«Как песню слагаешь ты танец —
О славе он нам сказал, —
На бледных щеках розовеет румянец,
Темней и темней глаза.»
Анна Ахматова.
Я сижу в уголке полутемного репетиционного зала. На улице жара, а здесь бесшумно работают кондиционеры, прохладно.
Моя дочь балерина. Прима. Сейчас она на сцене. Я как художественный руководитель Молодёжной балетный труппы не могу её вести. Поэтому сижу в уголке и пытаюсь собрать воедино мысли. Я вспоминаю счастье от спектаклей великих имен: Майя Плисецкая, Мария Ваганова, Галина Уланова, Михаил Барышников, Вера Коралли, Матильда Кшесинская, Николай Цискаридзе и многие, вдохновляющие своей красотой, грацией, творчеством миллионы людей в разных странах. На первом месте сверкает, разумеется, бриллиант необычайной величины — Анна Павлова… Иных нет… Я жила балетом. Потеря кумиров может произойти навсегда, а может, на короткий промежуток времени. Кто объяснит подобное?
Последний спектакль Майи. Ничего в ней не изменилось — такая же гордая осанка и руки, весь спектакль ты пребываешь на другой планете и понимаешь значение слова бессмертие. Но разве можно знать, увидишь ли ты еще этого человека. Как знать ответ, если он сам его не знает. Так быстро все проносится, а ты знаешь, что никогда уже не услышишь любимый голос… Боль? Да. Кричишь? Нет, не можешь уже от воспоминаний о прекрасных спектаклях, когда Уланова в Жизели не просто танцевала, а была сумасшедшей, и никто не сомневался в этом даже на минуту… нет, на долю секунды, что она сошла с ума; этот растерянный остановившийся взгляд, невидящие никого и ничего глаза — сидишь и слезы катятся по щекам. Словно у нас в зале прошёл дождь. С ним уходит боль, вернее волна, которая выплеснула воспоминания.
Я думаю о своём рано ушедшем муже, о наших с ним спектаклях — двадцать лет назад. Жизнь коварная штука, она как кошка ласкается, трется о твои ноги, но одно неверное движение… и выпустила коготки. Боль мгновенна, но ноет очень долго, растягивается на всю жизнь. Будет ли заживление? Может, и так: водоворот жизни непредсказуем, за поворотом новая встреча и новая разлука. Почему уход моих великих коллег подобен звуку лопнувшей струны, который со звоном идет ввысь? Душа взывает и голосом великого Грегори, который знал, что через месяц будет далеко от земли, но нашёл в себе силы и исполнил AVE MARIА так, что спустя пять лет, слушая эту запись, плачут мужчины.
Но крылья вырастают вновь, позже ты снова взлетишь. Другие сценические образы будут вызывать дрожь и слезы счастья зрителей: они смогли быть соучастниками сказочного действа. В глубине моего сердца, в каждой клеточке мозга, будет слышен любимый голос — ты сказал прощай. Я почувствовала, кто-то меня обнимает, это художественной руководитель спектакля, прима Мариинки Светланочка подошла, вытерла слезы. Посмотри на дочь. Я глубоко вздохнула и перевела взгляд. Взгляни, сказала Света, и я увидела юношу, что не отрываясь смотрел на сцену. Он заворожено глядел на мою кровинку. На тоненькую фигурку изящно расположенную в квадрате света… Оркестр. Леночка вытянул руки, я физически чувствовала, как она напряглась, чёткие движения рук и ног, танец, и было непонятно, где больше музыки, в ее движениях или в звуках оркестра. Я вспомнила стихи, которые очень любила Ленка: «Дышите, балерина, пусть лучше зритель задохнется счастьем, следя за облаками кринолина, целующими тонкие запястья…»
Юноша все смотрел, казалось, он перестал дышать. А Лена властвовала: антраша, глиссады, эшапе, батманы следовали в определённой последовательности, все пронизывалось музыкой так, что биение моего и Лениного сердца, я знала, звучат в унисон. Темп увеличивается, сердце бьется чаще… Минутный перерыв, педагог что-то объясняет партнёру.
Свет вкрадчиво озарил лицо Лены, взгляды встретились. Я почувствовала, молодой человек замер. Видела, он тонет в глазах дочери. Кто это, спросила я у подошедшей Светланы? Солист из Ла Скалы, будет танцевать в «Жизель». Я поежилась, непременно поинтересуюсь у дочки, у нее ведущая партия в спектакле.
Послышались звуки оркестра, нежно запела скрипка. Плавно двигаются руки, сперва медленно, интригуя. И уже вихрь на сцене, партнёр несет Лену на напряженной и легкой руке, я всегда в этом месте закрывала глаза. Форте, Лена делает фуэте, раз, два, три. Только у нее получается здесь столь интимно. Юноша, да и все зрители, заворожены. Она как пушинка парит в воздухе. Ноги замерли в пятой позиции, постепенно переходя во вторую. Льётся музыка, нежная мелодия альта, Лена замерла в плие и… вспорхнула.
Теперь она на другом краю сцены, на руках партнёра. Вновь невольно пришли строки: «Прочтите жизнь на кончике пуантов: на краткий миг она остановилась, чтобы измерить интервалом такта — любовь». Я помнила, как говорила мне педагог, великая Наталья Дудинская: рви сердце в танце, сходи с ума от страсти, потом умри, потом вскочи и в воздухе пари.
Репетиция завершилась, Лена ушла. Юноша сидел в кресле и не понимал — быль, сон? Встал вяло, медленно удалялся.
Завтра спектакль, первый у моей дочери в Ла Скала. К ее костюму на счастье я подшила маленький кусочек ткани с ее школьного платья – заплаточку. Она будет танцевать музыку дождя, каплю за каплей, ноты вуалью окутают ее движения. Будет бушевать, рвать пространство, переходя к нежнейшей музыке, вызывая горячее дуновение ветра, будет царить Чайковский, дрожать струны. Звуки водопадом станут падать с вершин, вихрь фуэте начнет царить на сцене. Но это завтра. А сегодня ко мне по аллее от главного здания театра идет Лена с большим букетом роз, за ней следует, радостно улыбаясь, юноша.
И я рада, что нет у них прошлого, а есть лишь мечты и будущее.
Используйте отпущенное вам Богом. Хочется закончить начатое стихотворение Анны Ахматовой: «И с каждой минутой все больше плененных, забывших свое бытие. И клонится снова в звуках блаженной музыки..»