Японец на хвосте. Двигатель ревёт из последних сил, винт остервенело перемалывает холодный воздух. Трассирующие пули прошли чуть выше левого крыла.
-Ишачок, родной, не выдай!
Штурвал — резко влево, бочка, одна из пуль разносит бронеспинку. Адская боль кипятком обожгла затылок, срываюсь в штопор. Из последних сил, закусив до крови губу, рву штурвал на себя, но он не двигается… Земля стремительно приближается. Ещё одна попытка, ещё, ещё… Получилось! Нос ишачка дернулся, стал медленно задираться и пошел вверх… Я вижу не стремительно приближающиеся верхушки деревьев, а темные грозовые тучи, в которых сверкнуло пузо японского истребителя.
-Давай, ишачок, давай, родной, не подведи!
Ненавистный силуэт всё ближе и ближе. Я под ним. Поймал цель в перекрестие, давлю гашетку, расплавленная струя трассирующих пуль разрезала фюзеляж вражеского истребителя, и полыхающие обломки рухнули вниз. Кровь течёт по лицу, заливает глаза, веки каменеют, закрываются.
-Только бы дотянуть до аэродрома.
Раздробленный затылок плавит сознание. Шасси ударились о грунт взлётной полосы, с трудом глушу двигатель. На крыло И -16 заскочили механик с комэском.
-Иван! Иван! Жив чертяга!
Проваливаюсь в чёрную пустоту…
Яркий свет люстры жжет глаза. Надо мной склонилась жена:
-Ты так кричал во сне! Ужасно напугал меня! Кошмары?
Я с трудом приходил в себя. Пережитый воздушный бой не был сном. Всё происходило наяву. Сознание медленно восстанавливалось. Пытаюсь анализировать произошедшее: вчера меня свалил грипп, температура подскочила под 40, приехала скорая, сделали жаропонижающий укол, жена добавила укол витаминов и после этого… воздушный бой.
Весь день я провалялся в постели в каком-то полуобморочном состоянии. Вспоминал рассказы отца о бое с японским истребителем, его ранении. К вечеру температура опять скакнула под 40.
Жена вколола жаропонижающее, витамины и… провал.
Стою на краю оврага в шеренге со своими друзьями красноармейцами. Босой, в белых кальсонах, рваной рубахе, тело горит, невыносимо ноет от побоев. Солнце потухло, тонюсенькая розовая полоска на горизонте прощально полыхнула над степью. Где-то поминально голосит выпь.
-Гтось! Расстрелять эту красную сволочь! Пли!
Плечо, ногу прожгла адская боль. Мгла… Задыхаюсь, на меня давит неизмеримая тяжесть. С невероятными усилиями выбираюсь из — под мёртвых тел. Нужно ползти, боль рвёт на куски, ползу… Кромешная ночь завернулась в моросящие тучи. Пью из лужи, теряю сознание… снова ползу…
-Марфа, смотри! Это же Фома! Жив! Клади его быстрей в телегу, присыпь сеном!
Сознание проясняется на какой-то миг, чувствую тряску телеги. Чёрный тоннель….
Жена трясёт меня за плечи:
-Ты стонал, скрипел зубами! Опять кошмары?
Весь день я лежал и думал о происходящих со мной перемещениях. Фома был отцом моего отца, он чудом выжил после расстрела.
Вспомнил, что когда-то читал о генетической памяти. Наверно, после уколов происходит какая-то реакция в организме и я начинаю путешествовать по генам своих предков. Невероятно… Если повторится и сегодня, всё расскажу жене. За сумасшедшего примет… Не поверит…
Температура к вечеру опять полезла вверх. Жена вколола мне коктейль из уколов… провал в темноту.
Иду по пыльному заводскому тротуару, окликают:
-Привет, Георгий! Подожди!
Жму руку токарю, закадычному другу. Тёплая октябрьская ночь, чудесное настроение! У меня ночная смена. Заходим в цех. Земля вдруг уходит из — под ног, трясёт, подкидывает, огромный цех на глазах складывается, как детский домик из спичек.Крики, кругом крики, что-то падает на меня, давит, сминает, размалывает…
Боль! Дикая боль! Нет сил терпеть! Господи… Помоги-и-и-и!
Рот забивает острый шершавый песок… Боль… Не могу дышать… Задыха… Мгла…
Издалека слышу незнакомый голос и надрывный крик жены:
-Очнись!
Вспышка в памяти -Георгий, отец мамы, погиб в 1948 во время землетрясения в Ашхабаде…
Очнись!
С трудом открываю глаза, в зыбкой дымке лицо жены и незнакомой женщины в белом халате.
-Ну слава Богу! С возвращением… Эти лекарства никогда, никогда больше не колите, у вас на них аллергия! Анафилактический шок! В следующий раз с того света можете уже и не вернуться…