Меня зовут Елена. Я искусствовед. Так получилось, что мои дети, после окончания МГУ, продолжили обучение в разных странах, а я, приезжаю к ним в гости. Изучаю достопримечательности и наслаждаюсь новыми местами. Вот сейчас я иду по улицам Сан-Франциско, где живет дочь. Город расположен на холмах, бегают маленькие средневековые канатные трамвайчики, чем-то напоминают Москву 30-х годов прошлого века. Мне нравится город, в котором ярко выражен испанский колорит. Сохранилось присутствие конкистадоров, очаровательно соседствуют современные здания из стекла и бетона. Мо¬гила Кончиты Аргуэльо на кладбище Ордена Святого Доминика, ставшей героиней «Юноны и Авось», напоминает о вечной любви молодой испанки и российского князя, — установлена специальная стела, можно разглядеть надпись на камне-кресте.
Я еду на трамвайчике по самой крутой улице в мире Ломбард-Стрит. Направляюсь поглазеть на «киношный» Петалум, где снимал «Американское граффити» Джордж Лукас, здесь дивный музей Чарльза Шульца и можно посмотреть комиксы. Хичкок своих знаменитых «Птиц», «Головокружение» тоже снимал в этом районе. Статуя Индианы Джонса, которую подарил городу Лукас, видна издалека. В последний приезд, пусть это было нелегко, я посетила остров со знаменитой тюрьмой Алькатрас, где отбывал наказание легендарный гангстер Аль-Капоне.
Однако больше всего мне нравиться любоваться Золотыми воротами. Водная гладь как бирюза и малахит, белые барашки волн, глубокое небо с редкими чайками. Иногда я не в силах оторваться от этой фантастической картины. Как верно сказано, остановись мгновение, ты прекрасно.
Я неторопливо шла дальше, и неожиданно захотелось выпить чай, а чайна-таун, как раз был у меня по пути.
Зашла в павильончик, осмотрелась в поисках свободного столика, у окна увидела знакомую фигуру. Это был Райан, мы познакомились в Чикаго летом 2010 года. Райан – журналист. Я ничуть не удивилась, увидев его здесь. Он оглянулся, интуиция у него отменная. Радостно пошел навстречу. Обнялись. Мужчина галантно поцеловал руку, и усадил меня за столик.
Райан, Райан… Блестящий сотрудник одной из ведущих европейских радиостанций, на вид обыкновенный человек. Родился он еще в бывшей Югославии. Обыкновенный человек, если не смотреть ему в глаза. Он улыбается, открыто, добродушно, а глаза… глаза ничего не выражают, они безжизненны, как у больного катарактой. При этом зрение отличное. Как только я потянулась к сахарнице, он тут же поставил ее так, чтобы мне было удобно. Иногда у него такой взгляд, что пробегает мороз по коже.
Еще при первом разговоре я поняла — ничто так не меняет мировоззрение, как война. Райан воевал много лет в горячих точках, закончив свою войну без единой царапины. Но шкалу его ценностей это время перевернуло основательно.
Может пройти и двадцать, и тридцать лет, но ты по-прежнему в большей степени остаешься солдатом, чем писателем, журналистом, ты не можешь быть нормальным мужем и отцом. Непременно на все будешь смотреть глазами войны, воспринимать события, как воспринимал их в Афгане, Югославии… Ты ушедший на войну в восемнадцать, столкнулся с тем, что не каждый человек узнает и к зрелости…
Страх — тоже разновидность знания.
В твоем мире, Райан, никогда не будет полуправды, как на войне нет полужизни или полусмерти. Еще при первой встрече Райан сказал: «Полуправда — это не маленькая правда, это большая ложь. Война не сделала никого лучше или хуже. Она лишь сняла все напускное с человека, оголив сущность». Сказав тогда, что любит меня, он честно признался, что стал другим. Совсем другим. Навсегда.
Мы не виделись четыре года. Он расспрашивал о моей жизни в Москве, о детях. Я знала, что он одинок, знала, что сделай я даже слабый намек на то, что он мне нравится…
Долго звучали его слова:
---Смерть всегда останется смертью, а жизнь — жизнью.
Человеку, воевавшему всегда проще найти общий язык со своим бывшим врагом, чем с соседом, мирным обывателем. Так всегда было, и всегда будет.
Меняется тактика, совершенствуются оружие и способы уничтожения, но суть остается одна — убийство. Всегда будут существовать необъективность и несправедливость. Всегда будет грязь, предательство. Точно так же вечно будут существовать честь, долг, мужество, совесть, под¬виг, братство, самопожертвование и величие духа.
Сегодня Райан был совсем грустным. «Я узнал от твоей дочери, что ты прие¬хала».
Он держал меня за руку, а я, глядя в окно, думала: мчатся мальчишки, то¬ропятся взрослеть, но ради чего?....
Райан словно прочёл мои мысли, тихо, почти шепотом произнес:
— Почему мы не можем оторваться от бытия, взглянуть на мир, ведь мы способны услышать миллионы сердец, некоторые бьются в унисон друг с другом. А глаза... глаза, устремленные друг в друга… — Он почти наклонился к моему уху. — Даже незначительные слова, прерывистое дыхание, каждая слезинка — все тонет в шумной жизни, но оставляет после себя невидимый след.
Он молчал, а я испытывала чувство нежности и почти материн¬ской любви к этому большому, несчастливому человеку.
Я вложила свои ладони в его большие тяжёлые руки, мысли успокоились, пальцы сплелись столь крепко, что стало больно, однако я не отодвинулась, видела его коротко стриженный затылок, чувствовала как сплетается тяжёлое дыхание с моим, исчезает хаос, лишь взгляды наши никак не могли встретиться. Я боялась пошевелиться, было искренне жаль, что страх, который всегда под¬нимался при встрече с Райаном, никогда не позволит сказать «Да».
Он вдруг повернулся, и крепко сжал мои плечи.
— Я все понимаю, Элли. Но знаю, что пропаду без тебя. Все эти годы думал о тебе. Всегда хотел, но не решался сказать. Однако сегодня… Элли, будь смелее. Взгляни очами души своей, сердца. То, что ищешь — рядом. Не проходи мимо, оставь частицу себя, пусть это будет мгновение или слезинка, вдох или выдох. Это когда-нибудь откроет нам двери. Я хочу вернуться в жизнь, Элли. Научись слушать, дышать, лю¬бить. Научись жить, ты ведь не жи¬вёшь, просто передвигаешься по жизни. Я помогу, Элли. Омой себя, дай сердцу свободно биться...
Он отпустил мои руки, отодвинулся. Я сидела и думала, Райан прав. Я не живу, а играю в жизнь, сытую и обеспеченную. Для меня ни деньги, ни поло¬жение Райана, его имя и известность журналиста, его стра¬дания не смогут завуалировать те многие годы, когда его пытались убить. Но и он уби¬вал, жестоко и беспощадно.
Райан впервые посмотрел прямо мне в глаза, и впервые я увидела жесткие, стальные, но очень грустные и просящие глаза.
Ты смотришь прямо в душу. Она оголена.
Он все понял без слов. Ещё раз поцеловал руку, чуть задержав ее у губ, резко раз¬вернулся и вышел.
А я впервые почувствовала, что сердце умеет болеть.
Я много раз встречалась с солдатами. Знаю, все войны похожи. Как и глаза любого солдата, прошедшего войну.
Спустя год получила письмо от дочери. Райан в госпитале, тяжело ранен. Первым же рейсом я вылетела в Чикаго.
В военном госпитале врач пригласил в ка¬бинет: он закрыл собой солдата. Мы ничего не смогли сделать — восемь пуль.
— Это был его друг? — спросила я.
— Нет, неопытный молодой парень. Совершенно незнакомый. Вот это он просил передать вам, успел.
Я протянула руку. Врач вложил в нее пулю на красивой цепочке. На пуле выгравированы три слова: «Люби, дыши, Элли».
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Спустя несколько месяцев на концерте весь зал встал и стоя дослушал песню «НЕ СТРЕЛЯЙ!» группы ДДТ.
Не стреляй в воробьев, не стреляй в голубей,
Не стреляй просто так из рогатый твоей.
Эй, малыш, не стреляй и не хвастай другим,
что без промаха бьешь по мишеням живым.
Как отличный стрелок ты призы получал.
Бил с улыбкой, не целясь, на вскидку и влёт.
А кругом говорили: «Вот парню везет».
И случилось однажды, о чем ты мечтал -
Ты в горячую точку планеты попал…
А когда наконец-то вернулся домой,
ты свой старенький тир обходил стороной.
А когда кто-нибудь вспоминал о войне,
ты топил свою совесть в тяжелом вине,
Перед ним - как живой тот парнишка стоял,
тот, который его об одном умолял:
НЕ СТРЕЛЯЙ! НЕ СТРЕ-ЛЯЙ! НЕ СТРЕЛ…