Я даю тебе новое имя - часть третья

III. Sera-notte


     Ког­да они доб­ра­лись до заб­ро­шен­но­го са­рая на не­боль­шой опуш­ке, поч­ти сов­сем стем­не­ло. Ма­рия мер­зла, но бо­ялась ска­зать об этом.

     Жа­ловать­ся — вре­мя в ок­но вы­киды­вать. Так ба­буш­ка всег­да го­вари­вала. А тут и вре­мени нет, да и окон луч­ше бы­ло из­бе­гать — единс­твен­ное в са­рае квад­ратное от­вер­стие още­рилось раз­би­тым стек­лом, слов­но страш­ным не­ров­ным ос­ка­лом не­видан­но­го зве­ря. Меж при­чуд­ли­вых, по­хожих на гор­ные ре­ки на кар­те, тре­щин, дво­ясь в на­виса­ющих друг над дру­гом ве­сен­ним гряз­ным ль­дом сло­ях ок­на, уми­рало ве­сен­нее сол­нце.

      Ма­рия взгля­нула на сво­его спут­ни­ка. В тем­но­те пра­виль­ные чер­ты его ли­ца как-то за­ос­три­лись, и он ка­зал­ся поч­ти да­же не че­лове­ком. Ма­рия ук­радкой пе­рек­рести­лась и ти­хонь­ко вздох­ну­ла.    
 
      Че­ловек, не че­ловек — но уй­ти от не­го не бы­ло ни­каких сил. По­это­му она се­ла, по­доб­рав под се­бя мя­тое платье — се­но бы­ло ле­жалым, и тер­пко и тя­жело пах­ло, но луч­ше так, чем на го­лой зем­ле. Она смот­ре­ла, как стран­ник прис­ло­ня­ет ее ве­лоси­пед к кри­вой оси­не, уже уку­тав­шей­ся в неж­ную дым­ку но­вой зе­лени. Мож­но бы­ло и к са­ра­юш­ке его пос­та­вить, да бе­да в том, что вок­руг пол­но ос­трых ос­колков. Ря­дом ва­лялось уже на­поло­вину рас­пи­лен­ное де­рево — иные жи­тели до­лины ле­нились ва­лить де­ревья са­ми и поль­зо­вались вот та­кими па­дан­ца­ми для за­готов­ки до­сок для ре­мон­та и дров. Ви­димо, де­рево-то вет­кой и раз­би­ло ок­но.

      Отец из­бе­гал упав­ших де­ревь­ев. «Лег­кая до­быча — гни­лое нут­ро», — вор­чал он, ког­да Пь­еро про­бовал воз­ра­жать и пе­нять от­цу, что не­охо­та та­щить­ся за пол­ки­ломет­ра лишь для то­го, что­бы сру­бить там ель для но­вой лав­ки, — бла­го у со­сед­ки ру­ки не до­ходят уб­рать и ис­поль­зо­вать с тол­ком сло­мав­ше­еся на зад­нем дво­ре ста­рое де­рево. Со­сед­ки­ну ел­ку они все же по­руби­ли, — вспом­ни­ла Ма­рия. Се­бе не взя­ли, сло­жили по­лен­ни­цей во дво­ре. А тет­ка-злыд­ня да­же на «спа­сибо» не рас­щедри­лась. На не­доволь­ные воз­гла­сы брать­ев отец тог­да спо­кой­но ска­зал, что нет тол­ку ждать бла­годар­ности от лю­дей: а бог все ви­дит, да за­поми­на­ет. Наг­ра­да их ждет ког­да при­дет по­ра веч­но­го от­ды­ха — а по­ка знай се­бе, ра­ботай!

     Пь­еро тог­да ни­как не же­лал сог­ла­шать­ся с от­цом, сер­ди­то рас­смат­ри­вая на­тер­тые, в за­нозах ру­ки, все бур­чал, что от не­бес­ной наг­ра­ды сса­дина от ос­трой ело­вой вет­ки на паль­це не за­тянет­ся — а как ему те­перь ору­довать но­жом, до­делы­вая фи­гур­ку мед­ве­дя на про­дажу — бог не под­ска­зал. Тог­да Ма­рия уве­ла маль­чиш­ку на зад­ний двор и про­мыв ему ран­ку и за­мотав ее чис­той тря­поч­кой, отор­ванной от собс­твен­ной ниж­ней юб­ки, серь­ез­но по­сове­това­ла млад­ше­му бра­ту за­мол­чать — как бы не нар­вать­ся на гнев от­ца. Тот и так уже бро­сал на бун­та­ря тя­желые взгля­ды из-под се­де­ющих ры­жева­тых кус­тистых бро­вей.

      Отец ред­ко бил де­тей — но ес­ли кто-то на­чинал при нем бо­гохуль­ство­вать, за­кипал не на шут­ку. А ска­мей­ку все же сде­лали из но­вой ел­ки…

      Ма­рия от­ки­нулась на спи­ну. Се­но ще­кота­ло ей спи­ну че­рез тон­кую ткань платья. Кур­тку она на­кину­ла се­бе на ко­лени, как оде­яло. Из глу­бины са­рая пах­ло зас­та­релым зна­комым за­пахом до­маш­ней ско­тины и бо­лее све­жим, рез­ким и неп­ри­ят­ным — лес­ных гры­зунов, что как вид­но об­лю­бова­ли се­бе по осе­ни это мес­то в ка­чес­тве зи­мов­ки.
      
      Стран­ник по­дошел, сел ря­дом с Ма­ри­ей. Она по­тяну­лась к не­му, об­ви­вая его за шею, при­тяги­вая к се­бе. Все рав­но про­падать. А она уже и так про­пала. Он це­ловал ее: дол­го и неж­но. По­том же, ког­да гу­бы его ста­ли ре­шитель­нее, а ды­ханье вдруг на­чало сби­вать­ся, слов­но он дол­го бе­жал или по­дымал­ся в го­ру, — он отс­тра­нил­ся от нее и то­же от­ки­нул­ся на се­но, за­ложив ру­ки за го­лову. Ма­рия пог­ля­дела на не­го оби­жен­но и сму­щен­но.

 — Нет. Не сто­ит. Пра­во, ма­лыш­ка, не смот­ри на ме­ня так. Я, ко­неч­но, волк, но со­весть у ме­ня все же есть. Я от­ве­ду те­бя до­мой, а сам пой­ду даль­ше. Или вер­нусь сю­да, на ноч­лег. Тут, яс­ное де­ло, не трак­тир, но все же и не сос­но­вые иг­лы под не­бом…

—  Но по­чему? Я те­бе не нрав­люсь?

 — Ты — все, что мо­жет по­желать муж­чи­на в этом под­лунном ми­ре. Но так не го­дит­ся. Ты еще ре­бенок. Да и не смо­жем мы быть вмес­те, бо­юсь. Так что не­зачем и на­чинать… Ма­ринел­ла, ра­дость, не сто­ит пла­кать. Зе­лень тво­их глаз под­ска­жет те­бе до­рогу. Я уве­рен, что дол­го ты тут не за­дер­жишь­ся. А ес­ли и за­дер­жишь­ся, то най­дешь се­бе по сер­дцу хо­роше­го че­лове­ка. Для не­го ты се­бя и сбе­реги. А это — прос­то про­дол­же­ние сна на ве­сен­ней по­ляне — вет­ром приш­ло, вет­ром и уй­дет…

      Ма­рия по­нима­ла, что он прав, и бы­ла ему бла­годар­на, что он ос­та­вил ее нет­ро­нутой. Но от­че­го же тог­да так бь­ет­ся сер­дце, от­че­го так тя­нет жи­вот? По­чему на сер­дце рас­тет оби­да, слов­но са­мый ее сок­ро­вен­ный дар был от­вер­гнут — неб­режно, но твер­до? На гла­за на­вора­чива­лись сле­зы. Ма­рия смах­ну­ла их — еще не хва­тало. Она боль­шая, она не пла­чет. И ни­какой она не ре­бенок.

      Она сня­ла с ко­лен кур­тку, вста­ла.

— Тог­да пой­дем, а то ме­ня хва­тят­ся. И не­гоже те­бе но­чевать в ле­су. Я най­ду те­бе мес­то у нас в ам­ба­ре.

      Стран­ник пос­мотрел на нее сни­зу вверх — гла­за его в по­луть­ме ка­зались поч­ти чер­ны­ми — и не бы­ло в них ни ус­мешки, ни же­лания ее оби­деть. Толь­ко бес­ко­неч­ная пе­чаль.

 — Как ска­жешь, ду­ша моя. Пой­дем.

      Он встал, сно­ва взял­ся за ее ве­лоси­пед, а Ма­рия, под­няв с се­на его кур­тку, ре­шитель­но за­шага­ла впе­ред. 
    
     Тро­па на­чала сбе­гать вниз. Бы­ло уже сов­сем тем­но, но эту до­рогу де­воч­ка из до­лины зна­ла на­изусть. Ей не на­до бы­ло ви­деть: но­ги са­ми под­ска­зыва­ли, ку­да ид­ти. А он шел вслед за ней, слов­но до­верял ей все­цело.