У патриарха Иоакима зуб разнылся. Уж и чеснок грыз, и сало прикладывал – брушает, проклятый, прямо челюсть раскалывает. Старший из братьев Лихудов, Аника, вытянул из верблюжьего своего пояса длинный волос, пошептал на его, велел завязать округ зуба.
Зубы у патриарха источеные, как столбушки. В оловянное зеркальце глядится, норовит петельку вололсяную на костяной осташек накинуть. Путается верблюжий волос с сивой бородой.
-У-у-у, проклятущий..! Осподи, прости на дурном слове!
А у самого слеза из того глаза, что над зубом.
Сидят они трое на широком крыльце патриаршего трема. Лебедь с гнутой шеей на длинном поставце, в глине запечённый. Натертый хреном и чесноком молочный поросенок тут же. Щука с пером зеленого лука опять же. Фряжское вино в стеклянных пузырях, меды в ковшах. Ешь-пей - не хочу.
Да куды там!
День мартовский погож, уже снег ноздрями взялся, потемнел и осел. Тепло против солнышка…
Греки Лихуды налегают. Они из своей турчины как приехали – всё не наедятся. Монахи ученые – а поди ты! – поросятинкой в Велик пост не гребуют. Но всё простительно грекам за учёность их, за подсказку в книжном исправлении…
У-у-у, зуб проклятый. А тут ещё этот, на коленках у собачьей конуры, на чепи плачется…
-Чё, Сильвестка – не поумнел?
На широком дворе, в трех саженях от крыльца с пиршеством, на пятне из вытертой золотой соломы, на снегу, рядом с пёсьей будкой, он – главный справщик Московского печатного двора Сильвестр Медведев. Под коленками в полосатых штанах лёд подтаял, кафтан синего сукна разорван на груди. Борода с проседью слева в подпалине, справа клок выдран. Руки за спиной связаны, над воротником железный ошейник, по морщинистым щекам слёзы.
Сафрон Лихуд разломил со смехом поросенка надвое, окорочек задний обглодал, костью в Сильвестра нацелился:
- Окажи честь Патриарху, отведай с ним скоромного! И делов – то с тебя надо – едино слово в книге заменить! Смирись, справщик!
Размахнулся, кинул – как раз в лицо попал. Сильвестр головой тряхлул, кость запуталась в бороде. Закричал дерзко, с вызовом:
- А вот дулю тебе, грек! Ежели до нас написано «тать» - так и нам того не справлять.
-Ну и дурак. – Сафрон применился и кость передней ноги метнул в непослушного.
Патриарх ниточку на зубе потянул посильней. Зуб шатнулся и чуть приглох. Иоаким глазами указал на пузырь, старший Лихуд нацедил ему вина в оловянный стакан. Подносит патриарх посудинку ко рту и зрит вязь поверху стаканчика «Его же и монаси потребляют».
Потребил. Вроде стало ещё легче. Глянул сурово на справщика:
-Ну! Я ж тебя Христом-Богом просил – справь запись так, как велит Государь! Тебя ж не убудет. И ученый монахи тебе в помощь, и я в заступники. Едино предложение всего : заместо «Убо тать умом детеск и пред началникы пыль» тебя просят записать «Убо смерд умом детеск и пред началникы пыль». Одно слово замени – и вот тебе место по правую руку от патриарха. Вином фряжским угощу, усы в медах обмочишь…
Сильвестр поерзал коленями по снегу и соломе, скривил лицо:
-Не, прелукавый владыка! В том старокняжеском приговоре, что велено мне справить на новый лад, сказано про неверного татя Юшку Камызина, что умом неразумен, как дитя и потому перед князем никто. А ты велишь этого живого Юшку заменить на неведомого смерда. Тебе надо, чтобы я навека записал, что всякий смерд перед начальником пыль? От же тебе, не дождёшься, - и далеко плюнул кровавой слюной, за соломенный круг.
Зуб опять дернул за скулу, патриарх ойкнул и откинулся на высокую резную спинку:
-Вот и ладно, – он опять потянул за концы верблюжьего волоса во рту и чуть не выдрал зуб. Боль прошибла в затылок, в мозг. Иоаким заревел, указуя пальцем в перстнях на Медведева:
-В батожьё его!
Сбежали с крыльца два дюжих Иоакимовых дядьки, в четыре кулака принялись мутузить справщика. Братья Лихуды на крыльце пританцовывали в азарте:
-Так его, негодника, под лУну его, в стомаху упрямца!
Сильвестр мотался меж кулаками, как мешок с отрубями. Патриарх вяло махнул рукой, дядьки вернулись на крыльцо. Стали по обе стороны двери. Иоаким ещё раз прочёл тисненую надпись на оловянном стакане, отер усы и бороду, чуть коснулся щеки с зубом. Зуб замолчал:
-Ну! Теперь справишь книжку по сказанному великим князем, смерд! Ведь вторую неделю мутузим мы тебя тут! Мы ж тоже люди, сколько над нами измываться будешь?
Сильвестр дышал тяжело, борода стогом двигалась над избитой грудью.
-А хошь год буду стоять, а останусь при своём. Помнишь протопопа Аввакума, что вы с Пустозерске сожгли? Так и я его слова скажу : «Умрём за единый аз!». Не дам кривить старые книги, не дам грекам и фрязям русскую старину на поругание.
-Дурак ты! – Иоаким огладил бороду, - еретик. Сказано у апостола Павла– властям подчиняйся, ибо всякая власть от Бога.
- А ещё в Писании записано, - голос Сильвестра всё так же озорён и звонок: - не лжесвидетельствуй! Ты зачем меня на грех толкаешь, Иоаким? Ты не монах – сатано. Разве слуге Божьему пристало быть богаче и сытнее самого Христа?
-Убью! – рука Первосвятителя потянулась к посоху, и только зубной выстрел вернул её назад к щеке: - Убью, прыщ презлобный, прельститель лукавый! Не ты ли с Карионом Истоминым потайно в новый Номоканон целых двенадцать отреченных книг вписал? Тебе ли говорить о Божьем мериле, прелюбодею мерзостному, прижившему чадо с черницей Лизаветой? Ты и свою, и её душу сгубил, и чадо обрек на жизнь греховную. У-у-у, проклятый..! – Это уже было непонятно – к зубу ли, к Сильвестру ли.
Из конуры неспешно вышел громадный дымчатый пес. Потянулся, широко зевнул и , щелкнув пастью, снял с бороды Сильвестра кость.
-Ату его, Каин! - крикнул было Иоаким, но пёс словно не услышал. Это ещё в первую неделю он остервенело рвал Сильвестра. Теперь попривык.
На Иване Великом дрогнул колокол и весь воздух студнем пришел в движение. Софрон Лихуд пытался что-то сказать, но гул медных великанов заглушил все звуки. Патриарх нечаянно увидел в своей лопатистой ладони
жёлтый столбушок зуба в узелке из верблюжьго волоса. Как выскочил – не заметил. Поднялся и начал широко креститься на купол Ивана Великого. «Убью собаку. – подумал он под шёпот собственной молитвы. – "Возлюбите правду, создавший землю: мудрствуйте о Господе в благости и в простоте сердца взыщите Его"… Убью шельму, причиной кого остуда на Патриарха от Алексея Михайловича…"Строптивая бо помышлением отлучаются от Бога"…Вот нынче ночью и придушит Сильвестра дядька… "Искушаемая сила отличается безумством».
Патриарх дочитал по памяти из Псалтыри, а тут как раз и Иван Великий замолчал. Софрон Лихуд наконец сказал, что хотел:
-Голову ему отрубить – и вся недолга. Такого не уговоришь, бесноватого. А на печатном дворе подложно скажем его волею книгу исправить – и всё сладится. А царя попросим нового старшего справщика над прочими справщиками утвердить. Да хошь бы из из греков. Вон меня или брата Анику.
В ворота патриаршего подворья снаружи гулко задубасили. Это чёрный народ пришёл под его руку за благословением. Патриарх поманил обоих дядек:
-Нут-ка, скоренько смечите яства со стола – Велик пост– что люди подумают! Да затолкайте Силвестра в конуру от чужого глазу. И ворота – нараспашку! Пастырь будет пасти своих великопостных овечек.