Жила моя семья в сельской местности, поэтому обучался я, соответственно, в сельской школе. В село учителя обычно попадают не по своей воле, а по распределению. Обычно это девчонки-выпускницы педагогического института ближайшего большого города.
Наши прошлые учительницы математики были именно такими девчонками-педагогами. Они, как все обычные девчонки, хотели замуж и не могли долго терпеть издевательств и насмешек от своих учеников и поэтому сменялись с должной регулярностью. Те неудачницы, у которых психика слабая, просто увольнялись "портя" себе трудовую книжку, те кто похитрее или более удачлив, вступали в брак и уходили в декрет, а те у кого были "связи", переводились в другие, нормальные школы, или устраивались на руководящие должности в РайОНО. Но была среди них одна девушка, с характером …
* * *
Учился я уже в восьмом классе и мои предки как-то раз, прямым текстом, намекнули мне: «Пора тебе, сынок, постепенно начинать вступать во взрослую жизнь. Хватит в школе дурака валять и на нашей шее, свесив ноги, кататься!» Я было хотел опротестовать колкие замечания, но, к своему собственному удивлению, не нашел что ответить и задумался - ведь действительно, в школе я сижу, жду пока закончатся все уроки, вернувшись домой буду ждать с работы родителей. Те придут, вкусно и сытно накормят меня, спросят: «Уроки сделал?» Я сбрешу что сделал, и с чистой совестью пойду до позднего вечера гулять на улицу. Такое расписание я выдерживал каждый день на протяжении последних 4-х лет, исключение составляли выходные дни и праздники, в эти дни я, не обременённый делами по дому по причине своей несостоятельности, уходил гулять уже с раннего утра.
Мой отец, инженер, тогда (как впрочем и сейчас, жив-здоров) работал на местном заводе, увлекался электроникой, просиживал вечера и частенько ночи напролёт с паяльником в руках. Я ему завидовал почти черной завистью, из-за того, что он во всем этом «железе» разбирается.
И захотелось мне хоть в чём-нибудь, хоть в какой-нибудь области дойти до конца, добиться совершенства, чтобы, не кривя душой, я мог, прежде всего самому себе, сказать: «Я знаю!» Всё, как все серьёзные люди, с понедельника, решил я, начинаю новую жизнь. Буду хорошо учиться и поступлю, как самые крутые из нашей уличной компании, в политехнический техникум.
* * *
В понедельник последним уроком была математика. К ней пацаны готовились особенно тщательно; в тетрадках расчерчивались квадраты для «Морского боя»; проверялось, все ли карты в колоде, нет ли надорванных или помеченных ещё каким-нибудь более хитрым образом; прочищались плевательные трубочки; карманы пиджаков и брюк школьной униформы доверху набивались горохом.
Один я сегодня готовился не так как все нормальные мальчишки. После долгих поисков всё же нашлась моя тетрадь по математике, хоть снаружи потёртая, с помятой и испачканной обложкой, зато довольно-таки чистинькая внутри. В ней я мало что записывал в классе, а дома вообще, открывал её только пару раз, в этом новом, более месяца как начавшемся, учебном году.
В классе я пересел с последней, на первую парту. Сел прямо напротив стола учительницы, чем вызвал ехидные насмешки у девчонок, сидящих за соседними столами, и вращение указательного пальца у висков почти всех мальчишек класса.
Прозвенел звонок. Очередная молодая учительница, но уже с шикарной кличкой — Киса, колеблющимся от легкого волнения голосом, с ноткой сомнения в интонации сказала: «Ну, что же, начнем урок!» И по этой её команде в классе началось: из дотов — учебников поставленных в форме большой буквы “А”, с задних парт, «полились» очереди гороха; по проходам, на стульях, поскакала «конница»; под партами поползали «танки»; средние парты снабжали «фронт» «авиацией»; не проходило и минуты, как какой-нибудь новый самолет-истребитель не взлетал «в тревожное небо».
Вся эта громада обрушивалась на первые три ряда парт, где и ютился лютый враг — девчонки, и сидели предатели — отличники. В число неприятелей сегодня попал и я, и мне в затылок барабанил горох, а уши резали острые словечки.
Я пытался уловить что говорит учительница, но шум идущего в классе ожесточённого боя был сильнее её слабого голоса. Она принялась прямо под «огнем пулемета» выполнять чертеж к задаче. Невзирая на помехи Киса искусно и грациозно выполняла рисунок. Я поразился тому как умело она работает мелом. Изменяя угол и нажим, из под её руки, выходили то толстые, то, где это нужно, тонкие, без линейки идеально ровные, линии. Штриховка ей выполнялась «на глазок», но ровно под 45 градусов (я это как-то на перемене транспортиром проверил), а линии были начерчены через одинаковый шаг и строго параллельны друг другу. Круги также были идеальными без применения циркуля.
Киса порхала у доски в легких, элегантных тапочках, ловко уворачиваясь от «свистевших пуль» и мелко перебирая своими стройными спортивными ножками. Почему я этого раньше не замечал? Видимо потому, что сидел «в окопе» — на самой крайней задней парте.
Это были не те обычные ножки-палочки, которые девчонки лениво переставляют на физкультуре, а упругие, пружинящие белоснежные копии колон балюстрады лестниц или балконов какого-нибудь Дворца Культуры или музея крупного города. Когда Киса писала в верхней части доски, то обычно делала «ласточку», и тогда, на её опорной ноге, возникал рельеф — образовывались ямки, натягивались нити сухожилий, немного подтянувшись вверх начинала выделяться икроножная мышца.
Мой взгляд самопроизвольно начал подниматься по ноге выше, ещё ничегошеньки непонимающе в этом вопросе, я пропустил роскошные ягодицы, проследовал далее, и тут произошло самое страшное … Когда Киса потянулась к самому верхнему, левому углу рисунка, став ко мне в профиль и для соблюдения баланса занеся назад левую руку, я увидел силуэт её груди!
В лицо ударила кровь, в висках застучал пульс. Меня на стуле дёрнуло, как будто током шибануло. Это были не те детские бугорки, к которым конечно я уже присматривался у девчонок-одноклассниц. Мне, в тот миг, показалось, что это целый архитектурный ансамбль, с куполами и шпилями, облачённый в сложный, со множеством нюансов, лямок, бретелек и застёжек, бюстгальтер.
Вызванный вопреки своей воли пацан, быстрым движением рукава школьного пиджака, стер самую важную и сложную часть рисунка, над которой дольше всего работала Киса. Меня, какая-то доселе незнакомая, неведанная, древняя сила, кинула с ним в драку.
На глаза опустилась красная пелена, я не различал и не понимал куда и по чём наношу удары. Позже мне рассказали, что пацан почти сразу отскочил и спрятался за парту, а я доблестно сражался с вениками и швабрами, доселе мирно стоящими в углу класса, прямо как глупый, старый рыцарь Дон Кихот, который насмерть бился с ветряными мельницами Ла-Манчи, чтобы сыскать снисхождение фантасмогоричной Дульсинеи Тобосской.
Тут, чья-то сильная рука, подняла меня за шиворот школьного пиджака и потащила вон из класса. Громко хлопнула дверь, под ногами заскользил линолеум коридора. «Как мне всё это надоело!» - как никогда громко визжала разъярённая Киса.
По грохоту стульев я понял, что весь класс ринулся подслушивать и подсматривать в приоткрывшуюся от сильного удара дверь. По носкам ботинок стукнул порог и начали барабанить ступеньки. «Тащит на второй этаж. Точно, к директору … », — и только я это подумал, как меня опустили на что-то мягкое. «Наверно уже усадили на стул в приёмной», — подумал я, до сих пор находясь с закрытыми глазами.
Через какое-то время все шумы и шорохи стихли и я отчётливо услышал её нежный голос: «Э-эй, открывай глаза!» - и она воздухом дунула мне в лицо чтобы я пришел в себя. Тут я почувствовал, что сижу весь напряженный; пальцы уже занемели в сжатых кулаках, а брови начали подёргиваться от напряжения, так я крепко зажмурился.
«Э-э-эй!» - ещё более нежно и протяжно, тихо, аж с сипотцой, выдохнула Киса прямо перед моим лицом. Её рука поправила мне волосы, большим пальцем стерла со лба видимо какую-то отметину и вдруг моя щека погрузилась в ещё пахнущую ромашкой, бархатную чашу нежности — Киса, пока я был в отключке, вымыла от мела мылом, и помазала от пересыхания руки кремом.
От приятного ощущения я открыл глаза; думал, что увижу её строгое хмурое лицо, но мои ожидания не оправдались. Передо мной, на корточках, сидела улыбающаяся Киса. Она протянула мне стакан с чистой водой: «Будешь?» Я молчал как партизан на допросе.
* * *
Робко, сначала даже не поворачивая голову, начал я осматриваться. Эта комната была явно не приёмная директора, которую я, не по своей доброй воле, не раз уже посещал. «Мы в учительской!» - предвосхитив мой вопрос промолвила Киса. Она пригубила стакан и поставила его на край стола: «Это тебе, если надумаешь! Или чай?» Тут она резво подскочила и выполнила полтора оборота на одной ноге с разведёнными в стороны руками, прямо как прима-балерина.
Её прозрачное в падающем с окна свете солнца платье развернулось колокольчиком. Я обратил внимание уже не только на ножки и грудь; также заметил стройную фигуру, плоский живот, прямую осанку, тонкие руки.
«А я буду пить чай … », - напевала она порхая по учительской и доставала из разных тумбочек раздельно спрятанные заварку, сахар и кипятильник.
Такие меры хранения снаряжения предпринимались по той причине, что школьный завхоз был просто помешан на пожарной безопасности, эвакуацию тренировал стабильно раз в месяц, а все помещения тщательно инспектировались им каждую неделю. Обнаружив нарушение он орал и скандалил с учителями, но ничего не предпринимал, оставлял на следующий раз.
«Что сегодня положила жена учителю физики?» - и с этими словами Киса сняла с полки самую толстую книгу и поднявшись на цыпочки … - «О-о-о, какая прелесть, шоколадные конфеты!»
Киса, оглянувшись на дверь, быстро достала одну, проворно развернула конфету и целиком положила в рот, а фантик скомкала и сунула себе в карман. Потом посмотрела на меня, достала ещё одну, а тяжёлую книгу поставила на место. Да, я любил сладкое и мне действительно хотелось пить, а теперь, передо мной, рядом со стаканом воды, лежала ещё и шоколадная конфета.
Киса пила чай и читала газету: «Вот так, или примерно так, мы готовимся к уроку с вами, хи-хи-хи!» - пошутила она, а через минуту, но уже строго и наигранно недовольно, - «Что же ты женщину порядочную компрометируешь? А ну, быстро съел конфету!» Я окончательно убедился в своих догадках, что конфеты Киса воровала, и также как она, быстро развернул и съел конфету, а фантик судорожно запихал в карман - думаю сами знаете как сложно сидя что-либо положить в карман брюк.
Оставался маячить стакан с водой. Съеденный шоколад, жажда и любопытство першили в горле. Мне было интересно, какую на вкус воду пьют наши учителя, наверное же какую-то необычную? Стеклянный двухсотграммовый стакан просвечивался на фоне окна и я заметил губную помаду — след Кисиных губ на краю стакана. Мне обязательно нужно было отпить именно с той стороны, с которой пила Киса, чтобы не нарушить хрупкую магию ситуации.
Я уже достаточно долго мялся и прицеливался, поэтому решительно взял стакан со стола, развернул его, и только чуть дотронулся губами до кромки, как ощутил удар оскомы, как-будто надкусил зеленое кисло-сладкое яблоко. Испугавшись, я резко отпрянул, облился водой и поставил ненавистный стакан обратно на стол — маленький мальчик, дурачок, ничегошеньки не понял, это же был вкус женщины, который ты только-что, сегодня, первый раз в жизни, почувствовал! Озадаченный мокрыми холодными штанами я забыл про странную, непонятую воду.
* * *
«Ну что ж, пора … », - с этими словами Киса рассовала обратно всё что доставала для чаепития по тумбочкам и полкам, - «Пойдем!» - и протянула мне свою прекрасную руку. Я взялся за неё осторожно, как за тонкую путеводную нить. Так, взявшись за руки, мы шли по пустым во время занятий коридорам школы. Она ступала уверенно, гордо и мягко, как львица после удачной охоты.
Шёл всё тот же урок, мы отлучились максимум на 15 минут, а у меня за это время прошел значительный и значимый отрезок жизни. Подойдя к двери своей аудитории, я удивился что она прикрыта. Киса подмигнула мне, пропустила вперёд, чтобы я первым вошёл в класс, глубоко набрала ртом воздух, шумно носом выдохнула его, и резко открыв дверь втолкнула меня в класс.
На удивление в классе стояла гробовая тишина. Я, уцепившись за косяк, остановился на пороге и обернулся. За спиной стояла уже не та милая Киса, а разъяренная истеричная бестия. «Ты!» - громко пальнула словом Киса и ткнула указательным пальцем на пацана с которым я пытался драться и который стер её чертеж. Тот заранее завопил: - «Я больше не буду!» «К доске! Заново рисуй чертёж к задаче!» - подбоченясь "повелевала" она. Тот опустив голову, медленно поплелся по проходу. «Бегом!» - погнала его Киса.
«А ты, … » - она показала пальцем в мою сторону, - « … впредь, будешь носить мой портфель! А пока садись на свое место!» Весь класс раскатисто грохнул смехом, а Киса стояла, специально не успокаивала всеобщую истерику и даже одобрительно кивала головой.
Я был ошеломлен перевоплощением. До сегодняшнего дня математичка была безвольной маленькой кошечкой; только что, в учительской, это было милое создание, а теперь передо мной стоял разъяренный монстр, недружелюбно настроенный в мою сторону.
* * *
После урока, я, памятуя о наказании, остался в классе наравне с очередными дежурными. «Ну, что вы стоите, как будто в первый раз … ?» - подгоняла дежурных Киса, - «Поднимайте стулья, подметайте класс, набирайте воду, мойте полы!» A повернувшись в мою сторону, она спокойно и немножко грустно сказала: — «А ты держи мой портфель!» Я, как штангист свой снаряд, взял обеими руками и принял на грудь, на удивление большой, неудобный и тяжёлый, кожаный тёмно-коричневый портфель. Ну да, всё понятно — в нём же лежало плохо сделанное домашнее задание всего нашего и ещё одного параллельного класса.
Я плёлся за Кисой по школе, по её длинным коридорам, через парадный вход, и далее, по улице. И везде, то там, то сям, за нашими спинами, слышались ехидные насмешки одноклассников. Ни она не я на них не оборачивались, но по разным причинам — она была выше этих слов, а я ниже по своему теперяшниму статусу.
Через пару кварталов центральной сельской улицы, когда плотность ученичков поуменьшилась, Киса остановилась и повернулась ко мне. Её лицо снова светилось улыбкой, глаза были хитро прищурены. Это была опять милая и пушистая Кисуля. Она игриво сняла с моего плеча мою сумку: - «У-у-у, какая лёгкая!», - затем выдержала актёрксую паузу и добавила, - «А мы сейчас идем по роще гулять!»
Свернув в переулок, размахивая моим портфелем, она побежала вприпрыжку; доскакала до начинающейся за крайним домом дубовой рощи, отклоняя красно-зелёные ветки деревьев нашла тропинку, стала на неё и скрылась в чаще. Я немного "растаял", оправился от очередного её перевоплощения, нашел удобное положение своей ноши и тоже начал получать удовольствие от импровизированного путешествия. Послеполуденное, мягкое, осеннее солнце заливало улицу золотом. Стояло «Бабье лето». Паучки-бокоходы летали на своих паутинках, щекотно цепляясь за нос, - «Апчхи!» - чихнул я и побежал догонять свою ускакавшую учительницу.
В роще я нашёл Кису сидящей на корточках перед большим муравейником и присел рядом с ней. Она принялась рассказывать, как устроен муравейник; что есть центральный зал с царицей, спальни, складские помещения, отсеки для мусора; что есть муравьи солдаты, рабочие и прислуга. Признаться тогда я думал что всю эту сказку она придумывает «на лету», по ходу пьесы, забивает баки мне, маленькому мальчику, чтобы в моих глазах казаться интересной или чтобы я с ней не скучал. Только теперь, по истечению не одного десятка лет (какой же я уже старый - кошмар), я знаю, что это было популярное изложение научных фактов.
Гуляя по роще, я для себя отметил, что Киса хорошо ориентируется, не сомневается и не «тупит» на пересечениях и развязках троп. В отличии от девчонок-одноклассниц, которые боялись отходить далее трёх деревьев от провожатого и, стоя в пяти стволах от места могли спросить: «Куда идти?» - Киса правильно выдерживала желаемое направление.
Пройдя рощу насквозь, она вывела меня в самом близком к своему дому месте, в квартале от общежития. «Зайдешь в гости к своей учительницы, или испугаешься, бросишь мой портфель и убежишь домой к маме?» Меня развели на «слабо» и я повёлся.
В подъезде общаги, как обычно и в любом другом подъезде многоквартирного дома, воняло гниющим мусором из забитого мусоропровода. Конструкторы, по крайней мере тогда, всегда заботливо прокладывали подобные сантехнические коммуникации внутри подъездов проектируемых зданий - очень продуманно.
В квартире у Кисы, как только входная дверь была плотно закрыта, я почувствовал уникальный, приятный сложный запах, в основе которого были какие-то духи, пудра и ваниль. Перечисленные запахи я знал, но присутствовал ещё какой-то, ускользающий, неуловимый, незнакомый. «Это же был запах её тела, тупица!» - говорит мне сейчас чертёнок на левом плече.
«Разувайся, ставь портфель на стул и иди в ванну мой руки, сейчас что-нибудь приготовлю поесть!» - скомандовала Киса. Как ни странно, но мне приказ понравился, хотя моя мама каждый день отдаёт подобные распоряжения, которые меня жутко бесят.
В крохотной, совмещенной с туалетом, ванной комнате, полки и все другие горизонтальные поверхности, были заставлены бесчисленными пузырьками, флаконами и тюбиками — прямо как в лаборатории у какого-нибудь алхимика. Средств было так много, что некоторым не хватало места и они были запихнуты между водопроводной трубой и стенкой. Все ёмкости были подписаны исключительно на зарубежных языках. В школе нам преподавали английский, но видимо не достаточно хорошо, т.к. те названия которые я смог прочитать, я не смог перевести на русский язык. Из похожих на те, что у меня дома вещей, был только кирпичик туалетного мыла, им я и воспользовался.
Та же самая пища что и в моем, пища в доме Кисы имела другой вкус, отличный от обычного уже немного мне приевшегося. Интересно, что ингредиенты ведь были те же самые, из одного и того же СельПО; картофель, лук, масло, яйца, помидоры, соль, а вкус известного блюда совершенно другой — загадка!
После обеда и долгого молчаливого чаепития, Киса сказала: - «Ну что, мне нужно работать!» - и пересев от кухонного стола за письменный, с улыбкой спросила: - «А ты будешь мне помогать?» Я, как учили меня мои родители, из вежливости, быстро согласился, а потом поинтересовался, в чем будут заключаться мои обязанности?
«Проверять тетрадки!» - произнесла Киса заговорчески улыбаясь, и вывалила на стол содержимое своего портфеля. Это были тетради с домашним заданием 8-го “А” и моего, 8-го “Г” классов. «Я не смогу!» - отказался я, памятуя, что пробовал решить ДЗ и что даже до конца не поняв условие первой задачи, бросил это неинтересное занятие. «Я тебе помогу! Всё начали, вот смотри … », - с этими словами Киса вслух, с выражением прочитала условие задачи, посмотрела в потолок, я тоже на него посмотрел, он был как положено — в трещинах, что-то промурлыкала себе под нос, взяла с полуметровой стопки верхнюю тетрадь, - «А ну, кто это у нас — Лена из 8-го “А”. Смотрим, что делает Лена, сначала так, … - правильно?» - повернувшись в мою сторону спросила Киса. Я тоже пересел за письменный стол, посмотрел в тетрадь Лены и задумался (что было редким явлением в те годы), а ведь действительно, можно и так! «Правильно!» - с удивлением для самого себя произнес я. «Пра-а-авильно!» - подтверждая мой ответ и заодно передразнивая меня протянула Киса.
«Далее, из подобия треугольников, следует: ОА/ОС = ОВ/ОЕ, и находим ОЕ — так?» - уже более серьёзно спросила меня Киса. Я не знал подобны ли эти треугольники, т.к. не знал или не помнил признаков подобия, поэтому сказал, - «Наверно!» «Что значит наверно», - рассержено, резко бросив ручку на стол, вдруг вспылила Киса; я аж вздрогнул, слегка испугавшись её жеста, - «В математике не может быть наверно! Может быть "да" или "нет", "знаю" или "не знаю", но сомнения недопустимы!!!»
Выслушав короткую проникновенную лекцию, я, чтобы как-то выкрутиться из ситуации или хотя бы смягчить её, сбрехал что решал другим способом. «Ладно, дойдем и до другого способа, а пока проверь, правильно ли здесь Лена выразила ОЕ и поделила!» С этими словами Киса дала мне черновик и я принялся на нём гонять буквы по полкам дробей; а потом, поставив на вместо буквенных обозначений цифры, я сначала перемножил, а затем начал делить в столбик четырёхзначное на трёхзначное число с запятой.
Как на зло, постоянно возникали затруднительные ситуации; цифры в промежуточных элементарных операциях часто были шесть и выше, а крайние ряды и столбцы таблицы умножения я помнил плохо, приходилось постоянно себя проверять на полях; запятая постоянно отвлекала внимание, а в конце вообще образовался остаток от деления и я, не зная куда его деть, злился на авторов учебника.
Ответ у Лены не совпадал с результатом моих мучительных вычислений, меня это вовлекло в ступор и я сидел над открытыми тетрадями и хлопал глазами.
- Ну, что там у тебя? Какую отметку мы поставим Лене?
- А как ставятся отметки?
- Если направление действий правильное — это уже три; если и промежуточные вычисления правильны, то уже четыре; ну а если и ответ верный, то это твёрдая пятёрка. Так что мы поставим отличнице Лене?
На меня всё это нагнало лёгкую скуку. Какой-то Лене, которую я лично не знаю, совершенно с другого класса, не всё ли равно 4 или 5. «Четы-ы-ыре!» - нерадиво отмахнулся я.
Киса, демонстративно, жирной яркой красной ручкой, размашисто зачеркнула в тетради у Лены её ответ, вписала мой с черновика и поставила ей большую разлапистую цифру 4, а рядом подпись с точкой; захлопнула тетрадь и отложила её в сторону.
«Ладно, чтобы работа пошла быстрей, нужно разделить усилия», - и с этими словами Киса взяла себе сверху большую стопку тетрадок, а оставшуюся снизу меньшую положила передо мной. - «Это тебе, а это … », - Киса с трудом передвинула свою большую стопку, - « … мне!»
Я игриво передразнивая Кису, деловито, размашистым жестом, взял верхнюю тетрадь и артистически с интонацией прочёл: - «Сеноваленко Александр, 8-й “Г”». На букве “Г” голос мой осёкся и сменил интонацию на вопросительную. Ко мне пришло осознание факта, что мне выпало проверять тетради учеников моего же класса.
Передо мной лежала тетрадка двоечника и второгодника Сашки с соседнего квартала, которого я побаивался и всегда обходил стороной т.к. он был крупнее меня телом и выше на голову. «Ну-ну», - будто между делом, не поднимая и не поворачивая головы, пробурчала Киса. Меня бросило в пот. Я робко переворачивал, красные от многочисленных исправлений, с двойками и трояками листы Сашкиной тетради в поисках ДЗ. Они (листы) прилипали к моей потной от волнения ладони, но это было только “на руку”, т.к. я, как мог, тянул время. Так я прикончил минуту, а может и две.
- Что-то ты там долго возишься! В чем проблема?
- Никак не могу найти ДЗ!
- Значит его просто нет! Бери красную ручку и ниже самой последней строчки пиши сегодняшнею дату и ставь кол!!!
Такой низкой отметки я никогда до этого в своей беззаботной жизни не видел. Двоечники не сильно гордились своими тетрадками, широкой аудитории их не демонстрировали, только себе подобным. Я никогда не получал кол, разве что меня им пугали, а тут я, его родимого, своей собственной рукой, должен поставить мускулистому Сашке.
Я, насколько хорошо мог в этой ситуации, выдавил беспечную улыбку, но видимо получилось не очень естественно. «Что ты мне кривые рожи строишь? Если помнишь, ты здесь отрабатываешь свое наказание, помогаешь мне проверять тетради, так что будь серьёзен и объективен, ставь ученику заслуженную им отметку!» - выпалила, голосом повышенной громкости и строгости Киса, и было видно что она не шутит.
Я начал осознавать свой выбор — или быть битым Сашкой или навсегда упасть в глазах этой женщины. Мои руки тряслись, но всё же я заставил себя взять в правую руку красную ручку … . «Работай быстрей, у нас впереди целая гора тетрадей!» - глумилась и одновременно подгоняла меня Киса.
Я как мог пытался изменить свой почерк, но от застилающего глаза пота и волнения, мне это сделать не удалось. Мой уникальный «печатный шрифт с наклоном влево» - так говорила мне учительница русского языка, можно было узнать с расстояния в пару-тройку шагов.
«Управился, молодец, закрывай тетрадь, клади её справа лицом вниз и бери следующую, не тормози!» Да, всё правильно, я нарочно медлил, аккуратно закрыл Сашкину тетрадь, плавно отложил её в сторону и начал медленно, за самый краешек, стягивать с верхушки стопки следующую, ожидающую проверки, тетрадь. Но эта хитрость не сработала, передо мной лежала моя собственная тетрадь!
Я опять, за неимением лучшей, использовал свою тактику — медленно последовательно, начиная с обложки, перелистывал все страницы, исподлобья смотря на Кису. Мне незачем было пялиться в мою ненаглядную тетрадку, я прекрасно помнил, что записав условие задачи, сразу не придумав решение, поленившись разобраться и не желая больше напрягаться, дома я плюнул и закрыл тетрадь. Долистав до последней записи, я молча сидел и косился на Кису.
Отложив проверяемую тетрадь, она сказала: - «Что ты там опять притих, сомневаешься или не знаешь какую ученику отметку поставить?» Она конечно понимала чью тетрадь я сейчас проверяю.
- Ах да, - хлопнула себя ладонью полбу Киса, - забыла сказать, двойка ставится если предприняты хоть какие-то попытки решить задачу, хотя бы условие записано!
- Это я уже методом исключения понял!
- Ух ты, какие мы смышлёные и к тому же догадливые, … м-м-м, прямо как Шерлок Холмс!
Киса максимально демонстративно и артистически ехидничала, сверлила меня взглядом и тянула паузу. Не выдержав сарказм я отвёл от неё глаза, кротким движением взял красную ручку, поставил себе в тетрадь двойку, закрыл её, и положил на стопку проверенных лицом вниз.
Киса, не отводя от меня испепеляющего взгляда, через стол, дотянулась до верхней "проверенной" тетради и посмотрела на поставленную за ДЗ отметку. «Знаешь, из тебя выйдет толк!» - она опять перешла на нежный тон голоса, и стала опять милой и желанной.
- Татьяна Михайловна, можно я перепроверю тетрадь той девочке, Лене, из 8-го “А” ?
- “Что написано пером, того не вырубишь топором.” Знаешь такую пословицу? Всё, эту станцию поехали, поезд идёт дальше! - и она глазами показала на ещё непроверенную стопку тетрадей.
В процессе проверки я решил ДЗ несколько раз, причём разными способами, и благодарил господина “Случай” за то, что тогда, у Лены, правильно выразил неизвестное и выполнил деление, т.к. встречал и у других учеников её способ решения.
Попутно, сам того не желая, я узнавал кто и как живёт, а также характеры учеников моего класса. Об этом мне рассказали жирные пятна от пирожков, отпечатки от донышек чашек чая, капли парафина со свечи, непонятные каракули и небрежные кляксы, частички табака застрявшие в переплёте одной из тетрадей у мальчиков; а также, красные и желтые, большие и маленькие листья для гербария, сухие цветы и запах духов в сочетании с безукоризненным почерком у девочек.
* * *
В самый разгар нашей работы в дверь кто-то позвонил. Киса как-то уж чересчур молниеносно и панически кинулась открывать дверь — я насторожился. «Проходи, пожалуйста … », - задыхаясь, как будто пробежала стометровку, Киса приглашала гостя в свою квартиру. Я встал из-за стола посмотреть, кто это пришёл к моей любимой учительнице, и остолбенел от удивления.
В маленькой прихожей, в тусклом желтом свете слабой лампочки накаливания, учитель географии по кличке Леопольд (заранее и метко мы ему кличку дали, да?), вешал свой длинный серый плащ на вешалку. Киса стояла и предано, снизу вверх, глядела на него. Она была по сравнению с Леопольдом маленького роста, а сейчас хотела выглядеть ещё и в чём-то виноватой, хотя обвинить её в каком-либо проступке было невозможно. Не зная куда деть руки, она попробовала засунуть их в карманы, потом сложить на уровне груди, но остановилась на кресте за спиной.
- Чем занималась что так запыхалась?
- Мы с одним, … из моих учеников, тетрадки проверяем и уже закончили! - оговариваясь, сплетая настоящее и прошлое, немного солгала Киса; раньше я такого за ней никогда не замечал.
- О-о-о, да я смотрю у тебя в гостях мужчина! - пригнувшись чтобы не удариться о косяк, войдя из прихожей в комнату, закатывая глаза, начал ломать комедию Леопольд, - Может я вам помешал и мне попозже нужно было зайти или вообще в другой раз?
- Нет, нет, оставайся, Коля уже уходит! - не поняв юмора и подколок засуетилась Киса.
В её голосе чувствовалось неподдельное волнение, которого ни разу не было в школе даже в самых сложных ситуациях. Например когда присутствующему на уроке с проверкой директору школы, попал на лысину отскочивший рикошетом от шкафа горох, Киса спокойно махнула рукой: - «Ребятишки чуть-чуть балуются — это нормально, подрастут постарше и перестанут!»
Догадки и фантазии одна за одной будоражили и поражали моё воспалённое любовью воображение. На этой почве я схватил свою сумку, выскользнул из квартиры и нарочно сильно хлопнул дверью в подъезде. Я бежал по улице и у меня в два ручья лились слезы, но убежать от самого себя я у меня не получалось; а также, я догадывался, что если спрятаться в известном одному только мне, своём укромном месте, в люке около котельной, то даже эта мера сейчас мне не поможет.
* * *
После этого случая Киса будто озверела. Теперь её уроки проходили почти в полной тишине. Плеваться стали намного меньше, уж точно не больше чем на уроке географии. Её нельзя было задобрить ни конфетой ни яблоком, она строго ставила отметки, а надо мной просто издевалась — не начинала урока пока я не займу первую парту.
И только летом, на выпускном экзамене, когда я, не напрягаясь, без подготовки решил все задачи и получил заслуженную пятёрку, выступила перед областной комиссией с речью. Уж хвалила меня перехваливала так смачно, что у меня аж уши покраснели!
2016 г.