Основой Советской идеологии является интернационализм.
Фраза из политического словаря.
То, что в СССР сложилась уникальная многонациональная, а более точно, интернациональная Советская нация, сейчас, при таком разгуле махрового национализма в бывших Советских республиках, поверить сложно. Но это было так. И никуда от этого не деться.
Советский Союз активнейше исповедовал, активнейше пропагандировал и активнейше проводил политику дружбу народов, населявших нашу страну. Вся внутренняя политика Советской власти была нацелена на воспитание, прославление и даже взращивание дружбы народов, живущих на территории СССР. И многие малые народы, вымирающие при Царской России сохранились и развивались благодарят такой национальной политике Советской власти.
И вот за эту, новую для всех народов СССР , но такую притягательную для них Социалистическую общность, Советский народ встал грудью в Великой отечественной войне. А ведь за царскую власть, за царскую общность народов России, в Первую мировую народ России воевать не стал и побежал с фронтов.
Моя жизнь сложилась так, что к тридцати годам я изъездил практически весь Союз с востока на запад от Владивостока до Закарпатья и Прибалтики, а с юга на север от Кушки до Норильска и Северодвинска. И эту дружбу народов я видел своими глазами и ощущал ее на себе. Потому что нигде, ни в каком районе СССР, я никакой вражды к себе, к русскому, не встречал. Ни в Якутии, ни на Крайнем Севере, ни на Дальнем Востоке, ни в Средней Азии, ни на Кавказе, ни в Молдавии.
А Закарпатье и Прибалтику, нынешнюю родину антисоветского и антирусского национализма, я в свое время не просто изъездил, а буквально исходил своими собственными ногами, когда работал сварщиком в тресте «Спецмашмонтаж», бывшем п/я 822, Министерства обороны СССР на ремонте наших групповых стартов подземных баллистических ракет, размещенных вдоль наших западных границ. И с последствиями никакой национальной вражды я не встречался.
А в городе Броды я проработал на реконструкции специальной групповой ракетной базы баллистических ракет более года и даже чуть было не женился на местной девушке удивительной красоты. Работал, а по выходным и в свободное время ездил и бродил по Закарпатью.
Ребята монтажники на объекте смотрели на меня, как на сумасшедшего и очень выразительно крутили пальцем у виска:
-- Ты что, с ума сошел? Здесь же одни бандеровцы. Убьют тебя и следов никто никогда не обнаружат.
Но я их не слушал. И за время своей работы на этой ракетной базе я изъездил и «истопал» чуть ли не весь Закарпатский край. Где только я не был! И Львов, и Мукачево, и Ужгород, и Драгобыч, и Борислав, и Турка, и Стрый, и Галич, и Самбор, и Нестеров, и Тернополь, и Ровно и... и еще многие, многие другие, широко известные, мало известные и совсем неизвестные городов, городков, поселков и сел этого удивительного, очень красивого и очень необычного, буквально сказочного, края.
Не влюбиться в этот край, не очароваться им было невозможно. И я всерьез, по настоящему, влюбился в него в буквальном смысле этого слова, влюбился в его приветливых, доброжелательно настроенных жителей, в их певучий, ласкающий ухо говор. И никакой вражды к себе я не видел и даже не ощущал.
Я делал всегда одинаково и очень просто. В Закарпатье было хорошо развито автобусное межгороднее сообщение. Причем, автобусы ходили часто и билеты можно было купить заранее, в предварительной кассе. А в каждом населенном пункте Закарпатья обязательно была своя гостиница. Пусть простенькая, пусть небольшая, но гостиница была.
Я выбирал себе пункт поездки, затем шел в городскую местную библиотеку и тщательно изучал литературу об истории этого края. После чего я спокойно ехал в это село или поселок, находил гостиницу, занимал себе койко-место, и шел бродить. Шел не торопясь, глазея по сторонам, здороваясь с каждым встречным, и обязательно начинал с ним разговаривать. Причем, разговаривал всегда только на местном украинском языке и обязательно извинялся за свое неправильное произношение.
Затем начинал хвалить Закарпатскую природу, которую просто невозможно было не хвалить, и расспрашивать об особенностях исторических событий в этих краях и о местных исторических достопримечательностях. И со мной обязательно разговаривали, разговаривали по хорошему, посмеивались при этом над моим произношением, поправляли мой говор и обязательно приглашали в гости. Естественно, что я соглашался и с удовольствием заходил в их дома…
Во многие места Закарпатья я потом приезжал по нескольку раз и меня принимали уже, как своего, как родного.
То же самое происходило и в Прибалтике, где я работал на ракетных базах в Энбуте, Мисе и ряда других. В свободное от работы время я ездил в Таллин, Ригу, Вильнюс, Каунас и бродил, бродил по улицам этих городов, не испытывая никаких трудностей в общении с местными жителями, потому что разговор с ними я всегда начинал с одного – с восхищения красотой и необычностью архитектуры этих городов.
В то же время, встречался с русскими, живущими в этих краях еще с после военного времени. И с удивлением для себя узнавал, что они местный язык не знают и общаются с местными только на русском языке. И на мой недоуменный вопрос отвечали всегда одинаково:
-- А я чего это мы должны к ним подделываться? Мы их освободили от фашистов! Мы – «ихние» освободители и это они должны к нам, к русским, подделываться, а не мы к ним!
Не в этом ли, пренебрежительно хамском отношении русских к местным закарпатским и прибалтийским обычаям, к местным порядкам и местному языку кроется неприязнь местного населения к пришедшим к ним русским? Мне кажется, что именно в этом.
Ведь в среднеазиатских и кавказских республиках местные языки слишком уж отличаются от русского и научиться говорить на них является для русских очень даже непростой задачей. Поэтому русский язык здесь и является общим для общения. Вынуждено общим. А в Закарпатье и Прибалтике местные языки очень похожи на русский язык и научиться говорить на их диалектах никакого труда не стоит. Если только захотеть.
Но русские, живущие в этих краях, не хотят опускаться до подобной мелочи, не хотят общаться с местными жителями на их родном языке, не хотят учить местные языки, не хотят подлаживаться под местных жителей, и постоянно лезут в «чужой монастырь со своим уставом». Отсюда и эта неприязнь к ним!
И если раньше, при Советской власти, эти неприязнь к русским пришельцам с востока носила скрытый характер, тем более, что русские тащили экономику Союзных республик на своих плечах, то сейчас, когда мы совершенно разные государства и не зависим друг от друга, то эта неприязнь вылезла наружу и стала при массированной идеологической помощи Запада активно проявлять себя.
Мне кажется, что дело обстоит именно так.
PS Советский национализм давал Советскому человеку возможность жить в многонациональном государстве, не теряя своей национальной идентичности, и одновременно, пользоваться благами культуры каждого отдельного народа своего государства.
С развалом Союза всякие сдерживающие межнациональные шоры лопнули и наружу вылезли самые жестокие и самые нечеловеческие черты каждой отдельной национальной идентичности.
PPS У меня был друг геолог, с которым мы прожили три с лишним года студенческой жизни в Доргомиловском студгородке МГРИ. После окончания учебы он по распределению он уехал в Узбекистан, где женился на местной узбечке, дочери одного их геологического начальника. Очень и очень красивой девушке. Тоже геологе по специальности.
Жили они в поселке геологов на окраине города Фергана, в своем собственном доме, который им подарила их ферганская «геологоразведка» после рождения близнецов. Всего они родили четверых детей и жили по настоящему счастливой семьей.
Но во время известных Ферганских событий восемьдесят девятого года, вошедших в историю под названием "ферганской резни", всех семей геологов вырезали подчистую местные националисты. Погибла и семья моего друга.
Я пробовал было найти их потом или хотя бы кого-нибудь из них. Но не нашел никого. Даже могил их найти не получилось.
***