- Зданию госпиталя больше 90 лет.
Это я сестру расспрашиваю, пока она на меня датчики крепит. Операционная просторная, на три стола, окна на три стены, оборудование то же ретро. Хоть кино по Булгакову снимай. Только артроскоп из этого века. Но он на колёсиках – для съёмок можно откатить. Мне нравится. Вообще нравится техника пятидесятых-шестидесятых. Вот, странно: женщины больше нравятся года рождения сына, а техника – моего.
Анестезиолог долго выбирает иглу, советуясь с сестрой и путаясь в обозначениях. Он тоже из прошлого века. Я его узнал - из-под маски торчит седая борода. Видел вчера во дворе – похож на Свана. Он долго возится, прицеливается, ворчит.
- У толстых позвоночник не найдёшь, худым иглу не вставишь.
- Тебе не угодишь.
- Да, между позвонками у тебя расстояние маленькое.
- Подсел уже. Был 176, сейчас – 173.
Расспрашиваю, куда он там целится – объясняет.
Наконец, у него всё получается. Я укладываюсь и жду «прихода».
- Тепло в ногах чувствуешь?
- Да.
- А ну, пошевели пальцами. Не получается? Отлично! Классная игла!
Подходит хирург со своей сестрой и чёткими отработанными движениями готовят себе место работы, закрывают его от меня шторочкой, и когда я вижу ногу, поднятую рукой хирурга выше шторки, которую сестра быстро протирает какой-то грязно-жёлтой жидкостью, никак не могу поверить, что эта нога моя. В голове осталось ощущение, что нога лежит на столе. Опустили «не мою» ногу, сели за зановесочкой и занялись.
«Сван» расхаживает, руки за спину, рассказывает как с кумом сомиков на лимане ловил.
Сестра его говорит мне:
- Рассказывайте мне что-нибудь, или песни пойте.
Я кошу глазами – она села сбоку и что-то пишет.
- Как же я буду вам петь, если вы ушли?
- Так мне надо вашу историю болезни заполнить, я слушаю.
- Не. Петь я не умею. А стихи читать можно?
- А чьи? – оживляется «Сван»
- Я буду читать, а вы будете угадывать чьи.
- Давай!
Думаю: что бы прочесть. Пытаюсь вспомнить стишок Эвелины – её бы точно никто не угадал, но не помню ни слова. Ритм, её голос – да, а слова- нет.
Поэтому начинаю:
- Я, конечно, умру. Мы когда-то всегда умираем.
Как бы так угадать – чтоб не сам, что бы в спину ножом.
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем.
Не скажу про живых, но покойников мы бережём.
- Нет. Это неправильные стихи – остановил меня «Сван».
- Высоцкий – негромко произнёс молодой женский голос из-за соседнего стола. Там делали серьёзную полостную операцию, и народу было много.
- Вот, уже угадали. Вернее, узнали. А почему неправильные?
- Потому, что беречь надо живых.
- Так он и не говорит как надо. Просто констатирует факт.
- Всё равно такие стихи не надо читать.
- Ладно. Тогда это.
И я начинаю читать «Давайте делать паузы в словах…» На этот раз меня никто не останавливает, и я дочитываю до конца. Пауза и повисает.
- Ахматова? – неуверенно произносит тихий голос.
- Есенин – говорит рядом сестра анестезиолога.
- Нет. Гораздо проще. Ближе берите.
Молчат.
- Это Андрюша Макаревич – закрываю викторину.
- Андрюша меня сильно разочаровал – отзывается «Сван»
- Так стихи-то не причём. – вспоминаю я опять спор с Юлей.
- Да. И я думал, думал. Творчество отдельно, Макаревич отдельно. Но он меня сильно разочаровал. А мне его «Разговор в поезде» нравится. – Анестезиолог говорит медленно, задумчиво и начинает:
- « Вагонные споры последнее дело, и каши из них не сварить»
- «Но поезд летит, бутыль опустела и тянет поговорить» - подхватываю я.
- А я «Перекрёсток семи дорог» люблю – тот же голос из бригады «полостников»
- Что-то сегодня в травме пациент какой-то интеллигентный. Первый раз слышу, что бы стихи читали. Вечно то матерятся, то, вообще, доктору морду бьют.
- Рано судите. Я, может, ещё разойдусь.
- Бинтуй – говорит хирург сестре, встаёт и выключает монитор.
- Вот и всё – говорит мне сестра анестезиолога, ещё раз проверяет давление и снимает датчики. Пойду - закажу «подъёмник» - надо шесть солдатиков собрать.
- А что лифт совсем не работает?
- Ему 55 лет – боимся уже включать.
12.07.16