Фото Виталия Серого.
Как вы уже заметили в книге рассказывается о многих невероятных и необыкновенных событиях в судьбах многих людей. В продолжении и подтверждением всего, далее следуют воспоминания Станислава Прохорова. Особое внимание прошу уделить его стихотворениям. Их можно смело назвать – песней души человека.
Мой друг Женя Бородулин!
Сидим мы за столом, как прежде говорим,
Я про Урал седой, а Женя об Иркутске
Как тридцать лет назад, мы дружбой дорожим
И пусть летят года, часы считают сутки.
Остался молод он, ни капельки седин.
И те же песни мне, он под гитару правит
Для струн и для ладов, как прежде, господин
Всё быстренько солдат, по полочкам расставит.
Мой друг зашёл ко мне, совсем не по делам.
Он рядом был всегда, мы не были в разлуке.
И радость и беду разделим пополам.
Нет места за столом для горести и скуки.
Тебе была б к лицу, усы и борода.
И к прозвищу ребят, под стать бы подходила.
К тому, уже ты дед, и к чёрту все года.
Тебя во внуке, друг, природа повторила.
Виртуозное умение Евгения играть на гитаре, завораживало нас в минуты отдыха. Гитара была спутницей. Он играл, перебирая струны на левой и правой руках. На стажировке, в Болграде, я стажировался у тогда ещё старшего лейтенанта Зорева, в 8й ПДР, а Женя в 7й роте. Мы проходили практику на должностях замполитов рот. Помню, Зорев тогда сразу, кинул меня «под танки…» за неделю подтянуть всю документацию, обновить стенды, стенную печать, контроль распорядка дня ежедневный, кровать в расположении роты, и быть на каждом занятии. Мы с Женей сразу вклинились в работу, сидели кропили до утра. Закончив все дела, Женя приходил мне на помощь, и не было в том удивления, мы уже знали друг-друга хорошо. Через неделю, проверив досконально всё выполненное, Зорев выделил мне три дня на поездку к сестре в Кишинев, и пока я отсутствовал, «прикрывал меня». А дальше были прыжки, стрельбы, наряды, и всё с ротой во главе опытного командира Зорева. В конце стажировки, вечером, мы сидели с офицерами, и Зорев предложил мне, после училища, попроситься в его роту, на должность замполита. Я сказал ему, что я не против, но всё зависит от распределения штаба ВДВ, которое должно было проводиться сразу, после стажировки. А из нас, 80ти курсантов с подготовкой ВДВ, в ВДВ набирали только 50 человек.
Мы уже сидели на станции Болграда, перед отправкой домой в родное альма-матер, когда подъехал УАЗик и с подполковником вышел из машины Зорев. Я тогда был удивлен его появлением. Подозвал меня к себе и, сложив в квадратик лист бумаги, положил мне в нагрудный карман, сказав, после почитаешь. Удивление моё он понял, и вкратце разъяснил: «Да, бывает и так, курсант, подполковник из штаба, мой однокашник. По старой нашей дружбе, подсобил с этой бумагой». Позже, мы в поезде прочитали: «Командование 98й ВДД ходатайствует о направлении выпускников Бородулина ЕН, Прохорова СП для дальнейшего прохождения службы в составе 217го парашютно-десантного полка».
Уже, при распределении, у представителя штаба ВДВ, о нас с Женей не стоял вопрос о принадлежности к ВДВ. Но в разнарядке Москва решила Женю отправить в Каунас, в «семёрку», а меня в Болград. На выпуске, мы пытались, поменять обстоятельства, но от нашего училищного руководства, это уже добиться мы не смогли. Тогда, мы просто с Жекой обменялись проездными, предписанием, обнялись крепко, обещали не терять друг-друга и разъехались по местам службы. Так лейтенант Бородулин попал в 8ю роту 217го полка.
Нагоняй мне в Каунасе дали не плохой, да и ему, наверное, досталось. А когда произошла трагедия, нам сказали девчонки с узла связи, что это 8я ПДР 217го, уже на следующий день. Проводить в последний путь своего друга и его боевых соратников меня не пустило командование, назначив представителем другого. Вечером, собравшись у меня, мы с однокашниками помянули ребят, а наши девчонки (жены) по русскому оплакали их. Мы все знали Женю, и помним его сейчас. Вот такие дела, брат…
После, я искал его семью. Долго искал. Писал, спрашивал. Отыскал, только когда мне сказали, что они в Иркутске. Оля вышла замуж, Катюша выросла, закончила ВУЗ, тоже вышла замуж, родила крепыша. Ещё бы, Женькина порода
И далее Станислав Прохоров говорит рифмой.
Шестиструнная жизнь
Днём последним, разноцветным уходило лето.
Много скошено лугов, много песен спето.
Бас гитары и гармонь, на току и в поле.
Пели бабы про любовь и о женской доле.
Роды были не легки, сроком не доношен.
Не дождалась, как поля снегом припорошит…
Торопился видно жить, опоздать боялся.
Так, под бабкины слова, первый плач раздался.
Шестиструнка заиграла тонкою струною,
Детство пело над деревней, лесом и рекою.
Все звенело от снежинок, от малины спелой ,
От крапивы тихо пело, от черемух белых.
Серебристая струна юность перекрасит.
Ей подвластные тона счастье не угасят.
Чувства дружбы и любви разожжёт по телу,
Вот и третья струна заиграла смело.
В ряд поставлены лады, как квадраты плаца,
Марши , правила , струна и в курсантских классах.
И сибирская пурга, да приклад об фляжку,
Затянула нас она всех в одну упряжку.
Как из золотых погон, вытянулась нитью,
Уж четвертая струна важному событью.
В летний вечер, выпускной, шлем идёт по кругу.
Дружбу нашу сохранить обещаю другу…
Соль вобрала с той струны новая фуражка, китель,
Брюки-галифе, и как дать, тельняшка.
Мигом ясным прозвучала песня лейтенанта.
И угасла до войны взрослая соната.
Зацепив за время «Ч» песней всесезонной,
Натянули пятую, войсковой колонной.
И пошла басить она по горячим точкам.
Ноты правила война в похоронных строчках
По ладам, как по годам, а друзья – аккорды.
В жизни песни, как одно – раны от погоды.
С другом песни за столом и альбом листаем.
Доиграет не спеша нам струна шестая.
От автора: Судьба сводила нас и разводила, готовя испытания. Одним - даруя жизнь, другим – скорбные воспоминания.
Продолжение находится здесь: Сергей Терёхин http://www.proza.ru/2016/12/05/990