Умер Адам Владимирович. Болел в последнее время, то есть, пил много. Он и раньше любил «это дело», а тут насмотрится новостей по телевизору, и жизнь не нужна. В общем, как-то выпил лишку и не проснулся утром. Мог бы и от старости помереть, не молодой уже был. Но и не шибко старый, до семидесяти пару лет не дожил. Врачи сказали – отравление. Да, это действительно было отравление. Душу отравили Адаму Владимировичу.
Он приехал в Москву давным-давно, совершенно неожиданно для себя. Призвали в армию, попал в стройбат, и молодого бойца-не бойца, работника-не работника, привезли для участия в строительстве военных объектов в столице СССР. Военными объектами были дома, нужные министерству обороны. Адам после школы окончил курсы механизаторов в своей деревне. Так и на службе остался механизатором, бульдозеристом.
Во время прохождения службы привлёк он своей розовощёкой улыбкой молодую разведёнку Тамару. Влюбился, женился и остался в Москве.
Свадьбу играли два раза. Один раз скромно, в комнате Тамары. Гостями были два сослуживца жениха и подруга невесты. На столе: бутылка «Советского Шампанского», две бутылки водки, бутылка газировки «Ситро», варёная картошка, варёная колбаса по два девяносто, солёные огурцы, нарезанные кружочками, селёдка с луком, варёные яйца, разрезанные пополам, сыр «Российский», хлеб.
Вторая свадьба была сыграна для родных Адама, у него на родине в деревне в Винницкой области. Здесь стол был обильнее и народу больше. Одних родственников человек сорок. И всяческих друзей, знакомых и близких набралось не меньше. В общем, больше ста человек собралось.
Прямо на улице, у ворот соорудили навес, провели туда освещение, установили столы и лавки. На столах «всё своё», кроме хлеба и копчёной колбасы. Хлеб покупной, а несколько «палок» колбасы «сервелат» молодые привезли из Москвы, как диковинку и дефицит. В Москве им тоже пришлось здорово напрячься, чтобы «достать» дефицитный продукт, но всё же в столице это было возможно. Всё остальное – картошка, овощи, зелень – со своего огорода. К свадьбе кабанчика закололи, а кабанчики в тех местах килограммов под двести. Да помимо свеженины – сала полно. Самогон свой, горилка то бишь. В подполе три пятидесятилитровых бутыли стояло. Всё и не выпили, одна бутыль нетронутой осталась. Даже какие-то сладости были, хворост, что-то мучное, сахарное и обжаренное. Два-три каравая были своей выпечки, по традиции. А затем танцы под деревенский оркестр. И пели песни.
Адамову невесту, точнее, молодую жену, родственники приняли душевно. Она не ожидала такого тёплого приёма. Ей было чего опасаться. Тамара была на пять лет старше своего нового супруга, и ещё у неё был сын Андрюшка от первого брака. Тамара больше всего опасалась, что родственники осудят Адама, за то, что «взял» женщину с ребёнком. Может быть, кто чего и думал «про себя», но никто в этом духе не высказался и виду не показал. Наоборот, и мать, и братья, и сёстры Адама, все с интересом отнеслись к москвичке, и даже рассказывали позже, что сами немного робели, боялись, что Адам привезёт из Москвы какую-нибудь расфуфыренную накрашенную-перекрашенную надменную фифу, а Тамара оказалась женщиной простой, душевной и общительной.
И её сына Андрея приняли тепло. Смышлёный шустрый мальчонка всем понравился. И каждый норовил поговорить с ним по-русски, насколько каждый норовивший умел это делать. И пятилетний Андрюшка моментально впитывал новую манеру говорить, и к концу отпусков матери и нового отца, хорошо понимал, если с ним говорили по-украински, не считая некоторых сложных слов, и сам мог что-то ответить на новом для себя языке, чем очень умилял многих своих новых родственников.
А Тамара так и не научилась говорить по-украински, и не пыталась, и понимала всего несколько популярных слов, типа «цибуля», и то лишь если слово её очень веселило. Адам за несколько десятилетий в Москве привык говорить по-русски без всякого акцента, даже без мягкого «г», которое в разговоре употребляют украинцы и у нас в России в южных широтах, начиная от Орла и ниже по карте.
…
- Андрийко, тоби погано было в нас? – спросила Ванда.
- Нормально, - поспешил ответить Андрей. – Нет, не нормально, очень хорошо даже.
- О то тож! - грустно кивнула Ванда.
Ванда, одна из двух сестёр, приехавших на похороны брата. Вторую сестру звали Наташа. Ещё приехали: муж одной из сестёр, которая осталась дома, Виктор, и брат Адама Адольф, родня ласково называла его Адолик. Все, кроме Виктора, Володимировичи.
Все четверо загорелые, от постоянного труда на солнце. Сентябрь под Винницей тёплый. У всех четверых по два-три зуба «золотые», то есть – с напылением, из жёлтого металла. Вставляли ещё при СССР. Тогда у них в селе только такие ставили. Новые потери зубов восполнялись пластмассой или металл-керамикой, в цвет родных зубов, «як у усих». А с напылением? Не вынимать же, раз они есть.
Женщины были в чёрных платках. Мужчины в костюмах, но в светлых рубашках без галстуков. Очевидно, тёмных рубашек в гардеробе не нашлось, а покупать специально, к случаю, не было принято. Костюмы немного поношены, но чисты, отпарены и отглажены. Вполне возможно, что «свадьбошные», а если нет, то всё одно, купленные лет двадцать-тридцать назад. Нет, у Адольфа был точно не «свадьбошный» пиджак, потому что не однотонный, а в клетку. Хотя, кто его знает, в чём женился дядя Адольф. Может быть, в нём и женился.
Всего у Адама в большом селе под Жмеринкой, что в Винницкой области, осталось два брата и три сестры. Старший брат не поехал, здоровье не позволило. Сердце больное, ноги тоже. Ещё одна сестра, Галя, жена Виктора, тоже не поехала, потому что хозяйство оставить не на кого, дети давно жили в городе.
Родственники приехали в Москву хоронить Адама. Андрей ездил встречать их в аэропорт. Он вошёл в здание аэровокзала. По громкоговорителю объявляли рейсы на разных языках. В том числе: «До Киёва номэр дэвьятнадцыть». И как будто всё нормально. Но ведь не всё нормально. И летают туда полные самолёты, но, наверное, это продлится недолго. А должны бы ещё ходить полные поезда и должны быть забиты пропускные пункты для автомобилей, или вообще не должно быть никаких пропускных пунктов, а люди должны свободно ездить к друзьям и родным. 2014-й год, а будто средневековье.
Андрей думал, что, наверное, уже не увидит дружеских отношений между государствами Россия и Украина. И не представляет искренних отношений между собой и любым, самым приличным последователем нынешних перемен в Киеве. Гибнут тысячи русских и украинцев, сотни тысяч остались без своих домов, десятки миллионов вынуждены жить хуже, чем жили до переворота, и будут жить хуже дореволюционных времён ещё долго.
По дороге из аэропорта говорили, рассказали друг другу кто как живёт. Андрей не видел названных родственников лет двадцать.
- А що Саша не приихав? – спрашивали родные о сыне Тамары и Адама.
- Приедет на похороны обязательно, - объяснил Андрей. – У него дела неотложные, по организации похорон. Увидитесь ещё, поболтаете.
- Це твоя машина? – спрашивали родственники, хлопая по сиденьям.
- Да.
- Гарна.
Андрей привёз родственников к матери на квартиру. Женщины обнялись, плакали, мужчины тяжело вздыхали. Мать начала хлопотать, как накормить да разместить. Женщины сразу же начали помогать. Виктор, отозвав Тамару на минутку, сунул ей в руку небольшой свёрток долларов:
- Це от нас, от усих, на похороны.
- Спасибо, Витенька.
Андрей из коридора крикнул:
- Мам, ладно, я поехал.
- Подожди, а приедешь ещё сегодня?
- Нет. Завтра утром приеду, и сразу поедем в морг, забирать.
- А Сашка когда приедет?
- Тоже, наверное, завтра. Сама ему позвони, узнай.
- Хорошо. До завтра.
- Пока.
Из машины Андрей позвонил брату:
- Чё не приехал встречать тёток да дядьёв?
- Андрюх, я как белка в колесе кручусь. На работе нужно было дела скинуть на эти пару дней, на кладбище землю «выбивал», в морг денег закинул, в церковь заехал, договорился насчёт отпевания. Ещё в «Ритуальные услуги» надо заскочить.
- Так мы уже заказали и гроб, и венки.
- Ага. А крест забыли. Памятник можно ставить через год или даже два. А пока крест надо поставить.
- Уй, блин, действительно забыли.
- Во-о, видишь.
- Да всё равно, они тебя ждали, о тебе спрашивали.
- Спрашивали… Да пофиг, что спрашивали. Мне на их спрос с высокой колокольни…
- Ты чего, Сашка? Чем тебе родственники не угодили?
- Это укропы. Чего они у себя на Украине натворили?
- Ты о ком, дурак? Это твои дяди и тёти. Это сёстры и брат твоего отца. Ты к ним в деревню в детстве сколько раз ездил?! Тебе всегда там нравилось. У тебя там столько друзей, а ещё больше – подруг.
- Андрюх, ты скажи прямо, ты что, за фашистов?
- Ерунда. У меня на мониторе закреплён дедов орден Красной Звезды. Второй орден, кстати, у тебя. Я знаю свои корни, кто я и за кого.
- Ну вот. Дедушка, мамин отец. А чего ты с этими цацкаешься? Приехали и приехали, раз по-другому нельзя. Их никто не гонит. Ладно, Андрюх, пока. Вечером увидимся. С тебя бабосы за землю на кладбище, половина.
- Хорошо. Только, Саш, ты всё же с родственниками поаккуратнее. Они любят тебя.
- Ладно, разберёмся.
Родственники привезли из деревни гостинцы. Гостинцы - простые деревенские продукты: сало, домашняя колбаса, помидоры, чеснок, зелень, сметана, семечки. И горилка, конечно.
- Зачем вы себя утруждали, - суетилась Тамара. – Здесь всё это есть, всего полно. Зачем тащить в такую даль?
- Може буты и полно, - соглашались родственники, - але на усэ трэба гроши. А тоби и так зараз расходив богато.
Женщины быстро накрыли на стол. Нарезали сала, колбасы, помидоров, зелени. Поставили бутылку горилки. Тамара в это время сварила картошки и нарезала хлеба. Холодильник «ломился» от продуктов, но родственники урезонили Тамару.
- Це на завтра, на поминки.
Хорошо посидели. Выпили по паре рюмок. Вспоминали прошлые годы. Тамара расспрашивала о знакомых. Много родственников в родной деревне мужа. Многих Тамара знала, обо всех было интересно услышать. Родственники, в свою очередь, расспрашивали о последних годах жизни Адама, о сыновьях, о здоровье самой Тамары. Не касались в разговорах только политики. Тамара не включала телевизор, на всякий случай. Родственники тоже не заговаривали о том, как изменилась у них жизнь за последний год.
Убрав со стола, женщины начали готовиться ко сну на отведённых им кроватях и диванах. Тамара жила в трёхкомнатной квартире. В одной комнате она разместила Ванду и Наталью, в другой – Адольфа и Виктора, а в гостиной постелила себе на диване.
Мужчины спросили, где можно покурить.
- Да курите уж здесь, на кухне, - махнула рукой Тамара.
Ни она, ни Адам, ни сыновья не курили. Гнать гостей на лестничную клетку или на улицу Тамара не хотела, а на лоджии не было возможности нормально встать, туда были убраны некоторые предметы мебели, и вообще, куча вещей, для того, чтобы освободить большую комнату для поминок. Сыновья предлагали организовать мероприятие в кафе, но Тамара отказалась. Пусть всё будет по старинке. Пусть зайдут помянуть все соседи и знакомые, все, кто знал Адама. Пусть зайдут все, кто захочет. Это будет невозможно, если поминать в кафе.
Утром приехал Саша. Он позволил каждому из родственников себя обнять, кивал на соболезнования, не глядя в глаза. На вопросы как он живёт, чем занимается, отвечал: «После, после поговорим обо всём. Сейчас мы с Андрюхой и с матерью в морг поедем, забирать».
Родственники-мужчины тоже вызвались ехать в морг. Тамара, Виктор и Адольф сели в машину к Саше, соседи и коллеги Адама поехали на машине Андрея.
В машине Андрея было шумно. Мужики и женщины вспоминали жизнь Адама. Добрым словом поминали доброго человека. Вспоминали разные случаи, по которым выходило, что усопший был человеком честным, совестливым, и всегда готовым прийти на выручку. Вспоминали и смешные случаи, смеялись, не стесняясь, потому что ничего злого в их словах не было, только уважение и сожаление, что ушёл из жизни хороший человек.
В машине Саши сначала молчали. Затем, дядя Адольф, с абсолютно лысым черепом воина, красным кончиком носа и множеством морщинок в уголках часто улыбающихся губ, не выдержал:
- Ну що, Саша, расскажи шось о сэбе. Дэ живэшь, дэ працюэшь?
- У меня дело своё, бизнес, торговля в интернете. Не буду углубляться в детали, ладно? - ответил Александр.
- Та нэ трэба углублятыся.
- Квартира трёхкомнатная в центре. Офис тоже в собственности. Семья: жена и дочь, взрослая уже. Да мать, наверное, говорила.
- Давно уже не звонила, - призналась Тамара. – И Адам не любил звонить. Съездить домой любил, на пару недель, и то, с годами всё реже и реже. Раньше каждый год ездил, затем через год, а в последние годы часто не получалось. То здоровье, то денег не хватало.
- Грошей не хватало? Та вон сыновья яки гарны! На цикавых машинах! – удивился Адольф.
- Это они недавно начали подыматься, - улыбнулась Тамара. – А то так и жили по старинке, что один, что другой. Мы же их так воспитывали, что нужно просто честно трудиться, и всё будет хорошо. А оказалось, что не всё будет хорошо, и даже наоборот. Мы-то с Адамом так и не смогли перестроиться, а дети, вот, хоть ближе к старости, начали врастать в эту новую жизнь. Для меня она так и останется новой жизнью, и никогда я не назову её хорошей жизнью, после той, которую мы знали раньше.
- Моложе мы были, Тамара, - с переднего сиденья повернулся Виктор. – Вот и всё. А теперь у детей свои трудности, у внуков – свои.
Виктор ещё вчера по привычке говорил на украинском языке, но сегодня уже перешёл на твёрдый русский. Вообще, Галя, его жена, отпустила Виктора не только потому, что некому было остаться на хозяйстве, Виктор бы и сам справился, а потому, что он из всех родственников был самый грамотный, в совхозе при СССР занимал неплохую должность, и в новых временах не остался без работы. Он без акцента, не напрягаясь, говорил по-русски.
- Да, Витенька, да, - закивала Тамара.
- Дядя Адольф, - неожиданно обратился Саша к дяде. – А у вас в деревне сейчас Адольфами детей называют?
- Саша, хватит! – прикрикнула на сына Тамара.
- Саша, да мы вам с Андреем ещё в детстве всё объясняли, - вступил в разговор Виктор. – У нас разные имена. И украинские, и немецких много, и польских, и русских. Русские имена тоже когда-то были или старославянским, или греческими, или древнееврейскими.
- Я не о том, - мотнул головой Александр.
- Да мы поняли, о чём ты, - скривился Виктор. – Это всего лишь имена. Когда-то так называли детей. У нас в селе несколько Адоликов. Есть и по пятьдесят, по сорок лет от роду. Сейчас, кстати, так никто детей не называет, не модно.
- А как называют, Барак или Хиллари? – усмехнулся Александр.
- Хватит, всё! – громко выкрикнула Тамара. – Не можешь нормально говорить, езжай молча.
- Дядя Адольф, я без каких-то претензий. Так просто спросил. Если чем обидел, извини, - Александр впервые за дорогу посмотрел в центральное зеркало дальнего вида на своего дядю, сидевшего на заднем сиденье.
- Та ничё, Сашко. Цэ моё имъя. А який я людына, цикавый чи поганый, то люды разберутся.
У морга кучковались ещё две небольшие группки людей. Чёрные платки или повязки на головах женщин, чёрные рубашки под пиджаками или куртками некоторых мужчин. Без смеха. Если иногда редкая улыбка, то грустная. Значит, приехали забирать ещё двоих, помимо Адама.
Тамара с сыновьями зашли подписать необходимые бумаги, заплатить какие-то деньги, обязательные в таких случаях. Администратор, у которой они подписывали бумаги, позвала ещё одного сотрудника. Тот проводил Тамару и её сыновей в помещенье, где на столе в гробу лежал Адам Владимирович. В костюме, в белой рубашке, в галстуке. Лицо спокойное, щёки немного оплыли к шее. Но как будто недовольное выражение было на лице Адама Владимировича. Он как будто хотел сказать, что, да, я умер, но вам-то жить, и мне не нравится, как вам предстоит жить. Кому он это хотел сказать? Всем? Да и хотел ли, или это было только такое впечатление, создаваемое определёнными особенностями освещения в комнате.
- Вот! Всё устраивает? – обратился работник морга к Саше, показывая на лицо Адама Владимировича.
Так нанятые для квартирного ремонта работники показывают сделанную работу хозяину. Вот, мол, обои поклеили в лучшем виде. Если всё устраивает, то, значит, мы выполнили свои обязательства. А если что-то не устраивает, то мы сейчас быстро переделаем, доделаем, исправим.
- Да-да, - кивнул Саша.
Они отошли от стола, и Александр доплатил санитару за работу.
- Можете забирать, - кивнул тот. – У нас ещё двое сегодня.
- За ними тоже прибыли, - кивнул Александр. – Мы видели на улице родственников. Сейчас я посмотрю, приехал ли заказанный микроавтобус, и мы тогда…
Санитар кивнул.
Тамара тихо плакала. Андрей, обнимая за плечи, вывел мать из помещения.
Гроб погрузили в микроавтобус. Саше и Андрею помогли мужики, коллеги Адама Владимировича. Рядом поставили крышку. Подъехали к дому, где жили Тамара и Адам Владимирович, а теперь будет жить только Тамара. Соседки вынесли на улицу пару массивных старых табуреток. Мужчины вынесли гроб и разместили на этих табуретках. Началось прощание.
Был рабочий день, но прощаться с Адамом Владимировичем пришли многие соседи. В основном - пенсионеры. Люди подходили к гробу, бросали взгляд на усопшего, скорбно кивали головами и вставали чуть поодаль, давая проститься другим людям. Некоторые женщины прикладывали платочки к глазам, вытирали слёзы.
- Сказать, наверное, что-то нужно? - взглянула Тамара на сыновей.
- На кладбище, наверное, - пожал плечами Андрей.
Саша, откашлявшись, сказал громко, для всех:
- Дорогие соседи, люди, к вечеру заходите к нам, к матери, помянуть отца. В автобусе есть несколько мест, кто желает, поедемте на кладбище.
Затем гроб снова поставили на специальную подставку в микроавтобус, рядом на сиденьях разместились несколько соседок. Тамара, сыновья, родственники и коллеги уселись в две машины, и кавалькада не быстро, но и не медленно, покатила на кладбище.
- Ещё кто-нибудь с работы будет? - спросил Андрей коллег Адама.
- Да, собирались приехать многие, - отвечали коллеги. - Адамчика все любили, и на пенсии он всего два года, многие его знают и помнят. Но сегодня рабочий день. На целый день не отпустят, но на кладбище проститься многие приедут.
Так и оказалось. У церкви, недалеко от кладбища, отдельной стайкой стояло несколько машин, и возле них курили, разговаривали десятка полтора мужчин и несколько женщин. Мужчины бросились к микроавтобусу и помогли внести гроб в церковь. На серьёзных взрослых и пожилых лицах была неподдельная скорбь и сожаление. Женщины из той же группы подошли к Тамаре, некоторые промокали глаза платочками.
- Тамарочка, крепись.
- Ой, горе какое.
- Ох, Адамчик, Адамчик. Такой весёлый мужик был, такой душевный.
- Тамар, а вон те женщины, это его сёстры? Да? Ух ты, как похожи! Одно лицо.
Когда гроб перевезли к могиле, среди людей, пожелавших сказать прощальное слово появился начальник управления, в котором работали Адам, Тамара, и многие из приехавших на похороны. Начальник был ровесником Адама. Они «стояли у истока» создания управления, то есть, переделки государственного предприятия в частное. Предприятие перешло в руки начальников из главка. Примерно в то же время начальник управления стал тем, кем он и являлся до сих пор. Но друзья молодости, это не партнёры по бизнесу или конкуренты по бюрократической иерархической лестнице. Адама, хорошего рабочего, хорошего механика, хорошего техника-инженера, а главное, хорошего доброго человека, начальник очень уважал и любил. Он сказал короткую прочувствованную речь, пожал руку Тамаре, поздоровался с приезжими родственниками и уехал.
Многие тоже сказали хорошие слова. Сказала и Тамара. Она говорила путано, но все понимали, что она «не в себе». Сказал и Виктор от всех родственников. Говорил по-русски. Сказал грамотно, сдержанно и скорбно.
Родственники грустно молчали и кивали головами, и лишь когда начали прощаться младшая сестра Наталья, захлёбываясь, заполошно вскрикнула:
- Ой, лышенько! Ой, Адамчику!
Она бросилась брату на шею и разрыдалась. Сестра отвела её в сторону. Все простились. Крышку гроба заколотили вставленными заранее в края гвоздиками. Гроб опустили в могилу. Работники кладбища быстро и ловко закопали яму, сделали аккуратный холмик, установили на нём деревянный крест и подошли к Тамаре, просить денег «на водку».
Саша быстро освободил ничего не понимающую мать от досаждавших её могильщиков, деловито поспорил с ними в том плане, что всё оплачено официально, в кладбищенской конторе, но договорился об установке оградки и удалении дерева, росшего рядом. Могильщики ушли без денег, но довольные тем, что получили хороший заказ, и их деньги никуда не денутся, только получение немного отсрочено.
Подруги Тамары не поехали на кладбище. Они приготовили стол для поминок. Пригнали мужей, и те сдвинули разложенные кухонный стол и стол-книгу в один длинный стол. У знакомых соседей попросили стулья и табуретки. Дом когда-то строился от управления, где работали Адам и Тамара, и многие люди получали квартиры от управления. Большинство людей друг друга знали по работе. Соседи предлагали недостающую посуду, приборы. Предлагали помочь. Подруги Тамары сами управились. Посуды было достаточно, но вот предложенные приборы пригодились. Они набрали «с возвратом» десятка три вилок, что к дюжине имеющихся было достаточно.
К приезду Тамары и всех родственников на столах, накрытых двумя белыми простынями, потому что скатертей не нашли, стояли открытые бутылки с водкой и вином, газировка, хлеб, нарезка из колбасы и сала, блюдца с солёными огурцами, нарезанными тонкими «корабликами». Стояли блюдца с обязательными блинами, и обязательные плошки с мёдом. Расставлены были маленькие тарелки, разложены приборы, расставлены рюмочки и бокалы под вино и газировку. На кухне в больших кастрюлях была сварена картошка и солянка с мясом. Эти кастрюли стояли на табуретках укутанные одеялами, для того, чтобы не остыло содержимое.
Тарелок было расставлено человек на двадцать. По старой традиции люди будут приходить по одному или небольшими группами, поминать покойного, говорить что-то немного, вкушать блин с мёдом, выпивать, если кто выпивает, не более трёх рюмок или пару бокалов вина. Затем люди будут уходить, и приходить новые. И все будут коситься на завешенные материей зеркала и с пониманием кивать головами. И Тамара будет всех встречать, слушать соболезнования, поднимать бокал с газировкой, не чокаясь с пришедшими.
Так всё и было, так и прошли поминки. Вечером за стол сели уставшие от гостей Тамара, её сыновья с жёнами, родственники из Украины да две соседки, подруги Тамары.
- Вот и всё, схоронили Адама, - поднял рюмку Виктор.
Братья и сёстры тоже подняли свои рюмки.
- Вот и всё, - поднял рюмку Саша.
- Ты за рулём, - напомнила мать, впервые за вечер позволившая себе поднять рюмку с водкой.
- Такси вызову, или Андрюха довезёт, - пояснил сын.
- Андрийко, зовсим не пьешь? – спросил дядя Адольф.
- Совсем, - кивнул Андрей, поднимая стакан с минералкой.
- Молодэць!
- Ну, помянем отца, - сказал Саша и выпил.
- Пусть земля ему будет пухом, - повторила Тамара фразу, которую слышала сегодня от десятков людей.
На следующий день родственники засобирались домой. Когда Андрей в девять часов утра позвонил в дверь, они были уже в сборе. Собирать-то было нечего. Раньше, лет тридцать назад, приехавшие родственники обязательно прошлись бы по московским магазинам, купили бы всяких модных вещей. Сейчас не до этого. Да и в любом крупном городе мира всё есть, были б деньги. Так что всё, что нужно, родственники могут купить в своей Виннице, или даже в районном городке с несерьёзным названием Шаргород. Андрей помнил, что иногда женщины ездили на рынок в Шаргород, продавать зелень, овощи, масло и сметану, и обратно привозили обновки, и всегда детям конфеты. Хм, «дитам цукерки».
- Саша не приехал, - то ли спросил, то ли уточнил Виктор.
- Он вчера немного перебрал вашей горилки, - улыбнулся Андрей. – Я ему утром звонил. Он не ответил. Спит. Ответила жена. Сказала, пил всю ночь. Уснул под утро. Все эти дни держался молодцом, вся организация похорон на нём, и вот не выдержал, сорвался.
- Да. Ну что ж, тяжко ему, - кивнул Виктор. – И всем тяжко.
Андрей врал. Сашка не напивался ни на поминках, ни после. Когда Андрей подвозил его с женой до дома, Сашка всё не мог успокоиться.
- Андрюх, ты слышал? Мать, когда спрашивала о родственниках, говорила только о стариках, а у них у всех дети, внуки, и много. И мы их знаем всех. Давно не виделись, но знаем и помним. Мать боялась спросить. И они никто не рассказывал, как там дети, внуки. А вообще об этом родственники всегда рассказывают друг другу в первую очередь. Виктор только о старшей дочери рассказал, и то, потому, что она за границей давно живёт. Как же так? Как они из родных и близких превратились в укров?
- А сам-то ты кто? – резко спросила его жена. – Чего ты на людей кидаешься? У них такое же горе, как у тебя.
- Да я помню, помню, что я наполовину хохол, и это никогда мне не мешало быть нормальным русским человеком, и от этого мне в тысячу раз больнее, чем вам! – крикнул Саша. – И родственников я люблю. Так хотелось всех обнять, так хотелось поговорить обо всём. Не могу, понимаете, не могу. Может быть, их внуки сейчас убивают людей в Донбассе. Нас сделали врагами. И ничего от нас не зависит.
Саша неожиданно заплакал. Зарыдал даже. По-мужски, неприятно, некрасиво. Жена попыталась его обнять, он вырвался, как-то по-детски вытер рукавом слёзы, несколько раз резко втянул носом воздух, успокаиваясь.
- Может быть, зайдёте к нам? – предложил Саша Андрею и его жене. – Посидим, отца помянем. Андрюх, оставишь машину во дворе, а завтра отвезёшь родных в аэропорт.
- Я думал ты отвезёшь, - удивился Андрей.
- Не могу, понимаешь, вот не могу! – скривился Саша. – Не знаю, куда глаза девать, не знаю, что говорить. Всё с таким натягом, всё так неестественно. И не надо мне напоминать, что это мои родные тётки и дядька. Да, родные, настоящие родные, по крови. Тебе легче, понимаешь.
- Ты бы заткнулся, - психанул Андрей. – Ты всю жизнь прожил рядом с родным отцом. Что ты знаешь про «легче»?
- Оп-па-на! – опешил Саша. – Вот когда всё выплывает. А тебе он что, не родной был? То есть, я хочу сказать, он что, относился к тебе не так, как ко мне? Ну, я не знаю, я просто младше был. Ты что, отца не любишь? Не любил?
- Да любил я отца, но ты сейчас о кровном родстве заговорил. Да так надрывался. Настоящие родные, по крови! - примирительно усмехнулся Андрей.
- Ой, ничего я не знаю, Андрюха, ничего не понимаю. Как мы теперь без отца?
- Небольшая ремарка, - вступила в разговор Сашина жена, - твой отец был украинец. Это тебе не мешает?
- Мне – не мешает! Он был самый лучший человек! Самый близкий, – закричал Саша. – Ты поругаться хочешь? Чего тебе надо? Что ты лезешь не в своё дело?
- Твоя семья – это моё дело. Я тоже твоя семья, - уверенно произнесла жена.
Саша заскрежетал зубами и хотел ответить что-то резкое, но секунду подумав, согласился и приобнял жену:
- Да. Ты права. Ты – моя семья.
- Ну вот, слава богу, - усмехнулся Андрей. – Гроза прошла мимо.
- Мимо-то мимо, - произнёс Саша, выходя из машины возле подъезда своего дома, - но всё же, Андрюх, отвези завтра тёток и дядьёв сам, ладно. Ладно?
- Ладно.
- Я так поняла, приглашение переносится на следующий раз, - подала голос жена Андрея.
- Да уж какие тут посиделки, - ответила ей Сашина жена. – Пока ребята. Увидимся на девять дней.
Снова аэропорт. Дежавю. Андрей как будто и не уезжал отсюда. Сколько дней прошло? Один или два? Андрей посчитает после, а сейчас он в здании аэропорта смотрит на простые крестьянские лица своих названных родственников и прощается с ними навсегда. «До Киёва номъер дэвьятнадцыть» объявили по громкоговорителю. Это как раз нужный рейс, этот номъер дэвьятнадцыть. Странно, что ещё летают самолёты туда-сюда. Наверное, скоро отменят.
- Ну, прощай, Андрей, - сказала Ванда.
- Прощай, Андрей, - эхом повторила Наташа.
- До побачэння, може буты, - хлопнул его по плечу дядя Адольф и открыто протянул руку.
Андрей пожал руку, но поймал себя на том, что мысленно отвечает: «это вряд ли».
- Бывай здоров, Андрей, - протянул руку Виктор.
- И вы будьте здоровы, - пожимая крепкую ладонь, отвечал Андрей.
Братья и сёстры поспешили на регистрацию, не оборачиваясь. Андрей побрёл к машине, не оборачиваясь.