Стихи я начал писать еще в начальной школе, когда однажды стукнуло в голову, как легко подбираются рифмы к матерным словам. По началу, это было мелкое хулиганство, за которое взрослому дали бы пятнадцать суток, но где-то к девятому классу начало вырисовываться что-то отдаленно напоминающее литературные произведения.
Помню как сейчас весь свой девятый класс. Первые поползновения в сторону противоположного пола, первые вечеринки с распитием, курением и девочками. Поводом для такого мероприятия всегда был чей-нибудь день рождения. Мы собирались у кого-то дома, а родители именинника благородно сваливали на балет. И пока они там лицезрели маленьких лебедей, мы невинно развлекались.
Сейчас мы наслышаны про вольности нынешней молодежи, но тогда все ограничивалось легкой выпивкой, танцами, прижиманием партнерши к стене, поцелуями и не более. А когда шаловливые ручки ползли по ее телу в запрещенном направлении, она, тяжело дыша, произносила в одно слово фразу: «ТыЧоОхренелОтецУзнаетУбьет». Бесполезно было говорить, что он не узнает, и вообще никакие разумные аргументы не действовали, работало подсознание «ОтецУзнаетУбьет».
Но как открыл нам гениальный аналитик подсознания – Зигмунд Фрейд, с целью снижения напряженности психологического запрета, общество научилось замещать аморальные действия - вполне допустимыми. Как, например, танцы были призваны ослабить тяжесть длительного воздержания. Это социологическое явление получило название сублимация. В нашем узком кругу избранных одноклассников одной из таких сублимаций было чтение моих стихов. В какой-то момент вечеринки девочки начинали меня уговаривать,
- Андрюш (они меня так называли, это не опечатка), Андрюш, а почитай нам свои стихи.
Я не упускал шанс повыпендриваться для приличия, и начинал говорить что-то вроде,
- ну, девчонки, ну вы ж знаете мой стиль, эдакое-то да при дамах, как можно-с.
- Ой, да ладно тебе, - уговаривали они, - можно подумать мы слов таких не знаем.
Дав себя уговорить, и, получив при этом удовольствие в виде Фрейдовской сублимации, я спрашивал, - ну что вам, опять про журавлей, что ли?
- Нет, давай про Мазая.
И я начинал:
Старый Мазай расп…делся в сарае, -
в нашем лесистом болотистом крае
вот уж пять лет овощей недород,
зайцы сжирают, мать бы их в рот.
Есть у нас лисы, и есть у нас волки.
Жрут они зайцев, а было бы толку,
те, видно, суки, плодятся быстрей,
взять бы лопату да между ушей.
Раньше я, братец, стрелял не хреново,
сдерну ружье, как завижу косого,
прямо, не целясь, на вскидку «ба-бам!»,
только ошметки летят по кустам.
Нынче я стар, ну и жизнь ни в п…ду,
в зайца бегущего хрен попаду
суки-соседи зовут меня «дед»,
х… не стоит, и зубов уже нет.
Ну а недавно поймал я урода.
Тырил он все с моего огорода.
Вот кто повадился в мой огород -
суки-соседи, мать бы их в рот.
Суки-соседи - вот наше несчастье.
"Шел бы ты нахрен" у них вместо здрасте.
Как они все насто…дели мне.
Шкуры соседей теперь на стене.
Каждый катрен сопровождался громким сексуальным смехом. Девочки демонстрировали ровные ряды белых девственных перламутровых зубок, еще не ведающих что такое коронки и мосты.
Позже я узнал, что есть такая форма полового извращения под названием скаталогия. Это не от слова скот, это то ли латынь, то ли греческий, означает получение удовольствия сексуального характера, озвучивая нецензурные выражения при лицах противоположного пола. Тоже что-то вроде фрейдовской сублимации, поскольку как бы замещает половой акт, но от скаталогии не забеременеешь, и отец не убьет, даже если узнает.
П…дец в виде официального признания моего творчества подкрался в лице завуча Натальи Ивановны, которая конфисковала стыренную кем-то у меня тетрадку стихов. Наталия Ивановна вела у нас русский и литературу. Она была двинута на красоте и могуществе русского языка, поэтому можно было представить всю глубину литературного шока, которому она подверглась, читая мои гнусные пасквили на ее любимых авторов. Особенно она любила фразу Пушкина из «Медного всадника»: «и лес, неведомый лучам в тумане спрятанного солнца…». Когда она ее читала, она впадала во что-то типа эйфории и читала это медленно с паузами как Белла Ахмадулина: «и лес…, неведомый… лучам… в тумане… спрятанного… солнца…», ловя кайф от каждого звука. Она заставляла всех выучить и повторить этот фрагмент перед классом, но народ путался в падежах, и выдавал что-то типа «и лес невидимых лучей…». Она тут же выходила из себя и орала, - что это за лес невидимых лучей, это что флюорография?
Так вот, помахав конфискованной тетрадкой перед моей харей, она затребовала в школу отца, и когда тот пришел, сунула ее ему в руки со словами, - вот полюбуйтесь, что ваш сын пишет. Едва лишь пролистав, несколько страниц, - батя просиял и с радостным лицом сообщил завучу, - а у парня талант, я то думал ну дурак-дураком растет, ан нет, а можно я на работу возьму, мужикам покажу?
Завуч недовольно забрала тетрадку, - это еще не все, - продолжила она.
- А что есть еще тетради? – поинтересовался батя.
- Нет, ваш сын в сочинении написал, что собирается уехать в Америку.
- Так, Андрей, как устроишься, родителей вызывай, - с серьезным лицом сказал отец.
- Ах вот оно что, - закричала завуч, - теперь понятно от кого исходят эти настроения.
- Значит так, - заявил отец, - твердым голосом, - он несовершеннолетний. Он вам еще не говорил, что женится на французской певице Мирей Матье, нет? А если скажет, то вы что повторять будете? Вам законодательство напомнить, что несовершеннолетние не отвечают за свои слова, а только за действия. А вот вас я за клевету привлеку, если вы будете весь этот бред за ним повторять, пойдем Андрей, - закончил отец и пошел к выходу.
- До свидания, Наталия Ивановна, пробормотал я и поплелся за отцом, ни на минуту не сомневаясь, что воспитательная работа будет проведена, как только мы выйдем за пределы школьного двора.
И точно. Едва лишь отошли отец начал, - ну Андрюха, ну ты чо совсем ох…ел, в сочинении писать такое. Не, ну про зайцев, я понимаю, там лопатой по ушам зафигачить, это можно, сейчас уже за это не сажают, но про Америку то нахрена. Ну, ты тут не один такой, таких тут полстраны, никто ж про это не трындит где попало.
Я, как мог, объяснил, что на самом деле я такого не писал, это все интерпретации. Я писал сочинение, на тему: «Что вас больше всего поразило в «Преступлении и наказании», ну и написал, что это был поступок Свидригайлова. Он все обещал в Америку уехать, а потом застрелился, а ведь у него и деньги на билет были, и визу тогда было легко получить.
Отец с облегчением вздохнул, - ну ты там поосторожней со свободными темами, видишь, сколько долбанутых мозгами у нас в стране.
- А правда, что несовершеннолетние отвечают только за действия, а не за слова? - спросил я отца.
- Да нет, это я на понт взял.
А тем временем наши литературные вечеринки продолжались, но теперь я уже ничего не записывал, а читал по памяти, и со временем, к сожалению, почти все забыл из того светлого прошлого. Девочки в нашей компании были все красотки - хоть на конкурс. Собственно, в самом классе они были разные, а у нас в команде только лучшие. В классе были, в том числе, и такие примерные, тихие, худенькие, бледненькие с бантиками и пустыми глазками. Услышав мат, они бежали жаловаться. Они не приглашались в наш узкий круг. Наши же подружки были из тех, кто рано оформляется из подростков в женщин: пухленькие, сексапильные, с яркими губками, обещающими глазками и постоянно флиртующие. Со временем мы разбились на пары, и у меня появилась, как бы, подруга – Лена. Соблазнить Лену было просто не под силу никому на свете, во всяком случае, мне точно. Как только мы оставались наедине, ее ноги скрещивались в мертвый замок с железной силой двух сплетенных питонов, защищая то, с чем она собиралась расстаться только в первую брачную ночь. Грудь уже защищалась не с такой яростной силой и, однажды, после долгой и продолжительной борьбы, мне удалось запустить руку в бюстгальтер. Какой это был кайф.
Гамма ощущений от уединения с Ленкой была похожа на комбинацию приятного с мучительным на сеансах садо-мазохистов. Яйца распирало от накопившейся спермы, член был готов разорваться от избыточного давления, а она только дышала и плотнее сжимала ноги.
Медленно, но верно я отвоевывал клочок за клочком Ленкиного тела, надеясь добраться до цели, и даже прикидывал, когда мне удастся захватить всю территорию, как вдруг произошло событие, скорректировавшее эти планы. Однажды днем после школы, но задолго до прихода родителей ко мне в дверь позвонила соседка.
- Ой, Андрюша, ты не поможешь, я не могу в ванной кран найти. Мы там водопроводчика ждали, Витька кран перекрыл и уехал в командировку, а мне не помыться.
Витька – это был ее муж, пара была бездетной в возрасте около тридцати.
- Так кран там внизу под ванной слева, - сказал я, наивно полагая, что кран и есть причина ее визита.
- Ой, да я уже искала и не нашла, пойдем, покажешь.
Мы зашли, я быстро нашел кран и открутил его в нужном направлении. Когда я повернулся со словами «ну вот и все», она стояла передо мной совершенно голая. Несмотря на то, что в силу возраста я был тогда полным идиотом, я все-таки понял, что это она сделала не для того, чтоб сразу влезть под душ. Сообразив, что сейчас между нами должно это состояться, я все же не знал, что делать и что говорить.
- Ну что застыл, раздевайся, - сказала она.
Если б тогда в помещении присутствовал уполномоченный комитет книги рекордов Гиннеса, они б, видимо, зафиксировали мировой рекорд по скорости раздевания. Нина, так звали соседку, устроилась на стиральной машине в сидячем положении, меня она установила пред собой в стоячем положении, и все прошло быстро и бурно, после чего, она без звука нырнула под душ, благо кран был уже установлен в нужном положении. Увидев, что она подмывается, я подумал, что мероприятие закончено и потянул к себе трусы, но из-за занавески из ванной высунулась рука, которая выдернула трусы и бросила их в угол.
- Пойдем в комнату, там у меня диван куда удобней стиральной машины, - сказала она, несправедливо сваливая на меня вину за секс в стесненных условиях.
На диване я начал ее осматривать. Сообразив, что это мой первый достаточно близкий контакт с лицом противоположного пола, она не препятствовала удовлетворению любопытства. Осмотр тела закончился новым половым актом уже с вокальным сопровождением. Нина оказалась одной из таких женщин, которые не могут это делать тихо. Помимо просто вскриков у нее вылетали какие-то бессвязные фразы комичного содержания типа: «ой, сладкий мой, ну дай же», «ой дай-дай мне все, все что есть, выпью до капельки» и прочее. Глаза ее сделались размытыми и блуждали по случайным траекториям. Временами я видел одни белки, а зрачки уходили куда-то вверх. После третьего сеанса она сказала, - пойду, поставлю чай. Тут я понял, что мероприятие закончено.
Как только я получил то, чего так хотел пусть и от другой женщины, у меня серьезно поубавилось энтузиазма с Ленкой. Она почувствовала это моментально, - у тебя кто-то был, - заявила она. Я был поражен, но, естественно, все отрицал. Наша как бы дружба рассыпалась довольно быстро, и она наладила, видимо, такие же садомазохистские отношения с моим другом.
Соседку Нину я избегал, как мог. Я не знал, что сказать ей при встрече, и пару раз, увидев ее издалека вблизи подъезда, пережидал поодаль, пока она исчезнет. Но однажды мы столкнулись нос к носу. Я вышел из квартиры, а она как раз провожала мужа - Виктора в магазин с наставлениями, - значит, запомнил: яйца, помидоры, сметану, если сметаны в пятом нет, сходи в седьмой. Привет Андрюха, - сказала она, с безразличным видом, кивнув в мою сторону, - ну, запомнил или записать, - продолжила она разговор с мужем. Мне стало полегче, я понял, что ничего не надо делать, как будто ничего и не было.
Мы вошли с ее мужем в лифт, деваться было некуда. Ехать с ним было неприятно. Не хотелось думать, что он, как и я лежал на этой Нинке, видел ее сумасшедшие глаза, слушал ее вскрики и бессвязные, но возбуждающие реплики, которых, возможно, она сама не помнила после завершения.
- Ну, что Андрюха, как тама в школе, - миролюбиво начал разговор Виктор, - удалось уже кого-нибудь оттрахать?
- Нет, в школе не удалось, - ответил я, пытаясь быть честным с позиции чисто формальной логики.
- Ну прально, рано ышо. Ну, ничо, как грица, какие наши годы. Не, ну в школе эти целки и не дадут, - продолжил он тоном наставника, - надо бабу постарше искать.
- Я непременно воспользуюсь вашим советом, Виктор Петрович, - вежливо ответил я.
- Ишь, бля, молодежь, - сказал он, - вот в школе учится, а говорит, бля, как профессор.
- Если это про меня, то спасибо, - ответил я все так же формально и вежливо.
Наконец лифт приехал, и мы разошлись в разных направлениях к моему глубокому облегчению.
Прошли годы. Наши сексапильные красотки повыскакивали замуж сразу после школы, еще через год родили, через два уже имели регулярные побои от мужей, которые временами приносили домой триппер. В двадцать один они превратились в матерей одиночек, а в двадцать восемь в толстых матерящихся пьянчуг с алкашами партнерами. Ленку я после школы не видел, но слышал от других, как ее никто не узнавал на улице из-за жуткого пьянчужного вида, как она выпрашивала на выпивку у бывших одноклассников, и прочие жалкие подробности ее жизни. Я и не хотел видеть то, что от нее осталось. В моей памяти Ленка – это все тот же волшебный цветок с нектарными сиськами, лучше которых мои ладони не знали, с упругими, каучуковыми бедрами, и недоступной, спрятанной под мертвым замком стройных ног, целкой, приготовленной тому, кто так и не смог этого оценить.
А серенькие невзрачные мышки из нашего класса закончили институты, хорошо вышли замуж, к тридцати нарастили сиськи и попки и стали похожи на наших бывших школьных красоток. Опыт и образование сделали из них просвещенных, ничего не стесняющихся дам, и они начали так же спокойно по-светски относиться к моим матерным стишкам, слушая их на вечерах встреч выпускников, и заливаясь сексуальным смехом, точь-в-точь таким, каким кода-то смеялись в школе Ленка, Светка и Маринка. Странно и неожиданно было видеть, такой поворот судеб. Видимо их новые образы шли от рассудка, а не от инстинкта. Институты научили их анализировать и логически мыслить, и они начали перед зеркалом вырабатывать то, что им не хватало для повышения их бабского шарма, и выработали.
Потом я уехал туда, куда собирался Свидригайлов, и, как только устроился на работу, вызвал родителей, но они не поехали, пророчество завуча сбылось лишь частично. Поначалу меня распирало от гордости за американскую зарплату, которая росла и росла, и которую я получил без всяких знакомств, просто послав резюме на электронный адрес компании, но потом начался кризис и все расставил по своим местам, блатные остались, а я потерял работу. Сначала как бы ничего не изменилось, жена работала, да и сбережений хватало, иммигрантские пьянки с матерными стишками шли своим чередом, я даже прикалывался по поводу своего статуса безработного.
Прошла зима, настало лето,
а у меня работы нету.
Или про навернувшийся индекс Доу-Джонса, который в Америке чтут как предвестник кризиса, поскольку замечено, что массовые увольнения начинаются примерно через три месяца, после его падения.
Про индекс у меня вопрос к Обаме,
нельзя ли этот индекс, вашу мать,
поднять наверх и закрепить болтами,
законтрить и кувалдой расклепать.
Чтоб он светил оттуда вместо солнца,
и никогда не падал с высоты,
иначе я найду того Доу-Джонса,
и хорошо вломлю ему п...ды.
Жена недовольно морщилась от матерщины и бодрого ржания поклонниц моего таланта рифмовать матюги, которые, в силу уже немолодого возраста, смело демонстрировали достижения американской стоматологии. Но постепенно радость и веселье сменилось угрюмой озлобленностью. Чтобы куда-то деть невостребованную энергию, я начал ходить в спортзал и вскоре превратился в какого-то качка с борцовскими бицепсами. Жена ни слова не говорила и все сносила на удивление терпеливо – и мой сон до полудня и самоустранение от домашних обязанностей и плохое настроение и вспышки злобы после очередной неудачи в поиске работы. Ее же за скромность и исполнительность продвинули на работе в какие-то там менеджеры и ее зарплаты нам начало хватать на жизнь.
Но вот прошло два года, кризис кончился и появилась работа. Собеседование при приеме на работу прошло в удивительно приятной и шутливой манере, технических вопросов почти не задавали и отзвонили что берут прямо на мобильник, пока я ехал на машине домой. Демократия вернулась вместе с потребностью в инженерах, опять стало возможным получить работу, послав резюме по электронной почте.
В этот вечер я вел себя как мудак, праздновал, шутил, говорил жене комплименты, пытался хватать ее за эрогенные зоны, потом сидел на полу, пил водку и глупо ржал, и пьяный написал единственное матерное стихотворения, которое ей понравилось.
Проснулся утром, поглядел вокруг,
какое снова небо голубое.
Жена из ванной показалась, вдруг.
Как стала хороша она собою.
А на душе такая благодать,
что прям вспорхнуть и полетать охота,
ведь я вчера нашел работу, б..ть,
работу, б..ть, работу, б..ть, работу.
Дальше все пошло своим чередом обеспеченной жизни американского среднего класса. А под старость я заделался романтиком. Один из дождливых вечеров напомнил мне Питер, девятый А, и я написал, то, что резко контрастирует с тем, что я писал всю свою жизнь, то чем возгордилась бы наша завуч – Наталия Ивановна, доживи она до этих дней.
Санкт-Перебург приснился мне,
Санкт-Петербург в моем окне,
где плеск волны по берегам,
где дождь холодный в окна бьется,
и лес, неведомый лучам
в тумане спрятанного солнца.
Другие сны там видел я,
уехал в южные края.
А там по пыльным городам
мечтал увидеть из оконца
тот лес, неведомый лучам
в тумане спрятанного солнца.
Я будто пережил войну,
метался из страны в страну,
и думал, что моим глазам
уже увидеть не придется
тот лес, неведомый лучам
в тумане спрятанного солнца.
Нашел я то о чем мечтал:
в уютной гавани причал,
но плохо спится по ночам,
и все забыть не удается
тот лес, неведомый лучам
в тумане спрятанного солнца.