Гипотенуза и культурная революция

            
               

   «Ученье свет, а неученье тьма!». Эта истина, озвученная века назад стала главным лозунгом в борьбе с косностью и невежеством моих соратников. Главным пороком являлось пьянство, которому я стал оказывать тихое сопротивление. Заявить об этом гласно не позволяла обстановка и настроения в здоровом рабочем коллективе, не считающем это пороком. Могли объявить дурачком, а то и еще хуже -  активистом. Союзниками в этом деле стали жены моих старших товарищей, которые прониклись ко мне доверием и стали поддерживать все начинания в деле перевоспитания их благоверных. Хотя и те не дураки. Стали сразу спекулировать этим обстоятельством, ссылаясь на мое участие в их мелких провинностях, в основном отлучках для удовлетворения пагубного пристрастия. Приходилось потом смывать со своей репутации пятна этих наветов. Но я применил разрушительное оружие – собственные поступки. Сначала не осознавал своей миссии, потом мне понравилось, что ставят в пример. Вошел во вкус.
   В первый год решил поступать в строительный техникум на вечернее отделение. Наверное, потому что дело знакомое, до армии два года отработал на стройке. Провел разъяснительную работу и увлек идеей бригадира. У меня было восемь коридоров вечернего образования перед армией, у него то же, но гораздо раньше. Он прихватил своего шурина Равиля Бикмеева. Получился комплект. Конкурс был три человека на место. Простой расчет показывал, что в самом худшем случае, один из нас должен поступить. Я перед экзаменами готовился основательно, был почти уверен в успехе. Толя так и не удосужился позаниматься, шел с уверенностью, что солидной внешности достаточно для любой авантюры. А Равиль за ним готов в огонь и воду.
   Экзамен по математике. В коридоре мы оказались самыми проворными и вошли на экзамен первыми. Договорились, что они усаживаются передо мной, чтобы в трудную минуту, я мог сзади видеть их задания и вмешаться. Взяли билеты, я посмотрел вопросы, понял, что смогу ответить и начал решать задачу. В это время с переднего стола раздалось сопение, шипение и другие призывающие звуки. Я понял, что у соратников трудные минуты уже начались. Задача решалась, времени хватает, можно отложить и помочь товарищам. Толя показал мне билет. Посмотрел вопросы и стал писать ответы. Передал задание, Равилю просигналил, что сейчас закончу свою задачу и займусь им. Нам повезло, вопросы были настолько пустяковые, что я уже был уверен во всеобщей победе. Мне почему-то стало весело при виде покрасневших и напрягшихся ни над чем моих подопечных, над их попытками тайно проконсультироваться, остерегаясь экзаменатора. Спросил у Толи готов ли он отвечать. Тот буркнул, что нет. Как нет? Я же все разжевал. Все бы обошлось, если б я на них не смотрел. Но вид, взрослых дядей в классической позе двоечников и их трепет перед возможным вызовом к доске, после нескольких строгих замечаний, сделанных нам преподавательницей, меня рассмешил. И в тот момент, когда я, сдерживая смех, отворачивался от учительницы, Толя добил меня, спросив громким шепотом: «А что такое гипотенуза?». Хохот прорвался во весь голос, я не смог выговорить ни слова в свое оправдание, и мы оба были выдворены из аудитории как Остап Бендер и Киса с аукциона. Пока не вышел отвечать Равиль, мы так же заглядывали в щель двери, все еще надеясь на справедливость расчетов. По условиям конкурса, он должен был поступить. Но и Равиль не задержался у стола экзаменатора, через полминуты вылетел в коридор красный как рак. Оказалось, он просто потерял дар речи и частично обрел его уже на улице по дороге в пивную, куда мы пошли заливать неудачу. Поначалу общался исключительно нецензурно в адрес Толи, втянувшего его в позорную аферу. Конкурс оказался несправедливым. Не поступили все. С тех пор у нас при проявлении тупости в ход вошла присказка:  «А что такое гипотенуза?».
   В этом году подать документы куда-то еще я просто не успевал. Настроился на следующий год. Друзей больше не приглашал. Для большей надежности поступил на подготовительные курсы в Политехнический техникум и стал ездить на них вечерами. Толя на дальнейшее образование махнул рукой, считая себя в тридцать лет перезрелым. А Равиль по пьяной лавочке послал вечером в парке председателя райисполкома по известному адресу, тот его на два года. Судимость лишала многих возможностей, да он не очень и хотел.
   Подготовительные курсы освобождали меня от участия в увеселениях, что поначалу вызывало ропот в бригаде. Потом привыкли. Иногда Шокарев проявлял недовольство тем, что приходится делить вечера в столовой, с кем попало, а свои не поддерживают.
    

    В бригаде началась «культурная революция». Жены наставников Лена Дедюхина и Рима Сидорова цеплялись за любую возможность отвлечь своих любимых от дурной привычки. Ребята не были алкоголиками, хотя стали уже хорошими выпивохами. Незаурядные резервы организма пока не давали сбоев, но примеров к чему это ведет вокруг предостаточно. И просто жить в обстановке вечных сюрпризов надоедало. Лена работала заведующей библиотекой, Рима директором ресторана. В те времена это было верхом карьерных устремлений. А тут, вроде всеми уважаемый, авторитетный, но такой непредсказуемый супруг. Пока изъяны его видны только в семье, но и это докучает. Ни в свет тебе выйти, ни с детьми позаниматься. Словом, надо действовать.
   Я им подвернулся вовремя. Сговора у нас никакого не было. Женщины действовали тонко, используя меня вслепую. Интересы совпадали, мне тоже казалось возможным чем-то увлечь их мужей. Подавал надежды  Анатолий, интересующийся не только спортом, но и искусством. Часто задавал вопросы по истории, расспрашивал о литературе, драмтеатре, куда я ходил регулярно, стимулируя насмешки друзей.  В случае удачи с ним, Валера бы тоже никуда не делся, бригадира он уважал. Ко мне стали с некоторых пор прислушиваться, что обнадеживало. Как-то предложил сходить на спектакль, они засомневались, пустят ли жены. Володя смотрел на все это скептически. Я его и не пытался привлекать. Слушать он никого не хотел, привык жить исключительно своим умом, авторитетов для него не существовало. Или от сих до сих. Ты хороший сварщик, в этом деле я тебя воспринимаю, а во всем остальном не глупее тебя.
   Сначала прониклась Рима. Я ездил по вечерам на занятия. Это рядом с драмтеатром, удобно попутно узнать репертуар и взять билеты. Первое посещение театра Анатолию понравилось, он весь следующий день трещал только про спектакль, изображая артистов и воспроизводя сцены. Это смешило ребят, но Валеру заинтриговало. Толя всю неделю всем рассказывал, что мы с ним постоянно ходим в театр, а они в пивнушку. Володя смеялся, а Валера краснел и, заикаясь от волнения, доказывал, что он только один раз сходил. Тщетно, Толя был говорливее и убедительнее. Следующий поход мы совершали уже втроем. Жены ликовали, с гордостью рассказывая коллегам про своих «театралов». Они всячески подогревали интерес мужей к искусству, предлагали даже по очереди смотреть за детьми, чтобы ходить в театр парами. Но это уже был перебор. Что мужики скажут, если увидят, как мы с вами будем дефилировать! Может, еще под ручку? Поняв, что зарываются, форсировать не стали. Жизнь налаживалась, приоритеты поменялись. В самом деле, если билеты на руках, какая пивнушка? Володя, лишившийся компании, злился, звал нас клоунами, но ничего поделать не мог. От пива, конечно, еще никто не отказался, но загулы стали гораздо реже. Я чувствовал себя все увереннее.
   Подвело все то же пиво. Напротив драмтеатра располагалось кафе. Как-то мы приехали за час до начала спектакля. Такое случалось и раньше, ждали рядом в сквере, курили, травили байки. А тут не повезло с погодой. В театр идти рано, а укрыться надо. Зашли в кафе. Порядки были такие, что если что-то не закажешь, то будешь тут же заклеймен презрением всеми, начиная с официанта и далее, вплоть до посетителей, которым не досталось места. Заказали по кружке пива, какую-то закуску. Посидели полчаса, и пошли в театр. В следующий раз уже поехали с запасом времени намеренно. Стало входить в привычку. Конечно, после спектакля от пива следа не оставалось, и жены были довольны. Но потом я стал отказываться от этих посиделок, заходил за ними в кафе и уводил в театр. Начал замечать неприязненные взгляды соседей в партере, даже замечания. К тому же, если вначале, стесняясь, ребята вели себя скованно и неприметно, то со временем освоились, и врожденное воспитание под воздействием пива начало выпирать наружу. Мне уже было неудобно перед зрителями. Друзья замечали это и подшучивали.
   На работе все обсуждалось. Я утверждал, что пиво с театром несовместимо, они призывали меня быть проще. Володя заинтересовался, что меня насторожило. Но отлучать его заблаговременно от искусства я чувствовал себя не вправе. Решил не напрягать, иначе он из духа противоречия примкнет к нашей уже нравственно неустойчивой группе. Ничего не помогло. В следующий поход мы отправились впятером. В это время в бригаде работал недавно освободившийся из мест привычного обитания  Саня Чухломин. Теперь это была уже гоп-компания в полном смысле этого слова. Я чувствовал, что так удачно начинавшийся эксперимент по облагораживанию лучших представителей рабочего класса приближается к своему краху, но цеплялся за последние возможности, не желая расставаться с надеждами. Володя, принципиально не пьющий ничего, если есть вино, заказал на всех. В театр пошли с неохотой, допивая на ходу и упираясь. Через две недели  остались в кафе, я пошел на спектакль один и гордо восседал на пяти стульях. А потом они предложили мне не брать на них билеты, а из театра заходить за ними в кафе, чтобы ехать домой вместе. После разборок с женами своих наставников я объявил о свертывании культурной программы, признав свое поражение.