В помощь родителям
Дорогие родители, прежде чем читать рассказ о доможирихе, ознакомьтесь со словами, которые скорее всего могут быть непонятны не только вашим детям, но и вам самим. Есть некоторые слова, что эволюционировали в несколько иные смысловые миры, поэтом будьте готовы отвечать детям, вдруг они спросят, «что это означает».
Приятного чтения.
Отрок — нижний воинский чин (младший дружинник).
Детские — некоторых детей брали в учение в дружину, наставниками обычно были старшие воины гридни или старики — бывшие дружинники.
Гридень — старший воин княжеской дружины.
Опоясанный — воином по-настоящему становились те отроки которых опоясывали старшие.
Тын — забор, изгородь.
Манить — раньше это слово имело несколько иной смысл: пугать.
Мора (Мара) — приведение или дух в доме. Говорят кикимора — составное имя, первая часть которого пошла от того, что в преданиях жила она (или ходила, это уж где какие сказания) в головном уборе похожем на птичий «кики-болка», а вторая часть не что иное, как упоминание одного из мифов славян — Моры (Мары).
Гость — купец, обычно иноземный (отсюда - «гостинец»).
Лешка — леший.
Тать — (от таить), хищник, похититель, крадун (заметьте, что раньше ворами называли мошенников).
Прапорица — флюгер, устанавливаемый на вершине кровли.
Судно — в России слово «посуда» относительно молодое, то из чего если называли обычно «судно», а из чего можно было пить - «сосуд».
Перун — бог грома и воинской доблести, младший сын Лады и Сварога, наиболее легендарный из братьев Сварожичей.
Чернобог — он же Черный Змей, Кощей, он же Повелитель Нави, Тьмы и владыка Пекельного царства. Бог холода, уничтожения, смерти, зла; бог безумия и воплощения всего плохого и черного. Славяне делят весь мир на две половины: добрую и злую или дружественную и враждебную человеку. Каждую из них олицетворяет свой бог.
Повойник — женский головной убор
«Куриный бог» — такой камень с дыркой посередине.
Сергачи с медведем — своего рода скоморохи, у которых основным артистом был медведь-плясун.
- - - - -
Жила в одном селе на краю леса девчушка озорная, говорушка распрекрасная. Мамке с папкой помощница да бабоньке с дедушкой радость к старости-то. Больно танцевать любила девчонка, да на резвости разные шибко заводной была. А пуще всего любила она вечерами, когда солнышко уже на покой за красную горку собирается закатиться, послушать всякие истории-небылицы. То мамку запытает: «расскажи, маменька, сказку», а то и к дедушке вскарабкается на колени, нахохлится, как цыплёнок да пристанет с расспросами про дела были, да предания дней ушедших.
Бывало ссадит дедушка-то внучку с коленок-то, разместит обок с собой и вспомнит чего интересного. Так и сидят «шепчутся», внучка, дедка её, да ещё кошка-мурлыка. Кошка сидит, глазки щурит, розовым язычком лапку мочит, да ею знай мордочку умывает. Тихо, мирно, только дедушкин голос и слышен. А уж если дело по зиме обстоит и в печке огонёк озорной пляшет, а лучинки потрескивают, то вообще кажется, что ты вот так прямо сама и попала в сказку. Да разве ж это не сказки то, что дедушка порой вспоминает? Он-то говорит — правда это истинная, да всё не верится, что сие быть могло.
Вот и теперь сидит внучка с дедушкой, у ног кошка-мурлыка в клубок свернулась и хвостиком в такт словам об пол постукивает. На дворе, правда, не зима — лето, а время как-раз самое сказочное закатное.
Давайте и мы послушаем о чём-бишь дедушка-то сказывает маленькой внучке.
Доможириха
Стало быть, внучка, была такая история...
Был я тогда ещё малец, поди, не такой малой как ты, отрок уже почти что. Хотя в отроки-то меня никто и не взял бы, князь наш далече, как и дружина его. А в детские я тоже не попал. Эх, был бы теперь опоясанный гридень и жил в почёте. Да чего уж теперь о несбыточном сожалеть-то!
Стало быть, поодаль от нашего тына изба стояла. Говорят, бабка хозяев избушки-то сильно скупа была. Когда пришла пора избушку ставить да отдариваться поскупилась бабка не одарила должно; артельщиков, а те ей в отместку-то возьми да и подложи обрубочек — щепочку куда надо. Вот с тех пор и не было покоя домочадцам. Но, не буду наперёд-то всё сказывать. Интересу тогда слушать никакого.
Хоть и мал я был, но всё как сейчас помню, что в ту пору случилось.
Не очень любили в избу ту наши люди хаживать. Всегда что-то да случалось. Быват, идёт гость через края наши, да по незнанию в избёнке той и решит отсидеться — ненастье переждать. Положит, значит, шапку-то на скамью обок себя, глядь, а она уже у печки валяется. И не ясно кто сбросил-то туда, никого рядом и не было, да и сам гость не шибко туда-сюда двигался-то. Чудеса да и только.
А и то сказывали, что вроде все домашние-то вот они работают себе во дворе, а в доме как кто причитает, да всхлипывает. Манит шибко это. Сам-то я не видел, да другие сказывали.
Собственно, вот и вся присказка, а расскажу теперь саму историю. Как помню её.
* * *
Жилось домочадцам в избушке и правда не весело. Всякое бывало случалось, пока жива была старушка-то построившая избу. Так уж вышло, что воспитывала сына своего, теперешнего хозяина, она в одиночестве: муж на торжище поехал, да так и сгинул где-то. Может лешка дорожки-пути запутал, а может и тати какие схитили. И пойди теперь найди муженька родимого.
Вот с того, что трудно бабе-то одной жить и была она прижимиста. Не от скупости природной, а от жизни тяжелой и одинокой. Но, избу вот поставила, да сына вырастила. Оженить успела, да и померла.
А пока жива была всякое у домочадцев приключалось. Но более всего напасти доставались почему-то хозяйкиному сыну. И, казалось-бы, ничего-такого, чтобы подумать на кого специально, а по малости всякое. Ложился спать он, оставив обувку у лавки, а на утро обувку приходилось по углам сыскивать. А то и вообще, пройдёт он мимо стола с блюдом глиняным, а оно возьми да и об пол грохнись. И, казалось, не касаешься его, а оно, поди-же ты, вот как.
Но и другим бывало не сладко. Соберутся спать, лягут по лавкам, а матушка старая на печи, двери затворят, лучины задуют. Только в дрёму потянет и первый сон постучится, чуешь — сквозняк холодит. Разожжешь лучину заново, а дверь в сени растворена настежь. Станут домашние выяснять, кто дверь затворял, да так не плотно, что она отворяется сама, да не выяснят. Все одно и тоже сказывают: затворяли правильно, да притягивали плотно.
А потом старая хозяйка померла. А с ней и напасти, вроде как сами пропали. Не стало обувку-то по избе разбрасывать, двери сами открываться перестали, вот и домочадцы о напасти и позабыли-то.
* * *
Выросла у мужика дочка. И не шибко озорная была вроде. Знал я её. Детьми, бывало, вместе играли. Но повадилась она с соседской вздорной девчёнкой дружиться. А у той одни глупости да шалости в голове. Не голова, а прапорица, то есть куда ветры, туда и голова. И сказывали ей взрослые, что шалости и глупости до ума не доведут, но она всё в одну и ту-же сторону тянулась: к шалостям своим глупым. Вот и отвадила меня подружница её от игр общих. Не к чему мне были эти озорства нескончаемые, да выходки злые.
Бывало подкрадётся к соседскому тыну, да ну судна на землю опрокидывать. А то прядь пеньковую над тропинкой натянет, да над самой землицей. Идёт кто, о прядь-то и зацепится. Зашибётся шибко, а этой озорнице всё одно — веселье.
Вот и сбила она мужикову дочку-то.
Бывало превращала озорство своё девка в пущее зло. Вот, к примеру, озоровала с куколками — обережками. Ведь всякому известно, что куколка в доме оберегает дитятку от глаза дурного, да духа злого. Ведь каждая куколка, мамкой сделана — оберег, пусть и не великий, но какой есть, а оберег. И сказывали ведь бабы да старухи наши: «не балуй, девка, с оберегами-то, боком выйдет». Да и как выйти-то хорошему ведь всякому известно, что знать надо кому что дадено, да какому богу положено. А у нас бабы очень рукоделия любили разные, много оберегов тогда делалось, а уж деревянных домашних божков сколько мужики нарезали... Ведь обережек почти из всего сделать можно. То дело не хитрое. Вот, скажем, взять всякому знакомый репейник-то. Колючка да и только. Но ведь то, если с одной стороны посмотреть, а с другой ведь как дело обстоит: «создал Лихорадок злой бог Чернобог из грязи, болотной жижи и колючек репейника». Вот и возьми репейник или подумай иной раз. Ведь люди как толкуют: «летом бог Перун загоняет злых лихорадок в глубины огненные, от того они в это время людям и не опасны, а с началом зимы, когда Перун засыпает, Чернобог насылает их вновь на людишек-то».
Всяк знает, что как начинает день быть короче ночи, нужно начинать лихорадок беречься. И для этого, знамо дело, надо обережки всякие делать. Всяк такой обережек сам сделать может, вот хоть из того-же репейника. Соедини колючие головки в человеческую фигурку — вот и оберег готовый.
Все знают, да не все ведают каким образом оберег в избу приносить да с какими словами полагается.
Вот и случилась, что озорница соседская, возьми да подбей мужикову дочку на игру глупую: давай, мол, наделаем кукол из репейника, да и накидаем в дом оберегов этих.
Глупые девчёнки так и поступили. Сделали кукол из колючих головок репейника, да со смехом давай их в дом к мужику закидывать, да так, чтобы они к всякому полотняному приставали. Смешно им. Озорно.
Вот и вышло, что разбудили они лихо, что подселилось в избушке ещё с тех времён, как не поладила бабушка, мать мужикова, с артельщиками избу построившими.
* * *
Поигрались девчушки, да и позабыли о глупости своей. Да только глупость о них не забыла, бедой домашним аукнулась.
Стало быть, появилась у них в доме ни с того, ни с сего кошка серая. Как в дом попала пробралась ни кому не ведомо. То зайдёт в дом, да давай себя прихорашивать, то дымком у тына на скамеечку падёт, хвостиком о доски зло бьёт. Уж и гнали приблудную со двора. Не уходит. Сидит, глазами на всех сверкает. А как ночь придёт так и вовсе стучит по дому, топает, что твой коняшка. Аж спать боязно.
Случилось как-то мужиковой дочке под утро проснуться. Рано ещё. Солнышко только слегка самые мокушечки деревьев в лесу позолотило. Глядь а кошка, только что в избе сидевшая уже по двору бежит, лапками перебирает. Чудно это. Двери-то все затворены. Стоило девчушке глаза отвести, а вместо кошки уже баба неряшливая сидит на лавке в рвань одетая. Лохмотья еле наготу скрывают. Маленькая, скукоженная вся, нос такой длинный, что вместо кочерги пригоден может быть, в глазах злость видать, волосы распущены да лохматы как и одёжка вся, на темечке повойник бабский.
Вот вышла девочка и спрашивает незнакомую:
По что ты баба к нам на двор забралась? Кто такова?
А та лишь зло глазами посверкивает да молчит в ответ.
Девочка опять:
Вот сейчас папку разбужу он в раз тебя со двора прогонит. Зачем ты тут?
А та в ответ ни «гу-гу». Сидит, меньше девчушки ростом, прищурилась, губами шевелит, не то шипит, не то наговор какой тайный шепчет. Глядь а ноги-то у незнакомки будто куриные лапы пальцы источённые, да длинные такие-же. Не выдержала девочка, ухватила хворостину, да и огрела незнакомку прямо по повойнику. А та с лавки соскочила и как закричит: «не ушибла, не ушибла, только повойник-то и сшибла!» И утекла. Только её девчушка-то и видела.
Разбудила тогда она мамку с папкой, да всё им обсказала, как дело было-то. Напужались сильно они, известное дело. Да и как не напужаться, стало им понятно кто ж это куролесит в избе-то уже который год. Хотя до сих пор время спокойное было, да вот опять напасти пришли. Рассказала мамка дочери, что, хоть и не в каждой избе, но бывает так, что помимо людишек живут разные духи. Некоторые добрые и удобные, что помогают дом в чистоте и порядке держать, а некоторые злые и противные, что вредят домашним и на всякие подлости дюжие. Так мамка с папкой и порешили, что давешняя история с бабушкой и артельщиками теперь им понятна стала. По всему выходит подсадили артельщики доможириху домовуху-кикимору злющую, вот и вредила она все эти года. А уж теперь и вовсе обнаглела, что на глаза показалась перекинувшись кошкой, а как уж дочке их так и сама как есть показалась.
Стала мамка у дочки выспрашивать, что та делала и почему это именно с ней незнакомка встретиться решила. Так и узнали, что зло доможирихе та учинила, когда куколки репейные в дом бросать стала. Уж больно кикиморы не любят такой обережек людской. А уж если его сделать и в дом через порог бросать начать, так и вовсе серчают.
* * *
С тех пор в доме невыносимо стало жить. То повадится доможириха у мужика ездить по ночам на коняшке, да так загоняет, что оставит в яслях на утро всего в мыле. То посуду перебьёт всю. А уж курей тех пуще всех невзлюбила — все перья им повыщипывала.
По ночам стала она по стенам стучать, дверью хлопать, а девчёнке так и вообще спать не давала. Измучила людишек домашних без меры. Чего только те не делали. Как только не пытались с кикиморой противной договориться. Уж и крынки водой папортниковой мыли и в курятнике «куриного бога» подвешивали. Не помогли, и горлышко разбитой крынки, и старый лапоть, и кусочек кумача.
Хотел было мужик артельщиков тех сыскать, что избу строили, да куда там? Дело-то старое, кто в краях дальних, а кто и за кромкой уже давно.
Пришлось избу бросить. Выкопал мужик землянку да стал там с дочкой, да женою жить — горевать.
Вот до какого горя может довести глупость сделанная, да непослушание. Говорили же: «не балуй с оберегами». А теперь и девчушка и родители из собственной избы злой доможирихой прогнаны, где она лютует да власть полную имеет.
* * *
Вот такие дела, внучка! Каждое дело надобно по уму делать. Особенно нужно слушать, что люди старшие, да опытные говорят, жизни хлебнувшие не один жбан.
Дедушка, неужто так и не прогнали лиходейку — кикимору из избы-то?
Да как же её так прогонишь? Не смогли сами, да случай помог. Вот как было...
* * *
Уже не мало времени мужик с семьёй в землянке прожил. Дело-то было по осени, а новую избу закладывать к зиме несподручно. Стали уже готовиться в землянке и зимовать, да случилось, что по ту пору через село шли сергачи с плясуном-медведем. Прознав, что у мужика дом пустует, решили там и заночевать. Мужику-то что? Хотят так и пусть, а ему всё денежку малую за постой. Мужик сергачам честно про доможириху обсказал, да те не послушали. Наелись, мёду вдоволь испили, да спать-то и завалились. А мишку прямо так посреди избы и устроили.
Вот, стало быть, посереди ночи домовуха-кикимора и решила злость свою на постояльцах выместить, да сдуру, не зная с кем связывается, на медведя-то и набросилась. Ох уж и помял тогда её медведь да, видать, так шибко, что она заревев выскочила вон из избы и вновь уже не вернулась.
Тогда-то и перебрались в неё назад хозяева, потому как там уж и вовсе перестало манить.
А через месяц, сказывают, приходило ко двору неряшливая баба с длинным носом да у соседских ребят спрашивала:
Ушла ли со двора серая кошка?
Не ушла, - говорят - да котят принесла.
Кикимора, а это не иначе она была, повернулась и пошла обратно, лишь сказав на ходу: «теперь совсем беда: зла была кошка да одинока, а тем место другая заняла да с котятами и до неё теперь не доступишься!»
* * *
Больше доможириху эту ни кто в тех краях не видел. Наверное ещё у кого в иной избе живёт. Может гадости делает, а может и хозяева хорошие ей попались. Говорят, если доможириху уважить она и подсобить может. Но я про то в точности не ведаю.