- Цезарь, какое славно имя дали тебе родители, - сказала мама.
Они сидели друг напротив друга, за длинным столом. За ним могло бы уместиться и сто человек, но кроме Цезаря и его матери в огромном зале с куполообразным потолком и стрельчатыми окнами никого не было. Завидский доедал десерт – щербет, точно такой же, какой ел в последний раз еще в прошлой жизни. Его любимый – с изюмом и орехами. А она любовалась на него, подпирая щеку рукой, улыбалась и от глаз ее разбегались тонкие лучики-морщинки. Все такая же черноволосая и смуглая лицом, в белых одеждах, расшитых золотом, как и подобает царице.
- Ты не ревнуешь меня к моим новым родителям? К тем, что родили меня в этой жизни? – спросил он, допивая чай с жасмином.
- Конечно, нет. На седьмом небе нет ни ревности, ни зависти. Одна только чистая любовь. Я люблю тебя и счастлива твоим счастьем.
- Почему – седьмое небо?
- Потому что это седьмой уровень. Так говорят – седьмое небо. Неужели ты никогда не слышал подобного выражения?
- Да, слышал, - пожал плечами Цезарь, - но всегда думал, что это относится к легендам и мифологии, а не к реальной жизни.
- Разве то, что ты видишь вокруг, не реально?
- Пожалуй, да, реально. Я чувствую вкус этого чудесного чая, он вполне реален. Только отчего-то он не бодрит, а наоборот – усыпляет. Или я просто смертельно устал.
Завидский вдруг осознал, что давно уже не спал. С тех пор, как ноги вынесли его из кельи, он потерял счет времени. Шел и шел сквозь каменный грот, а потом карабкался по скользкой лестнице к светящейся точке-выходу, не то вверх, не то вниз, не то несколько часов, не то несколько дней. Окутанный материнской любовью, он расслабился, а от сытного обеда по телу растеклась приятная слабость. Глаза стали слипаться, еще немного и Цезарь уснул бы сидя, уронив голову на руки. Мать, заметив это, поднялась и позвала его за собой:
- Пойдем, я провожу тебя в твою спальню. Тебе нужно отдохнуть.
«Как странно здесь течет время, - только и успел он подумать, - только что встал из-за стола, и вот, лежу в кровати».
- Время подстраивается под твои желания, а ты очень хотел спать, - шепнула мама на ухо, обдав запахом розовых духов, и растаяла легким облачком.
А может быть, это ему приснилось, потому что следом растаяли стены, и он зажмурился от яркого света.
Цезарь стоял на ковре из сочной травы и ярких цветов, облитый солнцем, но не палящим, как в пустыне, а нежным и ласковым. Теплый ветерок обдувал щеки, щекотал нос цветочными ароматами. Гудели шмели и пчелы - так громко, словно он стал совсем маленьким и попал в пчелиное царство.
- Не отставай! – раздался впереди звонкий детский голос.
- Догоняй нас! – присоединился к нему другой.
Он вспомнил миллионы таких же снов, где они уже встречались и играли вместе, и ссорились, и снова мирились.
У них были разные имена, они встречались в разных местах и разных мирах, но их объединяла крепкая дружба и счастливая пора, которую называют детством.
Цезарь побежал за ними следом, но его друзья добрались до озера первыми.
- Вода холодная! – завизжала маленькая девочка и тут же радостно засмеялась. Ее смех разлетелся над прозрачным озером, поскакал хрустальными горошинами по прибрежным валунам.
- Ле-дя-на-я! – по слогам прокричал мальчик, следом за подружкой с шумом и брызгами бросаясь в воду.
Они плескались на мелководье, позеленевшие от холода, как два лягушонка, а Цезарь вдруг, не добежав, остановился.
Что-то держало его, не подпускало. Невидимая преграда. Какое-то чувство в сердце, похожее на ревность или на зависть. Но ведь мама сказала, на седьмом уровне не бывает ни ревности, ни зависти. Одна только любовь!
Он развернулся и пошел прочь от озера, роняя слезы. В своем сне он был совсем маленьким, как те дети, которые беспечно плескались у берега, почему же его мучили совсем не детские мысли?
- Быть может, я не умею любить? Просто не умею любить и никогда, никогда не попаду в это чудесное место? Мама не знает, что я пробрался сюда обманом…
Он блуждал и блуждал, потеряв дорогу к дому. Луг кончился, и он пошел по дороге между гречишными полями, утопая по щиколотку в мягкой пыли. А потом, не заметив, как и когда это случилось, запрыгал по болоту с кочки на кочку, боясь оступиться и провалиться в трясину. За болотом он наткнулся на колючие кусты - они цеплялись за его одежду, не желая отпускать. Вырвавшись, наконец, Цезарь обнаружил, что заблудился в глухом лесу, на который неправдоподобно быстро опускалась темная, безлунная ночь.
Оказавшись в кромешной тьме и не зная, куда двигаться дальше, он запаниковал. Попытался позвать мать и не смог разжать губ.
«Не бойся сынок, это всего лишь сон – зеркало страхов», - раздался мамин голос и Завидский проснулся.
Мокрый от слез, потный, с прыгающим сердцем.
Он лежал в широкой кровати под шелковым балдахином, а в узкое окно затекал розовый закат.
«Шкатулка! Забыл, зачем пришел, идиот!» - буркнул он про себя.
И тут же оказался в маленькой полукруглой комнате. Выпуклая стена – сплошь из витражей. Ярко синее небо, сочно-желтое солнце, алые розы, изумрудные виноградные листья и крупные фиолетовые виноградины. Цветное стекло бросало отсветы на круглый серебряный столик, на котором стояла она – шкатулка.
Выкованная из золота, инкрустированная драгоценными камнями – такой он себе ее и представлял.
Цезарь постоял, рассматривая, как играют в лучах уходящего солнца рубины, изумруды и сапфиры, а потом снял с себя джемпер, закутал в него сокровище и пошел сквозь анфиладу дверей прочь из дворца своей мечты.
Он довольно быстро спустился с холма, на котором серой громадой высился замок, даже нашел рыжую хвойную тропку, ведущую к колодцу, и тут начались чудеса.
Дорожка петляла, кружила и никак не желала выводить к деревянному мостику.
«Что за черт!»
Он остановился, не веря глазам. Воздух вдруг пошел рябью, секвойи задрожали едва заметно, уменьшаясь и меняя окраску. Красные шершавые стволы истончились и стали гладкими и шелковистыми, молочно белыми, по ним бежали черные полоски. Острые иголки разворачивались, превращаясь в нежные листочки.
Вдобавок откуда-то наполз густой туман, в котором без следа растворились и деревья, и даже почва под ногами. Цезарь, словно слепец, вытянув руку вперед, а другой прижимая к груди бесценную ношу, осторожно ступал по чему-то мягкому.
Вдруг впереди часто задышал невидимый зверь. Завидский замер, прислушиваясь. Зверь тоже остановился и тихо зарычал.
- Канг! Ко мне!
«Да это же собака!» - с облегчением выдохнул Цезарь и, как только страх отступил, вместе с ним рассеялся и туман, серыми клочьями оседая на мокрую от росы траву.
- Цезарь? Ты?!
Кристиан стоял напротив - молодой, синеглазый, с упругой кожей без единой морщинки. Словно родился лет двадцать назад. Он улыбался, поглаживая огромного белоснежного мастифа, больше похожего на льва, чем на собаку.
- Здравствуй! - Завидский замялся. Пес, несмотря на поглаживания хозяина, напряженно тянул ноздрями воздух и не сводил голубых глаз со шкатулки, завернутой в тонкий джемпер. – Какая у тебя странная собака, - добавил, не зная, что еще сказать, - грива, как у льва.
- Ты узнал его? – радостно воскликнул Кристиан. – Нет? Это же Бубу! Его новое воплощение! Ты помнишь нашего Бубу?
- Твоего Бубу, - не удержался Цезарь.
- Перестань! Отец подарил его нам обоим. Что мы стоим? – спохватился он. - Пойдем! Мой дом совсем недалеко! Покажу тебе, как я живу! У меня чудесная библиотека. А сад какой! Ты будешь удивлен! В одно и то же время цветут и ландыши, и сирень, и созревают яблоки.
Он увлеченно рассказывал про чудесный сад и не замечал, что брат, который неохотно двинулся за ним следом, становится все мрачнее и мрачнее.
- Видишь? Мы почти пришли! Я обожаю этот дом, он словно светится изнутри! Всегда мечтал именно о деревянном срубе – дерево дышит…
- Убери ты свою собаку! – не выдержал Завидский. – Она мне действует на нервы.Тычется в меня своим носом. Уйди, что ты ко мне пристал? – закричал он на пса. Тот остановился, оскалился, вздернув верхнюю губу, и угрожающе зарычал.
- Канг, дружище, что с тобой? – Кристиан присел, обнял друга за шею, стараясь заглянуть ему в глаза. – Это же Джахи. Ты до сих пор на него сердишься? Мы просто боролись, давно пора забыть тот несчастный случай. Целых тысячу лет прошло. Ну?
- Знаешь, мне пора идти, - нетерпеливо бросил Цезарь. – Ты придержи его, пока он на меня не бросился, а я пойду. Рад был с тобой повидаться. Прощай!
Он взялся за шкатулку поудобнее, и в этот момент джемпер сбился на сторону, открывая уголок сокровища.
Золото вспыхнуло в лучах восходящего солнца и загорелось вдруг ярко-белым. Ослепительно белым светом.
- Что это у тебя? – удивленно поднял брови Кристиан. - Это… шкатулка?!
- Не твое дело, - бросил Цезарь как можно безразличнее, повернулся и зашагал прочь.
- Брат! Подожди! Не делай этого!
Кристиан бежал следом, а Канг, опередив его, наступал беглецу на пятки, дыша громко и тяжело.
- Оставьте меня в покое! Вы – оба!
Завидский понял, что ему не удастся оторваться от преследования и остановился. Его переполняла злоба. Почему судьба вновь и вновь сводит его с младшим братом? Почему он вечно стоит на дороге? Почему он просто не может провалиться в преисподнюю вместе со своим львом-собакой?!
- Ты делаешь огромную ошибку! – умоляюще заговорил Кристиан. - Пожалуйста, опомнись!
- Какое тебе дело до моих ошибок? – прервал его Цезарь.
- Как же ты не понимаешь! Шкатулка принадлежит тебе и мне, и каждому в этом мире. Мы, жители седьмого уровня, можем держать ее у себя дома, в храме своей души, но у остальных, тех, кто живет в нижних мирах, нет такой возможности…
- Храм души! Оставь этот пафос! У тебя дома есть такая же? Вот и прекрасно! Зачем тебе эта? Что ты ко мне привязался?
- Храм — это дом для души, понимаешь? У каждой души он свой. Мы видим его по- разному, этот храм. Это многомерное пространство, Цезарь, если тебе так понятнее. Но шкатулка – одна. И храм – один. И если ты исполнишь свой план, мой храм опустеет. Также как опустеют дома других душ, населяющих седьмое небо. И нижние миры останутся без светоча, без камертона. Мир погрузится в хаос!
- Что ты несешь? Вот этот сруб, - Завидский махнул рукой в сторону рубленой избы, - это, по-твоему, храм? Я забрал шкатулку из дворца, чтобы ты знал! Ты просто сумасшедший! Ты выжил из ума, разыскивая свою Птичку-Ласточку.
- Я не сумасшедший! О, нет! – он был смешон в своем отчаянии, с руками, прижатыми к груди, в белоснежном одеянии рядом со своей белой собакой. Ангелы – ни больше, ни меньше. Два белоснежных ангела, только без крыльев.
- Ты смешон, - презрительно сказал Цезарь, но Кристиан его перебил:
- Дворец — это проекция твоего идеального дома. Мой идеальный дом — это изба в березовой роще. Кто-то мечтает о домике на сваях прямо над океаном, и будь уверен, таким он и его и видит. Это рай, тут все возможно. Ты встречаешь тех, кого любишь больше всего на свете…
- И что? Ты встретил Магию? – зло прищурился Завидский.
- Нет… нет. Я бы очень хотел ее увидеть. Но, очевидно, ее душа еще не достигла этого уровня. Ты знаешь, я и сам попал сюда по чистой случайности, - Кристиан грустно улыбнулся, - Я шел по мосту и увидел, как человек прыгнул в воду. Было очень холодно, - он поежился, вспоминая давнее приключение, - на мне была теплая одежда и тяжелые ботинки. Неудивительно, что я утонул. Надеюсь, тот человек остался жив. Самоубийство — это тяжкий грех, ты же знаешь. Души самоубийц падают вниз. Так глубоко и так далеко, что лучше об этом не думать.
- Магия убила себя, - жестко сказал Цезарь, - она сбросилась со скалы. Верблюжий горб, помнишь? То местечко, куда ты звал ее любоваться закатами после того как подарил ей свой веник, собранный в нашем саду.
- Нет! Я не верю тебе! Ты говоришь так со зла.
- Это сущая правда. Она так сделала. На следующий день после похорон того бедняги, которого приняли за тебя.
- Почему же ты не сказал мне раньше? Ведь ты же знал! Знал, что я так долго ее ищу. Что я люблю ее.
- Не захотел и не сказал. А что, я обязан тебе обо всем докладывать?
- Как же она могла? Бедная, маленькая Ласточка… Постой, но ведь если ты об этом знаешь, значит, ты это видел? Почему же ты ее не спас? Ты же был ее мужем!
- Это все твоя вина! – вскипел Цезарь. – Ты всегда, всегда стоял между нами! Из-за тебя она не стала мне хорошей женой!
- Я ушел, чтобы не стоять между вами, - тихо сказал Кристиан.
- Ну, вот и она ушла, следом за тобой. Вы с ней прекрасная пара – два слабака.
- Не смей так говорить о ней! Она потеряла отца, единственного человека в мире, который о ней заботился! Ей пришлось выйти замуж за того, кто стал причиной его смерти…
- Я стал причиной его смерти?! Это ты! Ты во всем виноват! Не полез бы ты к ней со своими цветами, ничего бы не случилось! И убил учителя не я, а твой драгоценный Бубу! А ты нежничаешь с ним, с убийцей отца твоей любимой Ласточки, - язвительно бросил Завидский.
- Замолчи! Ты чудовище… ты просто бездушное чудовище!
- Что такое? Куда подевалась любовь и райская гармония? – язвительность сменилась издевкой, и Кристиан не выдержал.
- Я ненавижу тебя. Будь ты проклят!
Страшные слова слетели с губ, и их подхватил налетевший вдруг ветер. Небо в секунду заволокло черными тучами, светлый день превратился в серые сумерки. Канг заскулил и бросился к хозяину, который неловко обрушился в траву. Боком, поджав ноги и хватаясь за грудь.
Цезарь постоял в нерешительности, посмотрел, как поверженный соперник хватает воздух открытым ртом, как верный пес, поскуливая, лижет его побелевшее лицо, развернулся и побежал.
Он бежал, не разбирая дороги, а ветер подталкивал его в спину, словно изгоняя из поруганного рая. Белые березы сменились тонкими серыми осинками, а за ними начался чахлый ельник. Завидский перешел через расшатанный узенький мостик, перекинутый над заболоченной речушкой, и вышел на протоптанную дорожку.
«Ну, наконец-то!» - с облегчением выдохнул он, наткнувшись на открытый люк колодца. В тот момент, когда он ступил на ступеньку, издалека донесся тоскливый собачий вой.
«Он умер», - прошептали губы, а ноги уже нащупывали скользкие перекладины. Торопливо и суетливо Цезарь покидал место своего преступления