Этой весной погодка шепчет…
Как назло!
Солнце в небе насмешливо яркой позолотой отливает. Воздух, что парное молоко тебе. Ветерок колышет свежую зелень.
Такая благодать мимо проходит…
Неохота весной в сапоги залазить. А ничего не поделаешь. Родине, как говорится, отдать долг – святое дело.
Шестеро нас в комнате на третьем этаже областного призывного пункта. На окне решётка, окрашенная весёленько-зелёненькой краской. Двери снаружи закрыты на амбарный замок – привет из времён коллективизации и электрификации. Импровизированный обезьянник для призывников – типа губа. Мы, все в этой комнатушке – нарушители дисциплины, отставшие от своих команд по одной и той же причине. Мастера – парнокопытные, что умеют лишь бухать и спать пока идёт всеобщее построение, как выражается товарищ старший прапорщик при военкомате, который и запирает нас сюда. Также он говорит, что ему обрыгло такое поведение детей с конскими яйцами. И тд, и тп, ещё на четверть часа.
Вот теперь смотрим на небо в клеточку, дожидаясь своей участи. Ощущение, словно оставляют на второй год в первом классе из-за безмерной тупости.
Где же ты наш покупатель?!...
Все идём со своим призывом, кроме Старого. Он КМС по мотокроссу. Не смог угодить кому-то из начальства – снимают отсрочку в двадцать три года и вперёд под знамёна СА. Короче, прав тот, у кого больше прав и по барабану заслуги-медали.
Симка с Падрезом из того же шахтёрского городка, что и Старый.
Симка заканчивает горную шарагу на днях, но шахту не успевает познать изнутри. Вот вам повестка, молодой человек. Один из нас всех, кто не балуется сигаретами.
Падрез – кадр ещё тот с языком без костей. Заговорит любого за пять минут. Ещё у него Божий дар к картёжным играм. Он единственный, кто из-за своих тёмных делишек принимает Армию словно спасение, толи от кого, толи от чего.
Макар – интеллигент из областного центра. Забирают из архитектурного технаря, где нет отсрочки. В тихом омуте черти водятся. Не смог совладать с Зелёным Змием, потому-то и он в нашей компании.
Голова – мой одноклассник из рабочего посёлка. Щупленький на вид пацан. Весь рост уходит в его голос, точнее голосище. Шпарит на гармошке всё подряд, от частушек до звёзд зарубежной эстрады.
Ну, и я. Семён. Балла не хватает, чтобы пройти по конкурсу в институт. Райсельхозтехника выдаёт трудовую книжку. Повестку вручают в ремонтном боксе, где собираю бензовоз.
Ближе к обеду брякает замок со стороны цивилизации. Ура! Много ли для счастья надо!
– Забирай сержант специалистов-автомобилистов с моих глаз подальше отсюда! – прапорщик пропускает вперёд младшего сержанта с чёрными погонами и танками в петлицах. – Шесть человек, словно тебя ждали! Чудаки на букву эМ!
Загружаемся в ЖД вагон с довольными мордами. Ура и ещё раз, ура! Сбылась мечта идиотов! Всё-таки мы нужны Советской Армии!
Перед этим скидываемся на все оставшиеся деньги, чтобы затариться на путь-дорожку водкой да куревом. Прощай гражданка. Когда ещё воли придётся понюхать…
Добираемся через трое суток до нужной точки, не ища на задницы приключений и оправдывая надежды КПСС и ВЛКСМ в лице товарища младшего сержанта.
Полустанок встречает нас ранним рассветом. Даже очень ранним. Поезд замедляет ход, чуть притормаживает. Мы сонные кое-как успеваем выпрыгнуть из вагона. Просыпаемся окончательно на земной тверди, едва не расстелившись в полный рост.
– До свиданья, солдатики! Служите да к матерям, потом возвращайтесь! – проводница взмахивает на прощание рукой.
– Спасибо, мать! До свидания! – кричим ей в ответ вразнобой охрипшими голосами.
– Пацаны, покурим! – Голова торопливо открывает пачку Примы. – У меня Ленинградская осталась!
Интер, Ту и Радопи приказывают долго жить ещё вчера. Праздник заканчивается. Будем скромнее на ближайшие два года.
– Угощай, коль не шутишь! – Падрез пальцами изображает ножницы, ловко вытягивая пару сигарет.
Одну в зубы, другую про запас за ухо.
Сгрудившись в кучу, подкуриваем. Первая сигарета утром – полный кайф. Сержант знает об этом, потому и не мешает подышать нам кислородом через табачную трубочку. Сам, говорит, дымил, как паровоз, а здесь занялся спортом и бросил.
Докуриваем, до самого не могу, когда при затяжке чинарик обжигает губы. Синева дыма окутывает нас полностью, щиплет глаза. Наконец дружно втаптываем бычки в землю. Пускаем бутылку лимонада по кругу. По глотку на каждого.
– Жигулёвское сейчас бы кстати было! – Симка похлопывает себя по впалому животу. – Ну да ладно, хрен на него! Мы люди не гордые! Ведро воды – сто грамм Столичной!
– Перекур заканчиваем, товарищи призывники. Ста-ано-вись в одну шеренгу! Нале-во! К автобусу бе-егом марш! – сержант резво берёт с места.
А нам некуда деваться. Мы впереди его. Молотим от души почву подошвами полуразвалившейся гражданской обуви.
Тёмное пятно впереди вырисовывается в контуры цвета хаки Кавзика. Становится понятно, почему бежим. В Советской Армии всё нужно делать бегом, быстро и из ничего лепить конфетку в угоду старшим по званию и сроку службы. Первый год пущай летит стрелой. Зато второй типа санатория…
– Здравия желаю, товарищ старший прапорщик! Призывники в составе шести человек доставлены для прохождения службы! Младший сержант Кнац! – сержант убирает руку от виска, здоровается за руку с прапорщиком и водилой. – Привет, Гальян! Дежуришь?
– Привет, Вано! Ага, куда деваться!
– Вольно, сержант. Загружайтесь. Откуда? – басит прапорщик комплекции Ильи Муромца, оставаясь на переднем сидении.
– Сибирячки, товарищ старший прапорщик.
– Понятно. Технари, значит. Гальян, поплыли домой.
– Слушаюсь и повинуюсь, товарищ прапорщик! – водила крутит стартер, лихо разворачивается чуть ли не на месте и резво стартует.
Его пилотка папахой задиристо сидит на затылке, ремень подпрыгивают на яйцах, ворот расстёгнут. Не первогодок.
Песчаная дорога петляет между сосен. Трясёт не по детски. Даже не дорога, а направление в котором не каждый разберётся с первого взгляда. Влево – вправо, вверх – вниз. Сопки то расступаются, то сжимают со всех сторон. Деревья не отпускают ни на миг. Мелькают в окнах зелёными лапами-колючками, иногда плюхают жирным шлепком по боку автобуса. Однообразное мелькание в окнах кружит голову. Да и незачем разбираться в этом. Советский Союз умеет хранить тайны. Меньше знаешь – крепче спишь. Лучше покемарить. Служба-то уже идёт. Официально. По приказу маршала Устинова.
Наконец-то и всё же неожиданно, армейский Кавзик, плюхнув напоследок песчаной пылью тормозит.
– Воины, шевелите поршнями! Ваша конечная! – Гальян оборачивается к нам с хитрой мордой. – Добро пожаловаться!
Из окна КПП показывается лицо воина-азиата. Или азиата-воина? Хрен редьки не слаще. Оказывается, он лучший солдат. На погонах по узкой сопле-лычке. Второй воин-азиат делает вид, что усердно метёт бетонную дорожку. Первая увиденная картинка самая запоминающаяся: Советский солдат с метлой в руках. Тьфу-тьфу, мы военные водители…
Ворота воинской части щетинятся арматурой. Решётка цвета хаки. На каждой створке здоровая эмблема танковых войск, окрашенная позолотой.
Вот она последняя черта гражданской жизни.
– Выходим, сибирячки! Прибыли! Строится в одну шеренгу! – голос младшего сержанта расставляет все точки над и.
Сомнения отпадают сами собой. Маминых пирожков не видать года два, само мало. Пацаны толпой оборванцев, вразвалочку выгребают из автобуса. Потягиваясь и позёвывая, изображают подобие строя. За спиной у кого рюкзак, у кого спортивная сумка, у кого просто мешок. За дорогу опустошённые напрочь, потому бесполезные. Но не выкидывать, же где попало.
– Пацаны, а кто из нас трактористы? Мы же кажись все шофера. – Высказывает сомнение Голова, протягивая в сторону ворот руку.
– Танков не вижу, товарищ младший сержант. На воротах танки, у вас в петлицах танки. Пока ехали, ни одного танка не видели. Где они, танки-то? – Поддерживает Падрез.
- Мы заблудились, да, товарищ младший сержант? – Скалится Симка золотой фиксой.
Рот до ушей, как и у нас всех.
- Поменьше вопросов, товарищи призывники! Военная тайна. После присяги узнаете всё, что положено знать. Отставить разговорчики! Подровнялись! А сейчас посмотрим, кому так весело. Хотя, погогочите напоследок, там не так уж и радостно, первое время. – улыбается в свою очередь младший сержант, кивнув по направлению воинской части.
Оправляет китель, подчёркивая безупречную выправку. Достаёт лист бумаги, сложенный вчетверо, расправляет. Это документ с нашими ФИО. Становится перед горе-строем.
– Равняйсь! Смирно! Белоглазов!
– Я. Товарищ младший сержант, а можно покурить, пока вы нас кричите?
– Призывник Белоглазов! Можно козу на возу! Это, во-первых! А во-вторых, в строю не курят! Курят в курилке. Понятно?
– Ага.
– Не ага, а так точно! Головинский!
– Тут!
- Головинский!
- Я!
- Другое дело. Марченко!
Макара в это время прохватила зевота. Вместо чёткого ответа я, слышится невнятное и-а.
– За такое дают наряд вне очереди. Марченко!
– Я.
– Подрезов! Что головой крутим?
– Я! Муха, товарищ младший сержант.
– Хорошо, что не корова! Симонов!
– Я.
– Семёнов!
– Я. – да, это я.
- Просьбы, жалобы, пожелания? Нет. Очень хорошо. Вы уже как настоящие воины! Сейчас проследуем в расположение. Для прохождения КМБ. Карантин продлится десять суток, затем примите присягу. Остальные подробности на месте. Слушай мою команду. Направо! Шагом марш!
Мимо КПП с воинами-азиатами, через ворота-решётки просачиваемся на территорию части, что станет принудительно-любимой в ближайшие два года. Ослепляют чистейшие окна двухэтажных казарм. Свежая краска на всём, что только может быть окрашено. Заборы и заборчики, ограждения и шлагбаумы, беседки-курилки и просто что-то деревянно-железное. Цвета строгие, но в тоже время и праздничные. Бетонная дорога вдоль казарм идеальна своей прямотой. Вдоль бетонки огромный плакат с солдатом-освободителем. На плакате орден Ленина и белая по синему надпись: ЗабВО на страже СССР. Где повезло мне служить-то! Грудь начинает распирать гордость вперемешку с радостью. Шаркающая наша ходьба переходит в подобие строевого шага.
– Левой! Левой! Раз-два-три! – предупреждает сержант, что мы уже в армии.
Воскресный день. Солнечный. Народу тьма. Кто не в наряде, все здесь. Даже жутковато. Сотни глаз смотрят со всех сторон.
– Левое плечо вперёд!
Поворачиваем направо по широкой бетонке. Усердно начинаем лупить подошвами задрипанных башмаков и кроссовок. Мы тоже скоро будем как все! Стройными и подтянутыми!
– Левой! Левой! Раз-два-три!
– Отцы, вешайтесь! – гремит из окон ближайшей казармы разными акцентами.
Свист и улюлюканье. Советская Армия встречает своё пополнение. Советская Армия радуется. Раз пришло пополнение, значит у кого-то дембель!
Мороз по шкуре. Настроение резко падает на ноль. Вот это попали под раздачу! Советский солдат советскому солдату друг, товарищ и брат…
– Не вешайте носы, держите хвост пистолетом! – успокаивает нас сержант. – Все проходят через это. Дембель неизбежен!
А вот, и казарма карантина. Хватает народа, всякого разного. И русские, и не русские. У всех головы стрижены под яйцо. Наш призыв! Форма у всех новая, пузырём топорщится. Ремни затянуты, пуговицы застёгнуты, сапоги сверкают. Только не понятно, кто, чем занят, курятник напоминает.
– Призывники, стой! Раз-два! – командует сержант.
К нам подходит старший лейтенант.
– Здравствуйте, товарищи призывники!
– Здравия желаем, товарищ старший лейтенант!
– Вольно! Сержант, бумаги!
Младший сержант из внутреннего кармана кителя достал целлофановый пакет с нашими документами.
– Так, так. Понятно. Ага. Ясно. – приговаривает старлей, изучая наши военные, права и другие удостоверения. Временами, бросает взгляд на наши лица, сверяя фото.
Примерно через час, с хэбэ под мышкой, под командованием младшего сержанта Зинчука, мы маршируем на помывку в солдатскую баню. Минимум знаний за спиной уже имеется. Старший лейтенант Сафонов, что смотрел документы – командир карантина. Младший сержант Зинчук – командир второго взвода карантина. А мы, личный состав этого же карантина. Всего, в карантине три взвода. Больше знать, по сроку службы не положено, пока.
– Стой! Ать-два! Ахтунг. В баню заходите призывниками – становитесь через десять минут в строй воинами! Гражданскую одежду кидайте в короб, она больше не пригодится. Время пошло. По одному! На вход! Бегом! Арш! Кто не успеет, я не виноват!
Тут я ощущаю вместе с пацанами, что такое Армия…
Это когда входишь в отлаженную систему. Начинаешь понимать на подсознательном уровне: что, зачем, почему. Вот она действительность. Постой за себя, не сломайся. Ты не хуже других. Вдруг не успею, вдруг не смогу? Успеешь и сможешь!
Что это за баня десятиминутная?! Оказывается, есть такая. Раздеться, намылиться, облиться струёй тёпленькой воды, вытереться тряпичкой-полотенцем, одеться, намотать портянки, запрыгнуть в сапоги и выскочить в строй на улицу, натягивая на голову пилотку и подпоясываясь ремнём. И всё это первый раз в жизни!
Зинчука сгибает пополам хохот от нашего вида.
– Я сказал воинами встать в строй! А не клоунами! – уже успокаиваясь, проговаривает наш взводный. Смотрит на часы. – Ладно, кросс на первый раз не побежим. Сейчас в расположение, получить в каптёрке погоны, петлицы, звёздочки, нитки с иголками, подшивку. Через два часа построение на обед. В строю чтобы были уже по форме! Кру-гом! В расположение! Бегом! Арш!
Казарма карантина в два этажа. Только первый этаж не жилой, занят под склад. На втором расположение для взводов, каптёрка, бытовка, красный уголок, умывальная комната и туалет. Стандартный план казармы нашей Могучей и Несокрушимой. Спасибо Зинчуку, наверно каждый из нас про себя говорит, пока добегает до каптёрки. Портянки в сапогах у каждого как попало, какой там кросс.
Каптёр выдаёт, что полагается.
Дело за малым, закрепить и пришить. В бытовке плакаты с рисунками: чего, как и куда. Хорошая штука, просто и наглядно. Правда нудная эта работа – портняжить.
– Пацаны! – осеняет меня через полчаса колупания с ниткой-иголкой. – А вчера, в это время мы ещё водку пили! О, время летит! Глядишь, и дембель подкрадётся незаметно!
Все ошалело смотрят на меня. Да, чувство юмора у пацанов отшивает на сегодня. Видно, что не могут переварить услышанное.
– Семен, ты в бане башкой не треснулся, когда торопился? – произносит Старый с умным видом. – Посмотри на свои сапоги.
– Ну и чего? Посмотрел. Муха не сидела! – тут уже туплю я.
– А вот чего. Говорят, дембель приходит после трёх стоптанных пар.
В бытовке зависает тишина, слышится лишь усердное сопение. Все стараются побыстрее закончить с обмундированием. Макар первым облачается в хэбушку, застегивается на все пуговицы, крючок. Надевает ремень с пилоткой. Крутится перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон. Становится по стойке смирно, отдаёт честь зеркальному отражению.
– Рядовой Марченко приготовился служить Советскому Союзу! Глянь, пацаны! Картинка! Чего молчите-то!
– Приготовился борщ, у мамы на печи!
– Ага. Сказать, что вахлак – обидишься.
– Тебе Зинчук уже говорил. Клоун из Шапито!
– Ладно, умники! Сами вошкаетесь – пора закончить! Пошли постели получать, ефрейтор сказал, чтобы успели до обеда кровати застелить.
– Сказал. А случаем не попросил? Марченко Юра, застели кроватку, пожалуйста! Приказал, в армии приказывают, дубина! – язвит Голова, застёгивая ремень. – А, в общем-то, хорошо, что много дубов в армии!
– Почему?
– Чем больше в армии дубов – тем крепче наша оборона!
– Голова! – Макар кажется, пропускает слова мимо ушей. – Отрывай погоны! Пенёк, опять тебя ждать! Пришил наоборот!
Голова подскакивает к зеркалу – не верит. С округлившимися глазами сдёргивает своё хэб.
Невезунчик не хуже машинки Зингер на второй круг прострачивает погоны. Успеваем до построения. Даже в курилке спокойно дымком попыхиваем.
Человек десять новобранцев ещё прибывает. Уже на наших глазах.
Каждый из нас ощущает себя бывалым солдатом при виде свежего пополнения в гражданской одежде.
– Карантеина паситроица на абеда! – протяжно кричит дневальный-азиат.
Это вовремя! Это хорошо! В животе уже урчит.
На бетонке перед столовой замирают три взвода. Сержанты популярно объясняют, что стадо баранов идёт в ногу лучше, чем мы. Что жрать будем пропорционально качеству строевой подготовки. То есть быстро, очень быстро.
– Первый взвод, справа по одному! На вход! Бегом! Марш!
Внутри меня кто-то взводит пружину. Толчками. Или это моё сердце? Мысленно я уже бегу. Где же команда нам? Вот она!
– Второй взвод! Справа по одному! На вход бегом! Марш!
Откуда только такая прыть берётся! Желание быть не последним, всему причина. По крайне мере, у меня. Думать некогда. Впереди спина Симки, она круто уходит влево. Я бьюсь плечом об угол. Искры из глаз. Кислый запах в нос. В столовой не бегом – быстрым шагом. Ага, по десять человек за столом, понятно. Скамьи по обе стороны. С одного края два бочка, чайник и миски с ложками, поварёшка. Хлеб в отдельной миске нарезан, похоже булка всего стандартная. Интересно, кто бадяжить будет по тарелкам? А почему все стоят, время то тикает! Оглядываюсь – за столами по отделениям. Мы все за одним, кроме Макара.
– Взвод! Головные уборы снять! Сесть! Приступить к приёму пищи!
Грохот алюминиевых мисок и ложек заполоняет пространство столовой. Такое нужно услышать. Карантин усиленно жуёт и проглатывает.
– Насыпай! Кто у бочков? – Падрез тычет в миски рукой. – Да живей! Передавай сюда!
– Ты, откуда? – Голова спрашивает у пацана с поварёшкой.
– Из дому. – протяжно, через О.
– Понятно. Шевели черпаком! А то, как рашпиля насчёт жратвы пролетим!
– А почему я? – так же нараспев.
– Ты же возле бачков ближний! Вологодский!
– Что за разговорчики!? Бойцы накушались!? – Сержант тут, как тут.
Всё видит, всё слышит.
Звон от ложек стоит, частят ребята. Голод не тётка, вот и хлебают дерьмо редкостное! Гоняют картошину по чашке, а она никак не попадётся. Главное не подавиться. Пойло у поросят аппетитней будет. А от этой баланды глаза резать начинает. Домашний борщ вспоминается. Поздно, сейчас щи – хоть яйца полощи.
– Закончить приём пищи! Встать! Выходи строиться! По два последних человека с каждого стола убирают посуду!
Я не горю желанием тащить посуду, нужно успеть подскочить в числе первых. Получается. Ноги выпрямляются пружинами и выносят из-за стола. Челюсти ходят ходуном не только у меня. Весь карантин дожёвывает на ходу то, что успевает закинуть в рот на последних секундах обеда. На воздухе дышится лучше, но зато, почти сразу наступает чувство голода.
– Или ел, или песни пел. – Думается мне вслух.
– Чего бубнишь, Семён? – Для поддержки разговора вставляет Голова.
– Да так. Терплю лишения и трудности.
– Всё пучком, скоро ужин.
– Такой же, как обед?
– Суворов, знаешь, как говорил? Завтрак съешь сам, обед подели с другом, ужин отдай врагу!
– Ладушки! Голова, на ужин я тебе враг!
А на душе поют птицы.
Полдня службы уже за нашими спинами. Ура!
Остаётся каких-то семьсот двадцать девять с половинкой дней до дембеля…