Вернувшись из города, Сосюра пребывал в наилучшем расположении духа. Ещё бы, ведь барыш, вырученный от реализации припасов Калины, превзошёл ожидания. Оксана, упоминая охотника, наседала на мужа: «держись его, пригодится». Никишка, и без того захаживающий под разным предлогом, вовсе зачастил к старожилу. И не то чтобы дружба завязалась между ними, скорее наметилась связка в отношениях.
Дальние поездки стали регулярными, и всякий раз перед ними Сосюра встречался с охотником. Прошло не так много времени, а Никишку не узнать – приосанился, вроде как ростом стал выше в барсучьей шапке, одет по-городскому, и даже походка стала уверенней.
В один из вечеров застал он Калину за чтением старинной книги, удивлённо покосился на огромный фолиант, хотел было отпустить шутку, да стушевался от строгого взора хозяина. Вместо вопросов достал из-за пазухи бутылку, замялся:
-Розговор е.
Калина освободил стол, кивнул, приглашая гостя. Тот начал сразу, без обычных дальних подходов, хотя неловкие движения выдавали внутренний трепет, непроизвольно возникающий под прямым взглядом Калины.
- Дывлюся, я на тэбэ, Калына и не розумию. Усэ пры тоби. И умный и вызучий . Дило знаешь . Добро само в рукы прэ, а жывеш ны шибко богатэ. Чёго так?
- Так в две ложки есть не будешь, две шубы враз не оденешь. Всё, что надо для жизни имею, а большего… К чему? На тот свет с собой не возьмёшь, - усмехнулся Калина.
- Так-то оно так, но жизня одна. Хочиця ны перыбываця с хлиба на воду, а пожить всласть, шоб на широку ногу. Кишка худа? Сам россуды, скилько звирьря добувайшь, а сбуть куда? Госзакупок ныма, а пырыкупщикы в последний раз колы булы? То-то! Мыдок, рыбка – всёго повно, а ты бильше хлопцив балуешь.А можэ нэма рядом того, хто б пыдсказав, научив, да прыглянув за добром, шо даром раздаешь? Ты скажи. За процент хоть прыстрою. Всурьёз пыдняться можем. А колы деньжатамы подмогнэшь, ны пожалкуй: на магазинчик, чи ще на шо - вовик не запамятую.
- Это спекуляцией предлагаешь заняться? Не, не моё это. Уволь, дорогой.
- Тю! Да яка ж цэ спекуляция, ды яка-людина? Цэ так – трошки для сэбэ. Оцэ ты всю жизню по тайги рыскаешь, а шо маешь, окромя ревматизму? Ну, хоть мечта у тебе е?
- Мечта есть, как не быть. Только пачкать её барахольными делами не стану, не хочу жить с оглядкой, чтоб перед людьми было стыдно. И не уговаривай! – обрубил концы Калина.
На исходе зимы стихли метели, дым из печных труб не висел столбом, а медленно растекался, теряясь в солнечных лучах. Возвращаясь из школы, Тимка залюбовался игрой воздуха и света, воображение дорисовывало одному ему видимые картины. Остановился, закрыв глаза. Поднял голову, на лице улыбка. Солнечные блики пробивались сквозь веки, щекотали, вызывали новые ощущения, близкие к восторгу. Снова вспомнился дядька Калина и… его мечта, ставшая общей тайной. Охотник поделился заветным, вроде как невзначай, но Тимка-то понимал и без предупреждения: до времени нельзя болтать лишнего. Пока нельзя. А хотелось, хотелось рассказать о достойной цели, которой заразился и сам. Сделалось грустно. Перепады настроения стали привычны.
Он скучал по старшему другу. До боли под рёбрами, до спрятанных слёз, до беззвучного воя в темноте. И страдал не по-детски от непонимания, теряясь в догадках, что же произошло. В его слишком короткой жизни не было опыта предательства. Ну, так - случались недоразумения в бесшабашных мальчишеских проделках, но это не то. Несерьёзно. Блуждая в лабиринтах мыслей, неизменно заходил в тупик. Лишь интуиция подсказывала, нет – Калина не предатель, вопреки тому, что внушали отец с матерью.
Родителей как подменили. Ни с того ни с сего - наотрез запретили общаться с Калиной. Мол, жаловался на Тимку, что постоянно шастает, отвлекает. Колдун и чернокнижник, а его умение править скот и людей - от нечистого. Лучше с ним не встречаться, кто знает, что у старого шептуна на уме. Бдительно следили за сыном, пресекая попытки встреч. «Неправда! Калина – не колдун!», - пытался защищать Тимка, за что и получал тумаков. Наговоры не убеждали и злили. Уловив момент, тайком пробирался к дому охотника, но двор пустовал, а окна, прикрытые ставнями, лишь усиливали беспокойство.
Сплетни, что плесень – появляются ниоткуда, расползаются, как змеи, грязнят честное имя. У колодца собрался женский «консилиум». Перетирали новости, громкоголосая Оксана спорила:
-Говорю вам, против Бога всё это. Колдун, как есть колдун. Тоже мне авторитет… Скотину лечит, шо ж, тогда жену загубил, коль такой мудрый, да хороший?
- Окстись, Оксана, - возражали ей, - тот високосный год по сей день не забыть. В тайге пожарище страшное, огонь-то стеной подходил к селу, техники не хватало. Считай, все мужики сутками тушили. Там и сын Калины пропал, как ни искали, а не нашли ни живого, ни мёртвого. В это время - самый сплав, у баржи затор образовался, так наши бабы бадога в руки и взялись разруливать. Чай не впервой мужицкое дело справлять. Около Насти «крокодил» вынырнул да шибанул, зацепил под воду. Чуть не задавило, еле вытащили из-под брёвен. Недолго мучилась наша красавица-певунья. Когда Калина вернулся, уж поздно было, Настя будто только его и ждала, чтоб прибраться. Был бы рядом, как пить дать выходил.
Стих разговор. Повздыхали молча. Перед тем, как разойтись, кто-то вспомнил:
- Калина-то с Настей, по молодости, ох, и красивой парой были, шибко любили друг друга! Вот нате ж, какая петля в судьбе человеку выпала…
Тишина закралась в гостеприимный дом, накрыла ветошью напрасных ожиданий. Дыр много, а чувство вины без вины не находило выхода. Съедало изнутри. Чего раскис – ругал себя Калина, брался за дело и откладывал. Очередной раз подходил к окну, прислушивался, мнились шаги за дверью. Ан, нет. Спокойно всё. Только ветер гуляет по двору, да изредка дятел напомнит о себе размеренной дробью. По ночам ворочался, снилась Настя. Грустная. Звала, просила согреть, смотрела с лёгкой укоризной, напоминала. О чём? Просыпался в мороке, глядел в темноту. Никогда одиночество не было столь тягостным, как сейчас. Прикипел старый к малому, как к последней отраде, а оно надо ж, как вышло.
В ночь на Страстной неделе жарко горел Калинин дом, до утра безумствовал красный петух. На пепелище, рядом с подпёртой дверью, торчал осиновый кол.
Верность – спутница дружбы приводила к месту трагедии. Теперь никто не запрещал Тимофею бывать здесь. Он удивился, когда заметил, что кол пустил корни и ожил тоненькой осинкой. На ветру и без ветра деревце трепетало, будто что-то пыталось сказать.
Высоко в небе кружила птица.
- Кииииииииииии...
С высоты птичьего полёта виделось, каким слепым бывает доверчивое сердце в своём одиночестве. До чего коротка, порой, людская память. Нестерпимо жаль. Жаль. Жаль.
Послесловие.
Сбудется мечта Калины: в таёжном селе засияет куполом часовня, одетая в деревянные кружева. В сумерках перемен для неприкаянных душ должно быть место примирения с Богом.