкую морду, понюхал Марина. Тот подставил ладонь, хмыкнув. В таком виде он мелкого к Корвину не ревновал. Ну, почти. Драконыш повернулся к старшему товарищу, обнюхал его. Корвин почесал ему за рогами, Эурин сразу же заурчал, глаза подернулись пленкой.
Марин подавил ревнивый рык, едва не прорвавшийся из груди в горло, отвернулся. «Корвин мой!» — вопило что-то внутри. Он покачал головой, удивляясь сам себе. Нет, с этим надо что-то делать. Нельзя же так безоглядно ревновать к каждому дракону? В Долине, когда они туда попадут, их будет много, и что ж теперь, разорваться?
— Все, превращайся, — Корвин рассмеялся. — Завтракать пора.
Получившийся у Марина полу-суп, полу-кашу разделили честно на троих. Вышло мало, но лучше чем ничего. Драконы проглотили варево кипящим, после чего Корвин принялся разводить для Марина питье, а Эурин пошел еще немного полежать.
— Как твое горло? — заботливо спросил Корвин. — Сильно болит?
— Терпимо. Почти не болит, — улыбнулся ему Марин.
Рубцы на горле еще оставались, но поблекли и сгладились, видимо, большего даже драконья сила сделать не могла. А после питья травницы и внутри не так саднило, говорить он теперь мог вполне сносно.
— Намажу еще. Может, заживут окончательно.
— Кори, научи меня языку Ледайны, пока мы будем искать способ пробраться в летний королевский дворец, в котором как раз сейчас обитает весь двор его королевского величества.
— А зачем нам во дворец? — удивился Корвин.
— А я не сказал? — спохватился Марин. — Я вспомнил, где видел драконьи врата. Только это не врата, а кованый барельеф-украшение на стене тронной залы.
— Ого… И как нам туда пробраться? — растерялся Корвин. — Вряд ли нас пропустят добровольно.
— Я тоже так думаю. Поэтому будем думать, как туда проникнуть потихонечку. Проблема в том, что я был там всего однажды, когда король подтвердил мое право на звание рыцаря.
— Я там тоже был однажды. И никакого дракона не видел…
— Мало кто смотрит по сторонам, если стоит перед троном монарха. Слева от него есть что-то вроде ниши или полуарки.
Корвин кивнул. Значит, Врата есть.
— Но я не знаю, как их открывать.
— И я не знаю. Есть еще вариант отправиться в монастырь и порыться в библиотеке ордена. Но куда девать вот его… Как его зовут, кстати?
— Эурин, он агатовый дракон. Каменный.
— Ага, то, что каменный, я по цвету понял. Ну, так что же будем делать? Можно, конечно, спрятать Эурина в Атальмере, навещать его, пока мы будем перекапывать библиотеку. Вернее, перекапывать буду я, а ты — отвлекать брата-хрониста и хранителя библиотеки. Вряд ли мне позволят просто так войти и читать.
— Может быть, отправимся во дворец и сразу расскажем всю королю?
Марин хмыкнул:
— И в его зверинце станет на две клетки больше?
— Думаешь, он отправит нас в зверинец? — усомнился Корвин. — Мы можем пообещать ему помощь или богатства.
— Тем более, — резко оборвал его Марин. — Кори, не будь идиотом! Ты ведь старше меня, или первые годы здесь ты жил полностью во сне?
Корвин вздохнул.
— Ладно, тогда начнем с библиотеки.
— Оставим мальчишку у вдовы Капит. Она присмотрит, чтоб был одет-накормлен. Нужно придумать, откуда он взялся и почему не знает языка. Или драконы способны быстро выучить чужую речь?
— Способны, — подтвердил Эурин на их языке. — Не все понимать. Понимаю.
— Будешь учиться, — сверкнул на него глазами Марин. — И вести себя очень тихо. То, что мы собираемся провернуть, в случае неудачи, загонит вас с Корвином в клетку. А меня — на плаху.
— Я буду очень тихий, — уверил его Эурин.
— И не оборачиваться.
— Хорошо. А мы вернемся домой? Правда, вернемся?
— Я постараюсь сделать для этого все возможное, — пообещал Марин. — Корвину, как бы он ни уверял, что принял и этот мир, и себя в нем, здесь плохо. И, думаю, обернуться драконом он сможет только в Ледайне.
Эурин закивал.
— Я и летать-то не умею, — расстроился Корвин.
— Научишься, — сказал, как отрезал, Марин. — Едем.
Растерянность ушла из него, словно вода из треснувшей чаши. Осталась жесткая властность, та, что довольно редко прорывалась в нем, голос его крови, ведь недаром Марин был сыном какого-то аристократа высокого рода. Он не называл фамилию отца, а Фланко — была девичья фамилия его матери.
Корвин не протестовал, затушил костер, закидав его землей, облачился в доспех. Марин тоже нацепил на себя все железо, подсознательно понимая, что сейчас так будет… правильно? Нужно?
— Поедешь со мной, за спиной, — кивнул драконышу.
Тот не возражал, полностью доверившись взрослым, забрался человеку за спину, обхватил его за пояс. Удивительно, как ему повезло! Хотя они могли бы и поторопиться, он провел в пещере за решеткой почти три месяца! Впрочем, наверное, нужно было время, чтобы слухи о драконе достигли рыцарей. Хорошо, что он смог перекинуться и высунуться из пещеры, его увидели. И спасли. Драконыш вцепился покрепче. Даже если этот человечек с яшмовыми глазами почему-то его невзлюбил… А почему, интересно? Корвин сказал, он добрый, ласковый. Но Эурин видел под смешной тонкой шкуркой камень — благородную яшму. Почему он так не любит агатовых драконов? Может, они чем-то его обидели? Но если в этом мире нет драконов, а, кажется, именно так следовало понимать слова старшего товарища, то кусочки скорлупы не сходятся. Что-то тут другое.

Впереди показалось село, кони сбавили бег, поплелись к знакомому трактиру.
— Надо придумать, что мы скажем. Дракона не было? — вполголоса спросил Корвин.
— Не было. Были игры детей в пещере. Взрослые об этом знали.
— Понятно. А это оруженосец?
— Бедный сирота, которого благородные рыцари выкупили у недостойных родичей? — фыркнул Марин.
— Согласен, — Корвин усмехнулся.
Мальчишка щеголял в запасной рубахе Марина и его же штанах — в одежде Корвина он бы просто утонул. Да и те пришлось подкатывать и подвязывать. Потому первым делом, заказав обильную трапезу, Марин попросил трактирщика за отдельную плату отыскать «будущему оруженосцу» нормальные штаны, рубашку и сапоги. Трактирщик расстарался для рыцарей, обрадованный тем, что дракона нет, а значит, никакая пакость из Малых Гиблючек не сунется в село. Кроме, разве что, самих гиблючинских. Ну да этим парни в бубны насуют быстро.
К послеобеденному времени Эурин обзавелся нормальной одежкой, ему вычесали и связали в хвост черную непокорную гриву, Марин закупился провиантом, а Корвин — мазями и тем замечательным снадобьем, что так чудесно утоляло боль не только в горле. Травница при виде рыцаря загадочно улыбнулась, но промолчала. Он тоже не стал распространяться ни о чем. Но горшочков с красными нитками на горловине на сей раз было аж три. Больно уж мазь хороша.
Эурин был счастлив — ничего не болело, он был отмыт, одет и накормлен. И они вернутся в Ледайну, он увидит Долину. О Долине он мог говорить пока только с Корвином. И стоило им завести разговор, как Марин помрачнел, буркнул что-то и ушел на конюшню, проследить, как почистили коней, вроде, так он сказал.
— Он не хочет отправиться в Долину? — удивился Эурин. — Я не понимаю, на что он злится.
— Я спрошу, — развел руками Корвин.
Он тоже не понимал, какая муха укусила его напарника.
А Марин злился — драконы снова говорили на своем языке. И учить его не торопились.
— Что случилось? — Корвин пришел на конюшню, обнял Марина за пояс. — Ты расстроен…
— Да, — Марин не видел смысла отрицать очевидное. — У меня такое чувство, что ваши разговоры не предназначены для моих ушей. И потому ты не желаешь учить меня своему языку.
— Что? — удивился Корвин. — Вовсе не поэтому! И я научу тебя. Ближайшей же ночью…
— Почему ночью? — немного удивился Марин.
— Потому что при учебе мне лишние свидетели не нужны.
— М-м… это похоже на то, как ты меня лечил? — Марин почувствовал, как плеснуло горячим в щеки.
— Очень похоже, — кивнул Корвин. — Овладение языком требует… вдумчивого подхода.
Марин опустил руки на его нагрудник, чувствуя прохладу металла под ладонями и выпуклый знак ордена.
— Ночью мы будем не одни, Кори. Тебя это не смущает?
— Эурин будет спать, так что не смущает.
— Он тебе… нравится?
— Что? В каком смысле?
— В том самом, Кори, — Марин хмыкнул, стукнулся лбом о столб, подпирающий крышу конюшни. — Я просто ревную, неужели не понятно?
— Он ребенок. В сексуальном плане он никого привлечь не может, — хмыкнул Корвин. — Меня особенно. У меня есть ты.
И пусть под броней этого видно не было, он почувствовал, как расслабился напарник, как опустились закаменевшие плечи.
— Тебе придется многому еще меня научить, Кори.
— Ты — мое Второе Крыло, Марин. У дракона может быть только два крыла.
— А вот об этом, пожалуйста, расскажи поподробнее, я помню, что хотел спросить, но в пути было не до вопросов. И идем в таверну, а то, чует мой задний ум, наш янтарноглазый может влезть в приключения на ровном месте.
— Люди называют это супружеством. А драконы — Вторым Крылом. Которое должно нести по жизни и что-то там такое.
— Вот как… — Марин задумчиво обежал глазами зал таверны, казалось бы, совсем невнимательно, но это было обманчивое впечатление. — А это должно как-то закрепляться официально? Обрядом, там, ритуалом?
— Я не помню, — смутился Корвин. — Наверное.
Эурин играл в кости, вернее, смотрел, как это делают. Ему было интересно, почему эта игра так занимает умы людей. Марин окликнул его, сурово свел брови и полоснул взглядом по трем подозрительным личностям, которые в эти самые кости и играли. Один уже тянул наглую руку к тылам Эурина. Завидев рыцарей, руку, конечно, быстро убрал.
— Собирайся, едем. Возьми у трактирщика мешок с провизией.
— Да, — Эурин опрометью бросился исполнять приказание, стараясь заслужить расположение человека.
Если ему доверял старший товарищ, значит Марин не может быть плохим. Драконы такое чувствуют. Ну, те, что постарше.
— А куда мы сейчас едем? — все-таки не утерпел он.
— В Атальмер. Это город, в котором расположен храм нашего ордена. Там поселим тебя у одной женщины, будешь помогать ей по хозяйству, пока мы будем искать информацию о том, как открыть Врата.
— Хорошо. Мне можно будет общаться с людьми? Разговаривать с ними?
— Конечно. И даже нужно. Но тебе нельзя будет говорить с ними о Долине Драконов и Ледайне. И упоминать, что ты дракон — тоже.
Эурин закивал. Значит, придется притворяться обычным человеком, только и всего. Это он сделать мог, ему больше не хотелось, чтобы ему ломали ноги или руки.
Они выехали из Озерного, и неспешно поплыли назад стены деревьев. Копыта коней звонко цокали в сухую землю, перепаханную колеями, воздух был густо замешан на аромате хвои и смолы.
— Так пахнет, — восторгался Эурин. — Совсем как Кордел.
— И вовсе не так, — хмыкнул тот. — Кори пахнет яблоками.
— Потому что он их дракон, — заявил Эурин.
— Яблочный? Ну, я что-то такое и подозревал. Кстати! — он перегнулся в седле и залез в мешок, вытаскивая из него два яблока. — Кори, держи. Мелкий, будешь?
Эурин взял яблоко, повертел в руках, откусил, просиял и быстро-быстро запихнул в рот остальное.
— Плодожорки, — усмехнулся Марин. — Придется мне красть в два раза больше яблок по чужим садам.
— Это так вкусно, — Эурин облизнулся.
Корвин отдал ему свое яблоко, решив, что ребенка покормить важнее. Марин вздохнул и добыл из мешка еще одно яблоко. И карамельный леденец, завернутый в промасленную бумагу. Леденец он стребовал в лавке в счет сдачи — у лавочника не оказалось самой мелкой медной монетки. На этот раз яблоко досталось Корвину, а леденец — драконышу. Конфетой тот наслаждался вплоть до привала.
Пообедали наскоро, но сытно: Марин прихватил все те же утиные яйца, копченое мясо, хлеб, совсем свежий, пышный и, казалось, даже еще теплый. И глиняную бутыль с простоквашей. Драконыш, наголодавшись в пещере, сметал все подряд, почти не жуя. Все было таким вкусным. Не сговариваясь, мужчины выделили ему еще по малой доле из своих. Они-то вполне могли потерпеть и до ужина, благо, теперь его было из чего готовить. Глаза у мальчишки после такого сами собой стали закрываться. Пришлось везти его, как из пещеры — впереди на седле, почти на руках. Ну да ничего страшного, главное, чтоб он и ночью спал. Пропускать «урок драконьего языка» Марин не собирался.
— Вот видишь, а ты ревновал. Это же ребенок, поесть, поспать, побегать, — посмеялся Корвин.
— Кори, на вид ему примерно столько, даже чуть побольше, как было мне, когда мы встретились, верно? — Марин хмурился, вспоминая тех игроков в кости.
— Да. А по уму и поведению — детеныш.
— Не все люди это понимают. Вернее, оценивать его станут сперва по внешности, а уж потом…
— И что ты предлагаешь сделать? — Корвин понял, о чем говорит Марин.
— Не знаю, Кори. В монастыре его бы не тронули, но я боюсь, что кто-то из братии дознается, кто он. Ты в курсе, как умеет тот же Магистр развязывать языки. Нельзя его в монастырь, одних глаз хватит, чтобы понять, что он не человек.
— В монастырь нельзя, одного оставить нельзя… и что нам делать?
— На первое время хватит присмотра вдовы Капит. Но только на первое время. И сомневаюсь, что надолго. Она все же женщина, а женщины проницательны.
— Значит, нам придется как можно быстрее искать сведения.
— Верно. Придется. И я уповаю на милость Богов, чтобы они в самом деле нашлись.
Корвин тяжело вздохнул. Врата в Ледайну, хоть и найденные, казались недосягаемыми. Через них ведь еще нужно проходить. Но… он верил в удачу напарника. Верил вопреки всем тяжелым мыслям и возможным препонам. Это же Марин, его Второе Крыло, он все может, даже утащить из кладовой у брата-келаря любимые вареные яйца.
Закатное солнце обрадовало — скоро ночь. Эурин проснулся, перебрался за спину Марину и вертел головой по сторонам, рассматривая все вокруг. Рыцарь негромко, изредка прерываясь кашлем, рассказывал ему, как следует себя вести в городе и с людьми. Вот кашель — это было нехорошо, это значило, что горло у него опять разболелось.
— Привал, — скомандовал Корвин, углядев поляну. — Всем лечиться.
Спорить никто не стал, все равно уже вечер, стоит разбить лагерь и приготовить ужин. Корвин отправился за водой, набрал ее, посмотрел на чистейший ручей, улыбнулся. Хорошая вода, должна усилить действие мази. Скоро его напарник будет здоров, он был уверен. Совсем здоров. Если даже останутся какие-то шрамы… Ничего, это не страшно. Постепенно и они сгладятся. Хотя Марин все еще прикрывает горло шарфом, но это, скорее, по привычке.
— Выпей это. Эурин, выпей это.
Разговаривал он из уважения к Второму Крылу на человеческом. Потом драконыш во все глаза смотрел, как человек разматывает тонкую темно-лиловую ткань с горла, а Корвин принимается смазывать его вкусно пахнущей мазью. Было в этом действе что-то настолько интимное, что Эурин потихоньку отвернулся к костру и принялся совать в него прутики и хвоинки. Они красиво загорались, драконыш увлекся этим так, что чуть не забыл выпить свое лекарство. Хотя у него уже ничего не болело, но вода с привкусом трав была вкусная, и он потихоньку выцедил ее. За спиной стояла тишина, прерываемая хрустом хвои под копытами коней, их фырканьем и шумным дыханием, а он никак не мог заставить себя повернуться. Все казалось, что если обернется, подсмотрит что-то взрослое, пока еще для его глаз не предназначенное.
— Я спать пойду, — тихо сказал он.
— Подожди, покушаешь сначала, — насмешливо отозвался голос человека сбоку.
Эурин вздрогнул, повернулся, уставившись на Марина, который сноровисто чистил найденные Корвином грибы — тому очень понравилась грибная каша-похлебка.
— Сходи-ка, мелкий, набери воды в котелок.
Эурин цапнул котелок и убежал к ручью. Через полчаса в котелке уже весело побулькивало варево, распространяя аппетитный запах грибов, сала и копченого мяса, которых щедрая рука Марина бросила в него изрядно: пустой кашей рыцарь сыт не будет. Драконыш бегал кругами и принюхивался. Марин посмеивался, потом попробовал, добавил немного сушеных трав и соли. Запахло еще ароматнее, вокруг костра забегали оба дракона. Выделенный им ужин они проглотили моментально.
— Вкусно, — блаженно протянул Эурин.
— Вот теперь ступай умываться и спать, — приказал Марин, потихоньку поедая свою долю похлебки, подостывшей, но не менее вкусной.
Драконыш долго фыркал около ручья, потом вернулся, свернулся клубком на плащах и немедленно заснул.
— Какой же он милый, — Корвин улыбался, глядя на него. — Представляешь, у нас есть маленький дракончик.
Марин подумал, хмыкнул:
— Мы его усыновили?
— Получается, что так.
— Что ж, это хорошо. Главное теперь его воспитать достойно.
— Научить его всему, — согласился Корвин. — Ты поел?
Он подсел к своему рыцарю, чтобы касаться его колена своим.
— Угу, — Марин выскреб последние ложки похлебки и облизнулся. — Вкусно вышло.
— Ты вообще отлично готовишь. Я вымою котелок, а ты отдыхай.
— Спасибо, Кори.
Только Марин называл эйра Кордела так, и только он умел вложить в это короткое, но раскатистое «Кори» каждый раз новые эмоции. Корвин, сам того не осознавая, коллекционировал в памяти эти его обращения. Ему нравилось.
Он отмыл котелок, улыбнулся ночной темноте и вернулся. Марин умудрился осторожно вытащить один из плащей из-под Эурина, укрыл его одеялом и сосредоточенно выкладывал из наломанных веток ложе для них — по другую сторону от костра. Корвин уже успел раздеться и сейчас изумленно рассматривал вытащенные из волос листья. Марин посмеивался:
— Иди ко мне, вычешу. Хотя, видят Боги, это ненадолго, ты собираешь листья, репьи и хвою, словно еж, которого по опаду покатала лиса.
— Ничего не понимаю… Откуда их столько. Лучше ты ко мне иди, будем учить тебя языку драконов.
Марин скинул рубаху, разулся и расстегнул пояс, поглядывая на него из-под ресниц. Корвин смотрел на него, в глазах плясало янтарное пламя. Марин сбросил последнее, что на нем оставалось — штаны, шагнул к любовнику, устраиваясь на его коленях так, словно это было ему давно привычно. Взгляд отметил у края ложа глиняный горшочек с алой ниткой на горловине, он усмехнулся и первым потянулся поцеловать своего дракона, все же закрыв глаза, когда их губы соприкоснулись. В голове сегодня почему-то шумело сильнее обычного, зато с каждым поцелуем сами собой в разуме всплывали странные фразы на языке, становившемся понятном. Он не заметил, как оказался лежащим на плаще, не понял, что сам развел ноги, сам выгнулся под ласкающую руку, кусая губы, чтобы не разбудить спящего драконыша стонами. Обучение языку закончилось где-то на этапе, когда Корвин вошел, осталась только страсть двух полных жизни и энергии тел. Марин открыл глаза и больше не закрывал их, нить взглядов — янтарного и отливающего зеленью, — связала крепче, чем это можно было представить. Казалось, они могут слышать друг друга, не открывая рта. Оказалось, что когда Корвин кончает, глаза у него теряют радужку, белок и зрачок, просто залитые золотом глазницы полыхают как самый яркий фонарь. Это было прекрасно и пугающе одновременно, но осмыслить Марин не успел — его выгнуло с утробным стоном, заставляя выплеснуться болезненно-сладко и погружая в полное неги состояние отрешенности. Сквозь это состояние он чувствовал, как Корвин его обтирает, закутывает в одеяло и сам ложится рядом. Сил хватило лишь на то, чтобы заползти головой на его плечо и уткнуться носом в шею. Так он засыпал всегда и мгновенно, и безразлично, что творилось вокруг: дождь ли, метель или теплая летняя ночь.

Утром Марин проснулся первым, драконы сладко спали в пятнах солнца. Кони бродили по поляне и перефыркивались. Он усмехнулся, ушел к ручью и выкупался весь целиком, даже волосы вымыл, благо, мыльнянки по берегам ручья росло видимо-невидимо, а сок ее мясистых листьев добыть было просто, всего лишь сжав их в кулаке. Правда, от мыльнянки светлые волосы Корвина приобретали зеленоватый цвет, что его всегда смешило, но на безрыбье, как говорится… Мыло с собой Марин не захватил, а выкупаться Корвину надо.
— Доброе утро, — драконы тоже явились к ручью, Эурин сразу же туда забрался целиком.
Марин сорвал еще листьев, окунул драконыша в воду и принялся намывать ему гриву. Корвин фыркал и плескался рядом.
— Теперь я буду пахнуть травой! Как лес, — Эурин выбрался на берег, довольный и чистый.
Рыцари сменили рубахи и исподнее, наскоро разогрели копченую утку на троих, затушили костер и отправились дальше. Впереди была еще добрая седмица пути. За это время Эурина выучили поведению, что говорить, как говорить, куда ни в коем случае не соваться и с кем не водиться. Учил, в основном, Марин — Корвин почти всю жизнь в этом мире провел в монастыре и многого просто не знал. Откуда это знает сын эйр-лорда, он тоже не знал. Спросить, кто был отцом Марина и откуда ему известно, как должен вести себя ребенок на улицах города, он рискнул уже только на подъезде к Атальмеру.
— Если ты эйр, как тебе вообще известны такие тонкости?
— Я десять лет этому учился. Наше имение было неподалеку от Арварона, я часто бродил по улицам, иногда приносил пару мелких монеток, поданных в качестве милостыни, чаще — синяки и ссадины. Звание эйра я получил, как ты знаешь, в четырнадцать. Мать продала последние драгоценности, чтобы я смог отправиться в столицу и принести присягу королю, получив из его рук отцовский меч.
— Что ж, твои знания должны помочь Эурину выжить и дождаться нас. А кто твой отец? Ты его помнишь?
— Я знаю его имя и род, но не помню его самого, я ведь говорил тебе. Мне было три года, когда младшего герцога Крайна казнили, обвинив в измене. Мама была уверена, что он не виновен. Должны были казнить и меня, «не оставив семени предателя», но мама умолила оставить мне жизнь. Так что только лишили рода.
— Что ж, в Ледайне мне тоже придется заново знакомиться с родителями. Хотя я не уверен, что они есть у меня, я жил в том доме один… С пауком.
— Может, просто не помнишь? А там посмотрим, вдруг, у тебя они все же есть?
Корвин кивнул:
— Для начала нужно попасть в Ледайну. Надо оставить ребенка и ехать в монастырь.
— Едем.
Вдове Капит пришлось отдать практически все деньги, имевшиеся у обоих рыцарей. И то она согласилась присматривать за мальчишкой не более двух седмиц.
— Нам хватит этого времени, — уверил ее Корвин.
Марин привычно промолчал. И собирался молчать в монастыре, ведь было бы странно, если бы он вдруг стал намного разговорчивее. Корвин на подъезде к монастырю сразу улетел мыслями в свою Ледайну. Привычная картина — немой и его блаженный спутник.


Глава шестая

Марин коротко отчитался Магистру о том, что два рыцаря ордена практически впустую проваландались полмесяца, выслушал набившее оскомину напутствие и испросил благословение на краткий отдых.
— Кори, я сделаю вид, что заперся в нашей келье. Отвлекай брата-хрониста как хочешь, но только чтоб он не глядел на восточную галерею.
Корвин двинулся на штурм. Несчастный хронист не то что на восточную галерею не смотрел, он просто прикрыл глаза, стиснул зубы и вымученно улыбался, кивая время от времени на речи Корвина. Марин успешно пробрался в храмовое книгохранилище и приступил к поискам. Это было не так-то просто: читал он хорошо, но отнюдь не бегло, а свитков в хранилище были сотни. Корвину пришлось истязать несчастного брата-хрониста полторы седмицы, прежде чем Марин отыскал то, что нужно. У Марина от чтения болели и слезились глаза, ночами снились рваные строки и разноцветные буквицы, но, наконец, в одном из свитков мелькнуло: «Врата». Если верить написанному, открывались они просто — достаточно было окропить их кровью того, кто принадлежит тому миру, они откроются, чтобы пропустить желающих пройти. Сначала он не поверил своим глазам и трижды перечитал написанное. Потом возликовал и едва не попался служкам-переписчикам. Спас его рык ворвавшегося хрониста:
— Время обеда, братья.
Переписчики сбежали, сам хронист ушел в свою каморку, откуда донеслось булькание. Видимо, рассказы Корвина о Ледайне можно было пережить, только основательно запив вином из монастырских подвалов. Марин выскочил из книгохранилища, махнул напарнику, мол, идем скорее, после обеда все расскажу.
— А что, пора обедать? Как думаешь, там будет утиное мясо?
— Это вряд ли, Кори. Скорее, тощие куры.
— Надо отправиться еще в одно путешествие, — решил Корвин. — Не хочу тощую курицу, хочу толстую.
— Думаю, Магистр вскоре вызовет нас и даст новое задание. Только поедем мы совсем не туда.
Корвин кивнул.
— Посмотрим, чем нынче нас покормят?
В обеденной зале Корвин потыкал пальцем в нечто синюшное и костистое и громко спросил, где курица. На них неприязненно покосились все рыцари. Ни эйра Кордела, ни эйра Фланко в ордене не любили.
— Курица — она такая мясная и толстая. И еще она белая. А это, наверное, рыба. Синяя… Синяя рыба бывает? Наверное, она же здесь лежит. Надо попробовать. Марин, как думаешь, она будет вкусная, меня смущает ее цвет, он может быть от водорослей?
Марин фыркнул, покачал головой, мол, я бы на твоем месте есть это не стал, мой друг.
— Это курица, — прошипел кто-то. — Эйр Кордел, ешьте молча.
Корвин пространно поведал, что есть иначе как молча он не умеет, потому что с едой во рту разговаривать ни у кого не получается. А после обеда, что было ожидаемо, Магистр пригласил их к себе в кабинет.
— В Статтори в лесах видели гигантскую химеру с телом вепря, головой быка и орлиными крыльями. Ее необходимо захватить живьем для зверинца его величества.
— Но, эйр Магистр…
— Никаких «но», эйр Фланко. Вы — лучшие в своем послушании, отправляйтесь завтра же с утра.
— Что удалось узнать? — шепотом спросил Корвин, когда они уединились в отведенной им клетушке.
— Все просто, как пареная репа, Кори. Врата нужно окропить кровью жителя того мира, в который хотим попасть. То есть, твоей или Эурина.
— Лучше моей, я там все-таки жил. Осталось придумать, как нам попасть туда, к Вратам…
— Есть два варианта, — Марин сосредоточенно потер лоб. — Ждать, пока пройдут осенние балы, и двор съедет в столичную резиденцию, или же… попробовать пробраться сейчас. Времени у нас, по моему внутреннему ощущению, немного. Да и платить кому-то за присмотр за Эурином… нет денег.
— Попробуем пробраться…
— Значит, решено. Как я думаю, можем попробовать выполнить задание, доставим химеру во дворец, как раз и проберемся за первый круг охраны.
— А эта химера не слишком опасна? — засомневался Корвин.
— А нам впервой, что ли? — хмыкнул Марин.
— А успеем вернуться за три дня? Вдова выкинет Эурина, как только истекут эти дни.
— Поедет с нами. Да, я понимаю, что опасно. Но иначе никак.
— Тогда грабим кладовую и выдвигаемся за ним?
— Именно так, Кори. Отвлеки брата келаря, как всегда, я буду нынче жесток и ограблю его вотчину как можно серьезнее.
Корвин отправился на отвлечение, пустив в ход еще и руки, с помощью которых придерживал брата Петера. Марин прошелся по погребам божественным смерчем, сметая в мешки окорока, колбасы, хлеба, изрядный мешок крупы, морковь и лук, кусман сала и круг сыра. Едва поднял добычу, но постарался выбраться мимо келаря тихо, как мышка. Впрочем, тот сбежал в сторону книгохранилища.
— Уезжаем… — Корвин засмеялся.
Деньги на дорогу выдал Магистр, хоть и скрепя сердце, но заказ самого короля, как тут отказать? Если рыцари будут ночевать в лесу, к моменту, когда приедут в летнюю резиденцию, будут выглядеть разбойниками, а не эйрами. Так что Магистр строго-настрого наказал ночевать на постоялых дворах. Хотя бы по пути за химерой. Это рыцарей вполне устраивало. Вряд ли Магистру могло прийти в голову, что ежедневное купание и мытье со сменой одежды позволяет лесные ночевки.
Они прибрали все, что было в келье: запасные рубахи и исподнее, оружие. Взяли в конюшне не только своих жеребцов, но и смирного тяжеловоза, на которого навьючили мешки с провизией, латы и прочее барахло. В монастырской кладовой Марин спер еще одно одеяло и зачарованный рыцарский плащ — для Эурина. Провожать их никто не пошел. Вскоре за спиной остался монастырь, служивший пристанищем столько лет. И дышать почему-то стало легче.
— Вот и все, Кори, — только и сказал Марин, один раз оглянувшись на серые каменные стены и башни, куда возвращался девять лет подряд.
— Вот и все. Надеюсь, ты не станешь жалеть?
— О чем, элени?
— Обо всем. Элени? А это что значит?
— Мне не о чем жалеть. Моя мать была из Таурана. Элени — «возлюбленный» на ее родном языке.
— Едем, мое Второе Крыло. Когда-нибудь мы полетим…
Эурин страшно обрадовался им, и было чему: в доме вдовы его не слишком-то хорошо кормили, а вот трудиться заставляли день-деньской.
— Едем охотиться на химеру. Она страшная, ужасная, и нам нужно изловить ее живьем, — Корвин счастливо улыбался.
— Ой, мама… А как?
— Не переживай, мелкий, это не первое такое наше задание, — ухмыльнулся Марин. — Но я идиот, Кори! Нам нужно было брать повозку и клетку. Впрочем, ладно, можно и просто повозку. Купим у кого-нибудь из селян по пути.
— Сколько нам туда ехать? Эурин, поедешь с Марином, как и раньше.
Эйр Фланко легко подкинул мальчишку в седло и вскочил сам, обхватывая его поперек тощего живота.
— До Статтори — около седмицы, если повезет с погодой.
— А потом еще по лесам ловить…
— А там спросим у селян, где химера озорничает.
— Что она там, огороды разрывает или дубы выкорчевывает? Голова вепря… Надо же.
— Тело вепря, — поправил его Марин. — Голова быка и крылья орла.
— Еще не лучше. Как такое могло народиться?
Марин машинально коснулся горла, но оно не болело. И он принялся рассказывать об Источниках магии этого мира, о том, что иногда Источник бывает проклят, и магия в нем принимает извращенные формы. И тогда любое живое существо, попавшее в зону его влияния, искажается.
— Вепрь и бык могли прийти на водопой, орел — пролетать мимо. И вот результат.
— Это существо нужно избавить от мучений, а не тащить в зверинец, — возмутился Эурин.
— Было бы хорошо, мелкий. Но оно — наш единственный пропуск за первое, а возможно, и за второе кольцо охраны короля.
— Тогда да, придется ловить. Но мне ее жаль.
— И мне жаль, Эурин. Обычно извращенные Источники закрывают орденские маги, и наверняка в леса Статтори отправится какая-нибудь тройка магов, после того как мы поймаем химеру.
— Ей будет плохо в зверинце.
— Тебе еще хуже, — буркнул Корвин.
Марин только согласно наклонил голову.

Путь до Статтори не запомнился ничем особым, разве что тем, что в пути рыцари и Эурин старались разговаривать на языке Ледайны. Получалось забавно и очень мелодично. Язык был несложным, драконы особенными изысками речи не отличались. Но к концу дня Марин снова начинал хрипеть и кашлять, приходилось пить снадобье, а оно уже заканчивалось. Так что рыцарь предпочитал снова помалкивать.
Как он и говорил, весь путь занял чуть больше седмицы, на восьмой день они купили в попавшемся на пути селе повозку и несколько крепких просмоленных веревок.
— В Ледайне твое горло вылечим до конца… — пообещал Корвин. — Осталось немного. Всего-то одна химера.
Марин усмехнулся и кивнул, жестом показывая: «Вперед, напарник». Эурина, как он ни просился с ними, оставили у сердобольной старушки-селянки, как и все лишнее. Вместо лат облачились в легкие кольчуги — химера это не зверь-дракон. Взяли веревки, телегу и арбалеты с болтами-крюками.
Поляну, на которой была лежка химеры, они нашли быстро, сама химера стояла около дерева и чесала бок. Дерево тряслось. Марин ощутил легкую неуверенность в их силах. Впрочем, это чувство он быстро прогнал. Несколькими жестами договорившись, как действовать, они стали обходить тварь. Марин прицелился: крюк должен был зацепить ноги твари и спутать хотя бы передние. Лишь бы веревки выдержали! Химера веревки и не почувствовала, стояла и чесалась, потом гневно замычала, падая, забилась. Они бросились к ней разом, спутывая еще и еще, связывая понадежнее. И все было бы просто замечательно, не ударь химера крылом, не оступись Марин и не отшагни он назад, как раз к голове твари. Химера мотнула башкой, и острый рог пропорол кольчужное плетение и бедро рыцаря с кошмарной легкостью.
Корвин взвыл, дернулся к напарнику, потом в глазах как-то странно потемнело, в груди родился рык, а в пасти замоталась химера, придушенно визжа. Марин, пытавшийся своим шарфом перетянуть бедро, обессиленно откинулся на ствол дуба, рассматривая огромного, по сравнению с тем же Эурином, дракона. У него была красновато-коричневая чешуя, белоснежный, с розоватыми прожилками, гребень, напоминающий гигантские лепестки яблоневого цвета, и такие же рога, четыре изящно изогнутых рога. Янтарные глаза горели, как осколки солнца.
— Красивый какой, — прошептал Марин, падая лицом в траву.
Дракон выплюнул химеру, склонил голову к человеку, лизнул его в бедро, тревожно заворчав. Кровь слишком сильно промочила легкий шелк. Марин не шевелился, а еще стремительно бледнел. Ему срочно требовалась помощь. Корвин, как назло, никак не мог вернуться обратно в свое тело, не понимал, как это сделать. Как ему удалось обернуться, он и сам не понял. Он взревел, и с опушки леса ему откликнулся тонкий голос юного драконыша. Эурин спешил на помощь, как мог. К счастью, он догадался приволочь сумку, мазь зачерпывал и намазывал на бедро Марину тоже он, Корвин придерживал лапой химеру. «Сшивать» раны магией он не умел, поэтому только остановил кровь, повинуясь рычащим указаниям старшего дракона, и наложил тугую повязку. Марин безвольной куклой валялся на траве, пока еще не приходя в себя, но дышал, и это радовало. Хотя трава на два шага вокруг была забрызгана буреющими каплями.
— Свяжи лапы химере и объясни, как перекинуться в человека.
Химеру в конце концов превратили в колбасу, готовую к копчению, так что она могла только слабо помыкивать. Даже голову притянули к толстенной ветке, пропущенной между связанными ногами, чтобы не смогла больше ударить рогами. И Эурин принялся путано объяснять, что все дело только в желании. Корвин изо всех сил пожелал стать обратно человеком, с пятой попытки это получилось. Он сразу же кинулся с Марину, сшивать рану прямо через повязку. Это было бы весьма символично, если бы он вообще разбирался в символах и их интерпретации. Но ему сейчас было важно залечить рану возлюбленного и не позволить ему остаться калекой. Мазь и магия принялись за дело, закрывая рану и исцеляя. Корвин убедился, что кровь не течет, потеря ноги Марину не грозит.
— Сейчас я закину эту мычащую тушу на повозку, а ты приведи коня. Придется ему напрячься и везти нас обоих.
Эурин кинулся исполнять. Он страшно перепугался за Марина и совсем не хотел, чтобы человек, который был к нему так безусловно добр, страдал. Конь с ужасом в глазах посмотрел на хозяина, но смирился с тем, что придется везти сразу обоих рыцарей на себе. Хотя не так уж и тяжело ему было — броню, оружие и все прочее переложили на телегу, подальше от связанной химеры, в телегу впрягли тяжеловоза, жеребца Марина привязали к обрешетке. Эурин правил телегой, насколько получалось, и хорошо, что конь был поумнее возницы, сам обходил рытвины и ямы на дороге. Корвин по пути пытался лечить свое Второе Крыло объятиями и легкими поцелуями.
Марин пришел в себя довольно скоро, но самостоятельно сидеть в седле еще был явно не способен — рана могла открыться, ведь держала ее пока только магия дракона.
— Мазь еще осталась, скоро займусь лечением вплотную.
— Остановимся на ночь, и займешься, — согласился рыцарь, опуская голову на его плечо. — Прости, от меня столько проблем…
— Какие проблемы? — Корвин поцеловал его в макушку.
Марин промолчал, задремывая от слабости. Мысли катились по кругу: он достаточно отплатил своей кровью этому миру за право уйти. Только бы получилось пробраться в тронный зал. Нужно будет ухитриться и испросить у короля милости взглянуть на барельеф. Не откажет же он рыцарям ордена? Вряд ли кто-то знает о том, что это такое. Подумаешь, наивные провинциалы хотят полюбоваться. К тому же, такое пополнение для зверинца привезли. Все получится. Главное, действовать быстро. И окропить Врата его кровью, когда он пройдет сам — чтобы больше никто не смог прыгнуть следом. Это должно будет запереть их. Жаль, что придется оставить все, и коней, и оружие, в этом мире. Впрочем, нет, не жаль. Прошлое нужно оставлять в прошлом.
Умный конь старался идти ровно, но все равно, рану растрясло, так что пришлось останавливаться раньше, чем планировалось.
— Эурин, напои нашу химеру… Только аккуратно.
Пока мальчишка возился с химерой, выпаивая ее из ладоней, Корвин так же возился с раненым напарником, обтирая его, накладывая чистую повязку с мазью.
— Надеюсь, что к приезду все заживет, — Корвин поцеловал его. — Спи, во сне все заживает быстрее.
— Мне же надо приготовить вам ужин, — завозился Марин, порываясь сесть.
— Я сам приготовлю, — успокоил его Корвин.
Марин усмехнулся, но не стал настаивать, лег на плащи, выпив разведенное напарником снадобье. Уснуть без Корвина он все равно не смог бы, настолько сильна была привычка засыпать на его плече. Только в монастыре он мог уснуть на своей узкой койке один, но лишь потому, что знал — Корвин рядом, можно протянуть руку и коснуться его руки, протянувшейся навстречу.
— Это совсем несъедобно, — обиженно заныл вскоре Эурин. — Такое мне даже в пещеру не носили.
— Я не могу сейчас тревожить Марина, чтобы он готовил, — рыкнул Корвин. — Он ранен!
— Кори, перестань, — Марин все же сел, — если вы мне поможете, я быстро сварю вам кашу.
— Что делать? — сразу спросил Эурин.
Марин принялся командовать, потом с помощью Корвина перебрался на охапку наломанных веток, покрытых сложенным одеялом, к костру, взялся помешивать варево, добавляя в него нарезанное копченое мясо, сало и травы.
— Как пахнет, — восторженно заявил Эурин. — Так вкусно… Почему Кордел не умеет так готовить?
— Потому что слишком торопится всегда, — Марин улыбнулся, сжал плечо насупившегося напарника.
— Ничего я не тороплюсь, я стараюсь.
— Стараешься, конечно. Наверное, просто это не каждому дано.
— Зато он красивый дракон. А у меня даже крыльев нет.
— Вырастут, просто ты еще маленький.
Каша за разговорами сварилась, драконы сразу же принялись поглощать ее. Химера тоскливо замычала.
— Интересно, чем она питалась? Вепри всеядны, а ее основа все же вепрь…
— Может, грибы и все такое? — предположил Корвин. — Надо ей дать пожрать чего-нибудь.
Методом перебора химере скормили пару охапок травы, от грибов она отказалась. Напоили еще немного — ко времени, когда они доберутся до летней резиденции короля, телега будет просто убойно вонять, ведь химера не только жрать и пить будет.
— Нужно ведро, — заметил Марин. — И промывать телегу хотя бы раз в сутки. Иначе нас не пустят во дворец.
— Ага. Купим его где-нибудь… — решил Корвин.
Спать устроились в эту ночь так, чтобы Марин был посередине, грели его оба, стараясь передать ему свое тепло и желание исцеления. К утру рана уже почти затянулась, хотя шрам грозил остаться навсегда. Как и хромота — рог химеры повредил какое-то сухожилие, так что в любом случае после этого задания рыцарем Марину уже остаться не грозило.
— Ходить, по крайней мере, сможешь, — Корвин осмотрел рану.
— Это хорошо, — спокойно заметил Марин, хотя дракон видел, с каким трудом дается ему это спокойствие. Молодому человеку узнать, что едва не остался калекой, и отныне будет способен передвигаться не так легко, как привык, весьма тяжело. Но Марин держался, даже улыбался слегка.
— Надо сегодня купить ведро. А перед столицей надо как-то помыть это чудовище, — Корвин посмотрел на химеру, которую кормил Эурин.
— Я напомню, если забудешь, — согласился Марин.
Он хотел рискнуть и ехать верхом, хотя Корвин утверждал, что еще рано, и лучше бы напарнику править телегой, хотя бы пока рана точно не затянется до конца. Марин вынужден был признать справедливость его слов, так что Эурин с радостью отдал ему поводья тяжеловоза и перебрался на седло к старшему товарищу.
— А летать ты никогда не пробовал?
— Нет, никогда.
— А когда у меня крылья отрастут, я постоянно буду летать, — заявил Эурин.
— Когда мы переберемся в Ледайну, Кори тоже научится летать, — уверил обоих Марин со смешком. — Просто он еще никогда не пробовал превращаться.
— А я буду черный дракон. И огромный, как и все каменные.
— Будешь. Ты знаешь, кто твои родители? — задал волновавший его вопрос рыцарь.
— Нет. Я никогда их не видел, яйцо потерялось.
— Ты будешь их искать? Я говорю это к тому, что ты можешь остаться с нами.
— С вами останусь, зачем их искать? — удивился Эурин. — С вами весело и вообще, я вас выбрал родителями.
Марин рассмеялся.
— Кори, ты был прав, у нас появился маленький драконыш.
— И нам придется его воспитывать, — согласился Корвин.
— Будем воспитывать, куда деваться.
— Не надо меня воспитывать, — сразу заявил Эурин. — Я уже взрослый.
Теперь мужчины рассмеялись вместе, переглядываясь. Корвин подъехал к телеге как можно ближе, протянул руку, Марин сжал его ладонь.
— Стоит поторопиться, кажется, лето торопится к концу.
В воздухе чувствовался явный запах близкого дождя.

По дороге к столице они купили ведро, так что постоянное мытье химеры труда не составляло. Само животное иногда мычало, с удовольствием жрало траву и пило воду, в целом, проблем не доставляло. Конечно, никто не собирался освобождать химеру от веревок, ей и головой пошевелить не давали, ее рога были все так же привязаны к толстой рогатине. Уж слишком они были острыми.
Дорога заняла еще почти четыре дня. Перед тем, как отправиться в последний дневной переход, рыцари тщательно выкупались, выстирали исподнее, переменили рубахи. Эурина тоже искупали и вымыли ему голову. Вычистили коней. К полудню они добрались до обширного парка, окружающего летнюю резиденцию короля, предъявили медальоны рыцарей ордена и были пропущены за первые ворота.
Король, которому сообщили о новом животном для зверинца, поспешил лично выйти и посмотреть на диковинку, пока та не искалечила кого-то из слуг.
— Дивно… Дивно… — увиденное ему понравилось.
— Государь, — рыцари склонились перед ним, Марин вовремя заставил Эурина тоже поклониться.
— Вы славно потрудились, очень славно, — король кивнул им.
Они ждали, предложить награду мог только сам король, позволить просить чего-либо мог тоже только он.
— Какую плату вы хотите за это?
Марин, прихрамывая, выступил вперед.
— Государь, мы — рыцари ордена Божественного Щита, всю жизнь мы истребляем созданий искаженной магии. Но в старинных свитках есть легенда об истинных драконах, созданиях чистой магии. А в тронном зале вашей летней резиденции есть барельеф, изображающий их. Могли бы мы увидеть его?
— Конечно, — короля такая просьба удивила, но отказывать он не стал. — Просто посмотреть на барельеф — все, что вы хотите?
— Да, сир, это все, что мы хотим.
— Вас проводят, — король горел желанием поскорее устроить нового питомца, поэтому отправил с рыцарями слугу, решив, что те — блаженные идиоты: взять не деньги, не камни, а просто посмотреть на какого-то дракона! От них даже не потребовали оставить оружие, и Марина это порадовало — он все же хотел сохранить свой меч, старинной ковки, фамильный. Он только похлопал по шее своего жеребца, прощаясь с ним. И все трое отправились следом за слугой в тронный зал.
Эурин вертел головой по сторонам, удивляясь всему, что видит. А красивые, затканные золотом портьеры привели его в нескрываемый восторг.
— Они такие, как солнечная дорожка на воде.
Слуга презрительно фыркнул, ведя их дальше. Гвардейцы в охране подозрительно провожали взглядами вооруженных рыцарей в серых орденских плащах и мальчишку, который по виду был оруженосцем, но не останавливали. Придворные с брезгливым любопытством окидывали их взглядами, быстро забывая об увиденном.
— А вот и дракон.
Он был великолепен: серебряный, гордый, занимавший всю стену. Им позволили подойти, предупредив, что руками лучше не трогать, барельеф дорогой. Под прикрытием плаща порезать ладонь, дождаться, пока кровь соберется в нее, и брызнуть на серебро — все это не заняло много времени. Барельеф засиял ослепительным светом, заставляя придворных и слуг закрыть глаза.
— Идем, — Корвин потянул Эурина и Марина прямо в это сияние.
— Идите вперед. Мне еще нужно запечатать Врата, — усмехнулся Марин.
Он тоже резанул ладонь и ждал, пока они пройдут. Драконы вошли в сияние, сзади послышались крики и приказы схватить колдунов. Марин шагнул следом, широким веером окропляя кровью все за своей спиной. Что-то ударило его в плечо, бросив вперед, подвернулась раненая нога, и он упал на руки вовремя обернувшемуся Корвину. Еще один арбалетный болт завяз в серебряном сиянии, хрупнул, словно перекушенный, и упал на каменные плиты под полуразрушенной аркой. Болт, по счастью, не пробил кольчугу, так что Марина просто подняли на ноги.
— Смотри.
Они втроем стояли на широкой каменной площадке, украшенной по углам четырьмя статуями, изображавшими каких-то очень красивых то ли эльфов, то ли драконов в людском обличье. Одна из статуй опиралась на меч, вторая держала в руке цветок, третий небрежно поигрывал кинжалами, а четвертый из изображенных поправлял тетиву на луке.
— Хранители мира… — восторженно прошептал Эурин.


Глава седьмая

В небе прошла гигантская тень, дракон цвета старой бронзы величаво плыл куда-то по своим делам, время от времени взмахивая крыльями.
— А вон там — Долина.
Внизу расстилался утопающий в зелени простор, по которому мельтешили какие-то цветные точки.
— Здесь другой воздух, — глубоко вдохнув, пробормотал Марин, шагнул, опираясь на руку Корвина. — Что ж, идем? Мне отступать некуда.
Сияние в арке погасло, и теперь о том, что там когда-то были Врата в чужой мир, не напоминало ничто, кроме половинки арбалетного болта. Марин, посмотрев на замшелые, рассыпающиеся от древности камни арки, отвернулся и больше не оглядывался.
— Хочешь покататься на драконе? — ухмыльнулся Корвин.
— Ты уверен, что на тебе возможно кататься? — с сомнением пробормотал рыцарь, припомнив гребень на спине дракона.
— А вдруг возможно? Сейчас посмотрим.
Превратиться в дракона получилось легко, Корвин улегся, давая возможность себя осмотреть. Между «лепестками» гребня, как оказалось, можно было усесться, а хвост дракона помог забраться на его спину, поддержав рыцаря. Рядом со старшим товарищем запрыгал мелкий черный дракончик, игриво покусывая за лапы и напрыгивая. Корвин лениво фыркнул, потом лизнул его в морду. Драконыш смешно чихнул и побежал на спину отцу, понял, что места нет, слез и снова забегал рядом. Дракон поднялся на ноги, и Марин судорожно вцепился в пластину гребня перед собой: было слишком высоко и абсолютно непривычно сидеть верхом на такой громадине без седла или его подобия. Но он промолчал, потом осмелился посмотреть вокруг.
Площадка, судя по всему, находилась в центре Долины, зелень с разноцветными точками была повсюду. Когда дракон поднялся еще выше, на самую вершину скалы, впереди показалась розовая полоска, видимо, это и было Розовое море. Драконыш уже слез вниз по грубо вырубленным и истершимся от времени ступеням и сейчас во весь опор бежал вперед.
— Ты помнишь, где был твой дом? — старательно выговаривая слова чужого пока еще языка, спросил Марин.
— Помню, кажется. Ладно, попробуем пойти.
— Идем, нам еще нужно догнать Эурина.
Малыша они догнали довольно скоро, тот спустился со скалы и лег в тени вековых деревьев ждать их. С высоты скальной площадки было видно почти всю Долину Драконов. От ее подножия — только ближайший кусочек пути. Точнее, пути и не было, сюда, к разрушенным Вратам, давно никто не приходил, так что они шли напрямик через поле, заросшее травой по плечи человеку, по брюхо стоящему дракону.
— Так здорово, я могу кувыркаться, сколько хочу, кататься по траве, — Эурин веселился, прыгал, вертелся. — А куда мы идем?
— Ко мне домой. Там много-много яблок.
Малыша это известие обрадовало, он с утроенной скоростью припустил вперед, топча траву. Впереди приземлился белоснежный дракон с прозрачным льдистым гребнем и рогами словно из хрусталя, воздух слегка похолодел. Марин с силой сжал руку на эфесе меча. Наверняка кто-то из хранителей Долины уловил эманации открытого портала и явился проверить, что за чужаки пожаловали в мир Ледайны. Корвин остановился, Эурин попятился ему под лапы, задирая голову, чтобы рассмотреть ледяного дракона.
— Драконий Пастух явился, — пророкотал ледяной. — Наконец-то. Надеюсь, ты больше не собираешься уходить через Врата в поисках потерянных яиц?
— Э… Нет, — Корвин решил вести себя так, словно ничего не случилось.
— Отлично. Диармата они разорвали на части, пока не буквально, очень скучали по тебе.
— Одно потерянное яйцо он все же нашел, справедливости ради, — заметил Марин.
Ледяной втянул в себя воздух, фыркнул облачком инея, осевшим на траве каплями росы:
— Человек?! Ты приволок с собой чужака, да еще и человека?
— Он — мое Второе Крыло.
Ледяной тяжело вздохнул:
— Да, в этом ты весь. Что ж, с кем поведешься, как говорится. Никто и не ожидал от Драконьего Пастуха ничего иного. Еще раз с возвращением, человек, добро пожаловать в Долину Теро.
— Благодарю, — поклонился Марин, стиснул зубы: сидеть было все больнее, словно переход в иной мир растревожил его рану. И горло снова царапали сотни огненных муравьев, а во рту был привкус крови. Может, из-за чужого воздуха? Не грозит ли ему в этом мире то же, что случилось с Корвином в его мире? Не просто так ведь закрыли Врата.
— Драконий пастух? — спросил он, когда ледяной, грациозно развернувшись, взлетел.
— Кажется, я тут выращиваю драконышей, — Корвин постепенно начал вспоминать. — Да, я присматриваю за всеми яйцами и маленькими драконышами… А Диармат — мой воспитатель.
— И в мой мир ты отправился искать Эурина, судя по всему, — Марин прислонился лбом к прохладному монолиту «лепестка» гребня, улыбнулся. — Долгонько же пришлось искать потеряшку…
— Идем скорее! Идем! — звал их скачущий, словно огромный черный кузнечик, Эурин, то теряясь в траве, падая на пузо, то выпрыгивая из нее и вытаптывая тропинку.
Корвин рокочуще засмеялся и последовал за ним. Стоило выйти из травы на утоптанный луг, пройти по нему всего с четверть часа, как навстречу хлынула воркующая и урчащая цветная толпа дракончиков, запрыгала вокруг, полезла на спину, на лапы, пытаясь повалить и потоптаться. На Марина смотрели с любопытством, лезли обнюхать и лизнуть. Он улыбался, потерял где-то свой шлем, потом стянул и бросил перчатки — кажется, их тут же сожрали, урча и чавкая, два дракончика со стальным отливом в чешуе. С каждой минутой в этом мире Марину становилось все жарче, к моменту, когда впереди показался белый дом с синей крышей, утопающий в яблоневом саду, бывший рыцарь едва держался на драконьей спине. У низенькой калитки он сполз по бронированному боку на пыльную тропку, постоял пару ударов сердца и начал заваливаться навзничь. Эурин успел поймать его у самой земли хвостом.
— Корвин, он очень горячий!
Переход в чужой мир брал свою цену. Или это мир менял человека под себя? Корвин перекинулся, поспешил внести Марина в дом.
— Он привыкает к нашему миру. Можешь пока идти и поиграть с другими.
Мелкий убежал, вместе с ним умчались остальные — смешные, круглопузые или длинные, узкомордые или с приплюснутыми носами — малыши всех возможных и невозможных расцветок. Сразу стало тихо, только сиплое дыхание рыцаря слышалось в этой тишине. Корвин взялся разоблачать его, скидывая уже ненужную кольчугу, снимая поддоспешное, пропотевшую рубаху, штаны. Принес воды из колодца, обтер поджарое, красивое тело, кое-где испятнанное шрамами. Марин закашлялся, на губах выступила кровь, шрамы на шее, словно по злому волшебству, снова заалели, расползаясь на глазах, превращаясь в едва затянувшиеся раны, как и все, все остальные. Все они открывались, чтобы через мгновение снова затянуться тонкой кожицей, которая на глазах превращалась в шрам, бледнеющий, сглаживающийся и сливающийся с остальной кожей. Постель промокла от крови, но час спустя на теле Марина не осталось ни одной отметины. И только жар все так же сжигал его, вынуждая Корвина обтирать его, поить и удерживать мечущееся в лихорадке тело.
— Все хорошо, это просто искры драконьего пламени, — шептал Корвин на ухо Марину. — Когда они сольются с твоим телом, ты больше не будешь бояться драконьей магии, станешь частью Ледайны. Посмотрим на то, как Розовое море светится ночами, увидишь Повелителя Моря и его русалок, полюбуешься, как меня валяет по поляне толпа мелочи. А еще увидишь спящих в яйцах дракончиков.
К вечеру вернулся Эурин, уже в людском облике. С ним к дому подошел статный, высокий старик в зеленовато-голубых одеждах. Вошел в дом так, как, наверное, привык входить к себе домой.
— Здравствуй, Корвин. Наконец-то ты вернулся!
— Наставник Диармат! — старого дракона обняли. — Как вы тут без меня жили? Много новых малышей?
— Новые статуи от твоего друга разве что, да и новые яйца, малышей было немного. Но ты привел потерявшегося, я рад.
— Наставник, а сколько лет прошло здесь? — полюбопытствовал Корвин, он пока не мог понять, как соответствует время того мира и его родной Ледайны. Судя по тому, что в доме и вокруг него мало что изменилось — здесь вряд ли пролетело пятнадцать лет.
— Год, не так уж и много, но я уже начал волноваться. Мне сказали, что ты привел человека с собой?
— Да, Второе Крыло.
Диармат сразу же разулыбался:
— Веди его сюда.
— Он болен, наставник, — вздохнул Корвин. — Как только очутился в этом мире, как и я, когда попал в его мир, немедленно заболел.
— Значит, нужно вылечить его. Ты давал ему яблочный сок? Не зря же мы выращиваем эти плоды.
— Но… он не любит яблоки, — Корвин почесал в затылке. — Но я попробую! Спасибо, наставник Диармат! Это должно ему помочь.
— Мы всегда лечим больных малышей яблочным соком, всем помогает. Пойду, покормлю твоего питомца, он по тебе скучал, заткал весь чердак.
— Ох, я забыл о нем…
Корвин за тревогой о Марине забыл о пауке, который в самом деле был не просто питомцем — он делал особо прочную паутину, из нее долгими зимними вечерами ткалось чудесное полотно, которое не поддавалось окрашиванию, оставаясь серебристо-белым, почти прозрачным. Ледяные очень его ценили, меняя на магические кристаллы для освещения и подогрева воды.
— А он о тебе — нет, ткать нам с тобой и ткать…
На чердаке паутина располагалась не просто так — паук наматывал нити на специальные рамки, с которых их было легко снимать, вымочив в специальном растворе, чтобы убрать клей.
— Я поднимусь к нему, когда закончу с Марином, — уверил Корвин.
Яблочный сок оказал воистину волшебное действие — через четверть часа жар унялся, а Марин, слабее котенка, пришел в сознание и даже попытался встать.
— Кори? Что со мной было?
Корвин сначала не узнал его голос — более звонкий, без привычной хрипотцы.
— Ты просто привыкал к Ледайне, она тебя исцелила искрами драконьего огня.
Рука молодого человека метнулась к горлу и не нашла привычных рубцов. Точно так же не было и остальных.
— Ох… и долго я провалялся?
— Половину дня. Я поил тебя яблочным соком.
Марин улыбнулся ему:
— Твои волшебные яблоки?
— Именно они. Они хорошо исцеляют.
— Все так и есть, элени. Спасибо тебе!
Корвин смотрел на него и отмечал изменения. Стали ярче его глаза, словно яшму отчистили и отполировали до блеска, разгладились и пропали уже начавшие проступать у глаз морщинки, да и первые, незаметные для человека седые волоски в его гриве тоже исчезли.
— А еще ты помолодел, — Корвин не утерпел, поцеловал его.
Видно и драконье дыхание в Ледайне действовало в полную мощь — силы к Марину после этого поцелуя возвращались стремительным потоком, и он смог подняться, пройти в купальню, чтобы смыть пот болезни.
— Я найду тебе чистую рубаху, — пообещал Корвин, поспешил перекопать свой гардероб — уходил из Ледайны он подростком, примерно комплекции Марина. Странно, что наставник не спросил у него, сколько времени прошло для самого Драконьего Пастуха. Впрочем, еще спросит, несомненно.
— Вот, держи. Хочешь есть? Посмотреть на паука? Собрать яблоки?
— Пожалуй, не помешало бы покормить и вас с Эурином, а потом уж будут паук и яблоки, — решил Марин, облачаясь в принесенные драконом одежды. Зеленый и нежно-коричневый цвета шли ему гораздо больше привычных по ордену серых.
— Эурин, кстати, носится с детьми и счастлив.
— Ты сам говорил, что он еще совсем ребенок, Кори. В твоем доме осталось хоть что-то из съестного, кроме яблок? Из чего мне готовить нам… ужин?
— Пойдем, в холодильный шкаф заглянем. Диармат обычно что-нибудь приносит.
В кухне — довольно просторной, с непривычного вида печью, сложенной из округлых булыжников, а не кирпича, массивной резной мебелью, развешанной по стенам медной посудой, изрядно припавшей пылью и нагаром, съестным не пахло. В холодильном шкафу, однако, обнаружился мясной пирог, кувшин с молоком и горшочек с кашей. Марин немедленно занялся розжигом печи — все, кроме молока, следовало согреть. Драконы, как он уже понял, предпочитали есть горячее. Возможно, кроме ледяных.
Корвин занялся мытьем посуды.
— Всего год не было, думал, будет хуже. Оставь кусок мяса из пирога, мне еще прощения выпрашивать на чердаке.
— А паук будет есть мясо из пирога? — удивился Марин, но кусок начинки выколупал и отложил на блюдце.
— Этот все будет, он необычный. И очень умный. Ты ведь не боишься пауков?
— Ничуть. Чего их бояться?
— Вот и славно. Когда наступает зима в Ледайне, мы с Диарматом ткем из его паутины ткань. Ледяные драконы ее любят…
— Она красивая? — полюбопытствовал рыцарь, глядя, как разгорается в жерле печи пламя. Первое пламя, что он разжег в чужом мире… Это было очень символично — то, что это было пламя в печи, а не походный костер.
Корвин ушел куда-то, вернулся с плащом, встряхнул его, разворачивая. Ткань заблистала сотнями крохотных искорок, словно свежевыпавший снег на солнце.
— Потрясающе… — искренне восхитился Марин.
— На Севере эта ткань ценится из-за того, что в этих плащах дозорные не видны на снегу. А еще она прочная и теплая.
Марин потрогал плащ.
— Значит, вот в чем твой талант, Кори. Ты прекрасный ткач! А я, так и быть, внесу скромную лепту в твой быт и буду готовить пищу.
— Хорошо. Пообедаем? — плащ был убран в шкаф.
С чердака спустился Диармат, поздоровался с Марином, тут же отвлекся на шум за окном и поспешил выйти, посмотреть, что там малыши опять учинили.
— А это мой учитель. Немного рассеянный.
— Он из… водных? Морских? — Марину хватило одного взгляда в бездонные аквамариновые глаза дракона, чтобы определить его стихию. Ну, и на его одежды, конечно — переливчатые ткани цвета морской волны мог носить представитель именно такого рода драконов.
— Ага, он из южных морей, такой же теплый.
В окно сунулась любопытная серая морда, принюхалась:
— Наставник Кордел ест пирог!
— А нам дадут пироги? — сразу подключились остальные.
— И молока.
Корвин рассмеялся:
— Конечно. Через полчаса у вас время ужина. Всем по пирогу с молоком.
Драконыши с визгом ускакали делиться этой новостью. Марин смеялся до слез:
— Кори! Где же взять пирогов на всю эту ораву? Их же… двадцать? Больше?
— Год назад тут было двести четырнадцать драконышей и пятьдесят три яйца, — Корвин был горд, словно самолично все яйца откладывал. — А кормим мы их с помощью магии, просто создаем на столах все, что наше воображение позволяет. Поэтому я и не готовлю руками, этим мало кто занимается в Долине. Это как готовый образец заклинания. Вот есть заклинание, которое создает, к примеру, пирог с мясом. И я просто повторяю его несколько раз, чтобы все получили по пирогу.
— А если нет магии? Вот попал ты вдруг в место, где она не действует, и что делать? Нельзя же полагаться только на нее.
— Всех драконышей, достигших сознательного возраста, учат готовить, шить и стирать. А мне, как Драконьему Пастуху, нужно помнить сотни заклинаний и применять их здесь.
— Ты все вспомнил о себе? — Марин выставил на стол согретую кашу, пирог и молоко.
— Более или менее. Память возвращается, пусть и урывками. Ешь, потом пойдем прогуливаться.
Марин отдал должное чужой стряпне, созданной, судя по всему, именно тем самым заклинанием. Слишком идеальным был пирог: идеально круглым, идеально пропеченным, с аппетитнейшей начинкой. Он ел его и впадал в меланхолию — что делать человеку, привыкшему махать мечом, мотаться по стране и убивать кровожадных тварей, в этой Долине — благостной, полной неги, где даже готовить нет нужды — просто прочел заклинание, и вот он — пирог, миска похлебки или копченая курица.
— Кори, что же тогда я буду здесь делать?
— То же, что и я? Заботиться о драконышах. Играть с ними, учить их. А еще собирать яблоки, ходить в гости, летать к морю, попутешествуем по Ледайне. Здесь мы больше не странствующие истребители нечисти.
Марин растерялся, а Корвин смотрел на него и чувствовал, что, пожалуй, очень вовремя выдернул этого человека из его мира. Еще немного, и тот бы просто не сумел здесь прижиться, а Марин сумеет. Привыкнет, научится просто жить, играть с детьми, восхищаться каждым закатом и рассветом. Его душа еще способна на это, не обросла камнем.
— Ты найдешь занятие себе по душе, вот увидишь. Может, это кому-то кажется скучноватым — просто играть с детьми, готовить им, выслушивать их. Но это очень теплое и светлое занятие.
Марин кивнул, хотя в его глазах уверенности пока не было.
— Я наелся. Идем кормить драконышей?
— Идем.
Дети, стоило им выйти из дома, облепили их, зафыркали, затопали, полезли лизаться и что-то гомонить на все голоса. Собралось их здесь два с половиной десятка.
— Они по всей Долине, — пояснил Корвин. — Двести малышей — это всего в Ледайне. Это очень мало.
— И всего два Пастуха на всех? — озадачился Марин, помнивший, как тяжело давалось матери воспитание всего четверых детей.
— А зачем больше? Тут живут еще эльфы и дварфы, они тоже помогают. Прилетают и родители детей. Некоторые так с ними и живут.
Марин понимал, что предстоит многое переосмыслить, многому научиться заново. Пока же у него просто голова кругом шла от необычности мира. Вокруг были то драконыши, то дети, то и те, и другие разом.
— Все хорошо? — Корвин погладил его по руке.
— Мне пока нелегко привыкнуть за один-единственный день, половину из которого я провалялся в жару, — усмехнулся его напарник. — Но это пройдет. Со временем. Расскажи, что еще ты вспомнил?
— А что тебя интересует? Смотри, видишь столы?
Драконыши перекинулись и благовоспитанно рассаживались за ними.
— Если не брать в расчет тех, что растут в семьях или тех, кого взяли на воспитание, у нас на попечении всего двадцать пять детишек. Вот их мы как раз кормим и обучаем. Когда вылупятся из яиц, может быть, прибавится, — Корвин стукнул костяшками пальцев по краю стола, из воздуха соткались кувшины с молоком и тарелки с пирогами.
— То есть, эта четверть сотни малышей — сироты? — не совсем понял Марин, шагнул вперед, помогая какой-то малышке разломить ее пирог на меньшие куски, не задумываясь над тем, что делает, поправил ее соседу задравшуюся рубашонку, а еще одной девочке убрал лезущие в лицо волосы, заправив их за ушко.
— Дети стражей, в основном, — кивнул Корвин. — Отправляясь на границы Ледайны, каждая драконица должна оставить по два яйца. Приказ Королевы.
— Мне теперь все больше интересно, каким образом яйцо с Эурином попало в тот мир.
Он не заметил, что сказал не «мой мир» и не «наш мир», а вот Корвин заметил и очень обрадовался. Это значило, что Ледайна принимает его Второе Крыло, он потихоньку врастает в этот мир.
— Никто не знает. Может, слишком тонкий слой магии был там, где было положено яйцо. И оно просто прошло слои мира насквозь.
— А откуда ты узнал, куда следует идти? И как открыл Врата?
— Я слышу голоса всех детей, Врата для меня открываются всегда, как вернуться — моя задача. Выпускают из Ледайны очень легко, а вот впустить обратно не торопятся.
— Кори, в следующий раз я пойду с тобой, — твердо сказал Марин, наливая молоко в деревянные кружки.
— Хорошо, — согласился Корвин. — Но надеюсь, что следующего раза не будет…
— А уж я-то как надеюсь… — пробурчал Марин. — Еще десять лет в каком-нибудь чужом мире — это ж свихнуться можно.
— А почему у тебя глаза светятся зеленым, а не янтарным? — спросила драконочка, подсовывая ему кусок пирога, который, видно, не могла доесть сама.
— Потому что я человек.
Все уставились на него.
— Человек? Настоящий?
— А я никогда не видел человеков.
— Дурак, ты на него смотришь.
— Не человеков, а людей, — поправил Марин, усмехаясь. — И — да, настоящий-принастоящий, я не умею становиться драконом, не эльф и не дварф.
— А ты будешь с нами жить и играть?
— А чему ты нас научишь? Что ты умеешь?
— В Долине могут жить только те, кто может научить чему-нибудь.
Они все смотрели на него и трещали наперебой.
— Я могу научить вас готовить еду в походе. А еще могу заниматься с вами упражнениями, которые помогут стать сильнее и быстрее вашей человеческой ипостаси.
Они обрадовались, побросали еду, полетели обниматься с ним по очереди. Пришлось наводить порядок в рядах будущих учеников. Марин в этом был довольно строг, заставив их рассесться на места, доесть все, а если не хочется — не мешать тем, кто еще ест. Эурин так и отирался возле него и Корвина, словно хотел всем показать, что это его приемные родители.
— А я хочу сладкий пирог, — заявил кто-то.
— Сладкие пироги вы будете учиться готовить, — заметил Корвин. — Вы же знаете, что все сладости — только собственного приготовления. Это им помогает учиться, — пояснил он Марину. — Начинаем со сладкого, это заставляет их быть прилежными и стараться в готовке.
Тот был вынужден признать, что стимул прекрасный. На этом ужин закончился, дети, наевшись, наигравшись и устав, начинали зевать, и Корвин отправил их по домам. Для тех, у кого не было семьи, родной или приемной, были выстроены очаровательные маленькие домики, где, кроме игровых комнат и спален, не было больше ничего.
— Все обучение идет на открытом воздухе. Или, если дождь, снег или просто холодно и неуютно — под магическим куполом, — пояснил он для Марина.
— А если кому-то из них приснится кошмар или просто страшно засыпать одному?
— Тогда Долина создает для них магические огоньки, которые поют им колыбельные и светятся.
— А если заболеют?
— Тогда их лечим мы с Диарматом. Те, кто постарше, лечатся сами, под нашим присмотром, выбирают травы, заваривают, пьют. Тут ведь не сплошные поля блаженства, Марин. Мы кормим и лечим их недолго, приучаем к тому, что они сами должны заботиться о себе. Под нашим присмотром, но они сами убираются в домиках, чинят одежду и делают все прочее.
— А потом они улетают? Сколько живут драконы, Кори?
— Примерно три-четыре тысячи лет. А затем все возвращаются в стихию, из которой вышли, я рассказывал. Первые двадцать лет они проводят здесь, затем покидают Долину.
— Вот как… А сколько же лет тебе по-настоящему?
— Девятьсот семьдесят три, я молодой дракон.
Марин поперхнулся воздухом, закашлялся. Цифра не утешила ничуть: Корвин проживет еще несколько тысячелетий, а вот он сам… Сейчас ему двадцать четыре, почти двадцать пять. Еще столько же он будет в состоянии активно жить, работать, учить. А затем начнет дряхлеть и вскоре покинет и этот прекрасный мир, и Корвина.
— Я вспоминаю, как летать… — Корвин посмотрел на небо. — Идем, познакомишься с пауком, а затем посмотришь, как я летаю.
Марину больше хотелось забиться в какую-нибудь нору и подохнуть там, но он улыбнулся и пошел, следом за ним пошел и Эурин, которому предстояло еще обустроиться в новом доме.
— Твоя спальня — третья дверь слева, — кивнул ему Корвин.
Драконыш убежал осматривать комнату, взрослые поднялись на чердак. Навстречу выполз белоснежный паук, позволил взять себя на руки и погладить.
— Он меня простил.
Паук был огромен — только тельце было с кулак взрослого мужчины, а густые волоски на нем и ногах придавали ему еще больше объема. Марин протянул ладонь, предлагая пауку знакомство. Кто знает, вдруг он этому волшебному созданию придется не по душе. Паук почтил вниманием его ладонь, видно, решил, что ему нравится человек. Он был тяжелый и теплый. А еще с удивительной скоростью передвигался. И плел паутину. Тоскуя по другу-хозяину, он заплел не только рамки, но и все пространство чердака целыми полотнищами тенет. Конечно, убирать их никто не стал, эту паутину было бы невозможно размотать и отчистить от пыли и мушиных останков, а вот рамки Марин и Корвин поснимали и унесли вниз, рядом с кухней и ванной обнаружилась еще одна комната — большая и светлая. В одной ее части стояли два ткацких станка, в другой — несколько емкостей по размеру рамок.
— Ты умеешь ткать? — решил уточнить Корвин.
Марин только покачал головой:
— Нет, ткать умела матушка, а нас она учила только вязать и немного штопать и шить.
— Тогда я научу тебя, ничего сложного нет, главное — терпение и внимательность.
— Хорошо, терпения у меня достаточно, внимательности, надеюсь, тоже хватит.
Корвин принялся показывать, как нужно ткать. Марин жадно впитывал знания, как всегда и везде. Потом попробовал сам. Получалось пока неуклюже и медленно, но он старался.
— У тебя все получается отлично, — уверил Корвин.
— Я непременно буду тренироваться, — пообещал Марин. — Но ты говорил, что вспомнил, как летал, и я очень, очень хочу посмотреть, как ты будешь летать. А в ночной темноте я вряд ли сумею рассмотреть тебя среди звезд.
— Тогда идем, — Корвин слегка засомневался, глядя в небо. — Или завтра…
— Если ты вспомнил, то обязательно должен попробовать, — подтолкнул его Марин. — Именно сейчас. У тебя все получится, я верю.
Дракон вышел за дверь, устроился на лугу, перекинувшись, немного полежал, затем поднялся, напружинился и прыгнул ввысь, раскрывая крылья. Марин поспешил за ним, остановился у калитки, глядя, как с тихим ликующим рыком — чтобы не разбудить детей — рвется вверх огромное тело, мощно взмахивая широкими крыльями, которые Марин видел пока только плотно прижатыми к бокам. Изнанка у них оказалась такого же белого, нежного цвета, с розовыми прожилками, как гребень. Как лепестки яблоневого цвета. Корвин пронесся пару раз кругами и пошел снижаться.
В эту ночь он был безоблачно счастлив и пытался передать свое счастье Марину, целуя его и лаская. И ему удалось — рыцарь и думать забыл о своих горестях, отдаваясь ему и после засыпая на его плече.


Глава восьмая

Утром Корвин поднялся с рассветом, не удержался, поцеловал спящего Марина и побрел умываться. Над Долиной поднималось неяркое пока что солнце, дети должны были скоро проснуться, следовало накрывать на столы и самому не забыть поесть.
Как раз после завтрака, когда все расползлись немного передохнуть и переварить его, сытный и вкусный, к дому Драконьего Пастуха прилетел тот самый ледяной, что встречал их у Врат.
— Кордел, у тебя совесть-то есть?!
— Нет. А в чем именно у меня нет совести?
— Вторые сутки пошли, а Старшие твое Второе Крыло так и не увидели, Диармат не в счет!
— После полудня я приведу его, — пообещал Корвин.
Вот это еще была морока, но морока приятная: Старшие Долины должны были увериться, что Марин достоин жить здесь и учить чему-то детей, а после — провести обряд. Люди назвали бы это бракосочетанием, драконы называли просто «обрядом». По сути, единственным в их укладе. К счастью, Диармат согласился провести сегодня занятие по штопке одежды и отпустить Кордела и его Второе Крыло к Старшим.
— Не забудьте переодеться, — напутствовал он.
Марин нервно передернул плечами: где ж ему взять новую одежду, у него только одна рубаха с собой была, и та еще не стирана.
— Сейчас сотворим, — успокоил его Корвин. — Стой спокойно. Какой цвет предпочтешь?
— Зеленый. Зеленый и медь — мои родовые цвета… были.
Корвин огладил его руками по плечам, по телу заструилась прохладная и приятная на ощупь ткань. Это не были привычные рыцарю штаны и рубаха. Какая-то хламида, похожая на то, что носил Диармат.
— Ты так прекрасен, — восторженно сказал Корвин, сам облекаясь в такую же хламиду своих привычных цветов. — Готов идти?
— Готов, но к чему? — полюбопытствовал Марин.
— Просто познакомишься со Старшими. А они проведут для нас обряд.
Это Марина не слишком успокоило, но он привык сдерживать свои мысли и чувства, потому только кивнул. Не этого ли он хотел?
— Не бойся, — Корвин взял его за руку, улыбнулся.
Марин был благодарен ему за то, что позволил идти своими ногами, а не понес на спине. За то время, что они шли широкой дорожкой, вымощенной плоскими каменными плитами, он успел переволноваться, успокоиться и обрести уверенность.

Старшие ожидали их в своих человеческих обликах. Золотой, ледяной, скальный и морской драконы Марина осматривали с некоторым недоумением.
— На самом деле…
— Человек…
Марин поклонился с несуетным достоинством. Ему-то было понятно, отчего так недоумевают драконы.
— Приветствую вас, Старшие. Мое имя Марин Фланко.
Эйром он быть перестал, покинув тот мир.
— Я — Ледиграс, — представился золотой. — Вентар, — он кивнул на молчаливого морского.
— Сантия, — ледяной оказался драконицей.
— Этиш, — скальный был самым прямолинейным. — Кордел, ты понимаешь, что продолжительность жизни людей несравнима с нашей?
Корвин кивнул, ничего не говоря.
— И все еще желаешь, чтобы обряд был проведен?
— Желаю, — Корвин посмотрел на Старших. — Он — мое Второе Крыло.
— Его душа принадлежит иному миру и может никогда не воплотиться здесь больше.
— Я понимаю, — снова кивнул Корвин.
— Ты проживешь отмеренный тебе срок с одним крылом, если так случится.
— Не проживу, — пожал плечами Корвин. — И вы это знаете.
— Постойте, — голос Марина сорвался от внезапной догадки. — Значит, когда я умру, Корвин умрет тоже?!
— Зато как в сказке, долго и счастливо. И умерли в один день, — хмыкнула Сантия.
— Нет, — Марин замотал головой и попятился. — Я так не согласен. Мое долго — вовсе не равно вашему, и умирать, прожив всего четверть отмеренного богами? Кори, так нельзя!
— Можно, — Корвин притянул его к себе. — Мне все равно никто не нужен, кроме тебя.
— Но… но…
Разумных доводов он не нашел, да и не искал — в горле встал ком, и все, на что хватило Марина, это крепкие, на пределе сил, объятия, которыми он пытался показать, что это взаимно.
Старшие переглянулись.
— Что ж, пора провести обряд, — Этиш развел руками. — Нам их не переубедить.
— Возможно, — пророкотал Вентар, и все замолчали, прислушиваясь к его словам, среди них он был самым старшим, перешагнув рубеж пятого тысячелетия жизни, — возможно обряд свяжет их души, и человек не уйдет на перерождение в свой мир. И тогда мальчик дождется его нового рождения.
— Что ж, — Сантия поднялась, над вытянутой ладонью зажегся холодный огонь. — Приступим.
Один за другим драконы взывали к стихиям и миру, прося признать две души связанными на все века. Кроме зримых воплощений стихий на их ладонях, больше не было никаких зрелищных явлений. Зато Корвину и Марину припекло руки, на них начали выплетаться узоры браслетов. Драконы не носили колец или каких-либо украшений, во всяком случае, пока что ни на одном драконе ничего подобного Марин не видел. Рисунки браслетов сомкнулись в неразрывные кольца, вспыхнули золотом и словно впечатались в кожу тонкой золотой нитью-вязью.
— Вот и все, — пророкотал морской, кивнул и развернулся, теряя интерес к делам юных.
Остальные Старшие тоже обсуждали какие-то свои дела.
— Идем, — Корвин потянул Марина прочь. — Вот, у нас прошел обряд.
Уверять, что это было не самым разумным поступком, Марин не стал, просто принял его решение, как данность, как всегда принимал все, что было связано с Корвином.
— А теперь стоит пойти и помочь Диармату, — поцеловав супруга, сказал он. — А мне — крепко подумать над тем, как и чему я буду учить малышей, пока мы помогаем ему.
— Готовке? Ты отлично готовишь… А сладкое ты делать умеешь?
— Немного умею, но рецепты будут непривычны, наверное? — с сомнением покачал Марин головой.
— Давай попробуем приготовить и посмотрим?
— Хорошо, — с улыбкой согласился рыцарь.
Бывший рыцарь? Или бывшими они не бывают?

Так в Долине Драконов появился первый, впрочем, и последний человек. Очень быстро Марин сумел завоевать расположение малышей, а после — и драконышей постарше. Он не полагался во всем на магию Долины, и зачастую дети несли к нему свои обиды и страхи. А после разговора с наставником Фланко им не требовались магические светляки, отгоняющие страхи.
Корвин усиленно ткал на пару с пауком, так что кормил детей Диармат, которому за станком сидеть уже было тяжеловато. Время летело незаметно, дни сменялись ночами, сливались в седмицы, которыми привык отсчитывать их Марин, в месяцы… Отшумела долгая, красивая осень, промелькнула теплая, снежная зима.
— Завтра мы простимся, — сказал однажды Диармат и улыбнулся. — Вы меня проводите?
Марин только кивнул, Корвин, растерявшись в первое мгновение, сжал зубы и прикрыл глаза. Он так привык к тому, что Диармат всегда рядом, поможет советом или делом, что понимание его смертности нанесло глубокую рану. Душа истекала кровью.
— Не печалься, малыш, — Диармат погладил его по плечу. — Ты ведь знаешь, что море всегда возвращает своих детей. Как знать, может быть, Повелитель Морей будет добр завтра.
— Я буду ждать, — выдавил молодой дракон. — Очень.
— И я, наставник Диармат, — Марин усмехнулся, он к смерти относился проще, тем более, когда уяснил, что и в этом мире души не исчезают в никуда, возвращаясь на новый круг жизни.
Диармат обернулся и лег под деревьями, позволяя детям бегать вокруг и напрыгивать на его бока.
— Не могу поверить, — убито сказал Корвин.
— Да и не надо. Он ведь сказал, что вернется, может уже завтра море вынесет на берег красивое аквамариновое яйцо. И нам придется бежать туда, искать его, тащить в Гнездо.
— А потом воспитывать… И заново всему учить.
— Ничего, с этим мы справимся. Обязательно. Пойдем, он ведь просил проводить…
— Он ведь уйдет только завтра, — напомнил Корвин.
— Ну и что? Есть еще целый день, чтобы провести его вместе с наставником, не терять же его?
— Идем.

Диармат весь день продремал, только иногда прерывая сон, чтобы выпить воды. Шкура потускнела и выцвела до бледно-голубого цвета. Драконыши не все понимали, что он уходит, только старшие. Младшим хотелось тормошить его, но это было бесполезно. Наконец, Корвин отправил детей по домам, а сам уселся рядом с боком наставника, привалившись к нему спиной. Рядом с ним устроился Марин, вполголоса запел колыбельную, наслаждаясь тем, что вообще может петь.
— Ветер слетает со звезд, несет с собой серебро.
Спи, пусть приснится тебе солнца тепло и добро,
Нежность высоких трав, прохлада ночных теней.
Спи, ночь приносит тебя с каждым часом все ближе ко мне.
Диармат шумно вздохнул, заслушавшись, положил голову на траву и прикрыл глаза.
— В лунной лодке плывет над уснувшей землею сон.
Он тебя заберет с собой, будет ласков и нежен он,
Между жизнью и жизнью миг, я дождусь, а пока усни.
Ветер слетает со звезд, гасит ночь светлячков огни…
Корвин и сам задремал под колыбельную.
На рассвете тело Диармата растаяло, растеклось соленой морской водой, оставив лишь несколько кристалликов соли на листьях деревьев и траве.
— Пойдем к Розовому морю? — предложил Корвин. — Поищем яйцо… Детьми займется… Кого-то все равно пришлют, Драконьих Пастухов должно быть двое.
Марин согласно кивнул, успокаивающе сжимая его плечо.
— Пойдем, элени.
Корвин перекинулся в дракона, подсадил Марина хвостом на спину и поднялся в воздух. Отсюда, из поднебесья, Долина казалась ковром с цветным узором. Мимо то и дело пролетали другие драконы, не обращая внимания на собрата. Розовая полоса моря стала шириться, расти, пока не запахло солью и травами. Внизу на волнах мелькнуло аквамариновое округлое нечто, украшенное водорослями.
— Видишь? — прокричал Марин, зная, что и дракон уже увидел яйцо.
Корвин нырнул вниз, подхватил яйцо лапами и прижал к груди, после чего приземлился на песок, подождал, когда Марин скатится наземь и перекинулся.
— Смотри внимательно, не отрывая взгляда.
Под пристальным взглядом стенки яйца становились прозрачными, пока не показался свернувшийся в клубок мелкий ящер, пока что без намека на гребень и рога. Он спал. Ощутив, что на него смотрят, драконыш приоткрыл один глаз, небесно-синий, бессмысленный, и зевнул.
— Какая же он прелесть, — восхитился Марин. — Такой крохотный, но такой красивый!
Он умел ценить красоту, а маленькие драконыши, от таких вот зародышей до подростков, были красивы. Все были разными, у всех были свои особенности, но не восхититься каждым было невозможно.
— А теперь это яйцо надо оттащить в Гнездо, он там поспит еще немного и вылупится.
Яйцо на самом деле было огромно — при всем желании Марин не смог бы его ни поднять, ни удержать, поэтому Корвин нес его сам, перекинувшись снова.

Марин стал первым человеком в истории драконов, кому было позволено войти в Гнездо — огромную пещеру, полную теплого песка и драконьих яиц. Каких там только не было! И яркие, словно драгоценные камни, и полупризрачные, как будто сотканные из воздуха и света, и похожие на кристаллы нетающего льда, и невзрачные, словно обычные булыжники, но и в этих яйцах тоже была своя прелесть и красота.
Одно из воздушных яиц внезапно пошло трещинами, потом посыпались кусочки скорлупы, на свет вывалился драконыш, ошалело замотал головой по сторонам. Потом для порядка расплакался. Размером он был уже сейчас как годовалый жеребенок. Поднять его стоило Марину, оказавшемуся ближе всего к малышу, немалого труда. А утешать детей он уже умел, так что вскоре драконыш перекинулся в первый раз, тут же попросившись на ручки — в людском облике он пока выглядел ребенком лет пяти. Марин уже знал, что это ненадолго. Через месяц он будет выглядеть в два раза старше, а через три — таким, как Эурин. Драконыш был красивый, светловолосый и светлокожий, светил голубыми глазами и сонно зевал.
— Надо отнести его в Долину. Его уже ждут там, я уверен, — улыбнулся Корвин.
Марину пришлось сесть на спину Корвину, держа на руках малыша. Не то, чтобы он боялся упасть со спины мужа… Но некоторая нервозность присутствовала. После этого полета она пропала — он понял, что дракон никогда не уронит своего седока.
В Долине малыша передали с рук на руки явившемуся эльфу, которого драконыш сразу обнял за шею.
— Приемный родитель. Он это яйцо восемь лет ждал, — пояснил Корвин.
— Вот и хорошо, что дождался. А как долго малыши проводят в яйце? — полюбопытствовал Марин, решив заметить время до вылупления нового воплощения Диармата.
— От пары недель до двадцати лет, как наберутся сил и энергии.
— А от кого они ее набираются? — на удивленный взгляд дракона пояснил: — Вот смотри, у людей плод вынашивает женщина все время до рождения. И жизненную энергию ребенок получает от нее же. Если отец — маг, то еще и от него, но маги… в общем, маги редко принимают участие в жизни своих детей, так как большая часть их — рыцари.
— От своей стихии. Когда стихия решает, что ребенок готов появиться, он появляется.
— Теперь мне все больше интересно, как на свет появился ты, — улыбнулся Марин, приластился, что позволял себе не слишком часто и только наедине. — Я так и представляю: однажды на ветке яблони появился большой и красивый цветок, который превратился в прекрасный плод, тот зрел, рос, рос, пока не стал больше, чем драконье яйцо. А внутри у него было одно яблочное зернышко, из которого появился ты.
— Наверное, так оно и было, — Корвин обнял его, поцеловал. — Никто не знает, как появляются древесные драконы.
— Может быть, когда-нибудь ты это узнаешь, — сощурил глаза в легкой усмешке рыцарь.

Время летело или текло, меняясь в зависимости от того, насколько заняты бывали супруги. К удивлению Корвина, никакого нового Драконьего Пастуха не появилось — видимо, Старшие признали вторым Марина, что было странно. Впрочем, они справлялись. Понемногу повзрослели дети, которые встречали Марина, обзавелись крыльями и покинули Долину. Взамен них появлялись новые яйца, вылуплялись новые драконыши. Взрослел Эурин, Марин не успел оглянуться, как и у него, ставшего им с Корвином приемным сыном, прорезались крылышки, как они окрепли и стали больше, как он впервые полетел…
— Как… неужели прошло двадцать лет? — однажды спохватился он.
— Не верится, да? — Корвин разглядывал небо, в котором кружили юные драконы, прощаясь с Долиной.
— Не верится. Кори, мне кажется, мы должны сходить в Гнездо. Там кто-то вылупился, — Марин потер грудь напротив сердца.
— Идем. Что с тобой? Болит что-то? — встревожился дракон.
— Нет. Тянет немного. Но так в последнее время всегда, когда кто-то в Гнезде решает появиться на свет, — улыбнулся Марин.
Он казался сейчас чуть-чуть повзрослевшим, но совсем не так, как это было бы, оставайся он в своем мире. Не было морщин, не сгибалась под гнетом лет спина, как это помнилось Корвину — там сорокапятилетние мужчины казались уже глубокими стариками, седели, лысели, теряли зубы и зрение. Но Марин все так же легко проходил огромные расстояния, устраивая драконышам «походы», таскал младших на руках, учил старших сражаться на деревянных мечах.

В Гнезде в самом деле треснуло одно из яиц — то самое, что Марин первым устроил на горячем песке в своей жизни в Долине Теро. Зазмеились по крепкой скорлупе трещины, куски ее стали падать, пока яйцо не распалось на две неравные части. Из них на свет выпал аквамариновый дракон, деловито поднялся, чихнул и стал осматриваться. Оба Пастуха страшно обрадовались ему: именно его они ждали двадцать лет.
— Я даже знаю, как тебя будут звать, — Корвин погладил его по мягкой чешуе. — Диармат.
Так у них появился второй приемный сын. Эурин прилетал навещать их каждую седмицу, но постепенно все реже — у него была теперь своя жизнь, он учился у сородичей обработке камня и собирался стать знаменитым зодчим.
— Подумать только… Уже двадцать лет прошло, — Корвин качал головой. — И Диармат так быстро растет.
— Он очень умный, — гордо улыбался Марин, словно был в самом деле отцом драконыша.
Диармат и впрямь рос быстрее прочих, словно пытался наверстать время, что провел в яйце. Он был мечтательным и ласковым, обожал слушать истории, которые всем малышам рассказывал Марин. Корвин, послушав их пару раз, хохотал: супруг пересказывал некоторые их приключения в бытность рыцарями, приукрашивая их сказочными выдумками и юмором.
— Ты еще про химеру не забудь присочинить чего-нибудь.
— О! Спасибо, что напомнил, обязательно сочиню, — усмехался мужчина.
Кто-то из старших драконышей взялся записывать эти сказки в непривычного для Марина вида книгу, созданную заклинанием. Он признал, что книга — это куда удобнее свитка. Так на свет появились «Сказки Фланко».
— Ты счастлив здесь, в Ледайне? — Корвин поцеловал мужа за ухом.
— Очень, Кори. И ты это знаешь, — Марин улыбнулся ему, завел руки за голову, ероша отросшие до середины спины светлые волны волос. — Я счастлив.
Несмотря на возраст, перешагнувший рубеж пятидесятилетия, он не ощущал себя стариком, да и зеркала озер, в которые он временами смотрелся, убеждали, что выглядит он едва ли на тридцать пять. Вот только волосы… Их разбавило светлое серебро на висках.
— А ведь сперва ты мне не верил, правда? Думал, что я просто блаженный, рассказывающий небыль о странном мире?
— Только поначалу. Но потом, вспоминая старые легенды, все больше убеждался, что ты из иного мира, а вовсе не блаженный.
Марин поцеловал его, оседлал бедра мужа и прикусил мочку его уха — это всегда провоцировало Корвина на необдуманные поступки. Например, на то, чтобы закрыться в доме и предаться любовным играм. В них уже не было безумной страсти, только глубокая нежность. Корвин старался беречь свое сокровище. Марин же словно не замечал течения времени, и иногда расцвечивал его кожу укусами и царапинами, заставляя чувствовать все так остро и ярко.

Корвин все чаще стремился остаться с мужем наедине, обнять его, коснуться, приласкать. Время текло быстрее чем песок из раскрытой горсти. Он не знал, сколько боги отмерили его любимому, время, казалось, лишь едва-едва целует его, отнимая только цвет у его волос, даря им неземной, лунный свет.
Диармату было девятнадцать, когда Марин впервые после своего появления в мире Ледайны слег, пожаловавшись на тяжесть в груди. И это не было ощущением нового рождения в Гнезде, Корвин слетал проверить на всякий случай. Волшебные яблоки Долины Теру поставили наставника Фланко на ноги. Правда, ненадолго.
В один далеко не прекрасный для Корвина день его возлюбленный супруг, играя с младшими, споткнулся, упал и больше не смог подняться. Дракон, призванный переполошившимися воспитанниками, отнес его в дом и уложил на их широкую супружескую кровать.
— Это и есть смерть, да? — он держал мужа за руку, не отходя от постели.
— Смерти нет, — Марин улыбался, прикрыв глаза. — Есть миг безвременья между жизнью и жизнью, который душа не помнит.
— Но ты ведь ко мне вернешься, правда?
— Конечно, вернусь. Элени, помоги мне выйти в сад, там так хорошо спать…
Корвин вынес его в сад на руках, усадил под яблоней.
— Помнишь колыбельную, которую я пою малышам? — Марин привалился головой к его плечу, глядя на наливающиеся яблоки и гроздья цветов, соседствующие порой на одной ветке.
— Помню, мое Крыло.
— Спой мне, Кори.
Корвин запел, стараясь, чтобы песня звучала как можно нежнее. Когда он допел, дыхания Марина больше не было слышно, он тихо лежал, закрыв глаза, на руках любимого супруга, словно в самом деле уснул, только тень улыбки осталась на его губах. Корвин похоронил его в море, опустил на волны и смотрел, как тело любимого уходит под розовые водоросли.
В Долину прилетел новый Наставник, но ненадолго — Диармат заявил, что улетит на несколько лет, чтобы набраться опыта, а потом вернется, станет Драконьим Пастухом вместе с приемным отцом.
— И мы дождемся, пока родится Марин. Должен же он когда-нибудь появиться, правда? Ты ведь почувствуешь его?
— Почувствую, — кивнул Корвин. — Наши души потянутся друг к другу.
— Только ты обязательно позови меня, когда почувствуешь! Я хочу узнать, какая стихия благословит его.
— Я тоже, малыш. Ты лети пока, набирайся опыта и мудрости. Вряд ли душа Марина сегодня же вернется, он ведь человек, ему нужно ткать новое тело и сознание.
Диармат еще долго кружил над Долиной, прощаясь, потом улетел, сверкнув аквамариновыми крыльями в солнечных лучах. И время потекло в ожидании. Корвин занимался малышами, воспитывал, играл с ними, ткал ткани для ледяных драконов из паутины. И ждал, веря всей душой, что однажды узнает в яйце переродившегося Марина. Однако, сколько бы ни появлялось новых яиц, он не чувствовал в них той единственной, родной души. Десятки их было, годы текли, сливаясь в десятилетия, но надежда не угасала. Марин всегда держал свое слово, ни разу не солгал ему, и Корвин был уверен: он вернется. Все равно вернется. Даже если народится снова в ином мире Великого Древа.


Эпилог

Однажды с утра Корвин проснулся со странным чувством, что его тянет вглубь леса Долины. Словно там его ожидает нечто очень важное. Это было как зов яйца, но в разы сильнее. Не повиноваться ему было нельзя, как невозможно было и помедлить. Корвин вылетел из дому босиком и в одних штанах. В лес пришлось забираться достаточно далеко, прежде чем он смог установить направление. Он только прикидывал, сколько деревьев придется свалить прежде, чем он сумеет расчистить поляну для взлета. Не пришлось, слава богам, зов вывел его на округлую, словно колодец, полянку, покрытую короткой нежной травой, посредине которой возвышалась очень старая, древняя даже яблоня. Согнувшаяся сейчас до самой земли, опустив ветви, словно шатер.
— Покажи мне, — попросил Корвин, подходя к ней ближе.
Ветки нехотя зашелестели, приподнимаясь. Распрямиться стволу не давал плод — огромное полупрозрачное яблоко, перезревшее, мякоти в котором под кожурой почти и не было, только странной формы семенная коробочка, таившая под своими жесткими пленками нечто. Корвин поспешил перекинуться и сорвать плод, освободив яблоню от непосильной ноши.
— Так вот как появляются яблочные драконы, — он нежно облизал яблоко, устроив его между передних лап.
Кожура треснула, обдав его язык восхитительнейшим соком — медово-сладким, с чуть заметной кислинкой и горчинкой. Корвин принялся разлизывать ее дальше, стремясь поскорее освободить семя. Мякоть таяла на языке, добавляя ему сил, словно самый лучший эликсир бодрости. Он и не заметил, как выел ее целиком, добравшись до жестких пленок семенной коробочки. Их пришлось разрывать когтями, и вот, наконец, ему в лапы выкатилось оно — гладенькое, с острой вершинкой, коричневатое яйцо. Корвин заурчал над ним, потерся носом о скорлупу. Свернувшийся внутри драконыш приоткрыл сонный карий, с зелеными прожилками и колечками, глаз, зевнул и улыбнулся.
— Я положу тебя в Гнезде, там теплый песок, много маленьких драконышей. И ты будешь там расти, а когда проснешься, то я буду учить тебя, как быть Драконьим Пастухом.
Сердце дрожало от радостного предвкушения, когда нес яйцо в пещеру, укладывал в заботливо вырытую в песке ямку. Оставалось чуть-чуть подождать, когда проснется его любимый Марин, его яблочное зернышко.