Введение
Действие происходит в вымышленном мире. Культура и быт примерно соответствуют эпохе раннего средневековья.
Главное место действия – Земля Ругов. Большую часть территории занимают леса, поля и распаханные земли. На западе страны расположен горный хребет, называемый Львиным. Самая большая река – Славутич, с севера на юг пересекающая всю страну чуть восточнее середины. Земля Ругов, разделена на четыре самостоятельные части: Чёрный Край, Белый Край, Червоный Край, и свободный город Славноград с прилегающими землями. С севера и востока граничит с Рунейской империей. С запада граничит с Половией. На южной границе начинается степь, населённая множеством кочевых народов, не имеющих общей государственности.
Двадцать лет назад в Рунейской империи были запрещены гладиаторские бои, и Диомид, держатель арены Феофанополя, перебрался в Славноград, где построил новую арену. За двадцать лет бои гладиаторов стали очень популярны среди местного населения, а Диомид стал влиятельным и уважаемым человеком, одним из самых богатых в Славнограде. С гладиаторской арены, и начинается повествование…
Глава 1
Ласковое майское солнце, освещало полупустые зрительские трибуны арены. Шли только первые бои в сегодняшней программе, а арена заполнялась полностью только ко второй половине – в заключительных боях сражались бойцы, уже всем известные и хорошо зарекомендовавшие себя. Неизвестность бойцов, сражающихся в текущем бою, делала своё дело: даже те зрители, которые уже пришли на трибуны, по большей части мало уделяли внимания происходящему на арене, предпочитая вести разговоры между собой, делая прогнозы на предстоящие поединки, либо условно сортируя всех известных бойцов по степени отточенности боевых навыков, либо просто обсуждая сегодняшнюю хорошую погоду. Да и насыщенность действий в текущем бою не была впечатляющей. Один из бойцов много и суетно двигался на ногах, в основном отступая, пытаясь нанести сопернику однообразные уколы коротким мечом. Выпады его были резкими, но не глубокими: он явно опасаясь противника. Второй, находясь в низкой, собранной стойке, не спеша, но неотвратимо поджимал противника к стенке, избегая уколов с помощью коротких уклонов или легко отбивая их таким же коротким мечом. Осознав, что скоро упрётся спиной в стену и станет лёгкой добычей, отступающий боец на мгновение поддался панике и, издав отчаянный крик, сделал быстрый и мощный выпад, нацелив длинный колющий удар в грудь противника. Но тот, как будто только этого и ожидая, низко подсев и сделав шаг вперёд, одновременно нанёс свой колющий удар. Столкновение масс на противоходе сделало этот удар настолько сильным, что меч, пробив поддавшегося эмоциям бойца насквозь, упёрся гардой в его доспех в районе печени. Победитель сразу же резко вырвал меч из тела противника и отскочил на шаг назад. Поверженный соперник ничком повалился ему под ноги, корчась в агонии, и тот, обхватив рукоять меча двумя руками, нанёс добивающий удар в спину, в область сердца. Вытащив меч из замершего тела, победитель пошёл в сторону своих ворот, по дороге стирая тыльной стороной левой ладони брызги чужой крови со своего лица.
Те из зрителей, кто успел заметить, как закончился бой, провожали победителя одобрительными возгласами, но большинство в недоумении крутили по сторонам головами, переспрашивая друг друга «как это случилось?». Раздался громоподобный голос глашатая арены:
- Бой окончен! Побелил – Духовлад, из Славнограда!
На просторном балконе, расположенном над зрительскими трибунами, за резным дубовым столом, плотно заставленном блюдами со всевозможными фруктами, сидели хозяин арены Диомид и Драган, один из его помощников. Рядом стоял слуга с большим кувшином в руках, по мере надобности подливавший прохладное вино в чаши беседующих господ.
- Да… неожиданно быстрая развязка – сухо прокомментировал исход боя Диомид.
- Я же говорил, парень неплох! – оживлённо затараторил Драган (Духовлад, как раз был одним из его бойцов) – Из него может получиться грозный боец…
- Не знаю… может и «может» … – скривив гримасу неуверенности, перебил хозяин арены – Не внушает он мне доверия: мало двигается, не очень быстрый. Для опытного бойца он вряд ли станет испытанием.
- Можно организовать ему бой с более опытным противником, будет виднее – предложил Драган.
Диомид не спешил отвечать, явно что-то обдумывая. Оторвав от грозди крупную виноградину и аккуратно, двумя пальчиками, положив её себе в рот, он бросил удивлённый взгляд на дно своей, подозрительно лёгкой чаши и обнаружил, что она до сих пор пуста. Хозяин арены перевёл недовольный взгляд на слугу с кувшином. Увидев, что тот глубоко задумался о чём-то своём, потупив отсутствующий взгляд себе под ноги, Диомид не вставая, жёстко ткнул слугу под дых ножкой своей тяжёлой, серебряной чаши. Громко гыкнув и слегка согнувшись от неожиданного тычка, едва не выронив из рук кувшин, слуга быстро подлил вина господам, пытаясь не выразить на напряжённом, вмиг покрасневшем лице, признаков режущей боли в животе.
- Глупый бездельник. Зачем я тебя только хлебом кормлю? – недовольно прошипел Диомид, обращаясь к слуге, и выдержав короткую паузу, добавил – Нужно тебя дерьмом кормить…
Тем временем на арене уже начался новый бой. Бойцы явно боялись драться, кружа друг напротив друга и разрубая ударами воздух на таком расстоянии, что не смогли бы дотянуться до противника даже копьями, а не то что короткими мечами. Для Диомида такое поведение на его арене было неприемлемо. Он слушал громкие крики «ф-у-у-у!», доносившиеся со зрительских трибун, и его пухлые, беленькие щёчки наливались румянцем негодования.
- На счёт Духовлада… – осторожно напомнил Драган.
Диомид, повернувшись к собеседнику, сделал выражение лица, как бы задающее вопрос: «Кого?», но припомнив, ответил:
- Ах, этот… Я должен подумать. Поговорим об этом через пару дней, а пока можешь идти.
Встав и поклонившись, Драган направился к выходу с балкона, Диомид же, снова обратил взгляд на арену. Увидев, что в поведении бойцов ничего не изменилось, он нервно обратился к уходящему помощнику:
- Вот проклятые трусы! – при этих словах его пухленькие, розовые, изнеженные пальчики, снова нащупали крупную виноградину - Драган, распорядись, чтоб готовили зверя!
- Будет сделано – ответил тот, и вышел с балкона к лестнице, ведущей в полу подвальные, служебные помещения арены.
***
Духовлад находился в одной из комнат ожидания: небольшое, полу подвальное помещение, имеющее небольшое, зарешёченное окошко полукруглой формы, выходящие на саму арену. По периметру боевой площадки, на которой и разыгрывались кровавые действа, таких помещений было около десятка. Рядом сидел его боевой наставник – Военег – ранее наблюдавший за боем своего ученика из этой же комнаты.
- Неплохо ты дрался, – спокойным, вкрадчивым голосом делился выводами Военег – только нерешительно. У тебя было несколько возможностей закончить бой раньше… С опытным бойцом это может плохо закончиться.
- Я чувствовал его страх, вот и разыграл всё «до верного», чтоб чисто закончить. И драться мне с ним не пришлось: так, загнал в угол и убил. Скотобоем себя чувствую, а не воином… Паршиво… – ответил Духовлад, наблюдая сквозь зарешёченное окошко за кружением перепуганных «бойцов» на арене – Не так я это всё себе видел…
- Ты эти сопли бросай! Наслушались былин престарелых гусляров о Славе, Доблести и Чести! На войне всё по-другому: увидел спину врага – бьёшь; враг бросил оружие, пощады просит – бьёшь; ранен враг – добиваешь! – железным голосом молвил наставник и, подойдя к окошку со сложенными на груди руками, кивнул головой в сторону арены – Вон, эти двое: думали, что меч возьмут, на арену выйдут, и будут запросто всем головы рубить, а почувствовав опасность только о своей шкуре думают. Думать в бою надо не о том, как выжить, а о том, как врага убить, ибо в бою, это единственный способ выжить! Теперь оба за своё малодушие сгинут: сейчас прислужники в подвале, медведя в клетке слегка копьями поколют, разозлят, как следует, и на арену выпустят…
Будто бы в подтверждение его слов, над ареной громовым раскатом, раздался голос глашатая:
- Эти недостойные, опозорили арену своей трусостью, за что оба поплатятся жизнями на потеху достопочтенных зрителей!
Зловеще заскрипев, поднялись тяжёлые, дубовые ворота, и из них на арену выскочил взбешённый медведь. Один из «бойцов» с криком кинулся бежать к отвесной, гладкой стене, окружающей арену по периметру, а второй ничком упал на землю, прикрыв голову руками. Медведь, увидев доступных ему людей, с оглушительным рёвом побежал к ним. Подбежав к тому человеку, который лёг на землю, он, поставив одну из передних лап на его спину, одним ударом второй оторвал ему голову, и сразу же побежал к другому. Тем временем второй «боец» тщетно пытался преодолеть стену, стараясь как можно выше подпрыгнуть, хоть за что-то на ней зацепившись, но всякий раз беспомощно сползал вниз. Поняв, по приближающимся топоту и рёву, что медведю одной жертвы мало, человек подхватил с земли, брошенный было меч и, развернувшись лицом к животному, прижался спиной к стене, при этом по его штанам стало быстро растекаться мокрое пятно. Выставив вперёд зажатый в обеих руках меч и зажмурив глаза, слегка отвернув голову набок, он непрерывно истошно кричал от ужаса. Разогнавшийся медведь в мгновение ока смял оцепеневшего человека и стал яростно трепать его из стороны в сторону.
Дверь отворилась, и в комнату ожидания вошёл Драган. Духовлад и Военег на мгновение повернули головы, чтобы посмотреть, кто пришёл и, увидев помощника хозяина арены, тут же вернулись к созерцанию кровавой расправы. Тоже взглянув в окно, Драган с отвращением отвернулся и произнёс:
- Не люблю я, когда такое происходит. Как по мне – это слишком…
- Когда у нас следующий бой? – спросил Военег, игнорируя сентиментальность пришельца.
- Пока не известно. Диомид сообщит мне через пару дней, а пока, вот плата за сегодняшний – ответил Драган, и пересыпал в протянутую ладонь Военега небольшую пригоршню медных монет.
- Не густо…– заключил тот, как бы взвешивая деньги на ладони.
- Ты же знаешь, чтобы получать здесь достойные деньги, нужно прославиться – сказал, пожимая плечами Драган, выходя из комнаты – Кстати, Военег: Диомид недоволен, что ты отвлекаешься от своей основной работы.
- Тогда скажи ему, пусть найдёт в своём хозяйстве хоть один тупой меч или сломанный манекен.
- Нет уж, в таком тоне я с ним разговаривать не собираюсь. Мне не нравиться смотреть, как он людей медведями травит, а уж разделить подобную участь, я и подавно не хочу! Можешь сам ему сказать, если жить надоело – ответил Драган и закрыл за собой дверь.
- Да мне жить надоело, когда ты ещё в люльке под себя мочился. Не хватало мне ещё на старости лет, какой-то жопы рунейской бояться! – проворчал ему в след Военег.
Вообще то, Военег не имел должности одного из «боевых наставников арены», он был «смотрителем снаряжения» – производил ремонт или замену учебного и боевого оружия, тренировочных манекенов. Когда Духовлад ещё совсем юнцом пришёл на арену, мечтая добыть славу и достаток в гладиаторских поединках, то никто из четырёх наставников не захотел с ним заниматься. Мальчишка был практически сиротой, которого на арене никого не знал – идеальный вариант попользоваться в своих интересах, не опасаясь последствий. Военег прекрасно знал, как боевые наставники обращались с такими, как Духовлад: врали, что будут учить владеть оружием, а позже помогут организовать денежный бой. На деле же, обманутых юнцов, не имеющих боевого опыта, ставили в учебные поединки к бывалым гладиаторам, а те в полную силу отрабатывали свои приёмы на «живых манекенах», избивая их деревянными мечами. За это «манекенам» никто не платил, выдавая произошедшее за «бесплатный урок боевого мастерства от опытного бойца». Обычно желания «стать бойцом арены», у наивных юнцов хватало, максимум на три «тренировки», после чего они переставали показываться на тренировочной площадке, расположенной прямо рядом с ареной. Но Духовлад продолжал приходить снова и снова. Иногда он пропадал, после особо немилосердных избиений. Но через несколько дней снова появлялся, немного отойдя от побоев. Гладиаторы и наставники смеялись над ним у него за спиной, говоря:
«Парень настолько глуп, что до сих пор ничего не понял!».
Военегу стало жаль парня, и однажды, после очередного учебного поединка, он подошёл к Духовладу (в очередной раз избитому), покидающему тренировочную площадку, и сказал:
- Ты зря приходишь сюда. Они ничему не будут учить тебя, на тебе просто отрабатывают приёмы. А когда тебя, всё-таки выпустят на арену, то просто зарежут, как свинью, а ты даже и не поймёшь, как это случилось!
На это Духовлад спокойно ответил, держась за ушибленные рёбра:
- Я работаю в речном порту: за пару монет помогаю разгружать и загружать торговые суда. Денег мне еле-еле хватает на то, чтоб снимать грязный угол в бедняцкой ночлежке и кое-как пропитаться. К мирным ремёслам у меня руки не стоят, да и душа не лежит. Торговаться противно, воровать тоже. Остаётся только сражаться, но в городскую дружину не берут – говорят, мал ещё. Здесь, может, что-то получится, а не получится – так хоть мучиться не буду.
Военег посмотрел в его глаза, и увидел в них холодную, железную решимость. Сложив руки на груди, он сказал парню, опустив взгляд на землю:
- Когда в следующий раз придёшь на арену, найди меня – я покажу тебе кое-что…
А уж показать он мог побольше любого из официальных наставников. Военег был ветераном городской дружины, да ещё и сотником разведчиков. Во время осады Славнограда Батурием, он планировал нечастые, но всегда успешные вылазки за стену – в лагерь осаждающих. Свои замыслы он всегда претворял в жизнь лично: командуя отрядом разведчиков во время вылазок, он брал на себя самые сложные и опасные задачи, проявляя себя блестящим тактиком. Когда Батурий снял осаду, Военег ушёл на покой, чувствуя, что годы берут своё. Семьёй он не обзавёлся и, хоть имел средства, достаточные для безбедной старости, пошёл работать на арену, чтоб не киснуть от безделия.
Военег начал обучение парня с азов: рассказывал, как стоять, куда смотреть, на что обращать внимание. Конечно, сразу это результата не дало, и Духовладу продолжало крепко доставаться в тренировочных боях, но после каждого избиения, наставник детально разбирал с ним ошибки. С каждым разом бывалым бойцам арены становилось всё труднее достать парня хорошим ударом, а Военег говорил: «Ты думаешь о том, какие они быстрые и сильные, но это не так важно. Их действительное воинское мастерство не весит и десятой части их спеси и бахвальства. Настоящее мастерство заключается в умении быть разным в бою, и точно знать, каким именно необходимо быть в данный момент. Они постоянно двигаются на ногах взад, вперёд, в сторону, и на арене это можно себе позволить. Но в настоящем сражении, я бы не дал за них и ломаного гроша. Там по всюду валяются тела поверженных, о которые можно запнуться, так что каждый лишний шаг назад, может стоить тебе жизни. Ты не должен уподобляться им: суетиться вокруг противника, ждать, пока он ошибётся. Ты должен сам заставить его ошибаться. Неважно атакуешь ты или защищаешься, ты должен делать это решительно и безостановочно: атакующее действие сразу переходит в защитное, а защитное – снова в атакующее, никаких задержек. Ты должен постоянно двигаться вперёд, теснить врага даже защищаясь, нельзя дать ему возможность собраться. Возможно, на арене можно драться и по-другому, но ты не можешь знать, что готовит тебе Судьба, так что лучше готовься к тому, что задача будет гораздо сложнее, чем кажется изначально. Издалека и горы кажутся маленькими…». Военег заставлял парня выполнять изнурительные физические упражнения, благодаря которым удары Духовлада становились всё жёстче, короче, быстрее. Учил сражаться мечом, копьём, булавой, правильно использовать щит.
Постепенно Духовлад сам стал наносить в тренировочных боях травмы другим бойцам, столь привыкшим к его беспомощности, а однажды сломал одному из них ключицу могучим ударом деревянного меча. Наставник пострадавшего гладиатора долго гневно орал на Духовлада, пытаясь сформулировать справедливую претензию, но ничего, кроме не связной ругани и необоснованных оскорблений, выдать не сумел. Духовлад стоял перед ним потупив взгляд в землю, делая вид, что сожалеет о содеянном, но в душе ликовал: вот он, столь долгожданный и убедительный успех! После этого случая другие бойцы стали избегать учебных схваток с Духовладом, оправдываясь чем-то вроде: «… Он слишком жалок, слаб, и недостоин тренироваться с такими, как мы…».
У Диомида, хозяина арены, было четыре помощника. Они занимались подбором бойцов и организацией поединков. Один из них – Драган – когда узнал от Военега, что «мальчик для битья» покалечил бывалого бойца, согласился заниматься организацией боёв для Духовлада. Сегодня Духовлад победил своего четвёртого соперника.
Всё это сейчас пронеслось в памяти Военега. Он смотрел на своего ученика, и гордость как будто бы слегка размягчала его сердце, несколько очерствевшее за многие годы жестоких сражений. Постепенно, на его глазах, Духовлад из щуплого, неуклюжего мальчишки, превратился в спокойного, рассудительного мужа и умелого воина, уверенного в своих силах. Даже сейчас, когда Духовлад сосредоточенно следил за поединками на арене, его наставник знал, что он не просто наслаждается зрелищем, но изучает особенности поведения в бою своих возможных будущих соперников.
- Что будешь делать после окончания сегодняшних боёв? – обратился Военег к своему ученику – Может, всё-таки, поживёшь у меня, хотя бы пару дней?
Духовлад, слегка улыбнувшись, ответил, не отводя глаз от окошка, выходящего на арену:
- Мы с тобой это уже обсуждали: до тех пор, пока я не смогу купить себе дом, я буду жить в бедняцкой ночлежке. Но, в любом случае, благодарю за заботу.
Военег не стал настаивать. Ему даже импонировала природная неприхотливость Духовлада в быту. Наставник считал, что это одна из главных черт прирождённого воина: такой человек в любых условиях сможет сконцентрироваться на своей основной цели.
- Ну, тогда увидимся завтра – произнёс Военег, вложив в руку Духовлада деньги, принесённые Драганом и, зевая, добавил, направляясь к двери – Пойду отдыхать. Старею я, утомляюсь быстро…
Духовлад глянул на деньги и окликнул наставника:
- Эй, свою долю возьми!
- Вот купишь дом, тогда и буду брать с тебя долю – ответил, не оборачиваясь,Военег и закрыл за собой дверь.
***
Прошло три дня. Уже вечерело. Духовлад, со своим наставником, сидели в углу тренировочной площадки арены. Военег был очень доволен сегодняшней тренировкой своего ученика (не забывая, разумеется, мимикой показывать обратное): Духовладу, на диво легко давались сегодня отрабатываемые технические элементы. Молодой боец сидел и, нежась в приятной усталости после упорной тренировки, молча слушал меткие и лаконичные наставления Военега, не отводя от него расслабленного взгляда. Он обожал эту – такую особенную – усталость: казалось, будто весь этот мир, вся тьма вещей, происходящих в нём – это всего лишь туманный сон, не имеющий к нему – Духовладу – никакого отношения. Ничего не хотелось, но казалось, что стоит ему обратить внимание на самые сокровенные тайны мироздания, как они послушно откроются его прояснившемуся сознанию… Жаль только, что столь недолговечно это ощущение…
Обычно Духовлад не задерживался на арене допоздна, но сегодня было на то веское основание: Драган должен был решить с Диомидом его (Духовлада) дальнейшую судьбу. Дождаться Драгана нужно было, во чтоб это ни стало, чтобы спланировать распорядок завтрашнего дня.
***
В это время Драган находился в предпокое Диомида, уже очень долго ожидая приёма. Хозяин арены о чём-то долго совещался с другим своим помощником – Яком. Все четыре помощника Диомида не любили друг друга (что нормально для людей, чьи интересы постоянно пересекаются на встречных курсах), но Як и Драган друг друга просто люто ненавидели. До крайности обострилось напряжение, когда Духовлад сломал ключицу одному из бойцов Яка на тренировке. Сейчас Драгана переполняло плохое предчувствие – слишком уж долго длилась эта аудиенция.
Наконец дверь открылась, и от Диомида вышел Як. Бросив на Драгана презрительный взгляд, полный превосходства, он произнёс, небрежно махнув головой в сторону открытой двери:
- Мы закончили. Можешь заходить.
Драган тяжёлым взглядом проводил соперника, неторопливой походкой направившегося к выходу и, как только тот покинул предпокой, вошёл к Диомиду. Хозяин арены сидел за столом, уставленном разными блюдами, и не спеша ужинал. Драган попытался вспомнить: видел ли он, хоть раз, за долгие годы работы на арене, Диомида, не принимающим пищу. Но, как ни напрягал свою память, не смог припомнить ни одного такого случая.
- А, заходи. Есть кое-что для тебя – промямлил хозяин арены с набитым ртом, подняв поросячьи глазки на Драгана – Завтра будет проведено несколько боёв, и в одном из них, твой Духовлад будет драться с Чернеком.
Нехорошее предчувствие Драгана усилилось: Чернек был как раз тем бойцом, которому Духовлад сломал ключицу в тренировочном поединке, а по опыту он знал, что после такой серьёзной травмы, ценному бойцу сначала организовывают несколько боёв с заведомо слабыми соперниками. Делалось это, для восстановления уверенности в своих способностях, а тут Чернека сразу выводят против человека, который его фактически убил. Диомид поверил в Духовлада и хочет дать ему возможность проявить себя в боях с именитыми гладиаторами? Нет, не похоже. Этот рунеец всегда всё разыгрывает «до верного», и тщательно оберегает уже прославившихся бойцов…
Диомид прервал размышления Драгана, бросив на стол увесистый кожаный мешочек:
- Здесь пятьдесят золотых. Это твоя часть. Своему бойцу пообещай десять золотых. Уверен, что этот голодранец таких денег в самых сладких снах не видел, и забудет обо всём на свете.
Драган дрожащим голосом спросил, не в силах оторвать округлившихся глаз от вожделенного мешочка:
- Пятьдесят золотых? Так много? Я и с десяти боёв столько не зарабатываю… Почему так много?
- Среди игроков, делающих ставки на арене, уже давно стало известно о случае на тренировке. О том, что этот бой состоится, пустили слухи ещё неделю назад. Оказалось, что многие люди готовы поставить на твоего бойца большие деньги, и это нас устраивает – разъяснил Диомид, и продолжил, кинув на стол ещё один, очень маленький, кожанный мешочек – Подмешаешь этот порошок в воду, и напоишь ею своего бойца перед самым поединком. Он станет быстро терять силы, и принесёт мне целую кучу денег.
Дарган был мягким человеком, и хорошо относился к Духовладу. Сделав глубокий вдох, он попытался несмело возразить:
- Послушай, Диомид. Духовлад хороший парень, не надо так…
Хозяин арены тут же протянул открытую ладонь в сторону своего помощника, подавая сигнал замолчать, что тот сразу и сделал. Диомид отложил недоеденную куриную ногу, проглотил пережёванное мясо и, взяв со стола серебряную чашу, не спеша сделал несколько глотков вина. Поставив правый локоть на стол, он выставил в сторону Драгана указательный палец и заговорил, медленно и чётко произнося каждое слово:
- Во-первых: каждый год на этой арене погибают сотни «хороших парней», одним больше, одним меньше – неважно. Терять такой солидный куш, чтобы сохранить жизнь одному из этих олухов, которые этой жизнью сами ни черта не дорожат – это просто глупо! Во-вторых: я тебе уже говорил, что не верю в твоего бойца, а Чернек уже доказал свою состоятельность и зрители его знают! Мне выгоднее оставить Чернека, а этот бой – отличный способ восстановить его веру в себя! И в-третьих: я не так часто вмешиваюсь в вашу возню, чтобы ты мог позволить себе мне перечить, очевидно забыв, что это МОЯ АРЕНА!
Последние слова прозвучали, уже явно угрожающим тоном и испугавшийся Драган почувствовал, как его лоб и спина покрылись испариной. Он вскинул руки в успокаивающем жесте и затараторил, пытаясь оправдаться:
- Я даже не думал тебе перечить, просто хотел узнать: может, есть другой вариант…
- Его нет! – грубо оборвал его Диомид – Где сейчас твой боец?
- Он здесь, на арене. Я сейчас же пойду к нему и сделаю всё так, как ты сказал!
Драган, дрожащими руками схватив со стола мешочки с деньгами и порошком, кинулся к выходу, но Диомид окликнул его:
- Стой! Я тоже пойду, чтоб ты ничего не испортил…
Хозяин арены ещё хлебнул вина и, с трудом вытащив из кресла свой толстый зад, пыхтя, направился к выходу. По пути Драган достал из мешочка пять золотых монет и зажал их в руке.
***
Уже совсем стемнело, а Духовлад и его наставник ещё сидели на тренировочной площадке. Молодой боец был слегка обеспокоен тем, что придётся в темноте возвращаться в ночлежку почти через весь «бедняцкий квартал». Это место и при свете дня было не очень-то благополучным, а ночью туда даже городская стража не совалась. С другой стороны, он понимал, что явно не является «лакомым куском» для грабителей: из одежды только явно обветшавшая рубаха с коротким рукавом, некогда имевшая белый цвет да бесформенные войлочные штаны, заправленные в кожаные сапоги, прохудившиеся во многих местах. В свою очередь его крепкие руки, бугрящиеся высушенными мышцами, и мягкая, тихая, но при этом уверенная походка, не сулили возможным противникам лёгкой победы. Не смотря на это, он знал, что в «трущобах» полно недалёких увальней, у которых не хватит ума даже на такую нехитрую оценку, а попусту испытывать судьбу Духовлад не любил.
Наконец, в свете факелов, освещавших тренировочную площадку, показались Диомид и Драган. Увидев их, Духовлад поднялся и поприветствовал хозяина арены неглубоким поклоном. Военег при этом, остался вальяжно сидеть на лавке, молча наблюдая за происходящим, и выражением лица, демонстрируя явное недоверие. Подойдя, Диомид молча смерил недовольным взглядом безучастного смотрителя снаряжения и перевёл оценивающий взгляд на Духовлада. От этого, надменно-презрительного взгляда, у последнего появилось чувство, будто на него вылили содержимое отхожего ведра. Но негодование, наполнившее всё естество молодого бойца, никак не отразилось на его спокойном, словно железная маска, лице. Выдержав небольшую паузу, хозяин арены обратился к нему со свойственной ему холодной, надменной интонацией:
- Тебе повезло, парень. Мы решили допустить тебя к серьёзным боям, за серьёзные деньги. Завтра у тебя будет бой с Чернеком. Победишь – получишь десять золотых. Устроишь хороший бой – в следующем получишь ещё больше. Что скажешь?
Духовлад смог ответить не сразу. Несколько секунд он просто заставлял себя поверить в то, что услышал. Значить, его всё-таки оценили, в него поверили! Вот он – долгожданный шанс прославиться, зарабатывать достойные деньги! Все прежние эмоции отступили, перед нахлынувшей волной радости и, срывающимся от волнения голосом, он с готовностью ответил:
- Я не подведу! Я буду беспощаден к себе и к противникам! Благодарю Вас за…
- Хорошо, мне нравится твой настрой – перебил его Диомид – Завтра в полдень ты уже должен быть на арене. Постарайся, я рассчитываю на тебя.
- Да, я буду ещё до полудня – закивал в ответ Духовлад.
Драган сделал полшага вперёд, и вложил в руку бойца пять золотых, осторожно скосив взгляд в сторону Диомида, как бы спрашивая разрешения:
- Это задаток. Остальное получишь в случае победы.
- Желаю тебе удачи – беспристрастно бросил Диомид Духовладу и, повернувшись к своему помощнику, властно распорядился – Пойдёшь со мной, нам нужно обсудить детали.
Неуклюже развернувшись, грузный хозяин арены пошёл обратно к своему роскошному дому, находящемуся рядом с тренировочной площадкой и огороженному одним высоким забором с ареной и пролегающими к ней постройками. Драган послушно засеменил следом, уныло опустив голову. Ему было не по себе. Даже столь крупное денежное вознаграждение не помогало справиться с чувством вины. Он бы с радостью отказался от денег, лишь бы не участвовать в этом деле, но опасался гнева Диомида, и не хотел терять своё тёплое место. Всю дорогу он убеждал себя, что не имеет выбора, действует не по своей воле, что главное – кормить свою семью, а своему бойцу он всё равно ничем помочь не может.
По дороге, Диомид подозвал к себе одного из охранников арены, патрулирующего территорию, и приказал ему срочно отыскать главу охраны и направить его в покои хозяина арены. Вернувшись в свои покои, он снова уселся в кресло за столом, уставленным яствами. Даже такая небольшая прогулка далась его изнеженному, растолстевшему телу с большим трудом: дыхание сбилось, а во рту пересохло. Диомид налил в чашу вина и сделал несколько жадных глотков. Немного переведя дыхание, он непонимающе уставился на Драгана и удивлённо спросил:
- Зачем ты дал деньги этому голодранцу? Он всё равно завтра сдохнет.
- Пусть завтра хоть поест вволю, порадуется… - тихо ответил тот, потупив взгляд.
- Горстки медяков хватило бы. От совести откупаешься? Ну, да ладно.Твои деньги – твоё дело. Мне всё равно. Только не вздумай мне всё испортить своим состраданием. Проболтаешься – на ремни порежу. Ещё эта крыса, возомнившая себя наставником, что-то подозревает. Вот чувствовал, что хорошего от него ждать нечего…
Дверь открылась, и вошёл глава охраны. Плохо скрывая на лице озабоченность, он спросил у хозяина арены:
- Вы хотели меня видеть?
- Да, хотел – раздражённо ответил Диомид – Наш смотритель снаряжения, как его, этот…
- Военег? – с готовностью подсказал глава охраны.
- Да, да, он самый. Так вот, мне надоело, что он постоянно занимается не своими делами. С завтрашнего дня на арену его не пускать, он здесь больше не работает. Сегодня ему ничего не говорить, не трогать. Пусть уходит, когда захочет, но завтра – чтоб ноги его здесь не было! Ни под каким предлогом!
- Будет исполнено!
***
Духовлад стоял, не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляд от монет, лежащих на его открытой ладони. Для него эти пять золотых, были целым состоянием. Военег поднялся с лавки и подошёл к своему ученику, хмуро, с подозрением глядя в ту сторону, где скрылись в темноте Диомид и Драган. Погладив свою седеющую бороду, он задумчиво произнёс:
- Ох, не нравится мне это: руннейская свинья принесла сюда свой жирный зад на собственных ногах, только ради того, чтобы сказать то, что мог передать один Драган? Да и никаких задатков здесь никогда и никому не давали… Нечистое это дело… Слышишь меня, Духовлад?
Духовлад слышал, но его голова уже была переполнена красочными мечтами о будущих больших победах, от чего все слова наставника, влетали в одно его ухо и тут же вылетали из другого, ни на мгновение не задерживаясь. Он радостно и легко ответил Военегу, всё ещё глядя на деньги в своей ладони:
- Я справлюсь, всё будет хорошо!..
Наставник взял его обеими руками за плечи и резко развернул к себе лицом.
Духовлад еле успел сжать ладонь в кулак, чтобы не выронить монеты. Военег впился взглядом в его глаза и размеренно заговорил:
- Ты понимаешь, что это именно то, что им нужно? Посмотри на себя: ты уже забыл, где находишься, чем занимаешься, и чем это может для тебя закончиться! Сейчас ты ловок, силён и я не сомневаюсь в тебе… Но я сомневаюсь в них! Я не верю, что всё будет честно. Поэтому ты придёшь завтра на арену, сразу же найдёшь меня, и не будешь отходить от меня ни на шаг, до самого боя! И ни в коем случае не бери здесь ни у кого, ни еды, ни питья! Ты понял меня?
- Понял. Я сделаю всё так, как ты сказал – ответил Духовлад, явно относясь к этому уже более серьёзно и, наконец, запихнул монеты за пояс.
- Вот и славно, ступай отдыхать. Завтра тяжёлый и важный день – эти слова Военег произнёс уже тепло, по-отечески.
Духовлад обнял его, поблагодарил за заботу и направился в сторону ворот. Наставник некоторое время смотрел ему вслед, не в силах отделаться от тяжёлого предчувствия, что должно случиться что-то нехорошее, потом вдруг резко тряхнул головой. Всю свою жизнь, Военег считал рассуждения о подобных предчувствиях, уделом богобоязненных старушек, а теперь и он сам туда же! Он молча улыбнулся собственному удачному сравнению: «Да, да, я старею! Он справится, всё будет хорошо…». Военегу ещё оставалось закончить подготовку снаряжения для завтрашних мероприятий, и он неторопливо направился к своей кладовой.
Духовлад уже подошёл к воротам, служащим выходом с территории арены, как вдруг увидел знакомую фигуру, вышедшую из тени. Это был Чернек, тот самый боец, которому он когда-то сломал ключицу на тренировке, и с которым завтра должен будет сражаться насмерть. Свет факела, закреплённого у ворот, осветил дрожащим светом глаза Чернека, полные злорадного торжества. Он заговорил, криво усмехаясь и смакуя каждое слово:
- Ну что, сопляк? Жизни радуешься? Ничего, завтра ты сполна ответишь за свою подлость!
Духовлад даже не стал обдумывать ответ. Одновременно поворачиваясь в сторону будущего противника, опуская подбородок к груди, подтянув под себя таз и слегка округлив спину, он грозно предложил:
- Могу и сейчас ответить.
Чернек инстинктивно сделал полшага назад, а в его глазах промелькнуло смятение. Но, быстро взяв себя в руки, он также уверенно ответил:
- Нет уж! Пусть весь Славноград увидит мой триумф и твою смерть!
Духовлад не любил сотрясать воздух бахвальством и угрозами, а потому, осознав, что кроме этого его здесь ничего сегодня не ждёт, развернулся, и молча, спокойно покинул территорию арены. Чернек ещё кричал что-то ему вслед, но Духовлад не слушал. Он даже не видел смысла в том, чтобы злиться на человека, которого завтра можно будет убить.
Для того, чтобы попасть в бедняцкий квартал, где была расположена ночлежка, в которой он всё ещё снимал угол, Духовладу нужно было пройти через торговый район. Этот район был достаточно большим и состоял из громадного количества всевозможных мастерских, лавчонок, постоялых дворов и тому подобных заведений. Все заведения, за исключением постоялых дворов, были уже закрыты, поэтому улица практически не освещалась, благо луна этой ночью была полной, а небо – безоблачным. Духовлад уверенно шагал по тёмной улице. Голова немного вжата в плечи, подбородок слегка опущен, глаза медленно и размеренно двигаются из стороны в сторону, чтобы не упустить ни малейшего движения теней, в сокрытых тьмой подворотнях. Неприятные ощущения после встречи с Чернеком, красочные мечты о новой жизни в достатке – всё это выброшено из головы! Всё сознание Духовлада сейчас превратилось в слух: каждый упущенный шорох за спиной может стоить жизни. Ночью эти улицы не прощают легкомыслия… Вдруг из-за поворота, метрах в пятидесяти, показался дрожащий свет факела. Спустя немного времени показалось две фигуры, одна из которых и несла факел. Развязная, неторопливая походка, чёрные кожаные доспехи и, беспрестанно испытывающие их на прочность изнутри, уродливые, жирные животы: конечно, это городская стража! Появление на тёмной улице этих «достойных мужей», вовсе не внушало честному человеку ощущения безопасности, скорее даже напротив. Духовлад надеялся, что парочка слишком увлечена беседой и не обратит на него внимания, но ошибся.
- Эй, ты! А ну, стой! – поравнявшись, пренебрежительно обратился к Духовладу тот стражник, который нёс факел – Ты чего здесь шатаешься? Держи руки так, чтобы я их видел!
- Я работаю на арене, возвращаюсь в ночлежку… - начал объяснять Духовлад, остановившись и приподняв руки в стороны, открытыми ладонями вверх.
- Заткнись! – оборвал его стражник с факелом (очевидно старший в группе) и, поднеся факел поближе к Духовладу, отдал распоряжение второму стражнику – Посмотри-ка, что есть у этого оборванца.
Тот с готовностью кинулся выполнять поручение. Похлопав Духовлада ладошками по рёбрам и по ногам, отчаявшись уже обнаружить что-нибудь интересное, стражник, уже для очистки совести, шлёпнул разок по поясу. Уловив под ним что-то твёрдое, пальцы стражника ловко скользнули под туго намотанную ткань и извлекли оттуда пять золотых монет. Глаза стражников радостно округлились и старший, сразу же выхватив добычу из рук подчиненного, стал пристально разглядывать монеты под светом факела, рассуждая вслух:
- Надо же, золото! Похоже настоящее! Видать, сучёныш кого-то удачно ограбил! Ладно, повезло тебе, убогий… Неохота с тобой маяться, ступай себе…
- Это честные деньги, задаток за бой! Я не вор!.. – начал было протестовать Духовлад, сделав пару шагов в сторону старшего стражника.
Младший стражник тут же схватил левой рукой парня за шею, а правой выхватил меч. «Слуга закона» был выше Духовлада на полголовы и тяжелее раза в полтора, так что без труда оттолкал того к ближайшей стенке и прижал к ней затылком.
- Смотри-ка! Не понимает, гнида! – сквозь недобрую усмешку процедил стражник, схвативший Духовлада. Он неуклюже поигрывал мечом, в расслабленной правой ладони, а левой потихоньку сдавливал его горло – Ему дали возможность свалить «по добру», а он всё с краденым добром расставаться не хочет! Придётся вспороть ему брюхо, раз он такой дурак… Всё равно, только зря только воздух переводит…
Старший продолжал молча изучать монеты в свете своего факела, как будто происходящее его не касалось. Духовлад смотрел в лицо державшего его стражника: узкий лоб «недалёкого» человека и маленькие злые глазки, излучающие уверенность в собственной безнаказанности. Ещё Духовлад чувствовал руку, сжимавшую его горло. Нежная кожа на мягких, пухлых пальчиках: эти руки явно никогда не видали ни тяжёлой работы, ни упорной тренировки. Сознание молодого бойца, вскипело негодованием и яростью. Стражник как раз немного повернул голову в сторону старшего, намереваясь что-то уточнить с глумливой ухмылкой, и Духовлад немедля надавил двумя руками на гарду меча таким образом, что оружие в мгновение ока легло рукоятью ему в правую ладонь. Не давая стражнику опомниться, он резко и мощно раскрутился всем туловищем, правым локтем сбивая со своей шеи руку противника, тут же полоснув его по горлу мечом. Ловко сыграв тазом, Духовлад перевёл оставшуюся от этого движения энергию в обратную сторону и нанёс ещё один рубящий удар прямо в лицо, усилив его скручиванием правого плеча в сторону своего левого колена. Стражник без звука рухнул на землю с разрубленным лицом и вспоротым горлом. Услышав свист меча, разрывающего воздух и плоть, старший беспечно оглянулся, беспечно полагая, что удары наносит его напарник, вместо чего увидел несущегося к нему «оборванца», забрызганного кровью и сжимающего в руке меч. Нет, он не попытался выхватить оружие и защитить себя. Крепко зажав в кулак монеты, он со всех ног кинулся бежать, крича во всё горло:
- Нападение на городскую стражу! На пом…
Духовлад догнал его в два счёта и нанёс рубящий удар по затылку. Осёкшийся на полуслове стражник, успевший уже набрать скорость, грохнулся на пыльную дорогу и по инерции проехал по ней на пузе около метра. При падении его рука разжалась, и монеты разлетелись в разные стороны. Разрываемый изнутри яростью, Духовлад воткнул меч в его спину с такой силой, что клинок пробил тело, вошёл в землю и остановился лишь тогда, когда гарда меча упёрлась в рёбра на спине стражника.
Почти во всех ближайших дворах, собаки, встревоженные криком, подняли истошный лай. Духовлад бросился искать свои деньги. Он сумел найти только два золотых, недалеко откатившихся от упавшего факела, как из-за угла послышался топот приближающихся людей. Разрываясь между желанием продолжить поиск своего золота и пониманием необходимости убираться отсюда как можно скорее, Духовлад непозволительно замешкался, и из-за поворота выбежали ещё шесть или семь стражников. Несколько из них держали в руках зажжённые факела. Увидев в темноте силуэт человека, сидящего неподалёку от двух обездвиженных тел, они бросились к нему. Духовлад с максимальной скоростью рванул от стражников по тёмным переулкам торгового района. Он был быстрее, но разрыв увеличивался очень медленно. Вдобавок, стражники всё время выкрикивали угрозы и приказы остановиться, из-за чего в окнах многих домов по ходу движения загорались огни, во дворах появлялись люди с факелами и оружием, либо тяжёлыми орудиями труда. Духовлад понимал, что с дороги нужно уходить, пока он не наткнулся на встречный отряд стражников, но все встречные участки были обнесены высокими заборами, и почти из-за каждого забора громко лаяла собака. Повернув на очередную улочку, беглец увидел просторный постоялый двор, не обнесённый стеной. На его территории стояло множество повозок, и не было слышно собак. Во дворе уже мельтешили несколько факелов, но далеко в глубине. Пригнувшись, Духовлад нырнул в самую гущу повозок и стал тихо, аккуратно пробираться между ними. Наконец он заполз под одну из них, затаившись под её передней осью. Отсюда нельзя было разглядеть происходящего во дворе, а значить это место было относительно надёжным укрытием. Стараясь сдерживать и приглушать учащённое после интенсивного бега дыхание, Духовлад вслушивался в происходящее вокруг. Судя по топоту ног и общей освещённости двора огнями факелов, он понимал, что народу вокруг прибывает.
- Кто здесь главный? – голос явно принадлежал одному из стражников, преследовавших Духовлада.
- Я – послышался в ответ уверенный голос – Кого вы преследуете?
- Мы преследуем убийцу двух городских стражников. Он забежал на этот двор…
- Да, да, я видел кого-то, – мягко перебил человек, назвавшийся главным, взволновано-дружелюбным тоном, проявляя желание помочь страже – Он перелез через забор на соседнюю территорию. Продолжайте бежать по этой улице, тогда сможете перехватить его. С одной стороны улицы, на которой он окажется, тупик, поэтому двигаться он сможет только к пересечению с улицей, по которой будете двигаться вы. У меня здесь сотня наёмников, если убийца вернётся, мы его схватим и передадим вам.
- Чего встали?! Бегом к пересечению улиц! – заорал стражник на своих подчинённых.
Послышался удаляющийся топот небольшого отряда. Топот затих, и Духовлад почувствовал некоторое облегчение. Но неспешно передвигающиеся по двору огоньки факелов, говорили о том, что вокруг полно наёмников. Вдруг Духовлад задался вопросом: кого же тогда видели перелезающим через забор? Как будто в ответ на это, громко прозвучал уверенный голос человека, пустившего стражу по ложному следу:
- Я знаю, что ты всё ещё тут. Выходи. Не бойся, я не собираюсь сдавать тебя стражникам.
Глава 2
Духовлад покрылся холодным потом. Он растерялся, не мог решить, что делать. Немного подождав, человек снова заговорил:
- Мои люди хотят спать. Если вместо этого им придется тебя искать, то они будут очень злыми, когда найдут, и тебе не поздоровится. Повторяю: я не буду сдавать тебя городской страже. Выходи, не бойся. Если стражники вернуться до того, как я тебя спрячу, то я ничем не смогу тебе помочь.
Навскидку оценив сложившуюся ситуацию, Духовлад решил довериться человеку, который только что обманул его преследователей. Он выбрался из-под телеги и встал во весь рост. Во дворе находилось несколько десятков человек с факелами. Только у одного факела в руках не было. Это был мужчина лет сорока пяти, с гордой осанкой и седыми волосами. Увидев Духовлада, он быстро пошёл к одному из строений, расположенных на територии двора, махнув незваному гостю рукой, мол «следуй за мной». Духовлад сразу сделал вывод, что этот человек здесь главный, и послушно зашагал в его сторону, обходя телеги. Человек дошёл до двери, отворил её, первым пропустил в помещение Духовлада, одного наёмника с факелом и, войдя следом за ними, закрыл дверь на засов. Факел осветил небольшое помещение, в котором располагались только несколько сундуков, пару стульев и стол, беспорядочно засыпанный какими-то книгами и свитками. Седеющий человек не спеша подошёл к столу, и опёрся на него своим задом, развернувшись лицом к Духовладу. Сложив руки на груди, он обратился к беглецу, глядя прямо в глаза:
- Меня зовут Здебор. Я – хозяин торгового обоза. Никогда не верил этим псам из городской стражи! Они в любом городе одинаковы, а я человек торговый и знаю, о чём говорю. Только почувствуют в тебе слабость, так выжмут из тебя всё, до последнего гроша, а как дело доходит до бандитов или воров, так их и днём с огнём не сыскать! Я уверен, что тебе пришлось отбивать у них честно заработанное имущество, а то и вовсе защищать свою жизнь! Так ведь?
Он внимательно смотрел на Духовлада, пытаясь определить, какой эффект произвели его слова. Духовлад несколько растерялся, обнаружив понимание и сочувствие в незнакомом человеке, и простецки закивал головой, подтверждая правильность догадки собеседника. Удовлетворённый этим, Здебор продолжил:
- Я полностью на твоей стороне, парень, и хочу помочь тебе выбраться из города. Мой обоз будет готов отправиться в путь через несколько дней, и я могу взять тебя с собой. Но я не могу сделать этого… бесплатно. У тебя есть деньги?
Духовлад молча протянул свои последние два золотых, всё это время зажатые в его руке.
- Этого мало, слишком большой риск. Нужно хотя бы пять… – посетовал Здебор, рассматривая деньги на своей ладони, но, спустя мгновение, как будто решился – Эх, ладно. Поедешь с нами, а если что, будешь посильно помогать нам в пути. Идёт?
Духовлад снова закивал головой, радуясь нежданному везению.
- Вот и славно – заключил Здебор, и распорядился, обращаясь к наёмнику, безучастно наблюдавшему за происходящим – Отведи нашего гостя к остальным работникам, там он будет в безопасности.
Наёмник кивком головы приказал Духовладу следовать за ним. Когда они вышли во двор, там уже никого не было. Наёмник зашагал в сторону невысокого здания, скорее всего служившего складом, а Духовлад, не отставая следовал за ним. Ему хотелось поскорее скрыться в помещении: вдруг стражники всё-таки вернутся...
Наёмник остановился возле массивной деревянной двери. Духовлада насторожило то, что дверь эта была заперта на железный засов снаружи. Наёмник со скрежетом отодвинул засов и открыл дверь. Факел в его руке, осветил тесный каменный свод и ступеньки узкого прохода, круто ведущего в подвал. Духовлад остановился на пороге, и хотел было что-то спросить у наёмника, но тот грубо втолкнул его внутрь, быстро захлопнул за ним дверь и задвинул засов. От толчка Духовлад, спотыкаясь, засеменил по ступенькам, в полной темноте пытаясь восстановить равновесие. Наконец он остановился, резко выставив в стороны руки, упёршись ладонями в стенки прохода, ощутимо повредив на них при этом кожу. Он замер в этом положении, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Через некоторое время он стал еле-еле различать очертания ступеней и невысокого портала, к которому они вели. Аккуратно спустившись по ступенькам, Духовлад оказался в небольшом полуподвальном помещении, до низкого потолка которого он, при желании, мог бы дотянуться рукой. Скудным источником света, служило зарешёченное окошко под самым потолком, которое было так мало, что в него вряд ли пролезла бы голова взрослого человека, даже не будь там решётки. Сквозь это окошко, свет полной, чистой луны, обозначил неясными, мутно-голубоватыми контурами несколько силуэтов на полу, пришедших в движение при приближении Духовлада. Тишину нарушил недовольный голос из тёмного угла:
- Кто тут ещё?
- Меня отправил сюда Здебор, хозяин обоза – ответил Духовлад – Сказал, что я буду спать здесь.
- Ну, вот ещё! – вновь возмутился голос – Где ж ты тут ляжешь?! Нам самим тут дышать нечем!
Духовлад не ответил. Застыв на месте, он ожидал развития разговора, внутренне готовясь к возможной потасовке. Его напрягало то, что он не мог определить точное количество людей в комнате. Но обстановку разрядил задорный, молодой голос из другого угла:
- Эй, новенький! Не слушай этого старого свинопаса. Он только зубы скалить умеет, а как пинка отвесишь, так притихнет и в угол забьётся. Давай, иди сюда, разместимся, как-нибудь.
Ободрённый приглашением Духовлад, стал на ощупь пробираться в сторону гостеприимного представителя местного сообщества. «Старый свинопас» ещё недовольно пробубнил что-то непонятное и смиренно затих. Добравшись, наконец, до человека, так к стати проявившего к нему радушие, Духовлад улёгся рядом с ним на каменный пол, слегка притрушенный соломой, которая не особо спасала от его жёсткости и холода. Человек сразу обратился к нему тоном, в котором чувствовалась тоска по общению:
- Меня зовут Далибор, родом из Златоврата. Я в этом обозе уже три месяца корячусь. А ты сюда как попал?
- Я – Духовлад. Родом отсюда, из Славнограда. То, как я сюда попал, история длинная. Я благодарен тебе за доброту, и обязательно расскажу о себе, но завтра. У меня был очень тяжёлый день, и я хотел бы отдохнуть. Прости.
- Понятно, чего уж… – с досадой, но без обиды ответил Далибор – Завтра, так завтра. Только, раз уж тебя сюда определили, то сегодняшний день у тебя не последний из тяжёлых. На, вот, укройся.
Сказав это, он накинул на Духовлада часть мешковины, которой был укрыт сам.
- Да не надо, спасибо – смутился Духовлад.
- Укройся, укройся, – настоял Далибор – Не то под утро совсем околеешь.
Духовлад всё же последовал совету, и натянул на себя, выделенную ему часть мешковины. Не смотря на невероятную усталость, от которой у него гудели руки и ноги, сон к нему никак не шёл. Его тревожили мысли, одна за другой возникающие в голове: вся арена теперь будет считать его трусом, Чернек на каждом углу будет рассказывать, будто так нагнал страху на Духовлада, что тот ночью сбежал из города. Но больше всего его беспокоило, что подумает о нём Военег. Каким позором он покроет своего наставника, не явившись на поединок. Всю ночь напролёт эти мысли терзали Духовлада, отгоняя сон. Заснуть он смог, только когда первые лучи солнца, ещё не показавшегося из-за горизонта, стали проникать в подвал свозь узенькое окошко под потолком.
Проснулся Духовлад от противного, скрипучего голоса, разорвавшего тишину в тесном помещении:
- Хватит дрыхнуть, лентяи, обоз сам по себе не соберётся!
Открыв глаза, он увидел человека, которому принадлежал этот отвратительный голос. Это был безобразно толстый мужчина, около тридцати пяти лет от роду, с гладко выбритой головой и маленькой, козлиной бородкой. На нём была надета просторная льняная рубаха, вместо штанов – кожаная юбка по колено, а на ногах – кожаные рунейские сандалии. В руках он держал две пары кандалов, а его маленькие, «поросячьи» глазки злобно сверлили по очереди каждого из работников. За спиной толстяка, молча стоял внушительных размеров наёмник, разминавший кулаки в надежде, что кто-нибудь осмелится проявить непослушание. Теперь, когда утренний свет хоть как-то освещал подвал, с трудом прорываясь сквозь узкое, зарешёченное окошко, Духовлад мог рассмотреть присутствующих здесь людей. Кроме него, толстяка и наёмника, в подвале находились ещё четыре человека. Далибор, находившийся рядом с Духовладом (тот, который ночью пригласил его расположиться рядом, и поделился своей мешковиной), выглядел изнеможённым, но непокорным, из-под лобья зло глядя на толстяка. Судя по одежде и трусливым повадкам, остальные трое были из крестьян: двое тоже молодые, а третьему уже явно было за сорок. Эти, быстро и суетно покинули подвал, с готовностью выполняя распоряжение толстяка. Последний, проводив их злорадным, взглядом, повернулся к Далибору и, сделав саркастично-обрадованное выражение лица, заговорил так, будто только что его заметил:
- Далиборушка, свет моей жизни! Как тебе спалось? Как твои ноженьки бархатные, подзажили? А я тебе твоё любимое украшение принёс – при последних словах, он поиграл кандалами в руке.
Духовлад перевёл взгляд на босые ноги Далибора, и увидел страшные раны на щиколотках, взявшиеся свежей коркой, очевидное последствие ношения кандалов. Ничего не ответив толстяку, Далибор с угрюмым видом подождал, пока тот пристроил оковы на его ногах, после чего встал, и не спеша направился к лестнице, стараясь ступать аккуратно, что бы поменьше тревожить заживающие раны. Толстяк следил за ним с явной ненавистью в глазах и, как только тот миновал его, сильно толкнул в спину обеими руками. От неожиданного толчка, Далибор быстро засеменил ногами, дабы удержать равновесие, но короткая цепь кандалов не давала ему возможности сделать достаточно широкий для этого шаг, и он упал, упёршись руками в каменные ступени. Из-под кандалов тут же показалась кровь, и Далибор, оглянувшись, бросил на обидчика взгляд полный презрения. Этот взгляд так взбесил толстяка, что тот кинулся на Далибора с не членораздельными проклятиями, сменяющимися каким-то поросячьим визгом, и буквально вытолкал его наверх пинками и ударами по спине цепью от вторых кандалов, всё ещё зажатых в руке. Остановившись в дверях, толстяк не стал далее преследовать свою жертву, но выглянув на улицу, криком дал кому-то распоряжение не спускать с Далибора глаз, и не давать ему продохнуть. Тяжело пыхтя от короткой, но явно непривычной для него активности, толстяк вновь спустился вниз по ступеням, и, встав прямо перед Духовладом, устремил на него тяжёлый, брезгливо-изучающий взгляд. Духовлад молчал, сидя перед ним на полу, ожидая его действий. Молодой боец уже понял, что Здебор, хозяин обоза, вовсе не был поборником справедливости, решившим помочь несправедливо обиженному городской стражей парню. Он просто решил пополнить ряды своих работников бесплатной силой, носитель которой не станет возмущаться, опасаясь передачи себя в руки стражников.
- Значит, ты у нас новый работник? – задумчиво протянул толстяк, некоторое время посверлив Духовлада взглядом.
- Хозяин обоза сказал мне…
Духовлад начал было объяснение, но толстяк оборвал его, отвесив тяжёлую пощёчину. Наёмник у него за спиной оскалил зубы в улыбке, явно находя эту сцену забавной.
- Хозяин обоза?! – презрительно зашипел в ответ толстяк – Ты бы ещё вспомнил Ису и его небесных ангелов! С этого дня я твой хозяин! Нет, я – твой Бог! Теперь только я буду решать, накормить тебя в конце рабочего дня, или приказать избить палками. Так что твоя главная забота отныне – делать всё для того, чтобы я остался тобой доволен! Тебе понятно это?!
- Да, господин – не мешкая ответил Духовлад. Он уже был готов к такому с собой обращению, и не собирался оказывать сопротивление, положительного исхода которого, он сейчас никак не видел. Чего сейчас этим можно было добиться, так только ярлыка «ретивый» и повышенного внимания к себе со стороны наёмников, дополняемого побоями по любому поводу. Сначала нужно узнать местную расстановку сил, рассмотреть возможные варианты действий, а до тех пор уверить всех в полной своей покорности.
- Ну вот, разумный, оказывается, парень! – заключил толстяк, присев, надевая кандалы на ноги Духовлада, и через плечо обращаясь к наёмнику – А Здебор стращал, мол, осторожно с ним, он двух стражников зарезал… Небось те были пьяные в усмерть или вообще спали, а этот на них разжиться решил… Так ведь было? Да, парень?
Духовлад закивал головой, подтверждая справедливость догадки толстяка. Тот растянул довольную улыбку, гордясь собственной проницательностью и с трудом поднялся, окончив с кандалами, напутствуя нового работника:
- Смотри мне! Если не будешь меня злить, ещё и неплохо заживёшь. Пробудишь во мне доверие, так и без цепей бегать будешь. Давай, ступай трудиться… Отрабатывай своё спасение, хе-хе…
Духовлад послушно поднялся, и направился к выходу так быстро, как только позволяла длинна цепи на кандалах. За ним последовал широко улыбающийся толстяк, а уже за ним наёмник. От быстрого и лёгкого «усмирения» нового работника, настроение тучного обладателя кожаной юбки заметно повысилось, и он потерял интерес к садизму, чем несколько расстроил сопровождавшего его наёмника, так и не успевшего на ком-либо «поразмять кости».
Оказавшись во дворе, Духовлад получил от толстяка короткие, но предельно точные инструкции. Суть их сводилась к двум пунктам: не пытаться сбежать и беспрекословно выполнять его (толстяка) распоряжения. Сама работа не требовала специальных знаний или даже какой-либо сообразительности: на большое количество телег, стоящих во дворе, нужно было уложить товары, как хранящиеся в складах постоялого двора, так и периодически подвозимые к нему на других телегах. Укладывались товары в порядке, определяемом лысым толстяком, периодически заглядывающим для этого в какую-то большую книгу, и что-то в ней отмечающим. Указания его были достаточно чёткими, и работа шла спокойно, но беспрерывно. В обозе было полно наёмников, которые явно только и ждали каких-либо проступков от работников, дабы разбавить своё унылое безделье обоснованным рукоприкладством. Духовлад прикинул, что шансы на побег были бы очень малы, не будь на нём даже кандалов. Наёмники сразу приметили нового работника, и некоторое время Духовлад просто кожей ощущал повышенное к себе внимание. Но, спустя часа два, Духовладу стали уделять внимания не больше, чем всем остальным работникам, не видя в нём ничего, кроме усердия и исполнительности. Заметив это, Духовлад сразу же подстроился работать поближе к Далибору, собираясь в общении закрепить завязавшееся у них положительное знакомство и, за одно, получить определённые сведения из уст человека, уже находившегося в обозе некоторое время. Далибор вновь подтвердил догадки Духовлада о его словоохотливости, и с радостью рассказывал обо всём, что знал, видел, и даже о том, о чём подозревал и догадывался. Для начала Духовлад хотел по больше узнать о ближайшем окружении, и спросил у Далибора об остальных трёх работниках:
- Да так, забитые крестьяне из глубинки – начал повествование Далибор – Здебор нанял их в какой-то деревушке, пообещал сказочные для них деньги. Те уши развесили, и уже три года с обозом бесплатно катаются.
- А бежать они не пробовали? Кандалов то на них не надевают – спросил, рассуждая, Духовлад.
- Нет кандалов крепче глупости и жадности! – с философским видом изрёк Далибор – С каждым переходом денег, которые должен им Здебор, становится всё больше и больше. Я слышал пару раз, как они вечерами, после работы, шушукаются, подсчитывают, сколько уже заработали… Мечтают, будто сразу, как с ними рассчитаются, осядут в каком-нибудь крупном городе, торговлей займутся. Этот пройдоха Здебор своё дело знает! На наёмников он денег не жалеет, а вот работяги у него бесплатно горбатятся. То у него времени нет рассчитаться, то он уже все деньги в залог товара оставил, хе-хе. Ему уже выгоднее этих крестьян где-нибудь по дороге в лесу прикопать, новых «нанять», и им голову морочить.
- Ты, как я понимаю, здесь тоже задарма спину гнёшь?
- Ну конечно! – подтвердил Далиибор, и стал ностальгически себя укорять – Эх, всё легкомыслие моё… А ведь мог бы сейчас у отца в подсобниках не спеша мастерства набираться, в достатке и спокойствии. Отец мой, самый знатный резчик по кости во всём Белом Крае! Секрет мастерства его в особом внимании к мелким деталям: над каждой, едва глазу видимой, мелочью коптится. И на каждой поделке мелочей таких делает великое множество, а вместе они всё изделие вроде как оживляют. Что сделать не возьмётся – хоть рукоять на мече, хоть винный рог, хоть ларец – взгляда не отведёшь, красота такая! И никогда две одинаковые вещи не делает, ни за какие деньги. Вся знать Златоврата к нему с поклоном здоровается, за каждую безделушку в двойне озолотят. А я всё нагуляться не мог, всё думал успеется ещё… Ой, дурак…
Что бы отвлечь своего собеседника от тоскливых воспоминаний, Духовлад решил вернуть разговор в русло происходящего в обозе:
- А, толстяк этот, с головой выбритой, кто здесь? Вроде как он тебя особым вниманием отмечает.
Далибор ехидно заулыбался и стал, смакуя, рассказывать:
- Зовут его Сбыня. Но имени этого он страшно стыдится, и потому врёт всем, что зовут его Себастьян, на рунейский манер. Он вообще страшный охотник до всего рунейского. Да хоть посмотреть, во что одет: сандалии, юбка эта… Кстати: знаешь почему он юбку носит? (Духовлад отрицательно помотал головой) Да просто ляжки его, жирнющие, так при ходьбе друг об друга трутся, что любых штанов ему более чем на неделю не хватает!
Далибор был явно очень доволен тем, что ему удалось поделиться с кем-то пикантной подробностью о своём недруге, хоть как-то того унижающей. Духовлад усмехнулся и предположил, лукаво покосившись на собеседника:
- Да ты о нём такие личные вещи рассказываешь, что можно подумать, будто он твой родственник…
Выражение лица Далибора приняло ещё более значимый характер, как-бы обещая изречь весьма важное и невероятное повествование:
- Ну, слава богам, кровь у нас разная. А причина, по которой я так сведущ в его личных вопросах, та же самая, по которой он проявляет ко мне особое внимание. Сам он тоже из Златоврата, и дом его находится на одной улице с домом моего отца. Детей у Сбыни нет, а вот жена есть, особа хоть и в годах, но так моложава, приятна лицом и пышна формами, что глаз не отвести. Сбыня дома всего один месяц в году бывает, остальное время в обозе, да и (со слов супруги его) когда доходит до любовных утех, он в этом деле весьма неуклюж и маловынослив. Так что мается, бедная красавица, считай круглый год без крепкого мужского… плеча. Так вот, прохожу как-то мимо их дома, а она из калитки выглядывает, и просит, мол, не поможешь ли дров наколоть слабой женщине? Я и согласился помочь по-соседски, да в такой раж вошёл, что не заметил, как смеркаться стало. Наколол ей дров – на пол зимы хватило-бы. Она меня, значить, похвалила, но без ужина отпускать отказалась. Ну, поужинал я, а там и заночевал. Ух и жаркая же она баба! Только под утро дала уснуть. С той поры, только Сбыня в обоз, как я у неё уже. Так почти год было, да, видать, кто-то из соседей это заприметил и Сбыне доложил. Супруге своей он, небось, ничего говорить не стал, она крутого нрава барышня: чуть что, может и кочергой по горбу не поскупиться! В общем, он вроде как в обоз уехал, а я же сразу к ней, через задний двор. Не иду, а лечу, весь желанием пылаю, ни про что другое не думаю, ничего кругом не вижу. Вдруг как налетело человек пять из-за сарайчика, и давай лупить меня, куда попало. В общем, я даже понять ничего не успел, а уже чувств лишился. Очнулся я уже в обозе, связанный. Видать молодчики Сбынины меня долго охаживали, так как места живого на мне не было. С тех пор тружусь здесь, под неусыпным взором оскорблённого толстяка, ежедневно оказывающего мне ощутимые знаки «особого расположения». А ты как здесь оказался?
Духовлад пересказал Далибору всё, что случилось с ним вчера, не пытаясь что-либо скрыть или приукрасить, начиная с того, как встретил двух стражников, пытавшихся его ограбить. Когда он закончил рассказ, на устах Далибора поигрывала кривая улыбка. Духовлад, несколько смутившись, решил, что собеседник сомневается в искренности рассказа, и с претензией, но без злобы спросил:
-Ты что, мне не веришь?!
- Да мне твой рассказ, что правда, что вымысел – в одну цену будет. А смешно мне от того, что ты так быстро незнакомому человеку поверил. Здебор увидал, что тебе ни бежать некуда, ни жаловаться некому, да и наплёл тебе благородных речей, мол, сам городскую стражу не любит. Да ещё и деньги все отобрал… «Два золотых маловато, вот если бы пять…». Было бы у тебя пять, запросил бы десять. Да за два золотых, тебя любой обозник из города у себя на горбу вывезет!
На это Духовлад высказал свои сомнения:
- Но ведь он тоже рискует. Если в его обозе во время досмотра при проезде через городские ворота найдут преступника, неприятностей он не оберётся.
Далибор, снисходительно улыбаясь наивности собеседника, с видом престарелого мудреца, ответил:
- Во-первых: судя по твоему рассказу, те стражники, что гнались за тобой, видели тебя только ночью и с расстояния, следовательно, лица они разглядеть не могли, а те двое, которые могли – сейчас перед богами оправдываются. А во-вторых: стража в любом городе, с любыми обозами поступает одинаково. Либо хозяин обоза выплачивает названную сумму и проезжает без всякого досмотра, либо под видом досмотра ему весь обоз с ног на голову переворачивают, да ещё и что-то сломают, что-то украдут… Так что Здебор откупаться будет независимо от того, есть у него в обозе преступник или нет.
Осознавая, что Далибор скорее всего прав, Духовлад тоже усмехнулся собственной наивности. С другой стороны, он понимал, что убежать из обоза, кишевшего наёмниками, у него вряд ли получилось бы, и воспротивься он предложению Здебора, его бы просто скрутили, и отдали стражникам на расправу. Развивать диалог в этом направлении Духовлад не стал. Выразив согласие с доводами собеседника, он продолжил выведывать у него всё, что тот успел заметить за всё время пребывания в обозе. Далибор, истосковавшийся по общению за последние три месяца, с радостью продолжил делиться результатами своих наблюдений.
Так прошло время до полудня. Сбыня приволок пять старых, щербатых глиняных мисок, небольшой котелок плохо проваренного овса, из которого торчала одна большая, грубо выделанная деревянная ложка, и, оскаливши толстую морду в отвратительной, ехидной улыбке, задорно прокричал работникам:
- Эй, дармоеды! Столы накрыты, садитесь пировать!
Находившиеся рядом наёмники злорадно заржали, бросая в сторону работников презрительные взгляды. Их ржание усилилось, когда трое крестьян стремглав бросились к котелку, спотыкаясь, и отталкивая друг друга. Духовлад с Далибором, скованные кандалами, тоже не спеша выдвинулись в сторону «накрытых столов». Грубо растолкав двоих своих односельчан, старший крестьянин первым ухватился за ложку, и с важным видом наполнил свою миску овсом до самых краёв (что было явно больше пятой части дымившейся в котелке каши). Более того, после этого он забрал с собой единственную ложку, и усевшись на один из мешков неподалёку, стал с её помощью поглощать свою порцию кушанья, имея при этом крайне важный вид. Остальные двое крестьян, наклоняя котелок, отсыпали себе примерно по четверти от того, что осталось и, присев рядом со своим предводителем, стали жадно посёрбывать из своих мисок. В глазах Далибора сверкнуло негодование и, сжав кулаки, он зло процедил сквозь зубы:
- Опять он общую ложку забрал! Ну, я ему сейчас…
- Я пойду – придержав его за руку, сказал Духовлад.
Миновав котелок, он продолжил движение в сторону крестьян. Двое младших, с тревогой поглядывали то на приближающегося Духовлада, то друг на друга. А старший, продолжал надменным взглядом смотреть «в никуда», не спеша пережёвывая овёс, как будто происходящее его вовсе не касалось. Духовлад молча остановился прямо над ним , сверля тяжёлым, не моргающим взглядом. Старший, не вставая, повернул к нему лицо, развязно жующее с открытым ртом, и надменным взглядом как бы спросил: «Чего пришёл? Чего мешаешь?». Как только крестьянин повернулся к нему, Духовлад левой рукой схватился за ложку, и потянул на себя. Ухватившись за ложку обеими руками, крестьянин, явно не ожидавший такого резкого перехода к силовому противостоянию, стал тянуть её обратно к себе, бурно выражая нечленораздельное возмущение ртом, под завязку забитым кашей. Духовлад тут-же коротко и хлёстко ударил его в кадык ребром ладони. Сразу отпустив ложку, крестьянин сипя и задыхаясь, ухватился руками за горло, а из открытого рта стала вываливаться недопережёванная пища. Стоявшая у него на коленях миска также вывернулась на землю от резких движений. Духовлад схватил крестьянина за клок волос на макушке, рывком повернул его голову лицом к себе, и снова не моргая уставился в его глаза. Не найдя во взгляде крестьянина ничего, кроме ужаса и смятения, он, всё так же молча, показал ему ложку в своей левой руке и, оставив его, направился обратно к котелку с кашей. Едва Духовлад отошёл пару шагов, младшие крестьяне, то и дело кидая ему в след опасливые взгляды, быстренько подняли с земли миску своего патриарха, и, отложив в неё каждый по части от своей порции, смиренно поставили рядом со своим старшим, который всё ещё сипел и кривился от боли, держась руками за горло.
Далибор был восхищён произошедшим, а именно быстротой и лёгкостью расправы. Наглый захват общей ложки, являлся обычным действием старшего крестьянина во время обеда, считавшего, по-видимому, это своим священным правом. Импульсивный Далибор уже не раз устраивал склоки с ним по этому поводу, не редко доходившие до потасовок. Но в тех случаях, оппоненты подолгу обкладывали друг друга бранью, а если и переходили к силовому разрешению вопроса, то схватившись, долго валялись по земле, не нанося друг другу существенного урона. На этот шум всегда сбегались наёмники, более движимые возможностью насовать провинившимся работникам пинков и затрещин, чем желанием навести порядок. После такого исхода каждый мог считать себя победившим, и никто не собирался менять манеру поведения. Теперь же беспомощность старого наглеца перед Духовладом была очевидна и бесспорна.
Вернувшись к котелку с овсом, возле которого его ожидал сияющий Далибор, Духовлад стал неспешно накладывать кашу в кривую глиняную миску.
- Ну, ты его… Ну, ты дал… Ну, ты молодец… – никак не мог выдать что-либо вразумительное Далибор.
- Да перестань, – несколько смущённо прервал его Духовлад – Велика победа! Он же не воин.
- Ну, всё равно! Так быстро ты с ним разобрался, что даже наёмники сбежаться не успели! Молодец!
Духовлад отложил себе примерно половину оставшегося и передал ложку Далибору. Тот выгреб в свою миску остаток и с недоумением посмотрел на большую, грубо выделанную ложку, явно слишком громоздкую для использования по прямому назначению:
- Да как он ею ест?! Её и в руках то держать неудобно, не то, что в рот засовывать!
- Для него, думаю, дело не в удобстве, – ответил Духовлад – Скорее знак превосходства. Он так пытается показать, что он главный среди нас.
- Вот ублюдок! – заключил Далибор, небрежно бросив ложку в пустой котелок, и смерив презрительным взглядом сбившихся в кучку крестьян.
- Да оставь ты в покое несчастных глупцов! – улыбаясь, успокаивал его Духовлад – Они пленники своего невежества, живущие сиюминутной выгодой. Они не умеют видеть людей: готовы облизывать пятки роскошно разодетому ожиревшему лентяю, при этом с презрением плюнут в сторону скромно одетого мудреца. Лучше себя самого, дурака никто не накажет!
Далибор начал раздражаться попустительством собеседника:
- Что значить оставить в покое?! Да ему спуску давать нельзя ни за какую мелочь! Оглянуться не успеешь, как на голову вылезет!
- Так что же теперь, это ничтожество врагом всей своей жизни сделать?! – уже откровенно смеялся Духовлад – Или предлагаешь убить его, получить море побоев от наёмников, а после ещё и за него работать? Я уверен, что после сегодняшнего, он ещё долго будет вести себя хорошо. Ненужно заострять на нём внимание. Победа над ничтожеством будет ничтожной.
Далибору нечего было возразить на это, и он просто насупился и замолчал, выражая этим детским поступком категорическое несогласие с собеседником. Духовлад тоже замолчал, решив дать новоявленному товарищу, время успокоится самостоятельно.
Вскоре появился Сбыня, дав понять с помощью отборной брани, что время на отдых и приём пищи подошло к концу. Работа закипела снова. Далибор всё время молчал, имея мрачный и задумчивый вид. Теперь, когда он увидел, как Духовлад осадил наглеца, его терзало негодование: почему тот ведёт себя так покладисто?! Ведь по уверенности движений было видно, что он знаком с боевыми приёмами, и в свете этого рассказ о том, будто он зарубил двух стражников, казался вполне правдоподобным. Но как человек, обладающий подобными навыками, может позволять так с собой обращаться?! Далибор никак не мог понять этого. Он был убеждён, что будь у него подобные навыки, всем бы пришлось с ним считаться. Духовлад тоже не пытался заговорить с ним. Изображая усердие в труде, он изучал обстановку в обозе: сейчас больше всего его интересовали наёмники. Среди них он заметил совсем немного людей, создававших впечатление бывалых бойцов. Каждый из этих людей держался особняком, сидя где-нибудь на солнышке с задумчивым видом, как-бы не интересуясь происходящим вокруг, тем ни менее нужные вещи от их внимания не ускользали. Подавляющее же большинство наёмников были обычными деревенскими мордоворотами, просто решившими, что созданы для чего-то более важного, чем выпас скота и сбор урожая. Они то и дело слонялись по двору, выпятив грудь, шагая широко и вальяжно, неся на лице, до приторности фальшивую, несуразную их быдловатой внешности, маску пафосного пренебрежения. Для придания дополнительной важности себе, они всё время прикрикивали на работников (практически всегда безосновательно), угрожая наказать за медлительность.
Когда солнце стало клониться к закату, работников загнали обратно в подвал, разрешив перед этим утолить жажду из корыта для пойки вьючного скота, и выдав по куску несвежего хлеба, дабы те хоть немного утолили голод. От тяжёлой работы всё тело Духовлада гудело, но он был с детства был привычен к такому состоянию, и поэтому усталость его не сильно беспокоила. Дожевав хлеб, он, почти не спавший прошлой ночью и так сильно утомлённый сегодняшней работой, мгновенно уснул.
Утром Сбыня снова спустился в подвал в сопровождении громадного наёмника. Утомлённые работники спали так крепко, что звук шагов на лестнице никого не разбудил. Он уже хотел, как обычно, заорать во всё горло, и потешиться смятением на их сонных лицах, как вдруг его внимание привлекло стоящее в углу, наполовину наполненное, отхожее ведро. Он тут-же перевёл взгляд на мирно спящего Далибора, и его толстое лицо перекосила злобная усмешка. Взяв в руки ведро, он выплеснул его содержимое на юного недруга. Тот, вскрикнув от неожиданности, резко сел на полу, пытаясь спросонья понять, что произошло. От этого вскрика проснулись и остальные работники, тоже глядя на происходящее сонными глазами и ничего не понимая. Спустя мгновение, разглядев в Сбыниных руках опустевшее ведро, узнав запах вокруг себя и осознав, что случилось, Далибор с гневным криком вскочил, собираясь кинуться с кулаками на нагло смеющегося толстяка, но его перехватил наёмник, брезгливо оттолкнув ногой обратно. Неудержав равновесие, Далибор вновь грохнулся на спину, а тут же подскочивший к нему наёмник ещё дважды сильно ударил его пяткой в лоб, очевидно брезгуя трогать его руками. От этих ударов, затылок несчастного звонко бился о каменный пол. После второго удара его тело обмякло, а из носа по щеке на пол заструилась кровь. Наёмник отступил от тела на шаг, и посмотрел на Сбыню, ожидая дальнейших распоряжений. Толстяк равнодушно глядел на обездвиженное тело, явно пытаясь определить жив ещё парень или нет. Но через несколько секунд приходящий в себя Далибор дёрнулся всем телом и глухо застонал.
- Живой… Значит, пойдёт работать – заключил Сбыня, присев, чтобы надеть кандалы на ноги избитого парня.
- Может лучше его здесь закрыть. Поваляется, отойдёт… Ото сдохнет ещё… – предложил наёмник.
- Ничего, эта мразь живучая, небось и молотом кузнечным не добьёшь! – отмахнулся толстяк.
Наёмник равнодушно пожал плечами. Закончив с кандалами Далибора, Сбыня приступил к Духовладу.
- А ну, выметайтесь работать! – скомандовал толстяк, закончив своё дело.
Духовлад встал, помог подняться Далибору и, поддерживая его, стал подыматься по лестнице. Когда они оказались на улице, Далибор мягко отстранил его от себя со словами:
- Не держи меня, я сам справлюсь. Ещё тебе достанется, да и мне добавить могут.
- Резких движений не делай и ношу выбирай полегче. Я буду рядом, если что – ответил Духовлад, отпуская шатающегося товарища.
Снова начался тяжёлый трудовой день. Как и обещал, Духовлад старался держаться поближе к Далибору. Тот держался вполне сносно, и насчёт него Духовлад со временем немного успокоился. Вдруг во дворе появился Здебор, хозяин обоза. По мере возможности, Духовлад старался следить за ним, не отвлекаясь от работы, дабы не привлечь к себе лишнего внимания со стороны скучающих наёмников. К Здебору то и дело приходили разные люди, очевидно торговцы, собиравшиеся перевозить свои товары в его обозе. С одними старый прохвост был приветлив, к другим холоден, а с третьими и вовсе вёл себя грубо и пренебрежительно. Духовлад решил, что зависело это от количества товара купца, который тот собирался везти в обозе, а, следовательно, и размера оплаты за то Здебору. Всё это не вызывало особого интереса, пока на постоялый двор не вошёл человек, очень резко выделявшийся в этой среде. Этот человек имел стройное телосложение и благородную осанку. Каждый его шаг был преисполнен внутреннего достоинства, отнюдь не казавшегося напускным и фальшивым. Он носил длинные, слегка вьющиеся волосы, аккуратным водопадом ниспадающие на плечи и ювелирно подстриженные усы и бороду. Одет он был в просторный халат рунейского покроя, полы которого едва не касались земли, из дорогой, ярко переливающейся ткани бордового цвета. При ходьбе из-под полы халата, показывались явно очень дорогие, изящные рунейские сандалии из тонких полосок чёрной и коричневой кожи, причудливо сплетавшихся в красивые узоры. Едва завидев его, Здебор почти побежал к нему навстречу, бросив всё на свете. Добравшись до дорогого гостя, старый пройдоха стал подобострастно раскланиваться перед ним, глуповато при этом улыбаясь. Тот ответил ему сдержанным кивком головы, явно подчёркивая разницу в статусе. Человек, не спеша, размеренным шагом продвигался вглубь двора, заложив руки за спину, а хозяин обоза бегал вокруг него, оживлённо жестикулируя и пытаясь обратить его внимание то на какой-то товар на телегах, то на кого-то из наёмников, то на мощных, тяговых лошадей, находящихся в стойле, в дальнем углу двора. Незнакомец продолжал медленно продвигаться в глубь двора, то и дело переводя безучастный взгляд по направлению, указываемому суетящимся Здебором. Последний продолжал скользить взглядом по своему хозяйству в поисках вещей и явлений, которые могли-бы завладеть вниманием дорогого гостя. Вдруг его взгляд задержался на Духовладе, и он тут же стал что-то тараторить незнакомцу в рунейском халате, указывая пальцем в сторону своего нового работника. В течение рассказа Здебора, стало заметно, что незнакомец заинтересовался, и некоторое время, остановившись, пристально разглядывал Духовлада с расстояния. Духовлад покрылся холодным потом. Кто этот человек? Что рассказывает ему Здебор? Вдруг он имеет отношение к городской страже? Эти мысли сменяли друг друга в мгновение ока. Последняя мысль была весьма сомнительной, иначе Здебор подставлял бы себя, как человек, укрывающий убийцу. Но может он не рассказывал об убийстве стражников? Тогда о чём? О том, что Духовлад усердный работник и доверчивый дурак? Такое вряд ли заинтересовало бы серьёзного человека. Теряясь в догадках, Духовлад продолжал краем глаза следить за незнакомцем и хозяином обоза. Когда последний закончил говорить, человек в рунейском халате что-то сказал Здебору, после чего тот стал удаляться от него спиной вперёд, и подобострастно кланяясь, всё с той же глуповатой улыбкой на лице. Незнакомец же продолжил неспешную прогулку по его хозяйству, потеряв, похоже, интерес к персоне Духовлада.
Молодой боец отвлёкся на внезапный громогласный поток брани из уст хозяина обоза, который обнаружил одного из наёмников спящим под телегой. Общий смысл гневной тирады сводился к тому, что Здебор платит ему деньги вовсе не за это, и если ещё раз повторится что-либо подобное, то горе наёмнику всыплют плетей и вышвырнут из обоза без оплаты. Несчастный соня краснел и мялся, словно юнец, которого застали за рукоблудием, а остальные наёмники тыкали в его сторону пальцами, и скалили в гнусавых улыбках рты, зачастую лишённые доброй части зубов. Последив за этим недолгим актом воспитания, Духовлад решил снова уделить внимание человеку в рунейском халате, но когда повернул голову в том направлении, где видел его в последний раз, обнаружил того стоящим прямо перед ним. Незнакомец молча сверлил его проницательным, изучающим взглядом. Духовлад даже слегка вздрогнул от неожиданности, но взяв себя в руки, попытался просто его обойти, уткнув взгляд себе под ноги.
- Постой, – обратился к нему человек в халате – Я хочу поговорить с тобой.
- Я простой работник, господин. Не думаю, что смогу Вам чем-то помочь. Поговорите лучше с хозяином обоза… – попытался разыграть карту обделённого умом работяги Духовлад, но собеседник настойчиво его перебил:
- Если я захочу поговорить с хозяином обоза, то пойду и поговорю с ним без твоего разрешения. Сейчас я хочу поговорить с тобой. Положи пока этот мешок на землю.
Духовлад очень хотел избежать этого разговора, и потому продолжил искать отговорки:
- Я должен работать, а если буду стоять, то меня накажут…
- Возможно, но тебя накажут гораздо суровее, если я просто попрошу об этом Здебора. Уверен, что он даже о причинах спрашивать не станет.
Осознав, что избежать разговора не получится, молодой боец с тяжёлым вздохом положил мешок на землю и выпрямился перед незнакомцем, демонстрируя готовность к разговору. Тот благосклонной улыбкой оценил понятливость парня, и уже хотел что-то спросить, как вдруг их прервали самым бесцеремонным образом. Тот наёмник, которого Здебор только что распекал за несвоевременный отдых, пылающий желанием согнать на ком-нибудь злость, разрывавшую его изнутри после упомянутой взбучки, увидел Духовлада, просто стоящего без работы. Ослеплённый отчасти клокочущим гневом, а отчасти врождённым скудоумием, он упустил из вида человека, с которым беседовал работник, и зло прикрикнул, решительно приближаясь и потирая в предвкушении руки:
- Ты как смеешь стоять без дела?! Сейчас я тебя научу прилежно трудиться…
Глаза человека в рунейском халате гневно блеснули, и он холодным, уверенным голосом осадил наёмника:
- Ты что, ослеп?! Не видишь, что он разговаривает СО МНОЙ?!
Наёмник остановился в двух шагах от Духовлада, и перевёл взгляд на незнакомого ему человека. Будучи заметно крупнее, он всё равно несколько стушевался перед гордой осанкой и уверенным взглядом человека в рунейском халате, хотя и попытался настоять на своём, указывая на Духовлада:
- Ничего не знаю. Я должен следить за тем, чтобы он работал!
Уста незнакомца исказила кривая усмешка, и лукаво прищурив глаза, он продолжил, с оттенком презрения в голосе:
- Ты, я смотрю, вспомнил о своих обязанностях?! Я слышал, как Здебор только что «хвалил» тебя за добросовестное их исполнение. Ещё я слышал, как он обещал всыпать тебе плетей и выгнать без оплаты. Если ты сейчас же не исчезнешь с моих глаз, я попрошу его, чтобы он выполнил это обещание. Хочешь проверить, послушает он меня или нет?
Не желая проверять, наёмник смерил Духовлада взглядом полным ненависти, и быстрым шагом затерялся среди телег. Понимая, что в глазах этого недалёкого мужлана, теперь он – Духовлад – виновен в этой ситуации, молодой боец сделал неприятный вывод: оскорблённый наёмник обязательно вернётся, чтоб отомстить. Это могло серьёзно осложнить его, и так весьма затруднительное, положение. Тем временем незнакомец снова повернулся к нему, и как ни в чём не бывало продолжил разговор:
- Я слышал, ты убил нескольких стражников… Значить, ты умеешь сражаться. Где тебя научили?
- Это просто недоразумение – стал оправдываться Духовлад, потупив взгляд и стараясь походить на деревенского простачка – Я проходил неподалёку, и меня стали преследовать по ошибке…
Незнакомец снова лукаво улыбнулся, и быстро схватив его за левое запястье, резко потянул на себя. Тренированное тело Духовлада отреагировало раньше сознания: крепко упёршись ногами в землю, он потянул руку обратно, но не пытаясь тянуть её назад всем телом, не оставляя таким образом для себя опоры, а закручиваясь вокруг своей оси, подавая вперёд противоположное захваченной руке плечо. Поэтому, когда незнакомец резко отпустил его, Духовлад остался стоять на месте, не потеряв равновесия. Человек в рунейском халате удовлетворённо закивал головой и, сложив руки за спину, всё с той же лукавой улыбкой, произнёс:
- По ошибке преследовали, говоришь? Целых два золотых у такого голодранца как ты тоже, наверное, оказались по ошибке?.. Но ты можешь не беспокоится насчёт меня: я тебе зла не сделаю. Скорее даже принесу пользу, учитывая нынешнее твоё положение. Можешь пока продолжить работу.
Сказав это, он развернулся, и не спеша продолжил прогулку среди телег, больше не глядя в сторону Духовлада. Тот снова поднял мешок, и понёс его в назначенное место, некоторое время провожая незнакомца тяжёлым взглядом. Тревога всё сильнее овладевала Духовладом. То, что незнакомец пообещал не причинять ему зла, нисколько не успокаивало. За свою тяжёлую жизнь, молодой боец чётко усвоил, что люди крайне редко делают что-либо полезное для других бескорыстно. А этот человек явно не был похож на праведника, милосердием ищущего прощения Исы. Чтобы этот человек действительно принёс ему пользу, их интересы должны совпасть. Но какие общие интересы могут быть у нищего невольника и у богатого, благородного мужа, перед которым лебезит даже человек, удерживающий сейчас Духовлада в полной своей власти?! Да ещё и этот наёмник теперь жизни давать не будет… Всё это, разом свалившись на парня, не давало ему покоя, и он продолжал трудиться, беспрестанно обдумывая своё положение.
Спустя примерно час, небо быстро стали заволакивать чёрные грозовые тучи, потихоньку стали падать крупные капли дождя. Трое крестьян, по распоряжению Сбыни, кинулись в одно из подсобных помещений, и стали выносить оттуда свёрнутые в несколько раз, грубо выделанные воловьи шкуры, накрывая ими товары, лежащие на не прикрытых возах. Работа требовала проворности, и потому Дховлада с Далибором к ней не привлекали, так-как от скованных кандалами проку ждать не приходилось. Едва было накрыто всё, что требовалось, дождь пошёл настолько плотной стеной, что на расстоянии в несколько метров уже нельзя было ничего разглядеть. Все спрятались под навесы или в помещения. Один Далибор остался под проливным дождём. Он просто стоял, опустив руки и закрыв глаза, радуясь, что дождь смывает с него последствия утренней Сбыниной «шутки», и освежает травмированную голову.
Примерно через час, дождь закончился также внезапно, как и начался. Как будто по приказу могущественного божества, в мгновении ока рассеялись тучи, и как ни в чём не бывало, ярко засияло солнце. Воловьи шкуры, которыми были укрыты товары, вновь были сложены и убраны в подсобное помещение. Работа по снаряжению обоза продолжилась. Настроение Далибора несколько улучшилось: проливной дождь полностью смыл с его тела и изодранных остатков одежды, следы вылитой на него утром мочи. Тем ни менее голова его продолжала гудеть, в глазах слегка двоилось, и периодически открывалось кровотечение из носа. Духовлад не тревожил его расспросами о самочувствии, но продолжал за ним наблюдать, чтоб оказать посильную помощь в случае ухудшения состояния. Неся достаточно тяжёлый мешок в сторону нужной телеги, Духовлад краем взгляда заметил приближающегося к нему наёмника, того самого, которого прогнал человек в рунейском халате. Наёмник злобно-торжествующим взглядом выказывал предвкушение скорой расплаты за своё недавнее унижение. Духовлад продолжил движение, сделав вид, что не замечает его, а тот, зайдя со спины, сильно пнул его ногой в зад. Духовлад, по инерции суетно засеменив вперёд скованными ногами, еле-еле умудрился не упасть и не уронить свою ношу. Злорадная улыбка расплылась по лицу наёмника, а выражение его лица давало понять, что это только начало веселья. Он хотел было что-то сказать Духовладу, но у него за спиной послышался гнусавый голос Сбыни, видевшего произошедшее:
- Эй, ты за что его толкнул?
- Да, что-то медленно он работает – развязно ответил наёмник, поворачиваясь к Сбыне.
Тот посмотрел на него с презрительным снисхождением, как будто на слабоумного, и с саркастичной, неспешной последовательностью, стал вкрадчиво излагать:
- Может его низкая скорость, как-то связана с тем, что у него кандалы на ногах? Ты вообще пробовал подумать, что это может быть взаимосвязано? Мне наплевать, чем тебе не угодил этот работник, как, в принципе, плевать и на него. Но мне нужно, что бы сейчас он работал, а если ты его покалечишь, то займёшь его место и будешь сам тягать эти мешки. Так что советую искать другое время, для сведения счётов.
Дважды за день униженный по вине Духовлада (разумеется, с его собственной точки зрения) наемник, посмотрел на объект своего отмщения с такой жгучей ненавистью в глазах, как будто пытался испепелить его этим взглядом на месте, после чего отправился прочь быстрым, нервным шагом, злобно процедив сквозь зубы:
- Мы к этому ещё вернёмся, ублюдок…
Духовлад проводил его взглядом, с тяжёлым сердцем понимая, что этот человечек с мелкой душонкой и недалёким сознанием, с радостью сделает месть человеку, находящемуся в беззащитном положении, новым смыслом своего существования. Но, во всяком случае, до окончания снаряжения обоза, Духовлад мог забыть хотя бы об этой проблеме. Продолжая работать, он то и дело мысленно возвращался к человеку в рунейском халате: кто он такой? Почему его так заинтересовала история Духовлада? Не похоже было, что бы он собирался донести городской страже о своей догадке, но он явно собирался как-то использовать это открытие. Последняя мысль больше всего тревожила Духовлада: к чему готовится? С другой стороны, на данный момент, он не имел возможности как-нибудь повлиять на ход событий, и пытался просто очистить своё сознание от бестолковых переживаний, дабы трезво воспринять любой поворот событий.
День подошёл к концу, работников снова загнали в подвал, раздав по куску хлеба перед сном. Видимо Сбыня и сам уже был утомлён, потому как даже не оказывал привычных «знаков внимания» Далибору. Быстро покончив с «ужином», Духовлад сразу заснул, стоило его голове опуститься на солому, разбросанную по полу.
Рабочие дни, размеренно потекли один за другим, больше не принося с собой «резких» событий. Духовлад продолжал усердно трудиться, изучая обстановку в обозе. Заканчивалась работа, когда солнце уже практически садилось, и усталые работники проваливались в тяжёлый сон, не тратя драгоценного времени отдыха на разговоры.
Через три дня работа была закончена, и обоз был готов отправиться в путь. По подслушанным ранее разговорам, Духовлад знал, что отправляется обоз в Драгостол – столицу владений князя Батурия. В это утро – первый раз за несколько тяжёлых дней – он проснулся сам, а не от противного, скрипучего голоса Сбыни. Сквозь маленькое, зарешёченное окошко под потолком подвала, виднелось солнце, поднявшееся уже достаточно высоко, и находившееся уже ближе к полудню. От долгого сна на жёстком полу, всё тело Духовлада ныло и болело. Он сел, и оглядел подвал, все обитатели которого уже бодрствовали. Трое крестьян сбившись в кучку тихонько шушукались, очевидно планируя в очередной раз просить расчёта у Здебора, а Далибор сидел под стенкой, обхватив колени руками, как бы прижимая их к груди, и смотрел в одну точку ничего не выражающим взглядом. Духовлад подсел к нему поближе, и заботливо поинтересовался:
- Как ты себя чувствуешь? Голова не болит?
Далибор слегка вздрогнул, как будто проснувшись, и, повернув голову в сторону собеседника, угрюмо ответил:
- Да уже получше. Слабость ещё есть во всём теле, но хоть в башке гудеть перестало…
- О чём так крепко задумался?
Глаза Далибора стали медленно наполняться гневом, а голос – сдерживаемой яростью:
- Я думаю о том, как я буду убивать Сбыню: сначала сломаю ему руки и ноги, что бы он не смог никуда деться, а потом стану медленно поливать его тушу кипятком, пока он не сварится заживо…
Затем Далибор стал уточнять разного рода изощрённые детали своей расправы над недругом, проявляя причудливую изобретательность, вдохновляемую клокочущей в груди ненавистью. Духовлад просто слушал, не мешая ему выплёскивать эмоции. Эти незрелые бредни, способные показаться со стороны порождением опыта бывалого палача, для него были просто кровавыми грёзами мальчишки, никогда не отнимавшего жизнь у другого человека. Он и сам отнял не так много, но уже имел понятие, о чём идёт речь. Духовлад был уверен, что даже если бы сейчас дать возможность Далибору убить ненавистного Сбыню, тот бы просто не знал бы с чего начать, продолжая сотрясать воздух бессмысленными угрозами и фантазиями, не решаясь приступить непосредственно к действию.
Шум отодвигающегося засова прервал все разговоры в помещении. Спустя мгновение в подвал вошли несколько наёмников, и стали грубо выталкивать работников на улицу, не стесняясь осыпать их бранью и щедро отвешивать «ускоряющие» пинки. Таким образом все оказались на улице. Обоз уже явно готовился отправляться: все телеги уже были запряжены, потихоньку выезжали с территории постоялого двора, и не спеша двигались по направлению к главным воротам города. Для перевозки работников вместе с обозом, служила деревянная будка на колёсах. Она стояла возле выхода из подвала, уже запряжённая парой тяговых лошадей, с гостеприимно распахнутой деревянной дверью, снаружи снабжённой массивной железной щеколдой. Уже перед самой посадкой в будку, старший из крестьян стал робко артачиться, пытаясь убедить наёмников проводить его к хозяину обоза:
- Мне нужно совсем недолго поговорить с господином Здебором, поверьте…
Он не смог закончить свою скудную мысль, так как один из наёмников схватил его за лицо своей огромной лапищей, буквально закинул в будку и, злорадно ухмыляясь, «обнадёжил»:
- Поговоришь ещё, успеется.
Остальные двое крестьян, дабы не повторить участь старшего, проворно залезли в будку самостоятельно и молча. За ними влез Далибор, после него Духовлад, за которым со скрипом закрылась дверь, и звонко щёлкнула железная щеколда. Не отходя от двери, Духовлад осмотрелся внутри будки. Это место явно не поражало ощущением уюта: голые деревянные стены и пол, на котором работникам придётся провести всё время долгого путешествия, обещали море незабываемых впечатлений для рёбер и задниц, от каждой попавшей под колёса ямки или кочки. Пять человек, могли здесь более или менее расположиться только лёжа один за другим поперёк будки, ширина которой не позволяла даже полностью вытянуть ноги. Старший из крестьян уже занял место возле дальней от двери стенки, а два его товарища устроились сразу за ним. Таким образом, Духовладу с Далибором остались только два места поближе к стенке с дверью. Это не имело бы значения, если бы не «изюминка быта», расположенная в левом углу возле двери, а именно круглое отверстие в полу, диаметром с раскрытую ладонь, для оправления естественных потребностей, о чём красноречиво свидетельствовали «последствия» применения по назначению, обильно засохшие по его краям. Духовлада не устроило такое положение вещей, и он, не говоря ни слова, жёстко и проницательно посмотрел старшему из крестьян прямо в глаза. Этот взгляд сразу оживил в памяти последнего недавний эпизод с неудачным присвоением общей ложки. Он быстро отвёл глаза, недовольно насупившись, бурча что-то себе под нос, и стал подталкивать своих вечно напуганных спутников, освобождая места в дальнем от двери углу таким образом, чтобы самому остаться подальше от очка. Те двое послушно забились в поганый угол, не смея перечить решению своего «патриарха». Духовлад слегка подтолкнул Далибора вперёд, давая ему понять, что уступает самое дальнее от двери место, прошёл следом за ним, и расположился между Далибором и предводителем крестьян. Последний опасливо подвинулся ещё немного, даже не смотря на то, что в общем Духовлад с Далибором устроились достаточно комфортно. Боковые стенки будки не доставали до крыши на расстояние, приблизительно в локоть, как бы образовывая по сторонам окна, длиной во всю стену, защищённые толстыми железными прутьями с шагом чуть шире ладони.
Спустя некоторое время будка тронулась с места, и за решёткой не спеша поплыли верхушки зданий. Духовлад сидел, расслабленно облокотившись спиной о стенку, и ничего не выражающим взглядом наблюдал, как сменяются фасады знакомых зданий его родного города. С некоторым удивлением он осознал, что не ощущает тоски, мимо своей воли покидая это место. Но, собственно, о чём ему было тосковать? Что видел он в своей короткой жизни, кроме лишений, тяжкого труда и немилосердных побоев? Военег – это единственное имя, которое он вспомнил с благодарностью. Но теперь и этот человек наверняка считает его трусом, получившим более или менее серьёзную сумму денег, и тут же сбежавшим, не выйдя на бой, опозорив себя и наставника. Что будет дальше? Пока Духовлад не видел даже направления, в котором можно было бы приложить усилия, для изменения своего положения в лучшую сторону. Он не был человеком, склонным «баламутить воду» безнадёжным сопротивлением. Пусть лучше сейчас его считают покладистым, забитым работягой, неспособным к защите собственных интересов. Зато, когда представится надёжная возможность что-то изменить, он будет действовать решительно и жёстко.
Духовлад открыл глаза и понял, что слегка задремал. Панорама за решёткой свидетельствовала, что обоз уже едет по лесу, а значит город уже позади. Вдруг за решёткой показалось злобная, светящаяся предвкушением скорого отмщения за ущемлённую гордость, морда того самого наёмника, которому дважды не дали избить Духовлада. Сидя на лошади, он подъехал максимально близко к будке с работниками и, просунув копьё между прутьями решётки тупым концом вперёд, стал ожесточённо наносить тычковые удары по Духовладу, приговаривая:
- Тебя ждёт весёлое путешествие, крысёныш… Я переломаю тебе все рёбра…
Получив несколько ощутимых тычков, Духовлад вскочил на ноги, и стал отбивать древко копья предплечьями, или просто уворачиваться от него, играя туловищем. Сидевшие по сторонам от него не давали возможности перемещаться вправо или влево, но пока это не было большой проблемой. Наёмник явно не имел серьёзного боевого опыта: направление его ударов легко «читалось» по подготовительным движениям; удары наносились только за счёт силы рук (коей природа его, всё же, не обделила); попытки обмануть Духовлада, и поменять направление удара, были неуклюжи и очевидны. От гнева, вызванного малой эффективностью своих действий, его глаза сильно покраснели и почти вылезли из орбит, а из оскаленного рта то и дело капали слюни. Духовлад вполне контролировал ситуацию, и если даже пропускал удар, то эффект от него был достаточно сносным. Практически безрезультатно проведя в этих потугах около четверти часа, разгневанный наёмник убрал древко копья и, пришпорив коня, поскакал в голову обоза.
Конечно, Духовлад понимал, что этот человек просто так не перестанет портить ему жизнь, и обязательно ещё вернётся. Молодой боец снова сел на пол, облокотившись на стенку, и стал обдумывать возможные варианты дальнейших действий неприятеля. На вид наёмник создавал впечатление достаточно тупого человека, так что поражающего воображение разнообразия приёмов от него ждать не приходилось. Чего тогда ждать от человека, в котором тупость умножена на грубую силу? Конечно настойчивости! Скорее всего, он будет появляться у этой решётки снова и снова, пытаясь наносить удары древком копья, и в итоге в гневе убираться прочь не солоно хлебавши. И так до тех пор, пока его скудному умишке не удастся придумать чего-нибудь новенького, возможно ещё более глупого.
Эти мысли несколько подняли Духовладу настроение, и он стал обдумывать действия, которыми можно было ещё больше взбесить вооружённого олуха. Например, можно прижаться к стенке, со стороны которой тот устраивает нападение, и потихоньку перемещаться вдоль неё, оставаясь для него невидимым. Можно отобрать у него оружие… Нет, будка слишком узка, чтобы втянуть копьё внутрь целиком. Тогда можно просто упереть древко в пол и сломать, быстро на него прыгнув… Проклятье! (Духовлад хлопнул себя ладонью по лбу, как бы наказывая за несообразительность) Зачем вообще злить вооружённого дурака?! Что если кто-нибудь поумнее посоветует ему что-либо более действенное, и он действительно сможет доставлять неприятности?! Раз его теперешнее занятие не доставляет проблем, нужно просто убедить его в обратном! Просто показать ему, что он причиняет боль и нагоняет страх! Новая идея ещё больше подняла настроение Духовладу, и он уже просто не мог сдержать улыбки. Увидев эту улыбку на лице товарища, Далибор спросил его, не видя причин для радости:
- Ты думаешь, что на этом всё кончено? Нас ждёт долгая дорога, в которой у него не будет много интересных занятий, так что он ещё не раз вернётся.
- Ничего не поделаешь, придётся его развлекать – ответил Духовлад, не убирая улыбки с довольного лица.
Примерно через час наемник и впрямь снова появился около решётки, и снова стал тыкать древком копья в свою жертву. На этот раз Духовлад изобразил на лице испуг и, защищаясь прежними способами, нарочно пропускал примерно каждый третий удар, сознательно принимая пропущенные удары на напряжённые брюшные мышцы. Так же он не забывал сопровождать каждый принятый удар болезненными стонами. Наёмник простодушно принял свои успехи за чистую монету и, явно воодушевившись, шипел, в ненависти пуча глаза:
- Извивайся змеёныш, извивайся… До Драгостола у тебя ни одного целого ребра не останется…
Духовлад еле удержался, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Ещё около получаса помахав копьём, изрядно покрывшись от этого потом, наёмник снова удалился, на этот раз весьма довольный результатом. Духовлад снова уселся на прежнее место, тоже довольный эффектом своего представления. Все, кто был в будке, тоже поверили в реальность происходящего: Далибор смотрел на своего товарища с непониманием, предводитель крестьян явно радовался, что наглому обидчику, как следует, досталось, а двое его последователей недоумённо крутили по сторонам головами, то и дело переглядываясь, боясь изобразить на лицах какую-нибудь эмоцию, кроме обычного для них испуга.
- Да чего ты опять улыбаешься?! – не выдержал Далибор – Ты мог бы спрятаться под стенку с его стороны, и он бы тебя не видел. Или попытался бы схватить его копьё…
- И что? – перебил Духовлад, поворачивая к товарищу улыбающееся лицо.
Вопрос поставил того в такой тупик, что он просто удивлённо выпучил глаза и открыл рот, не в силах найти слов для продолжения этой нелепой беседы. Духовлад начал вкрадчиво объяснять:
- Я просто делаю вид, что мне больно, и что я боюсь его, ведь это то, ради чего он здесь появляется. По мне попадают только те удары, которые я сам решаю пропустить, и для меня они вполне сносны. Зачем мне давать ему повод искать более опасные способы достать меня? Пусть лучше думает, будто действует то, что на самом деле не действует.
Далибор не воспринял ответ как тактическую хитрость, но снова вернулся к мыслям о малодушии Духовлада. Пожав плечами, он молча уставился в стенку напротив. Он считал, что настоящий мужчина, должен принимать любой вызов, глядя прямо в глаза опасности, а не прятаться за какими-нибудь уловками. Духовлад сразу прочитал на его лице немой упрёк, но не стал удручать его долгими (и, скорее всего, бессмысленными) объяснениями. В нём зрела твёрдая уверенность, что Далибору просто нужно немного «посмотреть жизнь», не имея рядом гостеприимного родительского крова, тогда его, до исступления прямое понимание этой жизни, постепенно начнёт обогащаться пониманием пользы от подобных хитростей. Он повернулся, и посмотрел на старшего крестьянина. Тот уже перестал радостно улыбаться, услышав, что Духовлад на самом деле водит наёмника за нос, демонстрируя ему ложную успешность его нападений. Теперь он имел озабоченный вид, явно раздумывая над тем, как бы дать знать об этом наёмнику. Духовлад грубо взял его за затылок одной рукой и, повернув лицом к себе, вонзил угрожающий взгляд в его перепуганные глаза, а второй рукой указал на угол, в котором находилось отхожее отверстие, после чего тихо, но жёстко произнёс:
- Если ты посмеешь рассказать этому бугаю о том, что услышал, я твоей мордой вычищу весь тот угол!
Опасливо оценив взглядом объём засохшего дерьма вокруг очка, крестьянин испуганно забубнил, пытаясь оправдаться:
- Да я не… Я никогда… Зачем мне…
Посчитав вопрос закрытым, Духовлад оставил перепуганного крестьянина в покое. Расслабившись, он стал ожидать возвращения, одержимого надуманной местью, наёмника. До конца дня, тот возвращался ещё трижды, всякий раз удаляясь довольный актёрским мастерством Духовлада.
Начало смеркаться, и обоз остановился на большой поляне. Сквозь решётки было видно, как наёмники и торговые люди разводят костры, чтобы приготовить ужин. Голод и жажда уже серьёзно тревожили невольников, за весь долгий день не видевших ни капли воды, ни корки хлеба. Наконец звонко лязгнула щеколда, открылась дверь, и хмурый наёмник небрежно поставил на пол будки деревянное ведро с водой, а вслед закинул пол мешка сухарей, окинув работников презрительным взглядом, захлопнул дверь, и снова звонко лязгнул щеколдой.
- А ну, давай всё сюда! – приказал Духовлад, грубо пихнув локтем в плечо старшего крестьянина, который первым, было, потянулся к провианту.
Зло нахмурившись, тот, тем ни менее, повиновался, поставив перед Духовладом ведро, а после положив рядом мешок. Под жадные взгляды крестьян, Духовлад с Далибором утолили жажду, набирая воду из ведра в сложенные ладони, после чего передали ведро им. Тут же Духовлад взял в руки мешок, и по одному разложил сухари на пять равных частей, передав потом по одной части каждому из работников. Будка наполнилась дружным хрустом пережёвываемых сухарей. Эти, кислые от плесени, куски сухого хлеба, казались изголодавшимся работникам вкуснейшим угощением. Хоть как-то утолив голод, они стали готовиться ко сну, пытаясь поудобнее устроиться на жёстком деревянном полу тесной будки.
Утром работники проснулись от шума, сопровождавшего сбор обоза в дорогу. Повсюду слышались окрики наёмников, занимающих свои места в колонне, по очереди начинали движение тяжелогружёные телеги, нарушая лесную тишину протяжным скрипом. Наконец тронулась и будка с работниками. Духовлад вновь сел под стенкой. Рёбра ныли от сна на голом дереве, а брюшные мышцы болели от вчерашних «посещений» обозлённого на Духовлада наёмника. Но это были сущие мелочи, по сравнению с болью, которая сопровождала утренние подъёмы молодого бойца, после немилосердных избиений деревянными мечами в учебных поединках, когда он только начал приходить на арену, и Военег ещё не учил его владеть оружием. Вспомнив это, он в душе презрительно посмеялся над своим теперешним состоянием. Спустя некоторое время, за решёткой снова замелькала ехидная рожа наёмника, который снова принялся за своё.
Потянулись длинные, однотипные дни, в унылом течении которых, Духовлад уже начал рассматривать посещения наёмника, как развлечение, причём стал ощущать от них ещё и пользу: его движения становились всё чётче, с каждым разом улучшалась реакция и, понемногу, он сам стал управлять действиями агрессора. Он даже видел возможность убить дурочка его же копьём, но не хотел привлекать к себе внимания, хотя помнил и постоянно обдумывал это. Пока отсутствовал наёмник, которого Духовлад про себя называл «тренировочным снаряжением», он общался с Далибором. Делясь рассказами о своей прежней жизни, молодые люди быстро сдружились. Иногда, правда, до Далибора сложно было донести суть какой-либо истории, из-за его бесцветного, исключительно чёрно-белого восприятия мира, но выдержанного Духовлада это даже забавляло. Он со спокойной улыбкой пережидал бурные, возмущённые возражения своего товарища и, когда они утихали, начинал по полочкам раскладывать ситуацию, показывая собеседнику тупиковую безысходность его позиции. Неопытному Далибору, не видевшему настоящей, суровой жизни, пока он не попал в обоз, нечего было возразить кое-что повидавшему Духовладу. Он замолкал, тем ни менее горделиво показывая собеседнику, что не согласен с ним. Эта незрелая гордыня весьма веселила Духовлада, который чувствовал себя так, как будто у него внезапно появился младший брат.
Прошло уже несколько недель в пути. Духовлад как раз развлекал своего постоянного посетителя, который, обильно истекая потом, оголтело пытался ткнуть его древком копья в рёбра или в лицо, как вдруг, со стороны головы обоза, донёсся непонятный шум, и послышались неразборчивые крики.
Глава 3
Наёмник замер в недоумении и, приподнявшись в седле, вглядывался в сторону начала обоза, пытаясь понять, что именно там происходит, забыв, при этом, вытащить древко копья из будки. Духовлад сразу обратил на это внимание, но пока ничего не предпринимал, тоже вслушиваясь в происходящее. Шум и крики быстро приближались к хвосту обоза и, наконец, чей-то крик прозвучал уже вполне разборчиво:
- Разбои! Спасайтесь! Разбои!..
Услышав это, Духовлад мгновенно схватил древко копья обеими руками, и потянул на себя. Наёмник, опомнившийся от того, что копьё стало выскальзывать из его рук, успел крепко ухватить его только возле самого наконечника, и тоже стал тянуть его на себя изо всех сил, сперепугу упустив из вида опасное положение копья, направленного теперь наконечником ему в грудь. Духовлад тут же сделал выпад, лишь слегка подправив направление удара, а пытавшийся освободить своё оружие наёмник, только усилил этот удар. Копьё воткнулось ему в самое основание шеи, не защищённой кожаным нагрудником. Он выпустил из рук древко, и с предсмертным хрипом вывалился из седла. Его испуганная лошадь галопом затерялась в чаще леса, волоча за собой тело наездника, нога которого застряла в стремени. Копьё никак нельзя было втянуть в маленькую будку целиком, да и Духовлад рассудил, что в такой ситуации выгоднее иметь оружие, которое до поры можно спрятать в рукав. Он сразу же высунул руки за решётку, насколько это было возможно, и вставил копье на излом между двух прутьев решётки так, чтобы наконечник находился в будке, а древко упиралось в прут у самого его основания. Взявшись за древко как можно дальше от наконечника для увеличения рычага, Духовлад стал мощными рывками ломать копьё, после каждого рывка прокручивая его вокруг своей оси. Наконец отломанный наконечник со звоном упал на пол будки. Осознав, что Духовлад пытается вооружиться, старший крестьянин в ужасе бросился к наконечнику, крича:
- Выбрось его! Всех нас погубишь!
Далибор сразу же его перехватил, и толкнул на остальных крестьян. Трое перепуганных земледельцев сбились в кучу, запутавшись друг в друге. Духовлад бросил на землю ненужное древко и, быстро подняв наконечник, направил его на крестьян.
- Кто хочет умереть первым?! – злобно процедил он сквозь зубы.
Все трое в ужасе вжались в стену, истово моля Ису о милости.
- Если кто-то откроет дверь, держись у меня за спиной – глубоко дыша, сказал Духовлад Далибору, пряча наконечник в рукав рубахи.
Тот согласно закивал, закусив нижнюю губу, дабы скрыть её дрожь. Они присели на корточки, внимательно прислушиваясь к происходящему снаружи. Там царил полный хаос: крики людей, звон оружия, топот ног, ржание напуганных лошадей – всё это рисовало в воображении самые ужасные картины, леденящие душу своей жестокостью.
Вдруг кто-то начал возиться со щеколдой, запиравшей снаружи дверь будки. Духовлад приготовился атаковать кого бы то ни было. Но тут за решёткой возникла чумазая рожа с всклокоченной шевелюрой и злыми, выпученными глазами. Мельком оглядев работников, находящихся внутри, её обладатель нервно закричал, очевидно обращаясь к тому, кто пытался открыть дверь:
- Не возись! Здесь только несколько голодранцев!
Возня возле двери прекратилась, и работники снова стали ожидать своей судьбы, вслушиваясь в происходящее.
***
Только один человек в обозе оставался спокоен. Он сидел в своей роскошной повозке и наблюдал за Сбыней и Здебором, сидящими напротив, в ужасе переглядываясь. Никто из разбойников, под страхом лютой смерти, даже близко не подходил к этой повозке, как, впрочем, и остановившейся сразу за ней, грузовой телеге, так как и на повозке, и на телеге, был нарисован герб владельца – отпечаток медвежьей лапы на круглом щите. Когда звон оружия понемногу затих, снаружи, совсем рядом с повозкой послышался голос:
- Брат! Всё закончилось, можешь выходить!
Человек в рунейском халате спокойно поднялся и, открыв дверцу, вышел из повозки. Сквозь проём открытой дверцы за ним с ужасом наблюдали Сбыня со Здебором. Вокруг повозки толпились разбойники. Большинство из них были не ухожены, и одеты, как попало. Впрочем, и вооружены были похожим образом, но некоторые (очевидно наделённые в этой среде властными полномочиями) выглядели прилично, и имели достаточно дорогую амуницию. Человек в рунейском халате, раскрыв руки для объятий, направился к разбойнику, стоящему впереди всех, носившему дорогую, красиво блестевшую на солнце, кольчугу, просторные, ярко-красные штаны и сапоги из рыжей кожи. Они тепло и радушно обнялись. Черты лиц этих людей были очень схожи, выдавая их кровное родство, хоть разбойник был гораздо более крепкого телосложения. Но что действительно сильно отличало их друг от друга, это глаза… Точнее то, что в них читалось. Взгляд человека в халате, излучал проницательность, холодный расчёт и чувство собственного достоинства. В глазах же его брата, виднелись лишь самоуверенность и самодовольство, за которыми недалёкие люди зачастую пытаются скрыть природную умственную обделённость. Выпустив брата из объятий, разбойник с довольной улыбкой заговорил, обращаясь как-бы к своим соратникам:
- Мой брат Горан снова позаботился о том, чтобы мы не передохли от голода в этих лесах. Давайте же поблагодарим его за это (толпа сотрясла округу громким улюлюканьем и свистом)! Дорогой брат, представь же нам милостивых господ, которые своими средствами решили поддержать благосостояние нашей благородной общины!
По толпе разбойников пробежал ехидный смешок. Горан подхватил сарказм брата и, повернувшись к своей повозке, нарочито вежливо обратился к Сбыне и Здебору:
- Выходите, уважаемые. Дайте возможность этим «труженикам лесных дорог» выказать вам свою благодарность!
Хозяин (точнее бывший хозяин) обоза, и его округлый помощник не могли сдвинуться с места, скованные страхом. Тогда Горан повторил просьбу, жестом указывая на толпящихся вокруг разбойников:
- Выходите же, не вынуждайте этих добрых людей помогать вам!
Из толпы тут же выбежало несколько человек и, обступив повозку с разных сторон, стали с силой её раскачивать. Новая волна испуга вывела людей, сидевших в повозке, из оцепенения, и они вывалились из неё на землю. Здебор сразу же заполз под переднюю ось повозки, испуганно вертя головой по сторонам, оглядывая нестройные ряды разбоев сквозь спицы колеса. Сбыня же, последовавший было за ним, не смог влезть в пространство между дном и землёй и, усевшись на корточках возле заднего колеса, навзрыд молил о пощаде, обхватив руками лысую голову. Эта сцена вызвала взрыв хохота в рядах разбойников. Горан повернулся к брату, и сказал ему, положив руку на плечо:
- Тур, я заприметил в обозе человечка, который мог бы оказаться полезным в твоём войске.
Улыбка Тура слегка померкла, а во взгляде блеснула гордыня:
- Дорогой брат, насколько я помню, мы уговорились с тобой, что Я буду решать, кого принимать в своё воинство! К тому же, припоминаю, ТЫ настаивал на том, чтоб в разорённых обозах никого в живых не оставлять, дабы не ставить под угрозу тебя.
Обладая острым умом и зная брата как облупленного, Горан продолжил даже не моргнув газом:
- Узнаю любимого брата! Мощь, клокочущая в тебе, способна свернуть горы и повернуть вспять реки (при этих словах улыбка снова расплылась по лицу Тура, и вообще, он стал похож на собаку, которую чешут в любимом месте), и она не даст тебе поступиться своим правом даже собственному брату! За это я тебя и люблю! Но дело обстоит несколько иначе: я просто заметил его, а ты просто посмотри на него, и только потом САМ решай, принять его в воинство или убить. А мне за него беспокоиться нечего: он преступник, зарубивший двоих стражников. Этот (он небрежно махнул головой в сторону Здебора) укрыл его от преследования, а потом заковал в кандалы, и заставил бесплатно работать, угрожая выдать страже. Я сказал этому глупому обознику, что являюсь придворным снабженцем князя Батурия и обещал, будто, если обоз пойдёт в Драгостол через Кременец, то я представлю его при дворе, и похлопочу для него о выгодных договорах на подвоз провианта. Жадный дурак сразу же стал искать способ меня удивить, и укрепить в упомянутом желании. Ради этого он рассказал мне всё: кто чего ценного и не очень везёт в его обозе, сколько у него наёмников для охраны, хвастался, как он обманом заставляет бесплатно работать людей, а за одно и рассказал, как к нему попал человек, за которого я тебе толкую. Я после справлялся об этом случае у главы городской стражи: так вот он мне поведал, по секрету, за пять серебряных монет, что убиты те стражники были оружием, отнятым у одного из них. Каждому нанесли по два удара, и все четыре раны смертельны! Если он и вправду такой ловкий боец, то укрепит собою твоё воинство, а если нет, то и не жалко, когда сдохнет в налёте.
- Ладно, давай сюда своего силача, если ещё не зарезали его. Посмотрим, каков он…
– отмахнулся Тур, довольный тем, что потешили его самолюбие.
Неподалёку, сбившись в кучу, находились оставшиеся в живых наёмники и торговцы, окружённые разбойниками, время от времени покалывающими их копьями ради развлечения. Горан распорядился, чтобы одного из наёмников проводили к будке с работниками, которую тот доставит к Туру.
***
Шум боя утих, только где-то недалеко слышался какой-то гомон, иногда перераставший в громкий хохот толпы. Сама будка была крепко сбита из толстых дубовых досок, как и её дверь, висящая на массивных железных петлях. Попытки проломать где-нибудь лаз для побега не принесли Духовладу с Далибором успеха. Послышались приближающиеся голоса: кого-то часто подгоняли грубыми окликами.
Резко дёрнувшись, будка тронулась с места. Крестьяне снова истово забубнили молитвы Исе, а Духовлад, поправляя в рукаве наконечник копья, посмотрел на Далибора. Тот побледнел, и стал дышать глубже, широко раздувая ноздри. Для неопытного в боях человека, он вёл себя достойно, не впадал в истерику, искал возможности помочь Духовладу. Улыбнувшись про себя, последний подумал, что из этого, избалованного отеческим кровом юноши, получится надёжный боевой товарищ, если им суждено пережить сегодняшний день.
Будка съехала с дороги, очевидно для того, чтобы объехать впереди стоящие повозки и телеги, от чего её стало так шатать, что работников то и дело кидало от одной стенки к другой. Наконец транспорт снова выехал на ровную дорогу, и вскоре остановился. Некоторое время повозившись со щеколдой, дверь открыли, и приказали работникам выйти. Старший из крестьян, второпях толкая своих соплеменников в спины, практически выкатился с ними из будки, первым делом вскочив на ноги, стал тыкать пальцем обратно в дверной проём, истошно крича разбойникам:
- Осторожно, у него оружие! Осторожно!..
Многочисленная толпа разбоев тут же ощетинилась копьями. В глазах Тура блеснул гнев, что не ускользнуло от внимания его брата. Духвлад не видел больше смысла скрывать наконечник и, вытащив его из рукава, вышел из будки, исподлобья оглядевшись вокруг. Его взгляд сразу вырвал из толпы незнакомых вооружённых людей человека в рунейском халате, с которым у него был разговор ещё на постоялом дворе. Далибор тоже выпрыгнул из будки и, не смотря на страх, пытавшийся взять под контроль сознание, приготовился умереть сражаясь. Разбойники, увидев, чем именно вооружён Духовлад, с хохотом стали тыкать в его сторону пальцами, а Тур ему гневно прокричал:
- Сейчас-же выбрось свой огрызок, щенок! Или я прикажу разорвать тебя на куски!
Горан тут же включился в разговор, положив руку на плечо брата:
- Ты слишком строг к нему, о грозный Тур! Взгляни: будучи запертым в этом ящике, он умудрился хоть как-то вооружиться. По моему скромному мнению, будет от него толк. Ты помнишь меня, парень? (Духовлад перевёл взгляд на него, и утвердительно кивнул головой) Я говорил, что смогу быть тебе полезным, так вот: если ты убедишь моего брата в том, что можешь быть полезным и сам, то он возьмёт тебя в своё воинство. Что скажешь?
- Что мне нужно сделать? - ответил вопросом Духовлад.
Горан посмотрел на брата, давая понять, что условия выдвигать ему, и Тур, преисполненный важности, возвышенно произнёс:
- Я хочу увидеть, как ты отнимешь жизнь. Выбери из пленных кого пожелаешь, и убей.
- Я не могу бросить своего товарища, – ответил Духовлад, бросив взгляд на Далибора – Может ли он также присоединиться к вам?
- Пусть тоже кого-нибудь убьёт, только без твоей помощи – пожал плечами Тур.
Молодой боец посмотрел на перепуганных, сбившихся в кучу торговцев и наёмников, но не найдя среди них того, кого искал, громко задал вопрос:
- А жив ли ещё хозяин обоза?
- Да вроде жив, коль от страха не умер – улыбаясь, ответил Горан, жестом показывая разбойникам, обступившим его роскошную повозку, освободить к ней проход.
Те послушно расступились, и Духовлад увидел возле этой повозки рыдающего Сбыню, а между спиц переднего колеса, разглядел перепуганные глаза. Быстрым и уверенным шагом, он направился в сторону своих поработителей, крепко сжимая в правой руке наконечник копья. Сзади послышался голос Далибора:
- Сбыню оставь мне…
Увидев приближающегося Духовлада, толстяк отполз с его дороги. Подойдя к передней оси повозки, молодой боец нагнулся, и решительно запустил под неё левую руку, крепко ухватив ею Здебора за волосы на затылке. Тот, схватившись за ось обеими руками и упираясь изо всех сил, в паническом страхе, срывающимся голосом, навзрыд затараторил:
- П-парень, парень, вспомни: я ведь спас тебя от стражников!..
- Я помню, спасибо… – злобно процедил сквозь зубы Духовлад.
Он тащил Здебора с огромным усилием и, как только из-под повозки показалась его голова, а за ней и плечи, нанёс ему два сильных, колющих удара наконечником в горло. Бросив на землю хрипящую, и обильно истекающую кровью, тушку, Духовлад вытер своё оружие об одежду мёртвого недруга, и так же уверенно пошёл обратно к Далибору. Тот уже сверлил злобным взглядом обречённого толстяка. Поравнявшись с ним, Духовлад вложил наконечник в его руку, но Далибор даже не посмотрел на него, продолжая испепелять взглядом свою жертву. Духовлад на мгновение задержал своего товарища, крепко сжав его руку. Словно выйдя из оцепенения, Далибор наконец посмотрел на него. Вонзив напряжённый взгляд прямо в глубину его глаз, молодой боец тихо, но чётко, дал ему короткое наставление:
- Не говори ему ничего, делай сразу!
Далибор бездумно закивал головой, и пошёл к своей жертве, разрываемый на части гневом, волнением и жаждой возмездия. Несчастный толстяк, стоя на коленях, рыдая и стелясь по земле в поклонах, молил о пощаде. И тут случилось то, чего Духовлад более всего боялся: Далибор не смог устоять перед соблазном и, остановившись прямо перед Сбыней, направив на него наконечник, стал терзать толстяка глумливыми речами:
- Ну что, жирная свинья?! Теперь ты не такой надменный… Чувствуешь, как приближается смерть?! Не переживай, быстро я тебе сдохнуть не дам!..
Он всё продолжал сотрясать воздух оскорблениями и угрозами в адрес, стоящего перед ним на коленях обидчика, а тот всё рыдал, и умалял простить его. В толпе разбойников, ожидающих зрелища кровавой расправы, раздался гомон недовольства, некоторые громкими выкриками стали понукать Далибора к переходу от слов к делу. Духовлад заскрипел зубами от досады: он понимал, что чем дольше медлит его товарищ, тем сложнее ему будет решиться на дело. Внезапно Сбыня, с криком ярости и неожиданной от него быстротой, бросился к Далибору и, ухватив его за ноги, повалил на землю. Последний, чуть не выронив из рук наконечник, попытался ткнуть им толстяка в лицо, но тот успел слегка убрать голову, и железо оставило только глубокий порез на щеке. Завязалась борьба, в которой Сбыня пытался завладеть наконечником, а Далибор – освободиться от объятий толстяка и нанести по нему удар. Разбои тут же оживились: неуклюжий толстяк, валяясь на земле, борется с юным доходягой, у которого не хватает сил от него отцепиться – такое зрелище их сильно развеселило. Из толпы то и дело кто-то выбегал, чтобы отвесить пинка по одной, из двух катающихся по земле задниц, или потыкать в неё древком копья. Предсказания, кому достанется победа, глумливые советы, громкий хохот – всё это смешалось в страшный рёв, в котором сложно было что-то разобрать. Наконец, Сбыне удалось привалить измотанного Далибора, лёжа на нём накрест, двумя руками пытаясь разжать пальцы его правой руки, в которой находился наконечник, а своим толстым пузом, надёжно прижать к земле его голову, плечевой пояс и грудную клетку. Духовлад заметил, что левая рука Далибора безвольно лежит как раз между ногами толстяка, и закричал, пытаясь пересилить шум толпы:
- Левая рука! Используй левую руку!
Упомянутая рука Далибора, как будто самостоятельно осознав, чего от неё хотят, встрепенувшись, скользнула под Сбынину юбку и, нащупав его взмыленные, липкие от пота шары, сжала их с такой силой, что те стали искать себе выход сквозь пальцы.
Завизжав от дичайшей боли, Сбыня сразу как-бы отпрыгнул всем телом от Далибора, и стал кататься по земле, поджав под себя ноги и держась руками за промежность.
Далибор, обессиленный длительной борьбой с превосходящим по весу противником, встал на четвереньки, и некоторое время просто переводил дух. Немного восстановив дыхание, но, со всё ещё часто и глубоко вздымающейся грудью, он на коленях подполз к толстяку, занеся над ним наконечник, зажатый в обеих руках, и стал остервенело наносить им удары в разные части тела своего врага. От этих ударов, Сбыня снова заверещал, как резанная свинья, но спустя три или четыре попадания, затих и обмяк, испустив дух. Это вовсе не остановило Далибора, а напротив, как будто придало ему сил, и он всё продолжал рвать его плоть всё новыми и новыми ударами, не обращая внимания на брызги крови, обильно летящие ему в лицо и на одежду. Этот кровавый исход, привёл толпу разбойников в экстаз: они кричали, свистели, потрясали оружием, требуя продолжения кровопролития. Когда Далибор всё же прекратил наносить удары, стоя на коленях перед поверженным телом, обессиленно упёршись в землю обеими руками, Сбынина туша представляла собой сплошное месиво, лужа крови вокруг которого, имела около полутора метров в диаметре. Духовлад подбежал к своему товарищу, и помог ему подняться на ноги. Тур поднял правую руку вверх, привлекая к себе внимание, и беснующаяся толпа разбоев понемногу притихла, давая слово своему предводителю.
- Толку от таких бойцов в налётах будет немного, – с пренебрежением начал свою речь Тур – Но как скоморохи, для увеселения нашего воинства, пусть останутся. Заодно и по хозяйству трудиться будут. Всесмысл, где ты там?!
Юрко выбравшись из толпы, перед ним возник худощавый человечек, не высокого роста. Подкошенный подбородок и подобострастная улыбочка, сразу выдавали в нём человека слабохарактерного, но глаза светились проницательным умом и мгновенной сообразительностью.
- Чего пожелает гроза лесных дорог? – льстиво пропел худощавый человечек.
- Бери этих двоих себе в помощники, большего они пока не достойны. Разъясни им наши правила, а если не станут тебя слушать – сразу жалуйся на то Щуру, он такие вопросы улаживать любит! – ответил Тур и, посчитав дело законченным, вновь обратился к Горану, указывая на трёх перепуганных крестьян, которые были в одной будке с Духовладом и Далибором – А это кто такие?
Мельком кинув на них взгляд, и тут же махнув рукой, Горан безразлично ответил:
- Да так, забитые крестьяне. Этот пройдоха Здебор, подрядил их где-то в глубинке, пообещав щедрую оплату, а вместо того три года продержал их в обозе, заставляя работать за еду. Для меня они не опасны, поступай с ними, как знаешь.
В глазах Тура вспыхнул огонёк благородства, и он стал высокопарно вещать:
- Ваши поработители сурово наказаны Медвежьим Воинством! Теперь вы свободны от оков, можете идти, куда вам вздумается, и делать то, чего хочется! Возвращайтесь домой, и живите счастливо, не забывая поминать в молитвах своих освободителей!
Переглянувшись, крестьяне вскочили и, оглядываясь, быстрым шагом направились в сторону леса. Вдруг, старший остановился и, сказав что-то двум остальным, пошёл обратно к Туру. Перепуганные соплеменники стали его уговаривать и хватать за руки, пытаясь остановить, но тот вырвался от них и, подобострастно склонившись перед предводителем разбоев, явил свою просьбу:
- Милейший господин! Мы благодарны Вам за освобождение, и желаем успешного исхода всех ваших начинаний! Три года мы тяжело трудились в этом обозе, не получая ничего, кроме скудного пропитания, побоев и унижений, а теперь хотели бы забрать заработанное собственным потом... Мы можем взять расчёт не деньгами, а ценными товарами, если Вам будет так угодно…
Духовлад прикрыл глаза рукой, удивляясь, что такой жадный и глупый человек сумел дожить до столь почтенного возраста. Благородный огонёк в глазах Тура, в одно мгновение сменился на холодное презрение, и он надменно зашипел:
- Ты хочешь, чтобы мы разделили добычу, за которую проливали свою кровь, с теми, у кого не хватает смелости даже потребовать своего?! Щур! Вознагради этих людей за долгий труд, да смотри, чтоб им не показалось, будто их обделили!
Из толпы вышел невысокий, коренастый человек, с маленькими, злобными глазками. Узкий лоб и выдающаяся вперёд нижняя челюсть, создавали ему портрет человека, явно не страдающего избытком ума. Он свистнул ещё нескольким разбоям, и те немедленно набросились на несчастных крестьян, скрутив их, и прижав к земле. Щур подобрал с земли палку, длинной примерно по пояс, несколько раз попробовал её на изгиб и, удовлетворённый её упругостью, растянул мерзкую улыбку. Приказав подручным снять с крестьян изодранные остатки обуви, он принялся воодушевлённо лупить их палкой по икрам и пяткам, явно получая от своего занятия неописуемое удовольствие. Крестьяне верещали от боли и молили о прощении. В толпе разбойников это вызвало новый взрыв хохота. Когда ноги несчастных уже изрядно покраснели и опухли от побоев, мучитель прекратил истязание, и приказал державшим отпустить жертв.
- Я дам вам ещё одну возможность убрать прочь с моих глаз свои мерзкие рожи! – гневно прокричал Тур плачущим, и корчащимся от боли крестьянам.
Не имея возможности подняться на ноги, крестьяне поползли в сторону леса, громко рыдая и причитая от боли. Это зрелище очень веселило разбойников, некоторые из которых стали даже делать ставки на то, кто из побитых крестьян первым доберётся до леса.
- Мне кажется, что эти люди могут передвигаться быстрее – громко сказал Тур, подначивая своих головорезов – Кто сможет попасть камнем по кому-нибудь из них?
В толпе сразу отыскалось множество желающих проверить свою меткость. Десятки разбоев кинулись искать у дороги камни, и запускать их в уползающих крестьян. Камни один за другим стали с глухими ударами приземляться на землю вокруг ползущих целей, а вскоре стали и понемногу попадать по ним. Спасающиеся громко вскрикивали от боли при каждом попадании и, неизвестно где, находили силы для ускорения. Старший из крестьян уже не мог соревноваться в резвости со своими, более молодыми, соплеменниками, и отставал от них всего на метр, но этого уже хватило для того, чтобы сделать его главной мишенью. Камни стали градом сыпаться вокруг него, попадая уже гораздо чаще. Он стенал и плакал, но продолжал ползти из последних сил. Его собратья уже скрылись из поля видимости охотников, успев заползти в густой придорожный кустарник, и ему оставалась самая малость до спасения, но один из камней чётким навесом попал ему прямо в затылок, со звонким стуком отскочив от черепа, и он замер на месте, лишившись чувств. Это только раззадорило метателей, и они продолжили своё дело с ещё большим остервенением.
Духовлад молча, не отводя глаз, смотрел, как безвольно дёргается тело при каждом попадании тяжёлого камня. Иногда камни снова попадали в голову, вздымая кровавые брызги и отскакивая прочь. Молодой боец смотрел на мёртвое, покрытое огромными кровоподтёками и ссадинами, тело человека, столь презираемого им при жизни, и чувствовал, что сейчас в его сердце просыпалось сострадание к нему. Но разум холодно подчёркивал закономерность такого исхода.
Наконец, разбоям надоело метать камни в мёртвое тело, но раздутое пламя жажды кровавых развлечений требовало новых жертв. Тур прекрасно это видел, и с не скрываемым удовольствием дал волю своим людям, указывая на кучку пленённых наёмников и купцов:
- Этих нельзя оставлять в живых, кончайте и с ними!
Кричащая толпа бросилась на объятых ужасом пленных, некоторых из которых истыкивали копьями на месте, а некоторых оттаскивали в сторону те из разбойников, что были особо охочи до пыток, и зверски мучили несчастных. Многие разбои, разбившись на группы, насиловали немногочисленных, находившихся в обозе, женщин, но были также те, кто не брезговал насиловать и мужчин. Духовлад смотрел на происходящее с негодованием и отвращением: низкие люди, скрывая в толпе своё поганое обличие, давали волю самым презренным своим страстям, не опасаясь ни расплаты, ни хотя-бы осуждения. Но далеко не все люди из разбойного отряда, участвовали в резне и поругании над пленными. Многие ушли в сторону и, разбившись на небольшие компании, обсуждали что-то, не обращая внимания на творящуюся неподалёку кровавую вакханалию. От остальных их отличал более опрятный вид, наличие кольчужной или кожаной брони и более или менее достойное вооружение. По этим признакам Духовлад сделал вывод, что их социальное положение в отряде выше, чем у беснующихся, вооружённых чем попало голодранцев.
Тур и Горан залезли в роскошную повозку, в которой приехал последний, скорее всего, чтобы обсудить что-то, скрывшись от посторонних глаз. Один из разбоев, не участвовавших в резне, вызвал у Духовлада особый интерес: это был крепкий мужчина, по примерному возрасту – немного за тридцать лет. Развитые мимические мышцы, делали выражение его лица волевым и суровым. На поясе у него висел длинный меч, на теле был добротный, толстый кожаный панцирь, с теснённой на груди головой вепря. Духовлад припомнил, что, по рассказам Военега, подобные панцири носили сотники в воинстве князя Батурия. Человек стоял, облокотившись спиной на могучий дуб и, сложив руки на груди, наблюдал за расправой над пленниками. Вид его, создавал о нём впечатление, как о человеке сильном и бывалом. Его глаза, полные презрения, не отрываясь следили за резнёй. Человек этот, сразу вызвал в Духовладе некую подсознательную симпатию, он просто не мог отвести от него взгляда, словно любуясь. Будто почувствовав на себе посторонний взгляд, человек резко повернул голову в строну Духовлада, и их взгляды впились друг в друга, будто дерущиеся на смерть голодные псы. Спустя несколько мгновений, Духовлад прекратил поединок взглядов, опустив глаза. Взгляд незнакомца был тяжёл, преисполнен внутренней силы, но не поэтому молодой боец уступил ему. Решение было осознанным и хладнокровным: известно, что для любого честолюбивого мужа, подобный взгляд равен прямому вызову его достоинству, а Духовлад не считал уместным начинать свой путь в новом обществе с потасовок, во всяком случае без действительно веской на то причины. Незнакомец тоже вернулся к созерцанию расправы, как только Духовлад отвёл глаза.
- Вы оба так забрызганы кровью, – послышался голос худощавого человека, к которому в помощники Тур определил Духовлада с Далибором – Здесь неподалёку есть ручей, где вы могли бы искупаться. Идёмте, я покажу дорогу.
Худощавый человек не спеша отправился вглубь леса. Духовлад отправился было за ним, но увидел, что Далибор не услышал предложения пройти к ручью, полностью поглощённый происходящим вокруг. Он стоял как вкопанный, широко открытыми, не моргающими глазами следя за кровавой резнёй. Духовлад аккуратно положил ему руку на плечо, дабы привлечь к себе внимание, но даже от этого лёгкого прикосновения парень вздрогнул так, словно ему в это плечо с размаха вогнали иглу, переведя ничего не соображающий взгляд на своего товарища.
- Неподалёку есть ручей. Идём, нам нужно искупаться – сказал ему Духовлад, заглядывая в опустевшие глаза.
Далибор некоторое время прокручивал в шокированном сознании слова товарища, силясь понять, чего именно от него хотят, и, поняв это наконец, согласно закивал головой. Духовлад взял его под руку и повёл следом за худощавым человеком, словно немощного старика.
***
Тур, сидя в роскошной повозке Горана, огляделся с ехидной улыбкой:
- Да, братец, хорошо же тебе путешествовать. Небось, у многих купцов и в домах всё не так богато, не то, что в повозках?
- Эта роскошь нужна для того, чтобы жадные торгаши теряли голову, и слепо верили всему, что я обещаю – спокойно ответил Горан, прекрасно понимая к чему ведёт эта беседа – Если я буду являться к ним в латаных штанах и берестяных лаптях, при этом суля им выгодные сделки, то меня будут палками выгонять из каждого обоза. И, раз уж ты вспомнил о домах, то у меня дома нет. Я практически живу в этой проклятой повозке!
Последнее предложение он произнёс нарочито резко. Дело вовсе не в том, что он не смог справиться со всплеском эмоций, как раз наоборот – в душе он был абсолютно спокоен. Горан просто слишком хорошо знал своего брата, и с раннего возраста умел применять свои знания на практике: в разговоре с Туром, достаточно было обронить одно резкое слово, как тот превращал разговор в перебранку, и в ней попростецки выкладывал всё, что было у него на уме. Вот и сейчас в его взгляде блеснула завистливая жадность, и он, насупившись, зашипел:
- Ну да, пока мы «нежимся» в этих лесах то под снегопадами, то под проливными дождями, то под палящим солнцем и рискуем жизнями в сражениях с охраной обозов, ты мучаешься и изнываешь в своей роскошной повозке, или на ужине у очередного торгаша, который поит тебя дорогущими заморскими винами!
Горан еле сдержался, чтоб не растянуть улыбку. Это явно не слова брата – он никогда не был достаточно остроумен, чтобы выдвигать претензии, построенные на иронии – значить, в отряде поднимали этот вопрос, и кто-то, у кого неплохо подвешен язык, выдал похожую фразу. Видно она произвела эффект на присутствовавших, раз настолько запала в память даже Туру. Горан второй раз еле сдержал улыбку, представляя, как его недалёкий братец мямлит что-то несвязное, силясь родить что-либо вменяемое в ответ. Он явно тогда выглядел глупо (Тур всегда так выглядел, когда дело касалось дипломатии), а теперь подсознательно винил в этом брата, как и подобает простаку, способному что-то сделать только по чужой указке. Горан поймал своим взглядом глаза Тура, впился в них, словно хищник в свою жертву, и не спеша, чётко выговаривая каждое слово, ответил:
- Ты, братец, я смотрю забыл, что по нашему договору моя задача состоит в том, чтобы разведывать маршруты больших обозов, и сообщать их вам. Ты, наверное, полагаешь, что я ничем не рискую, и что работа моя не сложная. Что ж, давай поменяемся с тобой ролями: я останусь здесь и возглавлю твоё воинство, а ты отправишься по городам, в поисках достойной добычи. Будешь льстить, стелиться перед глупыми и жадными торгашами, пытаясь выведать у них маршрут обоза. Будешь носить взятки городским стражникам, чтоб не дознавались кто ты такой, и откуда у тебя товар. Ведь моя часть работы так проста и не опасна! Что скажешь?
Тур насупился и замялся, осознав, что втираться в доверие, да и вообще общаться с незнакомыми людьми, не приставив нож к горлу, это неизведанное для него поприще. Видя его смущение, Горан положил ему руки на плечи и снова посмотрел в глаза, но на этот раз со всей родственной теплотой, которую только был способен изобразить:
- Не смущайся брат. Ты думаешь, у меня получилось бы держать в повиновении этих головорезов?! Думаешь, я смог бы бесстрашно вести их в бой, громя всех на своём пути, как это делаешь ты?! Ты рождён с сердцем великого воина в груди! Вся земная твердь сотрясается от твоей могучей поступи! Скоро твоё воинство наберётся силы, и нашей целью будут уже не вшивые обозы, а большие города, которые при одном упоминании твоего имени, будут в ужасе готовы откупиться любой данью!
Лицо Тура вмиг прояснилось, на устах заиграла плохо скрываемая, довольная улыбка. Увидев, что добился желаемого эффекта, искусно потешив его самолюбие, Горан продолжил:
- Думаю, брат, те сомнения, что ты высказал мне, не могли зародиться в твоём честном и храбром сердце. Кто-то в твоём воинстве усомнился в пользе моего вклада в наше дело?
Тур стал оправдываться, снова смутившись:
- Да никто бы не осмелился при мне высказать подобные сомнения! Просто был разговор, в котором кто-то, не подумав, ляпнул что-то в этом роде… Но ты меня знаешь, брат! Я немедленно заткнул поганую пасть этому наглецу, а если бы он не унялся, то порубил бы его на куски!
Внимательно выслушав оправдания брата, Горан сделал маску разочарования, с небольшой примесью обиды, и горько проговорил, опустив глаза:
- Всё равно мне больно от того, что ты сам усомнился во мне, хоть и отстоял мою честь перед другими. Твои слова больно ранили моё сердце… Может я действительно не так важен для нашего дела? Может добыча в тех обозах, которые я привожу к вам, не достаточно ценна и обильна?..
Теперь Тур положил руки ему на плечи, и страстно, с огнём в глазах, заверил:
- Нет, нет, брат! Обозы всегда обильны ценной добычей, а твой вклад – основа нашего дела! Прости! Прости меня, за то, что впустил в своё сердце пустые сомнения! Я докажу тебе свою верность храбростью на поле битвы!
Снова взглянув в глаза брата с теплотой и улыбкой, Горан ответил:
- Теперь я узнаю брата! Будем держаться вместе, и весь мир ляжет к нашим ногам! А если ещё кто-нибудь выскажет недовольство в мой адрес, скажи, что я готов уступить этому человеку свою роль, если он обязуется приносить столько же пользы…
- Да куда этим глупцам! – разгорячённо перебил Тур – Ошибившись, они не только погубят себя, но подставят под удар всех нас! Верь мне, брат: таких разговоров в моём воинстве больше не будет!
- Я верю тебе, Тур. Теперь я немного отдохну здесь. Позови меня, когда твои люди насытятся чужими страданиями. Я раздам вещи, которые они заказывали мне.
- Как пожелаешь, брат! Я вернусь за тобой, когда все будут готовы – сказал Тур, и вылез из повозки.
Как только брат покинул его, тепло во взгляде Горана вмиг сменилось холодным презрением. Его уста скривила еле заметная усмешка: он сравнил себя с музыкантом, который точно знает, на какой лад возложить перст, и в какой последовательности дёргать струны, чтобы складно полилась нужная мелодия.
***
Духовлад и Далибор стояли по пояс в прохладных водах чистого, лесного ручья, омывая в нём запыленные, забрызганные кровью тела и подранные остатки одежды. Рядом, на берегу, сидел худощавый человек, приставленный к ним главарём разбоев, без устали что-то рассказывая, явно соскучившийся по общению:
- У нас, в общем-то, не так уж и плохо. Голодными вы точно не останетесь. Кроме забот по части пропитания для всего отряда, у вас другой работы не будет. Во всяком случае, первое время. Кстати, зовут меня Всесмысл. А к вам как обращаться?
- Я – Духовлад, а его звать Далибором – отозвался молодой боец, указывая на товарища, который до сих пор находился под таким впечатлением от увиденной расправы, что не видел и не слышал ничего вокруг себя.
- Ясно. Если что, в любое время задавайте любые вопросы. Все расскажу, всё объясню – пообещал Всесмысл.
- А этот, который отдал нас тебе в помощь, он у вас главный? – не преминул воспользоваться советом Духовлад.
- Тур? Ну… вроде как… – замялся Всесмысл.
Духовлад молча уставился на него, изобразив на лице ожидание, демонстрирующее, что точностью ответа он не удовлетворён. Худощавый человечек ещё немного помялся, формулируя исчерпывающий ответ, и стал излагать:
- Вобщем, так как он называет себя «воеводой воинства медвежьего», можно сказать, что он у нас главный. Но его брат – Горан – тот, который в рунейском халате, даёт ему знать, где будет проходить большой обоз, так что без него такой обширной добычи мы бы не имели, а значить и людей в отряде было бы поменьше. Так что его слово тоже очень важно. Вот, например, сегодня я был неподалёку от Тура, когда он встретился с братом, так это именно Горан настоял, чтобы вас взяли в отряд, а не зарезали вместе с остальными. Тур сначала поартачился, но потом всё равно уступил. К тому же, в нашем воинстве есть несколько главарей меньших разбойничьих шаек, согласившиеся присоединиться к нам. И хоть на словах они признают главенство Тура, на деле продолжают жить по своим законам, не особо оглядываясь на желания нашего воеводы, да он особо к ним и не лезет. Так что положение здесь не простое, и кого-то одного, имеющего за собой право решающего слова, в воинстве нет.
Немного подумав над словами Всесмысла, Духовлад снова спросил:
- Покажешь мне людей в воинстве, к чьим словам больше всего прислушиваются?
Тот с интересом посмотрел на молодого бойца. Как человек образованный, Всесмысл увидел стратегический расчёт в просьбе Духовлада, чем парень сразу вызвал у него симпатию:
- Покажу, и расскажу о каждом, что знаю. Только пока хочу держаться подальше от обоза. Там сейчас начнут делить добычу, после чего, обычно, остаётся много считающих себя обделёнными. Такие люди потом долго ходят злые, и ищут кого-нибудь послабее, чтобы согнать на нём свою злость. Я для этого очень удобный человек, если рядом нет Тура. Так что в такие моменты, я стараюсь держаться подальше от толпы. Да и вам не советую там околачиваться, так как вы ещё не побывали в бою, а значить не обладаете полноценными правами в воинстве. Любой ваш спор с кем-то из старожилов, рассудят в его пользу, и даже если он необоснованно применит к вам силу, его никто не осудит.
Духовлад вышел из ручья и встал под просветом между кронами деревьев, сквозь который на небольшую полянку попадало достаточно тепла и света, чтобы просохла его одежда. Он решил последовать совету Всесмысла, и пока тоже быть подальше от делящих добычу разбоев. Оглянувшись на Далибора, он увидел, что тот всё ещё стоит в ручье, уставившись пустым взглядом в одну точку, и окликнул его:
- Эй, Далибор! Иди сюда, обсохни.
Тот снова вздрогнул, придя в себя, молча, послушно вышел из ручья, и встал рядом с Духовладом. Последний вновь обратился к Всесмыслу:
- А ты здесь что делаешь? На человека, способного держать в руках оружие, ты не похож. Да и вообще не думаю, что ты способен причинить кому-нибудь вред.
- Это верно, – грустно улыбнувшись, подтвердил Всесмысл – Пока не покончат с наёмниками, я к обозу близко не подхожу. Слишком уж я слаб и боязлив.
- Как же ты оказался в этом… воинстве?! С такими-то достоинствами!
Глубоко, с ностальгией, вздохнув, щупленький человечек начал обстоятельно описывать собственные похождения:
- Учился я в духовной семинарии, что находится при мужском монастыре, близь Славнограда. Прилежно изучил рунейскую, ливтонскую и половийскую грамоту. За прилежность в постижении учения Исы, отец-настоятель даже оказал мне особую честь и небывалое доверие, научив читать запрещённые руны Северных Воинов, некогда принёсших в землю ругов Древний Завет Хоруга, и ставших прародителями княжьих семейств в наших землях. Мне сулили быстрое продвижение к высшим санам Служителей Исы. Я имел доступ в Хранилище Еретических Текстов, и прочитал множество из них. Как ревностный почитатель Учения Исы, я читал их предвзято, мысленно подвергая порицанию каждое слово, идущее в разрез с догмами нашей религии, без раздумий нарекая их ложью. Но когда я стал читать труды древних рунейских философов, написанные ещё до рождения Исы, моя фанатичная приверженность его учению пошатнулась. Тексты эти были написаны легко, ни к чему не понуждая, а лишь приглашая к раздумью о жизни, о духовности. Я стал замечать, насколько тесны, безжизненны и не природны догмы нашей религии. Они лишают человека возможности принять собственное решение, по каждому неизвестному поводу отсылая испрашивать совета и благословения у попов и патриархов. Они запрещают людям совершать ошибки и набираться мудрости, устраняя их последствия. Они учат, что любую подлость можно искупить, дав денег на храм и немного побубнив пустые молитвы, которые заучивают не вдумываясь в содержание. Они лишают людей возможности жить, оставляя взамен пустую, серую рутину. Я стал мыслить, по-настоящему мыслить, не сдерживая себя рамками, за пределами которых ране опасался призрачного грехопадения! В тесных, душных подвалах Хранилища Еретических Текстов, я впервые в жизни почувствовал себя свободным, осознал, что я есть дух, который не удержит ни одна стена, ни одна решётка. Окрылённый своими открытиями, я завёл диспут о сути духовности с отцом-настоятелем, думая, что это поможет ему по-другому взглянуть на цель Служения, но он просто гневно объявил, что в меня вселился бес, помутивший мой рассудок, и велел запереть меня в подвале. Да… из набожных монахов выходят неважные сторожа! Одного из своих сторожей – самого молодого и слабого духом… да и умом – я убедил в том, что в моём теле и вправду бес, которому не нужно пленённое тело. Я сказал, что если он – мой сторож – не выпустит меня, то бес покинет моё тело, и вселится в него. Перепуганный глупец не только выпустил меня, но ещё и дал сухарей мне в дорогу. Я бежал в лес, держась подальше от дорог, опасаясь преследования. Не знаю, как я не достался диким зверям, видно Проведение было благосклонно ко мне. Несколько дней я ничего не ел, и уже стал терять силы, когда наткнулся на парочку головорезов из этого… воинства, охотившихся в лесу. Сначала они хотели просто зарезать меня на месте, но я убедил их, что если они отведут меня к своему предводителю, тот их одарит. Они согласились, пообещав, что если останутся без награды, то моя смерть будет долгой и мучительной. Приведя меня в лагерь, они рассказали обо мне своему главарю. Тот рассмеялся и спросил меня, с чего я взял, что он одарит своих людей за меня. Я ответил, что умею читать и писать на четырёх языках, и готов воспеть его ратные подвиги, в качестве личного летописца, так как дела такого сильного, храброго и справедливого мужа, должны быть известны потомкам до пятидесятого колена. К моему счастью, он оказался человеком тщеславным и заинтересовался моим предложением, пообещав сохранить мне жизнь, если я покажу, на что способен. Я попросил его назвать своё имя, и предводитель разбоев ответил, что имя его Тур. Окрылённый желанием остаться в живых, я тут же сочинил четверостишье:
Не сдержит тебя ни орда грозных войск,
Ни крепость гранитного мура!
Знамёна великих народов падут,
Под ноги могучего Тура!
Тур был очень доволен, и позволил двум олухам, которые привели меня к нему, выбрать по одной вещи из своего оружейного сундука. Меня оставил при себе, вести летопись его славных подвигов, и, за одно, готовить пищу на всю ораву. Вот так я оказался среди этих людей, среди них, наверное, и умру.
- И много славных подвигов ты воспел для потомков предводителя? – поинтересовался Духовлад.
Всесмысл посмотрел на него, как будто пытаясь определить, можно ли говорить откровенно, и уклончиво ответил:
- Все, которые видел.
Духовлад ухмыльнулся, уловив в ответе иронию. Он решил последовать совету Всесмысла, и остаться пока возле ручья, чтобы быть подальше от разоряемого обоза, пока среди разбоев не улягутся страсти.
***
Делёж добычи шёл полным ходом. Порядок был точно отлажен: изначально Тур, с самыми верными ему людьми, отбирали в обозе товары, имеющие на рынке большую цену и высокий спрос. Эти товары забирал с собой Горан, и со скидкой быстро продавал их в ближайшем городке. Большую часть вырученных денег, Горан привозил в следующем обозе и отдавал Туру, часть шла на его – Горона – нужды, а часть – на покупку разных вещей, которые мог заказать любой из разбоев, записавшись в список, который составлял Всесмысл, как единственный грамотный человек в… воинстве. Заказанные разбоями вещи Горан вёз в телеге, под видом товара для какого-нибудь княжеского двора, снабженцем которого он представлялся хозяину обоза. Как уже было упомянуто, телега и повозка, принадлежащие Горану, носили отличительный знак – изображение медвежьей лапы на щите. Этот знак был известен всем разбоям в отряде.
Затем отбирались продовольственные товары, которые забирались в лагерь разбойников. Оставшееся отдавалось на делёж желающим. Повсюду стоял гомон, то и дело вспыхивали перебранки, перераставшие в локальные потасовки. В этой толкотне, как и в расправах над пленными, люди, имевшие серьёзный статус в отряде, участия не принимали, удовлетворяясь долей от добычи в деньгах, которой не имели подавляющее большинство разбоев.
Духовлад и Всесмысл сидели на берегу ручья и беседовали. Точнее, разговаривал в основном Всесмысл, радуясь, что нашёл в лице Духовлада «свободные уши», но и последнего это не раздражало, так как он находил рассказы собеседника довольно интересными и полезными. Далибор уже вышел из состояния полной отрешённости, но к общению не стремился, лёжа на полянке неподалёку, и делая вид, будто спит. Понемногу шум, доносящийся со стороны обоза, стал ослабевать.
- Делёж заканчивается, – с видом знатока заключил Всесмысл – Скоро они совсем успокоятся, и можно будет оторвать себе чего-нибудь на ужин. В лагере проще, там я готовлю для всех еду. Но ничего, и здесь от голода не умрём!
Примерно через час, шум действительно и вовсе стих. Всесмысл объявил, что можно выдвигаться в сторону обоза, и Духовлад с Далибором последовали за ним. Пробираясь вдоль придорожных кустов, Всесмысл оценивал обстановку в разорённом обозе сквозь просветы в листве, благодаря которой оставался невидимым со стороны дороги. Всё и вправду уже успокоилось. Те повозки и телеги, которыебыли отобраны Гораном для продажи, и те, накоторые были сложены съестные припасы для «Воинства Медвежьего», стояли отдельно, ровно выстроенными колоннами. Те же, которые были отданы на делёж низшим сословиям разбойников, валялись перевёрнутые и раскуроченные. Среди этих повозок и телег ещё сновали одинокие разбои, надеявшиеся найти что-нибудь ускользнувшее от внимания предыдущих десятков мародёров, уже перетрусивших по три раза каждую кучку. Всё, что имело хоть какую-то ценность, было уже разделено. Вокруг кучами валялись товары, представлявшие малую ценность или неприменимые в разбойничьем быту: женское тряпьё, сельскохозяйственный инструмент, горшки, кувшины и миски.
- Всё спокойно, можем выходить – сообщил Всесмысл, и указал на перевёрнутую телегу у самого кустарника – Там нам будет вполне удобно. Располагайтесь возле этой телеги, а я скоро вернусь.
Духовлад с Далибором устроились возле телеги, а Всесмысл исчез в неизвестном направлении.
- Как ты себя чувствуешь? – спросил Духовлад своего товарища.
- Терпимо – ответил Далибор и, содрогнувшись, добавил – За что они так терзали этих людей?! Они ведь сдались?!
- Просто потому, что могли – пожал плечами Духовлад – Как может быть недоволен своей участью тот, кто сам сдался на милость врага?
- Этот, к которому нас приставили, тоже ведь сдался, но его не убили…
- Всесмысл сдался, обоснованно рассчитывая произвести впечатление своими навыками, проявить полезность, а эти торгаши и наемники, рассчитывали на милосердие, которое встречается только в церковных сказках о бытие Исы.
Далибор повернулся к Духовладу и, слегка скривившись, заговорил:
- Всесмысл… чего мы за ним ходим? Он такой щуплый, хилый, боится всего. Да ещё и рот не закрывается! Целый день бу-бу-бу, бу-бу-бу, аж опять голова разболелась! Давай от него сбежим? А лучше его самого прогоним!
Духовлад криво усмехнулся прямолинейности Далибора, и спокойно возразил:
- Этот человек очень полезен. От него мы сможем получить столько сведений об окружающих нас теперь людях, сколько не получим и от десятка. Успокойся, потерпи немного, и ты сам увидишь, сколько от него пользы.
Далибор замолчал, но было видно, что ответ ему не понравился. Вдруг, как будто ниоткуда, появился Всесмысл. В одной руке он держал кувшин с вином, а в другой – котомку. Поставив на землю кувшин, он достал из котомки каравай хлеба, головку твёрдого сыра и солидный кус масла. Достав из-за пояса небольшой ножик, он быстро нарезал продукты на толстые, неровные куски.
- А это откуда?! – еле успевая глотать слюну, спросил Далибор.
- У меня тут должников полно! Главное знать, когда являться за расчётом! – хитро улыбаясь ответил Всесмысл – Завтра поутру отряд возвращается в лагерь.
Глава 4
Наступившее утро, было таким прекрасным для Духовлада и Далибора: сытно и вкусно поев вечером, они не просыпались ночью от голодного урчания в животе, и потому замечательно выспались. Проснулись они, когда все вокруг ещё спали, и Далибор предложил сбежать подальше от разбойничьего отряда. Духовлад задал ему всего три вопроса: знает ли Далибор в какую сторону нужно идти, чтобы выйти к ближайшей деревне; чем он собирается питаться, пока будет рыскать по лесу; чем он собирается отбиваться от хищных зверей или других разбоев. Инициатор побега сразу же унялся, понимая, что ни на один из вопросов, ответа у него нет. Вскоре проснулся Всесмысл, и они втроём позавтракали, доев вчерашний хлеб, масло и сыр.
Понемногу стали просыпаться и разбойники, начиная подготовку к возвращению в лагерь. Сперва уехал Горан. Из товаров, отобранных им для быстрого сбыта, получился небольшой обоз, который отправилась сопровождать сотня разбоев, во главе с Туром. Потихоньку собрался и обоз со съестными припасами, вместе с которым основные силы разбойного отряда отправились в своё логово. Все разбойники, которые были верхом на лошадях, отправились сопровождать Горана, поэтому в оставшемся отряде, самые уважаемые расселись по телегам, везущим продовольствие, а основная часть отряда передвигалась пешим ходом.
Проделав за день большой путь, обоз с продовольствием встал на большой поляне, когда солнце стало клониться к закату. Всесмысл снова добыл где-то каравай, и увесистый кусок солонины, после чего расположился с Духовладом и Далибором у одной из телег, для ужина и ночлега. Далибор угрюмо уплетал хлеб с мясом, не изъявляя желания о чём-нибудь разговаривать. Духовлад же посчитал, что не побаловать беседой словоохотливого Всесмысла, было бы невежливо, учитывая, что именно благодаря ему, они с Далибором второй день вкусно и досыта питались.
- Где ты достаёшь пищу? – хитро улыбаясь спросил Духовлад у Всесмысла.
- Говорил же, – ответил тот – У меня здесь должник на должнике!
- Так тебя не понять! То ты приближаться к этим головорезам боишься, а то вдруг долги с них вытряхиваешь!
- Дело не в страхе, а в разумной предусмотрительности. Когда идёт делёж добычи, то потасовка на потасовке вспыхивает. Будешь рядом крутится, глазом моргнуть не успеешь, как и тебе достанется ни за что, ни про что. Уж это то проверено!
- Так как же ты у таких зверей долги то получаешь?! – весело улыбаясь, повторил свой вопрос Духовлад.
- Собирать долги – это целая наука! – с важным видом заявил Всесмысл – Когда страсти поулеглись, я иду промеж разбоев, и тайком в лица заглядываю. Коли хмур и надут, значить не удалось ему в дележе себе приличный куш оторвать. Такого за долг беспокоить, то только зря на пинки и затрещины нарываться. А кто весел и говорлив – тот своей добычею доволен. К такому, стало быть, и нужно подойти. Но в лоб о долге говорить тоже не стоит. Я вот, сперва, добычу его похвалю, скажу, мол, только настоящим храбрецам такое перепадает, а там он и сам о долге вспомнит, ещё и сверху одарит, так как разбои хоть и лютый народ, но, в большинстве своём, в час радости щедрый!
Далибор молча смерил Всесмысла надменным взглядом и, дожевав его хлеб, лёг на бок, спиной к беседующим, показывая, что собирается спать. Духовлад усмехнулся объяснению собеседника, и снова задал вопрос:
- И как же ты себе должников наплодил?
- В Хранилище Еретических Текстов, о котором я ранее тебе рассказывал, мне доводилось читать книги, посвящённые не только духовным вопросам, но и вполне насущным, мирским. В таких книгах изложены, например, верные способы отличать подлинность драгоценных камней и металлов. Или описания заморских стран древними путешественниками, традиций и верований народов, их населяющих. К тому же, как я тоже уже упоминал, мне известны руны Северных Воинов, которые они наносили на свои оружие и броню. Кому-то нужно знать, ценная ли вещь досталась ему в налёте, кто-то хочет послушать интересный сказ о далёких краях, а кто-то хочет придать волшебной силы своему оружию или сделать несокрушимой броню. Так вот все эти люди идут ко мне, а я помогаю им, чем могу… Бывает, что и чем не могу, тоже помогаю. Но с ними, конечно, тоже аккуратно нужно: кому оплату можно отсрочить до нужного случая, с кого немедля взять, а с кого плату вообще вперёд услуги требовать.
Духовлад снова усмехнулся расчётливости и проницательности Всесмысла. Оглядевшись, он заметил, что с того места, где они сидят, отлично просматривается почти весь обоз, и тут же вспомнил былое обещание собеседника:
- Ты обещал мне, что при случае покажешь самых важных здесь людей. Отсюда видны почти все, кто есть в отряде. Может сейчас и поделишься?
- Это можно – ответил тот, и стал высматривать среди разбоев экземпляры поинтереснее, спустя мгновение кивнув в сторону большой группы людей – Видишь в той толпе человека, с длинными, чёрными волосами?
Духовлад уставился в ту сторону, куда кивнул Всесмысл и, отыскав человека, о котором тот говорил, тихо уточнил:
- Тот, который с кривым носом, сам высокий и крепкий?
- Он, он. Это Ворон – самый лютый из атаманов. Это, вроде как, сотников местных. Он и его люди, раньше были отдельной шайкой, но когда встретились в лесу с «воинством» Тура, последний убедил их присоединится. У Ворона с людьми, которые ему перечат, разговор короткий: если из его шайки – то половину зубов наземь, а если кто чужой – так сразу зарежет. В налётах храбр, умел и силён. Тура он не боится, но и не загрызается с ним. Да и Тур в его дела не лезет. В общем, оба делают вид, что друг друга не замечают.
- Ясно – заключил Духовлад – А ещё кто стоит внимания?
Всесмысл снова стал рыскать взглядом по обозу. Спустя немного времени он указал на другую, немного меньшую предыдущей, группу разбоев:
- Видишь вон, среди тех, средних лет такой, в белой рубахе, что-то остальным оживлённо толкует?
- Ага, вижу.
- Это Предраг. Он тоже в отдельной шайке главенствовал, а потом к Туру примкнул. Этот – как боец не силён, в налётах на рожон не лезет, за спинами пособников крутится. Хитрый, как старый лис. Всё словом решает. И не в лоб, а понемногу окружающих настраивает. И так витиевато сказ держит, что вроде как никого конкретно не хулил, а толпа уже на кого нужно глядит криво. Народ здесь простой, в уловках ораторских несведущий, потому у большинства разбоев он за мудрого человека почитается. Но мне сдаётся, что он на место Тура «тихой сапой» метит. На каждом совете воинства ему колкие упрёки выставляет, а тот и ответить ничего не может, только краснеет, да ноздри раздувает. Особо любит Предраг припомнить при всех, что, мол, мы по лесам да полям в снег да дождь шатаемся, жизнями в налётах рискуем, а Горан, братец Туров, в роскоши и неге по городам разъезжает. Оно, вроде как, так и есть, только без Горана всё это «воинство» давно бы с голода передохло. Да и Предраг это разумеет, но своё потихоньку нашёптывает. Тур его ненавидит страшно, а поделать с ним ничего не может. В общем, ухо, с этим
Предрагом, востро держать надо.
Духовлад остановил взор ещё на одной небольшой толпе. Люди, находившиеся в ней, сразу после налёта на обоз Здебора, крутились ближе всего к Туру. Указав на них, молодой боец спросил Всесмысла:
- А те, что вон там сидят, это самые верные Туру люди?
- Точно. Эти всегда только его поддерживают. Их в отряде больше всего, только часть ушла с Туром, брата его сопровождать, а часть в лагере осталась, и в налёте не участвовала. Видишь среди них человека, у которого шрам от ожога на всё лицо? (Духовлад утвердительно кивнул) Зовут его Опара. Он у Тура главный помощник. Тот его завсегда вместо себя старшим оставляет, когда отлучается куда-то. Только его здесь не слушает никто. Да и как иначе? Умом не силён, рукой не крепок, сердцем не отважен. За что ни возьмётся, везде «серой мышкой» окажется. Он то, делает вид, что не замечает такого к себе отношения, но всё равно заметно, что от злости аж трусится. Только всё что он может, это разве что Туру нажаловаться. Не то, не сё, одним словом.
- А этот, узколобый подле него, который крестьян палкой по пяткам лупил?
- Щур? Вот уж кто у Бога не получился: туп, жаден, в бою пуглив, да ещё и ликом от свина не краше! Зато как безоружных мучать, так он неутомим и беспощаден. Да язык из Туровой задницы не вытаскивает, за что тот его рядом и держит. Тур вообще на лесть падкий, как дитя малое. Если б не Горановы наводки, давно бы уже с главенства скинули.
Духовлад обрабатывал в голове всю полученную от Всесмысла информацию, а тот продолжал шерстить взглядом сбившихся в кучки разбоев. Найдя, наконец, искомое, он вновь окликнул парня:
- Вон, видишь, двое отдельно от всех сидят?
Духовлад посмотрел в указанную сторону, и увидел двоих, беседующих у костра. Один был не высокого роста и суховат телосложением. Говоря что-то, он оживлённо жестикулировал, при этом движения его были резкими и хлёсткими, выдавая его ловкость. Второй был заметно выше собеседника, имел массивный плечевой пояс, здоровенные ручища и немаленький живот. Его движения были преисполнены внутренней силы и размеренности, но Духовладу показалось, что в случае нужды, этот здоровяк может быть достаточно быстрым. Рядом с ним стояла, опёртая на телегу, большая секира, целиком кованная из железа. Немного осмотрев их, Духовлад спросил у Всесмысла:
- И кто они? У них тоже своя ватага имеется?
- Того, который худой, зовут Вук, а здоровяка – Ратибор. Они всегда только вдвоём держатся. На моей памяти было много желающих примкнуть к ним, но в свой круг они никого не допускают. Оба заправские рубаки, умелые воины. Ратибор силён неимоверно! Только бой завязался, как его секира вокруг него кругами летает, да так, что её едва видно! Я однажды видел – из кустов, разумеется – как он упавшего наземь наёмника, в поясе пополам разрубил одним ударом! Вук же, ловок как дикий кот, и быстр, как бросок гадюки! В бою он щит к спине привязывает, в правой руке меч держит, а в левой – кинжал. Только кинжал этот особенный! Его узкое и длинное лезвие сквозь любую кольчугу пройдёт, в любых латах щель отыщет! Слышал я, что вроде как дед его цирюльником был, и его, ещё подростком, делу своему обучал. Потому этот Вук отлично знает, где на теле человеческом особо уязвимые места, и кинжалом своим непременно в них метит. В «воинстве» их слово много значит, так как все разбои очень их уважают. Правда, Ворон частенько Ратибору наперекор слово держит – не нравятся они друг другу – но до открытой вражды дело не доходит. Остальные здесь так, ворьё да душегубы беглые, многие мелкими шайками держатся, но такие Туру и в полголоса возразить не посмеют. На них и внимания обращать не стоит.
Слушая Всесмысла, Духовлад продолжал не торопясь осматривать разбившихся по компаниям разбойников. Вдруг ему на глаза попался человек в кожаном нагруднике с теснённым на нём вепрем, тот самый, с которым он схлестнулся взглядами, когда разбои добивали пленных наёмников и торговцев. Тот в одиночестве готовился ко сну под одной из телег.
- А это кто? – спросил молодой боец Всесмысла, указав на человека в нагруднике.
- А, это беглый сотник батуриевой дружины, Мстивоем звать. Он здесь пару месяцев всего. Как-то семеро разбоев вернулись с охоты, и его привели. Сказали, что пленили его, да и он подтвердил, только «пленный» при оружии был, двое из разбоев хромали, а ещё у одного синяк под глазом на пол лица расплылся. Изъявил он желание к нам присоединиться, так как в дружине проступок серьёзный совершил, и обратной дороги туда ему больше нет. Тур долго думал, но в итоге согласился. С тех пор Мстивой этот среди нас. Тур ему не доверяет, даже мне сказал, чтоб я за ним понаблюдал во время налёта – мол, всё равно по кустам прячусь – что он делать будет. Ну, стал я наблюдать, а тот только наёмников рубил, да так, что большинству людей Туровых, ещё браться и браться до него. Я Туру о том так и сказал, но тот всё равно к Мстивою подозрителен. За всё время, что он здесь, я ни разу не видел, чтоб он с кем-нибудь разговаривал, держится особняком от всех… Так и с ума сойти недолго. Как по мне, так больше достойных упоминания здесь нет. Давай ка отдыхать уже, ото завтра подыматься рано, и снова целый день топать.
Духовлад решил последовать совету Всесмысла, и стал поудобнее устраиваться на земле, успевшей как следует прогреться в течение дня.
***
Радовеж – небольшой, но хорошо укреплённый городок. Центр северо-западной области Чёрного Края, подвластного князю Батурию. В посольском зале огромного терема, находящегося в самом центре городка, с хмурым видом сидел Смотрящий области – Павел, в окружении родственников и ближайших подручных. Обильную пищу для невесёлых размышлений, предоставили Смотрящему недавние острые события. Всё началось с того, что двоюродный брат Алексея – Смотрящего в Угличе – находясь проездом в Радовеже, крепко упившись со своими людьми, устроил пьяный дебош, избивая чужих смердов и неуважительно отзываясь о местном Смотрящем. Подоспевшие люди Павла, так крепко избили дебоширов, что пятеро из восемнадцати не дожили до утра. Остальных, кроме родственника Алексея, поутру пешком выгнали из городка, отобрав лошадей, деньги и все ценные вещи. Павел, взяв с собою пленника, в тот же день отправился в Кременец, дабы представить на суд князя Батурия нарушителя спокойствия. Абсолютно не переживая за благоприятный для себя исход этой тяжбы, Радовежский Смотрящий всю дорогу находился в превосходном настроении. Во-первых – он имел полное право защитить собственное достоинство, и просто обязан был навести порядок на своей территории, а во-вторых – полгода назад, состоялась помолвка между сыном Батурия, Гавриилом, и дочерью Павла, Уладой. Последнее обстоятельство особенно внушало Павлу чувство уверенности, ведь до назначенной свадьбы оставалось всего три месяца. Конечно, он предполагал, что Алексей попытается замолвить словечко за родственника, и Батурий не будет особо суров в отношении провинившегося, но на получение большой денежной пени от угличей, Павел рассчитывал железно. Решение Батурия повергло его в шок: последний обвинил людей Павла в бандитском нападении на угличей, приказал возвратить им отобранные ценности и лошадей, сверх того, наказал Павлу из своего кармана выплатить каждому пострадавшему солидную пеню, а семьям погибших и брату Алексея – в троекратном размере. Выполнив все условия, не осмелившись ослушаться, Павел возвратился в Радовеж раздавленный чувством униженности, и разрываемый негодованием. Он прекрасно понимал, что молва разнесётся очень быстро, и вскоре весь Чёрный Край (да и не только) будет над ним насмехаться.
Теперь же добавилось новое обстоятельство (по поводу которого Павел, собственно, и собрал близких людей в посольском зале), которое могло усложнить и так уже препоганую ситуацию. В Радовеж под посольским знаком прибыл Всеволод, Управитель северо-восточной области Белого Края, по имени своей столицы, называвшейся ещё Черской – давний сосед и недруг Радовежского Смотрящего. Больше всего Павла удивляла роль посла, в которой явился Всеволод. Причиной этого удивления была общеизвестная, устойчивая репутация последнего, как грозного вояки, прямодушного грубияна, помешанного на честности, и чуждого компромиссов. Войска Павла и Всеволода неоднократно сходились в локальных пограничных стычках, нападали на приграничные поселения, поэтому поводов для взаимной симпатии, эти двое не имели. Так какую же дипломатическую функцию мог выполнить человек, который скорее устроит драку, чем покривит душой, или скорее умрёт от голода, чем у кого-нибудь, что-нибудь попросит? Этот вопрос не давал покоя Павлу. Его приближённые, находившиеся в зале вместе с ним, вполголоса обсуждали эту проблему, из-за чего зал был наполнен монотонным гулом, в котором разобрать что-либо конкретное было крайне тяжело. Наконец, широкие парадные двери отворились, и вошедший слуга громко и внятно объявил:
- К Вам прибыл Всеволод, Управляющий Черской области Белого Края!
Следом за слугой в зал вошёл человек лет сорока, в сопровождении семерых своих товарищей. Павел впервые видел Всеволода, отчего не таясь, с интересом его рассматривал. Это был человек среднего роста и крепкого телосложения, гордо поднятая голова и прямая спина свидетельствовали о прямодушии и твёрдости характера. Его седые волосы были коротко подстрижены, подбородок чисто выбрит, а верхнюю губу окаймляли аккуратные кривые усы. Лицо имело резкие черты, а из-под хмуро сдвинутых бровей виднелись серые глаза, волевой и тяжёлый взгляд которых было трудно долго на себе выдержать. Облик его спутников, под стать предводителю, выдавал в них суровых, бывалых воинов, привыкших решать проблемы оружием, а не словами. Всеволод некоторое время напряжённо помолчал, очевидно подбирая нужные слова в непривычном для себя деле, после чего ровным и жёстким голосом проговорил:
- Благодарю тебя, Павел, что согласился принять меня, и выслушать мою речь, не смотря на наши прошлые приграничные дрязги. Обещаю, что не стану отнимать у тебя много времени, и тем более тратить его впустую…
Один из близких людей Павла тут же его перебил, надменно зашипев:
- Да как ты вообще посмел сюда явиться, после всего зла, что причинил нашей Земле?! Знай: тебе не рады здесь, и речи твои поганые слушать не будут!..
Словно сорвавшись с цепи, присутствующие знатные радовежцы, стали беспорядочно осыпать послов упрёками, оскорблениями и угрозами:
- Мало ли ты людей наших погубил?..
- Забирай своих головорезов, проклятый разбойник, и катись с нашей Земли по добру!..
- Не то гляди, плетьми до границы погоним!..
Глаза Всеволода сразу налились гневом, и даже сквозь гомон было слышно, как захрустели его кулаки, крепко сжимаемые в бессильной злобе. Не лишённому дипломатического чутья Павлу, весьма понравилась сложившаяся ситуация, в которой он незамедлительно узрел возможность расположить к себе прямодушного гостя, так как догадывался о цели визита посла княгини Марии, и вполне готов был рассмотреть её предложение. Радовежский Смотрящий сильно ударил кулаком по подлокотнику резного, деревянного трона, на котором сидел, и резко поднялся со своего места, с укором и негодованием оглядывая своих приближённых. Те сразу-же опасливо притихли, покорно ожидая слова своего господина. Удостоверившись, что его действие произвело нужный эффект, Павел заговорил чётко, не торопясь, выговаривая каждое слово:
- Мне стыдно, что приближённые мною мужи, ведут себя подобно склочным торговкам! Да, этот человек наш давний неприятель. Близкие некоторых из вас потеряли жизни в боях с его людьми, другие потерпели убыток в средствах, но сегодня Всеволод явился в наш край под посольским знаком, и мы обязаны это уважать! Кроме того, теперешний гость наш, может быть и беспощаден в бою к врагам своим, но не это ли почитается высшим воинским достоинством, не этого ли мы требуем и от своих воинов?! В любом случае, примеры подлого поведения Всеволода, Управляющего Черской области, мне не известны. И кстати: если бы мои люди были также решительны на поле боя, насколько грозны и острословны в речах к послам, находящимся в меньшинстве, я бы, наверное, владел уже всей Землёй Ругов!
Пристыженные этим монологом, радовежцы больше не смели подавать голос и, недовольно надувшись, приготовились молча выслушать посольскую речь. Во взгляде Всеволода, сверкнули признательность и почтение к Павлу, подтвердившие последнему, что он достиг своей речью желаемого результата, и посол вернулся к своей речи:
- Я здесь не по собственной воле, ибо сладким речам всегда предпочитаю острую сталь! Но госпожа моя – княгиня Мария – упросила меня передать тебе её предложение. Ей стало в подробностях известно, как ты, по праву наказав дебоширов, надругавшихся над твоей честью глумливыми речами и презренными поступками, был унижен Батурием, наказавшим тебе заплатить пеню этим недостойным. Теперь, когда ясно видно, что человек, которому ты долгие годы служил верой и правдой, ни во что не ставит твоё достоинство, возможно ты задумаешься, стоит ли продолжать служить ему. Разумеется, что Батурий отправит своё войско в твои земли для расправы, если ты объявишь, что больше не подчинишься ему, но в этом случае всё войско Белого Края придёт к тебе на помощь, а вместе мы сможем разбить Батурия на твоей земле!
Павел сел обратно на свой трон, и с задумчивым видом ответил:
- Мне трудно сразу ответить на это предложение, Всеволод. Моему воспитанию и жизненным ценностям противны помыслы о предательстве. Но с другой стороны, я, как владыка этой области, несу ответственность за покой и благосостояние её граждан. Батурий своими действиями показал, что легко может нарушить мои законные права, а значить моим людям и подавно нечего ждать от него справедливости. С таким положением я мириться не собираюсь. Решение будет нелёгким, я должен подумать.
- Понимаю, – ответил посол – Но долго находится здесь, ожидая твоего ответа, я не могу. Пойми и ты: у меня есть важные дела в моём крае, и мне не пристало засиживаться в гостях. Сколько времени ты хочешь думать?
- Я не стану задерживать тебя надолго, и завтра ты получишь мой ответ. Тебе покажут дом, в котором ты, со своими спутниками, сможешь с удобством провести время.
Всеволод слегка поклонился Павлу, в знак согласия и признательности, его примеру последовали и спутники. Слуга, представивший посла Смотрящему, вежливо пригласил гостей следовать за собой, дабы провести их в выше упомянутому дому. Послы покинули зал, и все оставшиеся молча обратили взоры на Павла, ожидая его сло;ва. Выдержав небольшую паузу, тот заговорил:
- Вот уж человек! В правдолюбии своём предсказуем, словно дитя. Проследите, чтобы Всеволод и его люди, имели достаток в крепких напитках и вкусной пище, пока находятся у нас.
- Так что будем решать с ответом княгине Марии? – подал голос кто-то из присутствующих.
- А я уже всё решил! – с улыбкой ответил Павел – Батурий захотел вытереть об меня ноги? Я не из тех людей, кто прощает такое к себе обращение! Мария давно мечтает прибрать к рукам Чёрный Край, а Батурий грезит о её землях, но силы их равны, и потому они не решались начать открытую войну. Войска нашей области слишком малочисленны, чтобы противостоять кому-нибудь из них, но уйдя от Батурия, мы ослабим его, а присоединившись к Марии – её усилим. Хитрая лиса всё правильно рассчитала! Узнав о нашей измене, Батурий соберёт войско, и вторгнется в Радовежские земли, но мы, совместно с войсками Белого Края, без труда разобьём его на своей земле! Все города Чёрного Края будут вынуждены покориться Марии. Мы примем её предложение, но выставим ей условие, что после победы я не только останусь Управляющим в Радовеже, но ещё и стану её Управляющим в Угличе! Уверен, что она согласится. Тогда угличи заплатят мне за унижение дорогую цену!
Присутствующие снова наполнили зал неровным гулом, в пол голоса обсуждая соотношение риска,к возможному увеличению собственного влияния и материальных выгод, в результате подобного предприятия. Кто-то из них снова обратился к Павлу:
- Но ведь для того, чтобы Батурий направил сюда войско, нужно направить к нему посла с вестью о том, что мы больше не станем ему подчиняться и платить подати. Все мы знаем, какая судьба будет ждать этого посла, так кто же отважиться ехать?
Все замолчали, и стали искоса друг на друга поглядывать. Павел с презрением оглядел своих людей, и спокойно ответил:
- Думаете, что кого-то из вас отправлю сказать это Батурию? Успокою вас, пока дрожь ваших поджилок не обрушила сводов этого зала! Скоро должна состояться свадьба сына Батурия, Гавриила, с моей дочерью, Уладой. Из Кременца прибудут сваты, им то и выпадет честь передать это известие Батурию, разумеется, вместе с тыквой .
Можно было физически ощутить, как после этих слов в зале спало напряжение. Некоторые из присутствующих откровенно, с облегчением, осеняли себя знамением Исы, некоторые посмеивались над остроумным решением Павла с тыквой, а были и те, кто утверждал, что в случае надобности не оробел бы лично отвезти эту весть Батурию, вытирая при этом со лба обильную испарину.
***
Разбойничий отряд прибыл в лагерь только через неделю. Последний день пути, обоз шёл прямо сквозь чащу леса, свернув с дороги. Духовлад отметил про себя, что большому войску искать в лесу этот лагерь – задача невыполнимая. Сам лагерь, представлял собой несколько десятков срубов, каждый из которых был рассчитан примерно на два десятка человек. Неподалёку протекал довольно большой лесной ручей.
Первым делом, по прибытии в лагерь, выгрузили добытый в налёте провиант в большой сруб, служивший амбаром. После этого отряд расползся по лагерю. Большинство разбоев отправилось отдыхать, утомившись во время длительного пути. Всесмысл отвёл Духовлада с Далибором в тот сруб, где спал сам, предлагая выбирать себе места. Духовлад решил устроиться рядом с беглым богословом, чему не очень обрадовался Далибор, хотя и не протестовал. Всесмысл быстро раздобыл для новых товарищей две старых козьих шкуры, уже, правда несколько облезших, но всё равно казавшихся более привлекательной постелью, чем голый, деревянный пол. Подготовив спальные места, все трое улеглись, чтоб отдохнуть с дороги, и почти сразу же провалились в сон.
Утром Духовлад по привычке проснулся рано. Вокруг все ещё спали, в лагере царила тишина, нарушаемая только далёкими, редкими криками лесных животных, щебетанием птиц, да шумом встревоженной утренним ветерком листвы. Тихо поднявшись с козьей шкуры, молодой боец вышел из помещения. Умывшись в прохладном ручье, он вернулся к срубу, в котором провёл ночь. Недалеко от входа в него, на полянке, залитой светом утреннего, ещё не жаркого, солнца, виднелся в высокой траве старый пень, оставшийся от массивного дерева, на который свободно могли сесть три человека. Умостившись на этом пне, Духовлад, блаженно прикрыв глаза, полной грудью вдохнул свежий лесной воздух. Никогда, никогда в своей жизни, он не был так расслаблен, не испытывал такого умиротворения! Всю его жизнь, когда он просыпался, вокруг уже царила суета: гомон людей, стук, лязг и скрежет инструмента, пускаемого ими в ход, облака пыли, поднимаемые ими в воздух при ходьбе… А здесь, солнце уже так высоко, но вокруг только чистый воздух и шум природы! Кажется, будто здесь совсем не бывает людей, и этот покой теперь будет вечным…
- Не помешаю? – послышался рядом тихий вопрос Всесмысла.
- Нет, не помешаешь – не открывая глаз ответил Духовлад.
Беглый богослов подсел на тот же пенёк, и принялся делиться воспоминаниями:
- До того, как попал сюда, я не представлял, что утро может быть таким благодатным. В монастыре оно начиналось для меня с тяжёлой работы или чтения в сыром, тёмном подвале. Смешно, но только окружённый головорезами, ни во что не ставящими человеческую жизнь, я узнал, что такое настоящий покой. А ты давно работал в том обозе?
- Нет. Меня заманили туда обманом. До этого, с малых лет, я выполнял тяжёлую и грязную работу в речном порту Славнограда, жил в бедняцкой ночлежке. Для меня раньше тоже каждое утро начиналось с забот и шума, так что я понимаю, о чём ты говоришь.
- И что, у тебя никогда небыло отчего дома? Ты не помнишь своих родителей? – сочувственно спросил Всесмыл.
- Нет, у меня был дом, я помню своих родителей. Я был единственным ребёнком в семье. Когда я был ещё мал, отец погиб на стенах Славнограда, при обороне от осады Батурия. Мать очень убивалась по нему, изводила себя тоской. Потом стала ходить в церковь Исы. Попы сразу стали нашёптывать ей, что только в покаянии, в отказе от мирской жизни, заложено её искупление. Она готова была уйти в монастырь, просила меня последовать её примеру, дабы «спастись». Я отказался наотрез – даже в раннем возрасте мне не внушали доверия священники. Но попы убедили мою мать, что она может спокойно уходить в монастырь, а за мной обязательно присмотрят, пока я сам не смогу добывать себе пищу. Она согласилась. Её увезли, и больше я её никогда не видел. А через несколько дней, пришли церковные служки, и выкинули меня на улицу. Мой дом продали, а мне осталось ночевать, где придётся, да есть, что под ноги попадётся. Хорошо хоть в речном порту стали давать мне какую-нибудь работу. Для того, чтобы действительно помогать, я был ещё слишком мал и слаб, но один тамошний распорядитель постоянно мне находил задание по силам, да подкармливал понемногу… жалел, наверное. Со временем я окреп, стал выполнять работу потяжелее, соответственно и оплату стал получать деньгами. Гроши, конечно, но всё-таки… Стал снимать место в ночлежке… Одним словом, хорошего мне вспомнить нечего.
- Знаешь, – словоохотливый собеседник стал деликатно выводить Духовлада на интересующую его тему – С тех пор, как я здесь, мне много раз доводилось видеть, как убивают людей. Не хочу, чтобы ты подумал, будто я испытываю удовольствие от таких зрелищ… Хотя, впрочем, не думаю, что тебе есть до этого дело. В общем, я уже стал разбираться, когда человек отнимает жизнь впервые, а когда уже к этому делу привычен. Товарищ твой – Далибор – когда с толстяком разбирался, начал его речами грозными пугать, а сам не знал с какой стороны подойти, с чего начать. Я тогда сразу решил, что ему ещё не доводилось чужой крови проливать. Но ты то – совсем другое дело!Я слышал, как многие разбои говорили, мол, ты старого деда выбрал, вот потому так гладко и обошлось… Но я то видел! Видел, как ты подошёл, и просто, без лишних движений, без ненужных слов, одним ударом убил того обозника…
- Двумя – поправил Всесмысла Духовлад, открыв глаза и повернувшись к собеседнику лицом.
- Смертельным был уже первый... В общем, мне сразу подумалось, что ты в этом деле человек опытный… – ответил тот и, немного подумав, опасливо уточнил – Или, может, я не в своё дело лезу?
- А ты для кого интересуешься? – ответил Духовлад вопросом на вопрос, взглядом впившись в глаза беглого богослова.
- Да что ты, что ты! – стал поспешно оправдываться Всесмысл, пряча испуганный
взгляд, и поёжившись от пробежавших по спине мурашек – Для себя, конечно! Всё проклятое любопытство, будто мало мне за него доставалось… Ну, не хочешь, так не рассказывай, только не смотри так на меня, ото у меня сейчас душа из тела выпрыгнет!..
Духовлад отвернул голову обратно, и вновь прикрыл глаза. Всесмысл был ему симпатичен, и забавлял своей безобидной пугливостью. Выдержав короткую паузу, он заговорил:
- Да как опытный… Пару раз на арене дрался. В настоящих битвах не участвовал. Наставник мой, правда, настоящий вояка: бывалый, хитрый, в воинских искусствах сведущий. Он то, меня много чему учил, только большую часть я в деле ещё не пробовал, не довелось. Посмотрим, какой из меня толк выйдет.
- Выйдет толк, – успокоил Всесмысл – Разбойничье дело тоже ведь не настоящая война. Здесь и в отребье всяком толк видят, а ты уж и подавно отличишься, помяни моё слово!
Духовлад на то ничего не ответил – не любил хвастать и наперёд загадывать, а беглый богослов решил его пока разговорами не тревожить, и тоже молча любовался пейзажем, хоть давалось это ему не так уж легко. Через некоторое время из сруба показался Далибор, и все трое стали понемногу собирать нужное для приготовления обеда, что было главной обязанностью Всесмысла в лагере.
Сперва нужно было принести дров. Да так, чтобы на три костра хватило, так как готовился обед сразу в трёх больших котлах, иначе на всю ораву не хватило бы. На окраине лагеря находилась достаточно большая лежанка дров, возле которой торчал из земли пень, шириной в обхват и высотой по колено. На этом пне дрова и кололи, о чём свидетельствовало большое количество мелких щепок, валяющихся вокруг, и глубоко загнанный в него большой колун. Прикинув примерный вес инструмента и глубину, на которую он погрузился в пень от удара, после чего недоверчивым взглядом оценив тщедушную комплекцию Всесмысла, Духовлад с ехидной улыбкой заключил:
- Я так понимаю, что колоть дрова не твоя обязанность…
- С чего ты взял?! – саркастично удивился учёный доходяга – Да меня к этому топору привязать можно, чтоб я никуда не сбежал, а если я его поднять попытаюсь, то у меня скорее руки оторвутся! Дрова у нас колет только Ратибор. Приходит сюда раз в несколько дней, и по несколько часов машет этим колунищем. Говорит, что от этого удар быстрее и мощнее становится.
Духовлад удивился, что в разбойничьей шайке есть люди, знающие пользу от воинских упражнений. Разбои всегда представлялись ему сборищем ленивых пьянчуг, не желающих работать, нападающих только на плохо охраняемые цели, и отступающих при решительном отпоре, даже со стороны уступающего по численности отряда. Конечно, здесь такие «бойцы» были в большинстве, но были и люди, создававшие впечатление действительно бывалых воинов и, похоже, их храбрость могла вселить уверенность даже в вышеупомянутое большинство. По рассказам своего наставника – Военега – он помнил, что так устроено любое победоносное войско: есть малая часть сильных, умелых, решительных воинов, честолюбие которых постоянно толкает их на подвиги, дабы подчеркнуть собственное превосходство над всеми. Причём, это не надуманная блажь, навеянная сладким слогом древних саг, рассыпающаяся в прах при виде живых, вооружённых врагов, готовых броситься навстречу, а искренняя, внутренняя, природная потребность, жажду которой может утолить только жаркая битва! Всё остальное войско – люди не столь честолюбивые, нуждающиеся в том, чтоб идя в атаку, видеть впереди себя чью-нибудь спину – тоже вдохновляется безудержной яростью первых, и следуют за ними в гущу сражения. Военег говорил, что в древности только отличившись на поле боя можно было стать сотником или тысячным, но со временем многие воины, достигшие своей доблестью столь высокого положения, стали устраивать своих детей на руководящие места. Постепенно это стало правилом, и войсками стали руководить не лучшие выходцы из их рядов, а надменные потомки прославленных воинов, сами ничем не доказавшие своего превосходства, при этом свято в нём уверенные на основании принадлежности к роду вождей. Теперь, вместо того, чтобы ВЕСТИ воинов в бой, вселяя в них уверенность своей храбростью, сотники и тысячные(за редким исключением) ПОСЫЛАЮТ их в бой, сами оставаясь за их спинами. Именно поэтому, воинства теперь не сражаются на смерть, войны носят затяжной характер, а главный источник дохода бойцов составляет не боевая добыча или дань с покорившихся, а мародёрство. От этих размышлений Духовлада отвлёк Всесмысл, который стал раздавать задания ему и Далибору.
Далибор с явной неохотой выполнял просьбы Всесмысла, не желая помогать человеку, столь ничтожному, на его взгляд. Ему и Духовладу, для начала, было поручено из ручья деревянными вёдрами натаскать воды в котлы. Взявшись за работу Далибор беспрестанно ворчал, что котлы слишком большие, и вдвое меньших вполне хватило бы. Духовлад же на оборот исправно старался помочь изо всех сил, видя, что богослов и сам не пытается отлынивать от работы.
Наконец под заполненными водой котлами были сложены и зажжены костры. Далее Всесмысл от помощи отказался, никому не доверяя сам процесс варки каши, ссылаясь на рецепт, за чётким выполнением которого может проследить только он. Духовлад с Далибором устроились на бревне не далеко от него так, чтобы не чувствовать жара костров, но в то же время иметь возможность разговаривать со Всесмыслом. Внимание Духовлада привлекло, стоящее возле соседнего сруба, необычное сооружение, представляющее собой сбитый из деревянных планок, просторный каркас, тщательно обтянутый рыболовной сетью. Внутри этого вольера, находились до двух десятков птиц, размером близких к перепелам, но имевших не броский окрас перьев, в котором преобладали серые и тёмные тона.
- А что за птицы вон там, под сетью? – поинтересовался Духовлад у Всесмысла.
- Это голуби – очень полезные заморские птицы! – с наставническим видом ответил последний.
- Их едят? – спросил Далибор, поглаживая урчащий от голода живот.
Радуясь возможности провести акт просвещения, Всесмысл подошёл поближе к товарищам, даже отложив на время стряпню, и стал увлечённо рассказывать:
- Окрестные леса кишат разной дичью, так что разводить здесь живность ради мяса нет смысла. Эти птицы нужны для других целей. Главная их особенность в том, что на какое бы расстояние ты не отвёз эту птицу, получив свободу она легко найдёт дрогу обратно, и обязательно вернётся домой.
- И в чём тут польза? – пожал плечами Далибор.
- А ты думаешь, как Тур узнаёт маршруты обозов, в которых пребывает Горан? – хитро улыбаясь, ответил вопросом на вопрос богослов, и тут же объяснил – После каждого налёта, Тур даёт брату силок с несколькими голубями, и когда Горан входит в доверие к следующему обознику и выведывает у него маршрут обоза, то выпускает одну из птиц на волю, привязав к лапке записку с указаниями, в каком месте лучше устраивать засаду. Птица прилетает сюда, доставляя таким образом эти указания Туру. Если что-то вдруг изменится, то у Горана остаётся ещё пару птиц, с которыми можно прислать новое сообщение. Так что зря шататься по лесным дорогам в поисках добычи, нам не приходится.
Всесмысл вернулся к своему занятию, Далибор, не заинтересовавшись услышанным, продолжил с постным видом разглядывать находящиеся в лагере постройки, а Духовлад снова задумался. Теперь он ясно видел, что действия этого разбойного отряда, были тщательно спланированы и хорошо управлялись Гораном, находившимся на огромном расстоянии. Именно благодаря Горану, это «воинство» всегда имело обильную добычу, хотя самые «сливки» снимал, похоже, он сам. Молодой боец даже предположил, что Тур больше нужен здесь Горану, как «козёл отпущения», на которого должны сыпаться упрёки и обвинения разбойников, пользующихся уважением и некоторой поддержкой в отряде, если они почувствуют себя в чём-либо обделёнными. Ему вспомнился собственный опыт общения с Гораном, ещё на постоялом дворе в Славнограде, когда обоз только грузился в дорогу. Духовлад тогда сразу почувствовал железную уверенность в себе и невероятную проницательность этого человека, качества, которые вселяют уважение в высших и подобострастие в низших. Военег часто рассказывал ему о таких людях, говорил, что они всегда крутятся вокруг тех, кто наделён властью, плетут интриги, настраивают придворных друг против друга, зарабатывая в этом хаосе репутацию людей, которые «знают, что делать», и приобретая таким образом влияние. Духовлад улыбнулся, дословно вспомнив одно выражение своего престарелого наставника: «Такие люди могут приносить правителю много пользы, но только если их яйца постоянно находятся в его кулаке!».
Каша была уже почти готова, расточая по округе свой аппетитный аромат. Ведомые этим самым ароматом, из срубов наконец стали появляться разбои, держащие наготове глиняные миски, образовывая подобие живой очереди, причём без криков и драк, что для Духовлада казалось странным.
- Вижу, народ здесь воспитанный, порядочный. Я думал, они начнут один в перёд другого лезть, драться будут… – вслух поделился мыслями молодой боец.
- Ну,раньше так и было! – отозвался Всесмысл – Только дело к обеду, как тут сразу драка. Однажды так разошлись, что котлы с кашей перевернули! Тур так рассвирепел, что восьмерых зачинщиков лично зарезал. И ещё сказал, что так будет с каждым, кто перед обедом будет драку устраивать, и порядок нарушать. Кстати, о порядке: так как вы полноценными бойцами этого воинства не считаетесь, то и есть должны последними, вместе со мной. Так сам Тур определил.
- А после них хоть что-то останется? – встревожился Далибор, которому теперь котлы казались не такими уж и большими.
- Не беспокойся, как минимум треть котла – успокоил его местный повар.
Когда же каша была готова, и Всесмысл объявил об этом толпе, разбойники тут же приблизились к котлам, и хоть слегка толкались, но всё же пищу из котлов, набирали по одному. Многие набирали по две миски, очевидно «уполномоченные» кем-то более сильным набрать каши и для него. Толпа жаждущих уменьшалась достаточно быстро… Вот каша осталась уже только в одном котле… Вот осталось всего несколько разбоев… Последним к котлу подошёл Щур, тупоголовый любимчик предводителя «воинства». Духовлад видел ранее, что этот тип уже набирал себе пищу, видать захотел добавки. Но тот, бросив в свою миску всего две ложки из котла, повертев по сторонам головой и убедившись, что кроме Духовлада, Далибора и Всесмысла больше никто не претендует на оставшееся, с характерным звуком высосал сопли из носоглотки в ротовую полость, сплюнул их на оставшуюся в котле кашу, после чего с пренебрежительной усмешкой по очереди осмотрел троих вышеперечисленных и удалился, явно весьма довольный собственной выходкой. Глаза Далибора вспыхнули гневом, и он проводил Щура ненавистным взглядом.
- Хорошо хоть не нассал… – то ли шутя, то ли всерьёз прокомментировал увиденное Всесмысл.
Духовлад тоже вскипел негодованием, но внешне он остался спокоен – жизнь как следует приучила его скрывать эмоции под маской невозмутимости. Он встал, взяв миску и деревянную ложку, ранее любезно предоставленные Всесмыслом, подошёл к котлу, и набрал оттуда каши, черпая подальше от сопливого сгустка. Его примеру последовал и Всесмысл. Далибор с отвращением посмотрел на Духовлада, и возмущённо спросил:
- Ты что, будешь это есть?!
Молодой боец съел одну ложку и ответил, повернувшись к товарищу, осуждающе на него смотрящему:
- Возможно, твоя теперешняя жизнь, кажется тебе сущим кошмаром, по сравнению с уютом отчего дома. Но за всё время, что мы с тобой провели вместе, я не помню ни одного дня, в течении которого нам бы не перепало хоть чего-нибудь съестного. Я оказался на улице, когда был ещё ребёнком. В первый день бродяжничества, я увидел, как человек бросил на землю недоеденный кусок хлеба. Я прошёл мимо, надеясь, что мне попадётся что-либо более достойное. Ничего не найдя ни в этот, ни в следующий день, я вернулся, и нашёл этот затоптанный прохожими хлеб. Когда я вспоминаю, как ел его, то мне кажется, что песок до сих пор хрустит на моих зубах, но по моим щекам текли слёзы радости от того, что этот кусок был всё ещё там. Сейчас я не могу проучить этого человека за его гнусный поступок, но я не забуду его, и при случае пощады ему не видать. А сейчас я буду это есть, потому, что я так решил. Твой выбор – это твоё дело, но на каком основании ты решил, что можешь осуждать других?
Далибор отвернулся, ничего не ответив. Духовлад тоже не стал больше ничего говорить ему. Съев ещё пару ложек, он обратился к Всесмыслу:
- Нас так и будут держать здесь в таком положении?
- Пока да. Во всяком случае, до следующего налёта. Там вам дадут возможность проявить себя в бою, и если хорошо себя покажете, то станете полноценными бойцами этого «воинства» – прожевав, отозвался тот.
- Дадут ли нам оружие? – снова задал вопрос молодой боец.
- Да. В амбаре валяется целая куча старых копий. Выберите себе, какие понравятся. А в бою может чем-то и поинтересней разживётесь.
Выслушав, Духовлад снова молча принялся за еду, что-то обдумывая. Поев, молодой боец помог Всесмыслу перевернуть на бок котлы, и откатить их к ручью, где и принялись их мыть. Далибор, так и не притронувшийся к еде, угрюмый и молчаливый, последовал за ними, и тоже стал мыть один из котлов.
Когда вымытые котлы стояли на своих местах, с чем все обязанности «хозяйственной» троицы на сегодня были выполнены, Всесмысл объявил, что теперь каждый может делать что хочет. Духовлад, отойдя немного от лагеря в лубь леса, нашёл себе более или менее ровную палку, длинной около двух с половиной метров, и по толщине примерно соответствующую древку копья. С этим снарядом он стал упражняться, оживляя в памяти приёмы боя с копьём, некогда разучиваемые с Военегом. Уколы, парирования, удары древком: всё это ещё помнили его руки. Теперь нужно каждый день упражняться, пока есть время, чтобы максимально обострить, ускорить и избавить от лишнего все свои движения. Он услышал за спиной шаги и оглянулся. Позади него стоял Далибор, виновато опустив голову. Немного помявшись, он проговорил:
- Прости меня за мои резкие слова. Теперь я понимаю, что твоя жизнь была намного суровее моей, и многие вещи ты видишь совсем по-другому. Впредь я буду сдерживать себя, обещаю.
- Я не держу на тебя обиды, просто ты должен понять, что своей гордыней и несдержанностью, ты сам себя лишаешь многих возможностей, усугубляешь своё положение. Ярость хороша в битве, но там, где нет возможности драться, она превращается в пустой гнев, который, не имея выхода, разъедает тебя изнутри. Только поняв это и приняв, ты сможешь стать грозным врагом для кого бы то ни было.
- Я понял, – заверил Далибор, желая побыстрее перевести, явно неприятный ему разговор, на другую тему – Ты хоть владеешь оружием… А я и Сбыню то, безоружного, едва заколол… Но, я всё равно в налёт пойду, не хочу всё время по кустам ползать да котлы драить, как этот… Всесмысл. Научи меня хоть чему-нибудь, чтоб я хоть что-нибудь мог сделать…
Духовлад поморщился, представляя, какой из Далибора выйдет ученик, со своим вздорным и неусидчивым характером, в то же время понимая, что хоть самым простым вещам его обучить надо, дабы не убили в первом же налёте. Решение он принял сразу, но вслух ответил, как бы ещё сомневаясь:
- Не знаю… Это дело, требует доверия и послушания. Ещё нужны терпение и усердие…
- Я буду делать всё так, как ты скажешь! Я буду прилежным и терпеливым! – перебив, взмолился Далибор.
- Ты уже демонстрируешь мне обратное, перебивая меня – усмехнулся Духовлад, ощущая себя в одно мгновение постаревшим лет на пятьдесят, и изрядно помудревшим.
Осознав свой просчёт, Далибор тут же прикрыл рот, ограничившись только умоляющим взглядом. Новоиспечённый наставник отдал ему своё «копьё», и, объяснив, как выполняется простой колющий удар, предложил попробовать самому, «на воздухе». Ученик, ошибочно пытаясь выполнить удар как можно сильнее, был излишне напряжён и медлителен, из-за чего вместо удара у него получился толчок. Духовлад забрал у него из рук снаряд, и показал, как выполнить движение правильно. Он выполнил удар вроде бы расслабленно, но быстро, при этом «копьё» издало угрожающий свист, а в самом окончании удара, когда тело напряглось на сотую долю мгновения, разящая часть снаряда задрожала от переданного мощного импульса. Узрев мощь этого удара, глаза Далибора в тот же час зажглись ярым желанием овладеть такой лёгкостью и мощью движений. Он снова взялся за «копьё» и попробовал нанести удар, ожидая, что теперь получится гораздо лучше. Но его удар опять был медлителен и неуклюж, что его заметно расстроило, заставив недовольно сдвинуть брови.
- Ты слишком рано ждёшь изменений, – сказал Духовлад товарищу, прочитав его мысли по мимике – У тебя получится выполнить хоть что-нибудь похожее на удар не сегодня и не завтра, может быть даже не через неделю. Сейчас ты должен просто повторять это движение раз за разом и прислушиваться к моим замечаниям. В один прекрасный момент ты сам ощутишь, что удар у тебя получился, и тогда это умение останется с тобой уже навсегда. Принимайся за дело, и будь терпелив. Не надейся, что уже завтра проснёшься непобедимым воином.
Далибор не был вдохновлён речью своего товарища и наставника, но, тем ни менее, последовал совету, и продолжил наносить удары в пустоту. Духовлад нашёл себе ещё одну палку, способную сойти за копьё, и снова стал оживлять в памяти некогда разученные движения, поглядывая за своим учеником и поправляя его короткими репликами.
Так потянулись однообразные дни: заботы, связанные с приготовлением пищи, тренировки в лесу и устный разбор хода обучения перед сном – это всё, из чего состоял распорядок товарищей. Через несколько дней Духовлад заметил, что движения Далибора стали больше похожи на удары, и он велел ученику теперь наносить их не «в воздух», а в ствол засохшего дерева, дабы тот чувствовал силу своего удара. Как и обещал наставник, Далибор и сам почувствовал изменения в своих движениях, чем очень воодушевился. Желая усилить удары, он стал наваливаться на «копьё» всем весом. Духовлад предвидел эту ошибку, и указал на неё своему товарищу. Принимая свои робкие изменения за серьёзный успех, Далибор вновь стал понемногу возвращаться к своей обычной нетерпимости, уверенно возразив наставнику:
- Но ведь так удар сильнее, я же чувствую!
Имея возможность на словах объяснить опасность этой ошибки, Духовлад всё же решил, что сейчас важнее наказать товарища за дерзость, и показать бессмысленность споров с тем, к кому сам напросился в ученики. Сняв с себя порядком поизносившуюся рубаху, он намотал её на конец своего снаряда, образовав на нём мягкий набалдашник, обозначающий наконечник копья, и призванный смягчить удар в случае попадания в тело. Велев Далибору последовать его примеру, он предложил ему попробовать себя в учебной схватке. Тот обрадовался возможности опробовать свой улучшенный удар и, устроив на своём «копье» аналогичный наконечник, принял боевую позицию. Духовлад стал кружить вокруг него, нанося простенькие тычки так, чтобы Далибору не составляло серьёзного труда от них защититься. Ученик тоже пытался поразить наставника, но осознав, что в движущуюся цель попасть намного сложнее, не пытался вложиться в удар. Духовлад ловко ускользал от его снаряда, что понемногу раздражало Далибора, сообразно его темпераменту. Эмоции очень явно читались на его лице, и когда ученик был уже не на шутку рассержен безрезультатностью своих атак, Духовлад выполнил очередной тычок, после чего умело сделал вид, будто запнулся, и остановился на мгновение, восстанавливая равновесие. Уловив временную уязвимость противника, глаза Далибора в тот же миг вспыхнули яростью, и он, не помня себя, нанёс удар по товарищу со всей силой и весом, что только мог в него вложить. Именно на это и рассчитывавший Духовлад, перенёс вес тела на левую ногу, одновременно заводя правое плечо за спину и, подхватив правой рукой «копьё» противника, пролетающее всего в нескольких сантиметрах от его груди, просто потянул его вперёд, как бы продолжая движение Далибора. Получив дополнительный импульс к своему движению вместо опоры, в виде поражённой цели, нерадивый последователь воинской науки потерял равновесие и, выронив снаряд, пробежал мимо наставника, согнувшись пополам, и отталкиваясь руками от земли, чтобы не упасть. Наставник, спокойно пропустив его мимо себя, коротко, без замаха, но сильно и хлёстко, ударил древком по долиборовой заднице. Жгучая боль мгновенно заставила Далибора вытянуться «в ниточку» и обеими руками ухватиться за поражённую часть тела. Пройдя по инерции на цыпочках ещё пару шагов, и издавая протяжный стон, руками растирая «фундамент» своей спины, он повернулся и посмотрел на Духовлада. Этот взгляд был переполнен досадой, и какой-то детской обидой. Ученику очень хотелось высказать своему наставнику какой-нибудь обоснованный упрёк, но чем упорнее он искал, к чему бы придраться, тем чётче видел истинную причину своей неудачи в собственном нетерпении, и нежелании прислушиваться к советам.
- Боль на тренировке – это смерть в бою! – подытожил Духовлад – Продолжай отрабатывать удар на дереве, и не наваливайся на «оружие».
Он вернулся к повторению своей программы, а Далибор, подобрав своё «копьё», побрёл к засохшему дереву, всё ещё потирая зад и немного прихрамывая.
На небольшом расстоянии, сквозь густой кустарник, за ними наблюдал Предраг. Отойдя в лес по нужде, он услышал неподалёку глухой стук и, окончив свои дела, тихонько пошёл на него. Став свидетелем всей вышеописанной ситуации, он задумался, прищурив глаза и поглаживая бороду. Его поразили быстрота и лёгкость движений Духовлада, спокойное и расчётливое поведение в этой учебной схватке. Этот парень явно мог усилить его собственный отряд, но Предраг никогда не принимал импульсивных решений. И сейчас он размышлял в своём обычном ключе:
«Да у парня отличные боевые навыки! А ведь и не скажешь… Такой покладистый, тихий… Надо бы завлечь его к себе. Да, такой боец просто находка! Боец… Но кто знает, как он покажет себя в бою? Вдруг он робок духом? А ведь это делает бесполезными самые лучшие бойцовские навыки… При таком развитии событий может пострадать моя репутация в отряде. Пусть сначала покажет себя в налёте. Правда, тогда его могут привлечь к себе другие… Но кто?! Тур? Он уже «поставил крест» на парне перед воинством, а этот самовлюблённый дурак легче расстанется с правой рукой, нежели признает, что ошибся. Ворон? Этот всегда больше обеспокоен обстановкой в среде своих людей, и мало обращает внимания на происходящее в остальном воинстве. Вук и Ратибор вообще не терпят подле себя других… Значит, нужно присмотреть за парнем в ближайшем налёте, и если проявит себя молодцом, то сразу же брать его под опеку…»
Порешив на том, Предраг убрался от кустарника также тихо, как и подошёл.
***
Прошло около месяца. Удар Далибора заметно обострился, в движениях появились лёгкость и хлёсткость. Теперь, по наставлению Духовлада, он должен был отрабатывать укол не стоя на месте, а двигаясь произвольно то в одну, то в другую сторону вокруг дерева, представляя, что это живой противник, тоже предпринимающий определённые действия. Видя, что отрабатываемый долгое время удар уже даётся ему легко и непринуждённо, ученик просил наставника научить его ещё каким-нибудь движениям. Духовлад был удовлетворён качеством удара Далибора, но, пока, другие вещи показывать ему отказался. Он думал, что следующий налёт должен вот-вот случиться, и всерьёз опасался, что новые, плохо отработанные движения, могут сбить с толку Далибора в реальной боевой ситуации. Для первого боя, нескольких простеньких защит и обычного колющего удара, уже хорошо отработанных его учеником, вполне достаточно. Разумеется, Дадибор, «надув губы», эту точку зрения не разделял.
В обычный день, после общего обеда, Духовлад, Всесмысл и Далибор, мыли в ручье котлы. Всесмысл, как всегда, без устали рассказывал что-то из своего бездонного багажа, терпеливо накопленного в Хранилище Еретических Текстов. Духовлад молча слушал его, изредка усмехаясь или поднимая брови в знак удивления. Далибор тоже молчал, но лицо его было напряжённым. Всё это время, день за днём, в нём медленно, но уверенно возрастала неприязнь к учёному доходяге. Как человек неглубокого сознания и импульсивной натуры, он не пытался разобраться в причинах этих негативных эмоций, а просто с готовностью отдавался их бурному течению. Внезапно он поднялся во весь рост, и гневно обратился к Всесмыслу:
- Да сколько можно болтать?! Закрывается у тебя рот хоть когда-нибудь?! Дай хоть немного в тишине побыть!..
Испугавшись, беглый богослов сразу заткнулся на полуслове, искоса поглядывая на Далибора, опасаясь, что тот захочет подкрепить своё требование рукоприкладством. Духовлад повернулся к Далибору, и спокойно проговорил:
- А мне интересно его слушать. Если хочешь побыть в тишине, можешь пойти и заняться чем-нибудь другим. Я домою этот котёл за тебя.
- За меня?! – возмущённо воскликнул Далибор, и указал пальцем на Всесмысла – Да это его работа! Чего мы вообще возимся здесь?!
Духовлад ничего не ответил, а просто молча смотрел в глаза своего товарища ничего не выражающим взглядом. Далибор махнул рукой, и быстрым, нервным шагом побрёл вглубь леса.
- Мне жаль, что вы поссорились из-за меня – виновато произнёс Всесмысл, когда Далибор скрылся в чаще.
- Это не из-за тебя. Он слишком вспыльчив, нетерпелив. Боюсь, что это может погубить его. Надеюсь, что долгий и тяжёлый путь постижения воинской науки изменит его – ответил Духовлад, и, повернувшись к собеседнику, спросил его, глядя в глаза – Как ты считаешь?
Всесмыл отвёл взгляд и, продолжая драить котёл, искренне ответил:
- Я считаю, что гордыня и здравый смысл никогда не уживутся в одной голове, но второе вполне может победить при слабом теле. Но если тело обрело силу, а разум находится во власти гордыни, то здравого смысла им не видать уже никогда!
***
Далибор, раздираемый возмущением, пришёл к сухому дереву, у которого они с Духовладом обычно тренировались. Достав припрятанное в кустах учебное копьё, он стал отрабатывать на дереве удары. Кипевшая в нём ярость, делала его движения как никогда быстрыми, расслабленными, хлёсткими. И удары звучали небывало звонко, выдавая свою возросшую мощь, но он всего этого не замечал. Клокочущее злобой сознание Далибора, заз за разом «пережёвывало» прошедшую ситуацию, да и всё, что имело к ней отношение. Почему Духовлад принимает сторону этого бесполезного слабака и труса, которого он узнал только здесь, вместо того, чтобы поддержать его – Далибора – ведь они вместе преодолели столько испытаний?! Теперь он отказывается учить новым боевым примам… Что это? Недоверие? А может Духовлад сам больше ничего не знает, и только корчит из себя умелого воина?.. Воина?! Да он только знает, что лазить за этим доходягой, да выполнять за него хозяйственную работу! Да и в обозе он всегда молча делал всё, что скажут! Может он на тренировке такой хладнокровный, а в бою сразу штаны обмочит… Обычный трус…
Далибора прервал голос, раздавшийся за спиной:
- А ты хорош!
Парень перестал наносить удары, и повернулся назад. Там, сложив руки на груди, стоял Опара. Далибор уже успел заметить, что среди людей, преданных Туру, этот человек занимает важное положение. Между тем тот продолжил:
- У тебя хороший удар, быстрые движения… Где ты так наловчился?
- Когда я жил в Златоврате, то лазил украдкой в казарму, и подглядывал, как тренируются стражники – сам не зная зачем, соврал Далибор.
- А почему ты здесь? Разве ты не должен мыть котлы?
Парень посмотрел в глаза собеседника, и гордо ответил:
- Там и без меня есть, кому этим заняться.
Опара одобрительно улыбнулся и направился обратно в лагерь. Уже уходя, он повернулся и сказал:
- Из тебя получится толковый человек. Одни люди рождаются, чтобы работать, а другие – чтобы пользоваться плодами их работы. Ты на правильном пути. Не буду мешать тебе тренироваться, это полезно как для тебя, так и для тех, рядом с кем ты будешь сражаться.
Опара продолжил свой путь, а Далибор, воодушевлённый этим разговором, продолжил тренировку.
***
Духовлад и Всесмысл уже заканчивали возиться с котлами, когда к ручью подбежал один из людей Тура, и обратился к последнему:
- Эй, книжник! Давай бегом к Туру! Я говорю «бегом», или пинками тебя погнать?!
Бросив всё, Всесмысл поспешил на зов.
Духовлад домыл свой котёл, затем домыл котлы Далибора и Всесмысла. Только когда он выкатил по очереди все три котла из ручья, установив их на свои места, вернулся богослов. Подбежав к Духовладу, он возбуждённо сообщил:
- Прилетел голубь от Горана! Через пару дней выступаем на место засады…
Глава 5
В лагере началась подготовка к выступлению. Разбойники готовили провиант, правили оружие, проверяли броню. Распорядок же Духовлада и Далибора не изменился, так как проверять или править им было нечего. Зато Духовлад нашёл в лесу дикий виноградник, тут же придумав, как извлечь из него пользу. По его просьбе, Всесмысл раздобыл где-то небольшой топорик, с помощью которого молодой боец нарубил лозы, и сплёл два корявых щита. Они представляли собой два слоя лозы, уложенных накрест, и ею же оплетённых вокруг. Такое изделие не могло защитить от колющего удара, но от рубящего или скользящего, лёгкая, упругая и вязкая лоза вполне могла спасти.
Духовлада тревожило, что Далибор избегал общения с ним, односложно отвечая на вопросы или вообще отмалчиваясь, но он старался не думать об этом, концентрируясь на предстоящем налёте. Он был уверен, что сможет со временем остудить враждебное отношение своего товарища к Всесмыслу, с помощью долгих, вкрадчивых и исчерпывающих объяснений того, насколько полезным может быть учёный человек, даже если он не является храбрым и умелым бойцом.
В день, когда всё было готово к выступлению, один из людей Тура привёл Духовлада с Далибором в амбар. В самом дальнем углу, как и говорил Всесмысл, лежала большая груда копий, из которой товарищам разрешили выбрать себе оружие. Практически все наконечники копий потускнели и тронулись ржавчиной. Но на самом верху, одно имело блестящий, как будто только что отполированный, наконечник. Далибор сразу же ухватил это копьё, явно довольный своей расторопностью.
- Подожди, дай мне проверить… – сказал Духовлад, и забрал оружие из его рук.
Уперев копьё наконечником в земляной пол амбара, держа его под довольно острым углом, молодой боец стал надавливать ногой на древко чуть выше наконечника, понемногу прокручивая его вокруг своей оси. В одном из положений на древке открылся расщеп, глубина которого примерно достигала сердцевины древка.
- После первого же удара в щит врага, ты мог бы остаться безоружным – пояснил Духовлад – В копье главное не наконечник, а древко.
Но вместо благодарности, на лице Далибора промелькнуло выражение пренебрежительной усталости от постоянных поучений. Духовлад, которого задело такое отношение, всё же сделал вид, будто ничего не заметил. Швырнув негодное оружие обратно на кучу, он выбрал два копья, проверив их прежним способом. Хоть их наконечники не блестели новизной, но надёжность их древков не оставляла сомнений.
«Воинство» было уже собрано, и вот-вот должно было тронуться в путь. Далибор, получивший от своего товарища щит, плетённый из виноградной лозы, стоял, и с хмурым видом выслушивал его наставления на будущий бой.
- Когда начнётся атака, – говорил ему Духовлад – Держись поближе ко мне, а лучше – у меня за спиной. Если видишь, что противник силён, то не вступай с ним в схватку…
Его бесцеремонно перебил подошедший Опара, обратившийся к Далибору:
- Идём со мной парень. Твоё место среди волков, а не среди мышей.
Окончив говорить, он мельком смерил Духовлада презрительным взглядом, и быстро зашагал обратно. Далибор поспешил за ним, не удостоив покидаемого товарища ни словом, ни взглядом. Духовлад скрепя сердце выдержал такой поступок, глядя вслед человеку, к которому успел так привязаться за те недели, что они провели вместе. Нет, он не ставил в укор Далибору тех времени и сил, что потратил на его обучение, просто, как будто ощутил потерю кого-то, успевшего стать родным. К нему подошёл Всесмысл, крутившийся неподалёку, и видевший, как всё случилось. Стоя за спиной Духовлада, и тоже глядя в след Опаре и Далибору, он задумчиво произнёс:
- Теперь твой товарищ, скорее всего, станет злейшим твоим врагом. На твоём месте, я бы больше не искал возможности снова с ним сблизиться.
- С чего ты взял? Я ведь не сделал ему ничего плохого… – с удивлением отозвался молодой боец.
- Для того, чтобы отвернуться от близкого, человеку нужны серьёзные основания. Чаще всего настоящим поводом, служит мнимая или очевидная выгода, но люди всегда пытаются возвысить свои мотивы. Они откапывают в памяти каждую мелочь, связанную с этим близким, которую можно истолковать, как какой-либо вред, и в своём сознании, придают им характер системы. Занимаясь этим, они сами начинают верить, будто тот, кого они считали другом, только и пользовался их добротой, отвечая на то лишь неблагодарностью…
***
Опара привёл Далибора прямо к Туру, который бойко руководил последними сборами своих людей, и громко сказал, привлекая его внимание:
- Эй, Тур! Вот тот парень, о котором я говорил тебе! У него хороший удар, а также есть желание быть среди лучших, то есть среди нас! Что скажешь, посмотрим, каков он в деле?
Горделивый главарь повернулся к говорившему, и сразу принял очень важный вид. Выносить решения по любому поводу, было его излюбленным занятием. И вовсе не потому, что он видел в этом возможность улучшить обстановку в своём воинстве. Ему просто очень нравилась роль человека, говорящего решающее слово, и руководствовался он не стратегическими расчётами, а сиюминутными, импульсивными посылами. К тому же, как и любой самодур, занимающий ответственное положение, никогда не признавал ошибочности собственных решений, даже если это становилось совсем уж очевидным фактом. Вот и сейчас он был движим не переживанием за укрепление близкого к нему круга людей, а желанием «почесать за ушком» своего любимчика – Опару. Смерив оценивающим взглядом Далибора, он возвышенно ответил своему заместителю:
- Что ж, будь по-твоему. Поглядим, насколько хорош этот парень. А что это у него в руках? – брезгливо сморщился главарь, указывая пальцем на кривой щит из виноградной лозы.
- Щит… – ответил Далибор, залившись краской смущения. В нём тут-же вскипела злоба на Духовлада, из-за нелепой поделки которого, ему приходится позориться перед этими уважаемыми людьми.
- Эй, найдите ему пристойный щит, раз уж он будет сражаться в наших рядах! – распорядился Тур.
Спустя несколько минут Далибору уже нашли старенький, но прочный круглый деревянный щит, окаймлённый железом. Он с отвращением бросил поделку Духовлада под куст, и радостно улыбнулся, принимая подарок от своих новых товарищей.
Вскоре «воинство» было собрано, и готово к выступлению. Небольшая группа была оставлена в лагере, остальные разбои отправились в налёт. Впереди шёл небольшой конный отряд, во главе с Туром, подавляющее же большинство шло пешим ходом.
Покидая лагерь в пешей толпе, Духовлад увидел тот самый щит, который он сплёл для Далибора, небрежно валяющимся под пышным кустом. Отгоняя неприятное чувство, он сосредоточился на мыслях о предстоящем бое.
***
Разбойное войско добиралось до дороги, на которой нужно было ожидать торговый обоз, больше недели. В пути Всесмысл рассказал Духовладу, что в послании Горана говорилось, будто этот обоз идёт из Сталевлада в Славноград. Также в нём указывался участок дороги, на котором надёжнее всего было устроить засаду, так как купцы никак не смогут его обойти.
Добравшись на место, «воинство» расположилось в лесу по обеим сторонам дороги. На несколько километров, в направлении приближающегося обоза, был выслан небольшой конный дозор, который должен был заранее оповестить разбоев о приближении цели. Прибытия купцов нужно было ожидать минимум несколько дней, а то и неделю. Здесь, на время ожидания, каждый устраивал свой быт как мог.
Всесмысл и Духовлад устроились вместе, соорудив себе шалаш из веток, на случай дождя. Они много общались, благодаря чему молодой боец узнавал всё больше интересных и полезных вещей. Однажды Духовлад случайно оказался рядом с Ратибором, и внимание парня привлекла цельнометаллическая секира, которую тот носил за плечами. Её громадное лезвие, было испещрено отчеканенными на железе символами, которые очень заинтересовали молодого бойца. Он не преминул, при удобном случае, расспросить о них Всесмысла:
- Скажи: ты ведь видел знаки на лезвии секиры Ратибора?
- Ну конечно видел! – воскликнул беглый богослов, как будто немного даже обидевшись, расценивая вопрос, как сомнение в своей наблюдательности – Это древние руны Северных Воинов.
- Я помню, ты говорил, что умеешь читать их. Ты ведь прочитал, что написано на этой секире?
Всесмысл, в обычной для себя манере, начал пространный рассказ по этой теме:
- Впервые увидев эту секиру, я сразу же обратил внимание на руны. Вообще, руны Северных Воинов читать тяжело, так как они обозначают не буквы, а слова целиком. Таким образом, одна и та же руна, находясь в соседстве с разными рунами, может нести разный смысл. Я загорелся желанием прочитать этот текст, но ты ведь видел Ратибора! Такой свирепый великан, может лишить жизни такого «храбреца», как я, одним только недобрым взглядом, вовсе не применяя силы! Я решил, что если просто подойти, и долго пялиться на оружие такого здоровяка, ему это может не понравится, а он не похож на человека, разрешающего подобные ситуации силой слова. Как я только не пытался подобраться к цели своего любопытства, не возбудив к себе подозрения! Но, всё-таки, в течение нескольких дней, мне удалось прочитать и расшифровать текст на этой секире, не попав под тяжёлую руку её хозяина!
Ещё несколько секунд послушав тишину, Духовлад понял, что Всесмысл считает ответ полным, и добавлять ничего больше не собирается. Улыбнувшись, он заметил учёному мужу:
- Своим вопросом, я подразумевал, что хочу узнать смысл написанного…
- Ах да, да… Смысл написанного… – спохватился богослов, несколько смутившись своей несообразительности – В тексте говорится, что имя этой секиры – Вельсунг, и владеть ей может только тот, в чьих жилах течёт кровь Северных Воинов. Если же ею завладеет недостойный, то она сама погубит его в первой же битве!
- Имя секиры?! – удивлённо переспросил молодой боец.
- Да. Все Северные Воины давали имена своему оружию, и если воину удавалось прославиться в битве, то он разделял с ним Славу. Тогда ведун благословлял это оружие, от имени Хоруга наделяя его чудодейственными свойствами.
Немного подумав, Духовлад обратился к Всесмыслу с просьбой:
- Научи меня читать и писать.
- Это очень трудоёмкое, и достаточно нудное занятие – предостерёг тот молодого бойца – Ты ждёшь, что получение знаний, станет для тебя увлекательным, но вместо этого, тебе снова и снова придётся повторять одно и тоже, заучивать вещи, которые будут казаться ненужными… У такого молодого и сильного человека, как ты, может просто не хватить терпения…
- Путь к овладению секретами любой истинной науки, лежит через терпение и усидчивость – пожав плечами, ответил Духовлад – Когда я начал постигать технику владения оружием, то ожидал, что это станет ярким и интересным занятием. Вместо этого, меня ожидали многократные избиения, во время которых, я даже не понимал, что происходит. Я решил, что все бойцы начинают с этого свой путь, что со временем у меня будет получаться отвечать на удары противников. Я терпел боль, но ничего не менялось. И только когда мой наставник – Военег – согласился обучать меня, видя моё упорство, я понял, что такое Учение. Мне пришлось час за часом, день за днём, повторять простейшие движения, выполнять упражнения, для развития силы и гибкости. Мне показалось это сущей тоской. Время как будто остановилось для меня. Я не верил, что вся эта тягомотина сможет помочь мне стать грозным бойцом. Но спустя всего лишь месяц занятий, я стал понимать действия своих противников в учебных схватках, потом их предугадывать, и, наконец, разрушать их замыслы, нанося им ощутимые повреждения во встречных атаках. Только на деле увидев пользу от того, что казалось мне нудным и необязательным, я возлюбил боевые упражнения, и до сих пор повторяю их при возможности.
- Я и не думал, что пути воина и учёного мужа могут быть так похожи… – проговорил Всесмысл, глубоко задумавшись над словами Духовлада – Конечно, мне не довелось испытывать боли в моём учении, но точно также пришлось обуздать своё нетерпение… Ты так рассудителен, для своего возраста! Если бы ты родился в семье какого-нибудь правителя, то мог бы стать великим властелином, подданные которого процветали бы в достатке и справедливости! Как же несправедлива Судьба! Я научу тебя всему, чему смогу…
В этом полезном занятии, Духовлад и Всесмысл скоротали несколько дней. Учитель объяснял своему новому ученику, как правильно разделять слова на звуки, прямо на земле рисовал палочкой буквы, рассказывая, каким звукам они соответствуют. Слова Духовлада не разошлись с делом: он проявлял себя прилежным и терпеливым учащимся, от чего постигал науку быстрее, чем предполагал Всесмысл. Только то, что молодой боец за эти несколько дней ни разу не увиделся с Далибором, несколько расстраивало его. Не смотря на заносчивость и склочность товарища, Духовладу его не хватало. А ещё он переживал за то, как у Далибора пройдёт первый бой. Если бы он был рядом в этом бою, Духовлад смог бы присмотреть за ним. Не смотря ни на что, чувство ответственности за судьбу своего ученика так и не покинуло молодого бойца.
В одно утро, уже ближе к полудню, когда Духовлад и Всесмысл только приступили к учёбе, со стороны дороги послышался топот лошадиных копыт. Из кустов с обеих сторон, на дорогу стали выбегать разбойники, желающие раньше других узнать, кто именно приближается к месту засады. Это были люди из выставленного Туром дозора. Остановившись и спешившись, они поспешно повели лошадей с дороги в чащу, взволнованно сообщая всем:
- Готовьтесь: обоз будет здесь через несколько часов!..
Разбойное войско зашевелилось, словно муравейник. Все выбирали укромные места в густых придорожных кустах, растянувшись вдоль дороги по обеим её сторонам. Всех лошадей, бывших с отрядом, завели подальше в лес и привязали, дабы они своим ржанием не насторожили охрану обоза. Всесмысл, по своей старой традиции, тоже пока спрятался подальше от дороги. Духовлад привязал к спине свой щит из виноградной лозы, и уже нашёл хорошее место в кустах, как вдруг услышал за спиной незнакомый голос:
- Эй, парень! Пойдём со мной, на нашем участке нужно больше людей…
Молодой боец оглянулся, и увидел человека, о котором ему рассказывал Всесмысл, будто он главный соперник Тура в воинстве. Кажется, его имя Предраг… да, точно – Предраг. В его интонации не было ни спеси, ни угрозы, сказанное воспринималось больше как просьба. Духовлад не видел принципиальной разницы, где именно занять позицию, и потому молча последовал за атаманом.
В течение получаса всё вокруг затихло. Все разбойники намертво затаились, не позволяя себе ни малейшего движения, ни самого тихого шума. Только изредка шелестела листва, от лёгкого дуновения ветерка, да перекликались лесные птицы. Ничего не выдавало устроенной здесь засады. Потянулись длинные часы напряжённого ожидания.
Спустя несколько часов, послышался шум приближающегося обоза: редкое ржание лошадей, размеренные, глухие удары об землю их копыт, скрип телег, редкие окрики погонщиков. Духовлад почувствовал, как от ног по его телу пробежала волна, оставляющая за собой «гусиную кожу», в конце своего пути ставшая комом в его горле, после чего в сознании стали возникать различные сомнения. Но ещё по опыту поединков на арене, он знал, как с этим справляться. Как заклинание, молодой боец повторял слова, некогда сказанные ему Военегом: «Во время битвы, для воина не имеет значения, что может произойти, имеет значение только то, что уже происходит!».
Наконец, мимо затаившихся разбоев, медленно поползли телеги и повозки купцов, вдоль которых, по краям дороги, ехали конные наёмники. Разбойники не нападали, ожидая сигнала рога, возвещающего, что обоз продвинулся на всю длину засады. Духовлад смотрел на лица проезжающих мимо наёмников: разморенные длительным путешествием и уставшие от однотипных лесных пейзажей, почти все уныло пялились под копыта своих лошадей, не утруждаясь даже мельком кинуть взгляд на придорожные кусты, скрывавшие их близкую погибель.
Как будто громовой раскат в чистом небе, по спокойному лесу прокатился сигнал рога, и в один миг эти придорожные кусты словно ожили. С дикими боевыми кличами, разбои разом наскочили на обоз с обеих сторон. Многие наёмники были убиты раньше, чем успели опомниться, и взяться за оружие. Тот наёмник, которого выбрал себе Духовлад, всё же успел достать меч, и даже замахнулся им для удара, но копьё молодого бойца, мощным ударом пробило его кожаный нагрудник, и тот, выронив меч из поднятой над головой руки, обмяк и скатился с лошади. Налёт ошеломил своей стремительностью, кое-кто из наёмников пытался оказать невнятное сопротивление, но большинство из них бросали оружие на землю, падали на колени, и слёзно молили о пощаде. Некоторых из таких убивали на месте, некоторых за шиворот тащили в конец обоза. Вокруг стоял страшный шум: звон оружия, крики сражающихся, стоны раненых и умирающих. Никто из купцов даже не думал о том, чтобы выскочить из повозки, и попытаться спастись в лесу, предпочитая этому бубнение, сквозь плач, пустых, бессильных молитв, сидя в своей хлипкой повозке. Большинство разбоев тоже не особо спешили ввязываться в бой, кучкуясь позади более храбрых собратьев, ограничиваясь выкрикиванием грозных кличей и добиванием раненых. Хотя и без них всё случилось достаточно быстро: Духовлад успел убить троих наёмников, явно не имевших серьёзных боевых навыков, как бой был практически окончен. Лёгкость, с которой досталась победа, даже как будто расстроила молодого бойца, внутренне готовившегося к более серьёзному испытанию.
Сопротивление наёмников было сломлено, настала очередь купцов. Разбойники, чувствуя себя уже более расковано, вальяжно забирались в повозки, вытаскивая оттуда несчастных торгашей, и тоже тащили их в конец обоза, к пленным наёмникам. Духовлад увидел неподалёку от себя Щура, в сопровождении нескольких подручных, того самого прихвостня Тура, который некогда плюнул в котёл с кашей, предназначавшейся для него, Далибора и Всесмысла. Молодой боец улыбнулся мысли, что в разгаре боя, можно было бы «под шумок» заколоть поганца, но махнул рукой, не желая так рисковать, из-за какой-то мрази. Между тем, один из разбоев вразвалочку залез в очередную повозку, но вдруг, резко дёрнувшись, захрипел, и вывалился из повозки, с обильно кровоточащей раной в груди. Вслед за ним оттуда выскочил человек, завернувшийся в плащ, и сжимавший окровавленный меч в правой руке. Он не стал бежать, а просто быстро пошёл в сторону леса. Выражение его лица, было спокойным и сосредоточенным.
- Убить его! – завопил оставшимся трём подручным, Щур, указывая пальцем на человека в плаще, и корча свирепое лицо, при этом сам не трогаясь с места.
Те с криком бросились за человеком с мечом, который даже и не подумал от них убегать. Бросившись на разбойников, он, умело уворачиваясь от их неумелых выпадов, зарубил всех троих несколькими точными ударами своего меча. Легко покончив с этими, он сделал твёрдый шаг в сторону Щура. На широком лице последнего тут же и след простыл от боевого оскала. Он молниеносно нырнул под ближайшую телегу, показав с её обратной стороны только свои перепуганные глазки. Человек с мечом бросил в его сторону презрительный взгляд и, снова завернувшись в плащ, продолжил свой путь в сторону леса. Когда этот человек рубил разбоев, и плащ развивался у него за спиной, Духовлад заметил у него на теле кольчугу. Столь серьёзное, дорогостоящее защитное снаряжение и очевидный высокий уровень боевых навыков, характеризовали его, как опытного, и хорошо подготовленного воина, но молодой боец, не раздумывая бросился к этому грозному противнику. Он издал громкий крик, пытаясь привлечь к себе внимание, и держа копьё наперевес, неуклюже расставил в стороны локти, изображая человека, неопытного в военном ремесле. Ему это удалось, о чём говорила презрительная усмешка на устах противника, сразу же оглянувшегося на крик. Подбежав к человеку в плаще, Духовлад нанёс корявый, размашистый укол копьём, от которого смог бы увернуться даже начинающий боец. Легко увернувшись от копья, перенеся вес тела на левую ногу и немного скрутившись правым плечом в левую сторону, одновременно «заряжая» этой амплитудой свой ответный удар, противник наотмашь рубанул Духовлада, собираясь снести ему голову. Но молодой боец молниеносно перестроился, перекинув копьё на левую от себя сторону, как бы продолжив свой, заведомо безрезультатный удар, и быстро скакнув боком в сторону противника, толкнул его плечом в плечо, вжимая голову, и подставляя под удар спину, прикрытую лозовым щитом. Человек в плаще, не ожидавший такой прыти, от толчка потерял равновесие, и, двигаясь в противоположную Духовладу сторону, беспорядочно перебирал ногами, желая его восстановить. От этого, его удар потерял мощь, и меч только бессильно шлёпнулся о плетёный щит молодого бойца. Духовлад, находясь в удобной для повторной атаки позиции, собрал все силы, и нанёс мощнейший колющий удар вдогонку противнику. Его копьё со страшной силой ударило того в правый бок, отчего противник отлетел, и упал на землю. Духовлад почувствовал, какой страшный удар он нанёс, и просто не мог поверить, что не пробил кольчугу. «Должно быть там ещё пластины…» мелькнула мысль у него в голове, но раздумывать над этим, не было времени. Удар молодого бойца, вовсе не был безуспешным: несмотря на то, что наконечник не пробил броню, мощный удар сбил дыхание противника. Человек в плаще попытался подняться на ноги, но смог только сесть на корточки: сильный болевой спазм не давал ему разогнуться. Он поднял на Духовлада взгляд, в котором читалась ненависть, и гордая готовность принять свою судьбу. Не отрывая своих глаз от этого взгляда, молодой боец нанёс короткий, резкий и точный укол в горло его обладателя. Взгляд помутнел, и человек в плаще завалился на спину, хрипя и захлёбываясь кровью.
Разбойники, уже не ожидавшие серьёзного сопротивления, беспечно растянулись по всему обозу. Но те, кто был поближе к произошедшему, с разных сторон поспешили к месту молниеносной потасовки. Щур, увидев из-за телеги, что страшный враг повержен, вновь нырнул под неё, выбравшись с обратной стороны, и с надменным видом, зашагал в сторону убитого. Ухватив Духовлада за щит, привязанный к спине, он бесцеремонно откинул его от трупа, над которым тот только-только склонился, и презрительно бросил:
- А ну, отвали, щенок! Это моя добыча!..
Духовлад, сделавший несколько шагов назад, восстанавливая равновесие после неожиданного действия Щура, вскипел от негодования. Отдать заслуженную добычу этому трусливому выродку, в минуту опасности спрятавшемуся под телегой?! Нет, это уже слишком... Наглец уже сам присел над телом, начав обшаривать его на предмет ценностей. Держа направленное вверх копьё в правой руке, молодой боец подошёл со спины к сидящему Щуру и, взяв его левой рукой за одежду на правом плече, резко потянул, чтобы развернуть негодяя к себе лицом.
В свою очередь Щур, делая вид, будто обыскивает тело, только и ждал чего-нибудь подобного, крепко зажав нож в правой руке. Стоило Духовладу взять его за плечо и потянуть на себя, как он сам резко развернулся в ту же сторону, и нанёс ему удар ножом, нацеленный под сердце. Быстрота реакции не подвела молодого бойца: молниеносным встречным ударом своего левого основания ладони в наносящее удар предплечье Щура, он выбил из руки противника нож и, освобождая себе пространство для удара копьем, резко и мощно толкнул его плечом в грудь. Подавшись от толчка назад, Щур споткнулся о мёртвое тело, так воспалившее его алчность, и плашмя грохнулся на землю. В смятении пытаясь быстро подняться, он стал поворачиваться на левый бок, но наконечник копья Духовлада, тут же поразил его в правый. Щур истошно завопил, и стал кататься по земле, корчась в агонии.
Всё случилось невероятно быстро. Со всех сторон как раз сбежались разбойники, молча исступлённо пялясь на издыхающего в мучениях. Первыми опомнились люди Тура, наперебой поднявшие крик.
- Это вон тот щенок Щура убил!..
- Ты заплатишь!..
- Режь его, братья, коли!..
Духовлад понимал, что от такой толпы ему вряд ли удастся отбиться и, снова подняв копьё, приготовился забрать с собой побольше душ.
- Кто тронет парня хоть пальцем, лишится рук по локти! – прозвучал у него за спиной голос Предрага.
Молодой боец оглянулся, и увидел атамана, окружённого толпой своих людей, на лицах которых, читалась железная готовность вступить в долгожданную схватку с людьми Тура. Люди в толпе, преданной Туру, как-то сразу осунулись, не решаясь действовать без присутствия своего предводителя.
- Найдите Тура, расскажите ему, что здесь стряслось!.. – осенило кого-то из них.
Разбои, не имеющие «политических» предпочтений в отряде, стали расходиться подальше от места накала страстей между двумя группировками. Их, вечно обделённых из-за своей малочисленности и разобщённости, вдохновляла возможность урвать себе чего-нибудь ценного, пока львиная доля воинства выясняет между собой отношения.
Взволнованный сбивчивым и непонятным донесением одного из своих людей, Тур уже спешил к месту инцидента. За ним, не отставая, шёл спокойный, но сосредоточенный Горан (они как раз только встретились, когда принесли тревожное известие о возможной внутренней потасовке в отряде). Добравшись на место, Тур грубо протолкнулся в центр сборища, и наглядно оценил ситуацию. Узрев четыре трупа своих людей, он нахмурил брови, и, указывая пальцем на тела, задал вопрос, оглядывая присутствующих:
- Кто это сделал? Кто убил моих людей?!
- Троих – он, – не таясь, ответил Духовлад, указав на тело в плаще и кольчуге, после чего перевёл палец на Щура, уже испустившего к тому времени дух – А этого – я…
Он хотел прояснить ситуацию более детально, но глаза Тура сразу же наполнились злостью, и главарь, брызгая слюной, злобно зашипел:
- Ну, мерзкий щенок, ты допрыгался! Думал, тебе это с рук сойдёт?! Ты у меня перед смертью помучаешься!..
- Твой Щур сам виноват! – перебил его Предраг – Я видел, как всё было: парень защищал свою жизнь, а твой поганый задолиз, посягнул на его законную добычу!
Переведя взгляд на давнего соперника, Тур стал злобно шипеть уже на него, указывая пальцем на Духовлада:
- У него ещё не может быть здесь никакой «законной добычи»! Он ещё не принят в воинство! Чтобы не случилось, он не имел права поднимать оружие против моего человека!..
В этот момент, сквозь толпу протиснулись Ратибор и Вук. Подойдя размеренно, и даже как-то величественно, Ратибор встал между Туром и Предрагом, приковав всё внимание присутствующих к своей могучей фигуре, внушительность которой существенно дополняла забрызганная кровью секира в его руках. Вук остановился позади него, молча с интересом разглядывая тела поверженных. В наступившей тишине, здоровяк медленно оглядел присутствующих, и глубоким, благородным голосом, спросил:
- Что здесь произошло?
Окружающие как будто вновь ожили. Со всех сторон посыпались разные версии случившегося, выдвигаемые многочисленными свидетелями, старающимися перекричать друг друга. Оглядывая кричащих и оживлённо жестикулирующих разбоев, Духовлад увидел Далибора, находившегося среди людей Тура. Товарищ молчал, но смотрел на него осуждающе. Молодой боец отвёл от него взгляд, продолжив скользить им по толпе.
Несколько минут вслушиваясь в крики, и сделав некоторые выводы о случившемся, Ратибор поднял свою секиру вверх, давая всем знак замолчать. Все сразу послушно притихли.
- Значит, этот зарубил троих наших – сказал здоровяк, указав секирой на труп человека в плаще – А этот (он направил секиру в сторону Духовлада) – его убил?..
Приостановившись, он вновь обвёл взглядом присутствующих, ожидая, чтобы кто-нибудь его поправил. Толпа подтвердила его правоту своим гробовым молчанием, и Ратибор продолжил, теперь указывая своим оружием на тело Щура:
- …И Щур решил, что добыча с убитого должна принадлежать ему?..
Вновь никто не попытался его исправить, и он опять продолжил:
-… Завязалась свара, в которой этот парень убил Щура?.. Я думаю так: парень доказал, что храбр, атакуя человека, на его глазах зарубившего троих, а убив его – доказал, что умеет сражаться. Такой человек нам нужен… А дерьма (при этих словах, он пнул ногой труп Щура), в бою прячущегося за чужими спинами, а после «храбро» пытая пленных, в нашем «воинстве» и так хватает!
- Погоди, по нашим правилам… – попытался возразить Опара, стоявший сразу за Туром, но был бесцеремонно перебит Ратибором:
- Оставь правила для лагеря, а в бою, можешь засунуть их себе в зад! Хорошие бойцы во время сражения, важнее любых правил!
Сказав это, он перевёл взгляд на Тура, безмолвно предлагая ему сказать своё слово. Тот немного помялся, и вдруг глуповато, и как-то нелепо для данной ситуации, улыбнулся Ратибору:
- За что тебя уважаю, так это за рассудительность! Вот несколько слов всего, а проблема решена! Теперь вижу: неправ был Щур, по делу получил!..
- Ага – равнодушно отозвался здоровяк отворачиваясь, и собираясь уходить. Но опомнившись, он вновь обернулся, и обратился к Духовладу, указывая на тело человека в плаще – Да, кстати, добыча с убитого твоя по праву, малыш.
- Справедливо, справедливо – поспешил поддержать его Тур.
Предраг оскалил зубы в улыбке, явно очень довольный исходом спора, а точнее, глупым положением Тура в итоге. Духовлад теперь казался ему ещё более полезным. Осталось неспешно «доламывать» пошатнувшееся положение главаря в отряде.
***
Тур пытался казаться спокойным, но распирающий его гнев, выдавала подрагивающая нижняя губа. По окончании позорного для него спора, он сразу отдал команду разорять обоз, отказавшись даже от своих любимых прелюдий. Верные ему разбои, тоже чувствовавшие себя униженными, с радостью кинулись вымещать свою злость на несчастных купцах и их помощниках. Тур, оставшись наедине с братом, рыская в глубине своего сознания в поисках виновников его теперешнего положения, язвительно прошипел Горану:
- Спасибо тебе, дорогой братец, что подбросил мне в отряд этого проклятого щенка, безнаказанно убивающего моих людей!
- Разве?! – с ноткой сарказма удивился тот – А я, только что от тебя слышал, что он был прав, и что Щур твой «по делу получил»!
Тур хотел что-то ответить, но брат поднял вверх открытую ладонь, давая ему сигнал помолчать, а сам продолжил:
- Если бы ты слушал меня, дорогой братец, то окружал бы себя людьми, хотя бы такими, как этот щенок, а не спесивыми, слабыми и бесполезными подхалимами. Ты зол на этого парня? Настанет время, и ты сможешь с ним посчитаться. Но сейчас не время! Ты понял меня?! Не время! Это может обострить ситуацию во всём отряде. Я так понимаю, что ты здесь всё не так хорошо контролируешь, как бахвалишься передо мной при каждой нашей встрече. Я вижу в ТВОЁМ воинстве людей, которым ты не смеешь поперёк и слова сказать. Я не хочу наврать «с три холма» следующему обознику о своих связях и благах, которые ему предоставлю, и беспрепятственно доехать в его обозе до конца пути, а после спасаться от него бегством, не имея возможности исполнить обещанное. А ведь так и случится, если вы перережете друг друга в этих лесах! Поэтому, ты задобришь своих противников. Не спрашивай меня как. Сам до этого довёл, сам и расхлёбывай. И прекрати цепляться к этому мальчишке, он тебе не враг. У него и своих трудностей хватает. Лучше склони его на свою сторону! Ты же видишь теперь, что он может быть полезен? Пообещай мне, что сделаешь так, как я прошу! Слышишь?! Пообещай!
Насупившись, словно отчитанный отцом мальчуган, Тур пообещал, что выполнит просьбу Горана, в уме лелея мысль о том, что всё равно сделает всё по-своему. Горан оставил его руководить грабежом, а сам забрался обратно в свою повозку.
Неподалёку стояли Опара и Далибор. В налёте Далибор неплохо проявил себя, не страшась атаковать в первых рядах, и заколов двух наёмников. Получив несколько лёгких ранений, в виде порезов на ударной руке, он даже не обращал на них внимания, проявляя своё мужество. Теперь Опара видел в нём ценное приобретение, и хотел закрепить его среди Туровых людей. Сейчас он монотонно нес Далибору всякую чушь, которую тот, впрочем, молча и внимательно выслушивал:
- …Мы здесь братья, и от нашей сплочённости, зависит наше выживание. Жаль, что не все это понимают, и пытаются потакать своим мелким интересам, в ущерб Общему Делу. Мы боремся с ними, и обязательно победим! Но мы должны быть твёрдо уверены, что можем на тебя рассчитывать, ведь твой товарищ подло убил одного из наших братьев, нарушив все наши правила, и присоединился к нашим врагам…
- Он мне не товарищ! – перебив, ответил Далибор, глядя в глаза Опары с готовностью сражаться за «Общее Дело».
- Это хорошо, хорошо – сказал Опара, тепло, по-товарищески, положив руку на плечо Далибора – А этот щенок долго здесь не проживёт, помяни моё слово…
***
Когда разбойный отряд кинулся громить обоз, Предраг обратился к Духовладу, оставшись с ним наедине:
- Не переживай, парень, ты всё сделал правильно. Правда, Турова свора, скорее всего, захочет отомстить тебе за Щура, но если ты будешь держаться нас, то они не посмеют тебя тронуть. Поверь: среди нас тебе понравиться, у нас каждый имеет право голоса. Да и такой умелый боец, как ты, будет нам очень полезен. Ну что, по рукам?
Духовлад понимал, что если бы Предраг не вмешался, то люди Тура наверняка бы его убили. После этого, он не видел для себя иного выхода, кроме как примкнуть к отряду своего спасителя. Молодой боец посмотрел в глаза собеседника, и молча пожал протянутую им руку. Радушно улыбнувшись на это, Предраг по-дружески положил вторую руку ему на плечо, и попросил:
- Скажи мне своё имя, парень.
- Духовлад.
- А моё имя – Предраг. Теперь, Духовлад, ты часть нашего сообщества. Мы все вместе заботимся о каждом из нас, и каждый из нас, старается на благо всех остальных. Таков наш порядок. Ладно, занимайся своей добычей, не буду мешать. Если что, сразу зови нас – мы тебя в обиду не дадим. А ещё лучше – всё время держись к нам поближе.
Сказав это, он не спеша пошёл вдоль разоряемого обоза, что-то напряжённо обдумывая. Духовлад склонился над телом человека в плаще, и взял его меч в руки, с удивлением его разглядывая. Ему никогда не доводилось видеть такого клинка: вдоль всей его длинны, виднелся, явно нерукотворный, причудливый узор, прямо на стали. Как ни странно, нигде на кромке, не было видно зазубрин, обычно остающихся после ударов о броню или оружие противника. Либо мечом практически не пользовались, либо его сталь бала невероятно крепка.
Из ближайших кустов, к Духовладу подскочил Всесмысл, на лице которого читалось сильное волнение. Он сразу стал безудержно тараторить, делясь своими переживаниями:
- Я видел всё! Когда ты кинулся на этого воина из обоза, я решил, что тебе конец! Не пойми меня неправильно – я верю в тебя, и всё такое… Но как он был быстр, как точен! А ты его раз, раз, и готов! Тут тебя толкает Щур… Когда ты подходил к нему сзади, я увидел, что он держит наготове нож, собираясь неожиданно напасть на тебя, и я решил, что тебе конец! Но ты его обезоружил, и заколол, как свинью! Когда вокруг стали собираться люди Тура, то я решил, что теперь тебе точно конец! Но тут Предраг вступился за тебя, а за ним и Ратибор!.. Ты что, у Смерти в кости выиграл?!. Ого, да это же булатный клинок!
- Булатный? – переспросил молодой боец.
- Ну, да! – уверенно подтвердил Всесмысл – Булат – это невероятно прочная и упругая сталь, секрет изготовления которой, известен очень немногим оружейникам в Рунейской империи! У нас такие вещи, вообще не делают. Этот меч очень дорого стоит…
Духовлад положил меч рядом с собой, развязал плащ на трупе его бывшего обладателя, и стал осматривать на нём залитую кровью кольчугу. Ему сразу бросилось в глаза очень мелкое сечение её колец. Первым делом он рассмотрел место, куда пришёлся удар его копья, которым он не смог пробить этозащитное снаряжение. Снаружи не было никаких дополнительных защитных пластин. Духовлад надавил на это место пальцем, и кольчуга мягко и послушно под ним промялась, показывая, что под ней тоже нет дополнительной защиты. Весьма удивлённый этим, молодой боец расстегнул на трупе пояс с ножнами, затем несколько ремешков, закреплявших кольчугу, и с трудом стянул её с тела мёртвого врага. Только теперь, увидев внутреннюю сторону, он понял её секрет: в этой кольчуге было два слоя колец! При этом, сплетена она была настолько искусно, что ни двойной слой колец, ни их маленький размер, практически не влияли на общую эластичность самого изделия. Единственным недостатком этого шедевра оружейного дела, был вес: он был значительно выше, чем у тех кольчуг, с которыми Духовладу доводилось сталкиваться на арене. Свернув её в рулон и положив возле себя, он высвободил из-под мёртвого тела, красиво украшенный неброской вышивкой, кожаный пояс, на котором, кроме ножен для меча, висел ещё большой нож. Подпоясавшись этим ремнём, молодой боец вложил меч в ножны и поднял с земли кольчугу. Судя по комплекции убитого, Духовладу она должна была прийтись впору. Подумав об этом, он вспомнил о Далиборе, которому она тоже, скорее всего, подошла бы. Молодой боец решил, что с него хватит и меча, а кольчугу он отдаст своему товарищу, который ещё не так опытен в технике защиты.
- Надень кольчугу, – посоветовал Всесмысл, молча следивший за ним всё это время – Мало ли что ещё может случиться.
- Та ну, – отмахнулся Духовлад – Она будет движения мои стеснять, скорость снизит… Обойдусь…
- Да ты никак в подарок её готовишь? – покачал головой учёный – Уж не Далибору ли? Что ж ты понять никак не хочешь, что не товарищ он тебе больше! Я видел, как он на тебя смотрел, когда Тур с Предрагом за тебя спорили. Будто ты заколол не ублюдка паршивого, в кашу ему плюнувшего, а отца его родного! Ну да ладно: твоя добыча – твоё дело…
Молодой боец не хотел об этом говорить. Он и сам видел, что Далибор стал относиться к нему холодно, часто неуважительно. Но под давлением привязанности, образовавшейся за эти месяцы тесного общения и переживания общих невзгод, Духовладу казалось, что восстановить тепло и искренность отношений с Далибором можно, если просто, не спеша, обстоятельно с ним объясниться. Скорее для смены темы разговора, молодой боец задал Всесмыслу вопрос:
- Вот ты вспомнил о споре Тура с Предрагом. Не пойму: у Предрага свои верные люди есть, и ненамного их меньше, чем у главаря, а Тур готов был с ним сцепиться насмерть. Но стоило появиться Ратибору, и высказаться в мою защиту, как Тур ему и слова поперёк высказать не осмелился. Это при том, как ты же мне и рассказывал, что кроме Вука, людей за Ратибором нет. Какими бы эти двое умелыми воинами не были, но против всей Туровой шайки не выстояли бы. Как это объяснить?
Всесмысл пожал плечами, и изложил свои соображения по этому поводу:
- Тур и Предраг, одного «покроя» личности. Последний, правда, как по мне, похитрее да порассудительнее, и в горячку по пустякам не впадает. Но суть в том, что оба они сильны только своими людьми. Причины их поступков, преследуемые ими цели видны и понятны, так как дороже собственной шкуры, ни у того, ни у другого, ничего нет. Вот они бесстрашно и скалятся друг на друга, драться то всё равно холопам придётся. А Ратибор – свирепый воин, и ответные поступки его, зависят исключительно от сиюминутного настроения. Заспоришь с ним – может просто молча развернуться и уйти. А может и секиркой своей надвое поделить. И случиться это может без угроз, без криков. Такие люди больше всего пугают, так как не знаешь, чего ждать от него, к чему готовиться. Только тебе особо уповать на расположение Ратибора не стоит. Он следить за тобой, да охранять не станет, ему свои дела важнее. Тебе теперь самый лучший выход – это к Предрагу в шайку податься. Сдаётся мне, виды он на тебя имеет, глянулся ты ему чем-то. А раз так, то он в обиду тебя не даст, пока уверен в тебе будет.
***
Разорение обоза шло полным ходом. Люди Тура, обозлённые моральной сдачей позиции в споре с шайкой Предрага, свирепствовали ужасно. Несчастных торговцев и их прислужников, которым суждено было разделить лихую участь своих хозяев, не убивали быстро. Некоторым отрубали руки по локти и ноги по колени, глядя, как они, крича и плача от боли, пытались уползти с дороги в лес, загребая землю кровоточащими обрубками, то и дело неуклюже переворачиваясь. С десяток людей из обоза раздели догола и выкололи им глаза. После стали подстёгивать их плетьми, криками заставляя бежать. Разбои катались со смеху, глядя, как ослеплённые, гонимые болью и ужасом калечились, на полном ходу врезаясь в телеги, или друг в друга. Среди мучителей был и Далибор. Когда похожая резня произошла в обозе Здебора, он ужаснулся увиденному, находясь в положении стороннего наблюдателя. Его сердце тогда переполняли сострадание к истязаемым, и праведное негодование к бесцельному зверству разбойников. Но теперь подобных ощущений не было и близко! Заведённый в бою с охраной обоза, и гордый своим новым статусом, как полноценная часть самого многочисленного сообщества во всём разбойном воинстве, он растворился в беснующейся толпе, потеряв свой облик и способность самостоятельно оценивать ситуацию. Он стал маленькой частью кровавого хаоса, послушно и безвольно следующей по его течению. Но самому себе он сейчас представлялся другим. Далибор видел в себе и своих подельниках Вершителей Судеб! Людей, которые просто обязаны наказать свои жертвы за их ничтожность, железными доказательствами которой, он считал их беспрестанные стенания и мольбы о пощаде. Сейчас он ненавидел истязаемых, за их слабость и беспомощность, и в беспощадности к ним, видел истинную справедливость.
Когда разбойники натешились, и, наконец, перебили всех людей в обозе, они принялись рыскать по телегам, с громкой бранью деля добычу. В этом Далибор уже не участвовал. Кровавая жажда отступила, и он почувствовал себя обессиленным. Присев на высохший ствол поваленного дерева, лежавший у обочины, он обдумывал случившееся сегодня. Где-то в глубине подсознания, еле-еле маячил вопрос: правильными ли были его поступки? Но гордыня, возбуждённая признанием со стороны нового сообщества, в которое ему выпала честь влиться, железно убеждала его в тотальной правоте. Далибор теперь не просто принимал правила, изложенные Опарой, за абсолютную истину, но и сам готов был силой заставлять других им следовать. Ему казалось, будто что-то великое осенило его своим невидимым присутствием, и жизнь его с этого дня, наполнится неким высшим смыслом. Инстинктивно повернув голову влево, сам не осознавая почему, он увидел приближающегося к нему Духовлада, державшего в руке какой-то свёрток. Далибор встал, и горделиво выпятив грудь, встретил его холодным взглядом.
- Как ты, не ранен? Как у тебя всё прошло? Я тут… – заботливо проговорил Духовлад, делая вид, что не замечает недвусмысленного взгляда бывшего товарища, протягивая ему свёрток, но был резко и враждебно перебит Далибором:
- Ты считаешь, что правила нашего воинства тебя не касаются?! Думаешь, что можешь нападать на кого захочешь, и тебе всё будет сходить с рук, только потому, что ты вылизываешь зад этому лжецу Предрагу? Ему недолго осталось портить воздух. Хочешь быть его шавкой? Тогда вскоре разделишь с ним его лихую долю! Мне не о чем с тобой говорить, пока ты не покаешься перед всем воинством в своём подлом поступке!
Выпалив это, он быстрым шагом затерялся в толпе разоряющих обоз разбоев. Духовлад с недоумением смотрел ему в след, опустив руку, сжимающую отвергнутый подарок. Он силился связать поток упрёков, высказанных Далибором, с чем-нибудь реально произошедшим. Рядом с ним тут же возник Всесмысл, державшийся неподалёку, и слышавший разговор. Понимая, о чём сейчас думает Духовлад, он не смог удержаться, и не подчеркнуть доказательства своей правоты:
- Видишь? Это то, о чём я тебе говорил: теперь он просто поглощён желанием видеть в тебе врага. Что бы ты не сделал, он будет искать в этом злой умысел, и если не найдёт, то просто придумает его. Поверь моему опыту: если не перестанешь искать примирения с ним, то дальше будет только хуже.
Духовлад ничего не ответил, но сейчас уже вполне видел правоту Всесмысла. Поведение Далибора вызвало в нём сильное внутреннее раздражение: нашёл себе друзей? Что ж… увидим, к чему ты с ними придёшь… Молодой боец сел на то же бревно, с которого только-что встал Далибор и, положив свёрнутую кольчугу себе на колени, стал водить взглядом по разоряемому обозу. Рядом присел Всесмысл, который, пока, на удивление, тактично молчал. Толкотня и ругань уже несколько притихли, очевидно от того, что самое ценное уже было найдено и разделено. Разбойники просто перерывали кучи неинтересных для них товаров, в надежде обнаружить среди них что-нибудь полезное. Внимание Духовлада привлёк Ворон – один из местных атаманов – неспешно шедший вдоль обоза. Он разглядывал телеги, с видом зеваки, от нечего делать пришедшего на рынок, но покупать ничего не собирающегося. На одной из телег, была выломана задняя ось, от чего задняя её часть лежала на земле. Под ней лежал раздавленный человек, скорее всего решивший спрятаться под телегой от разбоев. Это тело чем-то привлекло внимание Ворона, как раз проходившего мимо. Немного наклонившись, он некоторое время разглядывал его, после чего стал оглядываться по сторонам, видимо в поисках помощников. Не найдя взглядом по близости никого из своих людей, он окликнул двух случайных разбоев. Те, откликнувшись на призыв, с двух сторон приподняли зад телеги, груз с которой уже валялся распотрошённым вокруг неё, а Ворон стал вытягивать из-под неё тело.
Теперь, когда Духовлад мог поближе рассмотреть этого атамана, тот его очень заинтересовал. Длинные чёрные волосы, ниспадающие на мощные плечи и аккуратно подстриженная борода того же цвета, говорили о том, что их хозяину не был безразличен собственный внешний вид, а недоброе выражение глубоких голубых глаз, сломанная некогда переносица, отсутствие четырёх верхних передних зубов и богатырское телосложение, говорили об отсутствии стремления решать споры по средствам дипломатии.
Вытащив тело из-под телеги, Ворон перевернул его на спину. Заботы были не напрасны: мёртвый купец накрыл собой невысокий, но продолговатый и широкий ларец, богато испещрённый узорами. В таких обычно хранят драгоценные украшения. Достав из-за пояса нож и присев над ларцом, атаман стал ковыряться кончиком лезвия в маленькой замочной скважине, пытаясь его вскрыть. Двое помощников всё ещё стояли рядом, следя за его действиями. Заметив это, Ворон поднял на них вопросительный взгляд, мол «Чего ждём?». Один из них, имевший рябую рожу, опухшую от постоянного пьянства, маленькие наглые глазки и рыжую всклокоченную шевелюру, не стушевавшись, уверенно ответил:
- Мы вместе доставали это! Ты должен с нами поделиться...
- Ой, дурааак… – тихо, себе под нос протянул Всесмысл, услышав его слова.
Напарник рябого был скромнее. Он, молча глуповато улыбался, глядя то на товарища, то на Ворона, явно заранее решив отказаться от «своей» доли в случае обострения спора, но в обратном случае – с радостью принять участие в дележе.
- Раз так, – спокойно и с пониманием ответил Ворон рябому, указывая рукой куда-то за его спину – Тогда давай сюда вон тот мешок…
Рябой вальяжно повернулся в указанном направлении, рассеяно шаря взглядом по пустому месту, и пытаясь понять, где Ворон умудрился здесь увидеть мешок. Атаман же в это время резко встал, и ткнул ножом в горло отвернувшегося «нахлебника». Тонкая струйка крови, брызнула в лицо второму помощнику, который оцепенел от столь стремительного развития событий. Рябой, схватившись за кровоточащее горло, хрипя и пошатываясь, ещё простоял на ногах несколько секунд. В это время Ворон размеренно, не спеша, вытер окровавленный нож о его плечо, после чего тело навзничь грохнулось на землю. Широко раскрытыми от ужаса глазами глядя на труп своего товарища, в шоковом состоянии даже не вытерев кровь, стекающую по лицу, второй помощник не мог сдвинуться с места. Из этого состояния его легко вывел Ворон, не навязчиво поинтересовавшись:
- А ты чего стоишь? Или с тобой тоже поделиться?
Тот, в одно мгновение опомнившись, скрылся в неизвестном направлении с невероятной скоростью, а Ворон стал оглядываться по сторонам, как будто в поисках недовольных. Увидев это, Всесмысл мигом упал на четвереньки, делая вид, будто ищет что-то на земле, шёпотом обращаясь к Духовладу:
- Не смотри, не смотри на него!..
Но молодой боец несколько замешкался, и его с атаманом взгляды встретились. Немного посмотрев в глаза Духовладу, находящемуся всего лишь метрах в десяти от него, Ворон громко спросил у него:
- Что-то не так?
- Нет, всё в порядке – пожав плечами, ответил тот, не отводя взгляда.
Скривившись в улыбке, Ворон молча вернулся к попыткам открыть свой ларец.
- Смотри, опять тебя пронесло! – подал удивлённый голос Всесмысл, забыв подняться с земли – Я так скоро в заговоры верить начну…
***
Часть добычи снова снарядили в меньший обоз – Горану для продажи. Отправляясь охранять его в пути до ближайшего городка, Тур оставил старшим в отряде Опару, строго наказав ему, до своего возвращения не затевать ссор с людьми Предрага. Тур ушёл с обозом брата, а остальной отряд (напряжение между двумя самыми большими группами которого, уже почти ощущалось физически) выдвинулся обратно в лагерь…
Глава 6
Сопровождая Горана, с небольшим конным отрядом, Тур избегал общения с братом, постоянно находясь в авангарде обоза, подальше от его повозки. Он злился на Горана, так как, по его мнению, брат был неоправданно резок и груб с ним. Как любой другой не особо рассудительный человек, он пытался разделить вину за свои неудачи между другими людьми. Цепочка чужих ошибок представлялась ему достаточно несложной: Горан, не имеющий представления о специфике управления обществом, подобном «Медвежьему Воинству», настоял на вербовке непокорного и наглого человека (то есть Духовлада); Щур, скорее всего по халатности, не смог в нужную минуту поставить на место этого сопливого юнца; Предраг, ввиду врождённой подлости, не способный на что-нибудь, кроме бесцельного вредительства ему – Туру – «промыл» сопляку мозги, научив, как накалить, и без того не спокойную обстановку в воинстве. За собой никаких просчётов или упущений, главарь не наблюдал. Он не хотел признавать, что ситуация вовсе не изменилась, что он и так только формально считался лидером, а в реалии в воинстве были довольно серьёзные, не подвластные ему, и даже оппозитные, силы. В этом свете события, всего лишь проявившие раскол в разбойном сообществе (которое Тур высокомерно считал преданным себе), казались ему причиной этого раскола.
Горан, не покидавший свою повозку, напряжённо думал о том, как произошедшее в последнем налёте может отразиться на командной позиции его брата в отряде. Сейчас он уже жалел о тех словах, которые сказал Туру, в порыве неудовлетворённости открывшимся реальным положением дел. Нет, он не считал, что поспешил с выводами, напрасно усомнившись в трезвости и последовательности управленческих приёмов своего брата. Просто Горан не считал Тура человеком, способным конструктивно воспринимать критику. Для того, чтобы повлиять на поведение брата, нужны были другие – более тонкие – действия. Горан даже подумывал о том, чтобы некоторое время побыть рядом с братом в воинстве, с целью контроля его поступков, направленных на устранение внутреннего противостояния в сообществе. Но от этого Горан, всё же решил отказаться, опасаясь, что вспыльчивый Тур может выйти из-под его влияния, расценив подобный ход, как попытку отобрать у него (и так весьма призрачную) власть. В итоге, все умозаключения Горана, сошлись к следующему плану действий: успокоить Тура, и вновь восстановить своё влияние на него; убедить своего брата, по возвращении в лагерь, не раздувать конфликт со своими противниками внутри «воинства», пока не появится надёжная возможность быстро от них избавиться. Осталось только дождаться удобного момента, для разговора с братом «без лишних ушей».
Когда солнце стало клониться к закату, небольшой обоз остановился на поляне, подходящей для расположения на ночлег. Тур уже было собирался устроиться у костра со своими людьми, но Горан мягко убедил его устроить отдельный костёр, дабы без помех обсудить последние события. Первый удовлетворил просьбу брата, хотя выражением лица показывал, что делает это неохотно. Устроившись у отдельного костра, Тур молча уставился в темноту, как будто даже не собираясь уделять внимания Горану. Подобные детские приёмы родственника, были вполне привычными для последнего, и он очень сильно удивился бы другому поведению с его стороны.
- Прости меня, брат. Я был незаслуженно резок с тобой… – сказав это, Горан выдержал небольшую паузу, оценивая реакцию собеседника.
Тот перевёл взгляд на землю прямо перед собой, как бы показывая, что ещё не простил, но уже внимательно слушает. Горана это вполне устраивало, и он размеренно продолжил:
- …Но и ты пойми меня: долгое время ты уверял меня, что полностью контролируешь своих людей, потому, увиденный мною спор, стал для меня очень неприятной неожиданностью. Я видел, что люди, оставшиеся верными тебе, как и их противники, вполне готовы были броситься друг на друга с оружием. Отсюда я делаю вывод, что различные дрязги между ними, носят вполне обыденный характер. Подобная ситуация неприемлема, так как в случае внутренней бойни, твоё войско будет очень серьёзно ослабленно, и о нападениях на хорошо охраняемые обозы, нам придётся забыть. Я думаю, что в вашем сообществе есть один или несколько человек, которые желают занять твоё место. Именно они являются источником недовольства, и если от них избавиться, то обстановка в отряде очень скоро улучшится. Тебе известны такие люди?
- Это всё Предраг, змей проклятый! – процедил сквозь зубы Тур, лицо которого исказила гримаса ненависти – Он всё время всем не доволен! Всех настраивает против меня, и против тебя, кстати, тоже…
- Это не тот, который со своими людьми, заступился за того парня, убившего твоего… как там… Щура?
- Он. Ещё и щенок этот…
- А я тебе и насчёт «щенка» скажу: я говорил тебе, что в Славнограде он двух стражников убил, не имея при себе оружия? Говорил. Ты же, его сразу на черновую работу бросил, не проверив даже, на что он способен. И что я услышал от очевидцев, когда с тобой присутствовал при том споре? Что парень заколол человека из обоза, который легко разделался с тремя твоими «воинами». А четвёртый, о котором ты так скорбел, спрятался от боя под телегой. Зато, когда опасный враг был повержен, решил поживиться чужой добычей! Зачем ты окружаешь себя подобными трусами?! Ведь, когда придёт время по-настоящему сражаться, они просто разбегутся от тебя! Почему ты не послушал меня, и не обратил внимания на того парня?
После такого детального объяснения, даже Тур увидел, что поступил с Духовладом как минимум поспешно. Он стал виновато мямлить, оправдываясь:
- Да я вроде смотрел… Только он, вроде как ни то, ни сё…
- Потому что не туда смотрел! Ты больше обрадуешься красноречивому бахвалу, на деле не стоящему и десятой части своих хвастливых рассказов, чем скромному молчуну, способному в сложную минуту, скрепя сердце, сделать то, что надо! – перебил его Горан, и тут же сбавил тон, опасаясь столь откровенными назиданиями, вновь разжечь в Туре агрессию – Посмотри: этот парень просто находка! Он покладист, не подвержен гордыне, не боится сильного врага, и самое главное – умеет сражаться! Этот парень, конечно, не решил бы всех твоих проблем, но он, как минимум, усилил бы преданную тебе группу. А теперь, вместо этого, он усилит группу твоего противника! И я не удивлюсь, если этот Предраг защитил парня не просто так. Возможно, он сделал то, чего не сделал ты: просто обратил на парня внимание, и что-то в нём увидел. Ладно, не будем больше о том, чего уже не изменить. Я хочу, чтобы ты понял: люди в твоём «воинстве», настроенные против тебя, вовсе не главная угроза. Главная угроза это тот, кто сумел их так настроить. И цель нашего удара он, а не толпа недовольных. Если наш удар будет внезапным, молниеносным, точным, и избавит нас от Предрага, то остальные просто признают твоё превосходство, как лидера. Но для того, чтобы он был внезапным, мы должны скрыть подготовку к нему от посторонних глаз, и усыпить бдительность противника. Для этого, по возвращении в лагерь, тебе нужно сделать вид, будто никаких ссор с Предрагом и его людьми не было…
- Ты что, хочешь, чтобы я простил этому ублюдку все его поганые дела!.. – вспылил Тур, закипая гневом.
- Ты не слушаешь меня, – спокойно остановил его Горан – Это нужно для того, чтобы лишить его возможности раздуть заново ещё свежую ссору. А чтобы это не выглядело слабостью с твоей стороны, в глазах всего «воинства», ты всем объявишь, что в следующем налёте я обещал привести вам невиданную по изобилию добычу. Это должно завладеть умами большинства, и заставит их воздержаться от действий, подрывающих твоё положение. А я, пока, придумаю, как именно нам избавиться от этого Предрага…
***
Прошло уже два дня, с тех пор, как «воинство» вернулось в лагерь. Никаких споров и ссор больше не возникало, но моральное напряжение между двумя группами не ослабевало. Предраг ничего не предпринимал, так как хотел увидеть ответный ход Тура и его людей, а Опара даже в мыслях не допускал возможности решительных действий, во время отсутствия главаря. Долгое ощущение «затишья перед бурей», сделало многих разбоев «дёрганными» и раздражительными. На Духовлада такая обстановка, давления практически не оказывала. Он больше был поглощён изучением грамоты под руководством Всесмысла, чем пустым ожиданием возможных важных событий. Беглый богослов на некоторое время отвлекался от наставнических хлопот, так как от обязанности готовить обед, его никто не освобождал. Духовлад тоже откладывал занятия, и помогал ему. Изначально Всесмысл противился, указывая помощнику на то, что теперь тот не обязан этого делать. Более того: хозяйственные работы, в жёсткой разбойничьей среде, вовсе не входят в разряд престижных, а потому Духовладу следует держаться подальше от «кухни», дабы избежать насмешек и порицаний, которые явно не добавят ему уважения в сообществе. Но молодой боец велел ему не беспокоиться об этом, заверив, что его действительные возможности
важнее того, что о нём говорят.
Всесмысл суетился возле кипящих котлов, а Духовлад, как обычно, сидел рядом, иногда подавая ему необходимое. Сытный, душистый аромат подходящего к готовности блюда, уже собрал большую часть разбоев на поляне возле котлов. Для них, томимых мучительным ожиданием обеда, время тянулось невероятно долго. Один из лесных вояк, находившийся в передних рядах ожидающих, то и дело косо поглядывал на Духовлада. Это был тучный мужчина среднего роста и средних лет. На его лице, представляющем собой почтичто правильный круг, читалось «неглубокое» выражение деревенского простака. Являясь одним из людей Тура, но, не имея в его шайке ни значительного положения, ни репутации полезного человека, он сейчас увидел возможность проявить себя, а за одно и развлечься, скрасив нудное ожидание обеда.
- Эй, смотрите-ка! – громко окликнул толстяк окружающих разбоев, привлекая к себе внимание – Наш богослов завёл себе хозяюшку!..
Расчёт его был прост: прилюдно унизить Духовлада – новоявленного врага Туровой банды – и, соответственно, повысить собственный статус среди сторонников Тура. Каких-либо причин для опасения, толстяк не видел, так как за эти несколько дней, вдоволь наслушался рассуждений о природе успеха Духовлада в последнем налёте. Никто толком не видел, что именно произошло между человеком из обоза, зарубившим четверых разбоев, Щуром, и его убийцей. Тем ни менее, во всём воинстве только немые не выдвигали своих версий случившегося, которые, впрочем, сводились к одному: так или иначе, Духовладу просто повезло.
Острослов, не отличающийся изобретательностью, продолжал изливать свои шутки, соль которых сводилась к тому, что кроме «женских» дел, Духовладу доверять ничего нельзя, да и вообще к женоподобности последнего. Некоторые из присутствующих не находили в этих тирадах ничего смешного, глядя на их автора, как на дурочка. Но большинство разбоев, будучи близки толстяку по своему скудоумию, весело посмеивались, и подстрекали остряка развивать тему.
- Кто это? – спросил Духовлад у Всесмысла, не сводя пристального, холодного взгляда с толстяка.
- Да так, шут из Туровой шайки – отозвался тот – Настоящего имени его никто не помнит, а кличут Масленицей.
- Масленицей? – улыбнувшись, переспросил молодой боец.
- Да, Масленицей – подтвердил богослов, тоже улыбаясь – От того, что рожа, на блин похожа.
Духовлад понимал, что в своём новом статусе не может позволить себе спустить нахалу подобное, но, при этом желательно, чтобы всё произошло быстро, дабы в свару не успели влиться дополнительные силы. Так же он помнил, что убийство в лагере – очень серьёзный проступок.
- Пригляди за моими вещами – попросил он Всесмысла, указывая на пояс с мечом и свёрнутую кольчугу, лежавшие рядом с ним на земле, а сам встал, и не спеша пошёл в сторону толстого задиры. Беглый богослов, догадавшись к чему всё идёт, хотел остановить товарища, но не найдя подходящих слов, просто проводил его взглядом, разинув рот, и беспомощно протянув в его сторону руку.
В движениях Духовлада не проглядывалось нервозности, лицо было беззлобным, и имело слегка задумчивое выражение, будто он думал над тем, что именно скажет Масленице. Толстяк, судя по виду приближающегося безоружного парня, подумал, что тот хочет завязать спор, и тоже сделал несколько шагов ему на встречу. Остановившись, он упёр руки в свои дряблые бока, приподнял подбородок, и направил на противника презрительный взгляд сверху вниз, как-бы давая понять, что разговаривать на равных не намерен. Духовлад всё также не спеша подошёл, и вопреки ожиданиям Масленицы, молча и резко ударил его кулаком в нос. От абсолютно неожиданного для него поворота событий, толстяк плашмя грохнулся на спину, и тут же ухватился правой рукой за рукоять ножа, висевшего у него на поясе. Вытащить оружие из ножен он не успел: молодой боец молниеносно налетел на него и, прижав коленом руку, сжимающую нож, левой рукой схватил противника за грудки, а правой стал ожесточённо наносить удары в лицо. После третьего удара, истязаемое тело обмякло, лишившись чувств. Духовлад нанёс ещё четыре удара по безвольно мотающейся голове, слез с толстяка, таким же спокойным шагом вернулся назад, и снова сел рядом с Всесмыслом.
Всё случилось настолько неожиданно и быстро, что никто из многочисленных свидетелей не успел вмешаться. Несколько человек из Туровой шайки подбежали к Масленице, лицо которого обильно заливала кровь, и уволокли его с поляны. Через минуту гробовая тишина, порождённая массовым шоком, сменилась гулом обсуждения случившегося, толпой свидетелей.
Потасовку всё воинство обсуждало и во время обеда, и после него. Масленица не имел репутации сильного бойца, победа над которым могла впечатлить как достижение, но решительность, чёткость, мощь и стремительность, с которыми Духовлад «успокоил» наглеца, произвели на всех серьёзное впечатление. Опара, узнав о случившемся, в бессилии скрипел зубами. Он с неприязнью представлял, как будет «хвастаться» Туру о новом происшествии, бросающем тень на статус его шайки в глазах остального воинства.
Духовлад же, после обеда, помог Всесмыслу вымыть котлы, и сидел с ним на берегу ручья, продолжая обучение. Как будто почувствовав что-то, он оглянулся, и увидел приближающегося к ним Ворона. В памяти молодого бойца сразу возник эпизод, имевший место при разорении последнего обоза, когда Ворон зарезал рябого разбойника, не желая делить с ним добычу. Жёсткость, хладнокровие и непредсказуемость этого человека, вселили тревогу в сознание Духовлада: может он воспринял тот взгляд, как оскорбление, и теперь хочет поквитаться? Парень взял меч в левую руку и, пока не вынимая его из ножен, встал, повернувшись лицом к приближающемуся атаману. Увидев столь настороженную встречу, Ворон на ходу улыбнулся, поднимая руки в успокаивающем жесте:
- Не нервничай, парень. Я просто хочу поговорить…
- Говори – спокойным, ровным голосом ответил тот.
Не доходя метров двух до Духовлада, он остановился, и присел на землю, после чего продолжил:
- …Желательно наедине.
- Мне нужно отлучиться ненадолго – словно опомнившись, пробормотал Всесмысл – Духовлад, ты непротив?
- Конечно – спокойно ответил Духовлад, не ожидая, и даже не желая, от тщедушного товарища помощи в вопросах, касающихся физической угрозы.
Всесмысл засеменил в сторону одного из срубов. Ворон проводил его взглядом, пока тот не скрылся за дверью, а после снова повернулся к Духовладу, и с иронией подчеркнул:
- Хороший у тебя товарищ! Верный, надёжный…
- Если человек не может сражаться, это ещё не значит, что он бесполезен – пожав плечами, ответил молодой боец – Ты об этом хотел поговорить?
Ворон снова оскалился в улыбке, и с удивлением продолжил:
- Нет, не об этом. Я не понимаю: от чего ты так напряжён? Мы, вроде как, не враги. Да и делить нам вроде нечего...
- Это меня устраивает. Я видел твой способ «делить» – тоже улыбнувшись, ответил парень.
- Это ты о чём? – откровенно не понял атаман.
- О последнем налёте. Я видел, как ты обманул того рябого. И убил, чтоб не делиться добычей.
- Ах, этот… – отмахнулся Ворон – Разве я обманул?! Он скорее сам обманулся! Лично я ему ничего не обещал…
Хорошенько припомнив ту сцену, Духовлад осознал, что Ворон и в правду ничего не обещал рябому. Общение с этим человеком, внезапно заинтересовало парня, и он ответил:
- Здесь я, пожалуй, с тобой соглашусь. Только мне интересно: со своими людьми ты так же делишь добычу?
Лицо Ворона в один миг стало серьёзным. Впившись взглядом в глаза молодого бойца, не отрываясь и не моргая, он проговорил:
- Я не Тур. Среди моих людей нет трусов и подхалимов. Есть дураки, но я приучил их держать свой рот на замке. Я могу вспылить, и разбить нос за незначительный проступок, но для того, чтобы я поднял оружие на одного из своих людей, он должен совершить что-то действительно пагубное. К сожалению, я не видел твоих подвигов, но очевидцы мне рассказали, что в последнем налёте, ты убил очень опасного бойца. А сегодня рассказали, как ты заткнул рот этому шуту Масленице. Теперь я и сам вижу, что ты человек не простой, ох, не простой… Мне сказали, Предраг заступился за тебя перед Туром, но поверь, Тур будет пытаться достать тебя и в отряде Предрага, слишком уж он злопамятен и мелочен. Предлагаю тебе присоединиться к моему отряду, и клянусь, что Тур сразу же забудет о тебе. Что скажешь?
- Я не могу так поступить – ответил Духовлад – Предраг вступился за меня в роковую минуту, так что теперь я должен быть с ним.
Ворон снова криво улыбнулся, и перевёл взгляд на воды ручья.
- Я понимаю тебя. Ты ещё молод, и тебе кажется, что сила заключена в правде, в искренности. Предраг умный человек, и много говорит о равенстве среди своих людей. Только всё это бред! Хитрец, и недалёкие простаки, с благоговением внимающие каждому его слову, никогда не будут равны. Они всегда будут делать только то, что выгодно хитрецу, а разговоры о равенстве нужны, чтобы им казалось, будто они действуют по собственной воле. Ты говоришь, что должен быть с ним? Этого ему и надо, чтоб ты думал, будто «должен». А ты не задумывался, насколько велик этот долг? Или, когда он будет оплачен? Вот что я скажу тебе: в отряде Предрага, ты скоро станешь вторым после него человеком, он будет доверять тебе, а ты ему. Но он без раздумий поставит тебя под удар, как только выгода от этого, покажется ему приемлемой.
Выражение лица и взгляд Духовлада ни капли не изменились. Глядя со стороны, можно было подумать, что он даже не слушает собеседника. Но на самом деле, он слушал внимательно. Эти слова заставили его серьёзно задуматься. Выдержав небольшую паузу, молодой боец спросил:
- Что заставило тебя так думать о Предраге?
- Я пару раз слышал то дерьмо, которое он заливает в уши своих последователей. Я сразу понял, что его задача – убедить их в том, что он умнее. Как только ему это удаётся, люди с радостью готовы вручить ему во владения свои Судьбы, почему-то считая, что Предраг, в первую очередь, будет заботится об их благе. Это добровольное рабство, и глупцов, готовых броситься в этот омут, лишь бы избавиться от ответственности, всегда и везде будет достаточно. Ты, вроде, парень толковый, и если будешь внимательно следить за своим «спасителем», то всё это вскоре увидишь сам.
Духовладу этот диалог, становился интересен всё больше и больше. Обмозговывая слова Ворона, он задумчиво произнёс:
- Такие глубокие мысли у человека, промышляющего разбоем… Мне говорили, что сердце твоё не знает жалости, а рука – пощады. Так ли это?
Лик Ворона, стал мрачен и задумчив. Он презрительно фыркнул, и заговорил:
- Сострадание, поиск Справедливости, стремление к благородству поступков и прочее нелепое дерьмо, я ещё в детстве решил оставить на попечение недоносков, вроде почитателей Исы. Они обожают скрывать за всем этим свои слабость и трусость…
Атаман снова замолчал. Он никогда не рассказывал о своём прошлом. Никто в этом «воинстве» не знал его истории, так как не было тех, кто не побоялся бы спросить о ней. А Ворону никогда не приходило в голову самому рассказывать о себе, но сейчас, в разговоре с этим парнишкой, которого он вовсе даже не знал, атаман почувствовал невероятно сильное желание изложить её именно этому собеседнику. Под давлением временной внутренней слабости, с уст закалённого рубаки, стали слетать искренние слова:
- Я хочу рассказать о себе. О себе до того, как попал в эту кошару. Не могу пообещать, что рассказ мой выйдет интересным, потому ответь сразу: готов ли ты выслушать его, не смотря ни на что? (Духовлад молча, утвердительно закивал головой) Вот и славно. Я родился в крупной деревне, неподалёку от Златоврата – столицы Белого Края. Мои родители, были простыми крестьянами. С весны до поздней осени, они работали в полях, уходя из дома ещё до рассвета, и возвращаясь, когда смеркалось. Предоставленный самому себе, я всё время проводил на улице, в играх с другими мальчишками. Я и в детстве был заметно крупнее сверстников, и к тому времени, когда под моим носом стали пробиваться жиденькие усики, я уже без труда колотил мальчишек намного старше меня. Меня никогда не пугали ни боль, ни вид собственной крови. Во всех играх, я требовал от товарищей честности, во всех спорах без устали искал справедливости. Однажды в нашу деревню пришли бандиты. До этого, бывая с отцом на ярмарках, мне приходилось слышать о бандитских налётах на деревни. Очевидцы-крестьяне с горечью рассказывали об убийствах, поджогах, разорениях и изнасилованиях. Мне представлялось, что бандитский налёт подобен войне, в которой жители деревни до последнего пытаются отстоять своё, и терпят поражение из-за своей малочисленности и необученности. Я считал бандитов подлецами, уповающими лишь на своё численное превосходство. Но когда эти люди пришли к нам, я был поражён! Их было вдвое меньше, чем взрослых мужчин в нашей деревне. Если бы наши мужчины взяли вилы, и просто собрались бы толпой у них на пути, думаю, что бандиты ушли бы, никому не причинив вреда. Но вместо этого, каждый из них закрылся у себя в доме со своей семьёй. Непрошеные гости вальяжно расползлись по всей деревне. Они заходили в дома либо вдвоём, либо втроём, не встречая никакого сопротивления. Двое зашли и в наш дом. Один стал собирать в мешок всё, что посчитал хоть немного ценным, а второй повалил на пол мою мать, и стал задирать ей юбку, улёгшись на неё, и спустив свои штаны. Я бросился к нему с яростным криком, но тот, что собирал вещи в мешок, успел перехватить меня, ударив рукоятью меча по зубам. Тогда я впервые лишился зуба. Отлетев в угол, я грохнулся на пол, и хотел было снова ринуться в драку, но мой отец обхватил меня обеими руками, не давая подняться. Я смотрел, как голая, бандитская задница плавно раскачивается, лёжа на моей матери, а мой отец изо всех сил держал меня, шепча на ухо, что это испытание, посланное Господом нашим, Исой, что мы должны найти в себе силы, и пройти его достойно. А моя мать даже не пыталась вырваться, она просто замерла, раздвинув ноги, и закрыла глаза, чтобы не видеть грязного лица своего насильника. Её лицо ничего не выражало, казалось окаменевшим. Она просто терпеливо ожидала, когда всё это закончится. Через несколько часов, бандиты убрались из деревни, напоследок подпалив несколько домов, в отместку за то, что не нашли в них, чем поживиться. Больше всего меня потрясло то, что после ухода бандитов, мать с отцом стали упрекать меня, что, мол, моё глупое поведение, чуть не стоило нам всем жизни! Тогда я был ещё юн, но уже чувствовал силу в своих руках. Не взяв из родительского дома ничего, кроме того, что было на мне надето, я отправился в Златоврат. Я не думал о том, что придётся в одиночку, без провианта, идти пару дней по опасным лесным дорогам. Всё моё естество сжигало неистовое чувство стыда за то, что люди, среди которых я вырос, даже не попытались защитить себя, хотя имели для этого превосходные возможности. С этим чувством, не дающем мне подумать о чём-либо другом, я прошагал целый день. Но когда солнце стало клониться к закату, на первый план стали выступать усталость, голод и жажда. Мысли о возвращении домой, пытались робко подавать голос в моей голове, но воспалённая гордость распыляла их в зародыше, не потрудившись оставить другие варианты взамен. Ощущение безысходности, вызвало во мне лютую злобу, и сомнения в правильности моего поступка. Я проклинал всех на свете: от своих трусливых односельчан, до всемогущих богов. И вот, когда уже почти стемнело, у дороги я наткнулся на старую, почти рассохшуюся телегу, гружёную хворостом. Возле телеги ужинали трое крестьян: один преклонных годов, а двое – чуть старше меня. Неподалёку была привязана кляча, настолько жалкая, что ни один разбойник в Земле Ругов, никогда бы на неё не позарился. Увидев меня, крестьяне прекратили есть, и перепугано на меня уставились, боясь проронить даже слово. Это заново всколыхнуло во мне злобу, как пучок добротно просушенной лучины, заставляет затухающий костёр ярко вспыхнуть с новой силой. Их было трое, а я – один, не вооружённый юнец! И они встречают меня глазами, полными страха?! Я подошёл, и грубо спросил их, кто они, и куда направляются. Старик пролепетал, что они дровосеки, и держат путь в Златоврат, чтоб продать свой хворост. Я сказал, что пойду с ними. Это была не просьба, и не предложение. Своим тоном я сразу дал понять, что выбора у них нет. Присев рядом с ними, я отломил кус от их хлеба и взял кусок козьего сыра, не спросив их разрешения, и не дожидаясь приглашения. Эти олухи продолжили молча жевать, делая вид, будто ничего не случилось. Перекусив, я улёгся спать под телегу. Утром я проснулся, как ни в чём не бывало: эти дураки, вместо того, чтобы забить меня палками, пока я сплю, и бросить в лесу подыхать, пол утра сидели, и смиренно ожидали пока я проснусь, и продолжу с ними путешествие. Всю дорогу я ни о чём с ними не разговаривал. К вечеру, мы уже достигли Златоврата. Я спрыгнул с телеги и, без слов благодарности, даже не удостоив крестьян взглядом, подошёл к стражникам, несущим караул возле главных ворот. Когда я заявил им, что хочу вступить в дружину княгини Марии, они стали смеяться надо мной. Но вскоре пришёл их сотник – привёл часовых дня смены. Он отнёсся ко мне уже более серьёзно, и отвёл меня в барак, где содержались рекруты, претендующие на место в дружине. Я радовался, ожидая, что теперь меня будут обучать ратному делу, но ошибался. Вместо этого, нас заставляли драить барак, убирать дерьмо в конюшне, где содержались лошади дружинников. Я постоянно пререкался, отказывался работать, затевал драки с другими рекрутами. Это привело к тому, что на три дня пребывания в отряде рекрутов, два дня я сидел в яме наказаний. Остальные рекруты стали бояться меня, избегать. О моих проделках доложили воеводе рекрутского полка. Это был худосочный, высокомерный ублюдок, получивший своё место, благодаря родственным связям в среде придворных. Готов поспорить, что сам он никогда не бывал в битвах, но исправно поучал всех, каким должен быть настоящий дружинник. И вот он решил показательно унизить меня при остальных рекрутах. Придя в наш барак, он долго орал на меня, оскорблял, угрожал расправой… Наконец, не на шутку распалившись, он влепил мне пощёчину, как какой-то трактирной шлюхе. Если бы он ударил меня кулаком, я бы ещё стерпел, но это… Схватив его за грудки, я со всей силы заехал ему лбом в нос. Несчастный доходяга лишился чувств, и осел на пол, истекая кровью. Тогда я выхватил меч, висящий на его поясе, и…
Ворон на время замолчал, и сунул руку за пазуху, вытащив оттуда небольшой свёрток. Бережно развернув ткань, он явил взору Духовлада содержимое. На развёрнутой ткани лежал фрагмент человеческого скелета, а именно – пожелтевшая от времени, кисть. Немного подержав трофей в таком виде, атаман стал снова заворачивать его в ткань, продолжая рассказ:
- … И отрубил руку, ударившую меня по лицу. Прихватив с собой её, а также меч напыщенного придурка, и дал дёру. Никто из рекрутов не осмелился встать у меня на пути. Благо, наш барак находился вне стен Златоврата, а до леса было рукой подать. Не помню, как долго я бежал по лесу, не разбирая дороги, но, наконец, остановился на берегу небольшой речушки. Смочив пересохшее горло, я побрёл вдоль неё уже спокойнее. Несколько дней я блуждал по лесу, стараясь не отходить далеко от речушки. Сдохнуть от голода мне не дали заросли орешника, на которые я однажды набрёл. Отрубленную руку своего командира, я решил оставить себе, как талисман, но через несколько дней она стала невыносимо вонять. Отыскав огромный муравейник, я бросил её туда, и на следующий день, забрал уже только чистенькие, беленькие косточки. Однажды речка вывела меня к небольшой лесной деревушке. Эта деревня, только что подверглась нападению разбойников: несколько домов были подожжены, повсюду плакали женщины и дети, а напавшие неспешно уходили в лес. Я догнал разбоев, и, держа в руке меч, заявил, что хочу к ним присоединиться. Главарь указал на меня пальцем, и приказал своим людям отобрать у меня оружие, а меня самого прогнать пинками. Разбои стали обступать меня, а я вскинул меч и закричал, что оружие они смогут забрать, только убив меня в бою. Главарь рассмеялся и ответил… Эти слова стоят в моей памяти до сих пор: «Этот парень храбр, нам он подойдёт! Вот увидите: ещё и на моё место позарится!». Я влился в ряды этих людей, и до сих пор не жалею об этом. Отряд был не очень большим, около трёх десятков человек, но каждый знал своё дело. Людей «для числа» среди нас не было… да и сейчас нет. Мы нападали на деревни, при встрече – на небольшие обозы, не избегали стычек и с, равными по силам, разъездами дружинников. Последние, кстати, в боях оказались не такими уж опасными противниками. Может кое-какая выучка у них и есть, да и отбирают в дружины парней поздоровее, а вот думают они только о своей шкуре, и портить её о чужие мечи да копья, ради барахла придворных белоручек, не очень то и торопятся. Так проходил год за годом. Постепенно я окреп и возмужал, снискал себе уважение всего отряда. А вот отношение главаря ко мне, со временем становилось всё холоднее. Это меня раздражало, так как зла я ему не желал, и поперёк его воли слова не молвил. Однажды на Совете он стал нападать на меня с обвинениями, мол, я хочу место его занять, и всех против него настраиваю, а раз так, то предложил он мне смертельный поединок, в котором победитель оставался главарём. Разозлённый таким поклёпом, я принял вызов. Мы сошлись в схватке: по нему было заметно, что видит и думает он быстрее, чем тело выполняет его команды. Пару взаимных выпадов, и он хорошенько распанахал мне левую руку от плеча до локтя, а я насадил его на свой меч. Обессилив, он в последний раз взглянул мне в глаза. Я не увидел в том взгляде ненависти или страха, только покой. Я стал главарём отряда, и часто потом вспоминал этот взгляд. Со временем я понял, что мой предшественник каждый день видел, как я становлюсь сильнее, проворнее, мудрее. А он старел, чувствовал, как уходят скорость, крепость, острота глаз. Ему надоело мучиться в ожидании, когда молодой волк совсем окрепнет, и прогонит старого вожака. Он затеял этот поединок, и проиграл его, но в последние мгновения жизни обрёл покой, так как теперь ВСЁ БЫЛО ПОНЯТНО, и переживания о возможном, больше не терзали его душу. Исходя из этого, я сделал вывод, которого придерживаюсь и сейчас: ступив первый шаг, нельзя вдруг замереть, в нерешительности думая о том, правильным ли путём ты пошёл. Этим ты вселяешь уверенность в своих врагов, а значить сам делаешь их сильнее. И вот, однажды на лесной дороге, наш отряд, повстречался с воинством Тура, которое тогда было ещё сотни на две меньше, только всё равно больше нашего отряда впятеро. Я тогда имел разговор с Туром, и он предложил нам присоединиться к его ораве, пообещав, что добычи хватит на всех. Я выразил сомнение, так как бывало, что и моей полусотне приходилось неделями сидеть на голодном пайке, что уж говорить о такой огромной толпе людей. Тогда Тур намекнул, что знает, где встречать большие, хорошо охраняемые обозы, поэтому его люди нужды не испытывают. Подумав, я согласился, но с условием, что мои люди будут подчиняться только мне, и свою часть добычи мы будем делить по своему усмотрению. А за возможные неудобства, причинённые моими людьми, перед Туром отвечать буду лично я. Тот был не очень доволен такой расстановкой, и ответил, что сначала хочет посмотреть на моих людей в деле. Воинство Тура как раз следовало к месту засады на очередной обоз, и мы отправились с ними. Среди моих ребят трусов нет, мы всегда сражаемся плечом к плечу, и в том налёте мы ясно показали, что являемся самой сплочённой и боеспособной силой всего воинства. Тур был доволен, и согласился на мои условия. Я тоже был доволен, так как теперь у нас появился лагерь, в котором можно было хранить большое количество круп, солонины и других продуктов, что позволяло забыть о нужде в перерывах между налётами. Да и ценность другой добычи в крупных обозах порадовала, в отличие от налётов на деревни и мелких торговцев. Мы здесь уже третий год, и вроде всё хорошо: добычи вдоволь, есть где перезимовать… Только точит что-то… Тоска что ли… Как будто тиной тут порос, чего-то другого хочется… Опасного, серьёзного… Да и Славы, наверное. Мои люди говорят, мол, я с жиру взбесился. Может и так, только всё чаще посещает меня мысль, как-то по весне распрощаться с Туром, и искать себя в другом деле…
Ворон замолчал, и задумчиво уставился на воды ручья. Последние его слова, прозвучали как-то мечтательно. Духовлад был слегка обескуражен этой внезапной откровенностью столь грозного человека, хотя в душе отмечал, что польщён таким доверием. Немного посидев в этой неловкой тишине, он открыл было рот, чтобы в знак понимания и признательности поведать Ворону свою историю, но тот вдруг встряхнул головой, будто отгоняя наваждение, резко встал, и твёрдым шагом побрёл восвояси, бросив через плечо:
- В общем, малыш, ты меня понял: будь с Предрагом аккуратней. А передумаешь – милости прошу к нам… Коль не сгинешь со своим атаманом…
Этим поступком Духовлад был обескуражен ещё больше. Он проводил несколько растерянным взглядом своего собеседника, так и не прикрыв рта, а через несколько секунд по его лицу расплылась весёлая улыбка. Ворон однозначно завоевал его симпатию своей решительностью, проявлявшейся в каждом слове, в каждом действии. В сторону Духовлада уже семенил взволнованный Всесмысл, наблюдавший за говорившими издалека (очень издалека!). Подойдя, он стал задавать вопрос за вопросом, не оставляя молодому бойцу времени на ответы:
- Чего он хотел?! Он тебе угрожал?! Он ещё вернётся?!.
- Раз тебе так всё интересно, – с ехидной улыбкой, перебил его Духовлад – Чего же ты не остался здесь?
Всесмысл замялся, и виновато пробубнил, потупив взгляд:
- Ворон сказал, что хочет говорить с тобой наедине. А я его боюсь. Очень. Вот я бы не ушёл, а он бы меня потом зарезал где-нибудь…
- Да шучу я, шучу. Правильно сделал, что ушёл. Он мне предлагал к нему в отряд пойти, да и так кое-что рассказывал…
- И что?..
- Он МНЕ рассказывал, тебя не касается.
- Да не об этом я! Что ты ему на предложение ответил?
- Ответил, что останусь с Предрагом, потому, что тот за меня перед Туром заступился.
- Ворон, наверное, разозлился страшно… – испуганно предположил Всесмысл.
- Да не злился он! – засмеялся Духовлад – Сказал, что если передумаю, то в любое время могу приходить! Ты из него совсем зверя делаешь! А он, между прочим, человек рассудительный, не чита Туру твоему… Он тебе плохое что-то сделал? Если нет, чего так боишься его?!
Всесмысл резко поднялся, и по-детски надув губы, обиженно заявил:
- Вот буду ещё ждать, пока он мне плохого наделает! Кто меня собирать после этого будет?! Может он и рассудительный человек, только сильный! А я – слабый, и мотивов его, мне никогда не постичь! Лучше я, на всякий случай, буду продолжать его бояться!..
- Ну, уймись, не кричи! – развеселившись, уговаривал его Духовлад, пытаясь спрятать улыбку – Хочешь бояться – бойся себе, на здоровье! Вот самая сильная твоя сторона: ты слабость свою открыто признаёшь!..
***
К концу этого дня, в лагерь вернулся Тур. Как и советовал Горан, он сразу собрал всё воинство, и с радостью сообщил, что у его брата есть на примете дело, благодаря которому в воинстве обогатятся все. Говоря об этом, он внимательно следил за реакцией на лицах разбоев. Всех явно обрадовала эта новость: они хлопали друг друга по плечам, шутили, храбрились и задавались. Но заметив смущение на лице Опары, а за тем ехидную улыбку Предрага, Тур стал подозревать, что в его отсутствии случилось что-то плохое.
Как только новость была доведена до всеобщего ведома, Тур сразу же последовал за Опарой к нужному срубу. Войдя внутрь, главарь увидел побитого Масленицу, который сидел на топчане, и, в свою очередь, увидев Тура, смущённо опустил глаза в пол. Опара рассказал о том, как Духовлад избил задиравшегося к нему Масленицу, и как теперь из-за этого всё воинство смеётся над людьми Тура. С каждым новым словом этого рассказа, лицо главаря всё больше наливалось злобой, а побитая рожа Масленицы – стыдом.
- Лучше бы он тебя убил! Тогда хоть повод был бы … – прошипел Тур, когда Опара закончил рассказ и, не сдержавшись, влепил Масленице звонкий подзатыльник, от которого у того снова открылось кровотечение из носа.
Долго совещаясь потом с Опарой, Тур принял решение не обострять ситуацию ни под каким предлогом. Во всяком случае, до прихода известий от брата. Горан говорит, что мальчишка не враг?! Ну, уж нет! Сначала за всё заплатит Предраг, а там и очередь щенка настанет…
***
Кременец, ставка князя Батурия. В Зале Приёмов проходил Большой Совет Чёрного Края. Возле стены, противоположной широким, двойным дверям, служившим парадным входом в просторный зал, были расположены два золотых трона. На том, который побольше, восседал вечно хмурый Батурий. На меньшем – его сын Гавриил, то и дело обводящий всех присутствующих надменным взглядом, явно находя происходящее невероятно утомительным. Вдоль стены, что была по правую руку от властелина, стояла длинная резная скамья, на которой сидели воевода Батуриевой дружины, и его тысячные. Вдоль стены напротив, так же на длинной резной скамье, располагались представители городов и областей, съехавшиеся со всего Чёрного Края. С левой стороны от широких входных дверей, сидели различные представители придворной знати, а в частности: несколько личных советников Батурия, его казначей, управляющий Кременца и писец, обязанность которого заключалась в тщательном ведении протокола мероприятия. С правой же стороны, расселись молчаливые представители духовенства. По составленному заранее регламенту, первым имел слово представитель небольшого городишки, под названием Торец, граничившего с землями Славнограда. Этот человек чинно вышел на середину зала, встал лицом к князю и его отпрыску, и отвесил глубокий поклон. Батурий, не удосужившись как-либо ответить на приветствие, только небрежным взмахом руки позволил ему начать доклад.
- Великий и могучий князь Чёрного края, надежда всей Земли Ругов! – зычным голосом, нараспев, начал посланник – Довожу до Вашего благословенного сведения, что в нашем скромном городишке, был задержан злодей и преступник, заводивший торговые обозы в разбойничьи засады…
- Укажите причину, по которой вы решили, что человек этот причастен к столь серьёзному преступлению – перебил говорившего один из советников князя, находившихся за спиной у посла.
Это было привычной практикой: на подобных заседаниях, Батурий крайне редко подавал голос, ограничиваясь ролью стороннего слушателя. Поэтому уточнять детали, было поручено его советникам, которые исполняли подобную роль зачастую грубо и бесцеремонно. Не решаясь отвернуть лица от князя, посланник всё так же громко и уверенно ответил:
- Дело в том, что в нашем городе, обосновался один из героев осады Славнограда, славный сотник победоносной дружины нашего властелина, и его верный слуга…
- Довольно! Говори по делу! – спокойно, но жёстко и достаточно громко, прервал его Батурий, так как вовсе не был человеком сентиментальным. Кроме того, не любил, когда ему напоминали об отличиях его подчинённых, потому что считал, будто всем уже воздал должное.
Посол замялся, пытаясь сформулировать свою речь так, чтобы не раздражать владыку излишним красноречием, но при этом достаточно понятно изложить суть своего доклада. Наконец решившись, он снова размеренно продолжил:
- Значит, человек этот, осев в нашем городе, стал заниматься торговлей. И торговал он, как человек военный, тем, в чём хорошо разбирался – оружием и боевым снаряжением. Месяц назад, он отправился в Сталевлад – город кузнецов – за новой партией товара…
По изменению выражения лица Батурия стало понятно, что он находит рассказ утомительным, и вновь теряет терпение, от чего посол непроизвольно стал говорить быстрее, как бы сигнализируя, что излагаемые факты, всё же имеют смысл для прояснения последующей ситуации.
- … И, через некоторое время, передал весть о времени своего возвращения своему племяннику, который в нашем городе занимает пост начальника стражи. К обещанному дню он не вернулся, а через несколько дней, в городе появился человек, который привёл небольшой обоз, с довольно дорогими товарами, которые он сбывал по подозрительно низким ценам. Это известие дошло до главы городской стражи, и он немедленно задержал этого человека. Злодей сразу же попытался откупиться, но денег не приняли, а когда стража осмотрела его обоз, то обнаружила среди товаров оружие славноградской работы. Сначала преступник молчал, но проведя ночь в пыточной камере, всё рассказал…
- Что именно рассказал преступник? – подал голос один из советников из-за спины посла.
- Он признался, что приводил большие торговые обозы в разбойничьи ловушки…
- Но большие обозы обычно хорошо охраняются! Неужели какая-то шайка разбоев, способна одолеть под сотню наёмников?! – удивлённо воскликнул другой советник.
Посол как раз ожидал этого вопроса. Отвечая, он обвёл присутствующих взглядом и повысил голос, подчёркивая важность своего объявления:
- Это вовсе не «шайка»! По словам пойманного нами негодяя, разбоев этих около полутысячи!..
По рядам присутствующих, пронёсся возбуждённый гул – слова посла произвели впечатление.
- Это невозможно! – выкрикнул кто-то из тысячных – Как в лесу может прокормиться такая орава?!
- Судя по показаниям наводчика, – размеренно ответил посол – В этом… отряде, очень чётко отлажен быт. Съестные припасы, добываемые в налётах, складируются, и расходуются весьма грамотно. Мы уверенны, что подобное боевое образование, может представлять серьёзную угрозу для всего Чёрного Края!
В зале снова поднялся возбуждённый гул. Многие присутствовавшие соглашались с последними словами посла. У некоторых придворных чинов, особенно далёких от дел военных, даже проявлялись зачатки истерики. Обведя зал презрительным взглядом, Батурий медленно поднял вверх правую руку, и в помещении тут же воцарилась гробовая тишина. Никто не смел нарушить эту тишину, даже шорохом одежды при случайном движении. Явно удовлетворённый вышкаленностью своих придворных, князь спокойно и чётко заговорил:
- Причин для паники я не вижу. Пять сотен голодранцев никакой «серьёзной угрозы» для наших земель представлять не могут! Тем ни менее, само существование подобного соединения на моей вотчине, я считаю недопустимым! Скажи мне, посол, где сейчас этот пленный наводчик?
- Я привёз его с собой в Кременец. Он закован в кандалы, и хорошо охраняется.
- Замечательно. После окончания совета, передай его главе стражи этой крепости, уж он-то вытащит из него оставшиеся, нужные нам сведения. Можешь занять своё место. Уничтожить это кодло, вполне по силам всего одной тысяче из моей дружины. И среди моих тысячных, есть человек, как раз подходящий для столь благородного задания!
В последних словах Батурия, прозвучала откровенная ирония. Все тысячные, ехидно улыбаясь, покосились на правый край своей скамьи, где сидел человек, около сорока лет от роду. Имя его было Волибор, что выдавало его простое происхождение. Вся знать Чёрного Края, да и вообще всей Земли Ругов, ещё со времён князя Мировлада, давали своим детям имена на рунейский манер, что категорически запрещалось простолюдинам. История о том, как этот простолюдин оказался среди высшего воинского сословия, достойна былинных сказаний бродячих гусляров!
Во время осады Славнограда войсками Батурия, когда князь был ещё молод и особенно честолюбив, он сам возглавил дружину на одном из приступов. Воодушевлённые действиями молодого князя, воины ринулись на стены, и в упорном бою, захватили одну из башен. Бои за эту башню продолжались целый день, и в одной из ответных атак славноградцев, Батурий был ранен, а его воины были оттеснены от него противником. Один из простых ратников всё же пробил вражеский строй и отбил князя, хоть сам так же был ранен. Этим воином был Волибор. Тогда Батурий начал переговоры со славноградцами, и, приняв контрибуцию, снял осаду. По возвращении в Кременец, Батурий немедленно сделал Волибора тысячным в своей дружине, и подарил ему роскошную усадьбу, близь Драгостола.
Эту историю можно было бы считать сказкой со счастливым концом, если бы не человеческая зависть, помноженная на высокомерие. Остальные тысячные, являясь потомками знатных родов, сильно раздражались присутствием в своих рядах столь недостойного (на их взгляд!) человека. До ведома Батурия доводились малейшие оплошности его нового тысячного, разумеется в раздутом, приукрашенном виде. Темой подобных доносов, была либо низкая дисциплина в тысяче Волибора, либо неудовлетворительное исполнение поставленных перед ним задач.
Причиной первого, было категорическое неприятие Волибором «солдатского» уклада. Ему претило, чтобы его люди каждым своим действием, выражали к нему своё подобострастие, обращались к нему на «вы», вскакивали на ноги при его появлении. Он был искренне уверен, что такие люди не способны на «живое», изобретательное мышление, которое так выручает в тяжёлых боевых ситуациях, да и на элементарную доблесть неспособны. Каждый ратник Волибора, говорил с ним как с первым среди равных, каждый имел право голоса, и голос этот всегда был услышан. Это не могло дополнительно не раздражать остальных тысячных, так как волей-неволей и среди их ратников заводились о том осторожные толки, на что тысячные беспрестанно и жаловались лично Батурию.
С неудачами в решении поставленных перед Волибором задач, всё обстояло ещё проще. После снятия осады Славнограда, крупных военных конфликтов, требовавших задействования всей дружины Чёрного Края, больше не случалось. Для разрешения локальных пограничных задач, или подавления мелкого бунта в одном из регионов, вполне достаточно было одной тысячи, а то и сотни. Все тысячные Батурия всеми силами пытались избежать участия в подобных мероприятиях, и, сплотившись, советовали князю поручить выполнение очередного задания тысяче Волибора, в назидание за низкую дисциплину. Со временем повелось так, что другая тысяча выступала для выполнения какой-либо задачи, только если люди Волибора были уже чем-то заняты. Зато любая реальная или мнимая ошибка последнего, при выполнении очередного приказа, долго и тщательно мусолилась в придворных кругах, особенно в присутствии князя. Принцип «не ошибается тот, кто ничего не делает», играл на руку придворным интриганам. Сам опальный тысячный, будучи человеком простым, и не склонным к интриганству, даже не пытался оправдываться, что приподносили князю, как лишнее доказательство его вины. Так, в течение многих лет, ценность Волибора в глазах Батурия понизилась до ноля. Спасение в Славноградской битве, в памяти князя затёрлось, обросло многократными слоями осадков, от неудач спасителя. Придворные прихвостни могли и вовсе выжить ненавистного простолюдина, но смекнули, что возникающие боевые задачи, придётся решать кому-нибудь из них.
- Ну что, Волибор, – уточнил Батурий своё язвительное замечание – Справишься с толпой голодранцев или опять в лужу сядешь? Только нужно не разогнать их, а уничтожить! Можешь с полсотни пригнать в Драгостол, для показательной казни. Нужно же как-то и быдло столичное потешить.
- Как скажешь, князь, так и сделаем – поднявшись, ответил Волибор. Он держал спину прямо, а не подобострастно скрючившись, как это делали остальные, чем вызвал десятки ненавидящих взглядов.
- «Как скажешь, князь…» – презрительно перекривлял его Батурий и, повернувшись к своему сыну, проговорил – Вот всегда у него так: обещает всё гладко сделать, а потом я от верных людей узнаю, что всё у него наперекосяк вышло…
В выражении лица Волибора, эти слова не вызвали никаких изменений. Он давно привык к подобным уколам, но последующие слова князя, заставили его насторожиться:
- Знаешь, Волибор, я решил разбавить твою тысячу благородной кровью. Сын моего главного советника – Виктор – станет твоим помощником. Будет постигать военную науку под твоим руководством. Глядишь, когда-нибудь станет тебе хорошей заменой. Ты стареешь, скоро тебе на покой пора будет… Да от тебя и от молодого проку немного было…
Волибор ничего не ответил, но про себя грустно улыбнулся: значить, князь решил направить сына своего советника обучаться военному делу у самого нерадивого из тысячных? Ну, ну… Замену приготовили. Да и к лучшему. Больше не придётся в этой змеиной яме появляться. Наконец можно будет осесть в своём поместье… Только ратников да сотников жалко: небось сынок советника ещё тот высокомерный молокосос. А ведь люди в его тысяче привыкли говорить открыто, многие и резких слов не стесняются… Мелкий выродок, небось, бесноваться будет, людей ломать… А он – Волибор – что может сделать? Тут уж Судьба у руля…
Батурий же посчитал этот вопрос закрытым, и решил двигаться дальше, согласно регламента. Осмотрев ряды послов из разных областей Чёрного Края, князь с ироничной улыбкой проговорил:
- Что-то не вижу среди вас послов из Радовежских земель. Видать, обижается ещё мой будущий родич.
Произошедшая в Радовеже свара местных с угличами, была широко известна при дворе, как, собственно, и последствия этого инцидента. Поэтому все присутствующие прекрасно понимали, о чём говорит князь, и в зале послышались ехидные смешки. Шире всех улыбался Смотрящий Углича – Алексей – сильно возгордившийся, что Батурий рассудил тот конфликт в пользу его родственника. Князь остановил на нём взгляд и, тоже широко улыбнувшись, сказал:
- А ведь уже не за горами свадьба моего сына и дочери Радовежского Смотрящего. Пора уже и сватов назначать… Вот ты, Алексей, будешь моим сватом! Так что готовься ехать в Радовеж.
Улыбка в один миг пропала с лица Смотрящего, цвет лица стал бледным, а нижняя губа предательски затряслась. Растерянно посмотрев по сторонам, как будто ища поддержки, он залепетал:
- Но князь, как я могу?!. Меня же там могут…
- А это не просьба! – резко перебил его Батурий, облик которого стал холодным и жестоким – Это приказ! А уважительная причина, для неисполнения моего приказа, может быть только одна – смерть! Откажешься ехать, так тебя и здесь могут... А коль обидят тебя радовежцы, ты за то не забудь кузена своего поблагодарить. Да не бойся ты так сильно, все ведь люди! Глядишь, и помиритесь там!
Алексей замолчал, и белый, как соль, уставился отсутствующим взглядом в одну точку. По залу вновь пробежал ехидный смешок, но теперь по поводу перспектив приёма Алексея в Радовеже.
Совет продолжился. Батурий выслушал всех послов и просителей, дал им ответы на прошения и указания к дальнейшим действиям. Выслушал отчёт своего казначея, а также выслушал представителей духовенства, которые, впрочем, ни к чему, кроме нытья об острой необходимости расширения церковных земель, интереса не проявили. В итоге, спустя несколько часов, всеобщее мучение было окончено, и Зал Совета опустел. В нём остались только Батурий, и его старший советник – Феофан. Последний, криво усмехнувшись, заметил:
- На счёт Алексея, Великий князь: резкое вы ему дело нашли… Как бы у него сердце, ещё по дороге в Радовеж, не встало.
- Ничего ему не сделается! – отмахнулся Батурий – А если и сделается, то долго замену искать не придётся.
Аккуратно подбирая слова, памятуя о вспыльчивости князя, советник высказал сомнение на счёт изначального решения Батурия, по вопросу инцидента в Радовеже:
- Знаете, когда Радовежский Смотрящий приехал сюда, и привёз с собой того дебошира, Ваше решение по тому вопросу было… возможно… несколько поспешным. Возможно, стоило более детально разобраться, кто из них прав…
- Кто из них прав?! – надменно усмехнулся Батурий – Здесь только я могу быть прав! Тут и разбираться нечего: угличи в чужой земле свару затеяли, и благодарны должны быть, что хоть кого-то из них в живых оставили. Но Павел готовится со мной породниться, а я не хочу, чтобы он на основании этого начал позволять себе лишнего, рассчитывая, будто я всё буду спускать ему с рук. Пусть знает, что родство наше, ему никаких дополнительных благ не принесёт. Но я, конечно, дам ему ещё возможность на угличах отыграться, чтоб и те себе лишнего не думали… Ай, возня мышиная! Надо оно тебе? Давай лучше о сынишке твоём поговорим. У меня большие надежды на него: молод, дерзок, и из такой хорошей семьи… Пускай готовится вскоре возглавить тысячу.
На лице советника отразилась смесь гордости и смущения:
- Я не сомневаюсь в способностях своего сына, и очень польщён Вашим к нему доверием, но ведь в этом подразделении тысячный уже есть…
- Ой, да не нужно мне про этого… – нервно передёрнул плечами Батурий – Ему что ни поручишь, всё не так выполнит! Давно надо было его убрать…
- Всё благородство Ваше, – стал льстиво успокаивать его Феофан – Он же Вам, всё-таки, жизнь спас. Если бы не он, тогда, в Славнограде…
- Я с ним за это с лихвой рассчитался! – перебил князь – Я одарил его землёй, приблизил к себе, отдал под его начало тысячу в своей дружине! А он что?! Так и якшается с простолюдинами, а на знатных, благородных людей, так волком и смотрит! Нет… я принял червя за гусеницу, которая может превратиться в благородную бабочку… Но удел червя – всегда оставаться червём!..
***
В свои покои, Главный Советник Феофан, вернулся уже поздно вечером. Там его с нетерпением дожидался сын Виктор, который был явно рассержен. Морально утомившийся в течение напряжённого дня Феофан, тяжело вздохнул, предвкушая долгое объяснение смысла своих ходов вздорному и нетерпеливому отпрыску.
- Ну, здравствуй, отец! – с обвиняющей ноткой, заявил Виктор, едва его увидев – До меня дошёл слух, что ты хорошенько постарался, подыскал мне «тёпленькое местечко», и теперь я буду прислуживать безродному мужлану! В дружине больше дюжины тысячных, и только один из них сын забитого крестьянина и его коровы! Но мой отец употребил всё своё влияние при дворе князя, и устроил меня помощником именно к этому деревенщине! Ты хоть подумал, перед кем твой сын теперь должен будет выслуживаться?! Подумал ты, перед кем…
- Прекрати нести вздор! – резко оборвал его Феофан – Ты глупец! Только и думаешь о том, кому тебе придётся прислуживать! Хочешь, чтоб задница, которую тебе придётся вылизывать, принадлежала знатному человеку! В твою пустую голову даже не заглянула идея сделать так, чтобы лизали твою задницу! Все остальные тысячные, пробудут на своих местах до самой смерти, даже если в конец выживут из ума! А на этого мужлана, Батурий уже зол настолько, что готов прогнать его поганой метлой! Это место очень скоро станет свободно, и займёшь его ты, если должным образом себя проявишь, а не будешь без повода сопли распускать! Я даю тебе возможность, стать тысячным в двадцатилетнем возрасте, а ты ещё смеешь открывать на меня свой рот, в награду за это!
Виктор сразу осунулся, обдумывая слова отца. Теперь замысел стал ему ясен, и он чувствовал себя неловко. Тем ни менее, не желая извиняться и признавать свою неправоту, он стал высказывать сомнения, но уже гораздо более смиренным тоном:
- Ну, и как же я должен проявить себя? Мне что, в атаке в первые ряды лезть?!
Феофан посмотрел на сына с пренебрежением, раздражаясь его недалёкостью, и решительно отрезал:
- Всё, забудь о моих словах. Не надо тебе себя проявлять, я сам всё сделаю. Волибору приказано уничтожить какую-то разбойничью шайку, так что вы скоро выступаете. Возьмёшь с собой кого-то из слуг…
- Конечно возьму! – перебил Виктор – Не буду же я кашу с простыми ратниками из одного котла хлебать! И подштанники сам себе стирать не буду!..
- Какой же ты тупой! – зашипел сквозь зубы Феофан – Иногда я вообще сомневаюсь, что стоит ради тебя стараться! Думаешь, меня волнуют твои подштанники?! Слугу ты отправишь вперёд войска, когда вы будете возвращаться, чтобы он в деталях мне передал, как всё прошло. А я уж подготовлю Батурия, к новой беседе с Волибором…
Глава 7
Духовлад снова проснулся раньше всех в отряде. Поднявшись со шкуры, служившей ему постелью, он тихо покинул сруб, дабы не тревожить остальных – ещё спящих – разбоев. Теперь его социальный статус среди этих людей ощутимо изменился: Духовлад перебрался в один из срубов, занимаемых Предрагом, и его людьми. Очень многие разбои из средних и низших слоёв, уже искали его расположения, пытаясь заискивающе завязать беседу на отвлечённые темы. Предраг также всё чаще общался с ним – как на людях, так и с глазу на глаз – в основном интересуясь мнением молодого бойца, по тому или иному вопросу. В общем, Духовлад стал чувствовать себя здесь так, как никогда и нигде прежде: раскованным, и ИМЕЮЩИМ ВОЗМОЖНОТИ. Провда, люди Тура, включая и бывшего товарища – Далибора – поглядывали на него с не скрываемой злобой, только молодого бойца это больше не тревожило, и даже несколько забавляло.
Умывшись в ручье, Духовлад ушёл в лес на некоторое расстояние, от лагеря. Здесь находилась уютная полянка, окружённая густым кустарником. На этой полянке стоял толстый ствол высохшего дерева, на котором молодой боец отрабатывал боевые приёмы. В кустах он припрятал две крепкие палки, одна из которых по размерам была близка к копью, а вторая – к мечу. Оживляя в своей памяти, изученные ещё с Военегом движения, он стал наносить удары «копьём» в сухой ствол, подходя к нему с разных углов. Духовлад с удовлетворением ощущал, насколько быстры его удары, насколько разрушительна вложенная в них мощь. Но более волнующим ощущением, отдавалось некое, почти неуловимое, изменение в его боевых движениях, случившееся после его недавнего первого боя. Конечно, он и ранее несколько раз выходил на арену, и дрался насмерть, но то было нечто другое… То были ПОЕДИНКИ. Там он видел, где его враг, знал, что сражаться они будут один на один, и никто не посмеет вмешаться. Также было чёткое понимание того, что стоит убить только одного человека, и опасность исчезнет. Но в этот раз всё было по-другому: враг мог появиться с любой стороны, или даже с нескольких. Духовлад вспомнил свои ощущения в том бою: он перестал слышать, видеть или осязать – все его чувства слились в единое целое. Он просто ЗНАЛ, что именно происходит вокруг него. Движения его стали быстрее, рациональнее. И сейчас, нанося удары палкой в ствол дерева, он чувствовал, что всё это останется с ним уже навсегда.
Тренировка прошла на редкость легко и «в радость». Духовлад хорошенько выложился, и был очень собой доволен. Он только закончил тренировку, спрятал от случайных глаз свои снаряды, и вдруг услышал, как кто-то с треском пробирается сквозь окружающий полянку кустарник. Тело молодого бойца непроизвольно подтянулось в боевую позицию, и он молниеносно подхватил с земли свой пояс с мечом, рукоять которого тут же объял своей ладонью. Спустя мгновение, на полянку сквозь кустарник протиснулся Вук. Его живой, подвижный взгляд мигом побывал в каждом углу полянки, приметив всё, до последней мелочи.
- А, это ты, Малыш! – приветливо улыбаясь, обратился он к Духовладу – Извини, если помешал…
- Нет, не помешал, – ответил тот – Я уже закончил.
- Да я просто услышал стук в лесу, и пошёл на него… А это, оказывается, ты здесь деревья терзаешь.
Он подошёл к Духовладу, и присел рядом с ним, как бы приглашая к беседе. Молодой боец тоже присел.
- Ты ведь никуда не торопишься? – уточнил Вук, и когда собеседник отрицательно помотал головой, продолжил – Ходит много разговоров о том, как ты отличился в последнем налёте. Некоторые говорят, мол, тот боец из обоза, из-за снаряжения которого ты Щура прирезал, был умел и быстр, в одиночку нескольких наших убил… А ты с ним один на один разделался. Человеку, не знакомому с боевыми приёмами, в такой ситуации никакое везение не помогло бы. Может, тебе довелось в дружинниках походить?
Духовлад не спеша, обстоятельно рассказал историю о своём приходе на арену, о знакомстве с Военегом, поединках и тренировках. Рассказ явно очень заинтересовал Вука, да и понравился ему. В ответ он тоже разродился откровением:
- Да уж, ну и история у тебя! Если бы не твои общеизвестные подвиги, то я, наверное, и не поверил бы. Хотя… Чего ж в жизни не бывает?! Вот я, например, воспитывался дедом, так как родители мои, рано ушли из жизни. А дед мой, был знахарем и цирюльником: человеческое тело знал, как никто другой. И всё мне пытался передать свои знания… Деда я любил, и расстраивать не хотел, старался запомнить то, чему он меня учил, но сердце моё, было занято другим: хотел я стать воином. Дед всё отговаривал, мол, щуплый я, маленький… Говорил, что копьё и щит, больше меня весят. А я уверен был, что дедова наука, мне никогда в жизни не пригодится. Постоянно я бегал к усадьбе Управляющего наших земель, тайком подглядывал, как тренируются его наёмники. Они все здоровенные такие! Казалось, будто любой из них ударом гору свернёт! Только медленные все, будто волы в упряжке. Учил их какой-то дед, в молодости бывший дружинником. Старый, старый такой, пополам сгорбленный, без посоха ходить не может… Так смотришь на него – вот, вот умрёт. А как начинал наёмников учить, так преображался весь: голос делался звонким, глаза загорались! Наёмники его мало слушались, в основном украдкой над ним посмеивались. Подглядывая из укрытия, я старался повторять все их движения. И делал, вроде так, как они, только от их ударов земля ходуном ходит, а от моего – не всякая муха погибнет. Долго я так мучился, уже и отчаиваться начал, как вдруг пришла в мою юную голову мысль, не только подглядывать, что наёмники делают, но и речи старца подслушивать. Стал я тогда его слушать, и те же ошибки, на которые он наёмникам указывал, стал у себя находить! Он им говорит, что неправильно, мол, что поменять нужно, а они улыбаются себе, да своё и делают… Думают, из ума дед выжил! А я слушаю, и стараюсь делать так, как старик указывает. Чувствую: через некоторое время, удар быстрее и сильнее становится… Тут уж радости моей придела не было! Я каждое слово старика стал отлавливать, обдумывать подолгу… Особенно запомнились мне слова его, брошенные с досадой нерадивым ученикам: «Излишняя сила в руках, данная от рождения, не благословление для воина, а проклятие, ибо все задачи в бою, он будет стараться решать через неё. Истинная же сила, заложена внутри человека, и есть она в каждом, а путь к ней лежит через ОСОЗНАНИЕ. Слабый от природы своей, откроет её скорее, так как нечем ему себя обманывать!». В общем, я даже не знаю имени человека, научившего меня сражаться, а он – ни разу не видел единственного своего ученика, который прилежно следовал его наставлениям…
Вук замолчал, пустым взглядом уставившись куда-то в чащу леса. Нахлынувшие воспоминания, явно пробудили в душе его некую грусть. Будучи уверен, что собеседнику станет легче после искреннего разговора, Духовлад побудил его продолжить рассказ:
- Что же случилось с тобой дальше? Почему же ты не явился к тому старику, и не показал, чего достиг?
- А дальше беда случилась. Приехали дворовые люди из усадьбы Управляющего, и забрали моего деда-знахаря. Сказали, что срочно надо. Такое частенько бывало, чтоб деда звали «срочно», и он никому никогда не отказывал. Ни простым, ни знатным. Говорил, что перед ликами Учения, Лечения и Смерти, все равны… Дело было вполне обычным, но к вечеру дед не вернулся, и на утро тоже… Только к вечеру следующего дня, его тело привезли, и вывалили под нашим забором, как мешок с мусором. Люди говорили, что случилось так: любимую собаку Управляющего, на охоте подрал кабан. Ради неё и посылали за знахарем. Только, пока её принесли из лесу, пока за дедом послали, пока тот до усадьбы добрался, собака много крови потеряла. Что дед ни делал, спасти её не смог. Управляющий был вне себя от горя, стал во всём обвинять знахаря, и приказал запороть деда до смерти. Холуям его дважды отдавать приказов не нужно было, те бы и матерей родных пороть стали, коль приказали б. Так и засекли деда моего. Люди его любили, спасибо хоть схоронить помогли, ото я – подросток – в этих делах мало смыслил… На третью ночь после похорон, я пробрался в спальню Управляющего. Время я выбрал предрассветное, когда сон самый крепкий, так что пройти охрану было не сложно. В его спальне, на стене, рядом с кроватью, я увидел пояс, на котором висел вот этот меч, и ещё, вот этот… нож (при этих словах, он похлопал ладонями по клинкам, свисавшим с его пояса). Я тихо вынул из ножен короткий клинок, который сразу пленил меня: тонкий, упругий, острый… он как будто говорил мне, что весь век своего существования, ждал только меня (Вук вытащил свой необычный нож, нежно им любуясь, но спустя мгновение, под натиском других воспоминаний, его лицо снова стало недобрым). Я всадил этот клинок спящему Управляющему за ухо. Дед говорил, что в этом месте лезвие не встретит на своём пути кость. Всадил я его с такой силой, что кончик вышел из глаза. Управляющий забился в агонии, оставшийся глаз широко раскрылся, а из горла вырвался сдавленный предсмертный хрип. Я смотрел на его подёргивающееся тело, и сожалел только о том, что не мог убить его ещё несколько раз… Прихватив оружие ублюдка, я также тихо выбрался из усадьбы, и бежал в лес. Несколько дней я шёл подальше от дорог, опасаясь возможных поисков убийцы, благо догадался харчей с собой припасти. Когда же вышел на путь, в тот же день посчастливилось пристать к обозу.
- А где ты с Ратибором познакомился? – поинтересовался Духовлад.
- Так в том же обозе! Он был одним из наёмников, нанятых в охрану. Старший среди наёмников хотел прогнать меня, но Ратибор за меня заступился. Старший сразу же от меня отстал. Я стал сердечно благодарить своего заступника, но тот мне грубо ответил, что ему на меня плевать, а заступился он за меня потому, что не нравится ему старший наёмник, и он ищет ссоры, дабы поломать ему ноги. Я молча проглотил обиду, и всё равно всю дорогу крутился возле Ратибора. Поначалу он то и дело пытался отогнать меня, но через пару дней смирился с моим присутствием, а к концу пути, даже начал со мной разговаривать. Когда обоз добрался до первого же постоялого двора, в каком-то небольшом городишке, Ратибор всё-таки избил старшего наёмника, уже не напрягаясь ради поиска повода, и обоз двинулся дальше, а мы остались. Моему заступнику, всё ещё не нравилось моё присутствие, такой уж он по природе своей – одиночка. Только через пару дней, на тот постоялый двор заявились с дюжину подпитых стражников того городка, и случайно завязали перебранку с Ратибором. Долго он пререкаться с ними не стал, и начал громить их своей секирой. Я тоже ввязался в бой, и заколол парочку. Спастись бегством, удалось только человекам трём из той дюжины, мы же быстренько покинули городишко, благо от него до Драгостола было рукой подать. Ратибор, увидев меня в деле, стал приветлив, и всю дорогу хвалил меня за проворность и решительность. С тех пор мы всегда вместе, и относимся друг к другу, как братья: на двоих делим еду, добычу и опасность. Ратибор зарёкся поступать в наём. Сказал, что не хочет больше выполнять приказы всяких дураков и трусов. В Драгостоле, тоже на одном из постоялых дворов, нам снова довелось подраться: кучка наёмников шумно веселилась посреди ночи, спать не давала. Мы их угомонили, правда уже не пуская в ход оружия. На том дворе был и Горан, брат Туров. Он видел, как мы тех наёмников отходили, и после говорил с нами. Предложил следовать с ним в Славноград в одном из обозов, но как его личная охрана. Ратибор стал отнекиваться, но Горан предложил большие деньги, да ещё и половину вперёд дал. У меня денег и вовсе не было, а у Ратибора уже почти закончились, и, рассудив, что предложение, всё-таки стоящее, мы согласились. Ехать нам довелось в его роскошной повозке, а это намного лучше, чем на телеге, соломой притрушенной. Когда же вокруг поднялся шум, и мы поняли, что это разбойный налёт, то хотели было в бой вступить, но Горан сказал оставаться в повозке. Он был спокоен, явно знал, что происходит, но при этом ничего не боялся. Мы смекнули, что неспроста это, решили его послушать. Только когда всё затихло, Горана снаружи позвали по имени, сказали, что всё закончилось. Тут мы уже ясно поняли, что он заодно с разбоями. Горан вышел, долго говорил с Туром, а после тот нам с Ратибором предложил в его отряде остаться. Мы рассудили между собой, что можно и разбойной жизни попробовать. В наёмники или стражники Ратибор всё равно идти зарёкся, а спины за плугом надрывать, чтобы какой-нибудь пухлощёкий управляющий на твоём труде разживался – это дело для бесхребетных мужланов. С тех пор мы здесь, в отряде. Может в быту нашем и не всё гладко, зато все вопросы общим Советом решаются, а не блажью одного полоумного начальника… А там поглядим, что дальше будет…
На несколько минут воцарилось молчание: каждый подумал о том, что может быть дальше. Наконец Вук снова заговорил:
- Я, в общем, чего пришёл… До меня доходили слухи, что ты частенько тренируешься. Мне это дело тоже по душе… как насчёт учебных боёв?
- Я за! – не задумываясь, ответил Духовлад.
- Вот и отлично! Я всё время об этом думал, только пары себе подобрать не мог. Даже Ратибору предлагал, но он боится…
- Боится?! – переспросил Духовлад, не поверив своим ушам.
- Да, – уверенно подтвердил Вук – Говорит: «зашибу ещё…». А силище у него в руках, и в правду немереная…
Они проговорили ещё некоторое время, обсуждая в основном особенности боевой техники: как занимать позицию, как вкладывать в удар силу всего тела, как быстро достать оружие из тела поверженного противника, если его зажало пробитым доспехом, и тому подобное. Не отрываясь от беседы, они не спеша стали возвращаться в лагерь, до которого добрались только во второй половине дня.
***
Закончилась беседа уже в лагере. Договорившись о скорой совместной тренировке, новоиспечённые товарищи наконец расстались, и разошлись каждый в сторону своего сруба. Неподалёку от входа в сруб, в котором теперь жил Духовлад, крутился Всесмысл. Он нервно ходил из стороны в сторону, и оживлённо жестикулируя, рассуждал о чём-то сам с собой. Его губы беззвучно шевелились, а мимика принимала то вопросительный, то утверждающий, то сомневающийся характер. Это зрелище показалось Духовладу настолько комичным, что он не сдержался, и растянул улыбку на всё лицо. Всесмысл наконец заметил его, и, тут же отбросив внутренний диспут, почти побежал к нему навстречу со словами:
- Хвала богам! Куда ты запропастился?! Я уже стал переживать, не случилось ли чего…
Хоть общий облик и повадки беглого богослова вызывали желание расхохотаться, но читающаяся у него на лице, неподдельная тревога, насторожила молодого бойца. Всесмысл представлялся ему человеком, нашедшим покой в смирении с собственным бессилием, и для такой явной тревоги, нужна была воистину серьёзная причина.
- …Тебя и на обеде не было, – продолжал тараторить взволнованный учёный муж – Думал уже идти искать тебя в лесу…
- Сначала я потренировался, а потом разговаривал с Вуком – пожал плечами Духовлад
– Ведёшь себя, прям как престарелая нянечка! Случилось что-то серьёзное?
- Не могу точно утверждать, но думаю, что случилось! – ответил Всесмысл, инстинктивно оглядываясь по сторонам, дабы избежать присутствия «лишних ушей» – Сегодня прилетел голубь…
Богослов сделал небольшую паузу, театрально подчёркивая важность момента, а Духовлад весь превратился во внимание.
- Послание Горана необычно, – начал излагать Всесмысл – Говорится в нём, будто наша теперешняя цель – это небольшой обоз, который будет перевозить большие деньги, для нужд Батуриевой дружины. Многочисленной охраны там не будет, но в этой охране будут не наёмники, а дружинники Батурия. Малочисленность отряда, якобы нужна для неприметности обоза. В общем, Горан пишет, чтобы Тур взял с собой в засаду только около сотни разбоев, мол, их с головой хватит. И ещё пишет, что это – как раз та «большая добыча», которую он обещал накануне. А ещё напоминает Туру, что нужно обязательно заманить с собой того, «с кем нужно навсегда закрыть все вопросы». Я думаю, что он имеет в виду Предрага, так как он в воинстве единственный, кто постоянно открыто перечит Туру… Вроде, как возможность ищут избавиться от него…
Духовлад, внимательно слушавший каждое слово и решивший, что собеседник уже выразил суть своей тревоги, пожал плечами, не увидев здесь ничего страшного:
- Да не страшно! Предраг не дурак, и выманить его куда-нибудь без его людей, небось у самого Кривлада не получилось бы!..
- Да переживал бы я так за твоего Предрага?! – нервозно перебил Всесмысл – Тут в другом дело: послание написано необычно! Я Горана подчерк изучил хорошо. Буквы у него всегда ровные, аккуратные. А здесь – вроде и его рукой писано, но то ли он спешит сильно, то ли рука у него трясётся… И слова, кое-где в тексте, так подобраны, как будто Горан под диктовку писал, сам он так никогда речь не строил. Сдаётся мне, Горан стражникам попался, и за счёт нас всех, надеется жизнь себе выторговать…
Задумавшись над словами Всесмысла, Духовлад посмотрел ему в глаза, и спросил:
- Ты Туру о догадках своих рассказывал?
- Да что ты! – учёный доходяга аж отшатнулся – Этот слабоумный бредит братской любовью! Для него Горан самый умный, самый честный, и главное, что его – Тура – любит больше себя самого… Как же! Уверен: этот пройдоха пожертвует Туром при первой же выгодной возможности! (Тут Всесмысл опомнился, осознав, что говорит слишком громко, и дальше стал почти шептать) А нами всеми, и подавно… Тур часто любит упоминать, что Горан даже не пытается узнать, где наш лагерь, чтобы не иметь возможности нас выдать, в случае, если его действительно серьёзно прижмут. Да Горану с этого двойная выгода! Во-первых, его недалёкий братец, видит в этом благородный акт, в ответ на который, оказывает просто-таки слепое доверие! А во-вторых, представим, что Горан знает, где лагерь, и попадается в лапы стражников. Долго ли он сможет хранить свой секрет? Да любой палач-новичок, вытянет из него эти сведения максимум за три ночи! А затем, он уже никому нужен не будет, и его будет ожидать, какая-нибудь назидательная, не очень быстрая казнь. А вот если он не знает, где лагерь, но при этом имеет с ним связь, то может легко заманить всё воинство в ловушку. А если будет помогать планировать эту ловушку, осуществлять задуманное, одним словом, проявит рвение и полезность, так ещё и жизнь себе выторговать может. Не говорил я ничего Туру. Он бы всё равно только разозлился.
Только тебе сказал, так как ни с кем другим в воинстве я такими мыслями делиться не осмелюсь.
- Я расскажу всё Предрагу – немного подумав, сказал Духовлад – Он человек умный, с ним и решим, как вести себя…
- Только прошу, Духовлад, – взмолился Всесмысл – Обставьте так, чтобы Тур не понял, что это всё с меня началось…
- Не переживай, не выдадим твоего участия… Ладно, пойду. Надо успеть с Предрагом поговорить, пока Совет не начался.
Слегка успокоенный обещанием Духовлада, Всесмысл удалился восвояси, а молодой боец вошёл в сруб, морально настраиваясь на серьёзный разговор со своим атаманом.
В помещении, за длинным столом, по обеим его сторонам, сидело или стояло с три десятка человек. Несколько пар играли в «кости», а остальные их громко и бодро подначивали не скупиться на ставки, и каждый раз, бурно подымали на смех проигравшего. Среди них сидел Предраг, который сам никогда не играл, зато всегда наблюдал за подобными мероприятиями. Более или менее наблюдательный взгляд, всегда выделял его в толпе играющих, и их болельщиков. Даже в этой толпе беснующихся, азартно кричащих и бранящихся людей, он сохранял спокойствие и сосредоточенность, лишь изредка ухмыляясь чьей-нибудь удачной шутке. Настроение толпы никак не влияло на него, а вот он, при желании, умел создать нужное настроение в любой толпе, в этом Духовлад уже успел убедиться. Молодой боец протиснулся к атаману сквозь толпу, окружавшую стол, и шепнул ему на ухо, что имеет к нему важный и срочный разговор. Предраг тут же поднялся со скамьи, и, так же протиснувшись сквозь толпу обратно, повёл Духовлада в дальний – от шумной толпы играющих – угол. Отойдя достаточно, чтобы никто посторонний не услышал их слов, Предраг вопросительно посмотрел на Духовлада, давая понять, что готов его слушать.
- Прилетел голубь от Горана… – начал последний, и несколько замялся, подбирая слова для завязки разговора.
- Я уже и сам догадался. Видел, как засуетились люди Тура, Всесмысла этого звали… На Совете всё узнаем, не стоит попусту ветер гонять.
- Я не «попусту». Мне Всесмысл уже рассказал, о чём там написано.
Предраг, уже было начавший поворачиваться в сторону играющих, снова повернулся лицом к собеседнику. Духовлад обстоятельно передал ему рассказ Всесмысла, упомянув и о намёке на ловушку для него – Предрага – и о подозрении богослова, будто Горан попался в лапы стражников, и о вещах, натолкнувших его на это подозрение.
- Вот, значить, как… – задумчиво протянул Предраг, когда Духовлад окончил свою речь – Братцы решили от меня избавиться, а тот из них, что умный, ещё может и сам в беду угодил… Надо всё обдумать. А ты, Малыш, молодец! От тебя, глядишь, не только в бою польза будет… И дружба твоя с беглым попом так к стати пришлась… Мне известно, что ты сегодня с раннего утра в лесу пропадал, а после обеда вернулся оттуда вместе с Вуком, и вроде мило так, по дружески беседовали. А ещё мне известно, что не так давно, был у тебя долгий разговор с Вороном, тоже, вроде как, «по душам». Это хорошо. Люди эти, в нашем воинстве, большим уважением пользуются за силу свою, и боевое умение. При этом, ещё и головы на плечах не зря носят. Слова их много весят, так как «запросто» они ими не раскидываются. Нравишься ты им чем-то, что-то они в тебе видят… Это нам на руку. Меня они на Совете не поддерживают, чувствуют, что я другой породы. Правда и не перечат, в стороне держатся… А вот тебя, могут и поддержать… Проверим: сегодня на Совете, когда Тур скажет своё слово, я промолчу, а возразишь ему ты. Он на тебя сразу рычать начнёт, там и поглядим, как твои новые друзья отреагируют. Ты парень смышлёный, за словом, думаю, в карман не полезешь. Главное – не смущайся Турова гнева. Если другие тебя не поддержат, я уж точно в обиду не дам. Ну ладно. Мне ещё над многим надо голову поломать, а ты отдохни пока. Главное – смотри на Совете не робей!
По-товарищески хлопнув Духовлада по плечу, Предраг вернулся к играющим в кости, и занял за столом своё прежнее место. Духовлад проводил его взглядом, отмечая двоякость своих ощущений. С одной стороны, ему польстили похвалы и доверие Предрага. С другой же стороны, он понимал, что в планах этого атамана, нет места его – Духовлада – чувствам, убеждениям. Предраг отводит ему чётко ограниченную роль, не оставляя в ней места, для собственных решений молодого бойца…
***
Вечером все разбои собрались на большой поляне, на окраине лагеря. Над толпой стоял нестройный гул перебранок, смешков, выкриков и хвастливых рассказов. Наконец, перед толпой, как всегда в такие минуты преисполненный ощущением собственной значимости, появился Тур. Шёл он в сопровождении горстки своих самых доверенных людей, среди которых были Опара и Далибор. Тур встал перед толпой, и величественно поднял правую руку вверх, призывая всех умолкнуть. С сильным раздражением, он отметил про себя, что на толпу это не произвело ни малейшего эффекта: разбойники продолжали галдеть и толкаться. Раньше подобный жест Тура всегда, как минимум, привлекал к нему внимание, теперь же был полностью проигнорирован. Этот недобрый знак давал понять главарю, привыкшему тешить себя иллюзией тотальной гегемонии в воинстве, что авторитет его серьёзно пошатнулся. Несколькими нервными выкриками, Туру, наконец, удалось привлечь к себе внимание.
- Братья мои! – вдохновенно начал свою речь главарь, пытаясь подавить в себе раздражение – Сегодня пришла весть от моего брата: нас ждёт новая добыча!
Над толпой поднялся свист и одобрительные выкрики. Это немного подняло настроение Туру, и он ещё более вдохновенно продолжил:
- Но в этот раз, нашей целью будет не вшивый торговый обоз, а обоз с деньгами для дружины князя Батурия! (По толпе пробежал ропот сомнения) Нет причин для сомнений – это дело нам по силам! Обоз желают провести скрытно, и потому охрана не будет многочисленной: всего около двадцати дружинников. Горан дал мне знать, в каком месте легче всего перехватить добычу…
Тур продолжал пространно говорить о том, какая большая удача – эта наводка Горана – а Духовлад, помня о договоре с Предрагом, готовился сказать своё слово. Он уже знал, о чём скажет, уже подготовил слова, которые должны взять за самое «живое» место самолюбие Тура, и когда тот, наконец, окончил речь, оглядывая своё воинство, дабы оценить произведённый эффект, молодой боец встал во весь рост, чем мгновенно приковал к себе всеобщее внимание. Ему ещё никогда не приходилось говорить перед столь обширной толпой, и волнение давало о себе знать: по спине «пробежали мурашки», и как будто чья-то рука слегка сдавила горло. Переступив через это, он громко и чётко обратился к главарю:
- Ты с такой радостью сообщаешь нам, что в этом обозе будут только деньги, много денег… Но ответь: какой нам от них прок, в этой глуши?
Взгляд Тура зажегся неописуемым гневом. Через слово глотая недостающий воздух и разбрызгивая во все стороны слюни, он накинулся на говорившего с неконтролируемой бранью:
- Ах ты, щенок!.. Да как ты смеешь, скотина?!. Да я тебя… в порошок, мразь!..
В этот момент Духовлад ощутил в себе кое-что новое, неизвестное ранее: много раз в своей жизни, ему доводилось выслушивать в свой адрес брань, в основном перед или совместно с побоями. И «ранее», он легко абстрагировался от этого, не давая скверным словам, зацепить себя за душу. Но сейчас в нём вскипела ярость. Он готов был броситься вперёд, и разорвать на части главаря, забыв о его статусе и заслугах. Даже непроизвольно слегка подавшись в сторону Тура, но сумев, всё же, удержать себя, Духовлад приготовился было ответить бранью на брань, но звонкий голос Вука опередил его:
- Почему ты так отвечаешь ему, Тур?! Он – полноценная часть нашего воинства, и сделал то, на что имел полное право: задал тебе вопрос…
- И не безосновательный! – послышалась с другого края толпы лаконичная добавка от Ворона – Как я понимаю, наш Совет и нужен для того, чтобы ты отвечал на наши вопросы, и в нас не зрело сомнение, будто нас ведёт недостойный.
Тур на мгновение замер раскрыв рот, и подавившись собственной руганью. Такой поворот был абсолютной неожиданностью для него. Вук ещё ладно, можно было бы пререкаться: за него только Ратибор железно станет, а вот Ворон… Под началом последнего, самая боеспособная ватага в воинстве, да и нравом он покруче. Здесь одной перебранкой может не обойтись… Туру вдруг стало ясно, что он БОИТСЯ Ворона, но он тут же стал убеждать себя, что это просто его «стратегия». Правда, это слово, он всего несколько раз слышал от Горана, и имел о его смысле весьма размытое понятие. Тот же час сделав вид, будто только что не осыпал оскорблениями Духовлада, Тур нарочито спокойно и холодно ответил:
- Мой брат обещает, что скоро мы выйдем из леса, и тогда накопленные нами деньги, подарят нам новую, прекрасную жизнь…
- Твой брат обещает, что мы выйдем из леса уже не первый год! – раздался чей-то выкрик из толпы – Так, когда же?
- Кто хоть раз может вспомнить случай, когда мой брат не выполнял обещание, или навёл нас на бедный добычей обоз? – решил перейти в наступление Тур – Если бы не он, вам всем просто жрать было бы нечего!
Эти слова произвели некоторый эффект на разбоев: всё-таки, многие признавали важность наводок Горана. Но Духовлада не смутило это замечание, и он, всё так же громко, но теперь более уверенно, ответил:
- А если бы не МЫ?! Была бы у твоего брата такая роскошная повозка?! Одевался бы он, как рунейский вельможа?! Уж он точно себе ни в чём не отказывает! Так что не надо попрекать нас его вкладом в Наше Дело: он выполняет свою часть работы, а мы – свою! Только, он может тратить свою долю добытых денег, а мы – нет! Ну да это полбеды. А вот, как ты думаешь, Тур: как поступит твой братец, если угодит в лапы стражников?! Неужто погибнет в страшных мучениях, но нас не выдаст? Или может сразу сдаст нас с потрохами, надеясь выторговать себе жизнь?..
После этих слов, над сборищем поднялся страшный шум: высказанная Духовладом мысль, никогда не обсуждалась в отряде вслух, но в каждой голове, способной вообще рождать какие-нибудь мысли, она периодически появлялась. Люди, преданные Туру, подхватив фанатичную уверенность своего предводителя в честности Горана, с пеной у рта доказывали свою правоту, даже не утруждая себя тем, чтобы вникнуть в аргументацию оппонентов. Последние, в свою очередь, тоже, за редким исключением, не проявляли ни глубины мысли, ни красноречия. Хаос и брань, воцарившиеся над Советом, вот-вот готовы были перерасти в вооружённую потасовку. Во всей этой вакханалии, взгляд Духовлада случайно выхватил из толпы Предрага. Его спокойное, довольно улыбающееся лицо, так поразительно контрастировало с кипящими вокруг страстями, а еле заметный огонёк ликования в глазах, говорил о том, что всё происходит согласно его расчётам. Видимо приметив, что напряжение в толпе дошло до нужного уровня, Предраг попросил кого-то из своих людей, подать ему небольшой бочонок. Встав на него ногами, благодаря чему возвысился над всеми, атаман стал громкими возгласами требовать тишины и внимания. Духовлад отметил для себя, что разбои, не зависимо от того, какую точку зрения отстаивали, увидев человека, возвышающегося над ними, послушно замолкали, и готовились внимательно слушать его слова. Относительная тишина наступила достаточно быстро, и Предраг стал вещать спокойным, уверенным голосом:
- Послушайте, братья! Ссора – это совсем не то, что нам сейчас нужно! Тур уверен в честности своего брата, и это природно. Никто из нас не ожидал бы предательства от родного человека. Но большинство в нашем воинстве, опасаются этой последней наводки, и не напрасно. Тур, я хочу предложить тебе выход из сложившейся ситуации: раз твои люди так горячо поддерживают тебя, то они пускай и идут в этот налёт. Мне вот, например, тоже не очень верится, что Горан предатель. Я даже возьму две дюжины своих людей, и пойду с тобой. Уж поверь: засаду я распознаю сразу, и, возможно, спасу тебе жизнь. Если же Малыш ошибся, и наводка честная, то добычу разделят только те, кто участвовал в налёте. Но на случай, если это, всё-таки, ловушка, остальное воинство уйдёт из лагеря, пока мы не вернёмся. Причём, уйдёт через день после нас, чтобы мы, в случае пленения, даже направления не знали, в котором искать остальных. Вернёмся мы, обязательно по той же дороге, по которой уйдём. Выставьте где угодно, на этой дороге, скрытый дозор, который будет знать, где вас найти. Если этот дозор увидит, что мы возвращаемся с добычей, и без дружинников «на хвосте», то покажется нам, и проводит к остальным.
Толпа взревела, одобряя предложение Предрага. Окружающие разбои сняли его с бочонка, и стали качать на руках, выкрикивая похвалы, за мудрое решение. Тур, скрепя зубами, согласился на предложение соперника. Суть этого предложения, полностью отвечала, их с братом, целям, но главарю не давало покоя ощущение морального поражения, можно даже сказать разгрома. Проклятый Предраг сумел выставить всё так, чтобы он – Тур – принял это предложение, с видом загнанной в угол, побитой собачонки, уже не отстаивающей свои интересы, но спасающей собственную жизнь. Но ничего, не долго ему осталось… А вот проклятый щенок, всё яснее показывает свою поганую личину: ведь это он всё начал! Видать Предраг потихоньку натаскивает его, учит стряпать подленькие делишки! Да ладно, всё не так плохо: старый лис уже почти в капкане, а без него и лисёнку конец!..
***
После Совета, ещё немного пошумев, разбои разбрелись по срубам. В срубе, занимаемом Предрагом и его людьми, царила атмосфера ликования. Все сгрудились вокруг своего атамана, и на все лады воспевали его мудрость. Некоторое время, Предраг удовлетворённо купался в этих льстивых речах, но вскоре подал знак, что сам хочет держать слово:
- Спасибо! Спасибо вам гордые, и свободные люди! Ваше доверие не будет напрасным, ибо всё, что я делаю, я делаю ради вас! Но вы незаслуженно обходите вниманием вклад ещё одного человека! – с этими словами, он отыскал взглядом Духовлада, и стал подзывать его к себе – Малыш, иди сюда, Малыш! Встань рядом со мной…
Почувствовав, как краска смущения залила его лицо, молодой боец, сдержанно улыбаясь, стал пробираться сквозь толпу к атаману. По пути, его то и дело одобрительно похлопывали по плечу, и хвалили за остроту слов. Когда же он добрался до Предрага, тот по-отечески положил ему ладони на плечи и, как будто любуясь им, заговорил громко и отчётливо, чтобы слышали все:
- Ты отлично показал себя, мой мальчик! Я не ошибся в тебе. У тебя острый ум, крепкая рука и благородное сердце. Теперь у меня к тебе более ответственное поручение: когда я уйду с Туром, ты останешься старшим, вместо меня. Никто не против?
Толпа ответила дружным, одобрительным возгласом на вопрос своего лидера. Никто из присутствующих не смел ставить под сомнение кандидатуру, утверждённую самим Предрагом. Оценивающе оглядев присутствующих, выражающих единогласное одобрение, атаман снова посмотрел на Духовлада, и с лукавой интонацией пошутил:
- Ты смотри, как тебя поддерживают! Скоро, видать, мне совсем придётся тебе своё место уступить!
Толпа взорвалась наигранным хохотом. Хоть Духовлад и засмеялся вместе со всеми, но что-то его в этой шутке насторожило…
***
В это время в срубе Тура, преобладали иные настроения. Главарь на всё реагировал крайне нервозно, и нескольким разбоям, оказавшимся «не в то время, и не в том месте», уже досталось по звонкой затрещине. Это, всё-таки, помогло Туру немного согнать злость, и Опара, уже выработавший особый нюх на поведение главаря, завёл с ним беседу, надеясь, таким образом, его окончательно успокоить:
- И что будем делать дальше?
- Дальше, действовать будем, по плану Горана. Все эти дураки, так перепугались того, что у этого налёта другой изначальный план. Сразу вообразили себе, будто Горан попался страже… Да у этих тупоголовых, продажных стражников, ума не хватит, чтобы прижать моего брата! Я-то знаю, что всё это устроено для удобной расправы над Предрагом: горстка преданных людей спасти его не смогут. Скажем, что все в налёте погибли, и никто ничего не узнает… А даже если узнают, то что?! Побуянят, и перестанут. Главное, чтобы во время расправы никто не мешал… Этот идиот думает, что защитил себя! Два десятка человек?! Ха! Я уже сейчас вижу, как этого Предрага подводят ко мне, ставят передо мной на колени… Как он шарит по сторонам обречённым взглядом, пытается вымолить себе прощение… А я – вынимаю свой меч, и, глядя ему в глаза, медленно ввожу клинок в его грудь, наслаждаясь тем, как в его перепуганных глазах, затухает огонёк жизни…
Представляя эту вожделенную картину, Тур до хруста сжал кулаки, а его, смотрящие «в никуда», глаза, налились сладостным предвкушением долгожданной мести.
- Эх, и я хотел бы это увидеть! – злорадно подхватил Опара.
- Нет – отрезал Тур – Тебе нужно остаться здесь, с небольшим отрядом верных мне людей. Мало ли, что там задумают Предраг и его люди… Обстановка в воинстве не должна оставаться бесконтрольной. Уверен, что этот щенок, подлизывающий зад Предрагу, останется здесь, и при случае будет нам вредить. Я вижу, Предраг не слабо его подтянул, по части подлых выходок…
- Позволь мне сказать, Тур – молвил Далибор, стоявший рядом с Опарой – Когда я только попал в твоё воинство, то проводил много времени с этим Духовладом. Могу с уверенностью сказать тебе, что он крепко снюхался с твоим беглым богословом – Всесмыслом. Уверен, что этот червяк, первым узнавший о содержании послания Горана, сразу побежал к своему дружку, и всё рассказал, а тот уже Предрагу всё передал. После чего они хорошенько продумали, что будут на Совете говорить! От того всё так гладко и вышло у них.
- Вот, значит, как… – нахмурился Тур – Так он мне отплатил за то, что я пригрел его, от смерти спас! Сейчас главная проблема – Предраг. Но когда я вернусь из налёта, и с ним будет покончено, там уж у меня руки и до Всесмысла дойдут! Побеседую я с ним, ох, как побеседую! Долго, обстоятельно… А уж после той беседы, он своему дружку будет рассказывать только то, что НАМ нужно!..
***
На следующее утро, разбойничий стан ожил рано. Всем разбоям следовало готовиться: одним в налёт, другим – на время покинуть лагерь. Опара, как временный заместитель Тура, больше всего переживал за сохранность казны воинства, во время поисков места для новой стоянки. Казна представляла собой немалые средства: в ней хранилась (как всех заверял Тур) часть добычи каждого из разбоев в деньгах, и драгоценностях. Половина, правда, предназначалась Горану, но остальная часть, мёртвым грузом оседала в сундуках Тура. Не смотря на постоянные напоминания главаря, что казна воинства богата, и скоро сравнится с сокровищницей Батурия (что, по его мнению, должно было подчеркнуть его собственный административный талант), в разбойной среде, это не вызывало особого энтузиазма, так как тратить деньги в лесной глуши было негде. Обычно казна покоилась в специально вырытом погребе, под срубом который занимали Тур и его люди. Теперь же, по понятным причинам, её следовало взять с собой.
Сборы Тура и Предрага, проходили достаточно легко и быстро, по причине стандартности задачи, и отработанности действий, при её выполнении: каждый из разбоев, уже не однократно бывал в налётах, и знал, что ему может понадобиться.
По-другому дела обстояли у тех, кто должен был покинуть лагерь на неопределённый срок, а может быть и навсегда. Многие, подобно престарелым хозяюшкам, видели необходимое практически во всём, на что падал их глаз. Между подобными индивидами, то и дело разгорались ожесточённые споры, на предмет размещения своей поклажи на телегах, из-за чего в лагере стоял страшный галдёж.
Духовладу до этого дела не было. Привыкнув в жизни довольствоваться малым, он не желал обременять себя вещами, без которых вполне мог обойтись. Даже теперь, когда его социальный статус так сильно изменился, и появилась возможность желать, добывать и копить, молодой боец вовсе не стремился отдаться этим сомнительным благам. В тоже время, в отличие от подавляющего большинства подобных случаев, Духовлад не пытался казаться адептом некоего культа аскетизма, и не смотрел с высокомерным осуждением на тех, кто погряз в обратном.
На следующее утро, Тур и Предраг увели людей в засаду, а через день после них, из лагеря, в противоположном направлении, ушли все остальные разбойники, которым ещё следовало найти подходящее место, для временной стоянки.
***
Тур и Предраг, уже несколько дней находились в засаде, ожидая появления обоза. Путь, по которому должен был пройти обоз, не был крупным торговым трактом. Узкая дорога в чаще леса, практически всю ширину которой, займёт одна телега. Это дополнительно убеждало Тура, что в вопросе безопасности этого обоза, сделана ставка на скрытность.
Среди людей Предрага, наблюдалась повышенная нервозность. Здесь, вдалеке от остального воинства, очень остро ощущалось их численное меньшинство, по сравнению с людьми Тура, которые то и дело бросали косые, злобные взгляды в сторону, кучки «политических противников», держащейся особняком. В эти несколько дней, моральное напряжение в отряде постоянно росло, и большинство людей Предрага, молили всех богов, которых только могли вспомнить, чтобы поскорее пришёл проклятый обоз, дабы все могли выпустить пар, предаваясь свирепому грабежу. Сам Предраг казался абсолютно спокойным, как будто выше упомянутой проблемы, просто не существовало. Это, возможно, было главным фактором, удерживающим его людей от полного срыва.
Тур запретил пока трогать Предрага, и его сторонников. Он решил покончить с соперником в присутствии Горана, но в ожидании часа возмездия, он развлекался, наблюдая за людьми Предрага, шарахающимися от каждого звериного крика, доносящегося из чащи. И вот, наконец, послышался топот приближающихся всадников. Один из них, начав спешиваться, пока лошадь ещё не полностью остановилась, взволнованно огласил:
- Приближаются! Они приближаются! Занимайте свои места, готовьтесь к бою!..
- Сколько там дружинников? – выскочив на тропу, спросил у него Тур с излишней деловитостью, сразу бросающейся в глаза.
- Думаю, меньше четверти нашего отряда – не очень уверенно ответил разведчик.
- Сколько телег? – не унимался Тур, явно недовольный неточным ответом.
Несколько секунд, разведчик молча таращился на него, думая о том, что главарь должен был быть в курсе того, что, кроме Всесмысла, в воинстве считать никто не умеет. Но видя, как тот заведён, и зная, что в таком состоянии Тур рассудительностью не отличается (как, впрочем, в любом состоянии), но зато скор на рукоприкладство, разведчик нашёлся:
- Намного меньше, чем обычно…
- Толку от тебя… – презрительно прошипел Тур – Ты хоть Горанову телегу видел?
- Вроде да…
- А ну, пошёл... – психанул Тур, и отправил разведчика занимать место в засаде, с помощью звонкой затрещины.
Предраг со своими людьми, находился неподалёку, и слышал этот невнятный доклад. Его люди повернулись к нему, ожидая его выводов.
- Похоже, всё в порядке. Занимайте места… – мягко и уверенно сказал Предраг, и его последователи послушно разбрелись по кустам, не смея поставить под сомнение слова своего мудрого атамана.
Прошло несколько часов томительного ожидания, и сквозь просветы в листве, показались первые подводы обоза. Притаившись, разбойники наблюдали, как мимо них размерено проползала цепочка телег, между каждой из которых, ехал конный дружинник.
Размер обоза действительно был намного меньше привычного, и охрана была немногочисленной. Обоз полностью растянулся на всю длину засады, и лесную тишину разорвал визг разбойничьего рога. Издавая дикие вопли, разбои разом бросились на свою цель со всех сторон. Но столь привычного эффекта неожиданного нападения, разбои не получили, а вот то, что произошло, вогнало большинство из них в губительный ступор. Как только прозвучал разбойничий клич, с телег мигом слетели тенты, и с каждой из них, на волну нападавших, ринулось с дюжину дружинников, и, вторя разбойничьему рогу, раздался сигнал рога из обоза. Этот сигнал, был намного более глубоким и зычным и, без сомнения, разошёлся на многие километры в лесной тишине. Для обученных дружинников, принимавших участие во многих боевых действиях, разбои не стали сложными противниками: их неровный строй, таял на глазах. Те немногочисленные из разбоев, что не впали в оцепенение, или не стали оказывать неуверенного сопротивления, кинулись в чащу, надеясь спастись бегством. Их нехитрый план, был на корню разрушен парой десятков конников, которые изначально казались единственной охраной обоза: лес был не настолько плотным, чтобы пеший мог тягаться с всадником, за счёт маневренности. Поэтому настигали их быстро, и беспощадно изрубали.
Среди разбоев был только один человек, для которого эта контратака не стала неожиданностью. Предраг, с первых же секунд боя ловко укрывшийся за спинами своих людей, быстро проскользил взглядом, по видимой части обоза. Увидев, как с одной из телег спрыгнул человек, короткими жестами и командами организовывающий действия дружинников, он бросился к нему со всех ног. Умудрившись проскочить мимо нескольких дружинников, уже занятых, к счастью, кем-то из разбоев, атаман бросил свой меч к ногам командира, и, подняв руки открытыми ладонями вперёд, громко закричал, пытаясь пересилить шум боя:
- Я сдаюсь! Здесь не весь отряд, я помогу найти остальных!..
- Стой! – крикнул тот дружиннику, уже подскочившему, было, к Предрагу с занесённым мечом, и, переступив через оружие атамана, грубо сгрёб его за шиворот мощной рукой – Пойдёшь со мной!
Процедив это сквозь зубы своему пленнику, он бесцеремонно потащил его за собой. Предраг, не поспевая за быстро идущим дружинником, неуклюже семенил ногами, то и дело спотыкаясь.
Из повозки Горана, находившейся примерно в центре обоза, вылез Волибор. Опытным взглядом осмотрев происходящее вокруг, он сразу понял, что бой скоро окончится, и приближающееся подкрепление уже ни к чему. При планировании этой операции, после долгого обсуждения в кругу своих сотников, он вынес решение укрыть в обозе только две сотни пеших воинов, а две дюжины всадников, сделать «видимой» охраной. Горан, после ночи в пыточной камере Кременца, клялся ему, что сумеет выманить всего лишь небольшой отряд, справиться с которым будет легко, а несколько пленных, из этого отряда, приведут дружинников прямо в лагерь ничего не подозревающих разбоев. Такой вариант очень нравился Волибору, так как его люди, в этом случае, подвергались наименьшей опасности. Но опытный вояка хорошо усвоил, что в подобных делах, всё может пойти не так, как замышлялось. По его стратегическим расчётам, вариантов развития событий, было два. Удачный: если разбои действительно явятся в количестве около сотни, тогда двух сотен опытных воинов, укрывшихся в обозе, вполне хватит для уничтожения противника. Неудачным развитие событий, считалось бы в случае, если разбои, всё же, устроили засаду всем своим отрядом, либо (что было наименее вероятно) даже в меньшинстве оказали бы жёсткое, хорошо организованное сопротивление. В этом случае, согласно плану Волибора, дружинники заняли бы оборону на телегах. В нескольких километрах позади обоза, должны были идти три сотни всадников, которые по сигналу (звук рога), должны были поспешить на помощь. Такое расстояние, они преодолели бы за считанные минуты, и долго самим сдерживать неприятеля, в обозе не пришлось бы. Уже за ними, подошли бы оставшиеся пять сотен пеших дружинников. Сам Волибор, решил идти в обозе, чтобы лично контролировать ситуацию с самого начала. Кроме того, он считал, что несёт основную ответственность, за правильность стратегических решений, и потому своё место видел на самом опасном участке.
Но разбои даже не пытались держать строй, или слаженно атаковать всей силой. Каждый думал только о себе, и невнятные очаги их сопротивления, гасли на глазах. Волибор спрятал в ножны, оказавшийся ненужным, меч. К нему уже спешил один из его сотников – Добрыня – таща за шиворот кого-то из разбоев. Подойдя к тысячному, он с силой надавил на плечо пленника, вынуждая того пасть на колени. Волибор сразу заметил, что пленный разбойник податлив, и оказывать сопротивление не намерен.
- Этот сдался, – объяснил Добрыня тысячному – Сказал, что может привести нас к остальным.
Волибор ещё раз внимательно посмотрел на лицо пленника: крайне взволнован, но следов панического страха нет. Похоже, действует осознанно, возможно, по заранее продуманному плану. Умные глаза, мимические мышцы развиты плохо… Скорее всего, не видал в жизни ни тяжёлой работы, ни упорных тренировок… Наверное, из тех, кто считает себя всех умнее… Волибор не любил таких людей, так как натерпелся от их породы вволю: всё окружение Батурия, сплошь состояло из подобных типов. Не признают ничего, кроме собственной выгоды. А может так и надо? Волибору захотелось подёргать этого пленника за нервы, и он безразличным голосом спросил:
- Как твоё имя?
- Предраг. Я был одним из атаманов, я помогу найти остальных…
- А с чего ты взял, Предраг, что нам нужны остальные?
Пот выступил на лбу Предрага, а спину обжёг холод. Мысли в его голове, полетели с сумасшедшей скоростью: «Просчитался?!. Они не станут охотится за остальными?!! Тогда нечего предложить взамен, за свою жизнь!.. Стоп! Если этим занялась дружина Батурия, то уж точно задача у них, уничтожить нас «под корень», чтобы больше не возвращаться к этому вопросу. И казна! Казна Тура!.. Даже если им не нужно уничтожать всех, то ради такой добычи, они согласятся преследовать оставшихся разбоев!..». Всего на одно мгновение смятение показалось на лице Предрага, но здравый рассудок, тут же вернул его сбитое с толку сознание, под свой жёсткий контроль.
Тем временем расправа (по-другому это назвать было сложно) над разбойниками окончилась. Дружинники вели в сторону тысячного, с дюжину пленённых, подраненных разбоев, покалывая их копьями, для ускорения и острастки. Среди них был и Тур, пытающийся испуганно держаться в середине. Знаком им приказали остановиться недалеко от Волибора, занятого пока допросом Предрага.
Послышался нарастающий топот, и на узкой тропе, показалась колонна всадников. Сотник, ведущий колонну, сразу уразумев, что всё уже кончено, махнул рукой следующему за ним всаднику, который передал этот жест дальше по колонне. Колонна остановилась, всадники спешились, и завели лошадей в чащу, дабы дать дорогу, идущему следом пешему строю.
- Так что ты мне скажешь, Предраг? – вернулся к разговору, немного отвлёкшийся, было, Волибор.
- Скажу, что ты и сам захочешь искать оставшихся. Казна, скопленная нами за все прошлые налёты, более чем богата, чтобы быть наградой за такой несложный труд.
Волибор снова испытывающе посмотрел на Предрага: пройдоха знает своё дело! Послушать, хотя бы, как сбалансирована его интонация: говорит уверенно, но мягко, убеждающе. Явно будучи уверен, что без него не обойдутся, не пытается этим бравировать… Есть у него что-то ещё…
- А с чего ты взял, что именно тебя мы оставим в помощь? – спросил Волибор, и кивнул в сторону остальных пленников – Любой из них приведёт нас в лагерь. Напуганы они побольше твоего, значит и стараться будут получше.
На душе у атамана стало спокойнее: выпытывает, значит, тысячный, чем он – Предраг – может быть ему полезен. А раз дело к такому разговору, то здесь атаман убедит, в чём надо, хоть самого Кривлада!
- Верный способ испортить любое дело, это заставить дурака стараться! – ухмыльнулся Предраг – В лагере никого нет. Было подозрение у нас, что этот обоз – засада. И я в этом был уверен. По дороге в наш лагерь, будет стоять скрытый дозор, и если они увидят дружинников, то принесут остальным весть, что в лагерь возвращаться нельзя. Тогда вам уже не скоро удастся выйти на их след, так как они покинули лагерь позже нас. Единственный способ, это заманить их в другую ловушку, но ни у кого из ваших пленников, кроме меня, не хватит ума гладко всё обставить. Не веришь мне, поговори с кем-нибудь из них, и сам всё поймёшь.
Волибор нахмурился. Этот разбойник действительно всё просчитал заранее. В уме и самообладании ему не откажешь. Придётся серьёзно рассмотреть его предложение. Отметив это, тысячный продолжил допрос:
- Ты среди них главный?
- Нет, не я. Вон тот, в кольчуге, что за остальными пытается укрыться. Тур его имя – с готовностью отозвался Предраг, указывая пальцем на бывшего главаря.
- Если ты самый умный, чего ж он тогда самый главный? – засомневался Волибор.
- Да просто он – брат Горана. Наводчика, который к вам первым попался. От него зависела наша добыча, от того и приходилось этого дурака в главарях терпеть. Но теперь, будь уверен, все за мной пойдут.
- И чего это тебе захотелось всех своих товарищей под удар подставить? – презрительно усмехнулся тысячный.
- Да стадо тупых баранов это, а не товарищи! – сплюнул Предраг – Не хочу я с ними всю жизнь по лесам скрываться!
- А чего ты хочешь за свою помощь?
- Хочу, чтобы ты выговорил мне прощение. И от нашей казны некоторую часть. А остальное, ты со своими сотниками разделишь. Князю вашему, или ещё кому, о ней ведь докладывать не обязательно – твёрдо ответил атаман, глядя Волибору прямо в глаза.
Тот, немного подумав, ответил, тоже не отводя взгляда:
- Думаю, что твоя помощь, убедит князя оставить тебе жизнь, если помощь твоя действительно окажется настолько полезной, как ты обещаешь. А насчёт вашей казны… Пусть окажется сначала в наших руках, а там посмотрим.
В группе пленных разбоев, находился один из людей Предрага. Он заметил, что его атаман, похоже, сумел о чём-то договориться с дружинниками, и, обрадовавшись, решился несмело напомнить о себе:
- Эй, Предраг! Я здесь!..
Стоявший рядом дружинник, незамедлительно стукнул его древком копья по голове за подобную дерзость. Но Предраг услышал, и обернулся. Оглядев кучку бывших соратников, он снова повернулся к Волибору и проговорил, вовсе не стесняясь, что разбои слышат его:
- С этими нужно покончить сразу! Если кто-нибудь из них умудрится сбежать и добраться до остальных, то меня на куски порубят!
Тысячный прекрасно понимал, что пленный атаман прав. Правда, волновала его не безопасность Предрага, а угроза провала западни для оставшихся разбоев. Он захотел убедиться, что Предраг окончательно и бесповоротно готов отступиться от разбойников.
- Я хочу, чтобы ты убил одного из них, в присутствии остальных, пока они ещё живы – бесстрастно ответил он атаману.
- Я могу выбрать? – спросил тот.
Тысячный утвердительно кивнул головой. Предраг указал пальцем на Тура, всё ещё пытавшегося по-детски спрятаться за чужими спинами:
- Давайте этого… главаря.
Двое дружинников, заломили Туру руки за спину и, подведя к Предрагу, поставили перед ним на колени. Волибор подал убийце нож, и тот, взяв свою жертву за волосы, посмотрел ей в глаза взглядом, излучавшим глумливое превосходство. В ответ, глядя глазами, полными страха, Тур жалобно выдохнул, позабыв столь привычную для себя гордость:
- Пощади…
Ответив на это злорадной усмешкой, Предраг медленно перерезал ему горло. Дружинники отпустили руки жертвы, и тело, всхлипывая и захлёбываясь кровью, ещё несколько мгновений корчилось у ног своего палача. Волибор молча кивнул головой дружинникам, окружавшим остальных пленников, и те стали беспощадно колоть их копьями, не обращая внимания на стенания и мольбы. Когда дело было сделано, Волибор указал на Предрага:
- Уведите его пока. Мне нужно обдумать его предложение. И глаз с него не спускайте!
Теперь твёрдо уверенный в том, что Предрагу обратной дороги нет, тысячный занялся другими делами. Сперва, он осведомился у своих сотников о потерях. Оказалось, что убитых среди дружинников нет, а раненых, всего около двух десятков. Также он попросил, найти ему меч Тура.
Через час подошли и пешие дружинники. Единственным всадником среди них, был Виктор – сынок Главного Советника Феофана, назначенный Батурием в помощники тысячного. Он с важным видом подъехал к Волибору и, таким тоном, будто он уже тысячный, осведомился:
- Ну как всё прошло?
Вокруг Волибора стали собираться сотники, тяжёлыми взглядами оценивая заносчивого молокососа.
- Передовой отряд разбойников разбили. Осталось только выйти на остальных – спокойно ответил тысячный, не желая ожесточать своего преемника, дабы он не срывался на дружинниках, после того, как примет тысячу под своё начало.
- Известно ли место нахождения лагеря? Когда мы выступаем? – деловито продолжил Виктор.
- В лагере никого нет. Разбои предполагали, что возможна засада…
- Я же говорил, что нужно заманить в эту ловушку всех! – нервно завопил сын советника.
Это была правда: Виктор настаивал, чтобы в послании Горана, предлагалось пойти в налёт всему разбойному отряду, но Волибор, желая избежать возможных потерь среди своих людей, решил спланировать так, чтобы основную часть разбоев, застать врасплох. Виктор же продолжал визжать:
- Неужели справиться с горсткой разбойников, это настолько сложная задача?!.
Тут не выдержал сотник Добрыня, и гневно возразил зарвавшемуся мальчишке:
- Чего ж ты на коне, а к бою только с пешими пришёл?! Как горлопанить на весь лес, так ты скорый, а как в бой, так ты последним приплёлся!
Взгляд юнца вспыхнул гневом, и он яростно процедил сквозь зубы:
- Да как ты смеешь?! Я остался с главными силами только потому, что хоть кому-нибудь нужно поддерживать среди них дисциплину, о которой вы все, похоже, никогда и не слышали!
Сказав это, он резким движением развернул коня, и пустился вскачь, едва не сбив нескольких дружинников.
- Зря ты так. Скоро его над вами вместо меня поставят. Он тогда тебе это вспомнит… – проговорил Волибор, глядя в след Виктору.
- Да пошёл он! – с презрением сплюнув, ответил Добрыня – В первом же бою зарублю его своей рукой. Небось, ещё зад сам себе подтереть не умеет, а уже тысячей командовать собрался…
Волибор дал распоряжение сотникам, готовиться к ночлегу. Через некоторое время он увидел, как слуга Виктора ускакал в сторону Кременца. Тысячный сразу понял, к чему это: он, со своей тысячей, выступит только завтра, да ещё и идти из-за пеших дружинников будет намного медленнее. Так что слуга, будет в ставке Батурия на несколько дней раньше, и передаст папаше-советнику, весть о новой неудаче Волибора. А тот уж накрутит князя, как следует… Тысячного вдруг охватила злоба, к этому змеиному семейству. Он припомнил, что в одном дне пути от Кременца, находится пасека, и большая медоварня, принадлежащие Феофану. Он – Волибор – ещё успеет напоследок плюнуть в рожи, этих высокомерных ублюдков!
Приказав привести к нему Предрага, он дал ему ориентир медоварни Феофана. Договорились так: Волибор держит свою тысячу в Кременце, а Предраг приводит оставшихся разбоев на медоварню. Охрана там небольшая, так что захватят они её без труда, и на радостях, по любому перепьются. А ночью, Предраг сбежит в Кременец, и даст знать Волибору, что разбои в ловушке. А пока те из запоя выйдут, так Волиборова тысяча успеет пять раз с ними покончить.
- Думаю, всё сработает, как надо! – подытожил Предраг – Главное, чтоб мне удалось убедить их, что я и в бою побывал, и в плен не попался…
Волибор молча поднялся, взял его за левый локоть и, резко выхватив нож, точным ударом, пробил мягкие ткани на плече атамана, не задев кость. Вскрикнув от неожиданной боли, Предраг с ужасом уставился на тысячного, не понимая, что происходит. Тот, обтерев и спрятав нож, сказал Добрыне, который тоже присутствовал при разговоре:
- Отведи его к цирюльнику, пусть рану ему перевяжет. Только так, чтоб смотрелось криво, будто он сам, на скорую руку это сделал. Но, при этом, чтоб кровью не истёк… Вроде как в бою ранили, от того и сбежал.
- Правильно, это правильно… – пролепетал Предраг, прерывающимся от боли голосом, прикрывая второй рукой, кровоточащий разрез…