Четвертая часть - судьба солдата

Александр Аввакумов
Четвертая часть.

Всю ночь я не спал. Какое-то нехорошее предчувствие не давало мне покоя. Я несколько раз вставал и выходил во двор покурить.  Лишь когда на востоке заалел восход, я забылся в тяжелом сне. Утром  я проснулся с сильной головной болью. Ужасно ныло простеленное снайпером плечо. Накануне база попала под обстрел моджахедов, и мы вынуждены были вступить в бой.
Где-то во дворе слышались команды. Я невольно посмотрел на свои наручные часы, они показывали начало восьмого утра. Поднявшись с постели, я вышел в коридор. Заметив старшину, я окликнул его и поинтересовался, с чем связан шум во дворе.
- Приводим в порядок двор. Должен подъехать командир батальона.
Я тоже привел себя в порядок и направился завтракать. После завтрака к нам  в подразделение приехал командир батальона. Я увидел его машину из окна своей комнаты и сразу же направился к выходу, чтобы встретить его около дверей. Я принял стойку «смирно» и, когда он вошел в помещение, стал громко докладывать. Он остановил меня на полуслове и жестом руки приказал мне следовать за ним. Мы вышли на улицу и сели на лавочку под густой старой алычой.
- У меня две новости. Одна плохая, а другая очень плохая. С которой начать.
- Мне все равно, но начните лучше с хорошей.
- Тогда начнем с хорошей. Ты представлен к ордену «Красной звезды» за помощь бригадной колонне, за находчивость и смелость, проявленную при ее проводе в Кандагар. Ты что, не рад? – спросил он меня, заметив, что я абсолютно спокойно выслушал эту новость.
- Теперь давай, плохую новость – обратился я комбату.
- Вторая намного хуже, чем первая. Командир дивизии получил из Москвы конкретное указание, провести в отношении тебя служебное расследование. Это все по рапорту полковника Грачева, о котором я тебе уже говорил. Расследование поручено особому отделу. Могу только догадываться, что тебя ждет впереди.
- Скажи, что они хотят от меня?
- Я не могу отвечать за других товарищей, но, по-моему, Грачев хочет крови. Уж больно ты его обидел в этом рейде. Эти люди привыкли командовать, а ты вдруг ставишь его ниже своего рядового бойца.
- Жалко, что я тогда его не расстрелял за паникерство. Расстрелял бы, и не было бы сейчас ко мне никаких вопросов.
- Давай, я сделаю вид, что я ничего не слышал,  а ты сделай вид, что ничего подобного мне не говорил. Здесь война, и всякое могло случиться, как с тобой, так и с ним. Но вы оба выжили, а это значит, что пришло время отвечать за этот рейд.
- За что отвечать? – возмутился я. - За то, что тащил его двести километров по тылам? За то, что не убил его в бою, когда он демонстративно бросил на землю автомат и отказался стрелять в моджахедов?
- Ты не кипятись, Крылов. Мне ничего не нужно доказывать. Я и без тебя знаю все, что там было. Ты это им объясняй, а не мне. Понял? И еще, перед тем, как что-то доказывать, подумай про себя. Все, что ты будешь говорить, все это могут использовать против тебя.
Я усмехнулся и посмотрел на комбата. Он молча положил свою тяжелую руку на мое простреленное плечо и так же открыто посмотрел мне в глаза. Я поморщился от боли. Он убрал руку с плеча и, опустив в землю глаза, словно был в чем-то виноват, тихо произнес:
- Я верю, Крылов, что рано или поздно правда восторжествует, если она правда. Могу сказать только одно, тебя ждут большие испытания. Запомни: мы все за тебя, и если у нас будет хоть малейшая возможность помочь тебе, мы тебе обязательно поможем. Командир полка вчера был у комдива, говорил о тебе. Тот пообещал помочь, но ты сам понимаешь, кто он и кто Грачев. Весовые категории слишком разные.
- Спасибо – поблагодарил я его за моральную поддержку. - Буду ждать, когда меня вызовут к себе сотрудники особого отдела.
- Ну, давай. Я поехал. Удачи тебе, Крылов, – прощаясь со мной, произнес комбат. - Запомни, правда - есть правда, ее, брат, не спрячешь и не убьешь. Давай, бывай и запомни, слово серебро, а молчание - золото.
Он вышел из помещения и направился к своей автомашине. Проводив его фигуру взглядом, я направился в санчасть на перевязку. Навстречу мне выскочил старшина, он подбежал ко мне и, вытянувшись в струнку, стал докладывать.
- Товарищ старший лейтенант! Звонили из особого отдела дивизии. Интересовались, прибыли вы в расположение базы или нет?
- Чем они еще интересовались?
- Вашим здоровьем.
- Это все?
- Так точно.
- Свободен. Будут спрашивать, я в санбате,  на перевязке.
Он приложил руку к панаме и, развернувшись, побежал в здание базы.

***
- Что с вами? Вам плохо? – поинтересовалась у меня медицинская сестра, делавшая мне перевязку.
- Терпимо, – коротко ответил я. - Просто немного закружилась голова. Наверное, такое бывает?
- Зачем вы меня обманываете, товарищ старший лейтенант. Сейчас подойдет хирург, он посмотрит, что с вашей раной. Я еще при первой нашей встречи с вами говорила, что  рана мне не нравится. Видите теперь сами, что стало с вашей раной, она полностью покрылась коркой гноя.
Не успела она закончить фразу, как в открытую дверь вошел мужчина средних лет. Его белый халат был забрызган кровью. Я моментально догадался, что это и есть хирург.
- Кто это и что с ним? – спросил хирург и посмотрел на меня.
- Это десантник. Командир разведгруппы. Всех раненных мы еще вчера отправили в госпиталь, а он не захотел ехать, считает, что может перенести это ранение на ногах.
Врач улыбнулся. За время его практики, он встречал десятки вот таких же молодых ребят, которые отказывались от лечения в госпитале.
- Мне не интересно, что он считает. Мне куда важней мое мнение, нужна госпитализация или нет. Ну, давай показывай, вояка, что с тобой, – как-то обыденно произнес он. Настя! Ты опять сегодня забыла наполнить рукомойник водой. Не забывай это делать каждое утро.
- Извините, Анатолий Иванович, – тихо извинилась она. - Больше подобного не повторится.
- Вот и хорошо, голубушка, – ответил врач и молча направился ко мне.
Он долго рассматривал мое раненое плечо, мял его своими толстыми, но жесткими пальцами. Наконец, он закончил осматривать и, взглянув на меня, сел за стол.
- Вот что, Крылов. Если честно, то  мне твое плечо не нравится. Пуля, похоже, задела кость, и сейчас у тебя там происходит воспалительный процесс. Хочешь - не хочешь, но нужна операция. Нужно вскрыть рану, обработать все там, удалить мелкие частицы кости. Просто так в амбулаторных условиях этого не сделать. С этим не шутят, так как можно потерять руку.
- А можно все это сделать без госпиталя, – поинтересовался я у него. - Я просто не могу сейчас покинуть свое подразделение. У меня заместитель сейчас в госпитале. Пока нового не пришлют, не могу.
Он внимательно посмотрел на меня.
- Ты понимаешь, лейтенант, а вдруг осложнение. Можно потерять и руку. Ты же молодой, сам подумай, кому ты будешь, нужен без руки?
- Товарищ военврач, давайте будем рассчитывать на хороший исход. Если воспалительный  процесс не остановится, то я готов поехать в госпиталь.
- Хорошо. Приходите сегодня после обеда, а еще лучше - часов в пять. Я сам вас прооперирую, а там посмотрим, что делать дальше.
- Спасибо, доктор, – поблагодарил я его, надевая куртку.
- Не шутите с раной, молодой человек, – еще раз предупредил он меня. – Задор, беды не знает.
Я вышел из кабинета и плотно закрыл за собой входную дверь. Не знаю, почему, но весь мой лоб был покрыт испариной. Я никогда не был трусом, как я считал сам, но предстоящая операция на какое-то время парализовала мою волю.
«Лучше бы я попал в госпиталь и там мне сделали бы эту операцию», – подумал я, выходя из санчасти.
Я быстро добрался до базы и, выйдя из машины, сразу же направился в сторону барака, в котором жили десантники.
- Товарищ командир, – обратился ко мне дневальный. - Вас ожидает в вашем кабинете капитан из особого отдела дивизии.
«Началось в деревне утро», – подумал я. - Как всегда – вовремя».
Я повернулся и направился в свою комнату. Приоткрыв немного дверь, я увидел, как сидящий за моим столом капитан копается в моем столе. Он так был увлечен этим делом, что не заметил, как я вошел к себе в комнату.
- Что-то крамольное нашли, товарищ капитан? – задал я ему вопрос. - вам не кажется, что это неприлично - копаться в чужих вещах? Да, о чем я говорю? Вы же сотрудник КГБ, а это значит, вам можно все.
От неожиданности он вздрогнул и с каким-то испугом посмотрел на меня.
- А, Крылов! А я вот уже давно жду вас. Хотел с вами встретиться, поговорить на интересующую меня тему. А в отношении, как вы выразились, крамольного - все возможно. Сейчас не нашел, позже найду. Как говорил товарищ Сталин, был бы человек, а статью для него мы найдем.
Теперь уже я невольно усмехнулся этому изречению бывшего «вождя всех народов».
- Напрасно иронизируете. Я бы на вашем месте не стал улыбаться. Вам, наверное,  уже доложили, кто я?
- Да, мне дневальный доложил о вашем приходе. Однако вы еще ничего мне не предъявили, а уже стараетесь нагнать на меня тучу страха. Я боевой офицер, не раз смотрел в глаза смерти, и все ваши попытки меня напугать, обречены на провал. Если вы хотите со мной говорить нормально, то поменяйте свой тон, товарищ капитан.
- Зря вы так со мной, Крылов, зря. Дерзите вот, не думая о возможных последствиях вашего поступка. Меня обижать не надо, я не люблю этого. Я таких ребят, как ты, ломал через колено, и ломал их десятками. Ты понял меня, Крылов, или нет? А сейчас сядь на стул и приготовься отвечать на мои вопросы.
Я молча сел на табурет и посмотрел на капитана, который встал с табурета и направился ко мне. Неожиданно, он схватился своей рукой за мое раненное плечо и рывком повернул в свою сторону. От резкой боли я охнул. Голова закружилась, и я молча упал с табурета.
- Что? Не нравится, Крылов? – прошипел он, наклонившись надо мной.  - Это только цветочки, ягодки будут потом. Ты еще поскулишь у меня, как собака, и будешь лизать языком мои сапоги.
Я попытался самостоятельно подняться с пола, но он уперся своим сапогом в мою грудь и пресек эту попытку. Здоровой рукой я столкнул его ногу, но он снова уперся ею, теперь уже - в место ранения. От резкой боли у меня закружилась голова, и я потерял сознание.

***
Очнулся я от резкого запаха нашатыря. Я замотал головой и открыл глаза. Передо мной  стоял капитан из особого отдела и с легкой усмешкой смотрел на меня.
- Очнулся, герой? – с явной иронией спросил он меня. - Испугался, в штаны наложил? Все вы такие, сначала гордые, а затем становитесь тряпками, хоть ноги о вас вытирай.
- Капитан, я ранен и сейчас меня ждет хирург, чтобы сделать мне операцию. Давайте, поговорим в другое удобное для вас время.
- Хорошо, – бодро ответил он мне. - В другое время, так в другое время. А сейчас поехали со мной. Я хочу сам посмотреть на твое ранение, а заодно и  переговорить с хирургом. На госпиталь можешь не рассчитывать. Отлежаться я тебе, Крылов, в госпитале не дам. Сам, наверное, знаешь, у нас процессуальные сроки рассмотрения подобных обращений.
- Какие сроки, товарищ капитан? Я что-то вас не понял? – тихо спросил я его. - Я не понимаю, о чем вы говорите? А в госпиталь я не собирался и не собираюсь.
- Это хорошо. Значит, рана у тебя, Крылов, не требует серьезного медицинского вмешательства. Я так и думал. Наверное, слегка поцарапало. Сейчас зеленкой помажут, и все.
Мы сели в ожидавший капитана УАЗ и поехали в санчасть. Машина остановилась недалеко от санчасти и мы, выйдя из машины вместе с капитаном, направились помещение санчасти.
- Крылов! Ну, сколько вас можно ждать!  Я уже решил, что вы испугались операции, и распорядился о том, чтобы вас завтра отправить в госпиталь.
- Вы бы не торопились с этим решением, - с усмешкой ответил ему капитан.  - Как говорят в народе, поспешишь, людей насмешишь. Эти вопросы вы будете решать со мной, а не с Крыловым.
- Кто это? – спросил меня хирург. - Что ему здесь нужно?
- Я из особого отдела дивизии, капитан Овечкин. Мне нужно с вами поговорить доктор, прежде, чем Вы приступите к операции.
- В чем дело, капитан? Мне не о чем с вами разговаривать.
- Не спешите с выводами. Здесь я решаю, будете вы разговаривать со мной или только я с вами. Крылов, выйди из кабинета. Что не понял? – произнес он грозно и посмотрел в мою сторону.
Я вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь. Присев на лавочку, я стал ждать, когда капитан закончит свой разговор с хирургом. Минут через тридцать из кабинета хирурга вышел капитан Овечкин. Взглянув на меня, он молча сплюнул себе под ноги и направился к ожидавшей его автомашине.
- Заходите, Крылов! – позвал меня военврач и я, поднявшись с лавки, направился к нему в кабинет.
- Потерпи, Крылов, буду резать без анестезии. Сейчас будет очень больно. Спирт пьешь?
Я молча кивнул ему головой. Он налил мне грамм сто пятьдесят спирта и протянул стакан с жидкостью мне.
- Извини, закусить нечем. Вот, возьми, – сказал он и протянул мне стакан с холодной водой.
Я опрокинул в себя спирт и сразу же запил его водой. Через минуты две я почувствовал, что начинаю слегка пьянеть. Перед глазами медленно поплыл кабинет, а фигура доктора стала расплывчатой  и какой-то воздушной и невесомой.
- Посиди немного. Сейчас он подействует.
- По-моему, я уже поплыл.
- Давай, подождем еще минут пять, – предложил мне доктор. – Так будет надежней.
Он сделал мне два каких-то укола  и приступил к операции. Ассистировала ему Анастасия. Ни выпитый спирт, ни уколы не смогли полностью подавить во мне боль. Я тихо охал, ругался матом, и все время пытался схватить оперирующего меня врача за руку. Наконец, алкоголь и  уколы сделал свое дело. Перед моими глазами все закрутилось, и я с невероятной скоростью полетел куда-то, теряя связь с реальностью. В какой-то момент мне показалось, что я разговариваю то с матерью,  то с комбатом. Очнулся я часа через три, не понимая, где я нахожусь.
- Вот и очнулся, – тихо произнес врач. - Давай, Крылов, отдыхай до утра. Кстати, этот капитан Овечкин тоже просил меня не задерживать тебя здесь более суток.
- Спасибо, доктор. Мне тоже не хочется здесь залеживаться.
- Давай, поправляйся, Крылов. Извини, нужно идти, там тоже раненные люди.
Я закрыл глаза и снова провалился в темноту. Мне снился какой-то хороший сон. Я все время хотел его запомнить, но, проснувшись утром, я так и не мог его вспомнить. Я снова закрыл глаза и вновь провалился в сон.

***
Утром меня разбудил хирург. Я открыл глаза и никак не мог понять, где я нахожусь. Все что раньше было со мной, показалось мне просто сном.
- Ну что, Крылов? Как ваши дела? Как самочувствие? Давайте, я осмотрю вашу рану, и можете ехать к себе в подразделение.
Я поднялся с кушетки и направился  за ним в  кабинет. Он размотал бинт и стал осматривать мою рану.
- Ну, вроде бы все хорошо. Краснота и отек прошли. Сейчас вас перевяжут, и можете ехать к себе. Завтра в течение дня приедете на перевязку.
- Спасибо, доктор. Если ничего сверхъестественного не произойдет, обязательно приеду.
Я вышел из кабинета и направился к ожидавшей меня машине.
- Как здоровье, товарищ командир? – поинтересовался у меня старшина, когда я вошел на территорию базы. - Вчера этот капитан из особого отдела опрашивал всех наших бойцов.
- Ну и что они?
- Не знаю. Все происходило за закрытыми дверями. Он все интересовался  у них,  как Вы выходили из тылов моджахедов, как встретились с Сергеевым, и так далее.
«Странно. Зачем все это ему? Из тех, с кем я выходил из тылов моджахедов, в подразделении осталось всего два человека: я и раненый Ибрагимов, а остальные в госпиталях», – подумал я.
 Приняв у него рапорт, я сразу же направился в комнату. Мне хватило лишь одного взгляда, чтобы понять, что в мое отсутствие происходил обыск. Я  вошел в свою комнату и, плотно закрыв за собой дверь, стал укладывать все вещи на прежние места, а заодно  внимательно осматривать комнату. Что-то мне подсказывало, что все это было не просто так и по всей вероятности, капитан  мог что-то случайно здесь забыть.
 Я медленно перемещался по комнате, заглядывая в каждую щель. Вскоре мое любопытство было полностью удовлетворено. В дальнем углу шкафа я наткнулся на небольшой узелок. Вытащив его из шкафа, я осторожно  положил узелок на стол и стал его развязывать. В узелке лежало несколько серебряных ювелирных изделий и четыреста долларов США.
«Надо же, – мысленно произнес я, рассматривая эти изделия. - Похоже, капитан помимо всего этого, хочет меня обвинить еще и в мародерстве. Неплохо придумал».
 Достав, из ящика пустую банку, я переложил в нее содержимое узелка, а в узелок положил несколько небольших камней, которые подобрал во дворе базы. Уложив узелок на место, я снова продолжил свой поиск. Под кроватью, в ящике из-под автоматов, в котором я хранил все свое армейское имущество, я обнаружил два старинных афганских кремниевых пистолета, инкрустированных  серебром и какими-то полудрагоценными камнями.
«Ну, это уже перебор, товарищ начальник, – подумал я. - Вы, похоже, считаете меня полным идиотом. Неужели, если бы я имел подобное антикварное оружие, то я бы его хранил в своем ящике».
Мне стало даже обидно за себя. Спрятав все найденные ценности за бараком, я вернулся обратно в комнату и лег на койку. Я представил, что меня ожидало, если все эти вещи были бы обнаружены капитаном Овечкиным во время обыска. От всего этого  меня стало колотить, так как я не был на сто процентов уверен в том, что нашел все его закладки.
Я встал с койки и крикнул старшину. Когда он вошел, я попросил его принести мне спирта и закуску. Минут через десять он вернулся и молча поставил на стол котелок с разогретой тушенкой и полную алюминиевую кружку со спиртом.
Когда он вышел из комнаты, я разбавил спирт водой. Когда жидкость немного остыла, я сделал несколько глотков водки и стал закусывать ее мясом. Все мои мысли в этот момент крутились вокруг  капитана Овечкина.
«Если он подбросил мне все эти предметы, значит, хочет повязать меня на мародерстве. Для него сейчас самое главное - арестовать меня, и ему не столь важно, как он это сделает – размышлял я. – Видно, одного рапорта Грачева ему явно не хватает для моего ареста. Ему еще нужно чем-то меня припереть к стене, а для этого подойдет статья и по мародерству. Раз ходил по тылам, то мог и награбить что-то».
Скрывать нечего. Отдельные мои бойцы иногда пытались «прибарахлиться». Снимали с убитых моджахедов часы, подбирали кассетные магнитофоны. Я, как командир, старался пресекать подобные факты, однако проследить за всеми своими бойцами я конечно не мог. Сам я никогда и ничего не брал, тем более - с убитых мятежников. Это была плохая примета,  я ее хорошо усвоил еще из рассказов своего отца, бывшего солдата Великой Отечественной войны.
Я поднял кружку и снова сделал один большой глоток водки. Поставив кружку на стол, я потянулся за куском мяса. В этот момент дверь моей комнаты открылась, и в дверях показался капитан Овечкин.
«Стоит только о черте подумать, как тот появится тут же», – подумал я, рассматривая его разморенное жарой лицо.
- Пить будешь, капитан? Давай, садись, - предложил я ему.
- А ты все пьешь, Крылов? – спросил он меня, поднося к носу кружку с водкой.
- А почему бы не выпить? Я пью не ради пьянки, а ради здоровья. Хотите, угощу, – тихо ответил я ему. - Правда, с такими людьми, как вы, я не пью.
Наверное, я сказал лишнее. Лицо его моментально стало красным от гнева.
- Что, брезгуешь?
- Угадали. От вас плохо пахнет, капитан.
Он схватил кружку и швырнул ее в сторону. Я промолчал и стал закусывать выпитую водку мясом.
- Ты знаешь, Крылов, я обязан осмотреть твою комнату. Ты не переживай, так положено. В своем рапорте полковник Грачев отмечает, что вы со своими бойцами, разгуливая по тылам противника, занимались мародерством. Вот мы сейчас и посмотрим, что ты хранишь у себя в комнате. А вдруг нам повезет, и мы что-нибудь найдем у тебя.
- Валяйте, я не возражаю. Я думаю, что для проведения  этих следственных действий моего согласия не требуется?
- Ты угадал, Крылов. Вот ознакомься, это постановление военного прокурора, где он санкционирует мои действия. Сейчас я приглашу понятых, и мы начнем обыск.
- Ну, раз сам военный прокурор санкционирует, то я молчу. Валяйте, капитан. Ищите, может, и найдете что-то.
Пригласив в качестве понятых старшину и кого-то из десантников, капитан приступил к обыску.

***
Я сидел за столом и внимательно наблюдал, как капитан Овечкин медленно переходил от одного угла моей комнаты к другому, делая вид, что тщательно осматривает все мои вещи. Наконец, он остановился перед шкафом.
- Крылов? Скажите, что у вас в шкафу? Кстати, я вам добровольно предлагаю сдать все запрещенные законом вещи. К таким вещам относятся предметы антиквариата, наркотики, валюта.
- Извините, что я вас огорчаю. Ничего из выше перечисленного вами не храню.
-Тогда я посмотрю, с вашего разрешения. Надеюсь, вы не будете возражать?
- У вас же на руках постановление на обыск. Почему вы спрашиваете моего разрешения на это?   Откройте и посмотрите – ответил я ему. - Я давно не пользуюсь этой вещью и не знаю, что сейчас может там находиться. Раньше там висела моя старая парадная армейская  форма, которую я недавно выкинул.
Овечкин улыбнулся и осторожно приоткрыл створку шкафа. Он уставился на меня, надеясь ошеломить меня своей находкой. Неожиданно глаза его загорелись каким-то не добрым для меня огнем. Его рука, словно змея, исчезла за створкой шкафа. Он, улыбаясь, достал из шкафа небольшой узелок и демонстративно поднял его в воздух. Лицо его сияло, а глаза ……..
- Понятые! Посмотрите, что я нашел в шкафу вашего командира! Вы видите этот узелок? Что это? – тихо спросил он меня.
Его глаза сверкали таинственным и радостным  огнем. Я молча пожал плечами, делая вид, что незнаком с содержимым этого узелка. Он осторожно положил его на стол и, обращаясь к понятым, попросил их подойти поближе к столу.
- Я еще раз вас спрашиваю, Крылов, что находится в этом узелке?
- Я не знаю, товарищ капитан. Это не мой узелок, и откуда он появился в моем шкафу, я не знаю.
- Может, это не ваш шкаф, Крылов? И вещи, находящиеся в нем, не ваши?
Я снова пожал плечами.
- Я же вам уже говорил, что три дня назад вернулся из рейда. Кто пользовался моим шкафом, я не знаю. Могу лишь сказать, что это не мой узелок и поэтому я не знаю, что в нем находится.
Овечкин осторожно развязал узел. Я внимательно наблюдал за его лицом. Сначала глаза у него медленно превратились в чайные блюдца, а затем полезли на лоб. Нижняя челюсть упала и из уголков его удивленного рта показалась тонкая струйка слюны.  Он перебирал руками камни, не понимая, как они могли оказаться в этом узелке. Оттолкнув меня, он стрелой метнулся к моей койке. Он выдвинул зеленый армейский ящик и стал из него выбрасывать мои вещи прямо на пол.
- Вы что ищете, товарищ капитан? – поинтересовался я у него. – Вы, почему выбрасываете вещи на пол?
Мои слова заставили его остановиться. Он поднялся с колен и внимательно посмотрел на меня. Он начал грозить мне пальцем, махая им перед моим носом.
- С огнем играешь, Крылов – прошипел он. - Смотри, не сгори.
- Я что-то вас не понимаю, товарищ капитан. С каким огнем? Не нужно мне угрожать,  мне, боевому офицеру! – заорал я на него. - Чего стоишь, вали отсюда, пока я тебя, тыловую крысу, не завалил  прямо здесь в моей комнате.
Хмель ударил мне в голову. Я попытался достать из кобуры пистолет, но старшина повалил меня на койку и прижал к ней всем своим огромным телом.
- Не дури, командир! Обуха плетью не перешибешь.
- Все, все! Отпусти меня, я погорячился.
Он отпустил меня из своих могучих объятий. Я встал с койки и, поправив на себе куртку, посмотрел на Овечкина, который  сидел на табурете и отрешенно смотрел куда-то в угол. Еще вчера он был уверен в своей оперативной комбинации и для ее использования взял вещественные доказательства по другому уголовному делу. Теперь он хорошо понимал, что его ожидает, если он не вернет эти ценности обратно.
- Дайте воды, – обратился он к старшине. – Что-то пересохло в горле.
Тот быстро исчез за дверью моей комнаты. Через мгновение он вошел в комнату с алюминиевой кружкой в руках. Овечкин жадно выпил и посмотрел на меня.
- Не радуйся, Крылов. Ты еще не раз пожалеешь об этом дне. Как говорят люди, хорошо смеется тот, кто смеется последним.
  Он схватил свою фуражку, которая лежала на краю стола, и вышел из комнаты.
Отпустив старшину и десантника, я лег на койку и заснул сном младенца. Меня радовало лишь одно, что я выиграл пусть и маленькую, но опасную для себя стычку с капитаном Овечкиным.
Вечером мне позвонил адъютант командира дивизии и приказал прибыть к генералу к девяти часам утра.

***
Машина, в которой ехал капитан Овечкин, несколько раз чихнула, словно простуженный человек, и остановилась посреди улицы. К машине моментально бросилась стайка игравших в пыли детей и, хватая его грязными руками за рукава шерстяной гимнастерки, стала выпрашивать у него конфеты и другие лакомства.
- Нет у меня ничего! Пошли вон! – кричал он им, отбиваясь от множества грязных рук. – Совсем обнаглели!
Он взглянул на водителя, который поднял капот и что-то крутил в двигателе.
- Игнатенко! Что у тебя? – закричал он ему, стараясь перекричать уличных мальчишек.
- Сейчас, товарищ капитан. Еще минутку - и поедем.
Овечкин сунул руку в карман и, вытащив из него какие-то мелкие монеты, кинул их в уличную пыль. Стая мальчишек, словно стая серых воробьев, с криком бросилась их поднимать. Они толкали друг друга, дрались между собой за право обладать этой мелкой монетой.
- Смотри, дерутся, словно петухи, - указал он рукой водителю. – Ну, что, все в порядке?
Водитель опустил капот и, вытерев руки какой-то грязной ветошью, сел в кабину. Двигатель взревел, и машина медленно покатила по узкой улице. Водитель сразу догадался, что капитан был зол, взглянув на его сосредоточенное лицо. Он был прав. Овечкин все еще не отошел от своей стычки с Крыловым. Ему никак не хотелось верить, что этот молодой десантник так запросто переиграл его не только тактически, но и морально.
Три дня назад Овечкину повезло. Он впервые за последние три месяца поймал с поличным двух водителей, которые на рынке за какие-то два кремниевых пистолета и несколько серебряных безделушек отдали местному торговцу два ящика с автоматными патронами. Он арестовал их и доставил к себе в отдел. Бойцы быстро раскололись и рассказали ему о своем бизнесе.  Он быстро оформил все необходимые документы, вынес постановление о возбуждении уголовного дела, изъял у них все эти пистолеты и серебряные безделушки в виде вещественных доказательств их вины и быстро доложил своему начальнику майору Жданову.
Выслушав его доклад, начальник похвалил его за оперативность и попросил его не затягивать с этим делом. Сейчас, когда эти вещественные доказательства по этому уголовному делу исчезли благодаря Крылову, он просто не знал, что ему делать дальше. Используя эти побрякушки в оперативных целях, он хотел придать своему новому делу более весомый характер. Все по его расчету было предельно просто. Крылов, заслуженный разведчик, орденоносец, оказался совсем не тем человеком, за которого он так долго себя выдавал. Помимо того, что он совершил серьезный дисциплинарный поступок, он оказался еще и мародером. Кто знал, что он, блуждая там по тылам моджахедов, еще обирает их трупы. Ему уже виделись майорские звезды на  погонах, и вдруг эта хитро задуманная и просчитанная им комбинация сломалась до того, как он начал ее раскручивать.
Мало того, что у него ничего не получилось с Крыловым, ему сейчас срочно нужно было принимать какое-то процессуальное решение и в отношении этих двух арестованных им солдат, так как суд едва ли будет рассматривать это уголовное дело в отсутствие вещественных доказательств.
От накатившей злости он заскрипел зубами и посмотрел на простодушное лицо своего водителя.
«Сидит, сволочь, делает вид, что ничего не случилось. А сам, наверняка, еле сдерживается от смеха и радости, что у меня ничего не получилось с Крыловым – подумал он. – Ничего, мы найдем на всех управу - и на него, и на тебя».
Машина снова остановилась. До расположения особого отдела было не так далеко, однако Овечкин не решился в одиночку передвигаться по городу. Он не боялся смерти, он боялся угодить в плен, где шансов на то, чтобы выжить, практически не было.
- Все, ты мне надоел со своей машиной, – громко произнес он. – Завтра возвращаешься в свою роту. Передашь, пусть ротный пришлет мне нового водителя.
- Товарищ капитан! Сейчас поедем дальше, я только подтяну ремень и все.
- Что все! – заорал на него Овечкин. - Мне это все надоело, ты понял меня?
Водитель промолчал. Машина снова тронулась и медленно поехала дальше.

***
Не успел Овечкин появиться у себя в отделе, как его вызвал к себе начальник. Майор Жданов сидел в своем кабинете и пил чай. На расстеленной газетке стояла открытая банка со сгущенным молоком и пачка печенья «Юбилейное».
- Вызывали, товарищ майор? – спросил его Овечкин.
Тот молча кивнул ему головой и чайной ложкой указал ему на стул. Овечкин снял фуражку и сел. Жданов, не обращая внимания на присутствие Овечкина, продолжал, есть печенье, запивая его чаем. Капитан хорошо знал, что его начальник не любил, когда кто-то из его подчиненных мешал ему закончить трапезу. Наконец он прекратил жевать и, отодвинув от себя недопитый стакан с чаем, посмотрел на него.
- Как дела? – поинтересовался у него Жданов. – Что ты тянешь с Крыловым? Может, тебе напомнить, кто стоит за этим рапортом?
- Я знаю, товарищ майор. Стараюсь накопать на него больше. Того, что написал полковник Грачев, мало, нужны свидетели всего этого.
- Ну и что? Что тебе мешает найти их?
- Есть трудности, товарищ майор. Двое сейчас находятся в госпитале в Ташкенте, а третий – Сергеев, отказывается давать какие-либо показания против Крылова.
Майор откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на Овечкина. Он впервые за долгие годы их совместной работы видел его таким растерянным.
- Ты меня извини, но нас там просто не поймут с тобой. Я рекомендовал тебя, заявил, что ты у меня самый перспективный оперативник, пообещал им, что ты разберешься с этим делом. А ты вдруг заявляешь мне, что ты ничего не можешь сделать с этим мальчишкой. Подумай, что тебя ждет дальше? Хочешь служить на Кушке, служи, но не тащи меня за собой.
Овечкин сидел с поникшей головой. Докладывать Жданову, что Крылов его переиграл, как мальчишку, он не хотел.
- Ну а эти, два твоих крестника, как они?
Овечкин вздрогнул и посмотрел на Жданова. Он на секунду задумался, а затем, не моргнув и глазом, соврал.
- Я их отпустил, товарищ майор. Судить ребят за мелочь не стоит. Теперь они мне будут сообщать все, что творится в их подразделении, кто, чем дышит, кто и что ворует и кому продает.
- Значит, решил завербовать? Смотри сам, а то можно материалы и в трибунал передать.
- Не стоит их загружать лишней работой. Для многих сейчас зона лучше, чем Афганистан.
- Ну, ты не тяни с Крыловым. Ты же сам мне всегда говорил, что безгрешных людей не бывает. Так что, Овечкин, давай, копай.
Капитан поднялся со стула и направился к двери. Когда он вышел из кабинета, то облегченно вздохнул и сразу же направился в изолятор, в котором сидели два этих солдата.  Контролер открыл дверь камеры, и Овечкин вошел в это полутемное помещение. Он не сразу увидел бойцов, которые сидели в углу камеры прижавшись, друг к другу. Они со страхом смотрели на капитана, ожидая своей участи.
- А ну, пошли отсюда! – громко закричал он. - Чего застыли? А ну, пошли!
Солдаты выскочили из камеры и остановились в коридоре.
- Проводи их до выхода, – приказал он конвоиру. – Гони в шею!
Когда они исчезли за поворотом коридора, он еще раз облегченно вздохнул и направился к себе в кабинет.

*** 
Утром я был в штабе дивизии. Заглянув в приемную комнату командира дивизии, я заметил там командира полка. 
- Заходи, Крылов! – пригласил меня полковник и рукой указал мне на свободный стул.
Я сел рядом с полковником и стал ждать, когда меня пригласит к себе генерал. Сначала в кабинет генерала вошел командир полка. Прошло минут десять томительного ожидания. Раздался телефонный звонок. Сидевший за столом молодой лейтенант с опаской поднял телефонную трубку и посмотрел в мою сторону.
- Есть, товарищ генерал, – отчеканил он и положил трубку на рычаг телефона.
- Заходите, Крылов, – холодно произнес он и снова углубился в чтение газеты «Правда».
Я открыл дверь и вошел в небольшой кабинет. За столом сидел генерал в полевой форме, справа от него - командир полка. Он долго всматривался в мое лицо, словно стараясь вспомнить или запомнить его.
- Вот, что Крылов. В отношении тебя поступила информация о том, что в твоем отряде имеют место противоправные действия и творится беззаконие. Что в отряде процветает мародёрство, и даже то, что наши офицеры на боевых операциях расстреливают неугодных солдат.
Я был поражен этим сообщением. Это был какой-то бред сивой кобылы. Командир полка Михайлов только что разговаривал со мной не больше пяти минут назад в приемной генерала, и не обмолвился ни одним словом о преступлениях моих подчиненных. При этом он  лично мне сказал, что не верит в то, что написал на меня полковник Грачев, и что мне надо срочно убыть в отряд после разговора с генералом.
- Извините, товарищ генерал, но все это не соответствует действительности, – произнес я. - Я прошу вас разобраться во всем этом и привлечь к ответственности человека, который хочет очернить бойцов моего отряда и мое честное имя.
- Прекратите, Крылов! Не нужно оправдываться. Нужно быть честным, Вы же офицер! В вашем отряде уже работает сотрудник особого отдела дивизии капитан Овечкин. Вот он и разберется в твоих партизанских действиях. Ты что о себе возомнил, Крылов? Думаешь, что если отряд находится сравнительно далеко от основных частей дивизии, то тебе все позволяется?
Лицо его покраснело. Глаза стали похожи на узкие амбразуры дота.
- Извините, товарищ генерал, но я действительно не понимаю, о чем вы говорите?
- Плохо, Крылов, плохо, что ты не понимаешь меня. Как же я могу за тебя просить кого-то, если ты ничего не понимаешь и не даешь отчета своим поступкам.
Я стоял по стойке «смирно» и переводил свой взгляд с генерала на командира полка, еще надеясь, что тот скажет свое веское слово в мою защиту. Однако командир полка тоже молчал, пряча от меня свой взгляд.  Чем было вызвано его молчание, я не знал, но оно мне не сулило ничего хорошего.
- Что стоите? Я вас больше не задерживаю, Крылов. Готовьте передачу отряда новому командиру.
- А я куда?
- Этот вопрос не ко мне, а скорей, к капитану Овечкину. Посмотрим, что решит следствие.
Я развернулся через левое плечо и молча вышел из кабинета генерала.

***
Расстроенный этим разговором, я поехал к командиру батальона. Оставив машину с водителем на улице, я вошел в его палатку.
- А, Саша, заходи, – произнес он, вставая с койки. – Я слышал, что тебя вызывал к себе комдив?
Я вошел внутрь палатки и присел на свободную койку.
- Похоже, я приплыл. Ты знаешь, он такую ахинею понес, что у меня встали волосы дыбом. Говорит, что мы во время рейдов с Белоусовым расстреливали своих бойцов, что многие из них занимались мародерством. Я попытался что-то сказать ему, но он меня даже слушать не стал.
Я закурил и, выпустив дым, посмотрел на него.
- А что командир полка?
- Он все время молчал. Я рассчитывал, что он что-то возразит генералу, но он почему-то промолчал.
- Я вчера с ним говорил на эту тему, и он пообещал мне, что замолвит за тебя слово.
- Видно, что-то помешало ему это сделать. Короче, приказали мне сдать отряд.
- Вон оно что? Похоже, на них сильно надавили. Кто-то очень хочет твоей крови.
- Но за что? Я честно воевал, за чужие спины не прятался.
- Не знаю, Саша, не знаю. Мы с тобой - маленькие винтики в этой большой военной машине.
- Тогда я поехал. Кому сдавать отряд?
- Сдай пока старшине, а там будет видно.
Я вышел из палатки и направился к машине. Неожиданно из-за палатки показалась медсестра. Увидев меня, она вспыхнула. Ее пухлые щеки покрылись румянцем.
- Крылов! Почему не приходите на перевязку? – строго спросила она меня. – А ну, пойдемте со мной, я вас сейчас перевяжу.
Я молча повиновался и направился вслед за Настенькой. Она осторожно сняла  старую повязку и стала обрабатывать рану.
- У вас, товарищ старший лейтенант, большие неприятности? – спросила она меня.
- С чего вы взяли? – сделав удивленное лицо, спросил я.
- Просто я случайно услышала разговор этого капитана с нашим хирургом. Он просил у него дать ему официальное заключение о том, что вас можно содержать в камере.
- И, что?
- Хирург написал ему такую справку. Вы сами знаете, что с сотрудниками особого отдела лучше не ссориться.
Эта новость не прибавила мне оптимизма. Когда она закончила перевязку, я вышел во двор и закурил. В голове крутилась одна мысль: что делать дальше? Ехать в подразделение, где меня, по всей вероятности, ждет Овечкин и арест, или плюнуть на все и удариться в бега. Однако вторую составляющую я тут же отбросил в сторону. Куда бежать и от кого бежать?  Бежать, тем самым, признавая все эти абсурдные обвинения в свой адрес? Нет, этого делать было нельзя, ведь за моей спиной незаслуженно обиженные кем-то бойцы моего отряда. Нужно что-то делать. Однако, что конкретно, я не знал. Загасив сигарету, я направился к ожидавшей меня автомашине.
- Куда? – спросил меня водитель.
- На базу, – коротко ответил я ему.
Волна отчаяния захлестнула меня. Я впервые оказался в таком положении, когда не видел из него выхода. Я еще раз пожалел о том, что не расстрелял Грачева. Сейчас хоть было бы за что отвечать. Я снова достал из кармана сигареты и закурил.
 
***
Когда моя машина остановилась в расположении отряда, там уже работал  Овечкин.  Самому мне разбираться с личным составом отряда не пришлось, с бойцами   разобрался капитан. Сволочи есть везде, и в армейской среде тоже, хотя конечно поменьше, чем на гражданке.  Овечкин, похоже, хорошо знал свое дело. В этот раз он действовал совершенно по-другому. Он уже не рылся в моих бумагах и вещах, он  мне не задал ни одного вопроса.  Все «факты мародерства и расстрела своих бойцов во время рейда» ему сообщили два десантника, прибывших из последнего пополнения и ни разу не ходившие, ни в «зеленку», ни на «дорогу». Однако этот факт его меньше всего интересовал. Самое главное - он добыл эти показания, и теперь их хватало для разговора со мной.
- Капитан! Ты-то сам в это веришь в это? – спросил я его.
- А почему нет? Дыма без огня не бывает. Если бойцы рассказывают об этом, значит, что-то подобное было. Вот мы и разберемся, где ложь, а где, правда.
- Давай, разбираться прямо сейчас, на месте.
- Ты мне не указывай герой, где мне разбираться, здесь или в другом месте. Сейчас поедем к нам в отдел, там и поговорим. Знаешь, Крылов, что я заметил в этой жизни - пока человек на воле, он говорит одно, а стоит его закрыть в камеру, он говорит совершенно другое. Вот вы утверждаете, что все это вымысел, а я говорю, что нет. Может, вам напомнить гибель бойца Смирнова? – переходя то на вы, то на ты, ответил капитан.
- Какого Смирнова? У меня такого бойца в отряде в мою бытность не было.
Я моментально вспомнил, что в отряде были несчастные случаи при чистке оружия, но все это было до моего назначения на эту должность. Насколько я помнил, таких не боевых потерь за все время существования отряда было четыре, в том числе и гибель рядового Смирнова. По каждому из них была проинформирована военная прокуратура и  особый отдел. Никто из командования батальона и отряда не был привлечен к ответственности.
- Чего молчишь? Сейчас приедем к нам, и мы тебе там восстановим память.
- А если я не поеду? Что, застрелите на месте?
Я был возмущен до предела, но все мои возражения по данным вопросам Овечкин полностью игнорировал.
- Ты не дергайся, герой. Разберемся, там и решим, что с тобой делать дальше. Ты вчера посчитал себя достаточно умным человеком, как же, обманул самого Овечкина. Нет, брат, это я тебя обманул. Это я тебя загнал в угол, из которого нет выхода.
Я сидел за столом и молча слушал его. Все происходящее здесь, в моем кабинете, казалось мне кошмарным сном. Мне все время казалось, что я вот-вот проснусь, и все это исчезнет - и Овечкин, и Афганистан. Но это почему-то не исчезало, а все больше и больше превращалось из фарса в настоящую реальность.
- Крылов, сдайте табельное оружие, оно вам больше не понадобится.  На основании постановления военного прокурора, вы задерживаетесь на десять суток, для выяснения всех обстоятельств. По истечении этого срока вам может быть предъявлено обвинение или вы будете освобождены по реабилитирующим вас обстоятельствам. Надеюсь, вы поняли меня?
Я молча кивнул ему, достал свой пистолет и положил его на стол.
- Старшина, примите временно командование отрядом, – приказал я ему - Думаю, что к вечеру у вас будет новый командир. Да, еще. Передайте этот нож новому командиру отряда.
- Есть принять командование и передать нож новому командиру отряда, – тихо отчеканил старшина.
При выходе из помещения нас с Овечкиным окружили десантники.
- Не дадим нашего командира! – закричал кто-то из них. - Вы куда его ведете? За что?
Некоторые десантники схватились за оружие.
- Отставить! – громко скомандовал я. - Всем разойтись!
Бойцы застыли на месте, а затем стали медленно расходиться в разные стороны, бросая недобрые взгляды на капитана Овечкина. Мы сели в ожидавшую нас автомашину,  которая, добродушно урча мотором, тронулась с места. Я проводил взглядом место дислокации отряда и отвернулся в сторону. Сердце мне подсказывало, что я никогда больше не вернусь сюда.

***
Я впервые ночевал в камере. В левом углу, небольшого по размерам помещения стояло ведро, которое почему-то называлось параша. На жестком деревянном топчане лежало два солдатских серых одеяла. В последнее время многое происходило у меня впервые в жизни. Впервые я встретил девушку, которую полюбил, впервые оказался за границей нашей Родины, впервые вышел на «дорогу», впервые убил своего  врага, а теперь впервые вот оказался в этой  камере.
Где-то недалеко надрывно прокричал мулла, призывая правоверных  к вечерней молитве. Я молча сидел на топчане и смотрел на эту узкую оконную щель, за которой находилась свобода.  Раньше, еще в детские годы, когда я смотрел фильмы «Граф Монте-Кристо», «Овод», я почему-то мечтал оказаться в камере, как и герои этих произведений. Как и они, бороться за справедливость и мстить своим заклятым врагам. Однако, оказавшись в этом каменном мешке, я понял, что значит - потерять свободу. Время шло, звезда, светившая мне всю ночь, стала меркнуть, а затем и совсем пропала.
Я не спал всю ночь, сильно болело раненое плечо, и поэтому я всю ночь провел на ногах, шагая из угла в угол. За металлической дверью камеры иногда раздавались какие-то голоса, но разобрать  о чем кто говорил, было довольно сложно. Гулкое коридорное эхо искажало голоса, и трудно было определить,  с какого конца коридора они доносятся. Я поднялся с деревянного топчана и стал тщательно осматривать свою камеру. Вчера, когда меня поместили в камеру, было довольно темно, и я не мог хорошо рассмотреть свое место заключения.
Камера была небольшой, от силы восемь квадратных метров и была рассчитана на двух заключенных. Стены камеры были все исцарапаны чем-то острым. Я подошел к стене и стал рассматривать эти надписи. Среди них я увидел русские.
«Выходит, я здесь не первый заключенный, – подумал я про себя и сел на топчан. – Плохо, что поговорить не с кем».
 Я сидел на топчане и вспоминал свой первый вчерашний допрос. Вел его незнакомый мне молодой лейтенант. Наверное, это было его первое самостоятельное дело, и поэтому он был надут словно индюк и всячески старался показать мне свою исключительную важность. Он важно ходил по комнате, сверкая начищенными до блеска хромовыми сапогами, и задавал мне вопрос за вопросом.
- Скажите, Крылов, вы хорошо знакомы с уставом и текстом воинской присяги? Вы знаете, что бывает с военнослужащими, которые отказываются выполнять приказы вышестоящего начальника? – задавал  он мне вопрос за вопросом.
- Я не совсем вас понимаю, товарищ лейтенант. Прошу Вас конкретизировать ваши вопросы. А во-вторых, я практически не знаком с уголовным кодексом нашей державы. Насколько я понял, ваши вопросы касаются именно уголовной ответственности за их нарушение и неисполнение?
Он улыбнулся мне, словно старому школьному другу и, сделав важное лицо, начал мне декларировать данную статью уголовного кодекса.
- Слушайте и запоминайте, Крылов. Ваше преступление заключается в злостном неисполнении приказа вышестоящего командира, в сопротивлении начальнику, в нарушении правил Устава взаимоотношений между военнослужащими, а также - в оскорблении подчиненным своего начальника или другого военнослужащего. Вам понятна эта формулировка или нет?
- Понятно. Однако мне не понятно лишь одно - какое отношение она имеет ко мне? Прошу вас, поясните все это мне, товарищ лейтенант?
- Давайте сразу договоримся, Крылов, что вы больше не будете ко мне обращаться, употребляя слово «товарищ». Это слово теперь не для вас. Я вам советую привыкать к этому. Мы теперь с вами не товарищи, мы по разные стороны одного закона, который называется «уголовный кодекс». Надеюсь, я излагаю на понятном вам языке?  Во-вторых, я вам пока разъясняю, что вы не выполнили приказ вышестоящего командира. Каков был приказ - найти сбитых летчиков и полковника Главного политического управления. Правильно? А затем переправить их в расположение наших войск. Вспомнили этот приказ или нет?  Пока мне неизвестны причины его невыполнения. Насколько я знаю, у вас была возможность переправить полковника Грачева в расположение наших воинских подразделений первым вертолетом, но чувство личной обиды и неприязненных отношений к полковнику Грачеву заставили вас не выполнить приказ командования, тем самым вы умышленно подвергли его жизнь смертельной опасности. Вы знаете, что за это бывает на войне? Хотите, поясню?
Он сделал паузу и посмотрел на меня, стараясь угадать, как я отреагирую на его дальнейшие слова.
- Неисполнение подчиненным приказа начальника, отданного в установленном порядке, наказывается лишением свободы до пяти лет.
Я невольно присвистнул и удивленно посмотрел на лейтенанта. Я хотел что-то  ему возразить, но он знаком руки пресек мою попытку.
- Так вот, вам  вменяется еще две статьи, это насильственные действия в отношении вышестоящего начальника и нарушение уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчиненности. Сейчас я вам все поясню. Данное нарушение трактуется следующим образом. Нарушение уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчиненности, связанное с унижением чести и достоинства или издевательством над потерпевшим либо сопряженное с насилием.
Он закончил говорить и, взяв в руки стакан с налитым в него чаем,  сделал глоток из него.
- По-моему, у вас были какие-то ко мне вопросы?
- Слушайте, гражданин лейтенант, я устал от ваших обвинений. Давайте говорить конкретно, в чем вы меня обвиняете. Я не юрист, и мне все Ваши формулировки ни о чем не говорят.
- Крылов! Вы же умный человек и все это хорошо понимаете. Я вам даю ночь, одну ночь, чтобы вы смогли все вспомнить и мне завтра все подробно рассказать. А сейчас вас отведут в камеру.
В сопровождении вооруженного солдата меня проводили до камеры.

***
Где-то в глубине коридора раздались гулкие шаги. Шаги звучали все громче и громче, пока не затихли около  моей камеры.
- Крылов! На допрос!– раздалось из коридора.
Я встал с топчана, и  направился к металлической двери.  Она противно лязгнула,  и приоткрылась. Я вышел в полутемный коридор.
- Лицом к стенке! – послышалась команда, и сильный толчок в спину прикладом автомата заставил меня вжаться в эту серую бетонную стену. Сильная и резкая боль прострелила мою руку. Я невольно оглянулся назад и посмотрел на молоденького конвоира. Несмотря на молодость, он был около двух метров ростом. Его покрасневшее от загара лицо оттенял светлый пушок над верхней губой. Он явно был не городским парнем. Его ладони были словно лопаты, а висевший на шее автомат больше походил на кнут пастуха, который они  вешают себе на грудь при перегоне скота.
- Что, непонятно? Что вылупился, как баран на новые ворота? – выкрикнул солдат и еще раз сильно ударил меня прикладом в спину.
Удар прикладом был настолько сильным, что я снова моментально уперся лбом в серую бетонную стенку. Сильная боль снова пронзила мое плечо. Я ойкнул и замер на месте. На лбу моментально выступила холодная испарина, а перед глазами появились радужные круги.
- Боец! Ты что делаешь! Я не преступник!
- Здесь все одинаковы - и преступники, и не преступники.  Еще раз возникнешь, потеряешь зубы! Больше предупреждать не буду!
- Ты бы там, в горах, проявлял такое рвение и храбрость. А бить безоружных людей легко и просто. У нас с тобой большая разница, ты меня можешь ударить, а я вот тебя - нет.
Не успел я закончить, как новый сильный удар в область почек заставил меня опуститься на колени. Что-что, а бить, похоже, он умел. От сильной боли у меня перед глазами поплыли разноцветные круги. Пересилив боль, я поднялся с колен и прижался лицом к стене.
- Вперед по коридору! Шаг влево, шаг вправо, расценивается как попытка к бегству. Стреляю без предупреждения, – зло произнес конвоир.
 Мне больше не хотелось ни  разговаривать, ни спорить с этим деревенским на вид парнем, который мог искалечить меня в любой момент. Мы медленно двигались вдоль узкого бесконечного коридора.
- К стене лицом! – снова скомандовал он мне. Я повернулся лицом, заметив идущего мне навстречу военнослужащего и сопровождающего его конвоира. Я не сразу узнал в этом исхудавшем человеке Сергеева.
- Командир! А вас за что? – успел спросить он у меня и тут же сильный удар приклада в спину опрокинул его на бетонный пол.
- Отставить разговоры! – послышалась команда. - Запрещено!
Когда его провели мимо меня, конвоир снова приказал мне двигаться дальше. Солдат открыл металлическую дверь и втолкнул меня в уже знакомый кабинет. В этот раз, помимо молодого лейтенанта, в кабинете находился мой старый знакомый капитан Овечкин.
- Проходи, Крылов. Присаживайся, – произнес Овечкин, - как ваше плечо? По-прежнему болит?
Я промолчал, так как хорошо понимал, что ему глубоко наплевать на мое раненое плечо.
- Если можно, угостите меня сигаретой? – обратился я к ним. - Умираю, как хочу курить.
- Сигарету нужно заслужить, Крылов, как заслужил хорошее отношение к себе твой старый знакомый Сергеев. Сейчас все нужно заслуживать - и хорошее к вам отношение, и возможность покурить. Вот Сергеев сейчас был у меня на допросе, он все мне рассказал.  Рассказал, как ты пытался застрелить полковника Грачева. Как таскал его по тылам противника в надежде, что того убьют. Так что, если хочешь покурить, то тоже расскажи нам все это.
- Спасибо. Я все понял, гражданин капитан.
- Вот и хорошо, что вы все поняли, нам меньше объяснять вам. Ну что, приступим, Крылов, к разговору?
- Я не против начала допроса, давайте, задавайте свои вопросы.
Лейтенант переглянулся с капитаном Овечкиным и, устроившись удобнее на стуле, задал мне первый вопрос.
- Скажите, Крылов, в чем заключалось задание командования по спасению сбитых летчиков?
- Передо мной была поставлена задача по обнаружению и спасению летчиков сбитого моджахедами вертолета. До меня также было доведено, что на этом вертолете летел представитель Главного политического управления Советской Армии полковник Грачев.
- Все правильно, Крылов. Именно такую задачу поставило командование перед вами и вашим отрядом.
- Скажите, пожалуйста, Вы были до этого знакомы с  полковником Грачевым?  Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с ним?  В каких отношениях вы с ним были?
- Да, я хорошо знал полковника Грачева. Мы вместе служили в подразделении в городе Витебске. Скажу одно, мы с ним не дружили. Он занимал более высокую должность, чем я. Вскоре его перевели служить в Москву.
- Скажите, Крылов. Почему вы молчите о том, что этот человек сейчас живет с вашей бывшей женой? С чем были  связаны все ваши ранее перечисленные поступки? Со старой обидой на полковника Грачева или еще с чем-то?
- Какое это имеет отношение ко всему этому. Ну, живет он сейчас с моей бывшей женой или нет, что это меняет? Вы знаете, я уже давно забыл про все это. Это не он увел от меня мою жену. Это она ушла от меня к нему, считая его более перспективным офицером,  чем я. Я рад за него, если он счастлив с ней.
- Вот вы говорите, что это меняет? Могу сказать вам - многое. Так из показаний полковника Грачева следует, что вы, испытывая к нему негативное отношение, не дали ему возможности эвакуироваться из зоны боевых действий вместе с раненными бойцами, хотя вы в исключительном случае могли его посадить в эту машину.  Что вы можете сказать следствию по этому вопросу?
- Я действительно не дал ему возможности эвакуироваться первым вертолетом, в котором находились раненные бойцы моего отряда, так как вертолет был сильно перегружен и мог не оторваться от земли.  Во-вторых, он не был ранен и мог вылететь следующим вертолетом, который должен был забрать нас всех через пять минут после отлета первой машины.
- Что там произошло дальше? Почему вы не вылетели?
- Когда подлетел второй вертолет и попытался сесть на площадку, моджахеды открыли по нему огонь из крупнокалиберного пулемета. Чтобы не рисковать людьми и машиной, я дал команду и вертолет улетел, не забрав ни одного человека.
- Скажите, если бы полковник Грачев все же сел в первый вертолет, что изменилось бы? Может, вертолет не поднялся бы из-за перегруза или еще что-то?
- Я не летчик и ответить на ваш вопрос не могу. Спросите об этом пилота. Машина была забита раненными бойцами, и летчик просил меня больше никого не сажать. Поэтому я не знаю, мог вертолет поднять его или нет, но я решил первым делом эвакуировать раненных бойцов.
- То есть, Вы не можете мне ответить на вопрос, взлетел бы вертолет с полковником Грачевым или нет. Следовательно, вам ничего не мешало исполнить приказ командования, я правильно вас понял, Крылов?
Я промолчал, так как сразу же догадался, каким будет следующий вопрос.
- Почему вы молчите?  Выходит, вы осознанно не выполнили приказ командования по эвакуации полковника Грачева?
- Почему вы это утверждаете? Я не согласен с вашим выводом. Я же вам уже говорил, что он должен был улететь следующим вертолетом. Скажите мне, откуда я мог знать, что второй вертолет попадет под пулеметный огонь? Если бы я это знал, то я его обязательно отправил бы первым вертолетом.
- Все правильно, Крылов. Вы сейчас произнесли то, что я так хотел услышать от вас все это время. Получается, что вы ему просто не дали улететь первым вертолетом из-за своих негативных взаимоотношений с ним.
- Это неправда. Я никогда ему ничего не высказывал. В конечном итоге это был выбор моей жены - с кем из нас жить, с ним или со мной. Она выбрала его.
- Все ясно, Крылов. В Союзе вы не могли ничего сделать с полковником Грачевым. Служили вы в разных гарнизонах, на разных должностях. Здесь же судьба свела вас вместе, и вам впервые за все это время представилась возможность отыграться на этом человеке.
- Вы не правы. Я больше не хочу отвечать на ваши вопросы. Прикажите отвести меня в камеру, я устал от допроса. Вы все время пытаетесь меня на чем-то поймать, в чем-то уличить. Я вам уже говорил, и буду всегда говорить о том, что я не испытывал и не испытываю к полковнику Грачеву неприязненных отношений. Я не знал, что вторая машина, на которой мы все собирались улететь, попадет под пулеметный огонь.
Они снова переглянулись между собой.
- Дело Ваше, Крылов. Я думал, что вы поумнели за эти сутки. Однако, похоже, я ошибся. Если вы ранее утверждали, что вы не виновны и вас ошибочно арестовали, то теперь вы сами добровольно просите меня, чтобы я отправил вас в камеру. Поверьте, Крылов, что мне вас по-человечески жаль. Сначала вы потеряли свою жену, а теперь вот теряете и свободу – произнес лейтенант и, вызвав конвоира, приказал ему отвести меня в камеру.

***
Я лежал на жестком топчане, уставившись в серый потолок, и лихорадочно искал выход из сложившейся ситуации. Чем больше я думал, тем сильнее меня накрывало отчаяние. Я не видел выхода из сложившейся ситуации, и впервые в жизни будущее пугало меня своей непредсказуемостью.
«Крылов, возьми себя в руки, – пытался я успокоить сам себя. - Почему ты испугался этих людей? Нет безвыходных ситуаций, есть лишь не совсем приятные решения. Они - специалисты своего дела, и гонят тебя своими вопросами на минное поле, откуда уже выхода нет. Но ты тоже неглупый человек, и должен что-то придумать. С другой стороны, что придумывать? Врать, стараться вывернуться? А как же тогда быть с правдой? Выходит, что прав был этот полковник Грачев, когда он советовал нам сдаться в плен? Выходит, он еще тогда строил план своей мести?»
Однако и смириться со своим положением я не хотел. Не знаю, почему, но мне еще верилось, что эти люди, облеченные властью и положением, должны разобраться в этом простом вопросе. Обвиняя меня в неприязненных отношениях к Грачеву, они почему-то полностью отбрасывали версию о возможной мести ко мне Грачева. Нужно было  что-то придумать, что-то очень важное, что могло повернуть это дело вспять. То ли с памятью моей что-то стало, то ли охватившая меня паника не давала мне сосредоточиться на этих тонкостях, но ничего стоящего в голову не приходило.
Я встал с топчана и начал ходить по камере, в надежде успокоиться и привести свои мысли в нормальное состояние. После моего разговора с генералом рассчитывать на помощь командования мне явно не приходилось. Да и вряд ли генерал пошел бы против родственника такого большого начальника, ведь ему еще служить и служить в войсках. Чем дольше я ходил по камере, тем все больше и больше успокаивался. Сидевший во мне страх потихоньку куда-то улетучился. Голова снова стала ясной, способной анализировать сложившуюся ситуацию.
«Андрей! Ты для чего собираешь эти объяснения с бойцов? – неожиданно вспомнил я этот момент.  - Да так, на всякий случай, командир. Может быть, когда-нибудь они и пригодятся нам».
Похоже, это была самая лучшая мысль, посетившая меня за весь этот непростой для меня день. Однако я тут же сник, ведь Белоусов в настоящее время находится в Ташкенте, в госпитале, и где он хранил все эти объяснения, которые он тогда собрал, я просто не знал.
По коридору загрохотали шаги и смолкли у моей двери. Дверь, издав противные звуки, внезапно открылась, и в дверях показалась веснушчатое лицо уже мне знакомого конвоира.
- Крылов, встать! – приказал он. - Выйти из камеры! Лицом к стене!
Я быстро исполнил эту команду, так как уже хорошо знал, что может произойти в случае ее неисполнения.
- Вперед, марш! – скомандовал мне конвоир и уперся стволом автомата в мою спину.
Я медленно побрел вдоль коридора. Остановившись около знакомой двери, я уперся лбом в серую бетонную стенку. В этот раз в кабинете был один лишь лейтенант.
- Проходи, присаживайся, – произнес он и погрузился в чтение какого-то документа.
Я присел на табурет.
- Гражданин лейтенант! У меня очень болит раненное плечо. Вы бы не могли отдать распоряжение на перевязку. Рана может загноиться, и я бы не хотел потерять из-за этого руку.
Он оторвался от бумаг и посмотрел на меня.
- Не много ли ты просишь у меня, Крылов? То тебе курить хочется, а теперь вдруг у тебя заболела рана?
- Гражданин лейтенант! Я не преступник и прошу со мной обращаться, как с человеком и офицером.
- А кто вам сказал, что вы - не преступник? – удивленно спросил он меня, то переходя на вы, то обратно возвращаясь к ты . - Вы и есть самый настоящий преступник. Вы, наверное, забыли, что когда-то давали присягу, клялись служить честно и выполнять приказы вышестоящего начальства. А теперь вы считаете, что вы ничего не сделали и сидите здесь в камере по чьей-то злой воле.
Он перевел дыхание и продолжил.
- Скажи, Крылов? Вот я  смотрю на тебя и думаю. Вроде бы  умный сидит передо мной человек, дающий отчет своим словам и действиям. Ты же хорошо знал, кто такой полковник Грачев? Наверное, догадывался о его возможностях? Почему же ты так поступил? На что ты вообще рассчитывал? На то, что он не дойдет до наших войск? А он взял и дошел, а если вернее, то ты сам его и довел.
Он замолчал и, взяв металлическую кружку в руки, сделал несколько глотков воды.
- Вот ты мне скажи, кто тебе позволил угрожать оружием старшему по званию? Грозить ему расстрелом? Ты же был там не один! Почему ты это делал  на глазах своих подчиненных? Какой пример ты подавал им? Что так удивленно смотришь на меня? Скажешь, что все это придумано лично мной?
- Я вам не верю. Мои бойцы не могли дать таких показаний. Покажите мне их. Я хочу убедиться в том, что это они действительно дали такие показания против меня, а не  против полковника Грачева, который оказался трусом и предателем.
- Ого - го! Теперь, значит, полковник Грачев стал трусом и предателем? Расскажите мне об этом поподробнее.
Я рассказал ему всю свою историю с момента знакомства с Грачевым и выхода отряда из тыла  моджахедов. Он молча слушал, не перебивая меня и лишь тогда, когда я закончил свой рассказ тихо произнес:
- Интересная история получается. Тогда у меня к тебе один вопрос, почему ты ничего этого не написал  и не доложил своему командиру?
-  Не знаю. Теперь я очень сожалею об этом.
- Назад пятками, Крылов, не ходят. Теперь мы, вместо того, чтобы разбираться с Грачевым, разбираемся с тобой. Но самое главное еще заключается в том, что он родственник очень большого человека, который уверен в его непогрешимости. Ведь ты сам сейчас в своем рассказе сказал мне, что действительно угрожал ему оружием, и все это происходило на глазах твоих подчиненных. То есть ты подтвердил его слова об угрозе оружием.
- Лейтенант! Скажите, как бы вы поступили на моем месте?
- А я бы отправил его первым вертолетом и не стал бы таскать его по горам. Зачем он был нужен тебе? Как солдат, ты сам говоришь, что он никой.
Он замолчал и, достав из кармана сигареты, молча протянул их мне. Я с жадностью закурил. Когда я закончил курить, он приказал отвести меня в камеру.
Шагая по коридору, я тогда не догадывался, что этот молоденький лейтенант записал на магнитофон весь наш разговор с ним. И то, что я ему рассказал, впоследствии ляжет в основу моих обвинений.

***

Находясь в камере, я пытался угадать, какой сегодня день недели. В закрытом помещении трудно было понять, что сейчас - день  или ночь. О времени суток я догадывался лишь по допросам. Если меня вели на допрос, значит, на улице был день. Судя по тому, как велись все эти допросы, как преподносились все моменты нашего нахождения в тылу моджахедов, я делал вывод, что шансов выйти отсюда, а вернее - из камеры, у меня не было.
В процессе последнего допроса, следователь обвинял меня в преступной близорукости, в результате которой я подверг опасности своих бойцов и полковника Грачева.
- Скажите, Крылов, почему вы поверили изменнику Родины Сергееву и вручили ему автомат? Этот человек добровольно перешел на сторону врага, принял ислам и вы, словно школьник, поверили в его раскаяние, тем самым вручили ему в руки жизни своих бойцов. Насколько я знаю, против этой затеи был полковник Грачев, но вы игнорировали его мнение. Как вы все это можете объяснить? Неужели вы не понимали, что делали?
- У меня не было оснований не доверять Сергееву. Только благодаря Сергееву, мы вышли  к колонне наших войск. Это раз. Во-вторых, Сергеев, насколько я знаю,  попал в плен в результате разгрома их воинской колонны, будучи раненым, а о том, что он принял ислам,  знало лишь несколько человек. Вы наверняка помните, что говорил товарищ Сталин. Он всех пленных автоматически переводил в разряд врагов народа, и за это отвечал не только он, но  и все его родственники. Но сейчас не Отечественная война и приказы товарища Сталина не являются законом. Сергеев осознал свою ошибку и постарался исправить ее. Он выполнил то, что обещал тогда нам. Он вывел нас на дорогу.
- Но он воевал против наших войск, разве этого мало? Если бы он захотел добровольно вернуться к нам, то он мог это сделать один, самостоятельно, а не ждать, тогда его захватят ваши люди.
- Вы не правы. Вы там бывали, вне гарнизона наших войск? Если бы вы бывали там, то не задавали бы мне этих вопросов.
На этом допросе я много говорил, однако, когда мне следователь  протянул  протокол допроса для подписи, я был просто поражен. В нем не оказалось ничего того, что я говорил.
- Извините, но я не буду подписывать этот протокол. В нем не отражено ничего, что я вам говорил.
- Дело ваше. Я сейчас напишу, что вы отказались подписывать этот протокол и вас проводят в камеру. Кстати, хочу вам сообщить, что мы практически закончили свою работу и скоро материалы будут направлены в  Военный трибунал. Пусть они решают, что с вами делать дальше. Несмотря на то, что вы симпатичны мне, я вам помочь не могу. Прав тот, у кого больше прав.
- Скажите, почему все названные мной люди, которые могли бы подтвердить мою невиновность в выдвинутом вами обвинении, до настоящего времени вами не допрошены?
Он слегка улыбнулся мне.
- Скажите мне, где я должен разыскивать всех этих людей? В действующих частях их нет, они все в госпиталях или уволены из рядов Советских войск, в связи с истечением срока службы. Вы сами-то думали о том, как мы можем их найти в Союзе, да еще доставить их сюда, в Афганистан? Белоусов в госпитале в Ташкенте, вместе с ним там лежат еще двое ваших бойцов. Один находится в Кабуле, двое демобилизовались и уехали по адресам своего постоянного проживания. Теперь это проблема трибунала, а не наша. Если они сочтут нужным, то вызовут ваших свидетелей на судебное заседание. А на нет - и суда нет. Вы же, наверное, знаете, что у нас есть сроки проведения следствия, и я не могу их нарушить без указания своего руководителя капитана Овечкина. А он, похоже, не намерен это делать, его вполне устраивают полученные нами результаты расследования. Так что ожидайте обвинительного заключения, которое можете попытаться обжаловать через военную прокуратуру.
- Скажите, лейтенант, вам не страшно, что вы осудите ни в чем не повинного человека?
- Я, в отличие от вас, никого не сужу. Судит суд, а не я. Если суд посчитает вас невиновным в предъявленном нами обвинении, вас освободят от наказания. Не буду вас обнадеживать, этого практически никогда не бывает.
- Выходит, ложь одного человека в состоянии пересилить правду десятка человек?
- На что вы намекаете, Крылов? Вот лично я склонен верить полковнику Грачеву, а не вам. Это вы сейчас говорите о справедливости, а там вы справедливо относились к нему? Там вы были готовы перегрызть ему глотку из-за личной обиды. Скажу больше, вы специально таскали его по тылам мятежников, в надежде, что его убьют или искалечат моджахеды. Однако все ваши надежды не сбылись, и полковник Грачев остался жив и здоров.
Я сидел и молчал. Мне было ясно, что никакие мои доводы не в состоянии поколебать его уверенность в  преступности моих действий.
- Как ваше плечо? – неожиданно спросил он меня. - Не беспокоит?
- Спасибо, уже нет, – ответил я ему, - но от перевязки бы не отказался.
- Вот и хорошо. Так что, скоро суд, готовьтесь к нему.
Он поднялся из-за стола, давая мне понять, что наш  разговор закончен. Вошедший конвоир увел меня в камеру. Когда дверь за конвоиром закрылась, я стал ходить по камере. В какой-то момент меня посетила мысль покончить жизнь самоубийством, однако, я ее быстро отбросил. Умереть преступником мне не хотелось.
«Нет, я просто так не сдамся, – решил я и сел на топчан. - Нужно любым способом разыскать Белоусова. Только он может реально помочь мне в создавшейся ситуации».
Я лег на топчан и закрыл глаза. Перед глазами поплыли улицы Казани, лица родителей. С мыслями о доме я и заснул.

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.