Глава 231. Братья-мстители

Хелена Руэлли
Риуга рысью удалялся от места битвы. Принимать участие в этой мясорубке он не имел желания. Лучше убраться куда-нибудь подальше да переждать смутные времена. Вряд ли его хватятся, если ему повезёт, то обе стороны сочтут его погибшим. А он сменит имя и осядет где-нибудь в глухом уголке Загорья.

Занятый этими мыслями, Риуга почти не обращал внимания на то, что творится вокруг него. Он прислушивался к лязгу металла позади себя, крикам раненых и стонам умирающих, но не услышал перешёптывания у себя за спиной.

Зато укол чем-то острым в мягкое место он ощутил превосходно. Риуга завопил так, что перекрыл остальные звуки. Его немедленно толкнули в спину, и он полетел головой вперёд, покатился по земле.

– Давай, подставляй, – скомандовал чей-то незнакомый голос.

– А я что делаю?

Риуга ударился обо что-то твёрдое, из глаз у него полетели искры, а потом в глазах потемнело.

– Я ослеп! – в ужасе взвыл Риуга.

Он стал биться, но обнаружил, что он вовсе не ослеп, а оказался внутри какого-то ящика. Стенки его не давали возможности махать руками и ногами. Хотя дышать он мог.

– Эй, выпустите меня отсюда! – Риуга в злости стукнул ногой в стенку.

Раздался детский хохот:

– Нет, приятель, ни за что! – ответили ему. – Сиди в сундуке. Это хорошее место. Раньше в таком же сидела обсидиановая плюшка, а теперь побудь ты.

– А кто вы такие? – полюбопытствовал Риуга. – И что вы со мной сделаете?

– Мы – братья-мстители. Позже, после нашей победы, мы отдадим тебя в руки Менгиров. Они будут судить тебя.

Голос был мальчишеский, и Риуга попытался поговорить с этими таинственными мстителями:

– Ребята, послушайте, зачем вы так? Я ведь не сделал ничего плохого…

– Точно? – деланно удивился один из голосов. – А чего ж тогда удираешь? Суда боишься?

– А чего тебе бояться, если ничего плохого не сделал? – подхватил второй голос.

Спорить с этим было трудно, и Риуга замолчал, подыскивая слова. Однако он ощутил, как сундук тащат по земле волоком. Это причинило ему столько неудобств, что ни о каких спорах он больше не мог думать.