Патроны в костре

               

         Сборы были недолги, взяли ружья, патроны, снаряженные долгими зимними вечерами, сели на мотоциклы и поехали в село Колочное, километрах в двадцати пяти от нас. Хоть и недалеко, но приходилось останавливаться, на ходу продувало через полушубки и ватные штаны, у кого-то прихватило на морозе нос. Растирали шерстяными варежками и снегом. От села километра через два располагалось зимовье, в котором мы всегда останавливались. В нем жил одинокий семидесятипятилетний дед. Настоящий таежник, молчаливый и замкнутый. Раньше он водил городских охотников по угодьям, но сейчас уже на охоту не ходил, а нас пускал на выходные по привычке и от скуки. Пока мы разбирали вещи и оружие, он сортировал провизию. Получалось у него это сноровисто, пока закипал чайник, на столе уже лежали пайки для завтрашней охоты по числу участников. Потом накрывался стол, а оставшиеся продукты убирались в сени, на завтрашний день. Садился за стол, ставил на него солдатскую алюминиевую трехсотграммовую кружку и ждал когда начнут разливать. Ему первому наливали полную посудину, он за один прием выпивал, закусывал салом и забирался на лежанку русской печи. Оттуда, свесив голову, слушал наши россказни, никогда не вмешиваясь в разговор. Непонятно почему, но его присутствие нас сдерживало. Даже самые разнузданные сквернословы себе воли не давали. О нем мы не знали ничего. Говорили, что старовер, но я ни разу не видел, чтоб он молился. Валера, жадноватый на водку, называл его чалдоном и душегубом. Однажды решил его проучить, а нас позабавить. Заменил на бутылке с питьевым спиртом этикетку на водочную. Предупредил нас, что будет хохма, дед задохнется. Налил ему полную кружку и ждал, когда сбудется его пророчество. Дед невозмутимо выпил в обычной манере, вытер усы и закатил целую тираду: «О робяты, вы еще и спиртишко попиваете!». Смеялись над обескураженным Валерой. А дед, может, чуть пораньше уснул без всяких последствий для себя.
   В пятницу вечер был посвящен отдыху, поэтому выпивалась половина спиртного, вторую артельный Гриша Власов отдавал деду на хранение до завтрашнего ужина с наказом не давать даже ему, если попросит. Дед ни разу не поддался уговорам.
   На охоту ездили давно сложившимся коллективом, обычно для проверяющих покупали две – три путевки на косулю и кабана, а били все подряд, надеясь на «авось». При мне на нарушениях не попадались ни разу. В случае неудачи на снисхождение инспекторов охотнадзора надеяться не приходилось, получали на всю катушку. Штраф, изъятие оружия, освещение в печати, письмо на предприятие с разборками на месткомах-парткомах, вплоть до изгнания из членов Общества охотников и рыболовов. Это не останавливало, все продолжали полубраконьерскую охоту. Да и рыбалку тоже.
   Как бы не засиживались вечером, но в пять утра дед вставал, открывал настежь дверь для проветривания, напустив расползающегося по полу морозного тумана. Народ, спящий вповалку, с руганью вскакивал и начинал разбираться с оружием, одеждой, провизией. Дед в это время успевал натаскать дров, растопить печь и вскипятить чай. Через полчаса на столе были хлеб, нарезанное сало и заваренный прямо в алюминиевом пятилитровом чайнике крутой чай, с трехкратной нормой сахара. Так и пили сладкий чай с мерзлым салом. Бодрило, насыщало и отрезвляло великолепно.
   Затем команда на выход и ватага невольников собственных страстей выбредала в сторону тайги в беспросветной темноте. Идти предстояло километров десять, тем, кто вечером не воздерживался, приходилось особенно нелегко. Наст под тяжестью человека не везде выдерживал и проваливался, негнущиеся валенки цеплялись за коряги, спрятанные под снегом, люди падали, чертыхались, но продолжали брести. К концу пути уже рассвело, усилился мороз. Стало прихватывать лицо, замерзали руки, хотя по спине под меховой одеждой струился пот. Послышался ропот, требовали передышку. Артельный властно прикрикнул, чтоб не скулили.

- Вечером надо было думать, когда веселились! Еще до места не дошли, какой отдых? Нам целый день бегать придется, а вы с утра заныли.

   На охоте его слово – закон. Здесь разговор короткий, ослушника изгоняют из артели, и прощай охота. Другая артель его не подберет, кому нужен ненадежный товарищ в лесу? Остается в одиночку на птицу охотиться, да петли на зайцев ставить. Для охотника же, известно, не добыча дорога, а процесс и братство. Поплелись дальше под крики сопровождавших сорок и карканье ворон, которые, увидев человека с ружьем, всегда за ним наблюдают. Делают это с почтительного расстояния, зная дурную привычку охотников палить по птицам, особенно по воронам, почем зря. И в то же время понимая, что здесь можно поживиться. Утешало предвкушение удачи, поскольку видно было множество следов крупного и мелкого зверья. Наткнулись даже на дымящуюся кучку помета. Гриша подошел к ней, приказав всем замереть. Снял рукавицу, растер щепотку, понюхал и с умным видом сказал: «Сохатый!», хотя это поняли даже новички. Всех это вдохновило, усталость отошла на дальний план, охотничий зуд прибавил сил, стали ускоряться. Наконец команда остановиться на привал. Кто упал, кто начал ломать сушняк на костер, кто достал из рюкзака паек и начал терзать зубами мерзлое сало. Над ними смеялись те, кто догадался положить сверток за пазуху и отогреть.
   Артельный с опытными охотниками совещался по плану действий, мы отогревались и слушали бывальщину, которой напичкан каждый, хотя бы один раз сходивший на охоту. Володя смешил всех, пародируя Гришу при экспертизе помета, еще и пробуя его на вкус: «Сохатый! У зайца меньше и кислее».
   Над головами гневно стрекотала белка, бегая вверх-вниз по сосне, вероятно с ее дуплом. Толя Сидоров сидел прямо под деревом, она его не видела, ругая нас, расположившихся возле костра. Видно было, что еще не пугана людьми. Толя положил сало, осторожно подтянул ружье, зарядил патроном с мелкой дробью и жахнул по ней, когда она спустилась на расстояние от него чуть не в два метра. Артельный взвился, побежал в сторону посмеивающегося нарушителя устоев. Но Толя есть Толя, что с него возьмешь? Наказана была вся наша бригада нарядом на весь день в качестве загонщиков. Особенно возмущался Валера, который как хороший стрелок всегда ставился в номер, что почетней и легче.
    Перед нами поставили задачу и мы вытянулись цепочкой, чтобы по команде двинуться на номера, сгоняя туда всю живность, которая окажется в этом секторе. Гриша повел номерных на расстановку. Целый час мы курили, подпрыгивали, греясь, пока он их разводил. Наконец прозвучал сигнальный выстрел. Все с криками, стуком и стрельбой кинулись вперед, чувствуя, что перед нами несутся стада копытных всех видов и пород. Треск стоял такой, что страшно становилось за номерных, как бы не стоптали. Странно, но с той стороны выстрелов не было. Что они, руками зверя берут?
   Добежали до продрогших номеров, пусто. На них не вышел ни один зверь. Сразу вспыхнула ссора. Это на артельного набросились его оппоненты, которые на утреннем совещании предлагали другой план. Решение принимал артельный, а у нас все крепки задним умом.
   Было от чего взволноваться. Убить полдня, измотаться вконец и оказаться с пустыми руками. При добыче сейчас бы отогрелись, перекусили и пошли домой. А теперь что делать? Снова в загон? Сил нет, но пусть старшие решают. В любом случае костер и передышка. Насадили на веточки сало с хлебом, стали поджаривать, аромат разнесся по всему лесу. Хохотали - не удалось копытных загнать, так хищников приманим.
Толя достал растерзанную выстрелом в упор белку. Вся изрешеченная дробью, как пушнина она ценности не представляла. Толя решил ее съесть. Мы его отговаривали, убеждая, что еще запасы имеются и до ручки не дошли. Но он заявил, что его организм на охоте нуждается в свежей дичи. Выпотрошил белку, не снимая шкурки, сунул ее в костер. Запах паленой шерсти привлек внимание успокоившихся спорщиков, которые решили делать еще загон. Гриша приказал подниматься. Мы зароптали, объясняя, что еще не согрелись и не отдохнули. Он был неумолим. Солнце уже пошло на закат; пока загоним, пока разделаем туши и стемнеет. А ночью блудить по тайге приятного мало. У Толи добыча обуглилась сверху, но есть еще было невозможно. Он сказал, что догонит, пусть идут. Несколько человек и я в их числе задержались его подождать, урывая последнюю возможность погреть руки над углями прогоревшего костра. Артельный приказал Валере разогнать «эту банду» и повел всех вглубь леса. Мы посмеялись над ним, не веря, что Валера сможет исполнить поручение. Тот подошел, достал из кармана пригоршню патронов и бросил в костер. Нас как ветром сдуло, впереди всех бежал Толя, размахивая над головой тлеющей и обжигающей руки, белкой. За спиной раздавались взрывы и свист разлетающихся патронов.
   Второй загон сделали укороченный, чтоб успеть засветло выбраться из леса. Подходя к номерам, услышали трескотню выстрелов. Что-то есть! А главное, вороны закружили над номерами. Они никогда впустую не прилетают. Значит добыча. Добегаем до места, там кружок охотников и внутри один волк. И ничего больше. Гриша, который его и завалил, уже снимает шкуру.

- Ну и что теперь делать?
- Как что, завтра еще загон с утра и потом уже домой. Не позориться же с одним волком на всю артель.

Кто-то из молодых спрашивает:

- А как волка делить?
- По охотничьему закону – голова и шкура стрелку, мясо общее!

Толя уже развел костер и снова принялся жарить белку. Стал рассказывать, как он ее добыл с одного выстрела. С его слов выходило, что с пятнадцати метров. Когда очевидцы стали возражать, согласился на десять. После на работе я услышал в раздевалке от слесарей, что он добыл белку с пятидесяти метров выстрелом в глаз.
 Пока артель гоготала, глядя на Толю обгладывавшего подгоревший верхний слой тушки и зажаривавшего ее дальше, Гриша закончил обдирать волка, скрутил шкуру и повел нас восвояси.
   Как не старались, пришли затемно. Хорошо, что дед все приготовил, оставалось умыться и садиться за стол. Деду налили норму, а остальным Гриша разрешил по одной, завтра в загон. После охоты выпьют все, кто не за рулем. Что поделаешь, не повезло. Так бы утром пораньше уже домой поехали. Всем спать!