Худ. М. Кагаров
…В старости я поселился в кишлаке Зимчуруд…
Я ушел из больших городов и в горной тишине писал свои одинокие притчи…
Саманный мой домик – кибитка стоял у самой алмазной шумливой речки под тысячелетними чинарами…
В шуме воды всегда слышатся, чудятся голоса ушедших людей… вода навечно отражает, сохраняет звуки жизни…
Я всегда слушаю эти туманные былые голоса…
Они рождают счастливые слёзы воспоминаний…
Домик был ветхий… стены и крыша треснули, разъехались, и по ночам, сквозь щели и трещины – я считал падающие звёзды и любовался Плеядами… Вечными Алмазными Лампадами Бога…
При Свете этих Лампад Господь читает Библию… Сутту-Нипату… Коран…
Сон долго не приходил …
Голоса с реки глухо бормотали, нежно переговаривались… смеялись… плакали… и я с ними…
Прошлое – оживало… струилось… трепетало… как крыло стрекозы…
Я жил средь звёзд, среди пылающей, несущейся куда-то Вселенной…
Откуда мы все пришли и куда мы все уйдём…
Мы – вечные… но не знаем…
Так я стал звездочетом…
Я старый, как мой саманный прозрачный домик, и часто думаю о смерти и о том, кто раньше рухнет, падёт на землю – я или моя саманная обитель…
Ночь – печаль, вершина одиночества…
Но в одиночестве человек беседует с Богом…
Мухи и комары – мои ночные собеседники…
Я не убиваю их… если убью – стану совсем одиноким.
О, Творец Миров!..
Хорошо, если мы рухнем на землю вместе, обнявшись, как два старых пьяных друга – я и мой глиняный домик – ковчежец!
Дай Аллах!..
Дай Господь – Хозяин Миров – а, значит, и моей бедной кибитки… и старой жизни…
Дай счастливую смерть…
Пусть будет сладким древнее неожиданное, долгожданное вино смерти… да!..
О, Великий Виночерпий, пощади меня в кибитке одинокой моей!..
…А было, плыло, уплывало, опадало позднее лето…
Уже начинался первый робкий листопад…
И он засыпал золотой листвой мою кибитку…
И мой рухлый топчан с фазаньими бухарскими курпачами, лысыми подушками, разбитыми одеялами…
И мой маленький бухарский ореховый письменный стол под опадающими чинарами, со стопкой чистой бумаги – живые, хмельные слова уже не рождались в моей старой голове…
Бумага хранила белоснежную девственность…
И это мучило меня…
Я рано вставал утром, птицы будили меня…
Дикие кошки и камышовые коты охотились на голосистых млявых птенцов…
И это тоже мучило меня, и я взывал к равнодушному небу: «О, Аллах!.. О, Всемилосердный!.. Зачем Ты разрешаешь такие охоты?..»
Я поливал родниковой водой мой маленький травяной дворик – хавли, а потом подметал его самодельным пахучим медовым веником…
О, Боже!..
Но что мог сделать мой маленький веник против огромного листопада с тысячелетних чинар, столетних сосен, ёлок, орехов…
Я устало вздыхал… бросал веник в траву и садился пить зеленый чай и грызть самаркандскую засохшую, но душистую лепёшку…
А ведь это – лучшая еда на земле средь утомительных, погибельных шашлыков, пловов, пельменей, супов!..
О, человече!.. И что ты сетуешь на бедность?.. Слепец!..
Бедность – богатство души…
Жаль, что житейская, простая, как вода и хлеб, мудрость эта приходит к тебе, когда у тебя уже нет хищных звериных зубов… Ха-ха!.. да и мозгов!.. Да!.. да…
И!..
Вот тут – то я впервые и увидел Его!.. Живого!..
Бесконечно в кишлаке Зимчуруд мне таинственно шептали, говорили о Нём!
Особенно, дети!.. И старики!.. Часто Он им являлся!..
И вот Он передо мной!.. Летающий Дедушка!..
Волшебник!.. Весёлый, улыбчивый Старичок! Хоркаш - Бободжон! – так прозвали Его…
Древний Дух, Хозяин Тутовых деревьев!..
Он живет, спит в дуплах древних тутовников…
Я всегда мучаюсь, когда вижу обрезанные тутовые деревья…
Я словно слышу Плач-Стон изуродованных заживо деревьев: «За что?.. За что?.. За что?..»
Они похожи на придорожные Кресты…
И я страшусь увидеть на них Распятого…
Две тысячи лет прошло, а Он доселе Живой!..
Ведь Он воскрес, а, значит, бродит среди нас…
О, Боже вечный!..
Листья несчастного тутовника – лакомая пища червя – шелкопряда…
Когда – то я любил носить ласковые, прохладные и в жару шелковые рубахи, но, увидев эти обрезанные, израненные, измученные деревья вдоль дорог, я вспомнил Кресты и Распятого…
И больше никогда не носил шелковые одежды…
О, Господь! Быть может, потому и погиб Великий Шелковый Путь!..
Из-за этих зарезанных заживо деревьев!.. рождающих шёлк…
Да!.. Воистину!..
Мудрец говорит, что шёлковые люди – богачи никогда не бродили по Великому Шёлковому Пути…
Там брели, потели, умирали бедняки в бедных одеждах… чтобы богачи нежились плескались в шелках, как в родниковых хаузах… бассейнах…
Но! Господь… Ты караешь шелковых грешников!..
И засыпаешь песком и дикой колючкой Великие Шелковые Пути шайтанской нечестной торговли…
И только на Тебя наша Надежда… Надежда бедняков, а их множество…
И!..
И тут вдруг я увидел, что какой-то странный Старичок ходил с ведром, поливал тысячелетние деревья и подметал умело палую листву…
Как настоящий лесник – дворник, которые давно исчезли вместе с лесами дремучими, которые бедные дехкане порубили зимой на дрова…
Холодно, сыро в кибитках зимних… скучно…
Старичок был мал…ростом с большую куклу.
Я никогда не видел таких маленьких человечков…
На голове у него была огромная белоснежная бухарская чалма – из таких чалм странники-бродяги делают саваны, когда приходит смерть…
Я с удивлением глядел на Старца…
Лилипут что ли?..
Но откуда в кишлаке лилипуты?.. Это же не цирк...
На нём был богатый гранатовый халат из персидской ханской парчи…
Но он был совершенно босой… как новорождённый младенец…
Желтые потрескавшиеся ступни выдавали вечного пыльного странника…
Я почему-то подумал, что ему трудно найти подходящую обувь, и потому он бос… детские пинетки он не станет носить… он же старик… почтенный…
О Боже!..
Я долго глядел на него… маялся… закрывал глаза…
Может, это утренний сон?.. Виденье?..
Может, это старческий бред, сладко, незаметно возвращающий меня в детство, когда я верил в сказки?.. В чудеса?..
Но вот странный кукольный Старичок-полевичок устало поставил в траву ведро и метлу… поднял с земли маленький ореховый посох и старый большой пыльный хурджин – мешок…
И, приветливо улыбаясь, помахал мне тоненькой детской ручкой, и скрылся неожиданно, как призрак, за чинарами и тутовниками… за густо опадающими листьями…
И тут опять я вспомнил, что в кишлаке Зимчуруд мне часто говорили, что таинственный дедушка Хоркаш-Бободжон живёт в дуплах древних тутовников…
Там его обители… там его дома… убежища…
В каждом кишлаке живут свои мифы, но в древнем Зимчуруде их множество, как хрустальных родников…
Последнее, что я увидел – это была моя любимая ночная птица, совка – сплюшка, с её древнейшей песней – флейтой: «Сплю!.. сплю!.. сплю!.. люблю… люблю… люблю…»
Всего два слова, а душа моя от них летит к звездам, где когда-то родилась…
По ночам я слушаю эту древнюю, совиную, простую песню – и она мне кажется лучшей песней на земле…
И вот эта таинственная ночная птица неожиданно слетела с чинары и нежно села на бархатное плечо Хоркаша-Бободжона…
«…Сплю!.. сплю!.. сплю!..» - пела совка – сплюшка – флейта…
А мне чудилось: «Люблю!.. Люблю!.. Люблю!..»
Я побежал в кибитку, чтобы взять телефон и запечатлеть диковинного Старца с совой, но когда я выскочил с телефоном – никого не было средь древних деревьев, кроме опадающих листьев… и утреннего знобкого жемчужного туманца над травами…
Гуще и гуще падали, летели листья…
Было лето… лето… и уже уходящее… уже тихо покорно умирающее…
Осыпанное, похороненное золотыми листопадами…
А приходила, шурша летучей листвою, осень… осень…
От этих шуршаний сходили с ума дикие кошки – им везде чудились мыши… мыши…
Бедные кошки… ведь они не едят листья, как дикорастущие козы… козы…
А золотой лист бьётся на моей серебряной ладони… влажный… вялый сырой… пахучий…
А таинственный старичок Хоркаш-Бободжон скрылся… сгинул в золотом листопаде…
Навсегда?..
Неужели я больше Его никогда не увижу?..
А был ли Он?..
Но мне так хотелось, чтобы Он был… жил… дышал… улыбался…
Так редки чудеса в скучной жизни!..
О, Господь!..
Почаще посылай чудеса на землю!..
Ведь Земля – это Врата в Царствие Небесное!..
Я умылся в ледяном алмазном роднике «Чашма», и сел пить чай, и наклонился над чистой бумагой…
О чем писать?.. Что вспомнить?..
На чем остановиться?..
Караван моих дней явился мне…
Мне восемьдесят лет…
А по ночам, когда я гляжу на Плеяды – мне чудится, что мне восемьдесят тысяч лет…
Восемьдесят верблюдов – годов…
Восемьдесят золотых листопадов…
Какого верблюда позвать? Вспомнить?
Какой давний листопад вновь коснется моей седой головы?..
Прошлое – это рай, откуда никто не может изгнать нас…
Прошлое – это единственная реальность…
Настоящее – это перепелка в траве – поймать её невозможно, хотя она рядом… почти касается твоих быстрых ног… а неминуемо ускользает, когда ты пытаешься схватить её…
Будущее – это утренний туман…
Что в нём? Что за ним?..
Никто не знает… Кроме Бога…
Но Он молчит…
Он заговорит только в Царствии Небесном…
Вот упал на тебя камень с горы – и нет никакого будущего… этой туманной иллюзии…
Только Прошлое – это реальность… это жизнь… это рай…
И вот я склонился над чистым листом бумаги – и на нём поплыл Караван золотых верблюдов в Золотом листопаде…
А белый серебряный Ослик – возглавлял Караван…
А на ослике сидел мой новый знакомый, Старичок в огромной белой чалме…
Он улыбался мне… махал маленькой детской ручкой, и совка – сплюшка на Его плече пела: ««Сплю!.. сплю!.. Люблю!.. люблю!..»
Караван моей жизни ожил…
Куда бредет он?..
Зимчуруд, август, 2016