Разговор с Синтией о музыке

Ефремов Игорь Борисович
Син, не в обиду будет сказано, но большинство примкнувших к данной категории граждан [неформалы], стали таковыми только благодаря неудачным попыткам ( или не попыткам, а просто мечтаниям об этом ) примазаться к мэйнстриму, обломавшись и озлобившись на последних, не принявших их в тусовку. После чего они становились неформалами, полными комплексов, обсирали, как могли, своих оппонентов, а сами в душе чувствовали жуткую обиду и жгучую зависть к вышеупомянутым. Ничего личного, конечно же ты не из этих:).

   По поводу эстетики хиппи. Честно говоря, рассуждать о философии «детей цветов» мы можем лишь опосредованно, ну не жили мы в Калифорнии 60-х – 70-х, не были в Вудстоке, не устраивали потасовки в Париже 68-го, не покидали свои благополучные семьи, чтобы примкнуть к боевым отрядам Че Гевары и не кидались в другую крайность, устраивая митинги пацифистов против войны во Вьетнаме. Все, что написано позже об этом благословенном времени - это всего лишь красивая легенда, памятник рухнувшей идее. И, честно говоря, с этих позиций мне гораздо ближе свингующий Лондон середины 60-х, с теми же идеалами, но гораздо более симпатичный, не отравленный наркотой, экзистенциализмом, псевдовосточными заморочками и идеологией упомянутых мессий, которые вскоре привели к Алтамонту, Чарльзу Мэнсону и разочарованию-передозу Хендрикса-Джоплин-Моррисона и иже с ними.

   Ну и раз уж речь зашла о том, как ты до этого докатилась, с пространными экскурсами в русский рок, придется и мне краями пройтись по своей биографии.

   Родился я в городе Оленегорск Мурманской области, поэтому, как ты понимаешь, ничего хорошего в этой жизни мне не светило. Но, в отличии от сверстников, для меня было ясно с самого начала, что жить я там не буду, поэтому, минуя хулиганское детство, перейдем сразу к Питеру, который я считаю своей второй родиной, и куда свалил сразу после окончания школы.

   Питер 80-х давно описан в сотнях воспоминаний наших рок-звезд и прочих товарищей, те, кто был там, помнят его болезненное очарование, красоту смертельно больного человека периода последней ремиссии, белые ночи, заплеваные каналы, мрачные дворы-колодцы, в окнах которых всегда горел свет и общую атмосферу какого-то неуюта. Толкотня приезжих на Невском, вотчина фарцы – «галера», галерея Гостиного двора, аналога московской Беговой, «треугольник» - прибежище неформалов всех мастей, знаменитые мансарды под крышей 7-8-миэтажных домов старой постройки, сквоты Васильевского, полные бомжей, хиппи и каких-то непонятных личностей. Интеллигентные люди в очередях, легкое снобистское презрение к Москве, огромные открытые пространства Гражданки и Ржевки, где воздух сам заполняет легкие. Распахнутые руки-крылья Казанского собора, золотая игла Адмиралтейства – и витающая в воздухе бацилла безумного креатива. Идеальное место для творчества, революций, смут, самоубийств. Идеальное место для колыбели русского рока.

   Мой брат Мишка жил тогда на Рубинштейна, напротив рок-клуба, поэтому место встречи, как говорится, изменить было нельзя. Компания наша не пропускала ни единого события, фестиваля, концерта, была вхожа к музыкантам, поэтому многих, кто стал уже легендой, я знал при жизни, без глянца, постфактум наводимого всеми, кому не лень. Цой уже тогда звездил в полный рост, ходил только в темных очках, приезжали они на черной, тонированой в ноль, Волге-универсале, видимо воображая себя в лимузине-стретче, и с тусовкой общались редко и сквозь зубы, чего не скажешь про Шевчука, который только что в одиночку прибыл в Питер и искал свое место под солнцем. Душевный такой чувак в очках, перемотанных синей изолентой и в дешевых югославских кроссовках. Он и папа Майк вечно стреляли у нас закурить, шутили и даже знали некоторых по именам. Еще я дружил с музыкантами группы Зеркало, игравшими в стиле раннего Блэк Саббат и о которых сейчас не помнят даже специалисты. Ну и конечно Алиса. На Алису я подсел сразу, как только Доктор сменил Борю Борисова, на двоих с Задерием делившего микрофонную стойку. Надо сказать, нравилась она мне и раньше, прикольная была группа, правда пели все херню какую-то, но с приходом Кинчева старая Алиса приказала долго жить. Костя сразу покорил меня своей дьявольской харизмой и аттрактивом, у меня вообще авторитетов не было по жизни до этого момента, но тут… Прошу понять меня правильно, ангелов там не было, и тот же Кинчев мог, сидя напротив меня бухой в жопу, тушить окурок о полированный столик благодарных хозяев, у каждого были свои закидоны. Но от него так перло, что я стал адептом Алисы практически сразу же, прошел с ней всю юность бок о бок, и до сих пор Алиса для меня – это все, со всей кинчевской декларативностью, пафосом, негибкостью, что в данном контексте синоним верности идеалам, и последними религиозными фишками. Правильная группа.

   Да, веселое было время. Все ходили пешком, стреляли друг у друга мелочь и сигареты, накупив дешевого вина грели его в духовке, чтоб больше вставляло, пели в парадных под гитару, разговаривали все ночи напролет и мечтали…причем никто не мечтал о квартире, машине и прочих благах цивилизации, все жили одним днем, не заглядывая в завтра.

   В завтра, которое все-таки пришло…

   Веришь, Син, ни о чем не жалею. То ли надоело это все однажды, то ли просто вырос, но в один прекрасный момент, как говорят правильные товарисчи, «взялся за голову» и начал зарабатывать деньги, работая на себя, набивая шишки, но приобретая опыт и сноровку. Музыка никуда не делась, она была со мной, но не контактируя с непосредственными участниками процесса, я не понимал, что в действительности происходит. И только по прошествии лет въехал в мистическую первопричину волны смертей столпов нашего рока: Цоя, Башлачева, Майка и прочих. Все они умерли по разным причинам, но все они умерли именно в тот момент, когда поняли – их время ушло безвозвратно, и они здесь уже чужие. Помню, когда вышла алисовская Черная Метка, мне стало реально страшно. Все тогда ходили по краю, только что ушел Чума, тяжелая музыка, пронзительная гитара за гранью понимания и общая печать надвигающейся смерти. Кинчевский вокал, пропущенный через вокодер – прямая ассоциация, когда после кокса утром на улицу выходишь – смотреть ни на что не можешь без черных очков, режет глаза как ножом. Так и тут, очень больно прописывать ЭТО живым голосом… Слава Богу, пронесло.

   Так, ладно, понесло меня по кочкам…о чем я вообще? А вот о чем. В отличие от предыдущего поста, мораль данного произведения, причем практически не вытекающая из сумбурного текста, такова: все нытье и ностальгия по прошлому обусловлена лишь тем, что молодость – лучшее время жизни, самое яркое и счастливое, и вообще, хорошо там, где нас нет. ТАМ нас уже нет, как нет и никакого ТАМ, живущего только в наших воспоминаниях. Так что это общая тенденция. А вот наше настоящее в наших руках, и только от нас самих зависит, погрязнем ли мы в болоте и рутине обыденности, причитая изредка, что, мол, были когда-то и мы рысаками, или будем жить в свое удовольствие, находя эту жизнь и себя в ней просто прекрасными. Что, собственно, по большому счету не зависит от состояния нашего банковского счета и семейного положения, а зависит только от нашего мироощущения. О как:)