Работа мастером в лесничестве «Загон» была для меня, перешагнувшего порог от молодого специалиста к специалисту со стажем не обременительной, но и не очень интересной. Знаний в пределах обязанностей хватало, но меня часто принимали за человека, имеющего высшее образование, а высшего образования у меня тогда ещё не было. Изначально закончил техникум, придя к компромиссу с мамой, не разрешившей работать сразу после школы, несмотря на тяжёлое материальное положение семьи. Продолжить обучение заочно, пока отрабатывал первые три обязательные года, желания не возникало. Осенью 1986 года решил образование продолжить. Манил к себе Север, где я далее Ленинграда ещё не бывал. Решил совместить приятное с полезным и поступить в Архангельский лесотехнический институт. За прошедшие годы некоторые мелочи забылись, но отдельные эпизоды прочно сидят в памяти, о них и расскажу.
В первый раз, на вступительные экзамены отправился поездом. Дорога занимала сутки, но я с детства любил проводить время в плацкартных вагонах под перестук железных колёс, так что в пути неплохо отдохнул. Утром сел в Москве на поезд, а утром следующего дня прибыл в Архангельск.
Железнодорожный вокзал был тогда устроен таким образом, что прибыв на перрон, пассажиры входили сразу на второй этаж здания. Затем спускались на первый этаж и выходили в город. На коротком промежутке от вагона до вокзала отметил крепкий мороз на улице, но не сразу ощутил его в полной мере. После морозов Северного Казахстана, где прошла часть моего детства, здешние морозы мне опрометчиво казались не страшными.
На втором этаже, куда попал непосредственно из поезда, было тепло и относительно мало пассажиров. Спустившись на первый этаж, где было значительно прохладнее, стразу столкнулся с одной из местных специфик. Весь первый этаж, плотно заставленный рядами сидений также плотно был занят. Тут сидели люди, явно никуда не спешившие. На меня, пересекающего зал вдоль одной из стен смотрело множество настороженных глаз, владельцы которых все как один были в кирзовых сапогах, телогрейках, руки заткнуты в рукава навстречу друг другу. Уши шапок у каждого были опущены и завязаны снизу. Дыхание тех, кому пришлось сидеть ближе к то и дело хлопающим входным дверям, обозначалось густым выдыхаемым паром упускаемого тепла. Все сидели молча, не двигаясь. Это спасались от крепкого мороза бичи.
Слегка оторопев от мрачной картины, я выскочил на улицу и хватанув морозного воздуха чуть не развернулся обратно, вовремя вспомнив, что там, на первом этаже не особенно теплее. На улице было минус тридцать шесть.
Если просто прочитать эти цифры, -36, то разве это мороз? В моём североказахстанском детстве мы при -41, когда отменялись занятия в школе, ходили кататься на санках и лыжах. В Архангельске оказался мороз совершенно другого качества. Протекающая неподалёку Северная Двина делала воздух насыщенно влажным. От этого деревья стояли густо укутанные длинным инеем. Каждая тонкая веточка казалась толстенным поленом, имея из-за облепившего её инея диаметр сантиметров 8, а то и все 10.
Очки вмиг заиндевели, лицо, не разогреваемое телом, которое ещё толком не включилось в работу замёрзло моментально, и я вскочил в первый же подошедший троллейбус. Придя в себя за время перегона между первой и второй остановками выяснил, что запрыгнул удачно, что идти до института от места ближайшей к нему остановки предстоит немного, с полкилометра. Но и их я тогда преодолел перебежками от одного подъезда жилого здания к другому, благо домофонов на дверях подъездов ещё повсеместно не наблюдалось.
В институте сразу почувствовал себя как дома. Особенно понравилась огромная библиотека, представлявшая собой единый зал с очень высокими окнами. В центре помещения располагались столы читального зала, а по стенам и в одном из концов этого великолепия стояли стеллажи с книгами и журналами. Очень много было патентных изданий, в которых я позднее рылся в вечерние часы, после учёбы. Почти ко всему был свободный доступ.
Практически все абитуриенты того года были местные, из Архангельской области. Всерьёз поступавших из других областей, кроме меня, не было. Так что приёмная комиссия проявила неожиданный для меня интерес, спрашивая о причинах поступления именно в этот ВУЗ, а так же высказав пожелание найти по месту жительства других желающих получить высшее образование. Кроме нас, тогда же пытались поступить, причём без всякой подготовки к экзаменам ребята, приехавшие торговать на местный рынок из южных республик. При мне не поступил ни один. Толстый кошелёк в те времена ещё не был решающим аргументом.
Легко сошёлся с местными парнями из числа поступающих. Меня и ещё троих поселили в отдельное здание, только что отстроенное, в котором кроме нас никто не жил. Все остальные студенты обитали в обычном общежитии рядом с институтом. Нам приходилось ходить за несколько сотен метров. Когда потеплело до -15, ходили в основной корпус без верхней одежды, чтобы не стоять в гардеробе. Этот мороз уже казался совсем привычным.
Выходя утром, шли в лёгких сумерках, возвращались затемно. Солнце из морозного марева появлялось часа на три, быстро проскакивая где-то высоко по небосводу. Привычных восходов и закатов над горизонтом не было. На одной из улиц из под снега виднелась дощатая мостовая, совсем как в моём родном Тобольске. Только в Сибирском городе были дощатые тротуары, а тут была дощатой вся проезжая часть.
Как хорошисту, то есть имеющему диплом о средне-специальном образовании без троек, мне предстояло сдать успешно два экзамена. В этом случае я был бы уже принят. Но немного опасался, что перерыв в три года между школьными изданиями и поступлением скажется. Однако экзамены сдал относительно легко, больше разговаривая с парнями о жизни, чем просиживая за учебниками. Из этого они сделали неожиданный для меня вывод.
– Валера, оставайся, у нас ты быстро директором станешь!
– Скажешь тоже, директором! – выразил сомнение, но они потащили меня в основное общежитие знакомиться с поступающим вместе с нами действующим директором фабрики.
Парень, старше меня всего лишь на год, действительно работал директором фабрики. Правда в отличие от меня, он уже вступил в партию, открыв тем самым возможность карьерного роста. Однако при общении он выдал фразу, которую я могу записать продолжением бытовавшей в то время в городе Архангельске поговорки. Звучала поговорка так:
– Ума нет, иди в Пед. Стыда нет, иди в Мед. Если некуда идти, поступай в АЛТИ – Архангельский лесотехнический институт.
В разговоре с этим действующим директором выяснилось, что свои шансы на поступление сюда он оценивает совсем низко:
– Если сюда не поступлю, тогда пойду в ВПШ, туда меня точно примут!
ВПШ — это Высшая партийная школа, которая в те времена приравнивалась к институту. Невольно получалось, что если уж для АЛТИ непригоден, то что тогда из себя представляла ВПШ? Это было странно слышать, так как Высшая партийная школа обеспечивала путь в самые верхние руководящие эшелоны государства.
К слову сказать, на вступительных экзаменах почти все тогда сдали экзамены на три балла, редко на четыре. Только одна девушка с красным дипломом поступила в нашей группе без экзаменов, да я единственный, кто сдал два экзамена, оба на пять. Все остальные сдавали все четыре экзамена.
Общаясь по вечерам и в выходные, узнал для себя много нового об Архангельских людях. Уточнил и о тех «пассажирах», которые встретились в первый день на вокзале.
– К нам много разного народа приезжает. Артисты с выступлениями по нашим посёлкам часто разъезжают. Выйдет такой, из Москвы, обратится ко всем обязательно: «Трескоеды!». А мы трески в магазинах давно уже не видим. В столовой только если.
Да, тогда в Архангельских столовых был сплошной рыбный день. В магазинах продавались одни рыбные консервы, макароны и морская капуста в банках. Рассказывали, что соседи по лестничной клетке кооперировались и отправляли в выходной день в Москву за колбасой и мясом гонцов по очереди. Если на площадке были четыре квартиры, то раз в месяц съездив в Москву, каждую неделю все соседи обеспечивали себя московскими продуктами.
– К нам из Центра на заработки каждый год много народу приезжают. В море, на сейнерах, можно за несколько месяцев по три-четыре тысячи заработать. Только мало кто потом с деньгами остаётся. Сойдут на берег, в кабак, а там их закрутят, потом они без денег до следующего корабля по берегу болтаются, домой то ехать не на что. Многие спиваются, теряют документы, пополняя ряды бичей. Расшифровывается как бывший интеллигентный человек. Ты их на вокзале видел.
– В Мезени мощные лесопилки стоят, англичане доску только мезенской распиловки покупают. Туда мастер настраивать пилорамы из Архангельска каждую неделю на четыре дня приезжает. А пилить бичей набирают. В конце недели расчёт получают, в понедельник на работу уже все новые выходят.
В общежитии познакомился с одним местным лесничим, который похвастался тем, как он ловко на бичах зарабатывает.
– В магазин как только одеколон завозят, я пару коробок сразу домой. Какую работу сделать надо, мне бичи за два фунфырика целый день работают! А наряды я потом на своих закрою, деньги - себе!
Таких оборотистых среди поступающих тогда были единицы. Большая часть ребят были по-детски доверчивы, хотя и предприимчивы. Вот один эпизод.
– Валера, поехали на рынок. За городом много народу собирается, привозят, что хочешь! – но у меня с деньгами было туго, так что я отказался.
Приехали парни довольные. Рассказали, что вновь организованный рынок представляет собой площадку величиной с гектар, огороженную чуть ли не верёвками. Торговали кто чем хотел, кто что откуда привёз. В магазинах почти ничего не продавалось. Тем более в свободной продаже не было импортных вещей.
– Гляди, какие «пуссера» урвали! Вечером пойдём в ресторан девок кадрить!
Пуссеры представляли из себя тёплое верхнее бельё с вышивкой замысловатым узором вполовину верхней передней части.
– Смотри, японская вещь! – мне дали «вещь» подержать.
фасон, расцветка, сам материал были легко узнаваемы. Всё изделие представляло собой верхнюю кальсонную рубаху из солдатского комплекта тёплого белья, украшенную громадной цветной вышивкой. Но ребята стояли на своём. Не смутило их даже то, что в одном из швов я обнаружил метку с русским словом «спорт». Отдали они каждый за такой «пуссер» по двадцать пять рублей, почти аванс скромного работника.
Мало того, вечером они ещё и в ресторан пошли в этих пуссерах девушек соблазнять, отдав мне на хранение свои ценности и золотые обручальные кольца. Впрочем, сходили впустую. Никто красавцами не соблазнился.
Зарабатывали мои собеседники по-разному.
– Я лесником числюсь, – рассказывал один. – Зарплату вообще не беру, лесничий сам получает. Зимой иногда на работу хожу, а летом ухожу в море, лесничий меня прикрывает. Там у меня зарплата, на весь год зарабатываю.
– Видел, что я все конспекты шрифтом пишу? – поделился второй обитатель нашей комнаты, – это я так делаю, чтобы навык не потерять. Числюсь мастером лесозаготовок, а зарабатываю оформлением наглядной агитации. Как заказы нахожу? Иду по городу, вижу, у конторы плакатов нет, захожу, договариваюсь, рисую, пишу, оформляю. Пару сотен в месяц легко имею.
В одном из разговоров парни делают очередную попытку соблазнить меня остаться в их благодатном краю.
– Валер, ты вообще тут можешь сразу дом получить с мебелью и всякой живностью. Женись на местной, сразу всё получишь! Ненцы народность вырождающаяся, поэтому требуется приток свежей крови.
– А чего это они вырождаются? – решил уточнить для общего развития.
– Две беды у них. Алкоголизм врождённый и сифилис. А так, ничего, девки у них хорошие!
Третий парень работал как и положено — за зарплату, мастером лесозаготовок.
– Мои лесорубы часто бухают, но на работу ходят. Как-то вижу, один третий день на работу не выходит. Пошёл узнать, что с ним. Захожу в его избушку, он сидит за пустым столом, на столе бутылка.
– Ты чего, – спрашиваю, – на работу не выходишь? – тот сидит и дрожь его сильная колотит.
– Малый, помоги опохмелиться, сам не могу, разливаю! – налил, взял стакан, но он сказал, что так ничего не получится.
– Ты полотенце мне на шею накинь, концы в руки дай. В одной моей руке стакан зажми, как скажу, отпускай!
Я так и сделал. Он рывком стакан ко рту прижал, глотнул пару раз, остальное пролил и упал замертво. Думал я всё, хана! Но нет, через пару минут встал как ни в чём не бывало, уже твёрдой рукой сам налил полный стакан, выпил.
– Ну, начальник, пошли на работу, что ли?
– А которые вовремя похмелиться не смогли, так и помирали, – закончил парень свой пересказ этого эпизода.
к каждому экзамену, а потом и к каждому зачёту парни готовились очень упорно, в отличие от меня. Было интересно украдкой наблюдать, с какими усилиями друзья вталкивают в свои головы не нужные для будничной жизни мудрёные знания. В один из моментов, когда совсем уж стало трудно, один парень, сидевший до этого молча, уставив глаза в учебник и запустив пальцы глубоко в свою шевелюру, вдруг совершенно неожиданно выдал:
– Эх, я е*, е* ежа, на колени положа! Пое* да погляжу, а туды ли я сожу!
Так же резко оборвав свою присказку, он опять склонился над книгой в той же позе, руками в шевелюре, а мы все покатились со смеху!
Учился я в АЛТИ не долго. Побыл установочную сессию, сдал первую учебную. Потом уволился из лесничества «Загон» и переехал работать на Урал, а учёбу в АЛТИ бросил.
Читать о лесничестве Загон:
http://www.proza.ru/2016/01/31/1286