II
– Ты меня пугаешь, – приподнимая руки, произнесла Зоя, на что я нелепо нахмурила брови, чтобы показать этим, что я ни чуточку не странная и… пугающая? – Но я тебя все равно люблю, – улыбнувшись уголком губ и послав мне воздушный поцелуй, заверила она, и теперь уже я, не сдерживаясь, фыркнула, но недоумение от сложившейся ситуации до сих пор волновало мое подсознание. Что за черт?
– Хоть кто-то меня любит, – елейно и как-то смешно сказала я, иронично вздохнув, а подруга высоко взметнула свои ресницы.
– Моей любви хватит, – подмигнула она, улыбаясь, и посмотрела на часы. – Что-то мы уже тут долго засиделись… – размышляла вслух она, на что я пыталась не обращать внимания, хотя ком страха засел где-то в горле, борясь с моими стараниями пройти эти странности самой. – Скоро у меня занятия, – вздохнула она, показывая свое недовольство такому стечению обстоятельств, – а у тебя будет еще? – с интересом спросила, на что я отрицательно покачала головой. – Счастливица, – завистливо пробормотала, вставая с места, – ладно, ты еще сиди, – кладя свою долю денег, которую она должна была бы заплатить за свое кофе, на стол, добавила, – а я должна бежать.
От перспективы остаться одной мне стало не по себе. Холодок двинулся по моей коже, а сама я непроизвольно осмотрелась вокруг, дабы узнать, есть ли в кафе еще кто-то. Само заведение было битком набито людьми, и я не смогла во сдержаться от облегченного вздоха, что не укрылось от внимания подруги.
– С тобой точно все в порядке? – подозрительно сощурившись, спросила она, и я постаралась вверить девушку, что все действительно так, хотя сознание кричало о том, чтобы рассказать ей обо всем.
– Просто не выспалась, – как можно уверенней заявила я, что, в принципе, было правдой, и Зоя могла в этом удостовериться, взглянув на синяки под моими глазами.
Она еще секунду глядела на меня, словно пытаясь увидеть какие-то изменения во мне, что, по-моему, было смешно, но я сдержалась и не показывала свою озабоченность данной ситуацией.
– Ну хорошо…, но ты же не думала, что я поведусь на эту ложь? В тебе определенно что-то поменялось, и это заметно не только мне, поверь, и раз уж ты не рассказываешь, то потом я все равно узнаю, – легко сказала она, и мне стало стыдно из-за моей лжи, так как Зоя всегда была для меня опорой и надежным плечом, советником и подругой, а я… в принципе, что я ей скажу? Может, о своих снах, дабы она окончательно убедилась в том, что я схожу с ума? Нет… по крайней мере, не сейчас.
– Все так, как всегда, – гнула свою правоту я и вымученно улыбнулась, чтобы она отбросила свои сомнения. – Потом обсудим это, если будет время, – сказала, зная, что мне необходимо будет говорить – хоть с кем-то, чтобы не чувствовать себя одинокой.
Мы с Зоей еще немного поболтали, прежде чем она ушла. На меня накатило уныние, так как возвращаться домой мне не хотелось по понятным причинам, но и перспектива гулять самой мне тоже не нравилась, звонить-то больше некому. Стало неприятно от факта, что у меня даже нет человека, с которым я могла бы скрасить свое одиночество, и я еще раз всмотрелась на находящихся здесь людей, переменно видя влюбленных парочек или просто друзей, которые мило беседовали друг с другом. Наверное, сейчас я выглядела немного жалко. Немного ли? Надеюсь, что так.
Смотрю на свою выпитую чашку, и все же поражаюсь от того, как я вообще смогла что-то делать, не замечая этого? Ну да ладно, это еще полбеды, но то, что я повсюду вижу его – это уже паранойя. Зябко держу в руках чашку кофе, в очередной раз убеждаясь, что там ничего нет, и поднимаюсь с места, оплачивая счет. Ранее я никогда не спешила уйти из этого кафе, так как спокойная атмосфера в нем – это все, что требовалось для хорошего дня, но сейчас у меня появилось чувство, будто бы нахождение здесь становится невозможным, и я, собрав весь свой здравый смысл, вышла на улицу.
Пришло время идти домой, а от этой мысли мне становилось не лучше. Впервые я захотела, чтобы мама поскорее вернулась домой с работы, потому что сама, кажись, я действительно сойду с ума. На улице мне не так беспокойно, так как здесь множество людей, хотя все равно остается чувство, будто бы что-то не так. Сейчас я больше всего похожа на трусливую девчонку, которая боится темноты, одиночества и прочего, что для меня несвойственно – я, конечно, такой же человек и у меня тоже есть свои страхи, но я пытаюсь не зацикливаться на них, потому что кровь, например, я вижу редко – эта боязнь для меня не проблема, и всегда для меня это было легко, но сейчас – невозможно. Не знаю, как реагировал бы на этакое другой человек, но мне до дрожи страшно. До абсурда.
Конечно, войдя домой, я чувствую немного спокойней. Все-таки даже если бы я ненавидела свой родной дом, но чувствую себя я тут лучше, нежели где-либо еще. Мне кажется так только сейчас, уверена. Потом придет моя мать, которая опять же будет ссориться со мной весь последующий вечер, так как обещаю, она найдет за что почитать мне морали. Я не могу сказать, что не люблю свою маму, да, она в самом деле прекрасная женщина, но ее мания величия надо мной просто впечатляет. Я считаю, что у меня есть свои взгляды на жизнь, и мне так плохо, когда их кто-то пресекает, тем более одно дело, если это посторонний человек, на которого тебя наплевать, но абсолютно другое – это когда тебя презирает собственная мать.
Так вот, о чем я говорю. Мамы еще нет дома, и я медленно вхожу в квартиру. Страх отступил на задний план, и даже перспектива быть одной здесь меня не пугает (почти). Возможно, сейчас я картинно должна собрать вещи и уехать куда подальше, сбежать, проще говоря, но я понимаю, что это ничего не решит, а только усугубит наши и так не очень хорошие отношения с матерью. Я переборщила, да, но это правда – я не очень с ней лажу, в этот последний разбор полетов добавил еще больше какой-то недосказанности и напряженности.
С одной стороны, я могу ждать возвращения мамы и отдохнуть. Впрочем, так я и сделаю, потому что для другого просто нет сил, как бы я ни старалась. Могу только лечь и забыть о боли в плечах, которая до сих пор немного тревожит, хотя я и предпочитала ее не замечать ранее.
В голове стоит какой-то мешок, и я не могу его оттуда сдвинуть. Мне просто хочется закрыть глаза, но не могу повиноваться этой прихоти, так как осталось несколько дел, на которые не могу закрыть свои глаза. Например, уроки. Нужно многое сделать, потому что завтра сложные предметы. На это, конечно, могу закрыть глаза, но чем дальше буду я это откладывать – тем меньше я сделаю, и, соответственно, получу балл намного хуже. Меня можно всяко называть, но я уж точно не беспечная и не собираюсь терпеть плохие оценки, так как в будущем желаю быть именно специалистом своего дела и ничуть не меньше. Хочу, чтобы на меня равнялись и уважали так, насколько это будет возможно. И самое малое, что я могу сделать для этого – хорошо учиться. Это правда мелочь, но она необходима. Обычно я еще стараюсь получить дополнительные знания, поискать источники в интернете, но сейчас совершенно нет настроение. Усталость смела всю мою заинтересованность в моем деле, так что сейчас нужно как можно скорей завершить все свои дела и лечь в пока что холодную кровать.
На дворе неожиданно поднялась буря. Ветер сгибал дерева, а день окутывала тьма. Да, действительно, небо становилось каким-то серым, а то и вовсе черного света. Я вжалась в кресло и затряслась от страха. Почему-то непременно кажется, что все это из-за меня, что чудовищно пугает.
Примитивно – но меня окружает боязнь. Боязнь мира. Все вокруг внушает страх, и в горле сухо, а все тело покрылось потом. Страшно, вязко.
***
Я проснулась от холодного дуновения ветра и быстро открыла глаза, неожиданно для себя отмечая, что уснула прямо на кресле, возле стола с открытыми учебниками. Я попыталась припомнить, что делала, и так и поняла, что уснула сразу же, как только начался дождь, что прискорбно, так как я не успела выучить свои уроки до конца. А это означает, что сейчас я вынуждена сидеть с ними до Бог знает какого времени, а желания у меня, знаете ли, нет ни малейшего делать этого.
Звонок в дверь. Мама? В принципе, у нее есть ключи, но в этом она схожа со мной – я ненавижу искать их в своей сумке, так как знаю, что на это уйдет долгое время. Так что я быстро иду к двери и смотрю в глазок, понимая, что не ошиблась – да, это мама. Облегченно выдыхаю. Хоть я и была уверена, что это она, но чувство просто дикого страха ни на секунду не покидало. Хотелось спрятаться под одеялом, лишь бы никто не трогал. Не знаю, что происходит, но сейчас я кажусь мелкой девочкой, которая не может отойти от просмотра ужасов.
Открываю двери и стараюсь как можно искренней улыбнуться маме, но, к моему сожалению, не вижу на ее лице ответной улыбки, что расстраивает. Я все-таки пыталась переосмыслить свои и ее поступки, понять, что она желает мне только добра. Хочет, чтобы люди начинали со мной дружить, желали это делать.
– Привет, – говорю я, когда мама закрывает дверь, но та, словно ребенок, даже не думает заговорить со мной. – Ну мам, – хмыкаю я и наиграно всхлипываю, – извини меня, пожалуйста, – и опять не понимаю, зачем говорю это, но все-таки говорю, а значит, есть за что. Я виновата, да, осознаю. Не стоит ссорится из-за этих пустяков, это неправильно.
Она вновь ничего не говорит. Странно. Перехватываю ее локоть, и в мою руку внезапно вцепляется мертвая хватка. Я тут же вскрикиваю и отбегаю назад, от ужаса округляю глаза… это не моя мама… это не она.
Не может быть. По щекам безостановочно текут спонтанные слезы.
– Мама…? – выходит комом, и я уже совершенно не контролирую себя, чуть ли не падая в обморок от страха.
Человек разворачивается ко мне. Вроде бы и она, но нет. Это видно по глазам, сумасшедшему выражению лица, а главное – по появлению. Это не может быть она.
– Ты разве не рада? – и голос не ее. — А должна была бы быть…
– Что ты такое? – не знаю, к чему это говорю. По идее, я бы должна была бежать и кричать о помощи, но смысл? Почему-то такое чувство, что меня все равно рано или поздно это настигнет. Так пусть лучше я узнаю, с чем связалась. Знание обременяет, но может спасти.
Существо ничего не отвечает. Идет куда-то, а я вместе с ним – да, вы скажете, что я дура, но у меня просто нет выбора.
Оно вошло в кухню и взяло нож. Мое сердце бешено застучало, будто предвещая то, что сейчас этот нож будет у меня в теле. Я пыталась не выказывать свой страх, но думаю, что любой бы из нас в этой ситуации не смог справиться со своим волнением.
– Что? – губы открылись в немом крике, когда чудовище поднесло нож к шее. Не моей. К своей шее… к шее моей матери…
– Выбирай: либо она, либо ты, – зашипело оно, делая мелкий порез на шее, из-за чего полилась вниз струйка крови, – выбирай.
– Убей меня! – закричала я, абсолютно уже не понимая и не отвечая за свои действия. – Ну давай! Чего ты ждешь? – мое тело тряслось, как в лихорадке. Вокруг весь мир воспылал и опрокинулся с ног на голову. Смерть была так близко.
– В том-то и проблема, человечка, – гортанным голосом заговорило существо, – если бы все было так просто, ты была бы уже мертва, — и, останавливая свою речь, передает мне нож, а я еле сглатываю, совершенно не зная, чего от меня хотят. – Ты должна убить себя сама.
Что? Что он сказал? Сама? Я себя? Нет… я не смогу… не смогу…
– Нет… – шепчу я, а по щеке капают и капают слезы, я не в силах ничего с этим сделать.
– Тогда она умрет. Выбирай. Тебе дано мало времени.
И вот… конец. Жизнь? Смерть? Не знаю. Все пролетело над мной — каждый миг, каждый мой вздох, каждое знакомство и ссора — все, что было прожито и что нет.
У меня был выбор. Я могла жить дальше. Могла… но зачем мне такая жизнь? Знать, что я предала человека, который меня любил и заботился обо мне?
Моя ладонь тщетно пытается нащупать пульс на руке, потому что порой складывается впечатление, что я больше не дышу. И говорить так трудно, а от любого звука закладывает уши, и все так противно, что я вздрагиваю от каждого вдоха. Все вокруг мчит с огромной силой, а рот так и норовит крикнуть: «Остановись мгновенье! Ты прекрасно!»;
– С ней все будет в порядке? – не понимаю, что могу еще спросить, потому что взгляд падает на фотографии. Там мы с мамой кажемся такими счастливыми, улыбаемся, обнимаем друг друга. И никто не скажет, что перед этим мы ссорились несколько часов, что я не могла найти себе места. Я сцепляю зубы. Сердце бьется все чаще.
– Это зависит от тебя, – выдыхает оно, глядя исподлобья, – ты знаешь, что делать. Всего-то ничего. Больно не будет.
Ага, не будет. Конечно, не будет. Я это знаю. У меня уже просто не будет никого и ничего. И стану я тоже — никем. И, в принципе, это будет конец всего то, что я когда-либо знала и того, что я когда-либо делала.
Это будет конец моей жизни, и все мои мечтания утонут под землю. Сердце трепещет в грудях, будто знает, что я буду сейчас делать. Мозг тоже протестует и что-то шепчет о том, что не надо, о том, что стоит подождать. Но зачем ждать? А главное – чего? Спасения?
– Прости, мама.
Она поймет. Должна понять.
Я всю жизнь боялась крови. Я боялась крови, боли, слез. Боялась все время и чего – не знала. А сейчас, глядя в глаза смерти, я не боялась. Хоть сегодня, хоть завтра, хоть никогда. Я умру человеком. Человеком, у которого была счастливая, хоть и недолгая, но жизнь. Мои веки приподнялись, и я уже видела, куда и во что иду. А мне было все равно – хоть небеса о землю, хоть счастье, хоть горе.
Взяв нож, я еще долго не могу прийти в себя. А потом… рука просто направляет его к сердцу. И в этот момент я не дышу. И все сны были другими.
Пока, Аида.
Примечания:
«Остановись мгновенье! Ты прекрасно!»; – крылатая фраза из трагедии «Фауст» (1808) великого немецкого ученого и писателя Иоганна Вольфганга Гёте (1749– 1832). Слова Фауста (ч. 1, сцена 4 «Кабинет Фауста»).
Это слова, которые произносит Фауст, излагая свое условие сделки с дьяволом – Мефистофелем. Тот готов выполнить все желания ученого, но последний боится, что однажды настанет момент, когда ему и желать уже будет нечего, и он утратит смысл жизни, будет томиться и страдать. Потому Фауст просит Мефистофеля прервать его земное существование, когда он достигнет наивысшего счастья и захочет, чтобы оно продлилось еще немного («Остановись, мгновенье!») – и вот в тот же миг Мефистофель должен остановить время жизни Фауста и забрать его с собою в преисподнюю.