Предполагаемая книга часть V
ВСПЯТЬ
Не было макдональдсов, горящих туров, Турций и Италий,
интернета не было, хамона, фуа-гра, зато
живы были папа-мама, Ася, Миша с Галей,
дедушка и то – донашивал довоенное пальто!
Да и ты был, Юра, юн, беспечен – сигарета
в длинных пальцах, шарф на шее, тёмные очки
поворачиваешь к миру, а сквозь них на то или на это
золотые вспыхивают светлячки…
Говоришь, то было время упованья, упоенья
братством, нищетой духовной, вдохновеньем и игрой,
хоть всю ночь гуляй, пируй, хоть пиши стихотворенье,
тайнозритель, бессеребренник, герой!
Потому что – цвел тот стебель! Сердце – плакало и пело,
пламенея, удивленьем дивно изгибалась бровь,
и косила под бродяжку, робко прикрывая тело
неприступным светом, тайная любовь!
Говоришь, то было время веры в торжество свободы,
в то, что где-то есть народы, в то, что где-то есть страна, –
за лесами, за морями, «там, за далью непогоды»…
Да темна вода во облацех, слезой осолена!
И теперь ты, Юра, маешься, грезишь ты семидесятыми
века прошлого: «Пожалуйста, отнеси меня, Борей!
Подхватите, гуси-лебеди, волки серые с волчатами
иль волною, Волга-матушка, к брегу давнему прибей!»
Поднимают гуси-лебеди, словно и не чуют бремени,
прибивает Волга-матушка к берегам, дающим крен,
земли открывая чудные, где ни возраста, ни времени,
где хранится всё любимое без ущерба и подмен!
Так ступай, гуляй-расхаживай по Подолу ль с катавасией,
по Тифлису ль сладкогласому – всюду небосвод глазаст,
с папой-мамой, Галей, Мишею, дедушкой в пальто и Асею
выпей чарочку бессмертия, закуси чем Бог подаст!
***
''Раньше вода была мокрее, сахар слаще и небо синее''
'' ... шарф на шее, тёмные очки
поворачиваешь к миру, а сквозь них на то или на это
золотые вспыхивают светлячки… ''
Таинственный, романтический денди со светлячками в глазах. Такого в зрелости уже нет.
''Говоришь, то было время упованья, упоенья
братством, нищетой духовной, вдохновеньем и игрой,
хоть всю ночь гуляй, пируй, хоть пиши стихотворенье,
тайнозритель, бессеребренник, герой!''
Почти все так вспоминают свою молодость.
''Потому что – цвел тот стебель! Сердце – плакало и пело,
пламенея, удивленьем дивно изгибалась бровь,
и косила под бродяжку, робко прикрывая тело
неприступным светом, тайная любовь!''
Первая любовь на всю жизнь. Какая трепетность и нежность
''и косила под бродяжку, робко прикрывая тело
неприступным светом, тайная любовь!''
''Говоришь, то было время веры в торжество свободы,
в то, что где-то есть народы, в то, что где-то есть страна, –
за лесами, за морями, «там, за далью непогоды»…
Да темна вода во облацех, слезой осолена!''
Раньше у народа было будущее, цель для всех. Жили нищими, но со вкусом к жизни. А теперь Магдональсы есть, а счастья нет.
''где ни возраста, ни времени,
где хранится всё любимое без ущерба и подмен!''
- Идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхания, но жизнь бесконечная.
Но действительно хранится, как и зло.
''выпей чарочку бессмертия''
Это даже Чаша причастия, ''источника бессмертного вкусите''
Единственное упование.
Все проходит, все перестанет быть, Любовь же в вечности к тем же папе маме , Асе с Мишей, Гале, и дедушке в пальто не перестанет никогда.
Щемящее стихотворение! Но с надеждой, просто приходит осознание, что все проходит в этой земной жизни, начиная с дедушки в пальто.
Заставили прослезиться, хочется поплакться в жилетку автору.
Смотрите народ может заплакать, и Вас могут захлестнуть потоки слез, Вы же популярны. На лодке придётся плыть по народным слезам.
Вообще ''дедушка в пальто'' зажил своей самостоятельной жизнью. Эта стала отдельная ''дефиниция,,
Не уверен, что так можно определять ''дедушку в пальто''
Олеся, у Вас как всегда просто, но почему-то гениально. Два слова - Дедушка в пальто, как Вишневый сад у Чехова.
О. - Сергей! Ваше перо становится все отточеннее, все острее - Вы на мне словно упражняете свое критическое дарование! Я уже почти и безо всякой иронии - почитайте-ка унылые и завиральные заметки современных критиков! Им бы поучиться у Вас!
Я Ваш ученик!
***
ОТПОВЕДЬ
Нет, не заманишь, солёное море свободы:
крут мой характер, и нынче он равен уму.
Мой повелитель желает мне тёплой погоды,
старости сытой и лёгкой кончины в дому.
Он повелел мне забыть все пути и дороги,
вольных острожников мне повелел позабыть,
вспомнить заставил о кротости, долге и Боге,
дабы забыла, как снедью гордыню кормить!
Вот и жую мою жизнь сухомяткою в полдник,
вот розовею, к стене придвигая кровать,
ногти кусаю, но трудный полуденный подвиг
не оскорбляю желаньем рыдать и роптать.
Мне полюбилось носить неудобные платья,
в тесном дворе, размахнувшись, ковёр выбивать,
вешать белье, раскрывая такие объятья,
что, задохнувшись, пространство могу целовать.
Я ж поняла: не рифмуется с новью и кровью
слово “любовь”, я рифмую иначе, когда
мой повелитель, задумавшись, сводит надбровья,
дышит бедою и учит науке стыда.
Что же, витийствуй, бунтуй и твори непогоды! –
вспахан удел мой, и, если немного прорыть,
я под стопой отыщу твои тяжкие воды,
горечь запью и обиду сумею отмыть!
1978
''Вольных острожников ''- так не придумаешь, так только переживешь и напишешь из опыта. Какое многомерное и сильное определение. Но в нем и молодёжный максимализм. Да, наверное, непросто было Вашему повелителю. ( В голове такое не укладывается.)
Вообще в этих стихах Ваш повелитель обрёл штрихи арабского падишаха.
''Мне полюбилось носить неудобные платья,
в тесном дворе, размахнувшись, ковёр выбивать,
вешать белье, раскрывая такие объятья,
что, задохнувшись, пространство могу целовать.''
- Госпожа Баттерфляй, госпожа бабочка.
Ваш повелитель ни одного слова не сказал в стихах, а все равно немного пугает. ''Короля играет свита'', а мужа жена.
Но все-таки Вы не Золушка хозйских забот. Хотя наоборот именно Золушка королева.
Но ''вольных острожников'' От Ваших друзей Вам пришлось отказываться?
''твои тяжкие воды'' - тяжко уразумевается.
Показалось, что на каком-то сверх уровне не сходятся концы, нет некоего звершения. Его не было в жизни.
Ведь свехзадача не в том, чтобы припасть к ногам шаха повелителя в покорности.
Вы все-таки не восточная женщина. Какая-то неувязка с искренним желанием, чтобы так и было.
И у меня в отзыве не сходятся концы с концами, мысли с мыслями.
***
ЛИТЕРАТУРНОЕ
(из новых)
Какие вздохи, охи, ахи
под дактиль ливня горемычный,
под ямб морской, под амфибрахий
голубки с крыши черепичной!
Пустой тоске подсыплет корму
гудящий ветер – груб, нахрапист,
но даст ей музыку и форму
его рыдающий анапест.
Видать, не всуе жизнь мятётся,
немея перед смертным часом,
когда она вовсю поётся
альтом, и тенором, и басом!
Хореем зазвучит бравурно
наперекор полдневной злобе –
и бедность смотрится фактурно
в своей подвижнической робе.
Но краше всех поёт и кротче
разлука, и, рифмуя нежность,
всё утешительнее к ночи
ей сладко вторит Безутешность!
Просветительница языков!. Воззисиял свет грамотности. Впервые за шесть десятилетий полез узнавать, что такое амфибрахий - похоже было на индийского брахмана или на чай, нет оказалось другое.
Дактиль что-то с аистами связано. Ну ямб и хорей это со школьного Онегина.
Анапест это что-то пеликановое.
Чуть нет уточнения с амфибрахием. В книге Товит - это ''тёплое''. С чего начинаются стихи!
Все капет. Ливень ахов, охов -красиво
Хореем зазвучит бравурно - некая похоронная жуть, душу щемит и томит. Выпить хочется.
Привычно -''сладко'' спать. Но сладкая, запойная безутешность , доходящая до нежности - это ново, и неожиданно!
Какая нежность и музыкальность во всем! Просто убиться веником. Простите, не смог сдержаться от восхищения!
Прошу прощения за поспешный отзыв в меру своей испорченности. Торопился перед встречей с друзьями . и золотой лозой.
О. - Золотой лозой не слишком увлекайтесь!
***
ВЕЧЕРОМ
Я ведро в колодец столкнула, и
оно зазвенело, запело,
загрохотало, заохало, отяжелело и –
отражений полное и теней –
стало вверх подниматься, и ржавая цепь скрипела,
и каждый поворот вала был всё круче и всё трудней.
И уже кто-то жеребёнка своего напоил
и чья-то семья чаёвничать села,
и чьи-то дети, умывшись, сидели,
и звезда уже начинала на чёрном небе сиять, –
и лишь моё ведро всё раскачивалось,
всё поскрипывало, всё скрипело,
и всё туже колодезная закручивалась рукоять!
И моё ведро над чёрной бездной раскачивалось,
как весы качалось,
и всё туже наматывалась цепь на оси…
– Почему ж мне так трудно всё? – я спросила.
Мне отозвалось:
– Ни на что не жалуйся,
ничего не требуй,
ни о чём не проси!
1987
''Я ведро в колодец столкнула, и
оно зазвенело, запело,
загрохотало, заохало, отяжелело и –
отражений полное и теней –
стало вверх подниматься, и ржавая цепь скрипела,
и каждый поворот вала был всё круче и всё трудней.''
Очень мощно отображён подвиг, который под'емлет автор. Подвиг и работа, подвиг и внутренний, и житейский, постоянное напряжение сил. Так что ''ржавая цепь скрипела,
и каждый поворот вала вес круче и все трудней''
Опять колодец, ведро, тени, заохало, загрохотало, отяжелело - кадры фильма. Динамика, напряжение во времени. В этом ведре, чаше жизни сфокусировалось все бытие, столкновение, преодоление, терпение. Идёт борьба, и - некоторая жалоба - ''а они-то уже чаевничают, отдыхают! Почему мне так?
- У каждого свой подвиг, свой час.
Большому кораблю большое плавание. Большой подвиг.
В этих стиха уже проглядываются святоотеческие притчи, жизнеописания по своей краткости ёмкости. Бытие. Колодец у которого Самарянка набирает воду для Христа.
И ответ свыше
''- Ни на что не жалуйся,
ничего не требуй,
ни о чём не проси!''
Мулрость.
О. - О! Сергей! У меня нет слов! А я боялась, что Вы вчера в гостях слишком уж увлечетесь плодами "золотой лозы"... Ан нет!
***
ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ
1.
Спрашиваешь: – Когда? – Где-то на той неделе.
(Словно бы чуть поодаль – на пне хромом).
– Где-то в эпоху Грозного… (Словно у дальней ели)
– Где-то в Смутное время… (Словно за тем холмом).
Густо заварено днями пространство. Битком набито:
не протолкнуться, не вклиниться, чтобы не задеть – в упор
то пролетарий с булыжником глянет темно, сердито,
то зрачком помавает цепкий тушинский вор.
Плотно заселено эпохами всхолмие. Крепко сжато
медленными веками – впритык и заподлицо
время покрыло землю… – Где-то веке в десятом…
(То ли в сарай запихнули, то ль в сундук под крыльцо).
Только себя окинешь оком довольным, гордо
голову вскинешь, твёрдо встанешь на землю, ан –
турки уже в Царьграде, а под Москвою – орды,
моавитяне – в сердце и лупят в свой барабан.
И коль суждено нам встретиться – всего вернее залоги
искать в Книге Жизни, совершить плагиат:
где-нибудь через сто дождей, когда-нибудь на дороге, –
там ещё облако чёрное, как пиратский фрегат.
2.
Где-то лет двадцать назад, при царе Горохе, –
это за той горой, которая родила мышь
и на которую махом одним взлетаешь на вдохе, вздохе
и падаешь, как во сне и летишь, летишь…
То есть попросту – в Тридесятом царстве, под топот конский,
такой хмельной подавали мёд на пиру,
что всех повязали спящими, увели в плен Вавилонский,
и они лишь сейчас очухались на хлёстком чужом ветру.
Глядят, продирая глаза: пески, пёсии мухи,
тарабарские песни, змеи, пронырливые хорьки
и все – одни старики. Одни старики и старухи
с немолодыми детьми. Старухи да старики.
3.
Спрашиваешь: – Когда? – Где-то в районе лета,
Где-то около мая, где-то в седьмом часу…
И вот нас туда несёт, на стыках дрожа, карета,
и конь коренной летит и стелется на весу.
Так странствуем мы – то в Рим эпохи упадка, пены,
то в Ерусалим страстной, спускающийся с горы.
И преображается время в пространство, возводит стены
и вновь собирает камни, раскидывает шатры.
Тут что-то царица Савская высматривает на небе,
загадывает, зрачок вперяет – хоть плачь, хоть вынь:
– Когда же увижу вновь возлюбленного моего? Но жребий
«Где-нибудь после смерти» – гласит ей. Аминь. Аминь.
***
Олеся пишет свой Апокалипсис, такой же непонятный, как и Иоанна Богослова.
Времена слились в один пучок, как чеснок, соприкасаются во вневременном пространстве. Это то, что подтверждает современная астрофизика, так что эта реальность не абракадабра возбужденного сознания поэта или пророка.
'' то пролетарий с булыжником глянет темно, сердито,
то зрачком помавает цепкий тушинский вор.'' Кино, выразительный штрих смешения времён.
''Где-то лет двадцать назад, при царе Горохе, –
это за той горой, которая родила мышь
и на которую махом одним взлетаешь на вдохе, вздохе
и падаешь, как во сне и летишь, летишь…''
Дух захватывает от этого полёта. Впечатление, что автор знает о чем пишет, так просто это не выдумаешь.
''Глядят, продирая глаза: пески, пёсии мухи,
тарабарские песни, змеи, пронырливые хорьки
и все – одни старики. Одни старики и старухи
с немолодыми детьми. Старухи да старики.''
Сюрреалистическое кино.
''И вот нас туда несёт, на стыках дрожа, карета,
и конь коренной летит и стелется на весу.''
Конечно не хватает Падшего Ангела, в мгновение времени показавшег все Царства мира и славу их. Воланда или Мефистофеля. Предшественники Олеси Гете и Булгаков выбирали, кто кому нравился.
'' Так странствуем мы – то в Рим эпохи упадка, пены,
то в Ерусалим страстной, спускающийся с горы.
И преображается время в пространство, возводит стены
и вновь собирает камни, раскидывает шатры. ''
Передан дух иного бытия, иного измерения, словно пророчица, Олеся, очень реально побывал там, и записала с натуры свои впечатления.
''Тут что-то царица Савская высматривает на небе,
загадывает, зрачок вперяет – хоть плачь, хоть вынь:
– Когда же увижу вновь возлюбленного моего? Но жребий
«Где-нибудь после смерти» – гласит ей. Аминь. Аминь.''
Когда окончатся времена и сроки, и мы совлечемся ветхой одежды, плоти свой, тогда откроется Истина во всей полноте. Аминь.
О. - Сергей, Вы не перестаете меня изумлять!
С. - Вы меня вбираете в свою сферу и измочаливаете. Я потом удивляюсь, ''неужели это я написал?" Может быть в транс вводите? Мне такое мышление недоступно. Но я пишу по подсказке. Так что Ваша похвала тому, кто подсказывает.
***
ВЕРА
Всё у Веры устроено замечательно:
дети, сад, огород.
Вера смотрит сочувственно и внимательно,
говорит: “Ну что ты, пройдёт!” –
“Знаешь, Вера, – я говорю, –
ничего у меня не ладится,
всё вываливается из рук –
и строфа, и детское платьице,
и пуговица от брюк.
Ничего на грядке не приживается,
не сваривается вполне,
не скраивается, не сшивается,
и жизнь,как мешок, на мне!
А ты, Вера, – прямая, гибкая,
и тёплая у тебя рука,
а я – изменчивая и зыбкая,
как Оредежь – родная твоя река”.
И тогда Оредежью начинает утешать меня Вера чудная,
говорит: “В ней таинственны повороты, и сама она глубока,
и жизнь – такая прекрасная и совсем не трудная
возле этой реки, и плывут по ней облака…”
И Вера на берегу, обнимаемая туманами,
а я кричу: “Вера! Вера!..” – уже в дорожной пыли.
- Такие, как ты, укрывали беглых,
были биты мужьями пьяными
и подкидышей принимали, и те как свои росли!
1983
***
Крестьянка пожалела дворянку, ''непутевую'' в хозяйственном отношении. Хотя явно в стихах дворянки нет, это от знания о жизни автора.
Но однако какую проницательную, сущностную оценку даёт ''Крестьянка'' ''Дворянке'', сравнившей себя с '' изменчивой и зыбкой'' рекой Оредежь, на берегу, которой живут обе - ''Крестьянка'' постоянно, баронесса по обстоятельствам.
'' В ней таинственны повороты, и сама она глубока,
и жизнь – такая прекрасная и совсем не трудная
возле этой реки, и плывут по ней облака…” - Вылитая Олеся! Таков глас народа.
Но и баронесса ''преклоняет колено'' перед подвигом женщины, которая и подвигом-то его не считает.
'' - Такие, как ты, укрывали беглых,
были биты мужьями пьяными
и подкидышей принимали, и те как свои росли!''
Святые души, Марфа и Мария, деятельная и созерцательная. ''У одной сёстры любовь к Спасителю выражалась так, а у другой иначе'' Но все же Спаситель созерцательну поставил выше. Это же делает и проницательная Вера.
''... и плывут по ней облака'', отражается небо и золотой крест храма.
Светлые стихи о двух ''сестрах'', о двух подвигах любви.
(Правда жить рядом с созерцательными особами ''светло и радостно'', но иногда очень непросто, временами это тоже подвиг.)
Олеся радует своими стихами, нигде нет надрыва, надлома, это при больших трудностях. Стихи всегда поддерживают, хотя бывает у неё и
'' всё вываливается из рук –
и строфа, и детское платьице,
и пуговица от брюк.
Ничего на грядке не приживается,
не сваривается вполне,
не скраивается, не сшивается, ''
И это ещё более поддерживает, что она ''не сверхчеловек'', а такая же ''беспомощная''в быту, как и мы.
И кажется, что и мы такие же боги, как и она, товарищи богов.
Этим свойством отличался Пушкин. И вот - Олеся. Наше счастье, что это так.
( Но поклон ее домашним!)
***
ИЗ КНИГИ
«СРЕДИЗЕМНОМОРСКИЕ ПЕСНИ, СРЕДНЕРУССКИЕ ПЛАЧИ»
Проходили мимо иноземцы несытые,
моавитяне немытые.
Смотрели с вожделеньем на дома наши справные,
черепицей крытые, виноградом увитые.
Спрашивали:
– А вы какого народа будете?
Проходили мимо иноземцы любострастные,
агаряне, лицом красные,
слушали, затаив дыхание, песни наши надрывные,
мандолины призывные, скрипочки заунывные.
Спрашивали:
– А вы какой будете нации?
На вопрошанья племени чужестранного
отвечали мы так:
– Народа избранного,
рожденного от воды и Духа, – Божьего рода
сыновья и дочери мы! Пира званного
гости принаряженные у царского входа.
Посему нация наша – христианская!
Услыхали это богопротивники, всех мастей отщепенцы,
христопродавцы, бесопоклонники, извращенцы.
Сказали:
– Надо моавитян на них натравить, агарян поселить в их стане.
Пусть по-своему с ними разберутся там басурмане.
А у нас готовы для них и подкоп, и мина.
Мы им объявим так:
– Христиане! Если земля вам – чужбина,
нечего тут раскладываться, укореняться, кресты ставить,
Бога своего славить.
Есть теперь среди вас агаряне, моавитяне, – извольте видеть –
есть, наконец, христоборцы, которых может обидеть
это ваше «Кири елейсон!» «Елейсон Кири!»
Так что сворачивайтесь, будьте как все и живите в мире.
…Захвачены дома наши ладные, росою умытые,
черепицей покрытые, виноградом увитые,
оплёваны песни наши надрывные,
мандолины призывные, скрипочки заунывные,
разогнаны наши праздники, потоптаны наши свитки,
разорваны белые платья, пурпурные накидки.
Голодные птицы склёвывают крошки нашего хлеба.
Нация христианская изгнана на Седьмое небо.
Оказывается Вам не чужда политика, сегодняшний момент в Европе, ситуация с беженцами. То, что отражено и в русской сказке об Зайчике избушке и Лисе. Только сказка - почти иерологиф, символ и функция, а Вы тоже почти библейским языком с оборотами былины, чуть с ароматом античности, Гомера,, но даете вполне узнаваемую картину, драму.
Хотя, неизвестно, когда Вы написали это. ( Мне по крайней мере по моей непросвещенности. Я не знаю, когда вышла Ваша книга плачей. Но, если давно, - значит Вы попали в вечность, и жизнь только подтверждает этот символ, функциональный символ, иероглиф. Как повествование о Кайне и Авеле, о Моцарте и Сальере. Пушкин тоже сим попал в вечность.
Иногда задают вопрос - Ну, а что такого в сюжете Евгения Онегина? Таня полюбила Женю, а он ей не ответил ( малолетка). Она вышла замуж за генерала, стала богатой, и тут он увидел, кого пропустил. А уже было поздно. Он стал к ней подкатывать, а она ему ответила отказом, хотя также сохла по нему. А ему уже никто не нужен был кроме Тани. Потом то ли спился, то ли на войне погиб. Пушкин не написал. И ничего особенного, есть сюжеты похлеще. Все время в поэме только жуют, да описание природы. Почему это классика?
А попал Пушкин в вечность! И Олеся попала в вечность!
Может быть может, кто нибудь обьяснить, как вдруг описание обыденной жизни вдруг становится классикой? Как это происходит?
Как сколотый молоток на замасленной ручке, и щербатый, ржавый серп становятся чем-то другим, символом? А уродливая двухголовая птица гербом. И это уже другая реальность. И Онегин у Пушкина, такой же мужик как и все, бабник, становится "Онегиным'' Какое-то волщебное превращение происходит.
Вспоминается анекдот, когда на Первомайской демонстрации чукчи не если транспаранты - ''Мир'', ''Труд'' , ''Май'', ''Июнь'', ''Июль'', ''Август''.
Чем один ''май'', отличается от другого, ''точно такого же'' ''мая''? Что происходит с обьектом?
***
СТИХОТВОЕНИЕ ИЗ РАССКАЗА «ПОЛЕТ ШМЕЛЯ»
Некогда я написала рассказ, в котором главная героиня неожиданно умерла. Прототипом ее была Шурка – веселая и добрая бабулька из Печор. Поэтому, когда эта – настоящая, живая – Шурка скончалась, у меня, помимо печали, появилось чувство вины, словно я своим рассказом поспособствовала ее смерти.
«Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его» Ис. 6:3
Помяните эту Божию рабу,
с богородичной иконкою в руке,
с покаянною молитвою на лбу
и прощальной синевою на виске...
Шурка, Шурка, я не знаю, как сказать:
не впервой тебя мне в гроб холодный класть,
не впервой – платок на узел завязать,
к ледяному лбу под лентою припасть...
Я, заслушавшись речей твоих и фраз,
из которых разливался колорит,
то ли притчу сочинила, то ль рассказ,
где твой образ героинею глядит.
Там ты бегала по снегу, там к лицу
подносила в изумленье две руки,
но сюжет пошёл, особенно к концу,
воле, замыслу и жизни вопреки...
С удивлением – за краешком стола,
сильно заполночь, когда расплывчат взгляд,
я увидела, что Шурка – умерла:
просто села и откинулась назад.
Это – логика рассказа. Это – строй
слов, которые... И – не с кого спросить.
Так сидела я пред Шуркой неживой
и была её не в силах воскресить.
Трепетала – нет ли магии какой,
нет ли связи у портрета и лица:
меж написанною Шуркой и такой –
Птицей Божией, созданием Творца?
...Знаю, знаю – грозных ангелов Своих
без подсказок высылает Судия,
и шестой Главы Исайи третий стих
потрясает основанья бытия.
Ведь когда Он самовластно гонит вдаль
ураган иль гасит свечечку в глуши,
разве Он у сочинителей: “Пора ль?”
станет спрашивать, кроша карандаши?
И с огарком догорающим в горсти,
что могу я – пред дорогой гробовой?
Лишь усопшей – троекратное “прости”
завязать в единый узел вещевой.
Я думаю люди, которые по Вашему слову попали в мир иной, игумен Даниил, Шурка, смутные сомнения о Викторе Гофмане, пьяницы и молодые люди, все попали в рай. И возносят о Вас благодарственные молитвы.
У меня к Вам просьба, если я вдруг окажусь прообразом в Вашем произведении, удостоюсь такой чести, в стихах ли, или упомянете в прозе, не могли бы Вы предупредить, чтобы я мог подготовиться месяца за два. Надо квартиру родственникам завещать, архивы сжечь, примириться с нелюбящими меня, попрощаться с любящими.
Но я желаю Вам успехов в написании, и готов послужить искусству. Но чтобы на могильном камне были Ваши строки. Склоняю главу перед вершительницей судеб. Поклон батюшке.
О. - Фу, какое магическое мышление Вы демонстрируете! Я же говорю не о реальности, а о собственных ощущениях...
С. - А Вы бы не могли написать стихи, чтобы мне удачно обменять квартиру?
О. - На виллу под Афинами?
С. - Я был бы не прочь в Переделкино.
С. - Вы наверное и явились таким Ангелом Глашатаем. В прошлых отзывах я несколько раз предполагал, что Вы не человек, как Андрей Рублев не человек, а Ангел. Вот и в книге Товит под видом спутника явился Ангел Рафаил. Но у Ангелов не бывает детей, это немножко ставит в тупик. Но какое-нибудь богословское обьяснение этому можно найти. Вот и мои друзья, очень серьёзные, общались с молоденькой блаженной девушкой Танечкой, которой месяц являлся ее Ангел, которого тоже звали Танечка. Трудно заподозрить, что запредельный физик Саша Беляков поддался бы таким фантазиям. А вот признал, наблюдая эту Танечку. Она была подруга его жены.
***
ЛЕКАРСТВО ОТ УНЫНИЯ
(Еще один рассказ для нового дополненного издания «Небесный огонь»)
Ранним темным осенним утром меня разбудил телефонный звонок.
– Але! Олеся? – раздался в трубке надтреснутый старческий голос.
– Да! – отвечала я хрипло, продирая глаза.
– Ты жива? Ты не умерла? С тобой все в порядке?
– Ой, а кто это? – испугалась я.
– Это отец Сергий Вишневский. Я очень разволновался, но раз ты жива, слава Богу! А то я вчера ночью всё никак не мог заснуть, все ворочался с боку на бок. Наконец, решил почитать. Достал из тумбочки твою книгу. «На корабле зимы». Стал читать, и вдруг такие слезы у меня полились из глаз, я плакал и плакал. Не мог остановиться. «Что такое? – подумал. – Наверное, это оттого, что она умерла». Так у тебя и правда все хорошо?
– Да-да, – ответила я, окончательно проснувшись. – Я жива, жива!
Это меня потрясло. Отец Сергий, старчик… Когда-то он был настоятелем храма Знамения Божией Матери на Рижской, где есть икона с мощами святого Трифона Мученика и куда мы много лет ходили с нашими малыми детьми… Потом он уехал в село восстанавливать церковь, в которой некогда, в отрочестве, прислуживал псаломщиком… Я к нему туда ездила, привозила и присылала свои книги, коих он был читатель. Ничего такого, что бы могло вызвать плач, в моем стихотворном сборнике «На корабле зимы» не было и быть не могло – это чистая и радостная книга, напоминающая собрание гимнов Творцу и Его творению… Все это было как-то странно, хотелось все это осмыслить.
И вот это: «Ты не умерла?» А ведь могла бы уже: сколько родных людей и близких друзей я проводила в далекий путь, сколько моих одноклассников и приятелей студенческих лет, умерших совсем молодыми, оплакала…
А я все жива! Порой задумываюсь над словами Христа, когда он послал в селение двух учеников, чтобы они привели к Нему осла, а на вопросы селян отвечали, что он «надобен Господу». Вот и мне хотелось бы так понадобиться Ему, а я как-то перестала понимать, куда ведет меня мой путь… И так ли всё хорошо обстоит со мной? Так ли благополучно, так ли, как я выразилась, «в порядке»? Ведь, если быть откровенной, последние месяцы я могла бы с полным правом сказать: «Покры мя тьма». Эти бессонницы, это дневное отупение после вынужденных ночных бдений. Это ощущение, что какой-то плотный полог опустился на меня сверху и закрыл небо, высоту, свет. Не чувствую ни радости, ни умиления, ни молитвенного воодушевления, но только сухость сердца и внутреннюю тесноту. А из глубин поднимаются волны беспричинного и бессловесного раздражения. Точно, как в каноне сказано: «Студных помышлений во мне точит наводнение тинное и мрачное, от Бога разлучающее ум мой…»
Не это ли умирание духовно прозрел во мне дорогой отец Сергий, находясь от меня на расстоянии нескольких сот километров! Не от этой ли беды пребольно сжалось его сердце и полились из глаз слезы, которые он не мог оставить и с утра пораньше решил позвонить мне? ...'' - далее продолжение рассказа.
***
С. -
Вам угрожала опасность, и очень изощренная и '' благочестивая'', которую Вы не могли видеть, поскольку попали под прельщение, частичное. А отец Сергий, поскольку давно был для Вас как ''старчик'', у Вас с ним духовная связь, духом встревожился за Вас. Я его хорошо помню по храму "Воскресение словущее'' на ул. Неждановой, ещё до Трифона мученика. Бог Вас не оставляет, ни с того ни с сего ''старчик'' вдруг откликнулся.
Как-то вспоминается история Серафима Саровского, когда он вежливо и любезно разговаривал с незнакомцем, а когда Дивеевские сёстры спросили его, с кем он так вежливо разговаривал, сказал, что им, сестрам угрожала смертельная опасность именно от этого человека.
Какие, оказывается, виражи проходят в Вашей жизни! Но спасаете других, и слава Богу!
***
Книгу "Слово об Олесе" можно приобрести в храме Косьмы и Домиана у Долгорукого, в Столешниковом переулке. Объём 400 страниц, с мистическими иллюстрациями собственного опыта автора Федорова Мистика.
Сергей Федоров Мистик Проза.ру V глава Отзывы на творения Олеси Николаевой
http://www.proza.ru/2016/11/30/1332
http://www.proza.ru/2016/11/29/1848
http://www.proza.ru/2016/04/22/1760
http://www.proza.ru/2016/11/27/1585
http://www.proza.ru/2017/02/16/390
***